Читать онлайн
"Министерство Глупости"

Глава 1. Новомирье

«Ты берёшь в долг у своего здоровья и отдавать этот долг будешь тоже здоровьем» – Аннет взяла в руки смятую пачку сигарет, достала папироску и без особого энтузиазма затянулась. «Зашибись! Выбрала себе сиги со вкусом «помои из прачечной»! Кто и как поставил людей с больной, воспалённой фантазией у руля большой и некогда великой страны?» – сокрушалась про себя девушка, давясь едким, вонючим дымом. С тех пор, как к власти пришло Министерство Глупости, её попытки разобраться с вопросами «кто мы и откуда пришли?», «почему жизнь так несправедлива?» и «почему все люди – скоты по своей природе» не выдерживали уже никакой критики. Аннет держалась за сигареты – привычку из старой жизни как за спасительный якорь. Курение не доставляло ей никакого удовольствия, принося одни сплошные неудобства и разочарования, но возможность видеть хоть что-то хорошо знакомое (пусть и сильно проигрывающее в качестве некогда любимым ею «Vogue») помогала худо-бедно держаться ей на плаву. Возможно, именно благодаря этой дряни она ещё до сих пор жива и даже, кажется, сумела сохранить рассудок. Кукуха, конечно, того и глядишь так и норовит упорхнуть, но пока всё же хоть как-то, на соплях, зыбко держится на месте.

Раньше, до революции, вывозить всю эту херню под названием жизнь, состоящую из другой херни под названием люди и самой загадочной и страшной херни под названием Я, Аннет помогала психотерапия и антидепрессанты. Раньше она любила свои «колеса»: они ведь действительно работали, хоть и не без побочки, а теперь она их проклинала: ведь это именно они привели её сюда, в новую реальность, сделали вассалкой Министерства.

День Икс, день Великого Перехода, день начала и окончания революции она не помнила. Из старого мира она попала сразу в новый. Теперь ей хотелось во что бы то ни стало восстановить картину событий того дня и понять, что же всё-таки произошло, хотя правда, опасалась Аннет, может окончательно её доконать.

Бесконечный поток новостей, война – с каждым днем жить ей становилось всё страшнее и страшнее. Быть врагом, тем, кого против его воли записали в армию агрессора, было ужасно. Аннет казалось, что сидеть во всё ещё сытом и относительно безопасном Аруме даже мучительнее, чем дрожать от страха в одном из бомбоубежищ Каннавы. Всю эту войну затеяла не она, она ни в чём не была виновата, она, правда, пыталась помочь людям по ту сторону границы, но что, скажите, пожалуйста, она могла сделать? Вернуть миру мир было не в её силах, хотя она бы очень этого хотела. Когда угнетённая сторона нанесла ответный удар, Аннет всерьёз подумала, что настал конец света. У неё началась паническая атака: земля ушла из-под ног, картинка перед глазами размазалась. Аннет казалось, что она – космонавт, оказавшийся в условиях невесомости, у которого случилась гипотермия и диарея одновременно и которого кто-то вдобавок знатно долбанул кувалдой по голове. Аннет с удовольствием стала бы космическим мусором, растворилась бы во времени и пространстве, дефрагментировалась бы, перестала бы быть, согласившись оказаться поглощённой большой черной дырой. Но ничего этого не произошло. Напряжение всё скакало, а транзисторы так и не выбило. Проблески сознания возвращались к девушке. В какой-то момент она очень четко увидела свет в конце тоннеля, поняла, где искать спасения. Она достала из тумбочки маленькую желтую баночку с надписью «SOS» и одним ловким движением закинула в глотку несколько таблеток. Она точно помнила, что за раз ни в коем случае нельзя употреблять больше двух, но здравый смысл был ей уже не подконтролен. Когда в жизни происходит ядерный пиздец, двумя таблетками точно не обойтись.

Транквилизаторы – экспериментальный препарат нового поколения – накануне выписала ей её терапевтка. Аннет не хотела становиться наркоманкой и подсаживаться на дозу, не хотела побочек, привыкания и синдрома отмены, поэтому с осторожностью отнеслась к «заманчивому предложению». Но один бутылёк – «то, что тебя точно не убьёт, но однозначно сделает тебя сильнее», как говорила врач – Аннет с собой на всякий случай прихватила. Терапевтка, конечно, у неё была крутая: столько регалий, премий, грантов! Вот и передовые технологии по блату к ней первой спустили. «Только микродозы, только по показаниям, только тем, кому они максимально могут подойти» – сейчас Аннет вспоминала её слова, произнесённые твёрдым и уверенным голосом в самой позитивной и доброжелательной манере, и готова была удушить эту суку голыми руками.

Название лекарства разглашать не позволялось, поэтому позже, оказавшись дома, Аннет самолично взяла стикер и аккуратно вывела жирным чёрным маркером содидную и всё объясняющую надпись «SOS». Наклейка плотно облепила маленькую узкую баночку из полупрозрачного пластика оранжевого цвета. «Какой идиот и когда решил, что оранжевый помогает бороться с депрессией?» – подумала девушка, убирая банку с глаз долой. Из-за этого вездесущего оранжевого, тихой сапой вечно пробирающегося в терапию, она даже успела возненавидеть ни в чём не повинные апельсины. Хотя, впрочем, очень скоро она решила, что это только к лучшему: с такой расшатанной нервной системой, как у неё, лучше заранее исключить из рациона любые аллергены, пока те не успели исключить из неё остатки здоровья.

«SOS» сработал на ура: он действительно помог. Аннет и вправду смогла проснуться от того ночного кошмара, в который превратилась её жизнь, вот только никто не предупредил её, что проснется она в ещё более жутком кошмаре. Девушка пока ещё совершенно не понимала, как ей жить дальше под руководством Министерства Глупости: кто вообще все эти люди – Министры и откуда они взялись? Кому верить? С кем общаться? Есть ли шанс избежать наказания за неподчинение законам? Но пару вещей, пару кое-каких вещей, она, Аннет всё же знала: первое – что она больше никогда ни за что не притронется ни к каким таблеткам, второе – что несмотря на то, что всё происходящее ей категорически не нравится, она всё же способна это выносить, и третье – что первым делом ей обязательно нужно понять, что же тогда на самом деле произошло в день Перехода. Ей нужно непременно узнать эту правду, которую от неё скрывают. Восстановить ход событий, реконструировать ту часть истории, из которой она выпала против своей воли. Что происходило в тот момент, когда она спала? Сколько вообще длилось всё это забытьё, этот миг между тем, как начал действовать «SOS» и тем, как она стала вассалом?

Аннет взглянула в зеркало: вид у неё был помятый. А каким ещё он, спрашивается, мог быть? Спать Аннет не могла. Она часами ворочалась на кровати, не смыкая глаз в попытках уснуть, но провалиться в объятья Морфея ей удавалось лишь на считанные минуты. «О какой, сука, свободе вы всем там вещаете? – мысленно обратилась она у себя в голове к представителям Министерства. – Ходить на работу запрещено. Будильники запрещены! Всё, мол, для вас, дорогие вассалы – мы отучим вас самих себя насиловать. А я, может, хочу ходить на работу, хочу вставать по будильнику? Да, ходить на нелюбимую работу, да, нехотя вставать по будильнику… но что с того? Я так привыкла, я так научилась. Я знала, как с этим справляться. А с вашим Безвременьем и Безденежьем мне что прикажете делать?» – внутри себя Аннет негодовала. Впрочем, сил ни на какие протесты у неё не оставалось. Ей надо окрепнуть, встать на ноги, наладить хоть как-то режим и после этого выяснить, кто ещё вместе с ней выдержал Переход. Где теперь её муж, где её друзья, где мама? «Чёрт, мама! Мама! Она-то наверняка всего этого не перенесла! – при мысли о родительнице у Аннет кольнуло в животе. Она скрючилась от боли. – Ладно, ладно. Сначала режим, потом визит в информационный центр и архивы. А кто там? Кто – в инфоцентре и архиве? Люди Министерства? Или такие же, как она, вассалы, совершившие переход? Ей придется как-то с ними взаимодействовать! Режим, режим! Сначала и прежде всего режим!».

Из потока тревожных мыслей Аннет вырвал звонок в дверь. «Миндоставка!» – послышался бодрый голос. На пороге стоял молодой человек в красной униформе. «Здравствуйте, Аннет! В дни великой адаптации министерство особенно поддерживает своих вассалов! Для вас – свежайшие устрицы, суп из мидий, запечённый авокадо с камчатским крабом под сырной шапочкой, ведерко красной икры и бутылка шаманского!» – курьер с милой улыбкой протянул ей большой пакет из крафтовой бумаги, который, надо отдать ему должное, выглядел довольно стильно. Парнишка казался довольным и приветливым, да и вообще выглядел он так, как обычный доставщик в дореволюционные времена. Аннет хотелось спросить у него, кто он и как он здесь оказался, но она не решилась. Необходимость коммуникации вызывала у неё стресс. Она молча взяла пакет и, окинув курьера недоверчивым взглядом исподлобья, бросила ему краткое «спасибо!», а затем закрыла дверь.

Усевшись за обеденный стол, Аннет стала выкладывать на него лотки с едой. Порции были большие и выглядели довольно аппетитно, к качеству упаковки тоже сложно было придраться. Все эти изыски были хорошо знакомы Аннет. Она без труда узнала в них еду из любимого «Пафоса». В этот ресторанчик в одном из уютных переулков Арума она любила захаживать в компании представителей прогрессивной интеллигенции. Интересно, где сейчас вся эта интеллигенция?

Первым Аннет распаковала авокадо с крабом. Ты посмотри-ка! Это ж оно! Ну точно, ее любимое блюдо из «Пафоса» – ни дать ни взять. И как этим гадам из Министерства это удалось? Неужели «Пафос» в полном составе совершил Переход? Вкус блюда тоже был сохранен: оно буквально таяло во рту. Аннет ела его, но ни удовольствия, ни насыщения не чувствовала. «Что за хрень! – кипела внутри себя Аннет. – Это же вкусно, ну объективно – вкусно, прям как я люблю. А меня не вставляет! Всё из-за этих сволочей! Даже кусок в горло не лезет!». Аннет отложила вилку. Только сейчас она обнаружила открытку внутри пакета. Она достала её и прочитала текст: «Дорогая Аннет! Министерство Глупости делает всё, чтобы период вашей адаптации прошел максимально комфортно и безболезненно для вас. Мы приготовили для вас вашу любимую еду: собрали все те блюда, которые, по нашим данным, доставляли вам особенное удовольствие и мотивировали вас тратить драгоценное время своей жизни на зарабатывание денег, которые можно было бы потратить на подобную еду. Что ж, теперь у вас нет необходимости работать. В течение всего периода адаптации Министерство будет предоставлять вам вашу любимую еду – до тех пор, пока вы не начнёте трудиться – на радость себе и другим вассалам. Кроме того, ваше текущие жилищные условия будут сохранены, об этом также можете не беспокоится. Отдыхайте и восстанавливайте силы! Когда будете готовы, обращайтесь в инфоцентр для получения ответов на все интересующие вас вопросы. Приятного аппетита и хорошего отдыха! С заботой о вас, ваше Министерство Глупости».

«Нельзя работать, а трудиться – нужно. Что за игра слов?! Что за демагогия?! Они там точно все с ума посходили! И какой же труд, интересно, они мне предложат – «на радость себе и другим вассалам»? Они что, коммунизм что ли строить задумали? Мы же всё это уже проходили! Так не работает! Зачем всё это? Верните всё, как было! Давайте просто отмотаем события на пару лет назад и попробуем жить так, как будто ничего не было… Эх, и что я как дура всё время жду какого-то светлого будущего, а оно всё никак не настает? Я же работаю, расту профессионально, налаживаю социальные связи, строю семью, обустраиваю быт, слежу за новостями, постоянно расширяю собственный кругозор, выстраиваю свою гражданскую позицию, я даже спортом в последнее время занималась. Ну что, блядь, я делаю не так? Чего ещё этот мир хочет от рядового индивида?». Записка Министерства расстроила Аннет и окончательно отбила аппетит. Апатия девушки сменилась злостью и раздражением. Неожиданно она почувствовала прилив сил. «Ну всё, хватит это терпеть! Сейчас же пойду в инфоцентр и всё узнаю! Они не заморочат мне голову!» – сказала себе Аннет и решительно шагнула за порог. Можно сказать, это был первый раз, когда она вышла на улицу после революции. До этого девушка только пару раз выбегала до палатки с сигаретами, которая стояла во дворе.

Удивительно, но всё выглядело так, как будто революции не было вовсе. В центре Арума и раньше всё время шла какая-то стройка, благоустройство по программе модернизации останавливалось лишь на несколько летних месяцев, а потом, к осени, неизменно возобновлялось. Вот и сейчас рабочие снимали старые вывески на фасадах и устанавливали новые, а в витринах магазинов сновали какие-то люди в ярких костюмах, которые, очевидно, занимались декором и оформлением. Прохожие выглядели довольно буднично, за исключением того факта, что большинство из них казались чересчур довольными и расслабленными. «Это что, постановка? Массовка? Куда делись все нормальные люди? Они, наверное, как и я, до сих пор в шоке и пока не рискуют выходить из дома. Ладно, я со всем разберусь. Я справлюсь. Вдох-выдох. Едем дальше!».

Довольно скоро Аннет дошла до здания инфоцентра. Оно напоминал собой гибрид музея современного искусства и библиотеки. Даже офис «Гугла», откровенно говоря, ему проигрывал. «Когда они успели всё это отгрохать? И за чей счёт, интересно? Прошло же всего пару дней… Может, это галлюцинация? Или просто голограмма, которая обрела повышенную плотность? Как, как они это сделали? Или они соврали о времени Перехода? Может, он занял, не один день, как они утверждают, а, к примеру, полгода? Хотя нет… За полгода я бы изменилась. А у меня тот же маникюр и та же стрижка… Сколько же времени прошло? Или они сделали что-то с моими воспоминаниями? Кто-то же говорил мне об редактировании памяти… Неужели это правда? Ладно, сейчас я всё узнаю. Врага нужно знать в лицо. Пусть расскажут мне официальную повестку, пусть изложат мне постулаты своей пропаганды, а дальше я уж буду думать, как их разоблачить!».

– Здравствуйте! Приветствуем вас в инфоцентре Министерства Глупости! Здесь вы можете получить ответы на все интересующие вас вопросы! – приторно-слащавым рекламным голосом произнесла сотрудница ресепшена.

– Здравствуйте! Меня зовут Анна Гульд. – Аннет всегда коробило, когда она представлялась официальным, паспортным именем. Обращение «Аннет» прочно прилипло к ней ещё в школе с подачи обожавшей её учительницы французского. «Аннет» уже давно стало её творческим псевдонимом, скорее уже не вторым, а первым её именем. «Анну» она больше не использовала. Все знали Аннет как Аннет. Одна только мама имела право любовно называть её Аня. В этом мамином «Аня» скрывалось столько всего: порой в нём отчётливо слышались любовь и нежность, чаще – намёки и призывы к совести, временами – претензия или немой упрёк. – Я у вас первый раз. И у меня куча вопросов! – Аннет старалась говорить как можно спокойней, но в интонации её голоса всё же явственно проступало недовольство.

– Вам не обязательно называть своё имя. Мы и так всё про вас знаем. Годон у нас всего третий день на должности идентификатора и невероятно успешно справляется со своими обязанностями. Он сейчас займется вами!

– Что? Идентификатор? Годон? Это робот так что ли называется? У вас тут какие-то новые технологии?

– Да, новые технологии, инновационные даже, я бы сказала. Годон – это не робот, это живой человек. В прежней жизни он был ясновидящим, работал энерготерапевтом. Он многое мог увидеть, почувствовать, считать… Давал довольно точные прогнозы и предсказания. Но вот точно назвать фамилию и имя человека… детально просканировать весь профайл – такие способности открылись у него только после Перехода.

– Годон! Что за имя такое? Иностранец что ли? Или старовер какой?

– Нет, что вы! Он наш, банумский. Просто решил сменить имя после Перехода, счёл, что это будет символично.

– Понятно! – быстро бросила Аннет, стараясь поскорее отделаться от разговорчивой секретарши. Разговор по делу ещё не начался, а девушка уже начинала закипать. Её раздражали и эти люди, и вся ситуация в целом. Ей хотелось уйти прочь, спрятаться куда-нибудь подальше от всего этого безумия. Но прятаться было некуда. Она выдохнула и попыталась собраться. Напомнила самой себе, зачем сюда пришла.

К стойке тем временем приблизился красивый статный мужчина, похожий на Криса Эванса. «Погодите-ка, да это же он! Это же Крис Эванс! – пронзила Аннет мысль. – Живой Крис Эванс у меня перед глазами! Да такого же не может быть! Эти твари точно что-то подсыпали мне в еду! Хорошо, что я совсем немного съела. – Какого чёрта тут вообще происходит?!».

– Здравствуйте, Аннет! Я – Годон. Прощу прощения, что вас смутил. Это у нас такое нововведение от Министерства. Знаете ли, после Перехода у ясновидящих обострились все способности, в том числе и способности к гипнозу. И вот, чтобы облегчить адаптацию новых вассалов, было придумано представать перед ними в образе любимых актёров. Знаю, вашу первую реакцию вряд ли можно назвать восторженной, она больше пропитана страхом и отторжением, но ведь это пока ничего не значит. Бывает же так, что сначала не зашло, а потом ка-а-а-ак зашло? – подмигнув Аннет, поинтересовался Годон. Аннет, услышав так часто произносимую ею фразу, ещё больше нахмурилась и смерила нахала скептическим взглядом. – Нам требуется больше данных для анализа, подводить итоги об эффективности подобного шага ещё рано. Спустя какое-то время мы сможем это сделать, –продолжил мужчина.

– Я бы предпочла, чтобы вы ни кем не притворялись и не использовали в отношении меня гипноз без моего согласия. Это вообще незаконно!

– Как скажете! – с готовностью отреагировал Годон, даже не дав Аннет толком закончить фразу. Он несколько раз элегантно обернулся вокруг своей оси и предстал перед девушкой уже в облике обычного задрота, как выразилась бы Аннет. Настоящий Годон напоминал какого-то славянского гусляра: черты лица были блёклыми и максимально невыразительными, русые волосы длиной до плеч были зачёсаны на прямой пробор. «Тьфу ты! Неприятный какой! Уж лучше бы Эвансом оставался!» – подумала Аннет. Годон тут же вновь совершил пару виртуозных вращений и снова превратился в копию голливудского актера.

– Как вы смеете! Прекратите читать мои мысли! Я вам это запрещаю!

– Вы, конечно, можете, сколько угодно мне это запрещать, но это ничего не изменит, – парировал Годон. – Дело в том, что ясновидение, равно как и гипноз – это моя особенность, мой дар, мой талант, если хотите. Вы не можете это отменить и вообще хоть как-то на это повлиять. Более того, я и сам, даже если захочу, не могу этого сделать. В новых реалиях отказ от своего таланта равен смерти. Нам нужно перестать взаимодействовать, чтобы я перестал читать ваши мысли. Но не спешите уходить. Я не причиню вам никакого вреда, не нарушу вашу конфиденциальность, не выдам ваши секреты. Это против правил. Нарушение профессиональной этики нанесет огромный урон в первую очередь мне самому, поэтому я на такое не пойду. Прошу вас, расслабьтесь и сосредоточьтесь лучше на том, зачем вы сюда пришли.

– Ну, вот это наглость! Вы нарушаете мои границы! Это преступление! Срочно дайте мне другого специалиста или я ухожу!

– Аннет, сожалею, но в этом уже нет никакого смысла. Вы полностью идентифицированы, ваши данные уже загружены в систему.

– Как? Когда вы успели это сделать? Мы тут с вами пять минут всего общаемся. Вы же даже не подходили к компьютеру!

– Аннет, для идентификации мне хватает и нескольких секунд. И компьютер для передачи информации больше не нужен. Точнее, нужен, но не тот компьютер, к которому вы привыкли. Это другой компьютер, можно так выразиться. Новый… А всё новое, как вы помните, – это хорошо забытое старое. Короче говоря, компьютер новой формации – это просто наш мозг. Мы научились строить нейронные связи между мозгами людей. Грубо говоря, информация передается теперь силой мысли. Вы тоже, если захотите, сможете освоить эти технологии.

Аннет не нашлась, что ответить. У неё складывалось чувство, что она стала героиней какого-то дешёвого фантастического романа бездарного автора. Заметив её растерянность, Годон сделал приглашающий жест рукой: «Пожалуйста, проходите в переговорную. Там с вами будет работать специалист службы поддержки, который уже непосредственно ответит на ваши вопросы. Он не будет читать ваши мысли, не волнуйтесь!».

Аннет колебалась. Она никому здесь не доверяла, ни с кем не хотела здесь говорить, но понимала, что без этой неприятной процедуры всё же не обойтись. Она направилась с указанный кабинет. Там её уже ждала приятного вида женщина, по виду её ровесница.

– Присаживайтесь! Располагайтесь! Рада вас приветствовать, Аннет! Меня зовут Алекса, я готова ответить на все ваши вопросы.

– Хм, Алекса! Как символично! – саркастически заметила Аннет.

– Просто совпадение! – развела руками Алекса. Хотя ничего «просто» в этой жизни не бывает, впрочем, как и совпадений, но это уже тема отдельного разговора. Не берите в голову! Я вас слушаю!

– А вы разве мысли читать не умеете, как Годон? Может, мне не стоит даже напрягаться и рот почем зря открывать?

– Ну, как бы вам сказать… Это не моя специализация. При желании я, конечно, могу, но мне это не нужно. При желании вообще-то может любой. Но не сканером работать, как Годон – для этого нужен этот конкретный дар, а просто получать нужную тебе информацию из нематериальных источников. В работе с вами я бы тоже теоретически могла воспользоваться этим методом, но это того не стоит: слишком энергозатратно и по итогу неэффективно. У меня будет перерасход ресурсов, в то время как вы не используете свой потенциал. Получится явный дисбаланс, нам этого не нужно.

– Я не использую свой потенциал? Что вы имеете в виду?

– У вас есть внутренний запрос и его нужно выразить – в данном случае, сделать внешним. Это самый элементарный и грубый пример материализации – вербализация. Механизм древний и многими людьми прекрасно освоенный, но он всё ещё не теряет своей актуальности – даже наоборот, в новых условиях он только раскрывает свой скрытый потенциал.

– А какой скрытый потенциал у вербализации? – Аннет подловила себя на том, что, несмотря на недоверие к системе, довольно быстро въехала в её терминологию. Шарить в теме оказалось приятно. Журналистские навыки из прошлой жизни, кажется, смогут пригодиться ей и в этой.

– В новых реалиях это один из инструментов. Озвучивая и формулируя свои мысли, люди учатся не врать себе. Сейчас к процессу звукоизвлечения гораздо больше, чем раньше, подключена физиология. Почувствовать, заметить и отследить свою ложь стало проще. В скором времени мы ожидаем появление нового языка – метафоморфного. Его ближайший аналог – китайский, где каждый иероглиф – это не просто слово, но понятие, образ, символ, да притом вариативный. Метафоморфный язык – емкий и объемный, красочный и образный, но в то же время лаконичный. Развитие метафоморфного языка может привести к тому, что речь превратится в музыку – возможно, сначала это будут песни со словами, потом просто мелодии. Если человечество справится с этим вызовом, то каждая фраза и каждый диалог превратятся в законченное произведение искусства. И общение будет походить на бесконечный процесс извлечения матрёшки из матрёшки. Мы планируем переводить речь и в формат пиксельных рисунков, а получившиеся картины использовать в быту.

– Каким образом?

– Мы пока разрабатываем эту технологию. Поймите, Аннет, всё сказанное мной – пока лишь прогнозы и предположения, не стоит сейчас на этом зацикливаться. Что вам нужно знать – так это то, что вам не стоит удивляться, если вам захочется изъясняться новым для себя образом, использовать новые слова, значение которых вам самой пока еще до конца непонятно. Дело в том, что с Переходом темп жизни сильно ускорился, многие процессы сейчас происходят намного быстрее, чем раньше. Материализация мыслей уже работает вовсю. Поэтому и появляются новые слова и понятия – одновременно в пространстве и в головах у людей. Им потребуется какое-то время, чтобы устояться в речи и войти в обиход. В общем, это не страшно. Вам наверняка знакомо чувство, когда знаешь и используешь какое-то слово, к примеру, на английском, а объяснить его по-банумски не можешь, бывает сложно по-банумски сформулировать его значение.

– Да… – задумчиво протянула Аннет. В начале разговора у неё было столько идей и вопросов, а сейчас нить диалога постепенно ускользала от неё. Девушка потерялась в информации, которую обрушила на неё Алекса. Гульд потребовалось какое-то время, чтобы собраться с мыслями. – Хорошо, давайте плясать от печки… Начнем сначала и пойдем по порядку. Буду задавать вопросы в порядке их важности. Итак: что стало с Каннавой? Война, выходит, закончилась? Кто победил?

– С Каннавой всё хорошо. Война закончилась. Но в ней нет победителей и проигравших. Грубо-условно победителями можно назвать всех тех, кто совершил Переход. В Каннаве таких достаточно. Мы с ними сотрудничаем и вполне плодотворно. Что касается проигравших (но это условное обозначение, прошу, не придирайтесь к словам!) – то это те, кто пока ещё не с нами, кто попросту не выдержал интенсивности высокочастотных вибраций. Но они к нам присоединяться рано или поздно, в свое время, когда будут готовы.

– Они умерли?

– Ну, как бы вам сказать. Мы предпочитаем говорить – отделились. В пространстве сохранились их энергоинформационные копии. По сути, весь старый мир до сих пор ещё существует в виде остаточного файла. Это как бы другое измерение. Люди там продолжают свою привычную жизнь и даже не догадываются о нашем существовании, о существовании нового мира. А мы знаем об их существовании и даже можем за ним наблюдать, но вмешиваться и влиять на них напрямую – не можем. Как-то так, – Аннет показалось, что Алекса стала произносить слова снисходительным тоном, как будто разговаривая с каким-то несмышлёнышем. Гульд это не понравилось.

– Что стало с людьми, которых я знала? С мамой, с Марком, с моими друзьями?

– Чтобы это узнать, вам нужно сходить в архив. Я могу обрисовать вам лишь общие перспективы. Ваши знакомые либо совершили Переход, либо остались жить (если это, конечно, вообще можно назвать жизнью) в старом мире, либо умерли.

– Умерли? Вы же говорили, есть только те, кто, как вы выразились, отделились…

– Это разные вещи. Есть те, кто действительно умер во всех смыслах в том старом физическом материальном мире. Кто не смог пережить Перехода, самого факта того, что настало время перемен. От аутоимунного заболевания, от сердечного приступа, панической атаки, от того, что оторвался тромб… – тут Алекса многозначительно посмотрела на Аннет, а потом продолжила: от несчастного случая, в конце концов.

– Так, а что с теми, кто должен присоединиться? Из старого мира можно перейти в новый, получается?

– Да, но только уже по старинке – через физическую смерть. Те, кто упустил новые возможности, вынуждены пользоваться старыми.

– Интересно, и как же они сюда, к нам, тогда попадут?

– Аннет, вы же – интеллектуалка. Я уверена, вы догадываетесь – как. Так же, как и раньше люди вновь возвращались с игру под названием жизнь.

– Перерождение? – нахмурив брови, язвительно спросила Аннет.

– Именно! Почему вас так это коробит?

– Это же шизотерические бредни! Человек умирает вместе со своим физическим телом.

– Аннет, у вас на глазах произошло массовое, коллективное перерождение даже без физической смерти, а вы все ещё не верите!

– Это больше похоже на массовый психоз или массовую галлюцинацию!

– Можно и так сказать! Суть от этого не меняется. Массовый психоз и массовые галлюцинации тоже имеют свои предпосылки, они не возникают из ниоткуда. И, между прочим, эти явления тоже вполне наглядно демонстрируют, что мысль материальна.

– Ладно, допустим. Значит, те, кто умер, не выдержав Перехода, переродятся в новом мире? А те, кто остался в старом мире, который сейчас существует только в виде какого-то остаточно файла, сначала доживут свою жизнь там, а потом умрут и тоже переродятся уже здесь, у нас? Правильно я вас понимаю?

– Аннет, вы оперируете линейной логикой. Это очень упрощенное объяснение. Однако вы не сильно далеки от истины. У вас просто довольно примитивные представления о природе времени и пространства. Те, кто ушел и ещё уйдет, могут переродиться как в прошлом, так и в будущем. Впрочем, и прошлое, и будущее в какой-то момент могут превратиться в настоящее. Вообще, это тема отдельной беседы. Если хотите, можете записаться на курс в школу современности – там вам всё подробно объяснят. И про время, и про пространство, и про квантовый скачок.

– Квантовый скачок?

– Да. Это – базовое понятие. По сути, это как раз то, что и случилось во время Перехода. Время и пространство уплотнились, одновременно произошло очень много событий, очень много мыслей приобрели материальную форму… и вот результат – мы оказались в новом мире, в новомирье, как мы его называем.

– Так, ладно… допустим. А что с другими странами? Если произошел квантовый скачок, то Переход должен быть совершить весь мир целиком…

– Не совсем так. Последствия скачка для каждого разные, это всегда – очень индивидуальная история. Самая мощная трансформация, конечно, произошла с Банумом и Каннавой – конечно, война этому сильно поспособствовала. Но в других странах тоже нашлись люди, которые совершили Переход, просто их меньше, чем у нас. И они, как люди новой формации, все хотят соединения, хотят синергии. Те, кто уже преодолел внутри себе эгрегор разделения, потихоньку переезжают к нам. Говоря «к нам», я имею ввиду и Банум, и Каннаву. Границы между нашими странами сейчас – это чистая условность. Мы с соседом – как две картины кисти одного художника: суть и посыл – одни и те же, а форма выражения – несколько разная. Мигрантам мы рады – и здесь, и там. И они, мигранты, могут выбирать себе страну по вкусу, исходя из собственных предпочтений. А что касается тех, кто пока ещё не готов переехать, тех, кто пока ещё находится на пути преодоления эгрегора разделения, то они могут спокойно оставаться на своих местах и там заниматься любимым делом. У них будет несколько иной путь – возможно, их личная эволюция будет не такой быстрой и интенсивной как могла бы быть здесь, у нас, но это – их выбор. Хотя они, скорее, будет теми, про кого можно сказать «долго запрягает, да быстро едет». Может, они ещё и нас по всем параметрам обойдут! В любом случае, для нас они будут только дополнительными объектами исследования и наблюдения – и очень интересными, кстати. И, конечно, мы готовы будем оказать им поддержку по запросу. Мы готовы к любой форме сотрудничества и культурному обмену.

– А старый мир в других странах тоже, получается, сейчас существует только в виде остаточного файла?

– Да, всё именно так и есть!

– Ладно, Алекса, допустим, я поняла и, допустим, даже поверила. У меня ещё куча вопросов к вам, но пока мне нужно как-то уложить в голове всю полученную информацию. И ещё, конечно же, мне нужно сходить в архив. Так что давайте дальше коротко и по делу, пожалуйста. Чего вы от меня ждёте? Чего хотите? Какие есть правила? Помимо тех, о которых я знаю – о запрете будильников и отсутствия телевизоров.

– Аннет, первое, что вы должны понять – Министерство придерживается политики ненасилия. Поэтому вы вольны делать абсолютно всё, что вам заблагорассудится.

– Так, но только не вставать по будильнику! – не выдержала и съязвила Аннет.

– В старом мире люди привыкли себе насиловать, они утратили связь с собой, со своим телом, с организмом в целом. Будильники не нужны человеку новой формации.

– Да, но я – человек старой формации, уж простите. Даже не знаю, каким образом меня вместе с вами всеми занесло в этот ваш Переход.

– Аннет, уверена, вы легко со всем этим разберётесь на курсе в школе Современности. Поверьте, то, что вы здесь, с нами – вовсе не случайность.

– Допустим. А вам не кажется, что ваш запрет «насилия» – это тоже акт насилия? О какой свободе вообще идёт речь, если вы лишаете человека свободы воли? Если я, как вы выражаетесь, насилую себя, – это ведь мой выбор, моё право! Почему вы решаете за меня?

– Это реалии периода адаптации. Это всего лишь опыт, эксперимент. Если этот инструмент окажется неэффективным, мы перестанем его использовать.

– Мы вам что тут – лабораторные крысы? Как вам не стыдно проводить эксперименты над живыми людьми?!

– Функционирование ментальных атавизмов под названием стыд и вина вы изучите на дисциплине под названием «история дисфункий».

– Зашибись! Ладно, проехали! Но вы же сказали – я могу делать, что хочу! А я, может, не хочу ходить в вашу школу Современности!

– Не хотите – не ходите! Вас никто не заставляет и не принуждает. Но мы обязаны предоставить вам такую возможность. И, кстати, я бы на вашем месте ею воспользовалась бы. Школа может сильно облегчить период вашей адаптации.

– Ладно, я подумаю. Пожалуй, на сегодня хватит. Спасибо, Алекса! Я пойду… Только давайте сначала уточним, как долго я могу «тунеядничать» – ну, или как там у вас это называется? Вы вообще свою модель светлого будущего с коммунизма, похоже, скопировали. Трайл-версия бесплатно, остальное – за деньги, так что ли? Ваши эти «не работайте и делайте, что хотите» – это вы так кость собаке кидаете? Ох, чую, дорого всем нам обойдутся эти ваши ноу-хау. С чего вы вообще решили, что человечество готово заплатить такую непомерную цену?

– Аннет, давайте по порядку! Тунеядничать, как вы выразились, вы можете ровно столько, сколько потребуется. С коммунизмом новый мир имеет мало общего. Мы тут, скорее, строим светлое настоящее, а не светлое будущее, хотя это как посмотреть – можно сказать, это оно нас строит, или даже перестраивает, если точнее. Вы помните лозунг коммунистов – «Свобода, равенство, братство?». Это всё очень плоские понятия, узкие, я бы даже сказала. Уравниловки у нас тоже нет. Мы топим, как любили выражаться представители вашего поколения, за раскрытие индивидуальности, вслед за которым следуют со-знание, со-трудничество, со-творчество, со-зидание и со-единение. Мы никому не кидаем кости, никого не хотим купить. Мы лишь пытаемся предоставить всем вассалам Министерства возможности для эволюции. А что касается того, «с чего мы решили, что человечество готово заплатить такую непомерную цену?», то у меня к вам встречный вопрос: а с чего вы решили, что оно не готово? И почему цена кажется вам непомерной?

– Вы же разлучили родных и близких! Кто-то застрял в старом мире, кто-то вообще умер, а кто-то оказался в этом новом мире вообще против своей воли – одинокий и потерянный, и с трудом пытается сохранить остатки рассудка и не спятить вместе со всеми… – Аннет начала за здравие, а закончила за упокой. Ее боевой настрой как-то неожиданно угас. Желание вывалить на Алексу весь поток своих бесконечных претензий постепенно сошло на нет, сменившись сдавливающим грудь чувством жалости к себе. Хорошо знакомое по старой жизни чувство собственной ничтожности и бессилия внезапно пронизало собой всё существо девушки. Она с досадой отметила, что ей не просто не хватает аргументов, но и даже элементарных сил продолжать разговор.

– Я вижу, наша беседа вас утомила, – тактично заметила Алекса. – Не узнаю, успокоит ли это вас, но хочу сказать, что «мы» ничего не решали. Точнее решали глобальные «мы», которые одновременно и вы, то бишь ты, я имею в виду – задолго до обозначенных событий. Скажем так: вся совокупность людей в совокупности со всеми их мыслями, эмоциями, действиями и поступками дала результат в виде череды произошедших изменений.

– Ладно, я вас поняла, – соврала Аннет. Ей хотелось еще что-то возразить, но она подавила этот свой порыв. Голову ей как будто сдавило стальными тисками: ненавистная ею мигрень вновь пожаловала совсем не вовремя. Аннет хотелось поскорее вернуться домой, усесться на свой уютный балкончик и сделать затяжку. Она поспешила привести свой план в действие. – До свидания! Спасибо, Алекса! – произнесла она и покинула кабинет.

Первым делом ей нужно расслабиться, прийти в себя, унять мигрень и как-то сбросить нервное напряжение. А потом она уже сможет подумать, переварить полученную информацию и решить, что дальше делать. Аннет зашла в палатку за сигаретами. На витрине были выставлены десятки одинаковых пачек с одной и той же дебильной надписью про здоровье в долг, отличался только ценник: некоторые коробочки стоили сущие гроши, другие – баснословных денег. Покупателю, по сути, предлагалось приобрести кота в мешке. Что за табак и какие сигареты окажутся внутри, всегда было сюрпризом. Аннет дважды покупала пачку по той цене, которую привыкла платить за любимый некогда «Vogue», но в этой русской рулетке ей явно не везло: в первый раз попались какие-то а-ля дамские сигареты с ядовито-приторным привкусом клубники и ванили, а во второй – те самые «помои из прачечной», которые она докурила сегодня с утра. В этот раз Аннет решила взять пачку подороже и выбрала ту, что стоила ровно в два раза больше предыдущих. Раскрыть её она решилась только дома.

Глава 2. Сосед

Она заварила себе голубую матчу, которая всегда её успокаивала, и уселась с чашкой на балкончике, укрывшись пледом. Цветочные горшки служили живым забором и надежно укрывали её от шума и суеты улицы, а так же от взглядов случайных прохожих. Ей сразу же стало легче: на минуту даже показалось, что никакой революции и не было, никакого нового мира не наступило. От этого миража стало так тепло внутри, Аннет даже о мигрени забыла. Откуда-то вдруг пришла уверенность: на этот раз она не ошиблась и выбрала подходящую пачку – пусть не с «Вогом» внутри, но хотя бы с чем-то не таким противным, как то, что ей попадалось до этого. Открывая пачку, она чувствовала себя ребенком, распаковывающим «Киндер-сюрприз». Внешний вид папиросины не давал никаких подсказок. Ярко выраженного запаха тоже не чувствовалось. Аннет вставила трубочку в рот, подожгла её и затянулась. От внезапного приступа кашля она согнулась пополам. Сигареты оказались очень крепкими, с терпким, слегка пряным вкусом. «Твари! Подсунули махорку какую-то! Да ещё и за такую цену! Такими темпами я точно скоро брошу курить! Хотя как тут бросишь!» – Аннет поймала себя на том, что разговаривает сама с собой, вслух. Эта мысль её напугала. «И где этот паршивец Марк? Уж если кому-то из нас и суждено было совершить Переход, так это ему… Неужели он меня бросил? Неужели переехал?» – продолжить эту логическую цепочку Аннет помешал ступор. Осознание того, что она даже не знает, какой вариант для неё оказался бы предпочтительнее, пронзило ее насквозь. Возможно, она предпочла бы, чтобы он просто умер. Девушка сочла эту молнией мелькнувшую мысль бредом и наваждением, быстро списав своё малодушие на нервное перевозбуждение.

Она скучала по Марку, ей очень его не хватало. Сейчас она как никогда нуждалась в его поддержке. Аннет подумала о том, что нужно как можно скорее сходить в архив и выяснить, наконец, где сейчас её родные и близкие. Но готова ли она к этой правде? Сможет ли её принять? При мысли о маме у девушки кольнуло сердце. «Как там моя бедная мамочка? Если она совершила Переход, то я срочно должна её найти, как-то помочь ей и утешить. Она же там, наверное, с ума просто сходит. А если… Если её больше нет? Вдруг она осталась в старом мире или, хуже того, не вынесла всех этих потрясений и умерла?» – Аннет почувствовала комок в горле. Что же выбрать: правду, которая способна убить, или неизвестность, дающую какую-никакую надежду? Девушка закусила губу и начала раскачиваться на стуле, пытаясь собраться с силами и принять решение. Тревога только нарастала: Аннет поняла, что у неё просто нет сил, чтобы сегодня же дойти до архива. «Опять эта чертова прокрастинация! В решающий момент мой организм меня подводит! Я же уже почти починила голову, я уже почти научилась справляться… Чёрт! Старый мир было сложно выносить, но этот новый вообще невозможно!» – она обхватила руками колени и уткнулась подбородком в ямочку между ними. В этот самый момент раздался звонок в дверь. Аннет от неожиданности чуть от стула не свалилась. Она медленно, стараясь не издавать звуков, вышла в коридор и посмотрела в глазок. За порогом стоял незнакомый ей молодой человек. «Здравствуйте! Меня зовут Тымок. Я – ваш новый сосед, на днях сюда переехал. Хотел стрельнуть у вас сигаретку!» – каким-то слишком уж добрым и весёлым голосом произнес он.

Аннет не хотелось ни с кем разговаривать. С тех пор, как произошла революция, она не видела никого из соседей. В первый день ей удалось поговорить с прохожими на улице, потом – с продавцом из ларька с сигаретами, на этом её общение с людьми и закончилось, если, конечно, не считать курьера «Миндоставки» и сотрудников инфоцентра, которых и людьми-то толком назвать было нельзя. Из разговоров с прохожими Аннет знала, что те из соседей, кто вместе с ней совершил Переход, могли успеть за эти дни с легкостью сменить место жительства – в связи с новыми открывшимися в них способностями или образовавшимися у них новыми потребностями. Переход, говорили люди на улице, – это своего рода перерождение. Индивид сначала как будто тонет, а потом всплывает на поверхность уже другим человеком. И совершенно естественно, что у этого нового человека в новой реальности совсем иные интересы и задачи. Всё то, что было наработано в старой жизни, многократно усиливается: и если количество ментального мусора в голове не достаточно для того, чтобы тормозить процесс, то распаковка потенциала происходит моментально. В новомирье совершившие Переход находят себе самое лучшее применение.

Всё, это, конечно, звучало для Аннет как бредни, но изменившийся облик мира заставил её принять условия игры. Тот факт, что из жизни исчезло телевидение, а также интернет и будильники, красноречиво свидетельствовал о том, что произошла какая-то глобальная катастрофа. Аннет, конечно, не терпелось узнать, остался ли в её доме кто-то из соседей, но стучаться к ним в квартиры она не решалась, опасаясь того, что наткнется на незнакомые рожи. А ещё она тайно питала надежду на то, что соседи просто, как и она, тоже до сих пор находятся в шоке от происходящего и просто не рискуют совать нос на улицу. Она подумала, что этот новый сосед, зашедший к ней за сигаретой, может быть в курсе того, кто из старых жильцов остался жить в доме. Она открыла дверь.

– Здравствуйте! – широко улыбаясь, произнёс парень, обнажив ряд кривых, неровных зубов. В его искренней, по-детски доброй и такой неидеальной улыбке Аннет разглядела определённый шарм и непосредственность. Это её сразу как-то подкупило. В былые времена она бы, скорее всего, подумала: «И как можно так себя запустить? Это совсем уж не комильфо в наше-то время. Тем более парень молодой и в целом симпатичный». А сейчас «запущенность случая» её даже умиляла. Забор во рту как будто делал соседа человечнее, выделял его среди всех тех одинаково счастливых людей, которых Аннет видела на улице.

– Здравствуйте! Я – Аннет. Заходите!

– Спасибо! Очень приятно! Тымок!

– Вы тоже что ли после Перехода переименовались? Не пойму, что за мода такая…

– Ну, мода эта во все времена была. Смена имени – это символично. Новая жизнь с чистого листа и всё такое. Бодрит и вдохновляет и – самое главное – придает ускорения.

– Ну, допустим. А откуда такое имя?

– Я вообще-то разработчиком компьютерных игр раньше трудился. Последний проект, над которым работал, был посвящен истории ацтекской культуры. И вот в нашей бродилке ключевым персонажем был такой чувак по имени Каутемок – реально существовавший, кстати, когда-то персонаж. Он был правителем. И я его докручивал – функционал, суперсилы, доступные ему бонусы. Кучу инфы перелопатил. И даже как бы сроднился с ним. И я его так по-панибратски про себя называл сокращенно – Темок. И всё никак я с этим Темоком договориться не мог. Вроде бы классная игра получалась, но чего-то не хватало. А я всё понять не мог – чего. Знаешь, даже руководство до меня не докапывалось – их и так моя работа устраивала, а я знал, что это всё не то. Да, неплохо, да интересно, но всё не то. Я так хотел поучаствовать в проекте, чувствовал, что это – моё. Он как будто бы специально для меня и был создан, а я – для него. И тут такой ступор, бессилие полнейшее. Я засомневался, подумал, что ошибся, переоценил свои силы, решил, что всё было зря. Вообще всё, понимаешь? Как будто бы моя неудача с проектом вообще перечеркнула всё, что до этого было. Как будто то бы я ошибался с самого начала, с самого своего рождения делал что-то не то. Ужасное гнетущее чувство как будто я – ошибка природы, ходячее недоразумение. Признаюсь тебе, я даже плакал: так горько мне было. Мне хотелось исчезнуть, не существовать больше. И вот я думаю: «Откажусь вообще от проекта, сменю на хрен профессию, перееду куда-нибудь». И от этой мысли мне стало страшно. А дальше-то что? Мне вообще ведь больше ничего не интересно. Я не хочу другого, да и не могу ничем другим заниматься. А играми, и в частности этой, хочу, но не могу, не получается. А ту ещё известные тебе события – война, ответный удар. Ну, просто шах и мат от жизни. Я готов был сдаться. Стал думать, как с собой покончить. Думаю, вот бы хорошо, если бы меня под шумок с лица земли стерло. А то сам-то я трус: и жить невыносимо, и сдохнуть мужества не хватает. Короче, война эта для меня единственной надеждой стала. Я прям уверовал, что такой балласт в виде непригодного к жизни меня обязательно будет уничтожен. И вот я ждал, ждал своего часа, чтобы сгинуть, а он всё никак не наступал. И в этом томительном ожидании меня опять стали одолевать сомнения, я стал задавать себе вопрос «а действительно ли я готов исчезнуть, перестать существовать?». И однозначного ответа у меня уже не было. Мне вдруг вспомнилось детство. Я жил тогда на юге. И на лето ездил к бабушке в село. Туда охотниками с орлами иногда приезжали. У нас с ба был любимчик – большой серый беркут. Бабушка его Дымком называла. Я смеялся, говорил: «Какой же он Дымок? Это имя для кота подходит больше. А орёл – он же гордый, свободный, независимый, большой и взрослый, в конце концов!». А она качала головой и всё твердила: «Дымок, Дымок». Так и меня этим Дымком заразила. Нравилась мне эта птица – сильная, мощная, красивая, да ещё и с человеком сотрудничать научилась. Я как представлял себе, что орёл во время полета чувствует, так у меня аж сердце от восторга сжималось. И я хотел, когда вырасту, стать, как этот беркут – парить и чувствовать кайф, выполняя поставленные жизнью задачи. И вот, только когда умирать собрался, вспомнил эту историю. И тут меня прошибло. Каутемок в переводе с ацтекского языка науатль переводится как «пикирующий орел». Каутемок – Темок – Дымок… всё это – ведь не просто совпадения! И тут я всё понял. «Ты мог!» – пронеслось у меня в голове. То есть я мог, точнее смог бы всё же справится с проектом и игрушку классную выдать. Но было уже поздно. Поскользнулся – упал – очнулся – гипс, – Тымок рассмеялся. – Очнулся я уже в новомирье, собственно. С четким ощущение того, что я точно теперь со всем справлюсь. Докрутил своего Темока, превратившись в Тымока, и представил начальству. Народ в главном офисе проникся. Мне повышение дали, позвали сюда, в Арум. Я и переехал. Так что на днях будем игрушку нашу выпускать.

Услышанная история Аннет понравилась даже несмотря на то, что показалась немного надуманной. Всё-таки этот Тымок ей нравился гораздо больше всех тех, кого ей довелось увидеть за последние дни.

– А как тебя раньше-то звали?

– А это уже не имеет значения. Того человека больше нет. Он умер, не пережив Перехода. Пусть прошлое останется в прошлом.

– Ладно, как знаешь. Можешь и не говорить. Так ты, говоришь, сигаретку стрельнуть зашел? Пойдём, поболтаем на балкончике? Покурим вместе. Правда, у меня вместо сигарет какая-то махорка, но что уж есть, сам понимаешь, – Аннет не понравилось, что Тымок не раскрыл ей своего прежнего имени, но всё же выставлять его за дверь она не спешила.

– Ну, честно говоря, это был просто предлог. Я хотел познакомиться, пообщаться. Но раз уж ты зовешь – пойдем, конечно, посидим.

Увидев стильные кресла из паллет с яркими оранжевыми сидушками (Аннет когда-то купила их по совету терапевтки, убеждённой в том, что оранжевый поднимает настроение), Тымок заулыбался.

– Уютненько тут у тебя! Ты случайно – не дизайнер? Или, может, декоратор? – спросил он.

– Не-а. Раньше я вообще-то работала журналисткой на фрилансе. А сейчас… сейчас – даже не знаю, кто я. Ни интернета тебе, не телека, как жить-то!? И вообще непонятно, кто из моих бывших работодателей теперь здесь, в новомирье, и занимаются ли они всё тем же…

– Ох, Аннет, это – последнее, о чём стоит переживать! – когда Тымок произнёс эти слова, в голове у Аннет зажглась красная лампочка с надписью «обесценивание». Ей захотелось немедленно осадить нахала. Но вот незадача: все те трюки, которым её обучала терапевтка, как-то разом забылись и попросту вылетели из головы. Самой оттренированной и хорошо отточенной реакцией Аннет в таких ситуациях были красноречивый взгляд и молчание – этакая драматическая пауза в разговоре, которая, по идее, должна дать понять собеседнику, что тот перегибает палку. Этим-то методом девушка в очередной раз и воспользовалась. Тымок, правда, похоже, совсем не уловил её посыла. Он на мгновение замолчал и, нисколько не смутившись упёртого в него взгляда, продолжил смотреть на Аннет своими большими широко распахнутыми глазами. – Не переживай, Аннет! Уверен, скоро ты обязательно найдешь себе занятие по душе. Иначе и быть не может! А отсутствие телека и интернета тебе в этом только поможет!

– Как это, интересно?

– Ну, это же политика у Министерства такая. Чтобы у тебя появилось своё мнение, тебя решили избавить от чужого. Официальную информацию и вообще любую справочную всегда можно получить в инфоцентрах, а вот всякий флуд, бурление говн в комментариях, тренды, тенденции и прочее – это уже пережиток прошлого. Никто больше не будет рассказывать тебе о том, что тебе думать, как относится к тому или иному вопросу. Теперь мнение можно получить только изнутри – хотя, конечно, люди старой формации к такому не приучены и не готовы, да их почти и не осталось. Да и вообще всё идет к тому, что мнения в чистом виде утрачивают свою актуальность, становятся рудиментами. Люди новомирья – это люди без мнений!

– Что? Какой ужас! О чём ты говоришь? Это же биологическая масса! Они что, хотят сделать из нас быдло, которым легко управлять?

– Нет, как раз наоборот. Они хотят сделать из быдла людей. Те, кто совершил Переход – это те, кто в ком на момент Перехода было больше человека, чем быдла.

Бред, который нёс Тымок, сильно раздражал Аннет, она уже подумывала выставить его за дверь, но, вспомнив общение с Алексой, передумала. Всё-таки личная история, которую рассказал ей молодой человек в самом начале, сильно её подкупила. Тымок, даже несмотря на свою идейность и фанатичную преданность политике Министерства, казался ей все же более человечным, чем Алекса. В манере его речи было что-то успокаивающее. Аннет поймала себя на когнитивном диссонансе: она поняла, что несмотря на то, что ей не нравится содержание речей Тымока, форма их подачи ей очень даже симпатична. Она решила дать ему шанс. Девушка достала очередную сигарету и затянулась, протянув пачку также и своему соседу: «Дрянь полнейшая! Будешь?».

– Ну, чисто из любопытства попробую. Спасибо! – Тымок сделал затяжку и закашлялся. – Точно махорка!

– А ты в курсе, что это вообще за прикол с сигаретами?

– Это своего рода троллинг. Министерство считает, что счастливый человек не курит, а общество новомирья, в конечном счёте, будет представлять собой общество счастливых людей, потому то несчастные тут просто не выживут. Все эти заморочки с сигаретами – попытка нисповержения бога маркетинга, которому мы все щедро платили дань последнее время. Покупая сигареты, что ты покупаешь? Элегантную, стильную упаковку, принадлежность к определенной социальной группе, возможность демонстрации своей платежеспособности? Подчеркиваешь утонченность своей натуры, которая якобы понимает всё, что происходит, и от этого ей так тяжело жить? Вкус? Возможность снять стресс, снизить уровень тревоги? А откуда он взялся, этот стресс? Откуда взялась тревога? Откуда взялась необходимость подчеркивать свою тонкую душевную организацию? Или принадлежать к этой группе избранных, которые не вывозят? Министерство пытается сказать, что желание унять этот зуд порождает только еще больший зуд. Нужно не создавать проблему, чтобы потом её не решать. И вот пока ты пытаешься разобраться в системе, понять, как это работает, угадать с ценой и вкусом, у тебя есть возможность как раз-таки понять, что конкретно побуждает тебя к покупке сигарет.

– Слушай, не понимаю я эту идеологию, которая сама себе противоречит. То они вопят: «Свобода, индивидуальность!», то уверяют, что все должны быть, как один – без своего мнения, да ещё и счастливые. Как вообще кого-то можно осчастливить насильно? Это же тирания! Узаконенная тирания.

– Ну, ни о каком долженствовании речи не идет. Несчастные, как я уже сказал, исчезнут сами по себе, без всякого давления извне. Хотя они, эти самые несчастливцы, будут убеждены, что именно давление извне их и погубило. На самом деле их погубит давление изнутри – так вообще-то было и раньше, просто процесс шёл в разы медленнее. А то, что люди без мнения все одинаковые – это ты заблуждаешься… В отсутствие мнений – как своих, так и чужих (что вообще-то одно и то же) – индивидуальность цветёт пышным цветом. Хотя к полному отсутствию мнений нам ещё идти и идти – это такой некий абсолют, некий недостижимый идеал, к которому мы движемся. И цель – не дойти, а идти.

– Кто и когда так успел промыть тебе мозги?

– Промывка мозгов – это термин пропаганды, а также антипропаганды или контрпропаганды. Мы его не используем. Инструментом промывки мозгов были соцсети, которые настолько хорошо справлялись с этой задачей, что телевидению даже и не снилось.

– Но это же жесточайшая цензура! А как же людям общаться? Как делиться своими личными новостями?

– А зачем тебе с кем-то общаться и делиться личными новостями?

– Как это? Это же базовая человеческая потребность! Без общения мы все умрем! Знаешь, в средние века один король проводил жестокий эксперимент над грудничками. Он отлучил их от матерей и отдал нянькам, запретив тем разговаривать с малышами. Сумасшедший монарх хотел понять, на каком языке сами собой, естественно заговорят дети. И знаешь что? Они так и не заговорили! Они все умерли, не дожив даже до двух лет!

– Никто и не отрицает необходимость общения и обмена информацией, просто сейчас социальные коммуникации меняют свою форму. После Перехода многие люди обнаружили у себя способности к телепатии и сейчас технологи и айтишники Министерства думают, как использовать новые перспективы на благо всего общества.

– Слушай, ну не все же владеют телепатией! Как быть тем, кому это недоступно? Неужели нет никакого секретного вайфая, никакого подпольного интернета?

– Об этом мне не известно. Наверняка, есть что-то подобное. Большинству пока достаточно общедоступной нейросети.

– Это какой? О чем ты?

– Аннет, помнишь, раньше ты могла во время прогулки поговорить с подругой об уроках игры на ударных, которые помогают расслабиться и снять стресс, а потом увидеть рекламу подобных уроков у себя в телефоне? Ты ведь не пользовалась поисковым запросом, ты ничего специально не искала, ты просто была участником разговора, в котором фигурировало словосочетание «уроки игры на ударных». Так вот, этот самый диалог естественным образом и стал твоим поисковым запросом. Нейросеть поспешила удовлетворить только-только зародившийся интерес. Это была цифровая нейросеть, да притом коммерческая. Разработчиками её были люди, работающие на крупные корпорации. А разработчиком нейросети, которой сейчас пользуемся мы, была сама жизнь. Нейросеть существовала со времен основания мира, только вот число людей, которым она была доступна, всё время менялось. До революции ей пользовались лишь немногие, а сейчас она доступна абсолютному большинству.

– И как ей пользоваться?

– Это очень просто, интуитивно понятное управление, как любят говорить айтишники. Хотя, по сути, тут даже и управления никакого не требуется. Это как воздух. Ты же не задумываешься, как дышать. Не обязательно открывать рот и произносить какие-либо слова, не обязательно даже формулировать какие-то определенные мыслеформы. Жизнь сама знает, что тебе нужно и очень оперативно отвечает на твои запросы.

– Я не понимаю, приведи пример!

– Ну, вот, например, наша встреча. Ты же не думаешь, что это – случайность? Ты хотела кого-то, с кем можно поговорить, кого-то более приятного и располагающего к себе, чем сотрудники инфоцентра. При этом ты не хотела напрягаться и совершать какие-то дополнительные телодвижения, способные лишить тебя остатка сил. Вуаля! Я сам первым постучался в твою дверь. Я – гость на твоей территории. Если я тебя достану, надоем тебе, меня легко можно выставить. Разве не этого ты хотела?

– Ну, допустим…

– А если эта нейросеть ошибется?

– Нейросеть – самый древний и точный механизм, он работает без сбоев. Нейросеть не ошибается. Ошибаются люди.

– Ладно, но давай представим, к примеру, что мы с тобой стали друзьями. Ты куда-то переехал, далеко. А я хочу с тобой поговорить. Как быть?

– Ну, во-первых, телефонная связь все ещё доступна. Во-вторых, способности к телепатии постепенно будут осваивать всё больше людей. А в-третьих, и в главных, Аннет, ты переоцениваешь значение определенных личностей, которых привыкла называть друзьями. Всё самое необходимое и самое важное – всегда рядом, всегда – вокруг. А то, без чего нельзя обойтись, так и вовсе внутри – внутри тебя самой. Тот минимум, без которого твоё существование невозможно, – это ты и есть. Хотя этот самый минимум легко становится максимумом при определённом стечении обстоятельств. Если мы перестанем быть соседями, значит, то, что нас объединяло, истончается, блекнет. Резонанс слабеет. Это нормально. Но если где-то убыло, значит, где-то прибыло. Конец старого – всегда начало нового. О чём здесь переживать? А потом, ты даже не представляешь, как приятно порой встретить старого знакомого в самом неожиданном месте. Жизнь порой преподносит очень приятные сюрпризы! Случайные встречи приносят гораздо больше восторга, чем запланированные. В них есть жизнь, динамика, внутренняя драматургия, если хочешь. В них есть настоящесть, пульс. А искусственно созданные обстоятельства порождают только искусственность, некий суррогат, пустышки.

– Но ведь настоящих друзей и хороших приятелей очень трудно найти! Близкими по духу людьми нельзя разбрасываться, ими нужно дорожить!

– В том случае, когда ты не занят своим делом. Когда ты делаешь то, для чего предназначен, когда ты увлечен настолько, что забываешь обо всём, вокруг тебя всегда будут твои люди. Да и вообще твой самый близкий человек, тот, который на 100% с тобой от первого до последнего твоего вздоха, – это ты сама. И этого уже более чем достаточно.

– Слушай, ну ты рассказываешь про каких-то гениев, людей с выдающимися способностями, одарённых, исключительных. А обычным-то людям что делать?

– Ага, а по-твоему так получается: одни – одарённые и талантливые, а другие – так, космический мусор, терпилы, которым достанутся лишь крохи от общего пирога?

– Я этого не говорила! Я не понимаю, почему ты вообще их противопоставляешь. Я как раз-таки всеми силами старалась добиться того, чтобы обычный, простой человеку мог жить достойно. Чтобы не было этого дикого расслоения общества.

– Аннет, а как, на твой взгляд, его можно избежать в условиях свободы воли? Окей, существует ли эта самая свобода – вопрос спорный, но предположим, что да. Одни предпочитают лежать на диване с чипсами и пивасом, а другие работают 24/7. Им тем, и другим, по-твоему, положены одинаковые блага?

– Ну, ты сейчас говоришь о каких-то крайностях. А я говорю о людях, которые не способны, например, взять Нобелевку, но при этом честно трудятся большую часть времени.

– Они не трудятся, Аннет, они работают, за деньги. Почувствуй разницу. Работать большую часть времени очень утомительно и от этого нужен отдых. А вот трудиться ты можешь без устали 24/7. Другое дело, что формы этого труда видоизменяются в течение дня. Со стороны, если смотреть на происходящее взглядом обывателя, всё может выглядеть так, как будто ничего не происходит. А в голове у трудящегося, у человека, который что-либо создает, непрерывно идет процесс – творческий мыслительный процесс.

– Это какая-то демагогия! Чем отличается труд от работы? Трудом занимаются гении, а остальные – работой, так? И Министерство собирается каким-то образом из всех сделать гениев?

– Да мы и так уже все – гении, просто некоторые об этом начисто забыли. Понятие гениальности было сильно извращено в последнее время. Гениальность – это характеристика, которая относится к природе человека, его сути. И характеристика эта – неколичественная, её нельзя посчитать или измерить, нельзя снять с неё какие-то параметры, из неё нельзя сделать шаблон. Формы гениальности могут быть разными и совсем не очевидными. Совсем не обязательно получать Нобелевку, чтобы быть гениальным. И вообще все эти премии, награды, знаки отличия – это все пережитки прошлого, отвлекающий фактор. Может быть, в будущем в них не будет надобности вовсе. Посмотрим!

Аннет почувствовала, что остатков ее человеколюбия не хватит на то, чтобы продолжать разговор. Нет, Тымок – конечно, прикольный чувак, забавный и смешной, но выносить его словоизлияния она больше не могла. Тымок заметил перемену в лице Аннет и поспешил ретироваться.

– Вижу, я тебя немного утомил. Тогда поспешу откланяться. Ещё увидимся, Аннет! – Тымок уверенным шагом направился к коридору и быстро вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.

Аннет поймала себя на том, что как минимум одна вещь в новомирье ей точно по вкусу – то, что люди, которые в определённый момент становятся ей неприятны, не стремятся к продолжению диалога. «Наверное, почувствовал, что его заносит… Ещё немного – и он бы лишился наших милых добрососедских отношений». Вообще-то Аннет хотелось заткнуть Тымока за пояс, объяснить ему, что он не прав, но она не стала спорить и возражать, потому что испугалась неожиданного исхода дела. Она боялась, что в ходе диалога поставит на Тымоке клеймо «полный неадекват». И как потом дружить с таким человеком? Всё-таки на сегодняшний день её чудаковатый сосед был единственным, кого она хотя бы могла назвать человеком. Жечь с ним мосты в этом смутное время было бы опрометчиво.

Ещё Аннет отметила, что, даже не смотря на всю абсурдность их беседы, после неё она почувствовала себя значительно лучше. У неё как будто стало больше сил. Аннет решила набраться смелости и сегодня же сходить в архив. Ей срочно нужно найти своих, узнать, что с ними случилось. Сказано – сделано. Идти оказалось недолго. Первым делом Аннет спросила про Марка. Ей сказали, что он совершил Переход и куда-то переехал. Выдавать его новый адрес или какие-либо другие его координаты ей отказались. «Если он захочет, он сам с вами свяжется. Ну, или в какой-то момент вас просто сведёт нейросеть» – развела руками сотрудница архива. Аннет решила оставить свои негодования на потом и поинтересовалась о том, что стало с её мамой. «Ваша мать умерла от инфаркта во время революции. Я очень сожалею. Примите мои соболезнования!» – глядя ей прямо в глаза, сообщила обслуживающая Гульд девушка. Дальнейшие вопросы про подружек-приятельниц Аннет задавать уже не стала. Всё вдруг резко перестало иметь значение. Почва ушла у неё из-под ног. Время как будто остановилось. Тело Аннет словно налилось свинцом, оно стало таким тяжелым и неподвижным, что казалось чужеродным и бесполезным. Внутри у Аннет была пустота. Она даже подумала о том, что, возможно, раньше, до этого момента, у неё действительно была душа, в существование которой она вообще-то не верила. И только сейчас, когда эта самая душа как будто бы её покинула, она оказалась готова в это поверить. Хотя теперь уже поздно, теперь уже – какая разница?! Аннет стояла на месте как вкопанная, не в силах сдвинуться или открыть рот, уставившись в одну точку. Случилось самое страшное – то, чего она так боялась. Нечто глобальное и непоправимое. Какое ей теперь дело до бросившего её Марка, какое дело до старых соседей, до бывших подружек-приятельниц? Совершенно точно в этом мире теперь больше нет самого родного для неё человека. Нет его и в том, другом, старом мире. А где же он теперь? Где мама? В какое такое страшное небытие она попала? Аннет на мгновение даже готова была поверить в переселение душ – во всё что угодно, лишь бы сохранить для себя образ мамы, продлить в той или иной форме её жизнь.

Сотрудница архива, заметив шоковое состояние Аннет, вызвала санитаров. Девушку уложили на кушетку и ввели в вену какой-то раствор. Пока она засыпала, медсестра бережно держала её за ладонь и аккуратно поглаживала её побледневшую кисть. Ритмичные движения и деликатное давление на кожу успокоили Аннет быстрее, чем подействовало лекарство. Она вновь почувствовала себя маленькой, ребёнком, от которого ничего не зависит, малышом, о котором заботится большой и всемогущий родитель.

Глава 3. Адаптация

Проснулась Аннет уже в своей комнате. На тумбочке рядом с кроватью стоял пакет из «Миндоставки», а рядом с ним лежала записка. Аннет развернула её и прочла. «Дорогая Аннет! Мы искренне вам соболезнуем! В пакете вы найдете еду, а также таблетки, способные облегчить ваше эмоциональное состояние. Для вызова врача звоните 112». Слово «соболезнуем» сразу вернуло Аннет в удручающую реальность. Нет, нет, этого не может быть! Неужели всё это правда? Аннет готова была смириться уже и с войной, и с революцией и даже с новомирьем, но с потерей мамы – нет, ни за что! Такого просто не может быть! Мама в свои 75 лет была живее всех живых. Она регулярно участвовала в любительских лыжных гонках, зажигала на ретро-дискотеках, вырастила целый огород на своем небольшом балконе, разгадывала кроссворды и судоку на раз-два! Она быстро думала и быстро двигалась. Если кто-то и мог в её возрасте пережить Переход, то это она! «Это какая-то ошибка! Мне нужно ещё раз сходить в архив и всё проверить! Они наверняка что-то напутали. Сколько там людей в их базе – страшно представить! Наверняка, где-то с кем-то они накосячили! Конечно же, мама жива! Она не могла умереть!» – пронеслось в голове у Аннет. Она хотела встать с кровати, но не смогла. Тело её обмякло, руки и ноги занемели. Она повалилась обратно на постель и, пролежав без движения около получаса, предприняла повторную попытку. Идти девушка никуда не могла. Она решила позвонить по единственному знакомому ей номеру – 112, и попросить дать ей номер архива. В службе спасения её заверили, что сами уточнят интересующую её информацию и перезвонят. «Ошибки нет. Да, откровенно говоря, её и быть не могло. Данные в архиве многократно проверены и превосходно упорядочены. Ваша мать скончалась. Сожалеем! Отправить к вам доктора?». Ответа на том конце провода не дождались: Аннет повесила трубку.

Пару дней она провалялась дома. Еду из «Пафоса» от «Миндоставки» Аннет успела возненавидеть. Странное дело: вроде бы и блюда были все те же самые, и продукты свежие, а кусок совершенно не лез в горло. И это при том, что Аннет принадлежит к числу людей, которые в стрессовых ситуация вовсе не страдают от отсутствия аппетита, а, наоборот, предпочитают поплотнее набить желудок. Аннет не находила себе места, не знала куда себя деть. Как ей выживать теперь одной в этом новом, чуждом ей мире? Как жить среди людей, которых она не понимает? Среди этих зомби с промытыми мозгами…

Аннет ненавидела Министерство и его вассалов, ненавидела новомирье, ненавидела войну и революцию. Печальные исторические события отобрали у неё самое дорогое, самое любимое, самого родного человека, на которого всегда, даже в самые смутные времена, она могла опереться – её мать. Обстоятельства и люди, которые повернули ход истории в то самое убийственное, кровавое русло, сделали из Аннет инвалида. Как живут сейчас эти скоты, которым нужно было дойти до крайности? Те, кто всё это устроил, наверняка, спасли не только всю семью и родню, но и весь ближний круг, заранее побеспокоившись об их комфорте и адаптации. А она, Аннет, безвольный винтик в этой системе, вынуждена сидеть теперь у разбитого корыта, с разбитым сердцем – без друзей, без любимого, без мамы! У неё больше нет ничего и никого. «Хотите, чтобы я сдохла? Этого вы добиваетесь? – провопила Аннет, обращаясь непонятно к кому и глядя в потолок. – Как бы не так, суки! Друзей у меня нет – ладно, зато врагов теперь полно! Я выведу вас на чистую воду! Я восстановлю историческую справедливость! Я раскопаю всю вашу подноготную! Моим оружием в этой войне станет информация. Журналист я или кто, в конце концов?! Если надо, я доберусь и до самого Министра! Людей массово одурачили, их заставили поверить во весь этот бред! Как? Я это выясню! Чего бы мне это не стоило! Терять-то всё равно уже нечего!» – злость и жажда отмщения придали ей сил.

Поток её мыслей прервал звонок в дверь. Аннет злорадствовала. Она ожидала увидеть за порогом курьера «Миндоставки» и готова была уже спустить на него всех собак и даже напялить ему пакет с едой на голову, но вместо курьера она, к своему удивлению, обнаружила немного растерянного, совершенно безоружного Тымока. Было в нём что-то такое неуловимое детское. Каждый раз, сталкиваясь с этим чем-то, Аннет волей-неволей становилась мягче. Вот и в этот раз при виде соседа её внутренняя пружина как будто мигом потеряла упругость, превратившись в мягкую и плавную волну.

– Привет, Аннет! У меня для тебя подарок! – улыбаясь, произнес Тымок и, достав из-за пазухи пачку сигарет, протянул девушке.

– Что это?

– А ты попробуй и узнаешь!

Уставшая давиться махоркой Аннет с интересом изучила гостинец. В махорке, впрочем, был несколько плюсов: она шла в расход довольно медленно и никак не кончалась, благодаря чему у Аннет совсем не было нужды выходить из дома, а ещё она была настолько гадкой и забористой, что девушка постоянно заходилась кашлем старого туберкулезника и тогда мысль о саморазрушении отвлекала её от мыслей о потере матери. Аннет затянулась прямо в гостиной. Вместе с клубами сигаретного дыма она словно выдохнула всё накопившееся за последние дни напряжение. Она поверить не могла: в руках у нее был самый настоящий «Vogue», натурально – тот старый-добрый «Vogue», который она знала и любила.

– Зачётный подгон! Спасибо тебе! – поблагодарить Тымока Аннет смогла, только сделав подряд пару глубоких жадных затяжек. – Где ты их нашёл? И главное – как?

– Всё в той же палатке. Ловкость рук и никакого мошенничества! – рассмеялся Тымок.

– Так, скажи мне срочно, сколько они стоили?

– Стоили чуть меньше, чем раньше, на треть.

– Хм, интересно… И где здесь логика?

– Логика есть, но она не та, которой ты привыкла руководствоваться. Впрочем, не буду тебя смущать своими разглагольствованиями. Я мог бы попытаться в этом разобраться, но, думаю, это просто ни к чему. Всё равно вывести какую-то рабочую прикладную формулу не удастся. Если коротко, то всё это – просто лотерея. Знаешь, Аннет, я думаю, мне в ней повезло как раз потому, что я думал о тебе, когда выбирал эту пачку. Мне очень хотелось как-то тебя поддержать. Расскажи мне, как проходит твоя адаптация?

Аннет нервно сглотнула. Слова застряли у неё в горле. Произнести вслух страшное «мама умерла» она не могла. Сказать вслух значило бы принять это, расписаться в своей полной и безоговорочной беспомощности. В то же время ей хотелось поделиться с кем-то своим горем, и этим самым кем-то был Тымок. Он был единственным человеком на всем белом свете, с кем она могла общаться.

– Я не знаю, как к такому вообще можно адаптироваться! Я, наверное, здесь никогда не приживусь и никогда не адаптируюсь. Не хочу стать как они! – заняла девушка оборонительную позицию.

– Что случилось? Откуда такие мысли? Как они – это как кто? Как Министры что ли? А что тебя, собственно, в них не устраивает? – глядя на Аннет своими широко распахнутыми наивными голубыми глазами, спросил Тымок.

– Ты что, правда, не понимаешь? – взбесилась Аннет.

– Нет. Объясни мне!

– Из-за революции погибло огромное количество людей! Этот грёбанный Переход поставил всю жизнь с ног на голову, это самый ужасный госпереворот в истории! А тех, кто выжил, остался массово целенаправленно сводят с ума!

– Аннет, это уже какая-то теория заговора! Революция – это условное обозначение того, что произошло. Это была не силовая акция и не восстание. Это был естественный процесс, точнее говоря, сверхъестественный, если судить по тому, что подобного никогда не происходило раньше. Тут нет виноватых, зачинщик – сама природа. Просто в определённый момент в пространстве-времени скопилась критическая масса людей, которая больше не могла жить по-старому. Министерство – это, можно сказать, временное правительство. Во главе страны встали наиболее энергетически сильные и энергоемкие люди, те, которые прожили наиболее интенсивную трансформацию. Знаешь историю Будды? Он просветлел, когда пережил жизни всех живых существ, испытал всю палитру эмоций, которые когда-либо были доступны человеку со времен сотворения мира. Так к нему пришло понимание, так он достиг нирваны. Но он не ушёл в это, скажем так, параллельное измерение, а остался служить людям. Так вот, Министры – это кто-то типа Будды, хотя, конечно, о том, что все они достигли нирваны и речи не идёт. Всё-таки мы все пока ещё очень плотно привязаны к земле, к материи. Я, понимаю, всё произошло очень быстро и неожиданно, людям нужно время, чтобы к этому привыкнуть. Это нормально. Но поверь мне, смысла в том, чтобы искать виноватых, нет. Это только затянет процесс адаптации.

– А сколько их вообще, Министров? Что тебе об этом известно?

– Эта информация не раскрывается. Министры не любят, когда их отвлекают, не любят привлекать к себе излишнее внимание.

– Это же абсурд! Зачем тогда было идти в Министры? Не любишь внимания – не лезь в политику! Это уже какое-то тайное правительство получается! Это же абсурд! Это не прогресс, а регресс!

– Аннет, скажи мне, как изменится твоя жизнь, если ты будешь знать о них всё?

– Кардинально! Они обязаны раскрыть информацию! Как можно жить в стране, которая управляется непонятно кем?

– Аннет, твою жизнь творишь ты сама! Причём здесь правительство?

– Как это при чём? Мир же не состоит из меня одной! У нас тут страна, общество вообще-то! Мы все должны как-то мирно сосуществовать, учитывать интересы друг друга.

– Ну, так и учитывай! Кто тебе не дает?

– Они и не дают! Я вообще ни о чём думать не могу, когда не знаю и не понимаю, что происходит и кто этим всем рулит!

– Происходит жизнь, которой рулит сама же жизнь, ну или законы мироздания, если тебе так удобно. Так было испокон веков, ничего нового в этом нет.

– Ты меня троллишь, да? – Аннет хотелось бы разозлиться на Тымока, но она не могла. Слишком уж спокойным и расслабленным он выглядел. В его манере речи не было ни капли агрессии. Аннет подумала, что он мог бы работать дипломатом.

– Да это жизнь нас всех тут троллит, если ты не заметила! – рассмеялась парень.

– Ладно, я рано или поздно все равно все выясню! Я разберусь с этим!

– Знаешь что, Аннет, тот момент, когда ты окончательно и бесповоротно со всем разберёшься, и будет нирваной. Тут есть ещё одна маленькая деталь, которая, возможно, тебе не понравится: такие моменты обычно сопровождаются физической смертью.

– За правду я готова даже умереть!

– Значит, правда дороже жизни?

– В текущих условиях – так точно!

– А не в текущих? Вообще, в принципе, безотносительно?

– Хм… – Аннет призадумалась и внезапно вспомнила про маму, про хрупкую человеческую жизнь и беспощадные обстоятельства разного рода, которые могут эту самую жизнь забрать. – Я бы отдала всё, чтобы вернуть маму! И правдой бы легко пожертвовала! – слёзы брызнули из глаз Аннет, она зашлась в истерическом плаче.

Тымок подошёл к ней и обнял. Он так крепко и уверенно сжал её в своих объятиях, что на миг стал для неё щитом, способным укрыть от всех житейских бурь и неурядиц. Аннет вспомнила, как до самой школы любила забираться на ручки к разбаловавшей ее маме. Мама сопротивлялась, протестовала, взывала к совести и жаловалась, что ей тяжело, но всё же соглашалась. Эти моменты были самыми сладкими для маленькой Аннет: в объятиях мамы она чувствовала себя как у Христа за пазухой, спокойно и умиротворенно. «У мамы на ручках» было самым теплым и безопасным местом в мире. В объятиях Тымока Гульд вновь испытала то сладкое забытое чувство родом из детства. Оно, с одной стороны, принесло ей некое облегчение, а, с другой стороны, только удвоило её страдания – боль от потери мамы только усилилась. Однако сейчас, под защитой Тымока, Аннет поняла, что способна её выносить. Она рыдала без остановки, её тело подпрыгивало и сотрясалось мелкой дрожью, нечеловеческие стоны-хрипы с какой-то зверской, животной силой вырывались из груди. Тымок гладил Аннет по голове, приговаривая: «Тише, тише, моя хорошая! Всё обойдется! Всё как-нибудь наладиться!».

Постепенно, потихоньку Аннет пришла в себя. Неожиданно она вновь почувствовала себя живой.

– Я соболезную, Аннет! Мне очень жаль!

– Спасибо тебе за поддержку, Тымок! Ты мне очень помог! – выдавила из себя Аннет, которой теперь вообще не хотелось разговаривать. Все эти споры, выяснения, обсуждения, все эти правды и неправды показались ей теперь такими мелочными, такими ничтожными. «Слова врут, люди врут, мысли – тоже» – промелькнуло у неё в голове. Ей хотелось побыть во внезапно обнаружившейся внутри неё тишине. Рушить красоту момента дальнейшим продолжением диалога не хотелось. Но Тымок всё испортил.

– Знаешь, Аннет, ничего правдивее смерти в этой жизни нет!

– Ты прям стихами заговорил! – выдала Аннет нетипичную для себя реакцию. Она совершенно не пыталась вникнуть в смысл сказанного, оказавшись неожиданно завороженной ритмом и мелодикой произнесённой фразы.

– Ты даже не представляешь, сколько у меня ещё всяких разных талантов! Но это не главное. Главное – ты не представляешь, сколько их у тебя! – приободряющим тоном произнес Тымок, не без радости отметивший, что эмоциональное состояние соседки выровнялось. – Кстати, о талантах: я хочу пригласить тебя на одно культурное мероприятие. Скажи, ты уже была в храме Истины?

– Храме Истины? Это в том, который в Таиланде?

– Да нет же. У нас тут свой есть, с тайским он не имеет ничего общего, за исключением названия.

– Мне казалось, Банум даже при правительстве Министерства остается светским государством… Разве нет?

– Всё правильно. Храм ни к церкви, ни к религии не имеет никакого отношения. Это, скорее, социокультурное пространство. Там идёт непрерывный перфоманс под названием «Рождение Истины». Приглашаю тебя его посмотреть!

– Мм.. даже не знаю. Там наверняка опять будет какая-то идеология и пропаганда…

– Ну, идеологии и пропаганды там не больше, чем в искусстве в целом. Из крипты каждый выходит со своими впечатлениями. Каждый выносит что-то своё. Это то и интересно!

– Из крипты? Там что майнят крипту? А истина, получается, в крипте, так что ли? – рассмеялась Аннет.

– Ну, что я тебе тут буду рассказывать! Так неинтересно! Ты должна всё увидеть своими глазами. Пойдём! Если не понравится, обещаю – мы сразу уйдём, я провожу тебя обратно домой.

– Ладно, уговорил! – Аннет не хотелось выходить на улицу, но и отпускать Тымока тоже. За человека, способного её рассмешить, она готова держаться мёртвой хваткой.

Глава 4. Храм Истины

Храм Истины совершенно не был похоже на храм. Аннет здание напомнило перевёрнутую вверх тормашками хрустальную люстру с висюльками. «И когда они успели здесь такое отгрохать? И главное – на какие шиши?» –подумала про себя девушка, но вопросы свои пока решила оставить при себе. Внутри всё выглядело футуристично: как галерея-лабиринт с дверями-порталами в залы, представляющими из себя стеклянные сферы. Тут и там сидели люди с блокнотами и мольбертами, некоторые даже с музыкальными инструментами. «Нам вниз!» – схватив за руку Аннет, проговорил Тымок и увлёк девушку за собой вниз по винтовой мраморной лестнице.

– Крипта – это нижняя церковь вообще-то. Слово пришло к нам из греческого и обозначает крытый подземный ход, тайник. Его ещё и в биологии используют, если ты не знала. Так обычно называют какую-то полость, скрытую между стенками каких-нибудь канальцев, этакое слепое пятно, пространство с секретиком, полость между двойным дном, где спрятано что-то неочевидное. Подумай, какая игра слов! Секрет в биологии – это выделения каких-то желез, выполняющих определённую функцию. Для того чтобы понять какую, учёным обычно приходится поломать голову. Сначала они обнаруживают то, что сверху, а уж потом находят крипту, а в ней секрет. Наша крипта в храме Истины – это дом одноименной богини. Где же, спрашивается, ей еще жить, как не здесь?

Аннет и Тымок спустились в помещение со сводчатым потолком, в центре которого было нечто вроде сферической формы шатра, от которого шло мощное белое-фиолетовое свечение. У самого основания шатра оно походило на водяную дымку, состоящую из множества крохотных брызг, а ближе к потолку рассеивалось, приобретая причудливые формы, подобные клубам сигаретного дыма. Аннет заметила фейерверк из сердечек, подобный россыпи лайков, отправляемых пользователями любимым блогерам во время прямых эфиров. Среди других символов были крохотные бабочки, активно машущие своими крылышками, стрекозы, колибри и даже скачущие по радуге единороги. Чуть поодаль вспыхивали знаки свастики, фигурки каких-то чертиков с хвостами, рогами и вилами, трехмерные изображения черепов и костей, фаллические символы. Цифры, буквы, какие-то непонятные и незнакомые Аннет знаки растворялись в воздухе, пожираемые всполохами неонового пламени, языки которого поднимались высоко вверх, до самого купола. Картинка менялась настолько быстро, что спустя секунду Аннет уже забывала о том, что видела накануне. Ей пришлось сильно напрячь всё свое внимание, чтобы продолжать различать витающие в воздухе послания. Довольно быстро взгляд её замылился, и свечение вокруг купола превратилось в одну сплошную стену света. Свет этот вибрировал и даже как будто бы танцевал, завораживая своим движением. Аннет смотрела на него как зачарованная и не могла сдвинуться с места.

– Готова столкнуться с неочевидным? – спросил девушку Тымок, вырвав её из оцепенения.

– Да, пойдём! – растерянно протянула Аннет.

Они приблизились к шатру, который при ближайшем рассмотрении показался Аннет полнейшей бутафорией – собранной на коленке конструкцией из дешёвого пластика. Внутри было полно народу. Кто-то смотрел в потолок, кто-то крутил головой по сторонам, кто-то застыл на месте, будто бы обратив взгляд куда-то внутрь себя. Изнутри обиталище богини напоминало собой то ли какой-то шаманский чум, то ли просто шалаш из говна и веток, как про себя окрестила его Аннет. Она смотрела на людей и пыталась понять, что они все здесь делают, ради чего они тут собрались. И где, собственно сама богиня?

– Тымок! Куда смотреть! Где чудо? Где богиня? – шикнула девушка приятелю.

– Смотри куда хочешь! Ты не ошибёшься!

– В смыыысле? – сквозь зубы раздражённо процедила Аннет.

– Пойдем! Я тебе наверху всё объясню!

Они вышли из шатра и Аннет заметила, что посетители, которые вышли вместе с ними, бурно обсуждают увиденное. «Поразительно!», «Невероятно!», «Рвёт все шаблоны!» – произносили люди, казавшиеся полностью обескураженными.

– Что, на хрен, тут вообще происходит? Я никак не вкурю! – дёрнула она Тымока, стремительно тащившего её наверх.

– Пойдём сядем где-нибудь! Мы все сейчас обсудим, не беспокойся!

Когда они оказались в холле, Тымок стал высматривать место, где они смогли бы присесть. В одной из рекреаций сидели художники-скетчисты, которые, судя по всему, зарисовывали то, что открылось им в крипте. Аннет не постеснялась заглянуть в их блокноты и альбомы. Некоторые изображали животных или насекомых, особо часто – мух или козлов, другие ангелов с крыльями, цариц или нимф. Третьи вообще ваяли на листах какие-то кляксы или закорючки, четвертые строчили какие-то непонятные формулы. Аннет казалось, что она попала в театр абсурда. Тымок нашёл для них тихое место в стороне и усадил девушку на большой мягкий пуфик.

– Ну и? – с угрозой в голосе произнесла Аннет, требуя от Тымока немедленных объяснений.

– Ты ничего не увидела, верно?

– А что там, скажи на милость, можно было увидеть, кроме кучки упоротых зевак, усердно изображающих, что получают какие-то внеземные откровения?

– Увидеть можно всё что угодно. Красота в глазах смотрящего, помнишь? Здесь этот принцип работает на 100%.

– Ты издеваешься? – скептически отозвалась на это Аннет.

– Это как посмотреть! – рассмеялся Тымок, но, заметив, что Аннет пилит его недовольным взглядом, поспешил реабилитироваться в её глазах. – Аннет, прошу, давай обойдемся без жертвоприношений! Вижу, ты уже готова сделать меня агнцем на заклание! Это слишком опрометчиво! Поверь, я ещё тебе пригожусь! – молодой человек улыбнулся как можно шире. – Кстати, я говорил тебе, что тебе очень идёт злится?

– Не съезжай с темы! Так что за прикол с этой Истиной? Где богиня?

– Ну, как бы тебе сказать… Везде и нигде, и в том числе и в тебе. То, что ты ничего не увидела – это вполне нормально, это естественная реакция. Просто истина – такая вещь, такая субстанция… ну, странненькая, мягко говоря. Эта такая богиня Шредингера: она как бы есть, и в то же время её как бы нет. Недаром её издревле одаривали такими эпитетами, как непостижимая, неуловимая, неочевидная… Рождение истины – это непрерывный процесс. Она рождается в тот же самый момент, когда и умирает. Идет постоянное перерождение, непрекращающаяся трансформация – настолько быстрая, что её невозможно отследить. Так что твоя реакция, можно сказать, самая здоровая.

– Но ведь люди, которые вместе с нами выходили из шатра, были убеждены в том, что они что-то видели? Это что гипноз? Или массовый психоз, всеобщая галлюцинация, помешательство?

– Ну, не совсем так… Эти люди были в трансе разной степени погружения. Всё то, что они видели – продукт их фантазии, опыта, восприятия, на которые накладываются ожидания и проекции. Скажем так, истину нельзя увидеть, можно только поверить в то, что ты как-то её почувствовал, прикоснулся к ней на миг. Но тот образ истины, который возникает у людей в голове, по сути лишь – когнитивное искажение.

– И зачем тогда все это представление?

– Ну, во-первых, храм – это место тусовки, социокультурное пространство. Во-вторых, здесь, как и в любом храме, идёт накопление и распределение энергии, мощный массовый энергообмен. Люди здесь находят утешение и вдохновение.

– Но это же какая-то профанация!

– Пусть так, Аннет. Это лишь вопрос терминов и определений.

– И к чему мы в итоге приходим? Истины нет, равно как и способов её увидеть! Так?

– Это слишком радикальное заявление! Ее настолько же нет, насколько и есть. Истина парадоксальна – вот ещё одна её характеристика. Это не какой-то универсум, ни калька, ни застывшая маска. Не знаю насчёт того, можно ли её постичь, но вот определённые её проблески, отдельные её части – вполне. Хотя части, отделенные от целого, сильно искажают представление об этом самом целом.

– Ладно. А что за декорации мы видели внизу? Что значит всё это свечение вокруг шатра? Все эти спецэффекты? Это голограммы или что там было – всё это просто декор, получается?

– Ну, это просто побочный эффект, вызванный наличием наблюдаталей. Это просто образное выражение эмоций свидетелей рождения Истины.

– Это какое-то запрограммированное многомерное компьютерное изображение?

– Нет, если ты говоришь об айтишниках, то нет. Изображение это запрограммировала сама природа. Ты можешь его видеть только потому, что совершила Переход. Переход перепрошил нас всех. Нам теперь доступно более чуткое многомерное восприятие. Спецэффекты, как ты их назвала, –всего лишь продукт твоего мозга.

– Ты хочешь сказать, что видел что-то другое?

– Да нет, думаю, я видел примерно то же, что и ты. Шатёр все видят примерно одинаково, потому что снаружи бросается в глаза его форма. Купол – это ретранслятор, где аккумулируется общая психоэмоциональная энергия, он её усиливает и равномерно на всех распределяет. То есть, грубо говоря, энергия самого этого объекта – доминирующая. Она настолько мощная, что сглаживает все неровности индивидуального восприятия. В итоге все видят примерно одно и то же. Внутри же пространство совсем другое, как бы максимальное бесформенное – как раз для того, чтобы у каждого была возможность личного, шапочного знакомства с госпожой Истиной. Ну, по крайней мере, это так задумывалось. Министерство, когда строило храм, изначально рассматривало его как увеселительное заведение. Никто не думал, что оно будет иметь такой успех. Что сюда будут приходить толпы. Изначально внутрь шатра пускали только по одному. Истина – дело личное, даже интимное, можно сказать. С ней сталкиваются наедине, переживают её в тишине. Но тишина и одиночество – это некий недостижимый абсолют, впрочем, как и сама истина. Поэтому о чистоте эксперимента говорить не приходилось. В итоге все ограничения сняли, и так получилось даже интереснее. Когда в шатер стали пускать всех подряд, как раз и образовалось то самое свечение снаружи. И те, кто проникся увиденным снаружи, потом смогли уже дофантазировать и то, что увидели внутри. Так что если у сей басни про истину и есть какая-то мораль, то она такова: истина – в синергии, как показал опыт с этим храмом.

– Слушай, ну об этом интересно послушать как о какой-то отвлеченной философской концепции, но меня пугает, что эту расплывчатость формулировок Министерство использует, чтобы снять с себя ответственность и запудривать мозги своим вассалам.

– Запудривание мозгов Министерством – преступление не более ужасное, чем запудривание расширенных пор записной красоткой.

– Как ты можешь такое сравнивать? Кому и когда испортила жизнь пудра на расширенные порах?

– Речь не о пудре, и даже не о порах, а о необходимости эти самые поры маскировать.

– Ну, а что в этом такого?

– Да нет, ничего. Зачем вы, девушки, это делаете?

– Ну, потому что расширенные поры неприглядны, с пудрой кожа смотрится более эстетически привлекательной.

– Ну, вот, с истиной – то же самое. В том виде, в каком она есть, она мало кого устраивает.

– Слушай, но мы же – люди, мы стремимся к красоте и совершенству, что в этом плохого?

– Да, только порой эти стремления ведут нас совершенно в противоположную сторону.

– Слушай, ну с тобой просто невозможно разговаривать! Ты – просто мастер демагогии 80-го уровня!

– Спасибо! Таких комплиментов мне ещё никто не делал!

– И всё-таки я не понимаю, как можно жить без каких-то нравственных ориентиров, без четкого понимания того, какими словами какие понятия мы обозначаем. Без общего знаменателя…

– Это ведь всё – условности. В какой-то момент они сильно упростили нам жизнь, зато потом они же её и усложнили, они же довели её до крайности. Условности как раз и стали катализаторами Перехода.

– Но ведь жизнь без них невозможна!

– Боюсь, это утверждение мы не сможем ни подтвердить, ни опровергнуть. Не волнуйся, Аннет, никуда не денутся эти твои условности! Они до сих пор есть и останутся с нами ещё на долгое-долгое время. На наш век их точно хватит. Другое дело, их будет становиться меньше, и они будут менять форму.

– Ладно, истина – слишком претенциозное понятие и слишком заюзанное – буквально до тошноты. Навязшая в зубах пошлость. Я так понимаю, с правдой дела обстоят так же – ни определений, ни рамок?

– Есть и определения, и рамки. Только у каждого они свои.

– Я хотела бы понять, какие они у Министерства.

– С точки зрения Министерства правда – это то, что с тобой резонирует. Системообразующий элемент человеческого организма.

– Это же ахинея какая-то! С кем – со мной? Со мной, Аннет, резонирует одно, а с тобой, Тымоком, совсем другое! Что правдой-то будем называть?

– Ты – своё, а я – своё.

– У меня такое чувство, что Министерство хочет свести своих вассалов с ума! Лишить слова смысла и дать всяким простор для разночтений!

– Аннет, разночтения были всегда, это не придумка Министерства. Как раз их-то оно и хочет пусть не избежать, но хотя бы минимизировать.

– Без точных определений каждый сможет творить, что хочет! Начнутся преступления, беззакония, беспорядки! Мы же все вымрем!

– Аннет, не забывай, Переход ведь случился не просто так. Его совершили только те, в ком есть потенциал приспособиться к новым реалиям. А что касается правды, она, как ни странно, не такая уж и разная при всем своём многообразии. Ну, вспомни детство. Разве тебе было нужно объяснять, что такое хорошо и что такое плохо? Многие вещи ты ведь понимала интуитивно. А сказки, мультики? Если там и был какой-то злодей, которому ты по каким-то причинам симпатизировала, то всегда ведь было то, чем он тебя зацепил. Нет абсолютного зла, как нет и абсолютного блага. У нас, людей, формулировки, понятия и определения могут быть разными, а вот природа-то у нас одна. Мы изначально запрограммированы на добро, а зло придумали только для того, чтобы его оттенять.

– Да? А как же маньяки? Убийцы? Психи? Их понятие добра и блага тебя тоже устраивают?

– Они удовлетворяют коллективный запрос, которые возникает на подсознательном уровне. Это такие волки – санитары леса. Это материальное проявление некого бага в системе, побочный эффект свободы, данной человеку. По задумке природы человек устроен совершенно. Но совершенство скучно само по себе. Вот и человек в какой-то момент начинает скучать и копаться в своих «заводских» настройках, играться с ними. Игра эта – настолько же азартная, насколько и опасная. В результате мы приходим к пудренью носов и мозгов. А от этого уже и до маньяков не далеко.

– Извини, Тымок , я, чувствую, просто не вывезу всю эту идеологию… Для меня – это слишком! Зашквар!

– Аннет, мне кажется, ты всё драматизируешь! А драмы в голове разыгрываются исключительно от скуки. Скажи мне, сколько маньяков пытались изнасиловать тебя за последнее время? Сколько из них выслеживали тебя? Сколько прятались в кустах?

– Да мне и без маньяков в этом вашем новомирье страшно жить! Потому что люди, у которых каша в голове, те, у кого нет четких определений для базовых понятий – для меня самые настоящие маньяки! От таких не знаешь, чего ждать!

– То есть я, по-твоему, – маньяк?

– Ты – нет… Ты – хороший и добрый, но мне просто кажется, ты немного запутался.

– Пусть так, не буду спорить. Но смотри: у тебя вызывают страх твои убеждения, в то время как никакой реальной угрозы во внешнем мире нет.

– Неадекватные люди – это очень даже реальная угроза!

– Они неадекватны только твоему представлению о том, какие они должны быть. Разве это преступление? Для себя самих и друг для друга они, возможно, более чем адекватны. Реальная угроза, Аннет – это не твои домысли и опасения, реальная угроза – когда тебя уже схватили за жопу!

– А ты думаешь, меня не хватали? Меня не насиловали? Интересно, как в этой ситуации мне помогла бы мысль о том, что всё это – мои домыслы и опасения, или что насильник – всего лишь порождение какого-то там коллективного запроса. Думаешь, меня бы это успокоило, как-то облегчило бы мою участь?

– Аннет, ты путаешь причину и следствие. В ситуациях, когда нужно действовать, думать некогда. И в этом-то вся прелесть, вся истинность и правдивость таких ситуаций. Такие ситуации всегда либо дарят силу, либо отбирают её. Результат зависит от того, умеешь ли ты обращаться с силой как таковой. Твои действия, твое поведение определяются совокупностью всего твоего предыдущего опыта – мысленного, чувственного, физического. И если опыт этот основан на восприятии, не пронизанном бесплотным страхом и вечным беспокойством, действия твои будут точны и максимально эффективны – в том плане, что опыт взаимодействия с этой реальной угрозой принесёт тебе свои плоды, даст ответы и инсайты, станет трансформационным.

– Ты хочешь сказать, сама виновата? А вдобавок ещё, что насилие нужно как-то оправдать?

– Я этого не говорил. Никто не застрахован ни от маньяков, ни от других неприятностей…

Тут Аннет вскипела и не дала Тымоку договорить:

– Неприятности? Так ты это называешь? Ты считаешь, изнасилование – это всего лишь неприятность?

– Смотри, как сложно не придираться к словам! Хорошо, назови это трагедией, катастрофой – тебе от этого станет легче?

– Неужели в тебе нет ни капли эмпатии? Тебе совершенно не жалко жертв маньяков, да?

– Жалость заставляет жертву оставаться в роли жертвы. Мои эмоции по отношению к жертвам довольно ровные, они ближе к тому, что мы называем сочувствием и состраданием. И да, эмпатия у меня есть, не волнуйся. Дело в том, что, как бы человек ни старался, он все равно не убережется ни от неприятностей, ни от катастроф, ни от трагедий. Мы все тут играем в большую лотерею и шанс «нарваться» есть у каждого, даже у мифического человека с самыми чистыми помыслами. Дело не в том, повезло тебе или нет, а в том, как ты на это реагируешь. Допустим, очередная несправедливость, на которую богата жизнь, случилась именно с тобой, маньяк напал именно на тебя. Да, тебе было жутко, дико больно, противно и всё в том же духе, но… неужели этого «жутко, дико больно и противно» достаточно для того, чтобы разлюбить жизнь? Мы так носимся со своей болью, что множим её, сами того не желая. Боль проходит, если не цепляться за неё, а попытаться её опустить. Жизнь становится невыносимой, когда ты её не любишь, когда ты её боишься, боишься каких-то отдельных её проявлений. Маньяк не забрал твою жизнь, он оставил тебе самое ценное. Но из-за боли ты уже не видишь ценности в жизни и сама же её у себя забираешь. Да, маньяк нанес тебе урон, но ты в состоянии восполнить его, зализать свою рану. Но ты не даешь ей зажить, а продолжаешь и продолжаешь ковырять с упорством, достойным лучшего применения.

– Легко рассуждать на отвлечённые темы, когда сам с этим не сталкивался! Посмотрела бы я не тебя, попавшегося в лапы маньяка!

– Тебя изнасиловали, а меня нет. Тебе обидно? Ты находишь это несправедливым? Тебе бы стало легче, если бы меня тоже изнасиловали?

– Я не это имела в виду! А то, что со стороны многие вещи кажутся вовсе не такими, какими ты их видишь, когда с ними сталкиваешься. О боли просто говорить, когда её не испытываешь. Теория и практика – разные вещи!

– Так вот и я тебе о том же! После неприятной практики или травматичного опыта, как сказали бы психологи, вся дальнейшая жизнь порой превращается в одну сплошную травму. Теория ломается, искажается и заставляет человека делать странные вещи, находить подтверждения своим воззрениями в реальном мире. Как ты думаешь, кто легче переживет укус собаки, к примеру, – человек, который до укуса не боялся собак или тот, который параноил на эту тему и шарахался от каждой шавки? Физическая боль у обоих будет условно одинаковая, а вот последствия для жизни – разные. Первый вылечит рану и забудет – став, возможно, разве что более осмотрительным и острожным при встрече с собаками, а у второго паранойя только усилится и, скорее всего, будет распространяться уже не только на собак.

– Ну, быть изнасилованной маньяком и укушенным собакой – это разные вещи.

– Я понимаю. Это был просто пример. Но давай вернёмся к моему вопросу. Стало бы тебе легче, если бы меня тоже изнасиловали?

– Нет, конечно! Я что – псих, по-твоему?

– Знаешь, возможно, и псих, потому что ты пытаешься отрицать очевидное, а именно – человеческую природу. Ты сейчас врёшь не мне, ты врёшь себе. Это всё порождение стадного чувства, а стадное чувство – одно из проявлений инстинкта самосохранения. Или, может, ты хочешь сказать, что чувствовала бы себя лучше, если бы знала, что ты – первая и единственная жертва маньяка за всю историю человечества? Чувство социальной принадлежности и механизмы саморегуляции заставляют тебя чувствовать себя лучше, когда ты знаешь, что что-то страшное случилось не только с тобой. В этом случае тебя спасает мысль «я – хорошая, маньяк – плохой», что гораздо выгоднее для твоей психики, чем обратная установка. А дальше в этой парадигме твоя мысль скачет в сторону того, как бы этого «плохого» наказать, проучить, а ещё лучше – искоренить всех «плохих» в принципе, тем самым как бы восстановив справедливость и обезопасив себя от дальнейших рисков. Но так как «искоренить плохих» – задача непосильная и невыполнимая, ты только теряешь силы, пытаясь её разрешить, чем делаешь хуже исключительно себе. Бьёшься, негодуешь и не понимаешь, где и когда твоя мысль свернула не туда. Я скажу тебе, где! Там, где ты поверила в несправедливость! То, что ты зовешь несправедливостью, – всего лишь жизнь в не самых приятных её проявлениях.

– И что ты предлагаешь? Забыть о том ужасе, которому меня подвергли и делать вид, что ничего не произошло? Натягивать счастливую улыбку?

– Нет, совсем не так. Зачем забывать? Этот опыт был тебе дан как раз затем, чтобы ты его помнила. Боль – это ведь тоже сила, притом огромная. Но только ты выбираешь, на что её направить: на созидание или на разрушение. Ты же сама сказала: человек, который её испытал, и человек, который только где-то о ней слышал, не сопоставимы. Так используй свою боль для своих целей, найди в ней источник вдохновения. Ты же журналисткой была, если я не ошибаюсь? Ну, напиши, какой-то текст, книгу, сценарий, в конце концов!

– Я и писала! Честно тебе скажу, это не особо помогало. Я бы предпочла, чтобы этого со мной не случалось.

– Я тебя понимаю! Нам всем хочется сытой и спокойной жизни, только вот беда в том, что сытую и спокойную жизнь мы переносим еще хуже, чем ту, что полна лишений и испытаний. Человеку ведь постоянно чего-то не хватает и это что-то он с завидным постоянством ищет и находит извне. Даже люди, живущие в дворцах, то и дело заглядывают к соседу за забор, чтобы посмотреть, не обскакал тот их самих, не посмел ли в чем-то превзойти. Это бесконечное сравнение себя с другими и неутолимая жажда всё новых и новых игрушек, тешащих самомнение, – источник всех человеческих бед.

– Послушай, но ведь конкуренция и желание лучшей жизни заставляют нас развиваться. Появляются новые проекты, новый бизнес, новые товары, услуги, изобретения. Что в этом плохого? Можно же не завидовать друг другу, а перенимать опыт, учиться, сотрудничать.

– Чтобы перенимать опыт, учиться и сотрудничать, нужно нечто большее, чем зависть и конкуренция. Нужен интерес – к себе и своему делу, в первую очередь. И вот парадокс – чем больше у тебя этого интереса, тем меньше у тебя интереса к учителям, наставникам и гуру, а также ко всяким внешним атрибутам, регалиям и статусам. И вот с этим, с интересом к самому себе – своему опыту и своему внутреннему миру, у людей напряжёнка. На интересе стать круче, богаче, успешнее тоже можно вырасти, но во сколько обойдется такой рост, мало кто задумывается. Ради этих миражей люди готовы ломать и насиловать самих же себя, опять же – вставать по будильнику. Они – маньяки по отношению к самим себе. А потом ещё удивляются, откуда маньяки в реальной жизни берутся.

– Ты опять уходишь в какой-то жуткий индивидуализм! Мы же тут, на земле, все вместе живём, мы же – общество, мы должны взаимодействовать!

– Так никто с этим и не спорит! Взаимодействие индивидуумов – это нечто совсем иное, чем инертное колыхание народных масс.

– Ладно, Тымок, раз ты такой умный, может, скажешь мне, как же рядовому представителю этих самых народных масс, как стать индивидуумом?

– Ну, для начала этот представитель народных масс должен задаться соответствующим вопросом – это, скажем так, первый шаг на пути к успеху. А потом ему стоит вспомнить, чем он любит заниматься, что доставляет ему максимальное удовольствие. И следовать за своим интересом. Всё.

– Да, а если это маньяк и его любимое занятие – убивать и насиловать?

– Знаешь, Аннет, маньяки обычно не задаются такими вопросами. Они просто делают свое дело, они действуют и получают свою порцию наслаждения. У них не возникает ни угрызений, ни диссонанса.

– И это, по-твоему, нормально?

– Это имеет место быть. А ты думаешь, есть какой-то способ избавить человечество от маньяков раз и навсегда?

– Ну, во-первых, нужно прекратить виктимшейминг – травлю жертв и все эти разговоры из серии «сама виновата» и «ты сама создала маньяка в своей жизни, подсознательно ты его к себе привлекла». Надо дать жертвам возможность высказаться без страха быть закиданными камнями.

– И как это скажется на маньяках?

– Это скажется на жертвах! Они поймут, что с ними всё в порядке и перестанут себя грызть. Потому что да, ты прав, своим самоедством они причиняют себе ещё большую боль.

– Но маньяки-то никуда не денутся?

– Их станет меньше. Потому что девушки, которые не будут опасаться публичных унижений и оскорблений, будут своевременно сообщать в полицию об изнасиловании.

– Значит, дело не в маньяках, а в общественном мнении?

– В большей степени – да.

– Знаешь, Аннет, даже если нам каким-то образом удастся истребить всех маньяков, то против страха общественного мнения мы бессильны. Ты думаешь, если не будет маньяков и их жертв, то и поводы для осуждения у людей исчезнут?

– Это вряд ли. Но общественное мнение не так цепляет, когда речь идёт о чём-то другом. Чем сильнее изначально пережитые потрясение и стрессы, тем больше стыда и вины мы испытываем по этому поводу, тем большее боимся говорить о своём печальном опыте.

– А откуда, скажи мне, этот страх берётся?

– Ну, мы же видим, как осуждают других! Как люди клеймят и ненавидят тех, кто оказался слабее, уязвимее или просто тех, кто как-то отличается.

– Если ты видишь абсурдность и необоснованность таких обвинений, почему тогда они тебя цепляют?

– Потому что это неприятно! Это некая форма коллективного газлайтинга. Люди заставляют тебя сомневаться в том, все ли с тобой в порядке…

– Тогда получается, что от этих самых людей, от общества и зависит твоё счастье и благополучие, твоё представление о себе?

– Отчасти – да.

– Хорошо. А в какой степени тогда это зависит от тебя самой?

– В той степени, что я должна стараться сохранить остатки здравомыслия и как часть этого самого общества сделать что-то для того, чтобы ненависти и осуждения стало меньше.

– Скажи мне, а сама ты хоть раз испытывала ненависть к тем людям, которые осуждают? К тем, кто говорит жертве: «Сама виновата»?

– Да, не без этого.

– Получается замкнутый круг. Как ты собираешься искоренить ненависть и осуждения в других людях, если не можешь искоренить их в самой себе?

– Так это все взаимосвязано. Искореняя в них, я искореняю и в себе.

– Аннет, неужели ты думаешь, что для того, чтобы ненавидеть и осуждать, нужен какой-то особый повод?

– Конечно! Нам всем нужно работать над тем, чтобы быть более толерантными. Тогда ненависти и осуждения станет меньше.

– А на что, скажи мне, пожалуйста, будет похожа толерантность толерантных людей по отношению к не толерантным?

– Ну, мы покажем им пример, а они подтянуться.

– Ты хочешь ввести моду на толерантность?

– Ну, типа того.

– Мода – это тот же стадный рефлекс, равнение на вкусы толпы, желание быть как все.

– Ну, а что в этом плохого? Если вкусы, на которые равняешься, довольно неплохие?

– То, что, равняясь на толпу, ты будешь определять себя по её параметрам, мерить её мерками, будешь вечно сравнивать себя с другими и оставаться недовольным из-за того, что в чем-то проигрываешь чужим стандартам. Будешь бояться общественного мнения и осуждения, а еще хуже – будешь бояться саму себя.

– Я не понимаю тебя, Тымок! Толерантность – плохо, мода – плохо! Что тогда хорошо, скажи мне!

– Ты хочешь узнать моё общественное мнение? А без него совсем никак? Вопросы «что хорошо, а что плохо?» нужно задавать самой себе! Вот в чём вся соль! Объективных «хорошо» и «плохо» просто не существует! Поэтому имеет смысл разбираться только со своими личными «хорошо» и «плохо» и не забывать о том, что всё может измениться в любой момент: что было для тебя хорошо секунду назад, может стать плохим уже в следующий миг.

– Нет, ну есть все-таки вещи, с которыми сложно поспорить – универсальные «хорошо» и «плохо», с которыми согласится любой здоровый человек.

– Например?

– Хорошо. Гитлер, например, – чем тебе не абсолютное зло?

– Если бы он был абсолютным злом, у него не было бы столько фанатов, людей, готовых ради служения его идеалам отдать собственную жизнь.

– Эти люди были психически не здоровы.

– На твой субъективный взгляд.

– Ну, все более-менее адекватные люди со мной согласятся. Нас, слава богу, большинство.

– А что, сила и правда теперь за теми, у кого численное превосходство?

– Ну, не передёргивай, пожалуйста!

– И где же твоя толерантность к тем, кто не считает Гитлера исчадием ада?

– Её у меня нет. Они её не заслужили.

– Хорошо, а кто тогда должен определять, кто заслуживает – толерантности, а кто – нет?

– Общество.

– Большинство?

– Ну да.

– Значит, по-твоему, толпа всегда права? Если так, то почему же тогда ты так ее боишься?

– Толпа не всегда права и я не всегда её боюсь.

– Ну, вот, видишь, Аннет, твои попытки причесать собственные мысли и привести их к общему знаменателю, терпят крах. Ты хочешь всё объяснить, все категоризировать, разложить по полочкам. Но это желание, по сути, есть желание контроля, и другая его форма – жажда власти. Из него и рождаются и Гитлеры, и войны.

– Ты притащил меня сюда, чтобы сказать, что меня не перевариваешь? Хочешь меня обидеть?

– С чего ты взяла? Если бы ты мне не нравилась, я бы с тобой не общался. Я просто хотел показать тебе слепые пятна в твоей логике.

– Уж лучше так. Потому что, как по мне, твоя логика сплошь состоит из белых пятен! – Аннет встала и решительно направилась к выходу.

– Аннет! Погоди! Я не хотел тебя обидеть! Мне интересно и приятно с тобой общаться. Давай сменим тему! – догнал девушку Тымок.

– Я, честно, устала. Спасибо, что позвал меня сюда. Это помогло мне отвлечься. Но мне пока хватит нашего общения. Не ходи за мной, пожалуйста. Я сама дойду до дома.

– Ладно, как скажешь! – улыбнулся Тымок.

Глава 5. Надежда на спасение

Сговорчивость и быстрая капитуляция Тымока подкупила Аннет. Она вспомнила Марка, у которого хорошо была развита чуйка: видя, как она злится, он никогда не лез на рожон. Он был тактиком и стратегом: всегда со спокойствием удава выжидал, пока она чуть успокоиться. Но стоило только ей снизить градус своего гнева, как он появлялся тут как тут и помогал ей уже окончательно выпустить пар с помощью тонкого сарказма, юмора и иронии. Своими шутками и едкими, но точными комментариями он всегда умел к ней подластиться. Эх, Марк, где он сейчас? Чем занимается? Неужели с этим Переходом он сразу её разлюбил? Почему он хотя бы не объяснился? Почему не вышел на связь? Аннет было мучительно больно думать об этом. Она не хотела верить в то, что её добрый, умный, любящий и заботливый муж сознательно, по своей воле её покинул. Он же был ей родным человеком! Ее герой, её мужчина, её спаситель! Её ходячее лекарство от депрессии. Аннет чувствовала себя одинокой и покинутой. Как так получилось, что она одновременно лишилась и мамы, и Марка? Как ей жить без них, без их поддержки? Ей нужно найти Марка во что то бы то ни стало, поговорить с ним, объясниться, услышать его доводы. Ей также нужно попытаться узнать все подробности гибели мамы. Ну, не могла, не могла эта сильная женщина, которая всю жизнь тянула себе жилы, преодолевала трудности и справлялась с любыми обстоятельствами, взять и умереть! Она, в конце концов, просто не имела на это право! Столько людей, легкомысленных и беспечных, совершили Переход! А она, этот человек-дерево, который как никто крепко стоял на земле, которой имел стержень, основу, она – взяла и сломалась? Нет, такого просто не может быть! Эти архивисты точно или что-то напутали, или нагло врут! Да, точно, по-другому и быть не может! И насчет Марка тоже врут! Наверняка ему сейчас тоже рассказывают какую-то дичь про неё, Аннет! Хотя… он же знает адрес, здесь ведь был их общий дом. Может, у него просто отшибло память или его, к примеру, завербовали на какую-то важную и ответственную секретную работу? Конечно! Немудрено с его-то мозгами! Всё! Решено! Аннет займется расследованием! И заодно выяснит судьбу своей терапевтки, подсунувшей ей чудо-пилюлю. Может быть, пилюля была всего лишь каким-то сильнодействующим наркотиком и всё происходящее – неправда, всего-лишь наркоманские грёзы? Может, Аннет сумеет очнуться от этого дурмана и всё будет так же, как и раньше? И мама будет жива, и Марк будет с ней.

Аннет совсем забыла, что в точке, куда ей так хочется вернуться, её ждет война. Война, которая её коробила, пугала и которую она не могла переносить. Когда девушка вспомнила про то, что откатываться ей придется именно к этим нерадостным событиям, её энтузиазм на мгновение угас, но потом она собралась и твердо решила, что готова даже вынести войну. Рядом с родными и близкими ей всё будет по плечу. Пазл в голове у Аннет сошёлся. Она видела, как всё можно исправить. Может, до того, как очнуться, ей ещё удастся получить какие-нибудь преференции от новомирья – а именно информацию о том, как можно остановить войну. Всё-таки сейчас она в будущем, и тут хотя бы нет войн, и наверняка есть какие-то технологии их предупреждения или подавления. С паршивой овцы хоть шерсти клок!

Если ей удастся раздобыть интересующую её информацию, перед тем, как очнуться, это хоть немного компенсирует её потери от нахождения здесь. Ну вот, план и готов! Аннет как будто снова обрела смысл жизни. Она даже знала, что ей нужно сделать в первую очередь – позвонить своей терапевтке и узнать, доступна ли она по старому адресу. Трясущейся рукой Аннет набрала номер. Из трубки раздался какой-то непонятный треск, а дальше пошли гудки. «Абонент – больше не абонент» – сделала вывод Аннет. «Ладно! Так даже интереснее! Я всё равно всю выясню! Я выведу всех на чистую воду!» – скандировала про себя девушка, неожиданно исполнившаяся решимости. Аннет ритмично сжимала и разжимала кулаки: у неё чесались руки, её одолевала жажда деятельности. Она решила пойти в инфоцентр и узнать, может ли она приобрести билет на самолет. Ей просто необходимо было что-то сделать, с чего-то начать. Ничего лучше, как отправиться в родной город и проведать, что там сейчас происходит по старому маминому адресу, ей в голову не пришло.

– Сожалею, самолеты временно недоступны, – произнесла равнодушно-приветливым голосом ресепшионистка. – В настоящее время Министерство работает над созданием системы телепортов. Это очень масштабный проект, который позволит преобразить и оптимизировать государственную инфраструктуру. Мы запустим его в ближайшее время. А пока вы можете воспользоваться старой-доброй железной дрогой.

Аннет казалось, что все вокруг хотят её надурить, что сотрудники инфоцентра скрывают от неё истинное положение вещей и искажают факты. С другой стороны, тот факт, что ей всё же предложили альтернативу в виде поезда, несколько её успокаивал. Поездом добираться до её родного города было бы слишком долго. И даже несмотря на то, что у Аннет было в распоряжение неограниченное количество свободного времени, она всё равно не горела желанием тратить на дорогу целую вечность. Она решила отложить идею с посещением малой родины до лучших времен. А пока же она планировала возобновить общение с Тымоком, желая вытянуть из него как можно больше стратегической информации. Сосед был хорошо осведомлён обо всех аспектах жизни вассалов под управлением Министерства и получать сведения от него ей нравилось гораздо больше, чем от работников справочной.

Дойдя до дома, Аннет вспомнила о том, что сосед не оставил ей никаких контактов. У неё не было его телефона, и даже номер его квартиры она не догадалась спросить. Девушка ругала себя за опрометчивость. «Хорошо хоть, не послала его далеко и надолго, как я умею. Всё-таки отношения с Тымоком нельзя разрывать ни при каких обстоятельствах!» – отметила про себя Аннет. Она вышла на балкончик и достала драгоценный аналог «Vogue» из заначки. Ту, подаренную Тымоком пачку она берегла как зеницу ока и каждый раз прятала её подальше от глаз, чтобы не искушаться и растянуть удовольствие как можно дольше. Она достала сигарету и жадно затянулась. Аннет уже видела себя каким-то гибридом Супермена и женщины-кошки, этакой супергероиней, которой предстоит спасти человечество. Она уже представила, как ей удалось отыскать секретные документы Министерства, разоблачить чиновников, разоблачить терапевтку и, очнувшись от морока, вернуться домой – в привычное и знакомое прошлое, которое теперь уже казалось ей вовсе не таким страшным и пугающим, как накануне. Аннет вдыхала густой, но легкий дым и с каждой затяжкой чувствовала себя всё лучше. Однако когда сигарете дотлела, девушку вдруг пронзила ужасная мысль: «А вдруг я всё это придумала? Вдруг, правда – то, что происходит сейчас? Что если мамы действительно не стало? Что если Марк действительно бросил меня? Что если нет никакого способа вернуться обратно? Что реальность – это Министерство? Что я в новомирье и осталась здесь совсем одна?». Аннет хотелось выть. Эмоциональные качели доставляли ей несказанные мученья и раньше, вот сейчас их тоже не удалось избежать. «Никакая я не супергероиня! Я – маленькая, слабая, больная женщина. Да к тому же ещё и одинокая, всеми оставленная! Я не справлюсь! Я уже не справляюсь!» – Аннет почувствовала, как почва уходит у неё из-под ног. Оказавшись во власти тревожных мыслей, она поняла, что как никогда близка к тому, чтобы словить паническую атаку. И мысль о неизбежности этой атаки, о скором падании на эмоциональное дно ещё больше ее напугала. Из оцепенения её вывела настойчивая переливчатая трель дверного звонка.

Аннет кинулась к двери. Увидев в глазке Тымока, она поспешила отворить замок. Стоило молодому человеку переступить порог, как девушка тут же бросилась ему на шею.

– Как ты вовремя! – выдохнула она, почувствовав, что снова твердо стоит на ногах. – В очередной раз меня спасаешь! Скажи мне срочно, пока я не забыла тебя об этом спросить – где ты живешь? В какой квартире?

– В девятой. Хочешь, пойдем ко мне? Я приглашаю в гости!

– Отличная идея!

Тымок жил двумя этажами ниже. Попав к нему в квартиру, Аннет обомлела: жилище её соседа было оформлено с большим вкусом и выглядело невероятно стильно. Смелые формы и цвета гармонично сочетались между собой. Стены были покрашены тем оттенком желтого, который сложно описать – что-то среднее между лимонным, горчичным и кукурузным, цвет был не слишком тусклый и не слишком яркий, ни теплый и ни холодный. Интерьер отличала графичность, сдержанная вычурность и аристократическая помпезность. Здесь были и глянец, и матовый блеск, которые, видимо, использовались в качестве акцентов, и тихая, спокойная пастель, сглаживающая «острые углы». Медно-золотистый секретер в стиле чипэнддейл покорил Аннет – подобные предметы интерьера она раньше видела только на страницах модных журналов о дизайне и архитектуре.

– Э… ты правда здесь живешь? – спросила она, после того, как осмотрелась по сторонам.

– Да. Классная квартира, а?

– Не то слово! Я и не представить не могла, что в наше доме есть такие…

– Так их и не было. Я, когда сюда переехал, нанял дизайнера. И он сделал для меня этот проект.

– Минуточку! Сначала давай про переезд проясним! Как ты добирался? Ты же говорил, что жил раньше где-то на юге…

– Да, всё верно. Добирался поездом. Самолеты тогда не летали, да и до сих пор не летают, насколько мне известно.

– Хорошо. К этой теме мы ещё вернемся. А теперь про дизайнера. Ты же совсем недавно переехал… Когда вы успели? Это одно, а другое… откуда у тебя столько денег? И… ты говорил же, вроде, что снимаешь… Зачем вкладываться в чужую квартиру?

– Я переехал где-то две недели назад. Да, раньше, конечно, нанять дизайнера, получить от него готовый проект и сделать ремонт за такой короткий промежуток времени было бы нереально, но времена изменились, как ты знаешь. Теперь, когда каждый занимается тем, к чему расположен, всё происходит намного проще и быстрее. А что касается денег, то я предпочитаю использовать их по назначению. Это ведь восполнимый ресурс, в отличие от времени. Знаешь, старая формула «время равно деньги» больше не работает. Время намного, несравненно ценнее. И, слава богу, сейчас многие это понимают. И именно благодаря этому пониманию то, что ты сейчас перед собой видишь, стало возможно. Потому что нанятый мной дизайнер открыл в себе талант только после Перехода – тогда, когда понял, что жить как раньше – ради денег, от зарплаты до зарплаты, он больше не может. И вот результат! Нет, не подумай, он не трудился за бесплатно – ни в коем случае, я заплатил назначенную им справедливую цену. У меня были эти деньги. Я же говорил тебе об успехе игры про ацтекского правителя. Я хорошо заработал. Да к тому же, потом я сразу взялся за другие проекты, получил аванс.

– Нет, я рада за тебя, конечно, что ты можешь себе такое позволить, но мне кажется, это немного неразумно. Я понимаю, у тебя расцвет карьеры и творческой активности и всё такое, хорошие доходы опять же, но ведь завтра всего этого может и не быть. Я боюсь представить, сколько стоил этот проект и ремонт, но думаю, что на эти деньги вполне можно было приобрести отдельную недвижимость…

– Да, ты права, можно было. Но я предпочитаю вложиться в ремонт в чужой квартире, чем жить в своей, но без ремонта.

– Но ведь можно было подкопить и сделать ремонт…

– Да, но зачем ждать? Зачем откладывать удовольствия? Поверь, Аннет, если по какой-то причине вдохновение меня безвозвратно покинет и я не смогу работать, меня не спасет ни красивый ремонт, ни собственная недвижимость. Оплакивать я буду только потерю музы и, как следствие, самого себя, но никак ни обои и стены…

– Мне бы твою самоуверенность!

– И что с ней, с моей, будешь делать? Найди свою!

– Опять ты цепляешься к словам!

– Цепляюсь, чтобы обратить твоё внимание на принципиально важные моменты. Уверенность приходит тогда, когда ты начинаешь действовать. А действовать ты начинаешь тогда, когда перестаёшь сравнивать себя с другими!

– Легко сказать!

– Аннет, я уверен, эта задача тебе под силу! Иначе и быть не может!

– Спасибо, конечно. Ты, похоже, веришь в меня больше, чем я сама. Я вообще-то хотела расспросить тебя о некоторых вещах. Мне нужно разобраться с кое-какими моментами.

– С удовольствием отвечу на все твои вопросы! Могу я угостить тебя голубой матчей?

– Ого! Как ты угадал? Я её обожаю!

– Внимательность и наблюдательность творят чудеса! Приметил баночку у тебя на кухне и запомнил…

– Хитрец! Я тебя уже боюсь! – рассмеялась Аннет.

– Чтобы услышать твой задорный смех, я ещё не на такое готов!

– Думаю, когда ты начнёшь отвечать на мои вопросы, мне будет не до смеха, так что минутка юмора быстро останется позади.

– Что тебя так беспокоит, Аннет?

– Начнем с того, что мне нужно понять, как я могу найти нужного мне человека.

– Я так понимаю, ты уже пыталась связаться с этим нужным человеком по телефону и это не сработало. И в инфоцентре тебе тоже ничем не смогли помочь?

– Да, именно так.

– Все просто: значит, человек, который тебе нужен, не хочет выходить с тобой на связь. Знаешь, в новомирье действует такой принцип: не нужно ничего и никого специально искать – все то, что тебе действительно необходимо, само появится в твоей жизни в нужный момент.

– Ох, опять это! Неужели же нет никакого другого метода? Более традиционного… Неужели нельзя отыскать человека по старинке?

– Ну, вообще-то есть один способ, но он не подходит под определение «по старинке». Всё, что делалось по старинке, больше не работает, именно потому что это было неэффективно. Нет лишних телодвижений – нет проблем. Твоё желание получить что-то, или в твоем случае – кого-то, кого нет в твоем мире, – это спор с жизнью. А спор с жизнью – бессмысленное и энергозатратное занятие. Сейчас, когда люди, наконец, осознали ценность времени, мы уже не можем себе позволить подобные расточительства. Но… несмотря на то, что жизнь решила больше не давать людям возможностей вступать с ней в спор, она оставила лазейку для настойчивых и упорных. В общем, вместо спора она теперь предлагает игру.

– Какую игру?

– Древнюю. Игра эта стара как мир. Шахматы называется. Но не обычные, а квантовые.

– Слушай, у меня и с обычными-то – не особо… а что такое квантовые шахматы, я просто боюсь представить.

– Очень интересная и увлекательная игра. Вообще-то, тебе даже не нужно знать правил, чтобы одержать победу. Твой козырь, твоё преимущество и залог успеха – это вера. Вера в собственную правоту. Слепая вера, которая порождает доверие к игре и заставляет игрока действовать вслепую, по наитию. Если эта вера сильная, несгибаемая, безусловная, она способна поменять правила игры, изменить их в твою пользу. То есть, грубо говоря, твоя убеждённость в том, что тебе жизненно необходима встреча с каким-то конкретным человеком, который почему-то сам собой рядом не появляется, должна быть железобетонной, зашкаливающей.

– Эм… может быть, ты всё-таки мог бы объяснить мне правила? Я думаю, так было бы проще.

– Я мог бы попробовать, хотя не уверен, что хотя бы один человек на планете сумел бы справиться с этой задачей на 100%, но, думаю, не стоит. Это только ещё больше тебя запутает и собьёт с панталыку.

– Повсюду – сплошные витиеватости и загадки! Как я от этого устала!

– Так было всегда. Это свойство мира. Просто мы слишком долго подпитывали иллюзию того, что что-то понимаем, что способны что-то прогнозировать и контролировать.

– По-моему, мы довольно успешно с этим справлялись. Ладно, с предсказанием погоды частенько косяки случались, но вот в науке сколько разных прогнозов сбылось, сколько смодулированных реакций и ситуаций подтвердили своё право на жизнь!

– А сколько – нет! Все эти оказавшиеся жизнеспособными прогнозы были у тебя перед глазами, вот у тебя и сложилось впечатление, что они работают. А если посчитать, сколько прогнозов оказались ошибочными и не сбылись, можно в корне изменить свой взгляд на вещи.

– Ладно, давай вернемся к этим вашим квантовым шахматам. В чём суть?

– Суть в том, что никакие интеллектуальные усилия тебе в ней особо не помогут. Потому что игрок – это не просто ты, конкретный человек, Аннет. Это вся совокупность тебя, вся твоя матричная структура, так сказать. Понимаешь, ничего не исчезает бесследно – ни одна мысль, ни одна эмоция, ни одна физиологическая реакция тела. Матричная структура или матричная модель – это, грубо говоря, твоя медицинская карта с историей болезни, причем не только болезни, но периодов абсолютного здравия, так сказать. В твоем подсознании все ходы записаны – и что самое невероятное, даже те, о которых тебе не известно. Всё, что ты когда-то видела, слышала, думала, чувствовала и даже то, что ты игнорировала и более того – на что ты естественным образом не обращала внимания – всё это хранится в твоём матричном коде. И вот этот самый матричный код во многом и будет определять твои действия. Волевое, сознательное усилие тоже учитывается, но его влияние так мало, что оно, можно сказать, всё равно ничего не решает. Так что, можно сказать, играть ты будешь всей своей сутью – всей совокупностью своего жизненного опыта – осознанного и бессознательного.

– А какой мне смысл тогда играть, если я по сути ничего не решаю?

– То, что ты решаешь, становясь на шахматную доску – это то, что твой опыт ценен, важен и весом. Он был необходим и правилен для тебя. Вход в игру – это не только акт самопознания, но и акт принятия самого себя – такого как есть, со всеми потрохами.

– А если у меня нет этого принятия? Если я не уверена в том, что весь мой опыт важен и ценен?

– Игра заставит тебя в это поверить. Грубо говоря, если ты решишься играть, уверенность придёт автоматически. И да, про опыт… тут нужно уточнить, что имеется в виду. Сейчас речь не о том, согласна ты или нет с тем, например, что в твоей жизни была встреча с маньяком и изнасилование. Ты можешь считать это ошибкой – окей, но важно то, чтобы, называя те события ошибкой, ты была честна сама с собой. Короче говоря, нужно, чтобы у тебя не было претензий к собственным чувствам и реакциям. А если такие претензии есть, то тебе, наверное, стоит ещё раз подумать над тем, насколько ты уверена в необходимости встречи с загаданным тобой человеком.

– А что, есть такие люди, у которых нет претензий к себе?

– Есть! Можем как-нибудь сходить в «Идеалию», я тебе их покажу.

– А это ещё где? Это какое-то заведение или населённый пункт?

– Выставочное пространство, скорее.

– Они что – музейные экспонаты?

– Типа того. Но это – тема отдельной беседы. Вообще, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Вернёмся к разговору об игре. Претензии к себе – это нормально, они не помешают партии. Тебе понадобится не мыслеформа «я никогда не ошибаюсь, я во всем всегда права», а «я иногда ошибаюсь и бываю не права – и это ок, со мной всё в порядке».

– А если у меня бывают сомнения в том, всё ли со мной в порядке? Разве их можно избежать?

– Эти сомнения, как сказали бы люди религиозные, – это благословения. Это пища для размышлений, то, из чего рождаются инсайты и катарсисы. Я думаю, имеет смысл покрутить эти сомнения, позадавать себе вопросы, и, может, желание увидеть перед собой какого-то конкретного человека пропадет само собой.

– Слушай, но для этих самокопаний нужны годы и годы психотерапии! У меня нет столько времени!

– Для самокопаний нужно не время и не психотерапевты, а желание и смелость познать самого себя.

– Ладно, опустим это. Что произойдёт, если все мои сомнения останутся при мне и я всё же решусь на игру?

– Знаешь, один тот факт, что ты решила играть, даст тебе фору. Ну а потом, сами условия и обстоятельства игры заточены под то, чтобы придать ускорения процессу появления уверенности. Грубо говоря, твой инстинкт самосохранения сделает большую часть работы за тебя.

– Погоди, это опасно? Что вообще происходит с проигравшим?

– По сути, ничего. То есть ты просто не получишь встречу с загаданным человеком в качестве приза. Кстати, эта встреча может позже произойти сама собой при определённом стечении обстоятельств. Но дело в том, что сам процесс игры – это некий вызов, который всегда так или иначе заканчивается трансформацией игрока. То есть то, что ты потеряешь при любом раскладе, выйдя из игры хоть победителем, хоть проигравшим, – это старую версию себя.

– Звучит крипово!

– Ну, а как ты хотела? Получить свою хотелку просто так, ничем не рискуя?

– Да я вообще не понимаю, почему для таких простых вещей, как встреча с нужным мне человеком, теперь нужны какие-то пляски с бубнами!

– Ты забыла уточнить: не просто встреча с нужным тебе человеком, а встреча с человеком, которому не нужна встреча с тобой.

– Ну, вот это-то я хочу выяснить: нужна ему встреча со мной или нет. Может, произошла какая-то ошибка, сбой в системе.

– Это очень маловероятно. Но допустим, так и было. Но чтобы починить эту ошибку и сбой в системе, придется для начала обнаружить их в самой себе.

– А если этой сбой в системе никак со мной не связан?

– Аннет, ты определись: есть в тебе системный сбой или нет! Сначала ты говоришь, что не уверена, что с тобой всё ок, а теперь утверждаешь обратное: пытаешься доказать, что именно с тобой-то как раз всё ок и проблема в системе! Ладно, не буду тебя запутывать. Мы все – часть системы, в которой всё со всем взаимосвязано. Если сбой есть вовне – он по-любому есть и в тебе. А если в тебе сбоя нет, но и сбоя вовне ты попросту его не заметишь.

– Я совсем запуталась! А есть какая-то статистика? Сколько человек сумели одержать победу, а сколько проиграли?

– Конечно, есть! Но это – секретная информация. Зачем смущать людей цифрами?

– Как это зачем? Ну, зная статистику, я могла бы прикинуть свои шансы.

– А как статистика определяет твои шансы?

– Ну, есть же процент вероятности, и в соответствии с ним шансы могут быть высокими, средними или низкими.

– Аннет, скажи мне, каковы шансы, что мне нравится голубая матча так же, как и тебе?

– Ну, с учётом того, что ты тоже её пил – думаю, большие.

– А если я давился только ради того, чтобы произвести на тебя впечатления, чтобы подчеркнуть нашу похожесть?

– Ты не похож на человека, который мог бы так сделать.

– Спасибо тебе на добром слове! Нет, матча мне нравится… Но это чистое совпадение. С таким же успехом она могла бы мне не нравиться. Да и вообще, вкусы, как и статистика, – вещь переменчивая. Сегодня – нравится, завтра – нет. Сегодня мы в большинстве, завтра – в меньшинстве.

– И всё-таки не уходи от ответа: тебе известная эта секретная статистика?

– Нет, конечно! За кого ты меня принимаешь? На то она и секретная, что о ней никто не знает.

– Но ведь есть же люди, у которых есть к ней доступ…

– Те, у кого есть доступ, внимательно следят за тем, чтобы у других он не появился.

– Ну, может, как-то случайно эти данные просочились к кому-то, кто мог бы поделиться секретом…

– Нет. Вряд ли такое возможно.

– Я смотрю, Аннет, ты не очень-то уважаешь чужие секреты…

– Я просто не понимаю, зачем делать из этого тайну!

– Затем, чтобы ты училась разгадывать свои собственные секреты, а не чужие. Но, видишь, ты упорно продолжаешь искать ответы вовне…

– Статистика помогла бы мне сделать выбор!

– Знаешь, даже если я скажу тебе, что выиграли сто человек из ста, это всё равно не будет означать, что ты тоже обязательно выиграешь. Или наоборот: если я скажу, что никто не выигрывал, это не значит, что ты тоже проиграешь. Я же говорю тебе: в игре задействовано столько механизмов, факторов и процессов, что предугадать её исход нет никакой возможности. А всё, что тебе нужно знать про шансы, я тебе уже сказал. Факт в том, что они повышаются, если твоя вера в справедливость собственного устройства крепка. Я же говорил тебе, что все мы – часть системы. Одновременно каждый из нас представляет из себя отдельную замкнутую систему. Если эта замкнутая система идентична общей, спора и как следствие игры вообще не возникает. А если система человека и общая система имеют различия, то человек может победить только в том случае, если его внутренняя система – цельная и гармонична. Тогда и общая система под неё подстроиться.

– Всё понятно, что ничего не понятно!

– Короче, Аннет, резюме, если совсем уж кратко – это лотерея. Так что решайся!

– Сложно решиться непонятно на что!

– Поверь, Аннет, если бы ты понимала, что к чему, решиться было бы ещё сложнее. В конце концов, посмотри на это так: если игра – лотерея и от тебя мало что зависит, то и взятки с тебя гладки. Ни тебе груза ответственности, ни разочарования в своих способностях, ни горечи поражения. А где-то там, на горизонте маячит сладкий вкус победы и исполнение заветного желания.

– Кстати, про желания: кто, как и когда вручит мне мой приз?

– Об этом даже не волнуйся! Своё заслуженное вознаграждение, и, может, даже вместе с каким-нибудь приятным бонусом, ты получишь незамедлительно.

– Но как? Как такое возможно?

– Ну, это уже – забота организаторов , об этом не волнуйся.

– Мне просто дадут актуальные контакты нужного мне человека?

– Может, и так, а, может, и как-то иначе. Но ты точно получишь своё.

– Скажи, Тымок, а откуда у тебя такая уверенность? И откуда такая информация?

– И уверенность, и информация, да и вообще всё берется оттуда, куда я тебя всё время отправляю – изнутри. Я просто знаю и всё.

– Но это же не аргумент!

– Это-то как раз – самый веский и значимый аргумент!

– Но ты же можешь ошибаться!

– Да, могу. Давай я приведу пример из старой жизни. Ты гуглишь адрес ресторана, видишь подробно заполненный профиль – фото, описание, свежие отзывы. Часы работы и зелененькую надпись «открыто». Какие шансы, что при таком раскладе, когда ты прибудешь в заведение, окажется, что оно закрыто?

– Ну, минимальные, наверное. Но какая связь? Ты же не «Гугл».

– У людей новомирья в операционку поисковики куда точнее «Гугла» загружены.

– В какую операционку?

– В привычных тебе терминах обозначим её как просто «мозг».

– А почему у меня тогда такой операционки нет?

– Потому что у тебя стоят какие-то ограничители, кое-какие ползунки ещё не подтянулись под новые настройки системы. Обновление происходит поэтапно, это нормально.

– То есть ты хочешь сказать, что меня тоже это ждёт? Что я тоже так же буду брать информацию просто из головы?

– Это неизбежно. Рано или поздно все к этому придут. Число людей, у которых происходят обновления, растёт в арифметической прогрессии. И чем больше таких перепрошитых людей становится, тем быстрее происходят и другие изменения.

– И как скоро это произойдет? Есть какие-то прогнозы?

– Прогнозы – дело неблагодарное. Так, навскидку – речь идет о днях, может, неделях… максимум – месяцах.

У Аннет перехватило дыхание. Неизбежность перемен её угнетала. Она подумала, что надо быстрее тут со всем разобраться, пока её ещё тут не перепрошили, и найти способ вернуться в прошлое – в старую привычную жизнь, которая с каждой минутой становилась для неё всё реальнее – потому как там всё знакомо и более-менее понятно. А тут… тут творится полнейшая неразбериха! Аннет хотела узнать как можно больше о квантовых шахматах, хотела понять, какими могут быть последствия игры, но, кажется, времени на размышления у неё уже не оставалось.

– Тымок, ты говорил, что из игры никто не выходит таким, как раньше. Можешь подробнее описать перспективы?

– Нет. Это всё очень индивиуально. Перемены могут быть кардинальные, а могут быть еле заметные. Но они точно будут.

– Эм… я не знаю, как на это решиться. Но выбора у меня, похоже, нет…

– Да не бойся ты, Аннет! Это очень увлекательно! Уверен, тебе понравится – и процесс, и результат.

– А вот я – нет… Скажи, а ты умеешь играть в обычные шахматы? Может, ты мог бы меня поднатаскать... Я же правильно понимаю, что какие-то общие принципы между обычными и квантовыми шахматами всё же есть?

– Да, формально – правила те же, но вот силы, которые воздействуют на игроков, другие и … ну, ты понимаешь, всё на всё влияет, и в итоге получается совсем другая игра и главное – каждый раз новая. Короче, упражняться в обычных шахматах нет никакого смысла.

– Но я бы всё же предпочла хоть немного попрактиковаться.

– Знаешь, Аннет, опыт и практика могут как помогать, так и мешать. В твоём случае, я думаю, тренировки не пойдут на пользу.

– Пойдут! Так я буду чувствовать себя увереннее! Ты же сам говорил, что уверенность важна. Вера в себя.

– Не о той вере шла речь, ну да ладно. Я всегда рад твоей компании, и от партии в шахматы с тобой отказываться не стану. Но позволь мне сначала пригласить тебя в Идеалию. Может, после похода туда твоё желание освоить обычные шахматы само собой исчезнет…

– А что я там увижу такого, от чего оно может исчезнуть?

– Я не буду сейчас раскрывать все карты – нужного эффекта тогда не будет. Пойдем, ты сама всё увидишь.

– Ладно, при условии, что ты обещаешь, что потом научишь меня шахматам!

– Если ты сама не откажешься от этой идеи, то запросто!

– Ну, вот и договорились! Тогда идём!

Глава 6. Идеалия

Аннет нравилось, что все инстанции и увеселительные заведения Министерства находятся в пешей доступности от дома. Всё-таки жизнь в центре есть жизнь в центре, она во все времена была привилегией. И сейчас, оказавшись в новомирье, девушка заново оценила все удобства такой жизни. Пока они шли по залитой солнцем улице, Аннет вновь завела с Тымоком разговор.

– Ты говорил, в Идеалии живут люди, у которых нет претензий к себе. Это что, какой-то духовный центр?

– Оу, такого определения я ещё не слышал! Но оно, определенно, мне нравится. Не торопи события, Аннет, скоро ты сама всё увидишь.

– Ладно. Меня просто утомляют бесконечные загадки и неопределённость. Хотелось бы какой-то ясности.

– Аннет, вспомни свою старую жизнь. Определённости и ясности, пусть и иллюзорных, в ней было гораздо больше – и что? Была ли ты счастливым человеком? Или, может, хотя бы довольным, удовлетворённым?

– Ну, относительно себя настоящей – была.

– В том-то и прикол! Тогда не было тебя настоящей, сегодняшней. И сравнивала ты себя не с собой из будущего и даже не с собой из прошлого, а с собой идеальной – с эфемерным образом у себя в голове. И постоянно рассказывала себе сказку о том, что если ты этого идеала достигнешь, то вот тогда-то ты заживешь, вот тогда-то ты станешь счастливой. Постоянные перемены – это, конечно, непросто и довольно энергозатратно, но это тот вызов, который нам был необходим. Частые и быстрые перемены заставляют решать насущные задачи, учат принимать решения в моменте.

– Но ведь такие быстрые решения, принятые на фоне стресса, могут быть опрометчивыми или даже фатальными!

– Да! Как и те, что ты вынашиваешь годами, мусоля умственную жвачку, гадая да выгадывая, просчитывая и пытаясь подстелить соломку. Только фатальности мы зачастую не видели, потому что события, а точнее мысли, действия и их последствия были сильно растянуты во времени. А сейчас причинно-следственные связи становятся очевиднее,

– Знаешь, какую связь я вижу? Мир сошёл с ума – это причина, а следствие – он сошёл с ума ещё больше.

– Причина и есть следствие, получается, только многократно усиленное. Какой-то замкнутый круг... Есть идеи, как его разорвать?

– Ну, главное, не сойти с ума вместе с ним – это первое и основное.

– То есть нужно грести против течения?

– Да, если течение ведёт к концу света.

– Конец чего-то старого – это всегда начало чего-то нового.

– Да уж, как видим. Мы пережили свой армагеддон. Только непонятно теперь, кому лучше – тем, кто ушёл или тем, кто остался?

– Хотел бы я тебя утешить статистикой по поводу того, сколько человек совершили Переход, сколько новых технологий появилось, сколько объектов инфраструктуры построено… но это секретная информацию, как ты понимаешь. Посмотри по сторонам – разве мир кажется разрушенным или обезлюдившим?

– У меня иногда возникает чувство, что это просто декорация…

– А раньше, до революции, такого чувства у тебя не возникало?

– Нет. Я бы точно спятила!

– В конце концов, война закончилась, закончилось кровопролитие. Ты ведь наверняка тоже этого хотела…

– Хотела. Но не такой ценой! То, что случилось, мне и в страшном сне не могло приснится!

– Знаешь, вообще-то такого мира как сейчас, многие хотели. Вот, например, у тебя есть возможность не работать. Неужели ты никогда о таком не мечтала?

– Ну, было дело… Но я не понимаю, откуда у государства деньги – это раз. А два – то, что это самое государство меня кормит – это ничтожно малая компенсация моих эмоциональных потерь.

– Так ведь потери эти произошли не по вине государства!

– А по чьей же ещё?

– Ну, смотря что ты называешь потерями…

– То, что я лишилась мамы, например. Муж меня оставил! И вообще все эти новшества, урезание моих прав и свобод – на доступ к информации, например. Весь этот стресс, который мне пришлось пережить!

– Так… Давай по порядку! Мама – она умерла естественной смертью. И привели к этой смерти события старого мира. Правительство тут ни при чем. Ну, разве что старое – и то косвенно. Дальше: муж – это был его свободный выбор. Люди расстаются – такое бывает. А насчёт доступа к информации – его ограничение как раз и призвано вернуть тебе свободу. В конце концов, это временная мера. Тем более, что скоро доступ к любой информации появится у тебя в голове. Да он и сейчас там, по сути, есть, только ещё не активирован. А что касается того, откуда у государства деньги – так это благодаря трудовому буму. У многих людей повысилась креативность и производительность. Многие процессы были оптимизированы. Многие лишние инстанции, требовавшие колоссальных ресурсов для обслуживания, остались в прошлом.

– В инфоцентре мне говорили, что старый мир все ещё существует где-то в виде остаточного файла. Люди продолжают там жить. Получается, это какая-то параллельная вселенная? И если у нас тут, в новомирье, произошёл Переход, то что тогда случилось там? Война до сих пор продолжается?

– Этого нам знать не дано. Они идут своими путём, а мы своим. У нас одно общее прошлое, но вот настоящее и будущее – разное. Сценарии развития событий и условия – разные, но при этом никто не исключает, что могут быть и какие-то совпадения. В любом случае, у нас уже нет доступа к этому файлу, он, скажем так, не подлежит восстановлению.

– Слушай, ну ты же говорил, технологии развиваются с какой-то невероятной скоростью – почему бы не разработать ту, которая позволит нам держать руку на пульсе…следить за людьми и обществом в старом мире.

– Министерство предпочитает направлять силы на то, чтобы заниматься развитием здесь, а не тратить ресурсы на то, чтобы изучать возможности и вероятности другой, уже недоступной нам реальности. Какой смысл проводить опыты над обезьянами и делать прогнозы о том, как их результаты могут быть применимы к человеку, если можно сразу провести опыт над человеком и получить более точные данные? Грубый пример, конечно, но наглядный. Или другой: зачем строить миниатюрную копию здания из «Лего», когда можно построить её абсолютно идентичной в натуральную величину? Сейчас столько возможностей, столько предметов для исследования. Прошлое до момента Перехода нам всем хорошо известно, а настоящее и будущее старого мира после перехода слишком туманны и многовариантны. И главное – к нам уже не имеют никакого отношения. Какой смысл изучать соседа, есть можно изучать самого себя?

– А если, я, к примеру, решу сыграть в квантовые шахматы и поставлю на кон своё желание вернуться в старый мир? Или в прошлое, допустим?

– Знаешь, Аннет, я сказал бы тебе, что такое желание не осуществимо в принципе. Как любили говорить люди прошлого – «такого не может быть, потому что не может быть никогда». Но квантовые шахматы – это такая странная штука, с ней возможно всё. Мысля трезво, могу сказать, что шанс выиграть ничтожно мал, шансов одержать победу практически нет.

– Очень-очень сложно, но возможно? – с надеждой в голосе спросила Аннет.

– Да, именно так, – подтвердил Тымок.

В голове у Аннет уже зрел план. Сыграть в квантовые шахматы и поставить на кон желание вернуться в прошлое – в тот момент, где мама ещё жива. Поехать к ней, спасти её. И дальше как-то остановить войну. А с Марком тогда что делать? Надо будет как-то помешать ему совершить Переход, оставить его с собой в старом мире.

– А если всё-таки пофантазировать на тему того, как живет старый мир… Как там объясняют отсутствие людей, которые совершили Переход? Они считаются пропавшими без вести? Или они тоже как бы умерли там? – продолжила расспросы Аннет.

– Сложно сказать. Я думаю, скорее всего, это действительно выглядит так, будто бы они умерли – от инфаркта, там, или остановки сердца, отрыва тромба и подобное. Ну, либо там остаются энерго-информационные копии личностей – что вроде биологических роботов, болванок без души.

Аннет задумалась о том, готова ли она продолжать жить с Марком, если тот превратится в болванку без души – что бы это ни значило.

– А могу я, скажем, поставить на кон сдвоенное, соединенное желание? Чтобы вернуться в прошлое и захватить туда с собой одного человека отсюда?

– Нет, такое даже квантовые шахматы тебе не смогут позволить. Захватить с собой человека – это преступление против природы, насилие над жизнью и над личностью того, кого ты собираешься прихватить. Природа сильна, её механизмы не позволят себя разрушить. Так что нет, так не получится.

– Эм… а если человек по своей воле согласится отправиться со мной в прошлое?

– Тогда он должен будет поставить это желание на кон и самостоятельно отыграть свою партию.

«Что же делать? Ставить на кон встречу с Марком и потом в случае победы убеждать его вернуться со мной обратно? А если он не захочет? Или захочет, но не сможет выиграть свою партию? Или не рисковать и сразу поставить на кон возвращение в прошлое, к маме? Одержать победу в квантовых шахматах очень сложно, а одержать победу два раза подряд – ещё сложнее, это слишком амбициозная задача. К тому же я не знаю, с какими потерями выйду из игры – может, у меня не останется сил бороться, а ещё страшнее – желания это делать. И ведь затягивать нельзя! Если, как сказал Тымок, всех нас совсем скоро ждет автоматическая перепрошивка, то промедление смерти подобно!»

– Тымок, у тебя сигаретки не найдётся? – активное шевеление извилинами заставило Аннет нервничать. Ей нужно было как-то унять беспокойство.

– Нет, к сожалению. Я не курю. Сигареты покупал специально для тебя.

– Ладно, – с досадой цыкнула Аннет.

– Да ты не волнуйся! Ты сейчас немного отвлечёшься в Идеалии.

– Отлично! Отвлечься мне не помешает!

– Мы как раз уже пришли.

– Добро пожаловать! – поприветствовала их девушка на входе. – Перед тем, как вы приступите к осмотру экспозиции, приглашаю вас внести свой вклад в развитие Идеалии и пройти небольшое творческое тестирование.

– А можно это как-то пропустить? – поспешила поинтересоваться Аннет.

– Можно, конечно! У нас нет никакой принудиловки. Это тестирование – просто своего рода интерактивная часть экспозиции, с помощью которой вы сможете получить больше впечатлений от нашего пространства.

– Не стоит её пропускать, Аннет! Я уже проходил этот тест и советую тебе им не пренебрегать. Это не займет много времени. Я тебя подожду! Тебе дадут очень простое задание, крайне простое. Даже до смешного простое, я бы сказал. И ты увидишь, сколько может быть творчества в простоте, –вмешался в разговор Тымок.

– Эх, ладно, ты меня заинтриговал! Я согласна!

– Пожалуйста, следуйте за мной, – проговорила сотрудница Идеалии и провела Аннет в небольшой шатёр, где её уже ждал экзаменатор.

Юноша выдал Аннет листок формата А4 и графитовый карандаш, расположив их прямо перед девушкой по центру стола: «Нарисуйте, пожалуйста, нормальность».

– Нарисовать нормальность? – переспросила Аннет.

– Да, именно так. Изобразите её в том виде, как вы её представляете.

– Да и я рисовать-то не умею!

– Ваши художественные способности нас не интересуют. Важен сам подход.

– Эм… ладно. Дайте подумать!

– Мы никуда не спешим! Всё время – ваше!

Аннет взяла в руки лист и стала его крутить, рассматривая его под разными углами, как будто бы пытаясь найти какую-то подсказку или зацепку. Карандашом она отстукивала ритм, пытаясь сосредоточиться. Как выглядит нормальность? Как её нарисовать? Может быть, нормально – вообще ничего не рисовать, оставить лист белым? Или же это, наоборот, это расценят как признак отклонений, патологию? Может, вообще, не стоило брать в руки инструменты, прикасаться к ним, менять их положение? Аннет вспомнила, как когда-то делала репортаж про детишках с психическими отклонениями. Одним из признаков этих самых отклонений было полное безразличие к предложенным взрослыми предметам, отсутствие всяческого интереса к тому же рисованию. Значит, норма – это всё-таки интерес, значит, инструменты всё-таки нужно как-то использовать. Но как? Как нарисовать то, что вообще сложно поддается описанию и определению? Хотя чего, казалось бы, проще.

Аннет начала жалеть, что послушалась Тымока и согласилась на этот тест. А он ведь там её ждет. И на выходе наверняка будет расспрашивать про впечатления и результаты. Аннет хотелось предстать перед приятелем в выгодном свете – как креативная и творческая единица. Ей хотелось нарисовать что-то, что ей самой бы пришлось по душе, понравилось – нечто копцептуальное, что подчеркнет тонкость и глубину её натуры. Что же это может быть? Как нарисовать нормальность так, чтобы это было красиво и передавало позицию автора, несло какой-то посыл? Вот так задачка! Прав был Тымок – просто, да не просто. Аннет подумала о том, до чего же странные мы существа – люди. Даже элементарные вещи могут поставить нас в тупик. Если она тут зависла тут над таким примитивным заданием, то как же она собирается решать те глобальные задачи, которые перед ней стоят?

Девушка начинала злиться. Она нервно ерзала на стуле, не находя себе места. Может быть, ей просто что-то написать? С текстами у неё всё-таки намного лучше, чем с рисованием… Или это будет расцениваться как отклонение от нормы? Да и что писать-то? Определение из энциклопедии? Нет, это будет похоже на занудство! Какую-нибудь цитату? Но это могут расценить как подражательство. Да и цитат про нормальность она не помнит. Изобразить какой-то предмет, символ? Но что в нашем мире нормальнее, чем всё остальное? Вот если бы заданием было бы изобразить ненормальность, Аннет бы справилась на раз-два! Нарисовала бы какого-нибудь знакомого психа, да и всё. Или лучше незнакомого – того же Гитлера, например. А нормальность… что нормальность? Как с ней обойтись? Может, попробовать как-то донести идею о том, что ненавидеть Гитлера – это нормально? Хотя тут обязательно найдутся люди, готовые с этим поспорить… Нет, лучше взять вообще какую-то абстракцию. Аннет вспомнила полотна авангардистов, которыми она восхищалась. Может, воспроизвести что-то подобное? Хотя это получится плагиат, причем плохо сделанный. Да и творения её любимых художников вряд ли можно назвать нормальными, они, скорее, экстраординарные, гениальные, уникальные, а все эти определения – полная противоположность нормальности. Чёрт! Это просто какая-то ловушка! Думай, Аннет, думай! Тымок тебя, наверное, уже заждался.

Аннет попыталась подобрать синонимы к слову нормальность, но ей ничего не приходило на ум. Какая же скучная и невыразительная эта ваша нормальность! Тоска смертная! Аннет уже потянулась к листку, чтобы нарисовать на нём грустный смайлик с опущенной вниз улыбочкой, призванный продемонстрировать то, что она не справилась с заданием. Но потом она подумала, что её каляки могут неправильно растолковать – как знак того, что она считает нормой грусть и недовольное хлебало. Если какой-то смайлик и может выражать нормальность, то это, наверное, покерфейс, с черточкой вместо губ. Хотя он же символизирует безразличие и равнодушие. А безразличие и равнодушие – это вовсе не то, что Аннет считает нормой. Тогда, может, нарисовать улыбочку? Нет, это ведь получится какой-то неисправимый оптимист с вечно растянутым ртом, который не везде уместен, да и вообще в большинстве случае выглядит по-идиотски.

Аннет решила нарисовать смайлик без рта вообще. Просто рожицу с глазами и носом. Нет, лучше и без носа тоже, а то неудачно прорисованный нос может оспорить всё впечатление. Она нарисовала кружок – мордочку и взялась за глаза. Ей хотелось, чтобы они были большими и красивыми. Она начала прорисовывать ресницы и поймала себя на том, что у неё получается смайлик-девочка. «Надеюсь, меня из-за этого не назовут мизандричкой, мужененавистницей? Вроде как я нарисовала представительницу женского пола и считаю её и ей подобных нормальными, а других – нет. Не найдут ли в моём послании лишний посыл: женщиной быть норм, а мужиком – нет? Хотя пышные закрученные ресницы – не обязательно же гендерный признак. Геи и метросексуалы мою бы работу оценили! А остальные? А остальные могут и не оценить! Ну, и фиг с ними! В конце концов, никто, кроме экзаменатора, мой рисунок и не увидит! Меня Тымок ждёт, в конце концов! Я же не могу сидеть тут вечно! И так сойдет, короче!» – успокоила себя Аннет, и перфекционист внутри неё в этот момент нервно сжался в комочек. Ей вдруг захотелось перечеркнуть свой рисунок и вообще разорвать его на мелкие кусочки. Но она не стала следовать своему порыву из-за страха того, что в таком случае её точно сочтут психичкой. Она выдохнула и протянула листок экзаменатору.

– Готово! – устало произнесла она и тут же почувствовала облегчение.

– Спасибо вам! Мы очень ценим ваше участие!

– И это всё, что вы можете сказать? А где же результаты теста? Где правильный ответ?

– Вынужден вас разочаровать, но ни результатов, ни правильного ответа не будет. Правильно ответа вообще не существует. И точнее не так: любой из ответов – правильный. Если вы хотите ознакомиться с результатами тестов других участников, вы должны дать нам разрешение использовать ваш рисунок для выставки, наравне с теми, что мы получили от ваших предшественников.

– А если я не хочу никому показывать свой рисунок?

– Это ваше право. Но тогда вы не сможете посмотреть работы других.

– Так нечестно!

– Почему? По-моему, это очень даже справедливо. В любом случае, работы все анонимные – за исключением тех, на которых авторы сами решили поставить подпись. Кстати, те, кто подписывался, уже успели сделать себе имя. Их работы были замечены здесь некоторыми галеристами, и для некоторых это стало определённым стартом или толчком в карьере.

– Они там что, все шедевры что ли какие-то насоздавали? – Аннет с трудом удавалось скрывать своё раздражение.

– Ну, шедевры – не шедевры, но, определённо, интересные работы среди представленных встречаются.

– Ладно, я хочу на них посмотреть. Берите мой рисунок – не знаю, какую ценность он представляет для выставки – я же всё-таки не художник и ни на какие лавры не претендую, но если он уже так вам сдался – пожалуйста.

– Любая работа представляет ценность! И ваша – не исключение! Очень интересно, как некоторые произведения дополняют друг друга. Будучи окружёнными работами других участников, они порой приобретают иные оттенки значения, получают новое прочтение.

– Заинтриговали! Ладно, я скоро увижу это своими глазами. Что мне нужно, чтобы попасть в эту часть выставки?

– Я поставлю вам штампик с буквой «Н» на запястье. Покажете его на входе. Экспозиция в соседнем шатре, перед входом в большой зал.

– Идёт! Спасибо!

Аннет наконец-то вышла из павильона. Тымок терпеливо ждал её в сторонке.

– Ну, как ты? – улыбаясь, спросил он.

– Понервничала!

– Ну, в этом я не сомневался! Плодотворно хоть?

– Ну, не мне об этом судить… Но, знаешь, было интересно.

– Ну, если было интересно – то, значит, и плодотворно. Интерес – это вообще то, что было очень сильно недооценено в старом мире. А новый мир, можно сказать, весь построен на интересе. Именно из-за интереса людей к своему делу и интереса жить в общем и целом у нас такой прогресс и такие достижения.

– Давай посмотрим выставку рисунков! Мне не терпится узнать, что нарисовали другие.

– Да, конечно, пойдём!

Они зашли внутрь соседнего шатра.

– А почему никто на входе не посмотрел мой штампик на руке? И почему у тебя вообще никто ничего не спросили?

– Да тут человек-сенсор на входе стоит. Тот юноша, который нас поприветствовал и внимательно посмотрел каждому по очереди в глаза, всю нужную информацию считал по роговице.

– Что? Как такое возможно? И зачем тогда был нужен штампик?

– Да ладно, Аннет, я шучу. Это не дальновидно разбрасываться людьми-сенсорами для выполнения таких незначительных задач. Их пока ещё слишком мало и они нужны для других дел. Это обычный парень. И контроля тут никакого нет – заходи кто хочешь. А штампик нужен исключительно в качестве сувенира – как напоминание тебе о том творческом мыслительном процессе, которым ты занималась.

– Не понимаю, к чему всё это враньё! – недовольно фыркнула Аннет.

– Это всего лишь безобидная шутка, Аннет! Не бери в голову!

– Ладно, не важно. Теперь уже ничего не вернуть.

– Идём! – Тымок взял девушку за руку и притянул к стенду с работами тех, кто прошёл тестирование в предыдущие дни.

Огромное количество рисунков сливались в единое пёстрое полотно, несмотря на то, что все работы были черно-белыми, выполненными одинаковыми графитовыми карандашами. Здесь были и пейзажи, и натюрморты, и портреты, и какие-то абстрактные фигуры.

– Но это же просто рисунки не отвлечённые темы! При чём здесь нормальность? – разочарованно воскликнула Аннет.

– Ну, об этом можно было бы спросить авторов, но вряд ли это приблизило бы нас к пониманию… Поэтому есть смысл спросить себя.

– А твой рисунок здесь тоже есть?

– Да, где-то должен быть. Нужно его найти. – Тымок стал обходить стенд со всех сторон и спустя пару мгновений произнес: – Вот он! Нашёл!

Аннет увидела смайлик – примерно такого же размера, как нарисовала и она. Только вместо пышных изогнутых ресниц у этого смайлика были борода и усы. Скобочка-улыбка была опущена вниз, а из глаз лились слезы. Такого Аннет не ожидала увидеть. Она ждала от Тымока какой-то сложно исполненной иллюстрации, какой-то раскрытой в графике притчи, оживающей метафоры, да просто какой-никакой эстетики. А тут – смайлик, примитивное схематичное изображение какого-то плачущего мужика. Но самое удивительное было вовсе не это, а то, что рисунок Тымока соседствовал с рисунком Аннет, который очевидно прикрепили сюда совсем недавно. Получалось, что смайлик-мальчик стоит в стороне от смайлика-девочки. Все выглядит так, будто это она его обидела и расстроила. Или, может, она, наоборот, пришла, чтобы его утешить? Трактовать увиденное можно было как угодно.

– А почему ты нарисовал именно это? – спросила Аннет.

– Ну, очевидно же, что задание творческое. И я подумал, что раз уж у меня появилась возможность сделать какое-то художественное высказывание, то нужно сказать о чём-то, что для меня важно. Важно в моменте, здесь и сейчас. Я просто представил это слово «нормальность», попытался понять, какая она для меня. Идея пришла сама. Я же говорил тебе, что когда работал над образом Каутемока, словил жесткий кризис. Я тогда так плакал! Но страшными были не мои слёзы, а то, что мне было за них стыдно. Этот стыд просто разъедал меня изнутри. И вот после Перехода я отчетливо понял, что этот стыд мог запросто меня угробить. Сейчас от него не осталось и следа, но мне казалось важным выразить то, что я чувствовал, идею о том, что мужские слёзы – это нормально. Рисовать я, конечно, не умею, поэтому пришлось изобразить всё очень примитивно и утрированно. Но в этом тоже есть свой концепт, такой двойной смысл уже получается: что плакать мужику – это норм, а также норм – недооценивать или переоценивать свои страдания, иронизировать над ними. У меня они, получается, представлены одновременно в упрощенной и гиперболизированной форме. И это ок. Имею право. Я художник, я так вижу! А, ну и третий посыл – что не уметь рисовать – это тоже норм. Так что у меня тут целый кладезь скрытых смыслов! – рассмеялся Тымок.

– Да я вижу! Хм, забавно!

– А где твой рисунок?

– Не поверишь! Рядом с твоим!

– Вот этот смайлик с ресницами?

– Да.

– Да ты тоже не умеешь рисовать! Ты не представляешь, какая это для меня поддержка! – задорно произнес Тымок, делая вид, что с облегчением вытирает пот со лба. Аннет пихнула его в бок.

– Вот ты засранец! Может, я и умею. Может, это просто задумка такая была!

– Как бы то ни была, я рад, что она была именно такой! По-моему, наши работы очень удачно смотрятся вместе на стене!

– С этим не поспоришь! Ладно, ты прав: я действительно не умею рисовать.

– Расскажешь, почему ты решила нарисовать именно это?

– Расскажу, только давай потом. Сначала я хочу посмотреть другие работы, да и основную экспозицию тоже, – сказала Аннет в надежде, что потом Тымок забудет об этом разговоре. Обсуждать собственные душевные метания в процессе выполнение творческого задания ей не хотелось.

Они подошли к другому стенду. Тут были уже не рисунки, а какие-то инсталляции – листки, сложенные в причудливые формы и проткнутые карандашами в разных местах, просто скомканные бумажки, фигурки оригами и собранные из маленьких кусочков разорванного листа статуэтки, а также обрывки и клочки разных форм.

– А что, так тоже можно было? – с недоумением спросила Аннет, разглядывая стенд.

– А почему нет? – ответил Тымок.

– Но ведь задание было – нарисовать?

– Это вопрос трактовки. Рисовать можно не только карандашом или красками, но и словами, звуками, формами, да чем угодно!

– Да, ты прав. Рада за этих людей, которым хватило креативности до этого додуматься!

– Уверен, они тоже рады за тебя, что тебе хватило креативности нарисовать тот бесподобный очаровательный смайлик!

– Хех, ну вот и славно! Все довольны и счастливы. Пойдём уже смотреть главный зал!

– Идём, конечно!

Главный зал напоминал собой гостиную в просторном и чисто убранном особняке в викторианском стиле, только слегка модернизированную. Интерьер был не попыткой воссоздать модель из прошлого, а умело и со вкусом выполненной стилизацией. Комната была просто огромной, и везде, по всему её периметру, стояли разноцветные шкафы, тумбочки и комоды. Цвета мебели были благородными – винный, бутылочный, приглушенный фиалковый, терракотовый, горчичный. На каждом ящике был порядковый номер, однако табличка с описанием содержимого отсутствовала.

– Хм… это что, какой-то очередной предбанник? Где выставка? Где люди? Где экспонаты? Я думала, нас ждёт какое-то представление, интерактивное шоу или вроде того… Люди, у которых нет претензий к себе, расскажут о том, как они к этому пришли. Идеалия – это разве не то место, где нам покажут какой-то идеал, к которому можно и нужно стремиться?

– Все идеалы – там, в ящиках.

– А почему тут нет посетителей, кроме нас?

– Потому что знакомство с идеалами – это дело очень личное, никто не должен вмешиваться в твой опыт. Более того, то, что увидишь здесь ты, больше не увидит никто – именно в точно таком же виде. Другие увидят нечто похожее, но не полностью идентичное. Так создается персонализированный опыт. А персонализированный опыт – это то, что Министерство всеми силами хочет дать своим вассалам. Поэтому дверь в этот зал открывается только тогда, когда одна группа посетителей завершает осмотри и уходит. Мы попали сюда вовремя! Нам не пришлось ждать.

– Но, получается, что следующим визитёрам придётся ждать, когда закончим мы?

– Да. Но ты не волнуйся. Они не успеют заскучать. Сотрудники Идеалии смогут предложить им массу развлечений на выбор.

– Как-то странно, но ладно… И что там, в ящиках?

– Открой и узнаешь!

– Везде разное содержимое? Сколько ящиков я могу открыть?

– Ну, это как посмотреть. Разное оно или одинаковое – это философский вопрос, на который каждому предстоит ответить лично после знакомства с экспозицией. Ты можешь открыть сколько угодно ящиков – столько, сколько пожелаешь.

– Сплошные интриги и недоговорки!

– А ты бы предпочла, что бы я пересказал тебе в подробностях всю суть и концепцию, изложил бы собственные выводы и дал подробное описание каждого экспоната с детальнейшими разъяснениями?

– Ну, мне хотелось бы понять, что меня ждет хотя бы в общих чертах.

– Понимаешь, Аннет, всё это не имеет никакого смысла. Если человеку, который задыхается, которому не хватает воздуха, рассказать, как дышать, это ему никак это не поможет.

– С тобой бесполезно спорить!

– Я рад, что ты это поняла! Споры – вообще довольно бесполезная штука.

– Ну а как же «в споре рождается истина»?

– Ты сама-то в это веришь?

– Ну, отчасти.

– Как часто ты меняла своё мнение во время спора?

– Ну, было пару раз.

– Дай угадаю – тогда, когда предложенная концепция удачно вписывалась в твою картину мира. И речь наверняка шла о вещах второстепенной важности. Просто ты узнала какие-то подробности, которые согласилась принять к сведению, и это расширило твое представление о предмете дискуссии…

– Ну, да. А что в этом плохого?

– Ничего. А теперь вспомни случаи, когда речь шла о принципиально важных вещах, о тех, что заставляют тебя нервничать и с пеной у рта отстаивать свою позицию. Кому-то удавалось тебя переубедить?

– Эм… ну, когда речь идёт о чём-то действительно важном, обсуждая с кем-то животрепещущие темы, я только лишний раз убеждаюсь в своей правоте.

– Вот! Ты ищешь сторонников, единомышленников, жаждешь поддержки, чтобы навязать свою точку зрения своим оппонентам. Но ведь они, в конечном счёте, всё равно её не принимают.

– Не принимают, потому что тупые! Некоторых людей не убеждают и самые красноречивые, наглядные и достоверные аргументы.

– Уверен, те самые оппоненты, с которыми ты споришь, могут сказать всё то же самое и о тебе.

– Ну, это их проблема!

– Так какую истину ты ищешь, если она уже заранее тебе известна? Ты всего лишь жаждешь подтверждения собственной правоты!

– Ну, я, скорее, хочу найти людей с близкими взглядами.

– Ага, рассортировать свои контакты на своих и чужих.

– Ну, можно и так сказать.

– А что, разве свой не может стать чужим или наоборот?

– Свой может стать чужим, а вот чужой – своим намного реже.

– Ну, и какой во всём этом смысл?

– Смысл – выбрать людей, с которыми мне приятно общаться и поддерживать с ними отношения.

– Ну, вот мы и пришли к выводу. Тогда при чём здесь истина? И что случится с твоей истиной, не будь у тебя этих людей, которые тебя поддерживают и думают с тобой в одном направлении?

– К чему эти вопросы? Они имеют какую-то антисоциальную направленность. К чему ты ведёшь? Что споры – это что-то ненормальное, а нормально ни с кем не общаться и ни с кем ничего не обсуждать?

– Нормальность мы уже сегодня видели и обсуждали. Она у каждого своя, как ты могла заметить. А теперь пришло время взглянуть на идеал, ну или на идеалы, ели хочешь. А что касается споров – то единственное, что они рождают – это невроз, а не истину.

– Я с этим не согласна!

– Что лишний раз только подтверждает мою мысль! Ладно, Аннет, давай закроем эту тему, а то, мне кажется, она нас обоих уже утомила. Давай займёмся тем, за чем пришли! Приступай к осмотру!

– Ладно! – цыкнула Аннет и решительно направилась к одному из ящиков, который располагался прямо напротив неё.

Огромный шкаф со множеством ящиков располагался в бордовой секции. Аннет выбрала номер – 71 и нажала на кнопку, которая была тут вместо ручки и служила приводным механизмом. Ящик тут же вылетел вперёд на огромной скорости. Когда он выехал до упора, раздался громкий щелчок. Аннет от неожиданности аж подпрыгнула на месте. Когда её взгляд упал на содержимое контейнера, ее лицо перекосила гримаса ужаса. Внутри лежала огромная восковая кукла в человеческий рост. К большим её пальцам ног были прикреплены бирки с каким-то текстом. Девушка приблизилась к выдвижной коробке, чтобы прочитать надписи и тут же почувствовала, как её обдало холодом. Из ящика валил мелкий пар. Аннет заметила вены и прожилки на теле экспоната и тут же поняла, что перед ней никакая ни восковая кукла, а самый настоящий свежий труп!

– Психи! Вы все – психи! – завопила Аннет, выйдя из оцепенения спустя пару секунд после своего открытия.

У неё тряслись руки, ноги подкашивались, на лбу выступила испарина. Из глаз её хлынули слёзы. Аннет заметалась по комнате, ища выход. Тымок поймал её в свои объятия, когда она в истерике кружила по паркету.

– Все хорошо. Успокойся!

– Я тебя ненавижу! – орала Аннет, заходясь в истерике. Тымок хотел было подхватить её под руку и повести к выходу, но она стояла на месте как вкопанная. Объятия Тымока были такими тёплыми и мягкими, такими приободряющими и жизнеутверждающими, что казались самым надежным и безопасным местом в мире. Только вдоволь проревевшись и выровняв сбившееся от испуга дыхание, Аннет смогла, наконец, вновь передвигать ногами. Придерживая её за плечи, Тымок проводил её к выходу. Он усадил подругу за столик в местном кафе и заказал им большой чайник горячего ароматного чая. Здесь, в тёплой и уютной обстановке Аннет окончательно успокоилась, окончательно пришла в себя. Собственная реакция показалась ей теперь неуместной и как будто чрезмерной.

«Наверное, так подсознание пытается вытеснить неприятные воспоминания, замыливая их и подсовывая вместо них подоспевшее чувство неловкости» – подумала Аннет. Часы, проведенные в кабинете терапевтки, судя по всему, не прошли даром. Как ловко и вовремя Аннет раскусила работу собственного механизма психологической защиты. «Но меня так просто не проведёшь! Конечно, терзаться угрызениями совести по поводу своего не слишком адекватного поведения куда менее травматично, чем постоянно вспоминать жуткие картины увиденного, но я не буду забывать о том, кто тут на самом деле виноват! Ладно, ещё больное Министерство, которое придумало всю эту Идеалию, придумало, по сути, организовать выставку в морге, но Тымок! Добрый, заботливый и более-менее адекватный Тымок! Что с ним случилось? Как он мог вообще?» – Аннет хотелось незамедлительно выкатить ему свои претензии, но она не решалась. Пока они ждали свой заказ, они сидели очень близко друг к другу и Тымок очень нежно и аккуратно одной рукой обнимал её за плечи. Аннет не хотелось выбираться из-под крыла своего приятеля. Она не хотела портить это прекрасное мгновение. Она знала, что стоит ей только начать обсуждать с ним случившееся, как она тут же заведется. Поэтому она продолжала притворяться ошарашенной и с упоением наблюдать за тем, как Тымок носится вокруг неё – укутывает пледом, подливает чай, заботливо гладит по голове и бережно треплет по плечу. Аннет сидела бы так целую вечность, но Тымок первым прервал молчание. Когда они закончили чаепитие, он спросил: «Как ты?».

– Уже лучше! – лениво, еле слышно проговорила она. За то время, пока они сидели в кафетерии, она так сильно расслабилась, погрузившись в окутавшую её с ног до головы негу, что теперь даже языком ей было шевелить лень.

– Злишься на меня?

Аннет на минутку замешкалась. Ей хотелось восстановить справедливость, отчитать Тымока, рассказать ему о том, какой большой стресс он заставил её испытать, но чувство благодарности к человеку, который только что обеспечил ей лучшие полчаса её постреволюционной жизни, переполняло её до краев. У неё просто язык не повернулся сказать «да».

– Не злюсь уже, – неожиданно для себя самой безоружно протянула она.

– Ну, вот и славно! Прости, я не думал, что ты так бурно на всё отреагируешь!

– Знаешь, вообще-то это чудо, что меня прям там удар не хватил. Так что я ещё легко отделалась.

– Предлагаю прогуляться, подышать свежим воздухом и спокойно обсудить все детали по дороге.

– Да уж, было бы неплохо!

Глава 7. Смерть бывает разной

Свежий воздух подействовал на девушку благотворно. У неё словно обострилось восприятие: окружающие краски как будто бы стали ярче, запахи казались насыщенными и благоуханными. Жизнь вдруг показалась Аннет приятной, да что там – просто чудесной. «Это, наверное, посстравматический шок. Своего рода компенсация…» – подумала она. Во что всё это выльется в дальнейшем, Аннет было плевать. На задворках сознания маячила мысль «Сейчас хорошо, но дальше будет только хуже… Возможно даже, будет мучительно больно!», но девушка не обращала на неё особого внимания. Впервые за долгое время она чувствовала себя спокойно и уверенно. Тревоги и беспокойства удивительным образом отошли в сторонку. Аннет наконец-то отпустило – всерьёз и по-взрослому, впервые с тех пор, как она оказалась в новомирье. Она не могла в это поверить и даже допустила мысль о том, что пар, валивший из холодильной камеры, где лежал покойник, содержал в себе какие-то психотропные вещества, под действием которых она сейчас и находится. Хотя если так, то пусть… это даже неплохо, это какая-никакая надежда на спасение, пусть и не самая здоровая. Может, она смирится с новыми реалиями, адаптируется и как-то наладит здесь свою жизнь. Хотя так, чего это она… Нет, нет, какие страшные мысли! Их нельзя допускать! Так нельзя думать ни в коем случае! У неё же есть план… Она же должна как-то попытаться спасти маму и Марка, в конце концов. «Подумаю об этом завтра!» – внезапно всплывшая в мозгу Аннет цитата Скарлетт О’Хары её успокоила. И откуда только в ней такая беспечность? Хотя, впрочем, о чём тут волноваться? Аннет слишком хорошо себя знала, чтобы поверить в то, что этим сладким дурманом всё и закончится. Она прекрасно понимала, что уже совсем скоро к ней вернется здравомыслие и критическое мышление, а вместе с ними и тревога с беспокойствам. Так что пока есть возможность, можно наслаждаться своим неожиданным опьянением.

– Могу я узнать, что конкретно тебя напугало? Думаю, если мы это обсудим, тебе станет легче.

– Конечно же, меня напугал труп! Да и сама идея о том, чтобы хранить тела умерших в выставочном зале, превращая морг в культурное пространство, кажется мне кощунственной.

– А что страшного в трупе?

– Ты – нормальный? Что за вопрос? Это мерзко, уродливо, противно, гадко! Это просто ужасно!

– Что? Сама идея о том, что человек смертен? Мысль о том, что все мы, а точнее говоря, ты, именно ты, тоже когда-нибудь умрёшь? И даже не просто когда-нибудь, а когда угодно… в любой момент может случиться внезапное. И даже тогда, когда ты совсем этого не ждешь…

– Фу, какой ты скверный! – выпалила Аннет на автомате. Она хотела продолжить, как-то развить свою мысль, но не нашла, что добавить. С удивлением она обнаружила, что мысль о смерти, о неизбежности её совсем не пугает. Раньше подобные темы триггерили её, а сейчас ей просто было нечего сказать. Смерть со всеми её аспектами – внезапностью и неизбежностью, с сопровождающими её болью и мучениями – вдруг показалась просто данностью. Аннет не понимала, что с ней происходит. Она попыталась взбодрить себя фантазиями на тему насильственной смерти или смерти под пытками, но ничего не получалось. Ее железобетонное спокойствие ничто не могло поколебать. Кажется, случилось страшное! Аннет стала тем, кого больше всего презирала – равнодушным человеком. Но даже презирать себя за это она не могла. То, что волновало её раньше, вдруг перестало иметь значение. Аннет непроизвольно дернула плечами.

– Ты прочитала аннотацию?

– Шутишь? Нет, конечно! Я не успела! Вряд ли я смогла бы различать буквы в таком состоянии.

– Эх, жаль… Помнишь, ящик под каким номером ты открыла?

– Сейчас… – Аннет зажмурилась и попыталась вспомнить номер ящика. Стоило ей только обратиться к своей памяти, как нужная информация тут же всплыла перед её мысленным взором. – Семьдесят один! Это был номер семьдесят один! – сообщила Аннет, немного офигев от того, что при попытке выудить необходимые данные из своего мозга, она не столкнулась с другими неприятными воспоминаниями. Всё происходящее казалось ей очень странным. «Я что, всё напрочь забыла? Весь тот ужас, что я успела увидеть?» – задумалась она. Ей нестерпимо захотелось это проверить. Она сосредоточилась и попыталась вспомнить труп. Тут же перед глазами возникла картинка – вены и прожилки на коже усопшего. Аннет казалось, что она не успела рассмотреть их во всех деталях, но память утверждала обратное. Теперь она видела их так, как будто на них была наведена оптика особой четкости. И что самое удивительное – так это то, что увиденное теперь больше не вызывало ни ужаса, ни отвращения, ни отторжения. Аннет изучала труп у себя в голове как профессиональный патологоанатом – без страха, но с неутомимым исследовательским интересом. Она попыталась перевести взгляд выше – туда, где располагалось лицо усопшего. Брови его были вздернуты и сдвинуты к центру лица, на переносице залегала глубокая морщина. Рот был слегка перекошен и как бы растянут нервной дрожью во все стороны. В выражение дикого испуга и ужаса застыла печать смерти. Аннет одолевали противоречивые чувства: с одной стороны ей было жалко ушедшего в мир иной бедолагу, с другой – её немного коробило от того диссонанса, какой она видела на его лице. Чертам явно не хватало гармоничности, вид у него был какой-то неэстетичный. Хотя чего ещё можно ждать от трупа и от обезобразившей его кончины?

– Семьдесят один – это, насколько я помню, был человек, который умер от нервного перенапряжения. Стрессы его доконали, короче говоря! – прервал поток мыслей Аннет голос Тымока.

– Да, похоже на то! – произнесла девушка и поняла, что проговорилась.

– Так ты всё-таки сумела что-то рассмотреть?

– Я думала, что нет, но, кажется, всё-таки что-то успела, – смущенно проговорила Аннет, которой не хотелось посвящать приятеля в особенности своего нового жизневосприятия.

– Ну, вот. Там на бирках обычно написано, как человек жил и как он умер, при каких обстоятельствах, с какими мыслями и эмоциями уходил. Жаль, что ты не успела этого разглядеть…

– Да, теперь мне уже и самой интересно,– выдавала Аннет откровение за откровением. Её предельная откровенность и болтливость не очень-то ей нравились, но она ничего не могла с ними поделать. Слова будто против её воли прорывались через рот.

– Можем сходить в Идеалию ещё раз, если хочешь! – предложил Тымок.

– Э…нет, мне и одного раза хватило! – отозвалась девушка. На самом деле она была бы не против вернуться в морг-музей, но признаться в этом приятелю ей не хватило духу. Да и вообще, если ее сейчас так там торкнуло, то кто знает, как её вштырит при повторном посещении. Лучше всё же не рисковать.

– Как знаешь! Просто мне кажется, что тебе попался самый криповый лот! А там ведь есть ещё тибетский монах, который всю жизнь медиторовал и даже занимался практикой туммо.

– А что это такое?

– Это так называемая практика внутреннего огня. Монахи в горах в лютый минус выходят на улицу, обмотанные простынями, вымоченными в ледяной воде, и с помощью медитации повышают температуру своего тела. Только представь, какое сосредоточение, какая ясность сознания для этого нужна! Так вот, один из них был в одном из ящиков. У него такое умиротворение на лице, такое легкое, едва уловимое блаженство… Даже свечение от него как будто исходит. Эх, тебе бы своими глазами это увидеть!

– А откуда вообще берутся эти трупы?

– Ну, люди же умирают. Их привозят в Идеалию, где они и хранятся до того, как их предадут земле или огню, ну или ещё каким способом утилизируют останки…

– Получается, экспозиция все время обновляется?

– Именно! Поэтому я и говорил, что каждый в Идеалии получает свой личный, индивидуальный опыт.

– А как музей добыл тело тибетского монаха? Его разве не на родине должны похоронить?

– Не знаю, может, в рамках программы культурного обмена между странами… Сложно сказать. Может быть, он сам к нам попросился. Монахи же знают дату своего ухода, они к ней готовятся. Для него это не было неожиданностью или потрясением. Может, он сам ещё при жизни сюда телепортировался для того, чтобы посмотреть на Банум, который по сути сейчас – центр новомирья, хотел перенять опыт… Или после смерти его тело телепортом уже доставили.

– Так мне же в инфоцентре говорили, что телепорт – это технология, которая только разрабатывается.

– Для массового пользования – да. А для частного она уже давно и успешно применяется. Думаю, тибетские монахи – те так и вовсе с незапамятных времен ею владеют, только не злоупотребляют. А сейчас, когда всё идет к тому, что технология скоро будет повсеместно легализована и авторизована, они уже без зазрений совести, так сказать, могут её применять.

– А откуда ты знал, что за человек лежал в 71-ом ящике?

– Ну, я же был на выставке раньше. Этот экспонат мне запомнился. Содержимое ящика, конечно, уже могли успеть заменить, но чтобы удостовериться, что этого не произошло, я проверил информацию через нейросеть. С каждым днём у меня получается пользоваться ею всё лучше. Я вспомнил твою реакцию, заново прочувствовал твои эмоции от увиденного и дальше уже представил, как смотрю внутрь ящика. И у меня было чувство полного совпадения. Сомнений в том, что там по-прежнему лежит всё тот же труп, не осталось.

– А с чего ты взял, что мой 71-ый номер был самой дичью? Разве человек, который умер насильственной смертью, не должен выглядеть хуже того, который умер естественной?

– Это было моё личное впечатление. Так мне показалось. Я осмотрел всю экспозицию, заглянул в каждый ящик, изучил каждый экспонат. Знаешь, со сложившимися понятиями о том, что такое насильственная и естественная смерть, можно поспорить. Что более естественно – желание убить другого человека или желание убить самого себя?

– Не знаю, желание кого-либо убивать вообще само по себе неестественно.

– Правильно. Но, тем не менее, оно имеет место быть. Инстинкт самосохранения – очень мощная программа, которую сложно обойти при всём желании. Так что всё-таки желание убить другого более естественно по сравнению с желанием убить самого себя.

– Ну, допустим. А мой-то 71-ый здесь при чём? Он же не руки на себя наложил! Он просто не выдержал каких-то событий! Ты же сам сказал – помер от стресса.

– Это тоже форма самоубийства, более сложная и завуалированная и поэтому более опасная. Подсознательно он испытывал желание умереть, которое идёт рука об руку с нежеланием жить, со страхом жизни – и вот его эта бессознательная программа нашла воплощение в материальном мире. Этот протест против природы – преступление гораздо более страшное, чем обычное самоубийство. Это высшая форма насилия – насилие над собой. Самоубийца хотя бы рассматривает смерть как форму освобождения, как способ прекращения самонасилия, способ прекращения страдания. Он уважает смерть, он ей сдается, бежит в её объятия. Он ждет её и верит ей. Уважение к смерти – это дань уважения и к жизни тоже. А тот, кто умирает от страха жизни, не имеет никого уважения вовсе. У него нет ни смелости жить, ни смелости умереть. Живя в страданиях и страхе, он упорно продолжает сам себя насиловать. И вот когда достигнута критическая отметка страдания, когда страх разъедает всё изнутри, организм тоже начинает сам себя насиловать. В какой-то момент в физическом теле происходит масштабный сбой, и оно умирает. С какими мыслями умирает такой человек? С такими же, с какими шёл по жизни – что спасения нет, что лучше не станет, что впереди – одни бесконечные страдания. Именно эти страдания и выглядят страшнее всего, на них труднее всего смотреть. Человека, которого режет потрошитель, может спасти хотя бы мысль о том, что ему жалко расставаться с жизнью, у него есть привязанность к жизни, которая в момент кончины трансформируется в чистую любовь. А любовь – это мощное обезболивающее. Тебе стоило бы увидеть лица жертв своими глазами. Они, конечно, не выглядят блаженными, но уж по сравнению с теми, кто сам себя довёл, – куда более расслабленными. У них явно выражены морщины – из-за обилия предсмертных эмоций, но время очень хорошо их разглаживает.

Аннет слушала Тымока и верила ему. Впервые ей не хотелось с ним спорить. Старые мысли из серии «Что он несёт? Почему позволяет себе оскорблять несчастных жертв? Обесценивать их страдания?» всё ещё её посещали, но теперь они как будто были отделены от всего её существа какой-то невидимой заслонкой, прочной, как бетонная стена. Теперь она могла посмотреть на свои возражения со стороны. Они никак её не трогали. Она не находила их правильными или неправильными, справедливыми или несправедливыми. Она просто видела их и разрешала им быть, но озвучивать свои раздумья у девушки не было ни малейшего желания.

– Слушай, а откуда вообще взялись все эти трупы? Ты же сам мне говорил, что люди прозрели, у них появились сверхспособности, трудовой бум, оптимизация, новые технологии и все такое… Разве всего этого не достаточно для того, чтобы победить смерть? – вместо этого спросила Аннет.

– Победить смерть? Как ты себе это представляешь? Если такое и возможно, то победа над смертью будет означать и победу над жизнью. А значит, не будет ни того, ни другого. Смерть можно отсрочить, отложить, попытаться с ней договорится, но никак не победить. Смерть – это высший акт жизни, это не конец жизни, а её кульминация. Смерть – вовсе не палач, а самый справедливый и неподкупный судья. А что касается технологий, трудового бума и прочего – то всё это работает. Смертей вообще-то стало ничтожно мало. Идеалия сейчас – единственный морг. Есть где-то ещё и есть трупы, которые туда не попали, то, значит, их уничтожили сразу после смерти.

– А что, разве никто не ведет учёт, статистику? И откуда столько людей, погибших от болезней или насильственной смертью, если как ты говорил, все резко просветлели и стали вести новую, «праведную» жизнь, полную радости и открытий?

– Конечно, есть люди, которым известно и количество, и подробнейшие обстоятельства смерти всех тех, кто совершил Переход. Просто Министерство не видит смысла цепляться к цифрам. Статистика способна сказать только одно – что жизнь торжествуют над смертью, что события идут своим чередом. А про «столько людей»… это «столько» кратно меньше тому, что было раньше. Касательно болезней и убийств – да, они всё ещё есть. Я же говорил тебе вроде, что Переход совершили те, у кого было больше 50%, скажем так, созидательного потенциала. В ком-то его было 90%, а в ком-то 50, 0001%. И вот те, в ком созидательные энергии доминировали над разрушительными с самым незначительным отрывом, оказались в зоне риска. Расстановка внутренних сил могла легко поменяться, хрупкий баланс мог был утрачен. Плотность времени, насыщенность его событиями увеличилась, интенсивность вызванных этим обстоятельством внутренних переживаний – тоже. Грубо говоря, некоторые просто не выдержали этих высокочастотных колебаний, и по тем или иным причинам превратились либо в преследователей, либо в их жертв. Ну, или в жертву и преследователя одновременно – как в случае с твоим номером 71 и его собратьями по несчастью. Я говорю о тех, кто сам себе довёл.

– И что теперь будет с этими преследователями? С убийцами, маньяками и прочей нечестью? Их всех уже нашли и посадили?

– Найти их не составляет труда. Есть люди, которые за долю секунды смогут вычислить их местоположение. Но Министерство принципиально отказалось от тюрьм. Самая страшная тюрьма строгого режима – у нас в голове. Наказание всегда находит преступника. И приходит оно изнутри, а не снаружи. Людей, которым необходим опыт пребывания в статусе жертвы всегда столько же, сколько и тех, кому нужно побыть палачом. Так что всё в балансе. Ситуация рано или поздно выровняется сама по себе.

Раньше Аннет за такие слова без раздумий бы треснула Тымока чем-нибудь тяжелым по голове, но сейчас его объяснения не вызвали у неё никакого протеста. Даже её собственный опыт с маньяком вдруг перестал казаться болезненным и травматичным, превратившись просто в опыт, который имел место быть. События прошлого перестали иметь всякий смысл, потому что сейчас, как никогда, Аннет была увлечена настоящим моментом. Она радовалась теплому солнечному деньку, ощущала дуновение свежего ветерка на своей коже, чувствовала запахи и буквально растворялась в этих ощущениях. Голос Тымока, его манера говорить и держаться – всё это завораживало её и неизменно наводило на одну-простую мысль, которую она, как ни старалась, не могла подвергнуть сомнению – мысль о том, что всё непременно будут хорошо. Определённо, этот пар из холодильной камеры с мертвецом содержал какие-то наркотики. А, может, и вовсе какой-то яд? Аннет подумала о том, что даже если так, она бы всё равно не отказалась бы от своей порции – уж слишком хорош был эффект, и испугалась этой своей мысли. «Соберись, очнись! Возьми себя в руки!» – пыталась она одёрнуть саму себя, но ни какие призывы и команды не работали.

– Ты научишь меня играть в шахматы?

– Ты всё ещё не передумала?

– Нет, я хотела бы попробовать, – уверенно сказала Аннет, хотя теперь она на самом деле вообще не была ни в чём уверена – ни в том, что навыки в обычных шахматах как-то помогут ей при игре в квантовые, ни в том, что она вообще будет играть на желание… с самой… э-э-э… жизнью, с самим мирозданием. Только сейчас до неё дошло, что она вообще собиралась сделать и кого или что, собиралась взять на мушку. Как это назвать – глупостью, самонадеянностью или безрассудством – она не знала. Её неведение, зашоренность и узость сознания позволяли ей делать весьма смелые предположения, даже до абсурдного смелые. Сейчас, когда её сознание расширилось, ей показалось это забавным. И всё же отказываться от идеи о партии с великим Ничто она не спешила – кто знает, может, завтра действие дурмана закончится и она снова станет собой старой. Тогда партия в квантовые шахматы станет её единственной надеждой на спасение. Как бы то ни было, все эти мысли Аннет решила просто отложить до лучших времён. Пока же её интересовало только одно – возможность подольше побыть с Тымоком.

– Хорошо. С удовольствием исполню своё общение.

Они пошли к Тымоку и у него дома, в гостиной, стали практиковаться в игре. Аннет неожиданно для себя довольно быстро увлеклась процессом – да притом настолько, что её перестал интересовать даже Тымок. Теперь она всецело была погружена в игру, в которой она находила ответы на беспокоившие её вопросы. Ответы эти она, правда, не могла никак облечь в слова и даже не пыталась предпринять бестолковые попытки как-то их сформулировать. Она просто наслаждалась происходящим, отдаваясь тому, что происходит, всем своим существом – на 100%, всецело, без остатка. Она потеряла счёт времени и очнулась только тогда, когда уставший и изможденный Тымок произнес: «Мы сыграли двадцать одну партию, ты одержала победу в двенадцати. Ты выиграла, ты – чемпион! Поздравляю!».

Аннет смотрела на него и хлопала глазами. Как такое возможно? Она ведь до этого играла в шахматы всего пару раз, и в то в детстве, продувая партии одну за другой. Или Тымок специально ей поддавался? Нет, такого не может быть. Аннет четко видела, что их интеллектуальный бой был честным и равным, как будто сама шахматная доска следила за справедливостью происходящего. Старая часть Аннет очень бы хотела гордиться своим внезапным достижением, раструбить всем о нём, предъявить его в качестве доказательства тем, кто когда-то в ней сомневался. Но новой Аннет было глубоко плевать на всё это. Она вообще не считала эту победу своим достижением. Эта победа казалась ей естественной – ни каким-то само собой разумеющимся фактом, не предопределённостью, а просто какой-то неоспоримой данностью, с которой она совершенно ничего не собиралась делать. Ей не нужны были ни выводы, ни прогнозы, ни чья-то похвала, ни пища для раздувания самомнения. Такой легкости Аннет не чувствовала никогда. Ей казалось, она готова взмыть в небеса. Как же всё-таки хорошо, что она нюхнула того газку в Идеалии.

– Ну что, теперь-то твоя душенька довольна? – поинтересовался Тымок.

– Ещё как! Она довольна, как никогда! Спасибо, Тымок!

– Я рад. И тебе спасибо, Аннет! Это была блестящая игра, я получил удовольствие. А теперь, если ты не возражаешь, я бы хотел отдохнуть. Проводить тебя до квартиры?

– Нет, спасибо! Я сама дойду! Пока! – произнесла Аннет, поразившись тому, с какой непринуждённостью она восприняла эту новость. Раньше бы она непременно обиделась бы, вслух или про себя назвала бы Тымока невежливым и бесцеремонным, а сейчас… сейчас она не испытывала к нему ничего, кроме признательности и благодарности.

Она вспорхнула по лестнице к себе домой и, оказавшись в квартире, распласталась на кровати с довольной улыбкой. Она поймала себя на том, что рада оказаться одна – и это при том, что общество Тымока было ей сегодня особенно приятно. Удивительное и забытое чувство – ей стало интересно с самой собой. Её воображение работало на полную катушку, подкидывая ей всё новую пищу для размышления. Мысли текли легко и свободно, они больше не упирались в тупик, как раньше. Всё, что раньше её беспокоило, теперь казалось ей сущими пустяками. Даже мысль о безвременно ушедшей маме теперь приносила ей не тоску и печаль, а тихую, светлую грусть.

Она стала вспоминать детство: как мама каждые выходные пекла ей блинчики и как она любила наблюдать за тем, как её девочка с упоением облизывает перепачканные вишневым вареньем пальчики, с каким невинным и умилительным видом просит добавки. Аннет вспомнила, как по праздникам они вместе ходили гулять в центральный городской парк и мама непременно покупала ей облако сладкой ваты, которое было настолько огромным, что за ним не видно было лица Аннет. Когда Аннет болела простудой, мама всегда отпрашивалась с работы и оставалась дома выхаживать дочь, отпаивала её каким-то волшебным варевом из секретных ингредиентов, гладила её и баюкала – даже тогда, когда Аннет была уже подростком. Когда они с мамой смотрели популярную телевикторину, они брались за руки, делали сосредоточенный вид и силой мысли посылали игрокам, за которых болели, всяческие подсказки и свою поддержку. Как они радовались, когда видели, что это работает! Мама, как и её дочь, испытывала по этому поводу настоящий, неподдельный восторг, и тогда Аннет не видела в этом никакого подвоха. Какие же это были замечательные воспоминания! Аннет вспомнила ещё кучу разных моментов – связанных не только с мамой, но с учителями, школьными приятелями, друзьями и даже мальчиками, которые когда-либо ей нравились. «У меня же было невероятное детство! Самое-самое лучшее! Такое живое, настоящее, искрящееся даже! И почему только, каждый раз оказываясь на кушетке своей терапевтки, я вспоминала совсем не это! Вспоминала какие-то обиды, притеснения, обесценивания… и ни конца ни края этому не было. Я видела всё в мрачных тонах. Кормила и себя, и её этими кошмарами! Зачем?» – недоумевала теперь Аннет. Со всей ясностью она видела теперь комичность и нелепость этой ситуации. Впрочем, какая теперь уже разница? Главное, что сейчас ей хорошо. Что она всё поняла, все переосмыслила! Всю ночь девушка проспала глубоким сном беспечного младенца.

Глава 8. Усус

На следующее утро Аннет проснулась без привычного дня неё зуда, заставляющего её прямо из ванной мчатся кабанчиком сразу на балкон –чтобы затянуться и выпить свою первую чашку кофе. Ей вовсе не хотелось трагически-печально вздыхать, подсобираться и с чувством обречённости и неизбежности впрыгивать в новый день. И чего вообще она раньше так часто нервничала – по поводу или вовсе без оного? Сейчас она чувствовала себя максимально расслабленно и удовлетворённо. Кажется, действие того наркотика всё ещё продолжается… Хотя такой эйфории, как вчера, она уже не испытывает. При этом нет ни похмелья, ни ломки, ни желания бежать за новой дозой – что за странный наркотик такой?

Аннет помнила, что ей нужно что-то решать по поводу игры в квантовые шахматы. Сейчас ей уже не хотелось разыскивать Марка и выяснять с ним отношения. Единственное, ей хотелось убедиться в том, что с ним всё в порядке, что он сумел адаптироваться к новой реальности. А что касается возвращения к прошлому, то эта затея теперь не казалась ей такой уж хорошей. Она вспомнила слова Тымока: «Прошлое должно остаться в прошлом» и поняла, что с ними согласна. В прошлом её ждет старая Аннет – дёрганная и вечно во всем ищущая подвох. И эта старая Аннет не очень-то ей нравится. Нет, она её любит, она не испытывает к ней ни жалости, ни презрения, но она больше не хочет быть ей. Да и, будем честны, она совсем не уверена в том, что та, старая Аннет справится с той супермиссией, которую себе придумала. Определённо, у новой Аннет шансов выжить в новом мире гораздо больше, чем у старой Аннет – в старом. А мама? Что мама? Её уже не вернуть. Ну, а если даже ей каким-то чудом и удастся это сделать, то для этого придется вывернуть наизнанку всю реальность. А выворачивать наизнанку то, что уже успела полюбить, Аннет не хотелось.

И что же теперь? Забыть всех и вся? Оставить в покое Марка, оставить маму? Если маминого тела больше не существует, это не значит, что мама умерла. Мама живет в ней, Аннет, и будет жить в её воспоминаниях до конца дней. Вчера Аннет убедилась в том, что мама всё ещё может её обнимать и согревать – пусть и не физически, но умозрительно, всей свой душой. Мама придет всегда, когда Аннет её позовет и никогда и ни за что её не бросит. Мама с ней, мама рядом, просто это теперь выражается в другой форме.

И всё-таки от идеи игры в квантовые шахматы Аннет отказываться не спешила. Ее обуревал азарт. Теперь ей хотелось игры ради игры. Неважно, насколько это рискованно и опасно, какие последствия будут. Аннет твёрдо знала, что хочет сыграть. И эта ёе железобетонная уверенность даже немного её пугала. Когда такое раньше было – «хочу, и всё!». Ну, разве что, тогда, когда она, не дожидаясь распродажи, однажды купила сапоги от Стива Маддена за полную цену – непрактичные и неудобные, зато дико модные. Но то было одно – поддаться на маркетинговые уловки и последовать за веяниями моды, а вот роскошь поддаться своим душевным порывам и последовать за зовом сердца Аннет раньше позволить себе не могла. Что ж, похоже, пришла пора исправить эту ситуацию. Оставалось придумать желание, которое она поставит на кон. Ничего, кроме того, чтобы добиться встречи с Марком, ей не ум не приходило. Она подумала, что было бы здорово увидеться – поделиться впечатлениями, поболтать и отпустить друг друга с миром. Раз уж Марк всё равно больше не видит их парой, то так тому и быть. Она не будет его винить, убеждать вернуться, шантажировать… Просто поздороваться и сразу попрощаться, обнявшись на прощанье. Маленькое невинное желание, которым она вряд ли прогнёт под себя этот мир. Аннет решила сходить к Тымоку, чтобы узнать дополнительные подробности об игре. Она спустилась вниз и уже собиралась нажать на кнопку дверного звонка, как дверь отворилась.

– Заходи, твоя голубая матча уже готова! – с порога заявил Тымок.

– Как ты узнал?

– Почувствовал!

– Чудеса, да и только!

– То ли ещё будет!

– У меня есть несколько вопросов по квантовым шахматам.

– Задавай!

– Где вообще проходит игра? И как на неё записаться? И нужно ли вообще записываться?

– Место, где проходят турниры, называется Таббар. А вот как туда попасть – это отдельная песня. У него нет каких-то определённых координат. Его ещё нужно найти. Накануне игры ты должна задекларировать намерение – твёрдо и безоговорочно решить для себя вопрос об участии. И дальше, на следующий день ты просто идёшь туда, куда ведёт тебя внутренний навигатор. Таббар сам тебя найдет. Ты попадешь туда, если всё сделала правильно. Если намерение глубокое и искреннее. Если – нет, то Таббар будет для тебя недоступен.

– Так! Интересно! А кто конкретно будет играть против меня? Или что?

– Мистер Энтропиус. Он кто-то вроде импрессарио, официальный представитель игры, уполномоченный действовать от её имени. Но не волнуйся, его личность не играет здесь вообще никакой роли, более того – его личность для игры и вовсе не потребуется, личность даже не будет в этой самой игре участвовать. Он – просто проводник, этакая болванка, физический объект, без которого не обойтись. Вы встанете с ним на доску, тем самым активировав поле, и игра начнется.

– Там что, фигуры в натуральную величину? И мне придётся их самой перетаскивать? Или ты просто так образно выражаешься?

– Да, именно! Фигуры в натуральную величину. Но не переживай: перетаскивать тебе ничего не придется. Ты будешь одновременно всеми фигурами в совокупности и каждой фигурой по отдельности. Это сложно объяснить, ты сама всё скоро поймешь, ещё и мне потом расскажешь!

– Вот оно как! Ну, ладно! Звучит очень даже интригующе!

– Так ты, правда, думаешь играть?

– Да, вопрос решённый. Твои ответы только ещё больше меня раззадорили!

– Я поражаюсь твоей смелости! Браво, Аннет! Желаю тебе удачи!

– Спасибо! Я думаю, удача будет на моей стороне. Но это вовсе не значит, что на стороне противника её не будет. Полагаю, удача в целом будет сопутствовать игре… так мне кажется почему-то! – воодушевлённо прощебетала Аннет.

– Я тебя не узнаю! Визит в Идеалию, судя по всему, пошёл тебе на пользу!

– Определённо! Спасибо, что сводил меня туда! И прости за то, что я на тебя наехала!

– Да ну, брось! Мне не за что тебя прощать! Мне очень нравится широкий спектр твоих эмоций.

– Да, для тебя, наверное, все эти недовольства, опасения и претензии в новинку? Уже, небось, забыл, что это такое? А тут я – как редкая зверушка из зоопарка – демонстрирую широкие эмоциональные диапазоны из той зоны, которая тебе больше не доступна…

– Что-то вроде того… Слушай, Аннет, мне кажется, ты теперь лучше меня во многих вопросах разбираешься!

– Кто его знает! Посмотрим!

Они пили матчу и болтали без остановки. У Аннет было чувство, что они знакомы тысячу лет. Ей было так легко и комфортно в компании Тымока. Когда она поделилась с ним всеми теми воспоминаниями из детства, что нахлынули на неё накануне, он поделился с ней своими в ответ. Рассказал о том, как решил, что станет художником, когда ему было 5 лет, после того, как его рисунок в детском саду повесили на доску почёта, как порой впадал в какой-то магический транс от голоса своей бабушки, рассказывающей ему по памяти древние сказки-предания. Они сидели на диване близко друг к другу – прямо как вчера в кафетерии при Идеалии, и Тымок так же, как тогда, нежно приобнимал её за плечи.

– Можно я буду называть тебя Дымком? Дымок, а? Как тот твой орёл-герой из детства? – Аннет вдруг остро захотелось, чтобы у них состоялся какой-то междусобойчик, чтобы у них появились какие-то свои секретные словечки для внутреннего пользования.

– Это так мило! Дымок – это намного мягче, намного интимнее. В то же время более глубоко и структурно. Словом, Дымок – это даже сакрально. Думаю, ты теперь готова вложить в это слово полный смысл. А обмен словами со смыслом – это один из самых мощных видов энергообмена между людьми, по мощи он уступает разве что только… – тут Тымок на мгновение запнулся, но вскоре, откашлявшись, продолжил – переливанию.

– Переливанию? – не поняла Аннет.

– Да. Теперь это так называют. Понимаешь, сейчас люди гораздо глубже находятся в контакте с собой – со своим телом, со своими эмоциями. Они лучше чувствуют себя самих, а значит, и другого. Переливание – это примерно то, что раньше в старом мире называли тантрой. Сейчас этот процесс ещё называют усус. Энергетические тела партнеров соединяются друг с другом, образуя единое целое. И дальше по этому целому, по единому общему телу циркулирует энергия. Она заполняет собой всё пространство пары, каждую клеточку каждого участника, латает мелкие дыры в энергетических телах партнёров. То есть это нечто большее, чем просто энергообмен. Эта масштабная симфония всего живого. Наверное, примерно этим занимались Адам и Ева в своей пещере до того, как их выгнали из рая. Они соединялись, создавая своими движениями мощный энергетический вихрь, в который закручивалось вместе с ним всё живое, они звучали в унисон со вселенной. То есть это был процесс, обратный разделению. Это был акт всеобщего единения, всеобщего ликования.

– Откуда ты все это знаешь? Успел уже испробовать это на себе? – Аннет поймала себя на том, что ревнует Тымока.

– Нет, сам я этого ещё не пробовал. Понимаешь, Аннет, секс как физиологическая потребность и как валюта, как метод манипуляции для получения денег, власти и любых других привилегий и вторичных выгод остался в прошлом. А сексом ради удовольствия и раньше заниматься умели единицы. Сейчас он не нужен для удовольствия. Потому что люди нашли удовольствия в других вещах – созидании, самовыражении. Просто из любопытства ты не можешь это попробовать, так просто не получится. Усус нельзя притянуть в свою жизнь искусственно, за уши. Он просто иногда случается с людьми. Со мной вот ещё не случился.

– Откуда ты тогда об этом знаешь?

– Эта информация витает в пространстве. Люди, которые это испытали, привлекают к себе внимание, их сложно игнорировать. Ты смотришь на них и автоматически подключаешься к их энергоинформационному полю. И там уже находишь ответ на вопрос, а почему собственно они выглядят такими воодушевлёнными.

С тех пор, как Аннет оказалась в новомирье, вопросы интимной близости перестали её тревожить. Все эти дни ей было не до этого. И вот сейчас она впервые об этом задумалась. Интересно, будет ли доступна ей эта новая форма взаимодействия между мужчиной и женщиной? Странно, но вспоминая Марка и пытаясь представить себе встречу с ним, она совсем не могла думать о какой-либо форме физической близости с ним. Ни по-старому, ни по-новому вступать с ним в сексуальный контакт ей не хотелось. Значит ли это, что она его разлюбила? Или таким образом в ней говорит обида? Аннет пыталась найти причину своего охлаждения к бывшему теперь уже, наверное, мужу, но ей никак это не удавалось. Она поняла со всей ясностью – ей просто этого не хочется и всё. Но, может, когда она его увидит, всё измениться? Как знать…

В любом случае, сейчас с Тымоком, рядом с её Дымком, ей было так хорошо, так уютно – просто чисто по-человечески, гендерные различия тут были ни при чём. Они замолчали. Тымоку показалось, что Аннет заснула, и он приблизился к её лицу, чтобы посмотреть, так ли это. Она не спала и смотрела не него с улыбкой. Мягкий солнечный свет отражался в её зеленых глазах с хитринкой. Они смотрели друг на друга, не отрываясь, и тонули во взглядах друг друга. Внезапно прошлое перестало иметь всякое значение для Аннет. Настоящее поглотило её с головой, без остатка. Она растворилась в моменте, растворилась в Тымоке. Он осторожно погладил её коленку. От его прикосновения её как будто током ударило. Она чувствовала тепло и вибрацию, шедшую от его ладони, и постепенно теряла ощущение границ собственного тела. Всё происходящее казалось необычным и особенным, но в то же время процесс их сближения казался ей самой естественной на свете вещью.

Пространство вокруг них вдруг стало живым, оно задышало. Солнце, которое начинало светить все ярче, казалось, танцует в воздухе. Аннет чудилось, что оно как будто движется не вниз, а вверх, не приближаясь к горизонту, а удаляясь от него все выше, в облака. В движениях вокруг них чувствовался определенный ритм, и Аннет чувствовала, что не может ему сопротивляться. Они продолжали молча смотреть друг другу в глаза. Тымок гладил её за плечи, спускаясь вниз, к сгибам локтей, а затем к кистям. Когда их губы соединились в поцелуе, Аннет показалось, что она катается на радуге. Сердце её то замирало, то выпрыгивало из груди. Это был чистый восторг и самая настоящая эйфория. Дальше радуга распалась на цветовые сегменты, каждый из которых образовал собой вращающуюся с огромной скоростью спираль, в центре которой они с Тымоком и оказались. Разноцветные вихри носились вокруг них, то и дело меняя свою плотность и периодически разлетаясь на брызги, принимавшие потом причудливые формы, образующие собой целые масштабные картины. Они танцевали в этом потоке, совершенно не задумываясь о том, усиливают ли они поток, или это он их усиливает. Мягкий свет, падающий на них из окна, был отдельным участником процесса. Аннет назвала бы его краски «закат перед грозой», хотя ни заката, ни грозы на самом деле не намечалось. Аннет уже не была собой, более того – она даже не была тем, кого принято называть «мы», не было той Аннет, к которой можно добавить «и Тымок». Никаких «я» и «мы» вообще больше не существовало. Всё было всем и ничем одновременно. И это всё-ничто было так упоительно, так завораживающе-красиво.

Аннет не знала, сколько времени они провели в этом другом измерении. Но после того, как эта всеобщая симфония, которую они тут устроили, грянула мощным финальным аккордом и затихла, они продолжали валяться на диване и греться в лучах теплого весеннего солнца, как два довольных рыжих кота. Позже Тымок заказал доставку из «Пафоса». Как выяснилось, после Перехода любимый некогда ресторан Аннет продолжал существовать в старом виде практически без изменений. Аннет поняла, как сильно проголодалась, только когда положила в рот первый кусочек еды. Что за метаморфозы – пища буквально таяла у неё во рту! На сей раз это был действительно старый-добрый «Пафос» – такой, каким она его помнила, такой, каким она его любила. Нет, это было даже нечто лучшее! Хотя до этого Аннет была твёрдо убеждена в том, что ничего лучше, чем свежая еда из «Пафоса» в мире быть не может!

– Дымок, а в чем прикол? Мне «Миндоставка» что ли подделки всё это время привозила? Почему так вкусно?

– Да нет, какие подделки! Ту же самую еду из «Пафоса» – привычную тебе и горячо тобою любимую. Просто, когда ты находилась в обвинительной позиции, в позиции недовольства, ты не могла её оценить. Смотри: «Пафос» – не самое дешёвое место. Обедать там каждый день далеко не каждый мог себе позволить. И вот когда ты гнулась на двух работах, параллельно беря ещё и подработки, и могла платить по счетам – по своим этим не самым скромным счетам, ты чувствовала удовлетворение. А когда та же еда доставалась тебе без усилий, за бесплатно, она автоматически теряла для тебя всякую привлекательность.

– То есть все дело в том переживании, которое мы тут с тобой недавно испытали? Верю, что после такого даже рулон туалетной бумаги был бы вкусным! – рассмеялась Аннет.

– Дело в тебе, твоих эмоциях и жизневосприятии. Когда ты расслаблена и довольна, в тебе есть место, потенциал для удовольствий и наслаждения. А когда тебе всё не так и не этак, то ни одно, даже самое идеально исполненное блюдо, не будет способно тебя порадовать.

– То есть, доставляя еду людям, которые точно не смогут ей наслаждаться, Министерство как бы их троллит? Или как бы намекает на то, что пора бы зарабатывать на жрачку своим трудом?

– Ни то, ни другое. Министерство вообще к этому не имеет никакого отношения. Оно ни на что не намекает и никого не троллит. Такова жизнь – этим все сказано. Физика. Закон сохранения энергии.

– Поняла. Раз уж мы затронули эту тему, может, объяснишь мне заодно, чем отличаются работа и труд?

– Труд – это то, чем тебе нравится заниматься. Деятельность, которая тебе интересна и приятна. Процесс, который тебя завораживает и увлекает. А работа – это все остальное, способ достать деньги или получить любую другую выгоду. Всё, что выходит за рамки интереса.

– А если мой интерес – деньги?

– Это слишком общее определение. Под деньгами каждый понимает своё. Деньги нужны для чего-то. Но этого чего-то всегда не хватает, этого чего-то всё время мало. И тогда люди начинают хотеть деньги «просто так, чтоб были». Но и в том, и в другом случае деньги выступают определённым гарантом, этаким вкладом в будущее, страховкой от изменчивости и неопределённости. Они – мираж в пустыне. Ослик никогда не получит свою морковку.

– Ну, а как же жить без денег? Жить без них невозможно!

– Ну, раньше же люди жили без денег и ничего. Точнее, «ничего» тут не подходит, лучше сказать «ого-го», но не будем сейчас об этом. Во-первых, жизнь без денег можно запросто, но Министерство не спешит от них отказываться. Оно считает систему довольно удобной. Люди трудятся и получают за свой труд деньги. Всё на самом деле примерно как и раньше – с той лишь разницей, что теперь все учатся заниматься своим делом – тем, что по душе. А то, что по душе, обычно хорошо получается.

– Но если все будет заниматься тем, что нравится, кто же будет на заводах работать?

– А ты думаешь, среди тех, кто работал на заводах, никогда не было тех, кому по-настоящему нравилось это занятие?

– Эм… ну, не знаю. Даже если они и были, то они явно были в меньшинстве.

– Может и так. Но этого меньшинства было достаточно.

– Что ты имеешь в виду?

– Что даже в самой скучной и рутинной работе всегда можно найти волшебство и красоту. Но для этого нужен определённый склад ума. Так вот, те, у которых как раз и был этот самый определённый склад ума, находили в своей работе на заводе интерес, а вслед за интересом находили и пути оптимизации производства или открывали новые технологии. Обычно это очень наблюдательные, внимательные и терпеливые люди. Знаешь, сейчас уже все максимально роботизированно. В грубой рабочей силе уже особо нет нужды. Но всегда найдутся те, кто помимо этой грубой силы, обладают ещё и интеллектом, позволяющим ему наслаждаться возможность эту силу применять. А сейчас даже модно стало. Заводы используют как ретрит-центры. Молодежь хочет попробовать себя во всём и идет туда за опытом.

– А если у человека нет никаких способностей, нет интересов?

– Самое главное, что у такого человека есть время – время узнать себя и найти интерес, раскрыть способности. Просто тех, у кого сейчас открылись сверхспособности, очень много. Они, скажем так, и тянут на себе остальных, хотя слово «тянут» тут не совсем корректно. Им это нужно – тащить на себе других. То есть они производят какие-то блага в избытке и им просто ничего другого не остается, как ими делится. И они делятся – щедро и без раздумий. Потому что именно эта щедрость дает им возможность выйти на такие высокие производственные мощности. Короче, все в плюсе. Всем всего хватает. Хотя…это, конечно, утопия. Человек – такая скотина, которой всегда всего мало, которая вечно чем-то недовольна. И задача Министерства сейчас – избавить людей от старой привычки идти вслед за своим этим вечным «ради лучшей жизни в будущем». Это, безусловно, мотивация и толчок к действию, но вектор этого действия всегда направлен в тупик. Так что пока те, кто занят своим делом, настолько им увлечены, что им даже некогда тратить деньги, другие благодаря им получают даже больше материальных благ, чем они сами. Такой расклад, по идее, должен исключать все притязания на конкуренцию. Но это в теории, а на практике происходит другое – люди перестают завидовать достатку и тем перспективам, которые он открывает, и начинают завидовать состоянию творца. И из этой зависти рождается желание подражать. А подражание – это то, что убивает индивидуальность. В общем, все эти повороты не туда – естественный и неизбежный процесс. Министерство пока просто наблюдает.

Они ещё долго болтали. Потом снова пили матчу, провожая уходящее за горизонт солнце, и даже напоследок сыграли пару партий в шахматы. Аннет снова обыграла Тымока с небольшим отрывом в счёте. Ей не хотелось с ним расставаться. Раньше она ни за что бы не покинула человека, рядом с которым ей так хорошо, но сейчас она чувствовала необходимость побыть наедине с собой. Аннет задумалась над тем, стоит ли ей отправляться в Таббар, чтобы сыграть в квантовые шахматы. Она чувствовала уверенность в себе и своих силах, но чем больше была эта уверенность, тем меньше было желание спорить и доказывать, желание бросать жизни вызов. А желание увидеть Марка так и вовсе испарилось. Что она хочет ему сказать? И зачем? Теперь у неё не было ответов на эти вопросы. Пока она думала о Марке, до неё стал потихоньку доходить смысл того, что произошло сегодня с ней и Тымоком. «Это ведь был… усус! Тот самый волшебный усус, который Дымок мне накануне описывал. А усус – это же, по сути, секс. Да, мы ведь были без одежды… и занимались тем самым… «этим» – Аннет рассмеялась, вспомнив, как девчонки в школе на физре заливались краской, обсуждая свои познания во «взрослых» темах. – Хотя это же было не просто «это», это было гораздо больше того. Гораздо круче! И вообще это другое! – Аннет поймала себя на том, что пытается оправдать себя в глазах Марка, которыми она сейчас на себя смотрела. – Он же сам меня бросил! Значит, он – мой бывший. Разве можно изменить бывшему? – попыталась она реабилитироваться перед самой собой. – Впрочем, какая разница! Даже если бы он был не бывший, а настоящий, ради того, что у нас было с Дымком, я бы запросто смогла ему изменить!» – Аннет поразилась смелости собственных мыслей. Раньше она бы ни за что не призналась себе в низменных порывах и во всем том, что противоречило её собственным моральным принципам, а сейчас откровенность с самой собой давалось ей без всякого надрыва. Она поняла, что моральные принципы, за которые она раньше так упорно держалась – очень бестолковая и громоздкая конструкция, которая нисколько не облегчает жизнь, а только её усложняет.

Глава 9. Квантовые шахматы

Она решила, что не будет ставить на кон желание увидеть Марка. Что же тогда? Ей интересно было сыграть в игру с самой жизнью, отказываться от этой затеи она не собиралась. «А чем я рискую? Поставлю на кон возвращение в прошлое – в тот момент, где мама ещё жива. Всё равно ведь не выиграю. И как я раньше могла думать, что такое в принципе возможно? Чем выше ставка, тем интереснее игра! Так что абсурдность моего желания только сыграет мне на руку! Как там Дымок говорил? Что нужно делать? Заманифестировать намерение? Задекларировать? И как это? Я ведь таким раньше не занималась… ».

И всё же отсутствие опыта в столь деликатном вопросе не остановило Аннет. Она сосредоточилась на своем желании… желании сыграть. Она не могла фантазировать на тему того, как всё это будет происходить, ей даже совсем не интересно было прикидывать, что будет, если она выиграет – хотя такую возможность она всерьёз даже и не рассматривала, и что будет, если она проиграет, как она и рассчитывала. Всё это казалось ей неважным. Любые проекции, любые ожидания только удаляют её от реальности. Единственная настоящая реальность сейчас – это её интерес, её кураж, её предвкушение.

Девушка сосредоточилась на собственных ощущениях и обнаружила какое-то сладкое томление в груди – чувство, похожее на то, когда впервые после затяжной, хмурой и тяжёлой, как могильная плита, зимы вдруг ловишь первые нотки весенней свежести в холодном ещё, пощипывающем нос воздухе. Аннет чувствовала легкость во всём теле: ей хотелось летать, парить, но в то же время она знала, что во всей этой невесомости сокрыта огромная сила – нечто максимально сконцентрированное, а потом рассеянное, что- то похожее на заряд или потенциал. Некий невидимый ток, бодрящий и покалывающий, как будто бы подводился к каждой клеточке её тела. Аннет решила, что она готова. «Будь, что будет!» – сказала она себе.

Удивительно, как изменилось её восприятие жизни за последние дни. Она перестала тревожиться и беспокоиться, просчитывать, прогнозировать, пытаться предугадать, задаваться вопросами из серии «а что, если». «Вот же она, свобода! – вдруг пронзило Аннет осознание. – А ведь раньше я думала, что свобода лежит совсем в другой плоскости – за всеми этими «если», там, где ответы логики сходятся в одной точке. Где всё просто, понятно и правильно. Всё оказалось совсем наоборот. Нет никакой одной точки. Разве мир можно свести к одному-единственному пикселю? Какое тупое и плоское восприятие! Оказывается, свобода – это игра, это многовариантность, непредсказуемость. Сколько же времени я потратила зря! Впрочем, никакого «зря» тоже нет. Просто всему своё время!».

На следующее утро Аннет отправилась в Таббар, точнее сказать, на его поиски. Идти, куда тебя ведёт внутренний навигатор – кажется, так сказал Дымок. По правде говоря, нельзя сказать, чтобы внутренний навигатор вёл её куда-то конкретно. Аннет просто прогуливалась по улице, подставляя лицо тёплым солнечным лучам. Она шла привычным маршрутом – тем, что любила пройтись по району раньше, в дореволюционные времена. С тех пор, как она оказалась в новомирье, она ещё ни разу не пыталась его воспроизвести. Раньше ей казалось, что это будет предательством – предательством по отношению к своему прошлому, своим ценностям и своим идеалам.

Хотя внешне окружающий пейзаж не так уж и сильно изменился, она знала, что в этом новом старом она не найдет того милого сердцу ощущения, за которым она раньше и выходила на прогулку. Теперь же её совсем не волновало, как будут соотноситься её воспоминания и новые ощущения. Ей просто хотелось пройтись любимым маршрутом. Удивительно, но довольно быстро ей удалось распознать в обновленных декорациях свою старую жизнь – а именно ту её часть, где она была полностью и безоговорочно всем довольна. Оказывается, такая часть жизни тоже существовала! Точнее, это была, скорее, даже не часть, а какие-то отдельные фрагменты – моменты тотального растворения в пёстром и ярком полотне жизни. И вот все эти приятные моменты из прошлого сейчас как будто бы выкристаллизовались, отделившись звездной пылью от всего остального. Смешавшись с частичками её радости в настоящем, они заставили её испытать настоящую эйфорию. Мир как будто бы умыли, очистили от пыли, заставили его задышать, и он теперь предстал перед ней как чудо, как феномен, как высшая форма бытия.

Аннет крутила головой по сторонам, наслаждаясь открывшимися её взору картинам – вот вроде бы всё обычное, знакомое, всё то же самое – но всё же как-то другое. Аннет видела волшебство в повседневности и простоте и была этим зачарована. Она уже давным-давно забыла про Таббар и про игру, в которую так хотела сыграть. И тут вдруг прямо перед собой она увидела большую чёрную дыру, внезапно появившуюся на тротуаре прямо у неё под носом. Всё выглядело так, как будто кто-то накинул на поверхность земли лассо, очертив им границы мгновенно образовавшейся на месте его рубежей бездны. Аннет заметила пропасть за полсекунды до того, как в неё провалится. Её нога уже делала туда шаг, и вес всего тела был перенесен вперед. Избежать падения не было никакой возможности. С легкостью и спокойствием девушка восприняла неизбежность.

Аннет не поняла, сколько длилось падение, да и вообще – что это такое было: падение или, может, наоборот, взлет. Она подумала о том, что то, что случилось с ней в чёрной дыре, наверное, происходит и внутри телепортов – тех, которыми в тестовом режиме пользуются пока только привилегированные слои населения. Аннет вообще не понимала, происходило ли с ней какое-то движение или нет. Было такое чувство, что она продолжала стоять на месте, в то время, как необъятная чёрная бездна крутилась вокруг неё. Или она не крутилась, а просто мерцала. А, может, вибрировала. Так или иначе, давать название всем этим спецэффектам Аннет не хотелось. Она не хотела упустить ни секунды из того, что происходит, а потому постаралась освободить свою голову от каких бы то ни было мыслей. Когда транспортировка окончилась и тьма потихоньку начала рассеиваться, Аннет заметила сияние где-то вдалеке.

Ей потребовалось какое-то время, чтобы сообразить, что свечение образует собой некий рисунок. Она догадалась, что рисунок этот – не что иное, как разлиновка шахматной доски. Расстояние до других клеток-полей было огромным. Аннет не представляла, как сможет играть с таким раскладом – ничего же непонятно, на такой бесконечной доске немудрено заблудится. Она стала напрягать зрение и всматриваться в горизонт – она даже примерно не могла предположить, какое именно расстояние отделяет её от следующего поля и на каком из полей, собственно, стоит она сама. Странно, но сама доска, наличие которой Аннет могла лишь предположить, казалась ей временами то выпуклой, то вогнутой.

Девушка ждала появление обещанного Тымоком мистера Энтропиуса, но в пределах её видимости никто так и не обозначился. «Наверное, Энтропиус так далеко, что нет никакого шанса его увидеть или почувствовать, ощутить его присутствие» – подумала Аннет. Единственное, в чём сейчас она могла быть уверена, так это в том, что она – пешка и играет белыми, потому как пространство под ней было черным. А отсветы соседних белых полей были далеко-далеко со всех четырёх сторон. Значит, ей предстоит сделать первый ход. Ясно, что она стоит на второй линии, но вот где именно – на b2, d2 или f2 – было совершенно непонятно. Аннет ждала каких-то знаков, подсказок, но ничего не происходило. Она попыталась сосредоточиться на том, чтобы определить, если ли всё же какая-то выпуклость или вогнутость в окружающем пространстве или это только ей показалось. Её восприятие менялось ежесекундно. Невозможно было ничего понять или сделать какие-то выводы. В какой-то момент она отчетливо почувствовала вибрацию и даже услышала звук, напоминающий биение сердца. Ей захотелось двигаться в унисон с этим ритмом, который по мере того, как она всё внимательнее к нему прислушивалась, становился похожим на неизвестную чарующую мелодию. Однако стоило только Аннет отвлечься на какие-то посторонние мысли, как мелодия исчезала. Девушка решила, что звук и ритм – это ключ к игре. Она вновь напрягала всё своё внимание. Чем громче звучала музыка у неё в голове, тем больше ей хотелось двигаться. Она пустилась в пляс, неожиданно для себя стала выписывать пируэты вокруг своей оси, потом отбивать ритм ногами, а потом её повело вперед. Всего пару вращений в сторону – и она неожиданно для себя очутилась на соседней клеточке. По ощущениям, ход, который она совершила, был перемещением с поля b2 на поле b4. Что ещё удалось понять Аннет – так это то, что во время игры и её движения пространство каким-то образом меняло свой масштаб. Не исключено к тому же, что оно меняло и свою форму одновременно. Аннет чувствовала себя Алисой в стране чудес и не понимала, то ли это она растет и увеличивается в размерах с огромной скоростью, то ли игровая доска под ней стремительно уменьшается.

Ответным ходом должен был стать ход Энтропиуса. Но как понять, какой он? Замерев на месте, Аннет опять стала маленькой и не могла видеть, что происходит на другой стороне доски. Сколько ей ждать? И чего? Как она узнает о том, что противник сделал свой ход? И как ей вообще выбирать фигуру? Не может же она всё время играть одной и той же пешкой…Она вновь стала прислушиваться к доске. Музыки больше не было, вместо неё раздавался какой-то тихий гул. Аннет вдруг снова почувствовала, что куда-то проваливается. Увидев шахматную доску сверху, она поняла, что провалилась внутрь своей пешки: все фигуры стояли на своих местах, ей вновь предстояло сделать первый ход. Она хотела было повторить свой прежней выбор и вновь сыграть b2-b4, но ей это не удалось. Девушка как будто была подвешена над невидимым куполом, да притом вверх тормашками, но в то же время никакой верёвки или страховки, да и вообще ничего, что могло бы удерживать её в пространстве, рядом не было. Аннет вообще не чувствовала, что висит вниз головой. Впрочем, что она летит, парит, стоит – тоже. Ни одно из определений не подходило. Состояние было похоже на невесомость – по крайней мере, Аннет именно так это себе и представляла.

Когда она попыталась дотянуться до пешки, оказалось, что та находится очень далеко. Однако движение рук девушки активировало некий курсор в виде человеческой кисти, которым Аннет могла управлять сверху. Когда она изучала возможности этого самого курсора, она ненароком сдвинула одну из своих фигур. Теперь её ходом стало перемещение с d2 на d4. Как только пешка встала на новое поле, Аннет почувствовала какую-то странную вибрацию и снова куда-то провалилась. На мгновение она как будто вновь очутилась на той, большой доске. Она поняла, что её ход внутри пешки изменил рокировку сил в первой партии. Но как? Этого понять она не могла. Ощущение пребывания на доске с первоначальной партией закончилось, не успев толком начаться. Картинку как будто показали Аннет 25-ым кадром. Дальше она снова оказалась в невесомости – то теперь уже внутри пешки, стоящей на поле d4 – той, что она двигала последней. И снова под ней была нетронутая доска. Аннет поняла, что эти квантовые шахматы устроены по принципу матрёшки. Внутри каждой из фигур была новая шахматная доска, на которой каждый раз разыгрывалась своя, новая партия. И каждый ход в новой партии каким-то образом влиял на положение дел в остальных играх. Аннет приходилось каждый раз начинать игру заново, выбирая все новые комбинации.

Кто с ней играет? Присутствует ли здесь кто-то, кроме неё? Появился ли в Таббаре мистер Энтропиус? Есть ли здесь что-то, кроме самой доски, точнее досок? И не является ли Таббар всего лишь содержимым матрешки, или пешки под названием жизнь? Вопросов у Аннет было больше, чем ответов. Она как будто бы видела всю многовариантность бытия: все возможные партии и все возможные исходы как будто бы разом загрузили к ней в мозг. Что происходит при этом в действительности, какая из многочисленных игр разыгрывается, было непонятно. Но, по правде говоря, это было уже даже и не важно. Аннет была заворожена процессом. Она просто не успевала перевести дух от многочисленных охов и ахов внутри себя. Стоило ей только залюбоваться какой-то картинкой, как другая, новая, ещё более завораживающая привлекала её внимание. Это было то самое парение в потоке, про которое она раньше слышала от своих знакомых, помешанных на эзотерике. Но вряд ли те, кто произносил это слово, способны были представить себе то, что в эту минуту испытывала Аннет.

Ей не хотелось, чтобы всё это заканчивалось, она согласна была бы остаться здесь навечно. И вот, ровно в тот момент, когда её посетила эта мысль, её выплюнуло из потока. Перед ней возник симпатичный рослый мускулистый мужчина с дредами на голове. Он был одет в спортивный костюм с объемным худи, поверх которого был накинут стильный, хорошего кроя плащ. Издалека Аннет показалось, что он – мулат, но когда он приблизился, выяснилось, что его кожа – фарфорово-белая.

– Энтропиус! Рад познакомится, Аннет! Позволите мне угостить вас голубой матчей?

– Боже! Да ты же… вы же… вылитый Безумный Шляпник! Только не говорите, что вы скопировали Таббар с Зазеркалья!

– Ну, это спорный вопрос – кто у кого что скопировал. В любом случае, думай так, как тебе приятнее думать. Мой ответ ничего не изменит, – когда Энтропиус произнёс эти слова, его кожа потемнела. Или Аннет это только показалось? Она присмотрелась к нему внимательнее. Человек, стоящий перед ней, теперь казался ей чернокожим. И такому, чернокожему Энтропиусу дреды и весь этой хип-хоп-хипстер образ целиком подходил даже больше. Мужчина заметил смущение Аннет. – Так я тебе нравлюсь больше? – спросил он.

– Эм… я думала, мне показалось… – неуверенно пролепетала она.

– И ты не ошибаешься. Считаешь, что показалось – права. Считаешь, что не показалось – тоже. – Энтропиус, как хамелеон, продолжал менять цвет своей кожи прямо на глазах у Аннет. Она даже подумала о том, что, может, он самом деле – просто гигантская ящерица. Эти её знакомые, помешанные на эзотерике, рассказывали что-то про теории заговоров и тайное мировое правительство в виде рептилоидов. Неужели всё так и есть? – Правильно, всё так, как ты думаешь, – словно услышав её мысли, проговорил её собеседник. – Ели тебе угодно, можем даже сойтись на том, что человечеством управляют высокоразвитые рептилии, а отцом-основателем их расы был Льюис Кэролл. «Алиса в стране чудес» – наш священный трактат, нечто вроде библии, – Энтропиус рассмеялся. Откуда ни возьмись перед Аннет возник стол с двумя чашками голубой матчи. Действие разворачивалось посредине нигде, хотя это нигде тоже напоминало собой уже хорошо знакомое ей черное поле. Вдалеке мерцало едва уловимое белое сияние – недостаточное для того, чтобы его разглядеть, но достаточное для того, чтобы его почувствовать.

– Мы до сих пор в игре? Это что, у нас такой таймбрейк? Музыкальная пауза?

– А как бы тебе хотелось?

Этот вопрос поставил Аннет в тупик.

– Не знаю – честно призналась она.

Энтропиус склонил голову направо, пытаясь посмотреть на Аннет под другим углом. В этот же миг что-то вокруг поменялось. Девушка не сразу поняла что. Потом до неё дошло, что изменилось освещение. Сейчас они вместе с её новым знакомым оказались уже на белом поле. Энтропиус медленно перекатил подбородок к левому плечу, сменив свой ракурс. И тут же они вновь вернулись на чёрное поле. Аннет поразило, что это переключение декораций совсем не меняло её восприятия происходящего. Чёрное посреди белого или белое посреди черного – какая разница? Её поразило собственно открытие. Энтропиус тут же заметил эту перемену в Аннет и перестал развлекать её своими фокусами.

– Так, получается, вы были моим противником?

– Из чего получается? – ухмыльнулся Энтропиус.

– Ну, с кем-то же я играла…Шахматы – это всё-таки парная игра, в неё нельзя играть одному.

– Ты уверена?

– Ммм… хотя… люди же когда тренируются, играют сами с собой… я об этом слышала. Но неужели я играла с самой собой? Тогда какой в этом смысл?

– Вот и мне интересно!

– Э.. ну, смысл, наверное, есть, если у тебя богатая фантазия, если ты способен абстрагироваться от того факта, что тебе известен ход мыслей противника. Надурить самого себя… Или превзойти… смотря как посмотреть!

– Мне нравится твой образ мышления! – закивал Энтропиус.

– Так что же я, выходит, играла сама с собой?

– Как тебе будет угодно! – продолжал в свойственной ему манере витиевато отвечать Энтропиус.

– Но у меня было такое чувство, что я тут не одна…

– Одиночество – это иллюзия. В нашем мире до тех пор, пока он существует, просто невозможно остаться одному. Уединение, изоляция – это всё условные понятия, которые не отражают истинного положения вещей.

– Я чувствовала какие-то вибрации, действие каких-то третьих сил, что ли.

– Ну, третьи силы – это сильно сказано. Это ты тут – скорее, третья сила. А то, что ты назвала третьими силами – это база и основа, это силы первого эшелона, просто здесь у тебя была возможность их ощутить. Время и пространство – они ведь постоянно в игре, только люди постоянно об этом забывают. А тут, в Табарре, ты наконец-то заметила, что они тоже в деле.

– И на чьей стороне они играют?

– Это ты решаешь.

– Ну, вы же всё равно где-то тут присутствовали или где-то рядом. Хотя какое «рядом» может у этого «здесь»? То есть вы были как минимум наблюдателем, а наблюдатель – это ведь тоже своего рода участник… Получается, всё равно вы как-то влияли…

– А, может, я появился здесь только в тот момент, когда предстал перед тобой? Откуда тебе знать?

– Может… Но почему именно в этот момент? Я не могу разобраться. Всё очень запутанно. Но интересно, безумно интересно! – Аннет переполняли эмоции. Ей хотелось разгадать эту великую загадку, понять, как всё устроено.

– Рад это слышать! Если тебе интересно, значит, игра имеет смысл. Точнее не так: она только тогда и имеет смысл, когда тебе интересно. Сам интерес эту игру и порождает.

– Точно! А ходы, победы, желания, которые поставлены на кон… - это всего лишь часть игры и только.

– Ты быстро схватываешь! – Энтропиус даже зааплодировал.

– А есть какой-то протокол? Где-то кем-то зафиксировано то, что здесь происходило?

– Конечно! Поищи его внутри себя!

– Но у меня в голове каша! Там столько вариантов…

– Выбери тот, который тебе по вкусу – делов-то!

– Мне, конечно, нравится ваша сговорчивость, но хотелось бы всё же хоть немного разобраться в вопросе... – парировала Аннет.

– Разобраться в нём невозможно, если тебя это успокоит – и тут даже не важно, о каком вопросе вообще идёт речь. А вот разбираться можно сколько угодно – почувствуй разницу, что называется.

– Эффект наблюдателя, да? Всё на всё влияет! И постоянно изменяется. Это я уже поняла.

– Ну, вот и чудненько!

– И всё-таки – какова ваша роль в игре?

– Да я, грубо говоря, просто статист. Чтобы чёрные фигуры начали двигаться, нужен был какой-то физический субъект. И я вызвался им стать. Я – азартный до ужаса! – Энтропиус озорно ей подмигнул. – И именно мой азарт позволил мне принять опосредованное участие в игре, вкупе с моей беспристрастностью.

– Но азарт и беспристрастность – понятия взаимоисключающие, разве нет?

– Как видишь, нет. Если это было так, меня бы здесь не было.

– Ладно. Мне нужно это переварить.

– Время и пространство тебе с этим помогут!

– Да уж, не сомневаюсь!

Аннет замолчала, задумавшись об услышанным. Она расслабилась и прикрыла глаза, пытаясь сосредоточится. А когда открыла их, перед ней не было уже ни Энтропиуса, ни Таббара, ни шахматной доски. Она снова очутилась в Аруме, на одной из улиц возле своего дома. «Вот так раз! Мы ведь только начали! У меня столько вопросов ещё осталось! Почему меня сюда вернули? Я что, так быстро успела надоесть Энтропиусу?» – мысли закрутились в голове у Аннет с невероятной скоростью. Наблюдая за ними, она представила себе ухмылку Энтропиуса и растерянно-глупо улыбнулась, обезоруженная возникшим перед мысленным взором образом. «Он бы вернул меня к себе, направил бы мое внимание внутрь себя. Ему так легко это удавалось! – подумала Аннет. – Вернули? Надоела Энтропиусу? Опять я ищу причину где-то вовне… А она, причина, какой бы она на была, всегда ведь находится внутри меня» – у Аннет тут же отпало желание сокрушаться и о чём-то жалеть. Вместо того, чтобы расстраиваться из-за того, что всё так неожиданно оборвалось, она решила радоваться тому, что сумела получить в Таббаре такой удивительный опыт. Ей хотелось поделиться своей радостью с Тымоком, обсудить с ним произошедшее. Она свернула в сторону дома.

Глава 10. Неожиданная встреча

На углу она нос с носом столкнулась с каким-то мужчиной, который был так увлечён чтением газеты, что не смотрел за тем, куда идёт. Аннет тоже витала где-то в облаках, и, налетев на него, опешила. Наибольшее удивление у неё вызвал даже не сам факт столкновения, а то, что у прохожего в руках было периодическое издание. «СМИ же вроде под запретом… Где он взял эту газету?» – задавалась вопросом Аннет. Присмотревшись к развороту, она увидела, что газета старая, выпуск был издан ещё в дореволюционные времена. Мужчина вытирал платком штаны, забрызганные кофе. Очевидно, он разлил свой напиток, когда на него вылетала Аннет. Когда он поднял глаза на девушку, Аннет обомлела. Мужчиной с газетой был Марк. Он, похоже, был удивлён встречей ничуть не меньше, чем она. Они смотрели друг на друга молча, не отрываясь. Аннет казалось, что все эмоции написаны у бывшего на лице. Тут были и раздражение из-за собственной неловкости, и досада из-за разлитого кофе и гнев на врезавшуюся в него незнакомку. И радость от внезапной встречи, и удивление, и трепет от узнавания знакомых черт, и предвкушение дальнейшего общения. Но главным, доминирующим переживанием было состояние беспомощности и уязвимости. Что-то неуловимое было в выражении лица Марка, выдающее тайну, которую он пытался скрыть. Аннет поняла, что бывший, как и она сама, сейчас задаётся вопросом: «А тот ли это человек, которого я знала?». Он боится… боится узнать правду и столкнуться с неизбежностью.

Аннет подумала, что могла бы с легкостью общаться с Марком без слов, более того, ей было бы жутко интересно это попробовать, но она почему-то решила, что Марк сейчас к такому не готов. Разрядить обстановку и снять напряжение могла только живая речь – старая, проверенная форма людского диалога.

– Привет, Марк! – начала она. Раньше, когда Аннет представляла себе их встречу, ей думалось, что, как только она увидит Марка, тут же кинется к нему на шею. Но сейчас ей совершенно не хотелось этого делать. Подобное действие она сама расценила бы как грубое, как своего рода вторжение. Поэтому она просто улыбнулась – тепло и искренне, желая дать Марку понять, что он в безопасности.

– Аннет! – Марк смотрел на неё остекленевшими глазами, замерев в ступоре. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя. На глазах девушки он как будто бы таял и размораживался, постепенно выходя из своего оцепенения. Постепенно краска прилила к его лицу, мелкие мышцы зашевелились. Ожив, он сгреб Аннет в охапку и словно по привычке быстро клюнул её в щеку – ровно так, как делал это раньше. Их неожиданное сближение не произвело на девушку никакого впечатления. Марк был таким родным, таким знакомым, но теперь уже каким-то чужим.

– Ты знаешь, «Пафос» всё ещё работает. И даже, насколько я знаю, сохранился в прежнем виде. Предлагаю сходить туда и всё спокойно обсудить!

– Поддерживаю! – бодро отреагировал Марк.

Пока они шли в ресторан, Аннет думала о том, почему она вообще встретила Марка. Может, во время игры в квантовые шахматы её желание неправильно считалось? Хотя в любом случае, она же не выиграла… Значит, и желание – каким бы оно ни было – сбываться не должно. Или это такая ответочка? Наказание? Или какая-то проверка? Почему сейчас? Почему здесь?

– Как ты? – вырвал её из потока собственных мыслей голос Марка.

– Ну, как бы тебе сказать… – замялась Аннет. Вообще, внутри себя она знала ответ на этот вопрос – «замечательно, прекрасно!», но произнести это вслух ей почему-то было неловко. Она ещё помнила ту, старую Аннет и как бы отдавая дань уважения ей и её извечным страданиям, не спешила обнаруживать свое полное и безграничное согласие со всем, что происходит. – Я хорошо. Да, в целом совсем неплохо – наконец нашлась она. – А ты как?

– Я в порядке. Хотя что я за все эти дни пережил – не передать словами. Ты прости меня, Аннет, что я не выходил на связь, не искал тебя. Признаться честно, мне было просто не до этого. Мне сначала нужно было найти самого себя… Освоиться здесь, в новомирье, понять, как дальше действовать. А я… я был потерян. И это вроде как не комильфо. Я же мужчина, вожак, защитник и всё такое. Я должен был бы тебя поддержать, но не мог. Тогда не мог. А сейчас мне стало лучше. Я как раз шел в инфоцентр, чтобы навести справки о тебе.

– А ты ведь куда-то переехал?

– Меня перевели по работе. Знаешь, после Перехода я очнулся в больнице. У меня было защемление нерва. И как только меня выписали, я тут же вышел в новый офис. Компания теперь снимает своим сотрудникам что-то вроде общежития, хотя общежитием это сложно назвать. По правде, там такие хоромы. Ну, я, конечно, первое время видел в этом какой-то подвох. Хотел сначала всё выяснить, что да как, понять наши перспективы, а потом тебя уже спасать.

Аннет обдало холодным потом при мысли, что Марк мог бы её «спасти». Они бы с ним вообще из дома не выходили и целыми днями только и делали, что поносили бы всех и вся на чем свет стоит. Нет, в конечном итоге они, конечно, смирились бы с переменами и приспособились бы к новой жизни, но это случилось бы гораздо позже. А время, время – этот незаменимый игрок – оно ведь так ценно! Даже лишняя минута, потраченная на сомнения, сожаления и беспокойства, казалась ей страшным расточительством. Одиночество явно пошло ей на пользу. И знакомство с Тымоком тоже. Страшно даже представить, что было бы, если оно не состоялось. Нет, нет, нет, «спасение» от Марка ей явно было не нужно.

– Всё в порядке. Тебе не о чем волноваться, Марк! Я на тебя не сержусь! –поспешила она успокоить бывшего.

Они дошли до «Пафоса», где заняли свой любимый столик – тот, за которым проводили вечера в дореволюционные времена. Удивительно, но даже официанты здесь работали всё те же – вот что значит настоящая преданность своему делу. «Они ведь могут жить на дотацию от государства и ни в чём не нуждаться, но продолжают работать! Значит, их занятие им и вправду по душе!» – отметила про себя Аннет.

– Нам надо подумать о том, как съехаться, где мы теперь будем вместе жить! – выдал Марк. Аннет чуть не подавилась своим салатом. Он даже не спросил её мнения! Для него, похоже, всё осталось по-старому. Видимо, он не слишком-то изменился за это время и потому считает, что и она тоже.

– Марк, я не уверена, что нам надо съезжаться!

– Что ты имеешь в виду? Не понял!

– Жизнь изменилась. И я тоже! Я не знаю, сможем ли мы ужиться в новых реалиях.

– Но мы же столько всего вместе прошли! Терпели же друг друга как-то до революции – и ничего! Я даже с твоей тухлой рыбой, которую ты регулярно заказывала из японского ресторана, смирился! Я понимаю, ты злишься… Тебе, наверняка, сложно было одной со всем этим справляться. Я знаю, я должен был быть рядом. Но я не мог, честно, не мог. И открыто тебе в этом признаюсь, хотя мне нелегко это даётся. Обещаю – я больше никогда тебя не оставлю!

– Не в этом дело, Марк. Я не злюсь, я тебе уже об этом говорила. Просто я теперь другая.

– Ты хочешь сказать, что они все так тебя тут достали, что ты уже вообще никому не доверяешь? Это я, это же я, Аннет, твой старый-добрый Марк. Я снова с тобой, у нас теперь всё будет хорошо.

Аннет чуть было не включилась в эту игру и уже хотела выдать истеричное: «Мама умерла!», но вовремя опомнилась. Та, старая Аннет как будто прорывалась из неё наружу. «Глухие» диалоги из прошлого, видимо, её активировали. «Неужели он, правда, не видит, что перед ним новая Аннет? И что новая Аннет очень сильно отличается от старой? Как мы вообще раньше вместе жили? Точнее – как он жил со мной? Меня же невозможно было выносить! А он выносил – годами, стоически. С ним вообще всё в порядке?», – табун мыслей пронёсся в голове Аннет. Она почувствовала резь в желудке. И тут же опомнилась: она почувствовала, как негативно окрашенные мысли разъедают её изнутри. Она вспомнила себя до недавней встречи с Марком и мысленно вернулась в состояние, которое испытывала после посещения Таббара. Комок уплотненной энергии где-то в животе взмыл столбом света прямо к самой макушке. Ей снова стало легко и хорошо. Она посмотрела на Марка глазами, полными любви.

– Я очень ценю твою откровенность, Марк. И я понимаю, что тебе было нелегко. Да, ты прав – мне тоже, поначалу. Но потом мне удалось со всем справиться. Понимаешь, впервые в жизни, оказавшись одна, без поддержки, я сумела не пропасть. И даже более того – я открыла для себя много нового, сделала столько открытий!

– Ну, вот и отлично! Когда мы будем сидеть на балкончике долгими вечерами, ты мне расскажешь обо всех своих открытиях! – с воодушевлением произнес Марк. Аннет видела в нём себя старую. Она ведь тоже так раньше с людьми общалась – слушая, но не слыша. Ей даже стало немного жалко Марка… Хотя зачем его жалеть? Это путь, и он должен его пройти. Аннет была уверена, что он справится.

– Так, как раньше, уже не будет. Мне жаль, Марк… – Аннет хотелось добавить, что они смогут общаться, ходить друг к другу в гости, но даже в этом она не была уверена. Она впервые за долгие годы научилась оставаться наедине с собой и с этой вновь обретённой свободой расставаться ей совсем не хотелось. Да и вообще, единственным человеком, которого она изо дня в день хотела видеть вновь и вновь, был Тымок. Да, у них с Марком было общее прошлое. Но разве общее прошлое обязательно должно обозначать общее будущее?

– У тебя что, кто-то есть? – стал наседать Марк.

Аннет не знала, как на это ответить. Как понимать «кто-то есть»? Человек, с которым ты живёшь или состоишь в каких-то отношениях, – это ведь не домашний питомец, которого нужно содержать, не чья-то собственность. Как будто кто-то можем кем-то владеть! Ни один штамп в паспорте, ни один брачный контракт не способен дать кому-либо права на другого человека, ни возможность получить от него какие-либо гарантии. Аннет вспомнила себя… Они жили вместе с Марком семь лет, и на людях она даже звала его своим мужем, уверяя окружающих и заодно себя, что штамп в паспорте – это формальность и пережиток прошлого, что у кого-кого, а уж них-то точно самая настоящая и всамделишная современная семья. При этом, каждый раз, когда она слышала от какой-нибудь из подруг новость о предстоящей помолвке или свадьбе, она всё время злилась – как она рассказывала сама себе, из-за того, что люди продолжают тупо следовать традициям. Ей казались глупыми эти мечты о белом платье и кольце, о пире на весь мир. «Пустая трата времени и денег!» – фыркала про себя Аннет, ну а вслух, конечно, с милой улыбкой поздравляла более удачливых, чем она, приятельниц.

Сколько раз она пыталась намекнуть Марку, что вообще-то, если бы он всё же решился надеть кольцо ей на палец, как все те их глупые общие знакомые, то она бы вовсе не расстроилась. Марк был непреклонен в этом вопросе и продолжал высмеивать саму идею узаконивания отношений. Аннет соглашалась с ним – все его доводы действительно казались ей разумными и логичными, но внутри, внутри она негодовала. Ей так хотелось побыть дурочкой, радующейся предложению, ей так хотелось побыть принцессой, стать героиней дня… Нет, нет, она же выше этого! Ей это не надо! Она продолжала себе врать и где-то даже безотчётно гордилась тем, что успешно с этим справляется. А сейчас, сейчас, наконец, идея брака и вправду показалась ей абсолютной пустышкой – попыткой присвоить себе другого человека.

Она не знала, подходит ли Тымок под определение «кто-то есть», но если рассматривать его как человека, которому нашлось место в ее сердце – то да, есть… Долго терзаться сомнениями насчёт того, как ответить Марку, ей не пришлось. Она вспомнила, что у неё с Тымоком был усус, что в понятиях их некогда обшей с Марком логики означает измену. Внутри себя этот опыт Аннет вовсе не считала изменой, она даже и сексом бы ту связь назвать не могла – для неё этот было нечто гораздо большее, но вдаваться в подробности и объяснять Марку все эти тонкости у неё не было никого желания.

– Да, есть, – одним точным движением Аннет решила разрубить связывающий их с Марком толстый канат. Раньше, когда они состояли в отношениях и он был её «мужем», она любила повторять, что самым сильным ударом для неё станет измена. Она всегда просила Марка поберечь её и начать принимать какие-то меры ещё до того, как «страшное» произойдет. «Есть у тебя когда-либо возникнет хотя бы мысль о том, чтобы переспать с кем-то другим, сообщи мне об этом. Может быть, мы что-то решим, что-то придумаем. Я не хочу, чтобы ты держал всё в себе, а потом просто нанёс удар мне в спину». Марк в таких случаях обычно уверял её, кто кроме неё ему никто не нужен. «Не волнуйся, меня возбуждают только девушки, которые не представляют своей жизни без тухлой рыбы из японского ресторана, да к тому же настолько порочные, что готовы душу дьяволу продать за чашку правильно приготовленной голубой матчи. У нас районе только одна такая! Так что ты вне конкуренции, дорогая! Да к тому же в постели огонь! А ноги, твои ноги! Ты же знаешь, я от них без ума! И всегда готов предложить дьяволу лучшую сделку за возможность их гладить и видеть закинутыми куда-то на меня». Аннет так нравились эти разговоры. В какой-то степени они её даже возбуждали. Возможно, поэтому она так часто их провоцировала.

И вот «страшное» случилось. И это «страшное» совершил не кто иной, как она сама. Ладно, тут, конечно, можно было бы поспорить… ведь она не знала, что Марк всё ещё считает их парой, она вообще не знала, где он, да и вообще, единственная информация, которой она о нем располагала, заключалась в том, что он сам не хочет выходить с ней на связь. И всё же… Аннет понимала, что для старой Аннет, если бы она оказалась на месте Марка, произошедшее явно было бы изменой. Логика Марка, на которую Аннет натянула свою собственную недавнюю логику, была примерно такой: она должна была подождать, пока он выйдет с ней на связь или сама всеми силами попытаться его найти. В общем, она должна была каким-то образом убедиться в том, что между ними действительно всё кончено, получить этому какие-то достоверные и неопровержимые доказательства. И только после этого она бы имела моральное право задуматься о том, чтобы как-то устроить свою личную жизнь с другим человеком. А раз она этого не сделала, значит, она – мерзавка и предатель. Какая ирония судьбы! Аннет ведь раньше даже и представить не могла, что так «подло» может поступить не Марк с ней, а она сама так поступит с Марком. Ей стало смешно. Сколько громоздких и совершенно ненужных ментальных конструкций она в себе носила. Как бы то ни было, сейчас это не имеет уже никакого значения. Пришло время попрощаться с Марком и сказать друг другу спасибо.

– Марк, я люблю тебя – как родного человека. Но ты мне, скорее, теперь как брат… Мужем и женой я нас больше не вижу. Я невероятно признательна тебе и благодарна за всё, что ты для меня сделал. Мы не будем жить вместе. И встречать тоже – как пара, я имею в виду. Как старые приятели – пожалуйста, но сначала ты должен меня понять…

– Ты мне мстишь! Думаешь, вот так легко можно бросить мужа только потому, что у нас штампа не было? Для того, чтобы развестись, не нужно моё согласие – и дело с концом, так что ли? Знаешь, Аннет, я так рад, что ты здесь, со мной. Я понимаю твоё недовольство из-за моего отсутствия. Я понял, как ты мне дорога. Я не хочу тебя терять! Давай поженимся! Платье, цветы, банкет, торт, а? Вот это всё?

Аннет рассмеялась. То, о чём она тайно грезила все эти годы, сбылось ровно тогда, когда перестало быть ей нужным.

– Марк, честное слово, – это не манипуляции! Ты сам скоро всё поймешь! Это совершенно другая жизнь. И вокруг – совершенно другие люди. Если у нас ещё и есть какой-то шанс, то единственное, что может дать нам им воспользоваться – это время. Нужно просто подождать. Жизнь сама расставить всё на свои места. Не нужно торопить события! – Аннет знала, что шансов у них нет, но это знание вовсе не давало ей какую бы то ни было уверенность в окончательности и неоспоримости этого факта. Парадокс: раньше она так часто во всем сомневалась, вечно искала подтверждения и доказательства, и при этом была абсолютно уверена в правильности и непогрешимости своих воззрений. Сейчас же все было ровно наоборот: она знала и понимала всё довольно точно и без всяких доказательств, но всё равно продолжала сомневаться. Теперь она знала, что всё может измениться в любой момент и училась ориентироваться не на туманную перспективу, а на свою личную, персональную истину, рождающуюся в моменте. Посещение храма Истины, определённо, сыграло в этом свою роль.

– И кто это? Кто он? Я его знаю? Или это какой-то новый персонаж? Тебе, может, тут как-то без меня мозги уже промыли… Или они напугали тебя чем-то, малышка? Или, может, это побочный эффект от новых антидепрессантов… Скажи мне всю правду! Я пойму! Я всегда с тобой, ты же помнишь!

– Я больше не пью антидепрессанты. Меня даже курить больше не тянет, Марк! Хватит искать виноватых вовне! Это моё решение, прими его!

– Нет, они точно тебя как-то одурачили! Ничего! Дай мне время! Я всё выясню и во всём разберусь!

– Марк, давай попрощаемся! Этот разговор меня утомляет. Мне кажется, каждому из нас нужно побыть наедине с собой, чтобы переварить эту встречу.

– Ладно, как скажешь! Я оплачу счёт! – Марк направился к кассе и, рассчитавшись, вышел из заведения.

Аннет побрела домой. Она была расстроена разговором с Марком. Ей не хотелось делать ему больно. Она даже и представить не могла, то всё это время он просто тихо отсиживался где-то в другом конце Арума и думал о ней. Ей не верилось, что он способен признаться ей в собственной трусости. Она думала, он не такой. Но что она, в сущности, о нём знала? Кто были эти Марк и Аннет, которых она помнит? Что их объединяло? Набор клише и стереотипов в голове, набор представлений о том, как должно быть, что такое хорошо и что такое плохо. Но главное, пожалуй, – это их представления о том, что такое вкусно. Тухлая рыба из японского ресторана была единственным блюдом, страсть к которому Марку не разделял. В остальном их вкусы сходились. Марк любил готовить, а Аннет обожала лакомиться его стряпней. Ну, и юмор. Конечно же, их объединял юмор – то, что позволяло ей когда-то выживать. Сейчас в нём просто не было нужды. Сарказм и ирония были щитом, надежно защищающим Аннет от опасностей этого безумного непредсказуемого мира, но сейчас необходимость в этом щите отпала. Аннет перестала воспринимать мир как какую-то недружественную, враждебную среду. Окружающее пространство превратилось для неё в предмет для исследования, во что-то, с чем интересно взаимодействовать без всякого страха получить какие-то неприятные последствия. Аннет была как никогда была рада и самому взаимодействию, и любым его последствиям – ей было интересно наблюдать за тем, как разворачивается перед ней полотно жизни. Она поняла, что раньше, защищаясь от того, что ей не нравится, она добровольно лишала себя и того, что нравится. Поднимаясь к себе, наверх, она замерла перед квартирой Тымока. Ей так хотелось его увидеть! Она нажала кнопку звонка. Через полминуты хозяин уже появился на пороге. Он широко распахнул дверь и самым доброжелательным голосом произнес: «Заходи!».

Они устроились на диване. У Аннет было такое чувство, будто они и не расставались. Теперь, в его объятиях, ей и говорить не хотелось. Казалось, они и так понимают друг друга без слов. Они наблюдали за тем, как солнечные лучи кидают блики на оконное стекло, вместе вдыхали доносящиеся с улицы свежие запахи. Только когда Аннет вдоволь насладилась этой их совместной негой и совместной тишиной, она смогла поделиться с Тымоком своими впечатлениями о посещении Таббара. Он внимательно слушал её, глядя на неё с восхищением.

– Слушай, а почему наше правительство придумало себе такое название – Министерство Глупости? – отойдя от темы, вдруг поинтересовалась Аннет.

– Ну, это своего рода самоирония. Как правительство не назови, всё равно ведь найдутся люди, которые будут им недовольны. Ну, и плюс это напоминание для министров о том, что никто – не идеал и что если ты заметил какую-то глупость в окружающем мире, чтобы понять ее причины, следует поискать ее в себе. Ну, и плюс тут закодирована идея о том, что любое правительство, каким бы они ни было, само по себе глупо. С другой стороны, без правительства ведь тоже не обойтись, если речь идёт об обществе. Лидеры всегда были, есть и будут – так устроила природа, от этого никуда не деться. Анархия – это утопия. Её даже ради эксперимента пробовать не стали. Хотя учёные за закрытыми дверями, конечно, проводят эксперименты. Ну а Министерство пока пытается научиться максимально эффективно выполнять свои управленческую и организационную функции. Пробует, экспериментирует, наблюдает…

– А почему нас называют вассалами?

– Да это тоже что-то вроде шутки, такой прикол, который прижился. Типа чтобы мы не забывали о своём вынужденном «подчинённом» положении. Хотя тут все условно, как ты понимаешь. И вопрос кто кому подчиняется, достаточно каверзный. Вообще, в идеале «пропаганда» выглядит так: Министерство дает нам свободу, а мы – ему. И все вместе мы подчиняемся, а, точнее сказать, не сопротивляемся общим законам мироздания. Но это так называемая готовая схема – продукт иллюзий коллективного ума, с которым приходится считаться, а сырая схема – это то, что мы имеет по факту.

– А как там, в Министерстве вообще всё устроено? Какие-то палаты? Парламент? Дума? Совет? – Аннет продолжала заваливать Тымока вопросами. Если раньше про этих «уродов» там, наверху, она вообще не хотела ничего знать, то сейчас у неё проснулся неподдельный интерес к этим людям. «Там, наверху» – для Аннет это уже было не про них. Они, скорее, где-то тут, рядом, может, даже где-то среди нас. Ей хотелось выяснить, где именно.

– Об иерархии и о том, как там именно всё устроено, широким массам не рассказывают. Министерство считает, что это лишнее. Любой практический насущный вопрос решают в индивидуальном порядке прямо в инфоцентрах. А о «жалобах и предложениях» Министерство и так знает и без всяких жалоб и предложений.

– А сколько их, Министров, мы хотя бы знаем? Или это тоже секрет?

– Ну, есть один главный Министр. И у него, как я понимаю, ещё какие-то замы, но их тоже Министрами зовут. Но всё это, по мнению Министерства, – не нашего ума дела. И вообще, Министр – это инкогнито. Они так с нами играют. Что-то вроде масштабной мафии – мол, Министром может быть каждый. Кто знает, может, это твой сосед…

– Я была бы не против, если бы ты оказался Министром… – промурлыкала Аннет, нежно потеревшись своей щекой о щеку Тымока.

Ты мне льстишь, дорогая! – рассмеялся он и чмокнул её в нос. – Я бы не смог скрывать от тебя такую правду.

– А Министру что, приходится скрывать?

– Я думаю, его ближний круг в курсе… но так просто в этот круг не попасть. Хотя… может, он вообще отшельник. Или монах… Представляешь?

– Не представляю! Интересно, какие отношения у Министра с Энтропиусом? И откуда они вообще оба взялись? С Энтропиусом так интересно было общаться, но я ничего не успела о нём толком узнать… Может, Энтропиус и есть Министр? Мне кажется, он достаточно мистичен и загадочен, вполне бы подошёл на эту роль.

– Не знаю, Аннет, тебе виднее. Ты познакомилась с Энтропиусом, на это не все решаются. И не все способны вообще этой встречи добиться. Так что ты у нас – уникум. А что касается того, откуда они взялись… их породила жизнь, если коротко. Это обычные люди, у которых просто в свете последних событий открылись какие-то необычные способности.

– Так, так… поподробнее… – Аннет высвободилась из объятий Тымока и теперь смотрела на него в упор, ожидая дальнейших объяснений.

– Сложно сказать. И ещё сложнее быть достоверным. Понимаешь ли, Аннет, моё видение вопроса складывается из того, что я слышал в инфорцентре, того, о чем говорят люди, и того, что я могу считать, подключаясь к нейросети. Не то чтобы эти данные как-то сильно разнились, просто они неполные, они такими и не могут быть в принципе. Мне приходится накладывать картинку одну на другую и потом ещё достраивать недостающие элементы у себя в голове. Но раз уж тебя так интересуют сведения, которыми я располагаю… В общем, я думаю, Министром каким-то образом – точнее, не каким-то, а самым естественным и натуральным образом – во время Перехода стал человек, который в моменте максимально соответствовал критериям современности и своевременности. То есть, грубо говоря, запрос, внутренний триггер такого человека по максимуму совпал с коллективным запросом. И потенциал этого человека оказался достаточным для того, чтобы как-то справится с тем, что произошло после того, как жизнь нажала на гигантский спусковой крючок. Этакий герой нашего времени…

– Очень интересно! Можешь привести какой-нибудь пример для наглядности?

– Хорошо, давай для наглядности возьмем детей в детском саду. Вот представь: в один день в садик завозят какую-то новую невероятную игрушку, о которой дети даже раньше никогда не слышали. Она сильно отличается от того, с чем они привыкли играть. Может, это какой-то робот с кучей кнопочек и функций или даже робот, который умеет показывать фокусы. С ним все хотят поиграть. Все хотят нажать на кнопочку самостоятельно и посмотреть, что произойдёт. Но все сразу, одновременно они не могут получить доступ к игрушке, им приходится вставать в очередь. Но малыши не могут ждать, каждому из них не терпится получить свою порцию удовольствия. И вот те, которым не удается подержать игрушку в руках, начинают капризничать и плакать. Малыш, который сокрушается сильнее всех, плачет от досады, надрываясь, позабыв обо всех нормах и приличиях, и становится избранным. Он максимально искренен в своей этом проявлении, он не пытается манипулировали и привлекать к себе внимание, он не пытается такими образом добиться своего – он просто отпускает свои эмоции. Траектория его эмоций такая: достигая своего пика, они идут на спад. То есть они, эмоции, в этом случае выполняют свою естественную, природную функцию – регулируют баланс в организме. Малыш не продолжает плакать, видя, что его начинают жалеть. Он успокаивается – но не потому, что добился своего (игрушка в этот момент может всё ещё находиться у другого ребенка), не потому что перетянул на себя одеяло, а потому что выпустил свою боль, помог себе, уберег себя от перенапряжения. Остальным детям, которым не досталась игрушка, тоже хотелось поплакать, но они не сумели себе это позволить – потому что плакать – нехорошо, потому что потом их будут дразнить плаксой, потому что их сочтут жадными и т.д. Дети, конечно, не мыслят такими категориями и не отдают себе отчёта в своих мыслях, не анализируют то, как мысли связаны с чувствами и действиями. Но на уровне подсознания происходит именно то, что я только что описал. Получается, наш плакса, показавший другим путь своим примером, становится мессией. Хотя, конечно, всегда найдутся те, кто в его поведении усмотрят именно манипуляцию и перетягивание одеяла на себя. А также те, кто будет размышлять о том, какой смысл был во всей этой истерике, если малыш всё равно не получил игрушку.

– Я как раз ко второй категории отношусь! – рассмеялась Аннет. – Разве нет способа всем вместе насладиться игрушкой? Может, воспитательница, к примеру, могла бы для начала продемонстрировать всем её возможности. А потом, к примеру, устроить какой-то розыгрыш, чтобы определить очерёдность доступа. Или объяснить детям, что игрушку получат все, что не надо по этому поводу переживать. Ну, или ещё лучше – заказать на всех таких же игрушек, а если это невозможно, отказаться от игрушки вовсе.

– Всё это – теория, она же идеализация. Ты пытаешь решить вопрос сверху, в то время, как вопрос этот может быть решен только изнутри. Жизнь всегда будет подкидывать людям яблоки раздора, от этого никуда не деться. Розыгрыш – это соревнование, порождающее конкуренцию. Там, где есть оценка и критерии для неё, всегда будет и несогласные с этой оценкой. То, что очередность будет определяться не случайно, а с помощью соревнования, только обострит чувство несправедливости у тех, кому игрушка не досталась. То есть так мы добьемся лишь обратного эффекта. А что касается «объяснить» и «не надо переживать» – ты сама-то в это веришь?

– Блин, только сейчас поняла, что сморозила! Вообще-то меня всегда дико бесили люди, которые пытались объяснить, что не надо переживать. Особенно, когда речь шла о моей депрессии. Неужели кто-то правда думает, что фразы типа «не грусти», «не стоит волноваться», «это всё ерунда, оно того не стоит» действительно работают? Эм, видимо, да… Вот я сейчас, когда предлагала такой вариант, действительно же верила. Забавно! Мне просто хотелось найти какой-то вариант решения проблемы. Казалось бы, такая простая задачка, даже элементарная, утрированный пример – а выхода нет.

– Выход есть. Только вот найти его могут лишь сами дети, а никак не сторонний гипотетик-теоретик. Фишка в том, что чтобы выход найти, придётся столкнуться с неприятными эмоциями. А у нас же до недавних пор как было? Неприятные эмоции – это фу! Не комильфо… Вот все и стремились свести их к минимуму и в этих попытках дошли до абсурда, решив, что можно и вовсе сделать их стремящимися к нулю. Только вот избавиться от неприятных эмоций, не избавившись заодно и от приятных, невозможно. Потому результат получился ровно противоположным. Вот даже ты сейчас, ища выход из ситуации, пыталась сделать жизнь гипотетических детей легкой и безоблачной, лишенной любого дискомфорта. А твоё желание объяснить им с помощью воспитательницы, что не стоит переживать – это попытка борьбы с несправедливостью. И вот тут-то и кроется корень проблемы – в том, что эта несправедливость уже существует в твоей голове. Что такого в том, что создается очередь из желающих? В том, что доступ к игрушке получается сначала одни, а потом – другие? Что одному она достается первым, а другому – вторым, а кому-то – так и вовсе последним? Это не несправедливость, это всего лишь жизнь.

– Вот знаешь, слушаю тебя – и вроде бы всё логично, всё так и есть. Но внутри себя я всё равно не могу с этим смириться. Все хотят игрушку одинаково. Все равны. И почему же в итоге кто-то играет с ней первым, а кто-то – последним?

– Все хотят игрушку одинаково – с чего ты это взяла? Они же не роботы, они же не из инкубатора. В случае, когда игрушку просто протягивают на встречу толпы, первым её получает тот, кто оказался быстрее, среагировал более оперативно, опередив остальных. И эта реакция могла сработать только при условии наличие однозначного и довольно сильного желания заполучить игрушку в своё распоряжение. Все равны – это ещё смешнее! Как раз-таки наше восприятие, вызванные им реакции и действия и образуют пропасть между нашими возможностями. И это нормально. Более того – это естественно. Так задумала природа. Равенство существует только как концепция в умах людей, это не более, чем условность. Условность довольно функциональная и даже полезная, она становится опасной, когда её пытаются возвести в статус непреложной истины. Впрочем, так случается со всем, что люди пробуют отнести к этой категории. Если истина непреложна, это уже не истина.

– Да, согласна! Посещение храма истины меня в этом убедило.

Раньше Аннет раздражали умничанья Тымока, теперь же они её восхищали. Она разговаривала с ним, а чувство было такое, что она разговаривает сама с собой. Она наконец поняла, что значила фраза её терапевтки – «бережно к себе относится». Раньше Аннет думала, что речь идёт о том, чтобы каким-то образом себя приструнить – убедить ходить в тренажёрку в то время, как тебе хочется поплотнее набить желудок, чтобы взять лишний день больничного, зная, что потеряешь в деньгах, чтобы иногда позволить себе то, что тебе не по карману. Теперь же она поняла, как далеки были её представления о бережности к себе от её нового понимания вопроса. Сейчас «бережно к себе» для неё – это, в первую очередь, принятие, отсутствие самокритики. Раньше Аннет гордилась тем, что склонна к самоиронии, но совершенно не учитывала то, что основой этой самоиронии была самокритика.

Сейчас же, лишившись составляющей в виде самобичевания, её самоирония вышла на качественно новый уровень. Она научилась смеяться над собой без желания себя проучить, унизить или как-то наказать. Соответственно, это её внутреннее переформатирование сказалась и на отношении к окружающим. Они перестала видеть в них врагов. И удивительным образом перестала считать, что каждый встречный-поперечный считает своим долгом усомниться в ней, обесценить или заставить нервничать. Сейчас она понимала, что всё это были её проекции. Раньше бы она сказала так: «Нет! Это все их проекции! Они видят во мне то, чего во мне нет! Их представление обо мне искажено и не соответствует действительности!», а сейчас она видела, что проекции окружающих возможны только при условии наличия проекций в собственной голове – четких и нерушимых представлений о самой себе, об окружающем мире и других людях. То есть наличие в голове тех самых непреложных истин, о которых говорил Тымок, и порождает то, что она привыкла называть «их проекциями».

Аннет чувствовала, что обретает свободу, расширяет свой обзор, меняет угол восприятия. Она была благодарна Тымоку, самой себе, своему опыту и новомирью. И даже Министру! Министра она сейчас так и вовсе боготворила! Это ведь с его позволения, а, может, даже и подачи, появились все те прекрасные места, в которых она побывала – храм Истины, Идеалия, Таббар. Получается, министр оказался самый честным и истовым в своих проявлениях человеком на момент Перехода. Человек-неразрешимая проблема и человек-её решение в одном лице, человек на злобу дня, олицетворение всего общества, поколения, системы. Кто же он? И в чём был его затык? Аннет так увлекали размышления на эту тему, что она даже забывала о том, что находится с Тымоком. Впрочем, Тымок совершенно спокойно относился к её «отсутствию». Он продолжать быть с ней рядом, не требуя от неё внимая, и спокойно занимался своими делами.

«Ну, какой же у нас бич нашего времени? Чем страдала критическая масса людей в старом обществе? Что так сильно у нас наболело, что спровоцировало квантовый скачок, Переход? Ненависть? Недоверие? Разделение? Как всё это назвать? Как выразить одним словом? Там ведь должна была быть какая-то история, какая-то ситуация! Страсть как интересно об этом узнать!» – думала Аннет. Ей хотелось бы познакомиться с Министром, узнать его. Она больше не преследовала цели отомстить, восстановить справедливость, собрать компромат. Министр теперь был ей глубоко симпатичен. И познакомиться с ним ей хотелось из чистого любопытства – просто потому что этот человек казался ей глубокой, неординарной личностью.

«Интересно, сколько ему лет?» – задавалась вопросом она. Почему-то глава государства представлялся ей ровесником, этаким харизматичным, но довольно скромным лидером. В её представлении он обладал красотой и магнетизмом – но не кукольной, глянцевой красотой, а какой-то такой завуалированной, неочевидной красотой – такой, которую могут разглядеть только ценители. Была в нём какая-то порода, шарм, а в них – сексуальность и притягательность. Аннет так четко представила себе его образ, что даже испугалась. «А что, если я подключилась к нейросети и считала из пространства его портрет? Хотя нет, такого не может быть. Наверняка, подобные данные каким-то образом скрыты и зашифрованы. Если бы все так легко могли получить к ним доступ, во всей этой мистификации не было бы никого смысла. Или… может, портрет показали только мне? Только я смогла его увидеть? Хотя… с чего бы это вдруг? Что во мне такого особенного и исключительного? Впрочем, особенное и исключительное ведь есть в каждом. Что если моё – это видеть то, что скрыто от всех остальных?» – от этих мыслей по коже Аннет поползли мурашки.

Она вообразила, как встретилась с Министром. И тут её фантазия понеслась вперёд как локомотив. Девушка живо представила, как быстро они смогли бы найти общий язык, как легко им удалось бы сблизиться. Какой бы у них получился усус! Аннет плавилась от блаженства, представляя себе это взаимодействие. Соединившись с Министром, она соединилась и с той силой великой трансформации, которая была ему доступна. Она как будто бы сама стала частью высшей формы проявления жизни, как будто стала стрелой на векторе изменений, носом корабля, рассекающим безбрежных просторы мирового океана – океана мироздания, океана приключений, океана историй. Ощущения были такие сильные, что почти не отличались от тех реальных, которые ей довелось пережить вместе с Тымоком. Аннет сидела на диване с довольной улыбкой и вдруг поймала не себе взгляд приятеля с хитрым прищуром.

– Ты чего такая довольная? – спросил он.

– Да так, просто… – растерялась Аннет. Что-то врать, утаивать что-то от Тымока ей не хотелось. В то же время и признаваться в своих фантазиях она была не готова. – Знаешь, я, пожалуй, пойду. Загляну к тебе позже! – бросила она.

Она вышла на улицу. Ей захотелось пройтись по району одной – то ли для того, чтобы развеяться, а, может, и для того, чтобы получить извне какую-то подсказку, какой-то знак. Может, поблизости есть ещё какой-нибудь какой-нибудь музей или даже театр, о котором она ещё не знает? Всё это можно было бы запросто выяснить, обратившись в инфоцентр. Но Аннет хотелось научиться пользоваться внутренним навигатором, подключаться к всеобщей нейросети.

Она бесцельно гуляла по центру до самого вечера, заглядывала в витрины магазинов, разглядывала лавки ремесленников! Сколько красоты её окружает! Она даже и не представляла, что за время правления Министерства появилось столько всего нового! Люди массово стали заниматься творчеством. Кто-то рисовал картину, другие делали игрушки, третьи – керамику. Декор, цветочные композиции, украшения – от всего этого было не оторвать взгляда. Каждую из вещиц можно было разглядывать часами. В каждой чувствовалась душа создателя. Все эти работы были так не похожи друг на друга, так оригинальны, что Аннет стало даже смешно, когда она вспомнила, что раньше думала о том, что у неё есть какое-то представление о вкусе и стиле. То, что раньше она называла вкусом и стилем, было, по сути, суррогатом, дешёвой подделкой, сфабрикованной усилиями сотни тысяч маркетологов. Раньше она видела только внешние формы и оболочки тех или иных предметов, а сейчас она видела их суть, видела живой оголенный нерв, пульсирующую энергию в каждом из произведений мастеров.

То, что ей открывалось, её завораживало. Она подумала, что с такими талантливыми людьми вокруг даже никакие музеи искусств не нужны. Самое лучшее искусство – то, что рождается прямо на твоих глазах, в этот самый момент, здесь и сейчас. Искусство – это не история, искусство шагает в ногу со временем и даже в каком-то смысле его опережает, предвосхищает. И именно поэтому оно и умудряется быть вне его. Искусство – эта глаза художника, которые смотрят прямо на тебя, и в них отражается и прошлое, и будущее. Кажется, сегодня Аннет впервые по-настоящему прониклась любовью к искусству. Ей и самой даже захотелось что-то сотворить, правда, она пока ещё не могла понять что.

Глава 11. Маньяк

В прекрасном расположении духа она брела домой. Было уже поздно, когда она зашла в подъезд. Когда дверь за ней захлопнулась, Аннет услышала какой-то звук, доносившейся со стороны подвала. Она подумала, что это крысы. Но когда темная фигура отбросила тень и стала приближаться к ней, она поняла, что ошибалась. Аннет вздрогнула и замерла на месте. Ей вспомнились жуткие картинки из прошлого. Она хотела бы бежать, знала, что должна дать дёру, но не могла сдвинуться с места. У неё не было паники, точнее паника была, но какая-то подавленная, как будто бы сохранившаяся в виде остаточного файла. Аннет была, скорее, отстранённым наблюдателем с холодным взглядом, нежели непосредственным участником событий. «Чему быть, того не миновать!» – пронеслась мысль в её голове. Это была не обречённость, а какое-то тихое смирение, отсутствие протеста. Несмотря на то, что у Аннет было нехорошее предчувствие, она испытывала какое-то противоестественное доверие к происходящему. Когда тень к ней приблизилась и она смогла рассмотреть лицо караулившего её незнакомца, она с облегчением выдохнула.

– Марк! Как ты меня напугал!

– Я тебе звонил! Включалась переадресация. Потом ходил в инфоцентр, чтобы взять твои новые контакты. Там меня заверила, что ты по-прежнему доступна по старому номеру. Неувязочка какая-то получается! – прохрипел Марк. Он был взбудоражен и выглядел немного безумно.

– Марк, я, правда, не знаю, как так получилось. Я не меняла номер. Но звонки от тебя мне не поступали. Что ты хотел?

Этот вопрос разозлил Марка.

– А ты догадайся! – проревел он. Аннет никогда ещё не видела его в таком состоянии. Он вообще всегда был спокойным как танк, умел сохранять хладнокровие в любых ситуациях. – Я соскучился! Я пришёл к тебе! Ты мне нужна! Давай мириться! – выдавил из себя он, сделав паузу.

– Так мы вроде и не ссорились… – произнесла Аннет.

– Ну, раз ты так думаешь, вот и отлично! Поднимемся? – предложил Марк.

– Хорошо. Только давай недолго. Я вообще-то собиралась скоро уже ложиться спать.

– Как скажешь!

Они поднялись наверх, в квартиру Аннет, в квартиру, которая когда-то была их семейным гнездом.

– Как я скучаю по этому месту! По нашему уюту, по вечерам с тобой! Знаешь, я даже готов сюда вернуться, обратно к тебе переехать. Чёрт с ней, с работой! Найду что-нибудь поближе к дому или попрошусь на удалёнку. Мы решим вопрос. Я готов на всё, чтобы тебя вернуть!

– Марк, так, как раньше, уже не будет. Пока тебя не было, со мной много чего произошло. Той Аннет, которую ты знал, больше нет. Вернуть ничего не получится.

– Что они с тобой сделали? Тебе кто-то угрожал? Я понимаю, пока меня не было, тебе, наверное, было страшно и одиноко. Ты имела полное право искать поддержку в ком-то другом. Знаешь, я подумал, я даже готов простить тебе измену. Ну, ошиблась, оступилась, с кем не бывает. В конце концов, я сам виноват, что так долго не появлялся. Мы оба были не правы. Давай просто забудем об этом и начнем всё с чистого листа?

– Мне кажется, за неделю с небольшим я прожила куда больше, чем за всю свою предыдущую жизнь. Столько событий, столько эмоций, впечатлений, перемен! Я теперь другая. Я только начала знакомиться с собой, узнавать себя. Мне стало интересно жить. Не страшно, не боязно, не тревожно, а интересно, понимаешь? Оказывается, это так увлекательно… Мне теперь не нужно жилетка. Мне не нужна поддержка и опора, мне не нужен этот костыль. Я теперь могу… сама. Я справляюсь! Понимаешь, впервые я сама со всем справляюсь! Переношу, вывожу… Жизнь меня больше не пугает.

– Жилетка? Костыль? Так ты меня воспринимаешь? Хочешь меня унизить? Наказать? Говори что угодно, я всё понимаю: в тебе говорит обида. Видишь, не зря же мы с тобой на парную терапию ходили. Я уже научился считывать завуалированный смысл твоих посланий!

– Жилеткой и костылём ты был раньше, только я тогда тебя так не называла. И ни за что бы самой себе в этом не призналась… Я только недавно поняла, кем ты на самом деле для меня был. Ты прав насчёт завуалированного смысла: раньше я очень любила все эти игры, недосказанности, тайные послания и «догадайся сам». Но сейчас всё иначе. Я говорю ровно то, что действительно имею в виду.

– Девочка моя, я так тебя люблю! Называй меня как хочешь. Называй себя как хочешь – новой, старой. Я готов всё это принять. Скажи мне, что я должен сделать, чтобы ты меня простила?

– За что мне тебя прощать? У меня нет никакой обиды. То, что я пытаюсь до тебя донести – так это то, что мы больше не можем быть вместе. Я тебе за всё благодарна. Я очень тепло к тебе отношусь. Но наша история закончена – по крайней мере, она больше не может существовать в том виде, в котором она существовала. Сумеем ли мы начать новую… – я так не думаю, не уверена в этом. Если хочешь, мы можем продолжать общаться, но без всяких притязаний с твоей стороны. Ты мне дорог, я не хочу тебя терять, но мы не можем продолжать отношения в старом формате.

Марк приблизился к ней и хотел было погладить её по голове, но Аннет увернулась. Раньше, когда они ссорились, уладить конфликт ему зачастую помогал физический контакт. Аннет частенько спорила с ним специально, чтобы воспламенить их страсть. Ей нравились их бурные примирения в постели, которые происходили после ссоры. Марк был уверен, что и в этот раз своими возражениями она добивается того же.

– Иди ко мне, моя девочка! Ты хочешь, чтобы я тебя пожалел или отругал за твое негодное поведение? – игривым тоном произнес Марк и заключил Аннет в свои стальные объятия.

– Марк, пожалуйста, прекрати! – вырвалась из его оков девушка. – Я не знаю, как ещё тебе объяснить! Старые схемы больше не работают! Не трогай меня! – Аннет не выдержала давления и сорвалась на слёзы. Она чувствовала себя бессильной. Поведение Марка было ей понятно. Она видела мотивы его поступков и легко могла себе их объяснить. А вот договориться с бывшим мужем и объяснить ему, что теперь он имеет дело с совершенно другим человеком, ей было не под силу. Старая Аннет легко бы нашла нужные слова. Старая Аннет умела ловко манипулировать чувствами партнёра, добиваясь от него тех действий, которые ей были нужны. А новая… новая понятия не имела, как достучаться до Марка. Бывшего мужа протест Аннет только раззадорил. Он бросился в атаку: нагнал забившуюся в угол девушку, прижал её к стенке и начал медленно целовать её лицо. Аннет оторопела. Она отказывалась верить в то, что происходит. Раньше подобные выкрутасы Марка чётко укладывались в заданную ей же амплитуду их сексуальных игр, а то, что происходило сейчас, вообще выходило за любые рамки и границы её понимания. Марк продолжал действовать по старому проверенному шаблону, нагло игнорируя тот факт, что его партнёрша больше не хочет им пользоваться. Аннет стало страшно. Она вспомнила маньяка – того, который напал на неё, когда она была ещё совсем молодой девушкой. Он, как и Марк, наверное, тоже жил где-то в своей реальности, был оторван от действительности. Но разве это хоть как-то его извиняет, искупает его вину? Аннет вспомнила в подробностях тот день.

Маньяк напал на неё в лифте. Она не успела доехать до своей квартиры два этажа. Он просунул ключ между дверей, пытаясь их раздвинуть, и лифт застрял. Кнопка вызова диспетчера уже давно не работала, и он, похоже, прекрасно об этом знал. Сердце Аннет сжалось в комочек, когда довольный тем, что его план сработал, незнакомец повернулся к ней. Его глаза сверкали безумием. Она поняла, что попала в безвыходное положение.

– Девушка, вы мне понравились. Я приглашаю вас на романтическое свидание! – произнёс он, глядя на неё в упор.

Она не знала, как реагировать. Замереть? Кричать? Звать на помощь? Напасть на него первой? Она боялась его спровоцировать, боялась усугубить своё положение.

– Мне нужно домой! Меня дома ждут! У меня папа очень строгий. Он – военный! – соврала Аннет, пытаясь растянуть время и припугнуть маньяка тем, что он может быть пойман.

– Ты уже большая девочка! Тебе не нужно разрешение родителей. Обещаю тебе: никто не узнает, что мы тут с тобой немного пошалили. Это будет нашей тайной – мужчина, похоже, не собирался терять время на разговоры. Он ослабил ремень на джинсах и начал расстегивать ширинку. Аннет хотела кричать от ужаса, но из горла вырывался лишь сдавленный хрип. Маньяка это только раззадорило. Он двинулся к Аннет и, навалившись на неё всем весом, одной рукой схватил её за горло, а другой плотно закрыл её рот и нос. Аннет думала, что потеряет сознание от удушья, однако обуявший её ужас заставил ее действовать. Она с размаху врезала коленкой мужчине между ног. Он зажмурил глаза и отшатнулся. В этот самый момент двери лифта распахнулись прямо между этажей, и Аннет, не помня себя от страха, выпрыгнула из шахты на лестничную клетку. Она бежала вверх, сверкая пятками, параллельно нащупывая ключ в кармане. Сердце её бешено колотилось. Его стук заглушал все остальные звуки и мешал ей понять, гонится ли за ней нападавший или нет. Пока она дважды поворачивала ключ в замочной скважине, ей казалось, что время тянется вечно. Руки её не слушались и тряслись мелкой дрожью. Ноги подкашивались. Когда дверь всё же открылась, она тут же забежала внутрь и резко её захлопнула, заперев на щеколду и все замки. Она боялась смотреть в глазок, и только осторожно прислушивалась к звукам в подъезде, сидя на корточках в коридоре. Ей показалось, что лифт уехал вниз, а потом хлопнула входная дверь. Никаких движений на лестничной клетке не наблюдалось. Она сидела в напряжении у двери где-то с полчаса, карауля маньяка, который, как ей казалось, мог её выследить и в любой момент за ней вернуться. Потом она на подкашивающихся ногах дошла до кухни, заварила себе чаю и хлопнула стопку коньяка.

Ей хотелось плакать, рыдать, разразиться слезами, но она не могла. Она пребывала в каком-то ступоре. Она знала, что мама вернётся только утром. Что она ей скажет? Мать растила её одна. Из-за того, что денег в семье всегда не хватало, родительница частенько брала ночные смены в больнице, где работала медсестрой. За них больше платили. Мать копила деньги на подготовительные курсы для дочери. Она хотела, чтобы Аннет смогла получить хорошее образование, найти приличную работу и получше устроиться в жизни. Аннет, конечно, была ей за это благодарна. И вообще, она жалела маму, понимала её. Но сейчас, когда мама так была ей нужна, её не было рядом. Аннет с самого начала знала, что её нет дома. Что никто её не спасет, и никто ей не поможет. Знай она, что мама рядом, она бы, может быть, так бы не испугалась. Если бы мама была бы дома, она смогла бы ей всё рассказать. Мама бы пожелала и успокоила. А теперь… что теперь?

Посмеет ли она потревожить мать своими печальными новостями? Мама ведь себе этого не простит… Да и вообще взбунтуется. Весь город на уши поставит, чтобы найти маньяка и наказать его по заслугам. Если мама узнает, дело получит огласку. Хочет ли Аннет этой огласки? А вдруг маньяк успеет её найти, прежде чем его поймают? Если он узнает, что она сообщила в полицию, он разозлится и захочет отомстить. А люди? Что скажут люди? К ней ведь теперь навечно прилипнет ярлык «жертва маньяка». Да и мама её больше никуда одну не отпустит! Как же она будет с мальчиками гулять? Ходить на тусовки? Если мама узнает, она будет держать её в ежовых рукавицах. Раньше мама работала начальницей большего медицинского склада, где её за крутой и суровый нрав звали генеральшей. Если у мамы появится свободное время, все свои замашки командира она будет реализовывать в отношениях с дочерью. Аннет знала, как строга мать бывает с подчинёнными, и вовсе не хотела становиться одним из них. Она решила пока ничего не говорить родительнице.

В ту ночь ей снились кошмары. Подсознание против её воли рисовало картины альтернативной реальности. Во сне маньяк сумел завершить свое грязное дело. Он задрал на ней юбку, заломил ей руки и стал насиловать. Он держал её так крепко, что она не могла пошевелиться. Его стальная хватка и быстрые, бесцеремонные и уверенные действия не давали ей никакой возможности повлиять на ситуацию. Аннет чувствовала, как проваливается в безбрежную свинцовую пропасть, понимая, что теряет контроль. У неё не оставалось даже малейшей иллюзии спасения. И в этот самый момент, момент полнейшей беззащитности, момент сильнейшей уязвимости, у неё внутри как будто перегорели какие-то транзисторы. Напряжение достигло максимального предела, а затем сменилось неожиданным и приятным расслаблением. Аннет будто бы разлетелась на кучу мелких частиц. Это был оргазм. Да не просто оргазм, а самый сильный и мощный оргазм в её жизни. Аннет охватил ужас, когда она это поняла. И в тот же момент она проснулась. Соитие с маньяком было всего лишь сном, а вот оргазм был вполне реальным. У Аннет всё еще сводило мышцы «там». Она отказывалась в это верить. Как такое возможно? Какая мерзость! Какая пакость! Какой стыд!

С утра она не нашла в себе силы не то чтобы рассказать маме о нападении, но даже посмотреть ей в глаза. Только вечером, договорившись с подружкой о том, что останется у неё ночевать, она позвонила родительнице, чтобы у неё отпроситься. Неделю она жила у одноклассницы. За это время она успела приобрести перцовый баллончик и отрепетировать свои действия в случае повторной встречи с маньяком. Она обошла все отделения полиции в округе, но нигде не увидела знакомое лицо среди портретов подозреваемых и разыскиваемых. Её мучали угрызения совести. Она понимала, что должна подать заявление, но не могла найти в себе силы это сделать. Мать будет ругать её за то, что она не сообщила ей об этом сразу. Да и вообще после своего нечаянного ночного оргазма Аннет чувствовала себя распутницей и грязной девкой, она испытывала стыд и вину. Что за неправильная реакция! Какое подлое предательство от собственного организма! Аннет не могла никому рассказать о случившимся, но и молчать она тоже не могла. Она предупредила всех своих знакомых и подружек, чтобы те были осторожнее, потому как в городе орудует маньяк. Она придумала целую легенду – что эту информацию она получила от одного знакомого, который работает в полиции. Маньяк, мол, очень страшный и опасный, и сейчас идет секретная спецоперация по его поимке. СМИ о ней не сообщают, чтобы не спугнуть преступника и не потерять его след. Аннет казалось, что таким образом она нашла для себя некий компромисс: вроде бы всех предупредила об опасности, но в то же время сохранила свою страшную тайну.

Она с энтузиазмом рассказывала приятельницам о том, как те могут себя спасти себя при встрече с маньяком. Аннет даже успела отработать несколько приемов из ушу, которым обучала всех заинтересовавшихся девчонок. Ещё она советовала им всегда носить ключи в кулаке и быть готовой в любой момент выколоть ими глаз. А в карман, учила она, лучше положить какой-нибудь аэрозольный дезодорант, которым, если что, можно брызнуть в глаза насильнику и выиграть время. Вся эта «просветительская» деятельность её успокаивала: Аннет чувствовала, что выполняет свой гражданский долг.

Сама она с тех пор всегда просила кого-то из парней проводить её, а после того, как поступила в университет, переехала в общагу в другой части города и более-менее успокоилась. Того мужчину, который на неё напал, она больше никогда не видела. Она так и не услышала о нём впоследствии. Мысль о том, что встреча с ней была единственным эпизодом, первым и последним в его преступной биографии, её успокаивала, с одной стороны. А, с другой, вызывала повышенную тревогу. Аннет не понимала, как же так могло получиться, что она, именно она, заставила его проявить агрессию. Она утешала себя мыслью о том, что она просто очень удачно с ним расправилась. Что, получив от неё отпор, он испугался и прервал свою нездоровую карьеру, так толком и не успев её начать.

И всё же этот случай не давал ей покоя всю её оставшуюся жизнь. Самый жутким было даже не само нападение, ни трусливое молчание, которое Аннет не могла себе простить, а оргазм, то удовольствие, которое она получила от изнасилования во сне. Аннет никому об этом не говорила. На сессии у терапевтки, вспоминая события прошлого, она всё время искажала эту историю. Аннет уверяла, что изнасилование-таки было, вдохновенно описывая свой сон. Спустя годы, она до сих пор могла вспомнить его во всех деталях. Вот только конец в её рассказе всегда был другим. Она уверяла врача, что во время проникновения испытывала исключительно страх, ужас, отвращение и отторжение. Терапевтка ей верила, да и сама Аннет после того, как прокрутила эта отредактированную историю у себя в голове более сотни раз, уже и сама была убеждена в том, что именно так всё и было. В работе со специалистом Аннет смогла раскрыться. Она рассказала о молчании, о том, как жалела маму и боялась её расстроить, о том, как боялась наказания. И вроде бы все ей удалось отрефлексировать, даже принять в какой-то степени. Чтобы избавить от вины за своё молчание, терапевтка посоветовала сделать каминг-уат, рассказать спустя годы об инциденте. Аннет даже на это согласилась. Она с вдохновением накатала пару постов в «Фейсбуке». В них, конечно, было не слишком много деталей, но главное – мысль о том, что виноват всегда только преступник, но никогда не жертва – Аннет удалось донести. Этим она и успокоилась. Ей нравилось, что её заметки вызывают эмоциональный отклик у аудитории. Она чувствовала себя очень смелой и ответственной. Своими публичными признаниями ей удалось искупить вину за многолетнее молчание. А мама… мама так ничего и не узнала. Маму Аннет решила поберечь. Хорошо, что она не пользуется «Фейсбуком».

Оказавшись зажатой в лапах Марка, Аннет поняла, что её отношения с мужем были, по сути, бесконечным проигрыванием той ситуации, бесконечными попытками закрыть некий гештальт. Все эти ссоры и следовавшие за ними примирения с долей напористости, нахрапа и неизменной потерей контроля со стороны Аннет были всего лишь попыткой воспроизвести тот самый нежданный-негаданный стыдный ночной оргазм. Аннет нравилось, что Марк с готовностью ей подыгрывает. Но всё же повторить тот «успех» им никогда не удавалось. Аннет не хотелось, чтобы Марк думал, что она – извращенка. Поэтому время от времени Аннет включала режим голубков, и они занимались сексом нежно и трепетно, без всяких грубостей и любого, даже малейшего намека на насилие. В глазах Марка Аннет представлялась себе этакой искушенной львицей, открытой к экспериментам и любящей разнообразие. Благо Марк, слышавший историю об изнасиловании десятки раз, никогда не пытался увязать мазохистские предпочтения Аннет с тем её опытом. Более того, он умело делал вид, что садо-мазо игры время от времени – это целиком и полностью его инициатива. И вообще, «это нормально, здорово, современно», как он говорил. И «то, что доставляет удовольствие обоим партнерам и не мешает окружающим, – нормально». Аннет и сама с готовностью верила в эту легенду. И только сейчас у неё, наконец, открылись глаза, она смогла увидеть свое прошлое с иного ракурса.

Раньше она была искренне убеждена, что любит Марка. А сейчас она со всей очевидностью увидела, что она всю дорогу всего лишь умело использовала его для удовлетворения собственных нужд. Он был некой заплаткой, которой она пыталась залатать дыры в своей душе. Но дыр этих было так много, что душа уже давно превратилась в одну большую сплошную чёрную дыру. Аннет боялась этой бездны, боялась провалиться в эту безбрежную пропасть, и потому ловко обманывала себя все эти годы, отгораживаясь отношениями с Марком от себя самой. Он был её щитом, щитом, защищающим её от столкновения с правдой – неуютной, мрачной, печальной, противной и неприятной. Только сейчас Аннет оказалась готовой заглянуть в этот мрак. И чем больше она в него всматривалась, тем менее отталкивающим он становился. Её взгляд внутрь себя рассеивал свет в тех потаённых уголках её души, куда она так боялась заглянуть. От всех этих осознаний ей вдруг стало так легко. Так вот зачем нужно было появление Марка, вот зачем нужен был их конфликт, его агрессия и её страх. Всё это были элементы, необходимые для создания нужной химической реакции. Вся цепочка событий этого вечера вела её к тому, чтобы столкнуться-таки с тем, чего она избегала. В тот момент, когда Аннет узнала правду о себе, поняла мотивы и логику своих поступков, её перестал интересовать маньяк. Маньяк, которого она винила во всех своих бедах и несчастьях. Маньяк был всего лишь пешкой в игре, в которую Аннет играла сама с собой, передвигаясь по шахматной доске жизни.

Движение мысли отразилось на её лице. Аннет вдруг расслабилась, обмякла, перестала сопротивляться напору Марка. Она смотрела на него глазами, полными благодарности. Марк, почувствовав это, тут же ослабил свою хватку. Он как будто бы очнулся от помешательства, пришёл в себя. Он снова стал тем добрым, ласковым и понимающим мужем, каким она его помнила.

– Прости меня! – произнёс бывший. – Я, пожалуй, пойду! – Марк как будто бы резко потерял интерес к происходящему. Он растерял весь свой запал, а вместе с ним все доводы, слова и аргументы.

Аннет хотелось как-то приободрить его, сказать какие-то приятные слова, может, даже дать напутствие. Но она поняла, что всё это – просто лишнее. Она чувствовала, что сейчас, под конец встречи, они сумели сонастроиться, уловить настроение друг друга. Они как будто бы общались без слов. Раньше Аннет непременно решила бы удостовериться в своих догадках и стала бы прояснять ситуацию в попытках прийти к какому-то консенсусу и расставить все точки над i. Сейчас же она понимала, что попытки рассмотреть магию под микроскопом убивают всю магию. Она училась выдерживать молчание и наслаждаться красотой момента, училась довольствоваться зыбкими и хрупкими постулатами неопределённости. Однако определённости в этой неопределённости было гораздо больше, чем в той материальной, грубой, выраженной в словесной форме и закрепленной договоренностью сторон определённости, к которой она всегда стремилась раньше.

Вскоре Марк ушёл, на прощанье обняв её своим взглядом. Аннет осталось с ощущением, что Марк тоже всё понял, каким-то невероятным образом считал её обновленные настройки. Может быть, он сам этого пока ещё не понял. Архивный файл был успешно им скопирован, но пока ещё не распакован. Аннет с чувством какой-то светлой грусти думала о том, что эта их встреча была последней. Она стала апогеем их отношений, их кульминацией. Дальнейшее развитие сюжетной линии Марк-Аннет не имеет больше смысла. Аннет осталась одна, больше никто и ничто не связывало её со старой жизнью. Раньше она бы назвала это одиночеством, сейчас же она звала это свободой. Ей было так легко, так радостно! Сколько ещё невероятных открытий ей предстоит совершить!

Глава 12. Алекса

На следующий день девушка вновь отправилась на прогулку. Прогулка, обычная бесцельная прогулка солнечным погожим днём доставляла ей несказанное удовольствие! Аннет вдыхала свежий прохладный воздух и подставляла щёки солнечным лучам, прислушиваясь к щебету птиц. Конечно, подобные вещи и раньше радовали её, но сейчас это была радость совершенно другого порядка. Поток тревожных дум рано или поздно выдергивал Аннет из этого блаженного состояния. Ход её мыслей был примерно таким: «Как же хорошо! И почему только весна и лето такие короткие? И почему только у меня так редко выдаются выходные? И почему я ещё не купила себе то ультрастильное малиновое пальто, о котором так мечтала? Оно бы так подошло к этому дню и к моему настроению! Денег пожалела! И когда я, наконец, уже будут зарабатывать достаточно для того, чтобы ни в чём себе не отказывать? Что за жизнь такая? Пашешь-пашешь, а на свет в конце тоннеля даже и намёка нет!». И дальше она начинала ругать себя, свою школу, родную страну, правительство и кого только нет. Всё это заканчивалось её мрачным видом и жутким разочарованием во всем и вся. То же солнце, которое так её радовало несколько минут тому назад, начинало её раздражать – мол, что это за издёвка вообще такая? И как только это наглое солнце вообще смеет давать ей какую-то ложную надежду на светлое будущее? К чему ей это маленькое «хорошо» на фоне всеобщего беспроглядного «плохо»? Такой круговорот мыслей крутился у неё в голове еще неделю назад. А сейчас, сейчас за риторическим восклицанием «как же хорошо!» в её голове шла тишина. Из этой тишины и пустоты, впрочем, очень скоро рождалось очередное «как же хорошо!», еще более мощное и яркое, чем предыдущее. Удивительно, что простые и доступные каждому незатейливые удовольствия вроде обычной прогулке способны оказывать на человека столь мощное эмоциональное воздействие! Аннет поражалась своему открытию.

Вспоминая недавнюю себя, Аннет заливалась смехом. «Ну, какая же я клуша была! Подозрительная и вечно недовольная. Как со мной вообще люди дело имели?» – думала она. Проходя мимо здания инфоцентра, она вдруг решила туда заглянуть. Она вспомнила, как появилась тут впервые – встревоженная и с кучей претензий. Ей захотелось найти обслуживших её сотрудников – человека-сканера Годона и консультанта Алексу и поблагодарить их за их услужливость, внимательность и терпение. Она уверенным шагом зашла внутрь.

– Здравствуйте! Могу я увидеть Алексу? – поинтересовалась она у девушки на ресепшене.

– Добрый день! Сейчас уточню. Вы по какому вопросу?

– По личному, скажем так. Но я быстро… Это много времени не займет.

– Минуту! – девушка куда-то позвонила. – Проходите в переговорную, она вас примет! – сообщила она.

– Отлично! Спасибо! Мне нужно пройти идентификацию?

– Если я вас правильно поняла, вы уже у нас были. Значит, вы есть в нашей базе. Вам достаточно будет посмотреть в камеру возле турникета.

– Эм… ну ладно. Значит, Годона я не увижу?

– А вы хотели бы его увидеть? Вам нужен живой идентификатор? Годон в отпуске, но я могу пригласить другого… его коллегу.

– Нет, не надо. Я просто так спросила… Не стоит отвлекать человека от работы. Я пойду сразу к Алексе!

– Проходите, пожалуйста!

Аннет прошла в переговорную. Алекса была одета так же, как и при их первой встрече – строгий офисный стиль вообще-то ей очень шёл. Её приветливый вид и доброжелательность, которая в прошлый раз показалась девушке искусственной, теперь казались вполне естественными и закономерными.

– Здравствуйте! Аннет, если не ошибаюсь?

– У вас отличная память! Вы, наверное, меня запомнили, потому что я была самым вредным посетителем? – смущенно произнесла Аннет.

– Что вы! Я просто люблю работать с людьми. Для меня каждый – индивидуальность. Поэтому я легко имена запоминаю.

– Я вам верю! Я вижу, что вы на своём месте. Хотя в прошлый раз мне казалось, что вы – просто биоробот и у вас мозги промыты пропагандой. Я была к вам не справедлива. Собственно, пришла извиниться. Хотя, честно вам признаюсь, ни вины, ни угрызений совести я не испытываю – Аннет произнесла эту фразу и поразилась собственной откровенности. Прошлая версия неё сочла бы такие речевые обороты некультурными, неприличными и, возможно, даже унижающими собеседника. Но сейчас за всеми этими словами Аннет не видела ничего, кроме искренности и почему-то была убеждена в том, что и Алекса увидит только это.

– Рада слышать это, Аннет! Обидчивость и склонность всё принимать на свой счёт – совсем не те качества, которые помогают в работе с людьми, поэтому я ими и не пользуюсь. Я смотрю не на слова и даже не на поведение человека, а на его мотивы. За формами и проявлениями я вижу суть. А суть у нас у всех одна, по большому счёту. И она прекрасна. Природа человека гениальна, хоть и сложна. Она неоднородна и неоднозначна, но устроена самым фантастическим образом. Всматриваться в неё, изучать её узоры – моё любимое занятие. Так что извиняться вам действительно не за что!

– Страшно сказать, но, мне кажется, я тоже этому научилась – зрить в корень, – произнесла Аннет фразу, которую раньше бы сочла слишком наглой и самонадеянной.

– Это заметно! Я вас с этим поздравляю!

– Спасибо! Могу я спросить, кем вы работали до перехода?

– Я работала в отделе кадров одной крупной компании. Тоже интересная работа была, кстати! Но мой уровень понимания структуры личности был иным. Сейчас как будто у меня появился доступ к каким-то секретным архивам, скрытым файлам для служебного пользования, которые хранятся внутри человека. Знание содержимого этих файлов многое меняет. Это безумно интересно! Это так завораживает. Новые задачи – новый уровень ответственности – новые результаты!

– Но вы же не сканер? Как Годон? Или я не права?

– Всё верно, я – не сканер. У нас разные возможности и разный функционал. У сканеров оптическая точность – они могут выудить из вас точные данные, вроде дат, имен, каких-то цифр. А я, я вижу то, что даже не всегда удаётся облечь в слова. Как бы это описать… ну, скажем, матрицу человека – совокупность его решений, выборов и не-выборов, поворотные точки судьбы, амплитуду потенциалов. При этом детали порой мне остаются неизвестны. Да детали для меня и не важны.

– В средние века вас бы, наверное, сожгли на костре как ведьму! – впечатлилась услышанным Аннет.

– Может, и сожгли… Кто его знает. В прошлое можно проникнуть, но за это придётся заплатить очень высокую цену. Мне это ни к чему. Мы живем здесь и сейчас и тех знаний, которые у нас есть в данный конкретный момент, как раз для этого данного конкретного момента всегда достаточно.

– Согласна! Мне хватает настоящего! Его вдруг неожиданно стало так много, всё теперь такое насыщенное, плотное – события, восприятие, проживание, эмоции. Удивительное дело – эта плотность совсем не утяжеляет, наоборот – дает легкость и ощущение полета.

– Да, и я так это ощущаю.

– Алекса, вы мне нравитесь! Я бы с удовольствием пригласила бы вас на чашечку кофе, но у вас, наверное, дела…

– Моё самое главное дело – это взаимодействие с людьми. Поэтому я готова принять ваше приглашение и более того – с удовольствием принимаю!

– Здорово! Тогда я отведу вас в «Пафос». Мое любимое место в дореволюционные времена. Да и сейчас оно мне глубоко симпатично.

– Спасибо! Идёмте! Предлагаю перейти на «ты»!

– Согласна! Так будет проще!

Пока они шли, Аннет смотрела на Алексу и внимательно наблюдала за ней. Она не могла оторвать от неё взгляд. Её лёгкая походка и непринуждённая улыбка на лице завораживали. Сейчас, на улице, она казалась ещё более живой, ещё более настоящей.

– Так у вас, то есть тебя, сейчас обеденный перерыв, получается? – уточнила Аннет.

– Можно и так сказать. Перерыв у нас плавающий, как и график, в принципе. Мы это никогда не обсуждаем и ничего не утверждаем. Просто когда все увлечены своей работой, отлучки с рабочего места не становится проблемой.

– Здорово! Но… если нет графика, то как же тогда регулируется работа инфоцентра? Вдруг, сейчас, когда тебя нет, кто-то придёт на консультацию...

– Там есть моги коллеги.

– Получается, они знают, что ты ушла и поэтому не уходят с рабочего места?

– Нет, специально их никто не оповещает, да и сами они за этим не следят. Просто так всегда совпадает, что нас, сотрудников, всегда достаточно – не больше и не меньше, чем нужно. Нам удалось создать естественную среду внутри коллектива, достичь природного баланса. Это вообще-то невероятно! Знаешь, что нам помогло? Честность и ответственность, связь с собой, контакт со своими чувствами. То есть если человек чувствует позыв уйти, он уходит. И если он себе не наврал, то система работает четко и слаженно. Но если начинаются сомнения, попытки прибегнуть к рациональным доводам, мысли из серии «я вчера допоздна засиделся, надо бы сегодня пораньше уйти», то всё рушится, происходит коллапс. У нас всего пару таких ситуаций было, но мы быстро вычислили брешь и заделали её.

– Так разве «вчера засиделся – сегодня должен уйти пораньше – это не баланс? Что не так с этим утверждением?

– С утверждением всё так. А вот с одноименной мыслью – нет. Если организм накануне переутомился и теперь нуждается в более длительном отдыхе, он сам об этом сообщит – с помощью ощущений в теле, но никак не мыслей. И когда есть ощущения в теле, разночтений быть не может. Всё ясно, понятно и очевидно. А мысли, мысли… они сбивают с толку. Иногда полезно бывает поработать сверхурочно, а иногда – вредно. «Вчера засиделся – сегодня уйду пораньше» – это не универсальная формула, которую можно применить везде и каждому. Это ловушка. О балансе вообще не нужно думать, он существует вне нашего контроля. Это то же самое, что пытаться контролировать восход и закат. Мы все это понимаем, но старые привычки дают о себе знать. Мысли приходят незаметно, безотчетно, мы упускаем из виду тот миг, когда мы им поверили. И мотивация-то ведь самая лучшая – «я хочу быть в хорошей форме, в рабочем состоянии, на пике своей активности, чтобы по максимуму отдаваться работе и наслаждаться процессом, поэтому должен себя беречь». Но вся эта мотивация – лишняя, она – балласт, который только уводит внимание в сторону, отнимает энергию.

– Как интересно! А расскажи мне про свой Переход! Как именно ты попала в инфоцентр?

– Ну, я тогда работала эйчаром. И переживала свой профессиональный провал. Пару месяцев назад я отвергла одного кандидата. Его резюме меня не впечатлило: ни опыта, ни каких-либо ярких навыком самопрезентации у него не было. А он претендовал на должность начальника строительной бригады. Я чувствовала, что в нём есть потенциал, но решила, что его недостаточно. Я ему отказала. А потом он устроился в одну крупную фирму, наймом людей для которой занимаются наши конкуренты. Ему сразу дали крупный проект. Через несколько месяцев он прославился. На стройке была нарушена техника безопасности, и там произошёл обвал. Чудом никто не пострадал. А всё потому, что бригадир – тот самый, которому я отказала, почувствовал опасность и увёл своих подопечных в безопасное местно за несколько секунд до того, как обрушилась тяжелая металлическая конструкция. Этот его потенциал, который я недооценила, был интуицией. Возможно, подспудно я даже где-то это чувствовала, но не могла предположить, что такое качество как интуиция, может пригодиться на стройке. На работе знали о моей оплошности, но никто не предъявлял мне претензий. Я была хорошим специалистом и числилась на хорошем счету. У меня был огромный кредит доверия. Но я сама…Я грызла себя, упрекала, сожалела. Я подумала о том, что всё это было очень символично. Я не разглядела интуицию, а это значит, что я не доверяла и своей собственной. И вот, когда я решила начать ей безоговорочно доверять, и произошёл Переход. Я сразу же пошла в инфоцентр со своими вопросами и вскоре поняла, что и сама хочу там работать.

– Слушай, а почему ты со мной общаешься? Это же выходит за рамки твоих должностных обязанностей.

– Потому что я не – робот, а живой человек. Ты проявила ко мне интерес не как к профессионалу, а как к человеку, и у меня возник взаимный интерес к тебе. Это вполне естественно. Нам это не запрещено. Это не мешает работе, если общение с клиентами за пределами инфоцентра происходит по отклику сердца, если мы не преследуем корыстных интересов и не ищем вторичных выгод. Более глубокое узнавание симпатичных нам людей только помогает в работе. Так что, можно сказать, наша с тобой дружеская беседа тоже пойдет мне в зачёт. Хотя никаких зачётов и табелей у нас, естественно, нет. Это просто образное выражение.

– Новомирье нравится мне всё больше и больше! Всё ещё непривычно пока, но жуть как интересно. Слушай, а зачем тебе эти сверхспособности в работе? Ты ведь всего лишь предоставляешь информацию…

– Для того, чтобы предоставить именно ту информацию, которую действительно нужна человеку, преподнести в нужной форме, предложить самую подходящую формулировку. Каждое слово – это как отдельная пилюля в пакете лекарств, выписанных точно по рецепту. Всё точно, как в аптеке. Настоящее искусство!

Они дошли до ресторана и заняли столик у окна.

– А попадались тебе скандалисты какие-нибудь? Те, кто угрожал, провоцировал? – поинтересовалась Аннет.

– Нет. Большинство людей пребывали в растерянности. Провокации и угрозы – это слишком низкочастотные проявления, им просто не находится места в новомирье. Сама окружающая среда эта не подпитывает. Человек, даже если у него возникает такой позыв, вынужден как-то его приглушать, потому что поддержки вовне он не находит, срабатывает как будто некий квантовый ограничитель. А потом тут ещё и психология. Человек не представляет, сколько рядом наших и ваших, если рядом никто не бунтует, то ему придется стать зачинщиком бунта, а эта ответственность, к которой, как правило, возмущающийся человек не готов. Его бунт, по сути, и вызван тем, что ему эту самую ответственность предлагают. Ему проще стать своим среди чужих, приспособиться.

– Ты как про меня сейчас рассказала! Действительно, я бы с радостью вписалась раньше в какое-нибудь протестное движение, но его не было. Его нужно было бы самой создать, а к этому я была не готова. И я тогда кинулась искать свою стаю. Пока искала, чужие успели стать для меня своими, а свои – чужими. Невероятные метаморфозы! – рассмеялась Аннет.

– А какой был самый интересный клиент на твоей памяти?

– Ох, Аннет, вообще-то, по-хорошему я должна была бы держать язык за зубами. Но поскольку это не официальная информация, а всего лишь мои домыслы, я тебе скажу. Я думаю, ко мне приходила Министр…

Аннет подавилась тостом.

– Что? Что ты сказала? Министр? Приходила? Это что, женщина?

– Судя по всему, да. Притом пенсионерка.

– Да ты шутишь! С чего ты взяла? Расскажи подробнее!

– Интуиция. Я просто это почувствовала. У неё бешеная энергетика, прямо с ног сбивает. Знаешь, у меня даже было чувство, что я опьянела. Это очень сильная женщина, за которой стоит большая личная история. И часть этой истории, часть тех состояний, что ей довелось пережить, была доступна и мне.

– Зачем она приходила? Ее личность ведь засекречена!

– Я думаю, она приходила проверить, как работает инфоцентр. Захотела побыть ревизором.

– А как же её пустили? Она тоже проходила идентификацию?

– Уверена, в её окружении есть очень сильные энергетически люди, способные разобраться с этими формальностями. Они могли внушить людям на ресепшене мысль о том, что идентификация не нужна, могли вывести из строя турникеты, да просто стереть память тем, кто не должен был ничего знать об этом визите.

– А почему же тебе не стерли?

– Не знаю. Наверное, потому что у меня не было точного знания о ее персоне. А, может, это просто какой-то эксперимент…

– И о чём она тебя спрашивала?

– Сначала она задавала стандартные вопросы. Типа как ты в первый раз. Потом более личные, как те, что ты озвучивала сегодня. Наш диалог был очень ёмкий. При общении с ней мне удавалось вложить максимум смысла в каждое слово. Я говорила, а чувство было такое, что пишу программный код. Каждая фраза, каждый оборот речи рождался прямо в моменте и раскрывался множеством граней. Это было завораживающе! У меня столько осознаний было… Но потом я, как ни старалась, не могла вспомнить свои же формулировки, да и смысл полученных инсайтов от меня ускользнул. Остался только мощный эмоциональный след. Эта была очень сильная трансформация. Пожалуй, мое самое сильное впечатление со времен Перехода.

– Как бы я хотела с ней познакомиться! Я в шоке, если честно, что это женщина. Никак не могла себе такого представить! Я была уверена в том, что это мужчина, притом достаточно молодой.

– Значит, мистификация удалась! Хотя я думаю, она даже к этому не стремилась, вся эта завеса тайны вокруг её персоны образовалась естественным образом вследствие процессов, о которых нам ничего не известно.

– Да, даже сейчас, когда я слушаю твой рассказ, у меня мурашки по коже ползут. На меня как будто дует её энергетикой… Не представляю, каково это – находится рядом с такой мощной женщиной.

– Ты знаешь, она вообще-то звала меня к себе на чай. Даже адрес оставила. Хотела отблагодарить меня за моё внимание и заботу. Но я пока не готова. Боюсь, у меня перегорят какие-то внутренние транзисторы.

– Что? Ты знаешь её адрес? И не хочешь к ней идти? Как такое возможно?

– Я не хочу блата, не хочу водить дружбу с сильными мира всего. Я не ищу вторичные выгоды. А первичная выгода тут только одна – интерес с ней пообщаться. Но общение в данном случае – это поверхностный процесс, а глубинный – это мощный энергообмен. Я и так от неё очень сильно подзарядилась. Я пока не смогу вместить в себя больше. Я не хочу добровольно подсаживаться на этот наркотик, не хочу пить из неё соки. Хотя ей от этого убытка никакого, а вот мне передоз при малейшей невнимательности к себе будет обеспечен. Это как наркотик. А мне сейчас и без наркотиков хорошо. Моя жизнь, моя работа, то, чем я занимаюсь, полностью меня удовлетворяет. Я счастлива. Большего мне не нужно. Хотя мозг по старой привычке, конечно, не может оставаться равнодушным к столь сильному искушению и то и дело вопрошает: «А, может, всё-таки навестим бабулю?». Но каждый раз, заглядывая внутрь себя, я обнаруживаю один и тот же ответ – нет, сейчас не время.

– Ну, ты даешь! У меня просто в голове это не укладывается! Нет, я понимаю, о чём ты говоришь, но осознать это у меня не получается. Я мечтала встретиться с Министром! Меня прям распирало от этого желания! И тут ты мне сообщаешь, что с ним знакома! Точнее, с ней.

– Да, но не забывай, что это не точно! Может, хитрая бабуля просто ввела меня в заблуждение… доказательств у меня нет!

– Для меня теперь интуиция – самое убедительное доказательство! Ты когда сказала, что бабуля – министр, я сразу тебе поверила. Мне кажется, это всё-таки действительно она, ты не ошиблась. Я хочу с ней познакомиться! Ты можешь это как-нибудь устроить?

– Аннет, какая ты стала смелая и решительная! Ты хочешь, чтобы я дала тебе её адрес? И готова заявиться к ней без приглашения?

– Эм… я не знаю… Так, наверное, будет неприлично и невежливо. Нет, будет лучше, если ты меня познакомишь.

– Но я не готова её навещать.

– Ты просто нас представишь! Пожалуйста! Если завяжется какой-то разговор, обещаю – весь удар я приму на себя.

– Удар? Ты не представляешь, о чём говоришь! Удар этот может оказаться мощнее ядерного взрыва. Да и к тому же, вообще не факт, что эта встреча может состояться. Знаешь фразу «параллельные прямые не пересекаются»? С людьми точно так же. Не все люди могут пересечься лично, как бы ни старались.

– Ну, на энергетическом уровне мы ведь с ней всё равно уже пересеклись! Как раз благодаря тебе! Может, наши прямые расположены на кривой поверхности… тогда у них есть шанс! Прошу: давай попробуем! Нет, так нет… Если не получится, я успокоюсь и не буду больше ни на чём настаивать!

– Ты так взвинчена, Аннет! Я вижу, эта новость тебя взбодрила! Как интересно наблюдать такой живой отклик! Ладно, я подумаю над твоим предложением. Заходи ко мне завтра на работу. Я дам тебе ответ.

– Договорились! Спасибо, Алекса!

Аннет расплатилась по счёту, и они разошлись каждая в свою сторону. Аннет испытывала смятение и не находила себе места, прокручивая в голове возможные варианты развития событий. Она хотела успокоиться и привести мысли в порядок, а потому пошла бродить по окрестностями. Проветрить голову с помощью прогулки ей не удалось. Смена картинки перед глазами совсем её не увлекала, а вот смена картинок в голове – очень даже. Аннет жаждала знакомства с Министром, но в то же время жутко его боялась. Что она скажет этой женщине? Что она у неё спросит? Как Министр на неё отреагирует? Аннет сама не заметила, как прошла больше 20 километров. Только когда у неё начали гудеть ноги, усталость дала о себе знать. Потеря сил пришлась как нельзя кстати: она помогла снизить накал внутренних страстей. Аннет выдохнула. Она уже устала фантазировать на тему того, как всё может быть. Ее утомили собственные мысли. И вот она, наконец, обрела освобождение от них. Ложиться спать было ещё рано. Девушке хотелось чем-то себя занять. Но чем? Привычные сериалы, с помощью которых она любила раньше коротать вечера, вдруг стали ей не интересны. Соцсетей нет, да они ей теперь уже и не нужны. Пойти в гости к Тымоку? Нет, она не в том состоянии… она не способна сейчас никого слушать. А вести диалог на автопилоте, поддакивая в то время, как голова занята совсем другим, нет смысла. Что же делать? А чем люди-то вообще занимаются? Все эти увлечённые своим делом люди… Впервые Аннет задумалась о том, а какое дело увлекает её. Раньше она была убеждена в том, что дело это – журналистика. Но потом она вспомнила, какую большую роль в этом играл материальный аспект, все свои стрессы и срывы, связанные с работой, и поняла, что страданий от такой работы было куда больше, чем удовлетворения. Когда она находилась с Тымоком, она подмечала, как он то и дело хватается за блокнот и берётся делать какие-то заметки. Когда она спрашивала, о чём он там пишет, он отвечал: «Работа над проектом ведется 24/7. Даже в то время, когда кажется, что я занял совершенно другими вещами». Хотя… всё-таки во время усуса Аннет была уверена, что ни о чём другом её приятель не думал, он, как и она был полностью погружен в процесс. То есть получается, всё время он был занят или своим делом, или непосредственно жизнью – то есть пребыванием в настоящем моменте.

Понятно, что пребывать в моменте, в настоящем у Аннет сейчас не получалось. А дело, дело… Что же за дело такое может у неё быть? Что увлекает её настолько, что она готова посвящать этому всё своё время? На ум приходила опять всё та же журналистика. Раньше Аннет казалось, что её мрачные думы о несправедливости социального устройства и жизни в целом помогают ей в работе. Она ведь всегда больше всего любила писать на остросоциальные темы. Да, любила. Но писать приходилось на всякие – и об устройстве сливного бачка, и о работе конвейерных роликов, и о преимуществах кредитных карт известного банка. Аннет успокаивала себя тем, что так она расширяет свои профессиональные горизонты, становится широкопрофильным специалистом. К тому же спецрепы, которыми она могла бы гордиться, тоже были в её послужном списке. И всё же… всё же, откуда же тогда бралось это чувство нереализованности? Того, что она хуже других, что она не достойна? Деньги! Опять всё упиралось в деньги! Их никогда не было достаточно. А деньги ей были зачем? Ну, как – чтобы позволять себя больше: дизайнерские шмотки, модные мероприятия, поездки, ужины во вкусных местах… И чем больше всего этого становилось в её жизни, тем больше ей хотелось получить ещё и ещё. Так-с… а вот тут интересно. Все эти штуки и ощущения, которые ей хотелось купить за деньги, – это ведь всё вторичные выгоды, как сказала бы Алекса. Вот у Тымока и у самой Алексы интересов, казалось, и вовсе нет, кроме тех, которым они и посвящали своё время. Они жили своим делом, своей работой. А для отдыха им, по сути, нужно было только общение с приятными им людьми…

Сейчас Министерство обеспечивало её едой и платило по её счетам. К тому же, у неё ещё оставались какие-то деньги с дореволюционных времен. На походы в рестораны ей хватит. А остальное – шмот, поездки… Зачем ей все это? Теперь она уже не видела в этом смысла. Больше всего на свете ей хотелось стать как её новые знакомые – увлечённым человеком, тем, кого интересуют исключительно первичные выгоды. Найти дело, которое её зажигает. Может, всё-таки это – журналистика? Правда теперь, когда у неё не пригорало от резонансных тем, у неё и запала особо не было. Нет, можно, конечно, писать и о чем-то хорошем… Хотя хорошее – это всего лишь очередная условность. Правильнее сказать – о чем-то более ровном, о чем-то, что не заставляет тебя кричать на разрыв аорты, но… интересно ли ей это? Да и куда писать-то? Ни соцсетей, ни газет с журналами теперь ведь нет. Или, может, уже успело появиться что-то, что пришло им на замену, а она об этом не знает… Надо бы спросить об этом завтра у Алексы. Может, она сможет устроиться в какую-то редакцию? Ну, или, в крайнем случае, в какой-то музей. Она смогла бы писать рецензии или аннотации к экспонатам…

Мысль о работе раззадорила Аннет. Пусть она ещё не знает, какая именно работа, а точнее труд, как выражаются вассалы, ей подойдет, но для того, чтобы это понять, нужно ведь что-то попробовать. Вообще-то Аннет было интересно многое, если не сказать – всё. С тех пор, как она побывала в Таббаре, её стали увлекать даже мысли о науке. Она с легкостью могла представить себе, как делает научную карьеру. Устройство мира стало казаться ей таким интересным, таким многогранным. Раньше ей было неприятно ковыряться в этой теме, потому как рано или поздно она упиралась в мысль «как всё несправедливо», а сейчас такой мысли у неё уже не было. Мир намного больше любых человеческих представлений о нём, намного шире понятия о справедливости или несправедливости. Понять до конца его невозможно, да это и не нужно: достаточно его любить. Наслаждаться процессом изучения и познания. Познания! Аннет осенило! Раньше она гналась за знанием – результатом процесса познания, в то время как сам этот процесс её мало интересовал. Сейчас же всё стало ровно наоборот. Теперь ей хотелось узнавать, а не знать. Аннет страсть как хотелось где-то себя применить. Она не могла дождаться завтра, чтобы пойти к Алексе и узнать у неё о том, какие варианты труда та сможет ей предложить.

Глава 13. Илитам

На следующее утро Аннет проснулась в радостном предвкушении. Позавтракав, она навернула несколько кругов по округе, чтобы размять тело и сбросить часть напряжения. В инфоцентре её сразу встретила Алекса.

– Привет! – выпалила Аннет.

– Здравствуй! – ответила девушка, глядя ей прямо в глаза.

– Как дела? – растерянно спросила Аннет, не желая сходу наседать на приятельницу с расспросами.

– Прекрасно! Впрочем, как и обычно. Догадаешься, какое решение я приняла? – посмотрев на неё с хитрым прищуром, спросила Алекса.

– Эм… ну я же на сканер и даже не интуит… Говори, не томи!

– Ну, попробуй! Проверь свою интуицию!

– Интуиция говорит мне, что если ты твой ответ был «нет», то ты бы так со мной не играла, не была бы так взбудоражена…

– Это логика твоя говорит, а не интуиция! Может, я зачем-то хочу над тобой поиздеваться. А, может, и вовсе вчера всё придумала. Зачем, какие у меня были цели – как знать… всякое ведь бывает! Ну, давай, попробуй прислушаться к себе!

Это оказалось сложно. Аннет так хотелось услышать от Алексы заветное «да», что она даже думать о другом раскладе не могла. Внутри девушки возникало напряжение, созданное избыточным потенциалом её желания. Желание Аннет встретиться с Министром было так велико, что затмевало собой всю перспективу, весь мысленный горизонт. Аннет не нравилось такое положение вещей: ей как будто не хватало пространства для манёвра. С тех пор, как она научилась замечать то, что происходит у неё внутри, девушка стала очень внимательно относиться к своим ощущениям. Она уже забыла, каково это, когда какая-то громоздкая ментальная конструкция занимает всё место в твоей голове. Раньше конструкции эти носили названия «сомнения», «тревоги», «страхи», «раздражения» и имели негативную окраску, сейчас же конструкция была яркой и называлась «желание». Однако ощущение несвободы от неё было ровно таким же, как и тех, старых, более привычных. Аннет чувствовала, что это её желание – просто балласт, лишний груз, который она в себе таскает. Как от него избавиться, она понятия не имела. Стоило ей только попытаться снизить значимость вероятного события, как желание того, чтобы оно произошло, только усиливалось. «Ну что такого страшного со мной произойдет, если я не встречу Министра?» – размышляла Аннет. Убедить себя в том, что она не расстроится, если этого не случится, ей не удавалось. Никакие призывы к благоразумию не помогали. Аннет пыталась и так и этак – ничего не помогало. За пару минут размышлений она так устала от себя, своих мыслей и неспособности прислушаться к интуиции, что даже разозлилась.

– Прости, Алекса. Моя интуиция молчит. Я могу только ткнуть пальцем в небо, – растерянно произнесла она.

– Я видела, в тебе шёл какой-то серьёзный внутренний процесс. Ты, наверняка, считаешь, что он не дал никакого результата, но результат явно был, пусть и неочевидный. Давай так – зачтем эти твои попытки услышать свою интуицию в счёт подготовки ко встрече с Министром.

– Ты шутишь? Так ты готова устроить нашу встречу?

– Да, Аннет. Я думала, ты на раз-два считаешь эту мою готовность. Странно, что тебе это не удалось. Хотя я видела, что тебе что-то мешает.

– Да. Мне мешало мое желание. Его было слишком много… Оно поглотило собой всё моё существо. И оно не давало мне доступа к интуиции. Знаешь, раньше я бы подумала, что раз желание такое жгучее, то оно и есть интуиция. Мол, если я так хочу, значит, так и будет. А сейчас я всё совершенно по-другому пониманию. Я увидела природу этого явления. Слишком сильное желание – это гиперболизация, это нечто, что рушит гармонию. Мне с ним некомфортно. Раньше я даже не представляла себе, что такое гармония, а сейчас, мне кажется, я ценю это превыше всего. Только сейчас я поняла, что если для того, чтобы сохранить гармонию, придётся отдать не только желание, но даже и саму встречу с министром, то я к этому готова.

– Как интересно! Что ж, тогда тебе нужно сделать выбор прямо сейчас. Это только от тебя зависит – сможешь ли ты остаться в гармонии, зная, что твоё желание вот-вот исполнится.

– Раньше я бы тебе сказала, что от того, исполнится оно или нет, зависит буквально всё. Что это факт – сбудется или нет – может всё изменить. Сейчас я вижу, что это не так. Слишком сильное желание – это как будто самостоятельная единица, какая-то отдельная субстанция, живущая своей собственной жизнью. Будет оно исполнено или нет, ни на что не влияет. Точнее влияет, но не так, как я это раньше себе представляла. Внешние факторы не могут его обуздать, при любом раскладе оно будет только разрастаться и разрастаться. Но это даже не важно. Важно то, что, не будучи обузданным, оно становится опасным. Потому что человек, движимый нестерпимым зудом своего желанием, теряет гармонию, теряет интерес, перестает наслаждаться процессом. И вот эти-то его действия из состояния дисбаланса страшнее всего! Ух, Алекса, я только что всё это поняла. Прямо сейчас, во время нашего разговора! Спасибо тебе за твои вопросы и наш диалог!

– Не за что! Так что скажешь насчёт визита? Мы идём или нет?

– Идём! Я пока говорила, прояснила важные вещи у себя в голове. А важным вещам нашлось там место, потому что желание ослабло. Каким-то чудесным и естественным образом всё произошло!

– Отлично! Тогда пойдём! Это где-то здесь, рядом.

– Мне даже не верится! Боже! Министр! Мы ещё не встретились, а она уже столько всего мне дала. Что же будет при личной встрече?

– Скоро узнаем!

– А вдруг её нет дома? Она же всё-таки занятой человек…

– Что-то мне подсказывает, что она нас ждёт… Чую, всё сложится, встреча состоится! – вдохновлённо произнесла Алекса.

– Ладно, я готова к любому раскладу!

Они вышли на улицу. Аннет так и подмывало спросить: «А какой у неё адрес?», но она себя одёргивала, неустанно себе напоминая, что спешка в подобных делах и желание бежать впереди паровоза могут только всё испортить. Интрига вот-вот раскроется, так зачем же её торопить? Вскоре они подошли к зданию, которое было хорошо знакомо Аннет. Она проходила здесь ещё в дореволюционные времена, когда искала адрес какой-то госконторы. Бледно-голубому зданию на вид было больше сотни лет. У него не было не вывески, ни каких-либо других опознавательных знаков.

– Здесь раньше была гимназия для девочек, – заявила Алекса.

– Мы пришли? – осторожно поинтересовалась Аннет.

– Похоже на то.

На проходной их встретил охранник – мужчина пожилого возраста, типичный вахтёр из старомирья. Он не спросил у девушек документов, да и вообще не задал ни одного вопроса – только быстро по очереди посмотрел каждой из них в глаза, а затем сделал приглашающий жест внутрь.

– Это что, какой-то Терминатор под прикрытием? – поёжилась Аннет.

– Да, взгляд у него! Такой… прожигающий! Он нас насквозь видит. Даже не по себе как-то стало! – подтвердила догадки Аннет Алекса. – С такими глазами, а точнее умением видеть, никакая броня и никакие мускулы не нужны!

– И откуда только такие берутся?

– Да они раньше были, просто способности были не проявлены. Не место и не время для этого было. А сейчас – и место, и время!

– Да, ты права! И мы с тобой в нужном месте в нужное время оказались.

– А по-другому уже просто не получается! – развела руками Алекса.

Они прошли к подъезду. Здание внутри было довольно скромным и напоминало общежитие. Вдоль длинного коридора были расположены многочисленные двери.

– Знаешь, в чём прикол? Она не сказала мне номер квартиры! Как мы узнаем, в какую именно дверь стучаться? – задумчиво произнесла Алекса.

– Может, это лабиринт? Ты думаешь, здесь кто-то, кроме неё, ещё живет?

– Не знаю. Как-то странно всё выглядит.

Давай осмотрим всё здесь и пройдём до конца. Аннет кивнула, и девушки двинулись вглубь. Внутри было очень тихо. Из-за закрытых дверей не доносилось никаких звуков. Приятельницы прислушивались и напрягали слух, пытаясь различить хоть какое-то движение в комнатах, но так и сумели ничего и никого вычислить.

– Может, она над тобой подшутила? Разыграла тебя? Или зачем-то навела на ложный след?

– Даже не знаю. Когда она меня к себе приглашала, я была убеждена в том, что она искренне хочет видеть меня у себя в гостях…

Разговор девушек был прерван появлением женщины в халате. Она вышла из какой-то комнаты и с недоумением посмотрела на визитёрш.

– Вам чем-то помочь? – неожиданно услужливым голосом произнесла она.

– Эм… Мы ищем женщину по имени Илитам – запинаясь, проговорила Алекса.

– Илитам! Ну, конечно! Она живет в 201 комнате.

Аннет с Алексой переглянулись.

– Это на втором этаже! Лестница находится за последней дверью в конце коридора, – заметив их растерянность, уточнила женщина.

Девушки поднялись наверх.

– Ты не говорила мне, как её зовут! – сказала Аннет, когда они шли.

– Зачем тебе было это знать? Эта информация была бы для тебя лишней! – парировала Алекса.

– Да, я бы, наверное, стала наводить справки, выспрашивать, искать, фантазировать, форсировать события… В общем, занималась бы суетой.

– Вот именно! И именно эта суета и не позволила бы тебе сейчас оказаться здесь. Всему своё время!

– Да, опять ты права!

Дойдя до комнаты 201, они замерли в нерешительности. Оттуда не доносилось никаких звуков, всё выглядело так, будто хозяйки нет на месте. Набравшись смелости, Алекса методично трижды ударила в дверь кулаком.

– Входите! – послышался звонкий и уверенный голос из-за двери.

Алекса открыла дверь и ступила за порог. За ней последовала Аннет. Хозяйка квартиры сидела в кресле возле окна. На ней был объемный спортивный костюм с капюшоном. Толком разглядеть её лица Аннет не удалось: дамочка сидела к ним вполоборота и совсем не торопилась приветствовать своих гостей.

– Илитам, здравствуйте! Я – Алекса из инфоцентра. Пришла к вам в гости. Со мной подруга. Ее зовут Аннет. Она очень хотела с вами познакомиться.

– Алекса! Я тебя ждала! Проходите, девочки! – живо отозвалась хозяйка и направилась навстречу гостям.

Походка у неё была бодрая. Аннет даже и не сказала бы, что это женщина пенсионного возраста. Ещё издали она заметила гладкую блестящую лысину на голове Илитам. Всё это вместе – молодецкая удаль женщины, её спортивный костюм в совокупности с лысиной и её чересчур мелодичный голос – производило на Аннет странное впечатление. Ей было не по себе. Она, пожалуй, ожидала увидеть всё что угодно, но не это. Девушку обуяли какие-то противоречивые чувства: ей захотелось вдруг отдубасить Илитам, наказать её за то, что она не соответствует её ожиданиям. В то же время Аннет хотелось кинуться ей на шею, захотелось раствориться в ее объятиях. Ей как будто одновременно хотелось подчинить себе эту женщину и в то же время самой ей подчиниться. Свергнуть её, чтобы потом ещё больше возвысить и стать её самым верным вассалом.

Когда Илитам подошла ближе и протянула к ним руки, Аннет буквально оцепенела. Она смотрела на эту странную женщину и видела в ней свою мать. Черты лица хозяйки квартиры были ей до боли знакомы, правда, его выражение казалось чуждым, неестественным. Это была её мама – знакомая, родная, любимая, но какая-то новая, другая. Илитам посмотрела Аннет прямо в глаза, и тут уж сомнений у девушки не осталось: перед ней стояла её собственная мать.

– Мама?!?! – только и смогла выпалить она.

– Иди ко мне, моя девочка! – с готовностью отозвалась Илитам, заключив Аннет в свои объятия.

Она гладила её точно так же, как в детстве. Тепло её рук нельзя было спутать ни с чем. Из глубин памяти Аннет поднялись многочисленные воспоминания. Она вспомнила всё то, что их связывало – обиды, упрёки, недомолвки, выяснения отношений, моменты откровенности, искренности, близости, заботы и огромной, безграничной любви. Аннет било эмоциями как электрическим током. Только спустя минут десять ей удалось успокоиться. Алекса, для которой всё происходящее оказалось таким же точно сюрпризом, как и для Аннет, тактично отошла в сторонку и терпеливо ждала, когда естественным образом запущенный процесс завершится. Она успела поставить чайник и накрыть на стол.

– Мам, скажи, это же, правда, ты? Это не гипноз, не галлюцинация, не мистификация? Это действительно ты!

– Аня! Ну, конечно, родную мать ни с кем нельзя перепутать! – ответила Илитам. – Хотя все технологии для вышеозначенных действий у нас, конечно, есть – и для мистификаций, и для гипноза. Но нет… Это действительно я, твоя мама. Другое дело, что «я» это уже совсем другое… Я даже не берусь сказать, сколько во мне той мамы, которую ты знала и помнила. Но одно точно – я по-прежнему тебя люблю.

– Я тоже поменялась, мам. Столько всего произошло! Мне столько нужно тебе рассказать!

– Аня, не трать на это свои силы. В наше время нет нужды молоть языком без устали. Многие вещи сделались самоочевидными. Задача не в том, чтобы их описать, а в том, чтобы следить за чистотой своего восприятия и не допускать критических искажений.

– Ну и лексикончик у тебя! Ма, а ты что, правда, – Министр? И что это за имя у тебя такое – Илитам?

– Имей терпение, детка! Я всё тебе расскажу. В конце концов, за этим я вас и пригласила.

– Ты хочешь сказать, что ты знала, что я тоже сюда приду вместе с Алексой?

– Конечно! Всё отмеряно до секунд… Но не мной, конечно. Вы появились у меня на пороге ровно тогда, когда это должно было случиться: ни раньше, ни позже.

– А вы и вправду здесь живете? Или это специально выбранные для нас декорации? – вмешалась в разговор Алекса.

– Иногда здесь живу. А что такого? У меня несколько резиденций. Иногда я и по гостям хожу. Нужно держать руку на пульсе жизни. Хотя режим инкогнито не очень-то работает. Мои айтишники сейчас разрабатывают специальное приспособление доя подавления вибраций и волн. Чтобы никакая аура и никакая энергетика меня не выдавали. Потому что когда они не скрыты, там, где я появляюсь, проблемы решаются сами собой. Но я ведь не могу быть везде одновременно! А проблемы, в том числе скрытые и глубинные, я вижу очень хорошо. В общем, мне для исследований нужен плащ-невидимка, условно говоря – скрывать своё поле. Но фишка в том, что когда инженеры дают мне болванку с пустотой внутри, с нулевыми энергетическим кодом, люди вокруг начинают сходить с ума. Потому что они видят человека рядом, а энергетику его не чувствуют. Их это пугает. Раньше никто бы и внимания не обратил, а сейчас не прокатывает. Так что мне нужна лжеаура, намного менее энергетически заряженная, с другими вектором и другим потенциалом. И мы сейчас ищем формулу. Может, накидаем пару сотен вариантов, а потом что-то вроде генератора случайных чисел разработаем, чтобы он беспристрастно каждый раз мне новое прикрытие выдавал. Тут просто живут люди, которые чем-то на меня старую похожи. У нас с ними совпадают что ли какие-то фрагменты души… И конфликта не возникает из-за этого. Меня тут за свою считают. При том – за человека. О том, что я – Министр никто не в курсе.

– Так ты всё-таки Министр? Поверить не могу! – воскликнула Аннет.

– Я и сама бы не поверила, если бы всё это не происходило со мной.

– Вы расскажете нам эту историю? Как это произошло? – поинтересовалась Алекса.

– Расскажу. За этим я вас и пригласила – сделав глубокий вдох, ответила Илитам.

– А зачем вам нам это рассказывать? Разве это не большая тайна, о которой никто не должен знать? – взволновалась Алекса.

– Так надо. Верьте мне. И потом, Аня – всё-таки моя дочь. Хотя блат и родственные связи в наше время мало что решают… Точнее, родственные связи многое решали во все времена и продолжают решать. Они очень глубокие, кармические, можно сказать. Но если раньше они рассматривались как бремя, как крест, то сейчас всё изменилось. У людей массово высвобождаются внутренние ресурсы для того, чтобы во всё это не влипать. Раньше без работы с родом мало чего удавалось добиться, а сейчас есть масса альтернатив. Работа с родом – слишком долгий, вязкий и малоэффективный процесс. Шансов усугубить своё положение намного больше, чем шансов его улучшить. Впрочем, всё это – тема отдельной беседы. В любой случае, родственные связи никто не отменял…

– Мама, ты стала настоящим политиком! Я тебя не узнаю! Ты так ловко уходишь от ответа! – прервала ее Аннет.

– Чтобы услышать ответ, нужно научиться слушать. И вообще – ответы всегда вокруг вас. Достаточно быть наблюдательным, тогда и спрашивать ничего не придётся. А что касается политики – она мне не близка. Единственное, чем я занимаюсь – это внутренняя политика. Не та, что я провожу внутри государства. А та, что рождается внутри меня. И дальше это уже естественным образом отражается и на ситуации внутри страны, и даже за её пределами. Впрочем, границы сейчас стираются – время такое. В голове, и вовне. Так что в принципе всё это неразделимо. Следи за собой – остальное приложится – если бы мне пришлось выдумывать какие-то лозунги, я бы, наверное, предложила такой.

– Так, понятно. Речь течёт свободным потоком. Ты говоришь не то, что мы хотим услышать, а то, что ты хочешь сказать. А то, что ты хочешь сказать – это то, что нам на самом деле и нужно услышать. Я понимаю… Точнее, мозг мой сопротивляется и бунтует, жаждет чётких формулировок, ясности, однозначности и определённости, но что-то над ним, что-то высшее, что-то более мудрое понимает, что все эти конвульсии – просто привычка, инерция, автоматизм, действие, смысл которого вовсе не в том, чтобы породить ответное действие, а чтобы создать иллюзию контроля. Этакое обсессивно-компульсвиное расстройство ума…

– Аннет, вспомни свой поход в храм Истины. О какой однозначности и о какой определённости идёт речь? Эти однозначность и определённость и есть то, что убивает истину.

– Я понимаю, мама. А откуда ты знаешь, что я была в храме Истины?

– Я теперь знаю очень много всего, даже то, чего желала бы не знать. Раньше бы это назвали бы ясновидением, а сейчас… сейчас я даже не хочу давать этому каких-либо формулировок. Это настолько естественное для меня состояние, что обозначать его каким-то отдельным словом даже нет смысла. Но не волнуйся, это не мой контроль, и даже не родительское беспокойство и переживания… Всего этого во мне уже давно нет. Это проявление интереса к собственной дочери, проявление интереса к той личности, что ею зовётся и доверие, безграничное доверие. Эти параметры позволяют мне видеть всё с максимальной точностью, без искажений. Не вмешиваться и не мешать, не влиять на наблюдаемый объект. Хотя полностью исключить влияние, конечно, пока невозможно. Однако моё воздействие на тебя было минимальным. Его можно выразить словом поддержка. Невидимая и ни к чему не обязывающая поддержка, не требующая показательных результатов и благодарности.

– Так вот почему я начала меняться! У меня после Идеалии произошёл сдвиг в сознании! Я думала, этот Тымок на меня так повлиял, ну, и увиденное в музее в какой-то степени! А это, оказывается, была ты! Ты помогла мне сдвинуться с мертвой точки, избавиться от оков своих тягостных мыслей!

– Речь, конечно, идёт о совокупности факторов. В любом случае, никакой моей заслуги в этом нет. Я делала это не ради какого-то результата, я делала так, потому что не могла иначе. Из чувства свободы, а не из-за давления гнёта ответственности.

– Мама! Чем бы ты ни руководствовалась, я всё равно тебя люблю! И я рада полученным результатам! Расскажи, пожалуйста, сначала свою историю. В хронологическом порядке, если можешь. Начиная со дня Перехода. С момента, когда Каннава нанесла нам ответный удар.

– Когда я услышала об этом в новостях, у меня защемило сердце. В глазах помутнело, ноги подкашивались. Словом, предынфарктное состояние. Страшно было – жуть! Я боялась умереть. Умереть раньше времени. Это такие противоречивые чувства. Жить страшно! Страшно и больно – прям до ужаса. А умирать ведь ещё страшнее! Вот вроде и свидетелем катастрофы становиться не хочется, а не-становиться-то ещё больше не хочется! Вроде бы понимаешь, что дальше – только жуть жутчайшая, мрак сплошной, горе, страдания, преступления, убийства, а распрощаться с жизнью добровольно не можешь. Пожить, пожить бы ещё… Хоть так, хоть как. Всё равно в глубине души надежда есть выжить, оправиться, пережить. Надежда, что сможешь, справишься, преодолеешь. И так обидно мне стало, что помираю от инфаркта. Как будто бы смотришь какой-то фильм про апокалипсис, и знаешь, что конец будет печальный, но не досмотреть-то не можешь. Там ведь всегда, в таких фильмах, есть либо какой-то счастливчик выживший, либо уцелевшие колонии избранных, либо мутанты какие-то, которые сумели сохранить жизнь, видоизменившись. Финал таких фильмов – это всегда безнадега с капелькой надежды, ну или надежда с капелькой безнадеги. Так или иначе, надежда-то всегда есть. И вот вроде бы я, простая банумская пенсионерка – ну, чем я заслужила надежду на спасение? А ведь об этом не думаешь! Сразу кажется, что если кому-то и дано выжить, так это тебе. В свете этих мыслей преждевременно умирать от инсульта, так и не дождавшись развязки, было как-то обидно. Я поймала себя на мысли о том, что если каким-то образом дошло бы до того, что я оказалась бы в газовой камере с другими людьми, умереть мне было бы проще. Долго, мучительно, от пыток, но не одной, а вместе со всеми, так сказать. Я фантазировала. Представляла себя, что рядом с нашей камерой много других таких же. Что люди умирают все одновременно – в огромных количествах. И чем больше других умирает вместе со мной, тем проще дается мне расставание с жизнью. Я так ясно всё это представила… ощущения были очень интенсивными, они не могли врать. Я понимала, что готова утащить с собой на тот свет как можно большее количество людей, лишь бы облегчить свои мучения. И дальше мысль пошла в ещё более пугающем направлении: я призналась себе, что готова пожертвовать жизнями энного количества людей ради сохранения своей собственной. Конечно, своими руками убивать я никого не была готова… Да и смертей я не хотела. Я хотела одного – жить, жить любой ценой. И вот если бы вдруг какой-то всесильный волшебник предложил мне выбор, я бы пожертвовала всем, чтобы остаться здесь, на земле, подольше. Это было откровение. Я сама о себе такого не знала. Никогда бы не подумала, что я такая эгоистка. А тут я увидела это со всей очевидностью. Стала молиться, просить, чтобы от сердца отлегло, чтобы пожить подольше. И дальше, кажется, свалилась в обморок. А очнулась уже здесь, в новомирье.

– И как ты стала Министром? Кто тебя выбрал? Или назначил?

– Это сложно объяснить. Я просто увидела пучки причинно-следственных связей и смогла их распутать. Мне стало очевидно с первых секунд, что я –Министр. Я стала этаким агнецом на заклание, символом главного триггера старого времени. Я олицетворяла собой главный страх всех живущих – страх жизни. И моя внезапная честность с самой собой стала моментом истины. В момент, когда кончина была близка, я, наконец, смогла оценить жизнь по достоинству, готова была заплатить самую высокую цену. Я готова была быть монстром, чудовищем, забравшим чужие жизни ради сохранения своей, я готова была жить при войне и пытках… Я была готова жить! Человек, который боялся жизни долгие годы, теперь был готов жить на полную катушку. Я обладала самой сильной разницей потенциалов, у меня сменились полярности. И никого сильнее меня на момент Перехода на нашей земле не было. Я оказалась самой честной, если так можно выразиться, готовой расписаться в самой мерзкой и неприглядной правде о себе. Как выяснилось, любая правда – мерзкая и неприглядная только поначалу, а потом она становится просто правдой. И больше и выше этой правды – истинности момента для отдельного индивидуума наедине с самим собой – нет ничего. В итоге получилось всё так, как я себе и представляла – с точностью да наоборот. Я захватила с собой на тот свет кучу людей. Только тот свет оказался не концом жизни, а её началом.

– Но ведь, по сути, тебе никто ничего не предлагал? Все эти мысли о том, что умирать проще вместе с кем-то – это были всего лишь твои фантазии, верно? И реального выбора – жить или умирать, жертвовать ли жизнями других ради сохранения своей – тебе никто не давал? – уточнила Аннет.

– Выбор становится реальным тогда, когда он сделан. Выборы всегда рождаются у нас в головах. Никто не должен предлагать нам выбор. В любом случае, он будет сделан только тогда, когда мы к нему готовы. За настоящим выбором всегда следуют действия и их последствия. И я была к ним готова. Впервые в жизни, пожалуй, я взяла на себя ответственность. Я была готова столкнуться с результатом своего выбора. Выбор – это правда, каким бы он ни был. Мы привыкли делать не-выбор… У нашего не-выбора есть причины и есть следствия. И они гораздо, гораздо страшнее ответственности. Безответственность страшнее. Но мы этого не понимаем. Мы это упорно отрицаем, до тех пор, пока вопрос не встанет ребром, пока уровень самообмана не достигнет критических значений. Пока мы не столкнемся лоб в лоб с самими собой, со всеми своими демонами, со всеми своими страхами. Только близость смерти помогает нам сделать настоящий выбор.

– Я имела в виду, что с тобой никто не разговаривал… Может, тебе чей-то голос что-то там нашептывал… – уточнила Аннет.

– Да нет же! Кто мог со мной разговаривать? Выбор всегда делается в одиночку, единолично, наедине с собой. А голос… Голос, конечно, был. Но это был мой собственный внутренний голос. Ничего необычного. Просто новые повороты мыслей – и всего-то!

– Ладно, дальше. Вот ты проснулась в новомирье и поняла, что ты Министр. Что было дальше? Кому ты об этом сообщила? Что стала делать?

– Ко мне очень быстро пришли. Сканеры, или жрецы, если так можно выразиться. Энергетически сильные люди, которые видят суть вещей. Их нельзя обмануть. Они, как и я, знали, кто я. Мы быстро распределили роли. Потом мне на согласования стали приносить проекты. Некоторым я сразу давала зеленый свет, другие отправляла на доработку. Третьи так и вовсе заворачивала.

– А как ты это определяла? – не переставала сыпать вопросами Аннет.

– Очень просто. Элементарно. У меня в голове – ясность, сомнений не возникает.

– То есть просто вот так вот, с бухты-барахты?

– С бухты-барахты, Аня, люди раньше «Айфоны» в кредит брали, а то, что делала я, никак в это понятие не укладывается. Я же говорю – ясность! Внутреннее знание, не замусоренное нагромождением ментальных конструкций. Отсутствие вторичных выгод позволяет увидеть выгоды первичные. А первичные выгоды – именно то, что нам нужно.

– И что такое эти первичные выгоды?

– Ну вот, ты ешь яблоко, к примеру. Если ты ешь, потому что проголодалась и тебе хочется чего-то свежего, сладко-кислого, сочного и хрустящего – то это первичная выгода. А вторичная – это когда ты давишься этим же яблочком, сидя на низкокалорийной диете, и оно тебе уже поперек горла.

– Это слишком простой пример! Как приложить его на более сложные вещи? Особенно на вещи государственной важности…

– Чтобы это понять, нужно стать Министром. К чему тебе эта информация? Или тебя что-то не устраивает? Есть какие-то замечания или предложения? – произнесла Илитам провокационной интонацией.

– Нет, мам! Мне всё нравится. Я просто хотела понять. Ну, раз ты не хочешь говорить – не надо.

– Тебе не надо меня понимать или кого-либо ещё. Всё, что тебе надо понимать, находится внутри тебя. Ты – вопрос и ты же – ответ. Единственная, кого тебе нужно понимать, – это ты сама.

– С тобой не поспоришь!

– Споры остались в прошлом. Им в новомирье нет места. Люди используют их разве что в качестве метода саморефлексии. Довольно полезное занятие, кстати! Олдскульное, как ты любила выражаться, будучи подростком.

– Мама! – с наигранной претензией в голосе закричала Аннет и расхохоталась.

– А как вы стали Илитам? Откуда такое имя? – снова вмешалась в беседу Алекса.

– «Или тут, или там» – это последнее, что крутилось у меня в голове до того, как я потеряла сознание. Это уже такая бессознанка в некотором роде была, пограничное состояние, нечто вроде бреда. Репетиции предсмертных корчей, если хотите. Сомнения, которые вспылили чисто по инерции, когда решение было уже принято, когда уже ничего нельзя было изменить. Хотя я даже не берусь утверждать, что вопрос звучал как «где мне будет лучше?». Может, я спрашивала себя и жизнь, где в итоге окажусь – на том или на этом свете. Только что такое тот и этот свет я не представляла. В итоге-то наше «тут» – это, скорее, там. Вот и стала я Илитам. Не знаю, нравится мне, как это звучит. Так гладко, мощно, успокаивающе. Подходящее имя для Министра, на мой взгляд.

– Тебе вообще-то подходит. И с прической этой сочетается! – заметила Аннет.

– Знаю! – кивнула Илитам. – Ладно, девочки, чего-то мы заболтались! Давайте я лучше вас чаем угощу с пирожками. Я же вас ждала всё-таки, готовилась! – добавила женщина и стала накрывать на стол.

Когда она достала из духовки противень с пирожками, Аннет просто глазам своим не поверила. Хотя больше, чем глаза, в реальности происходящего её убеждал нос. Запах свежеиспеченных маминых мясных пирожков с рисом ни с чем нельзя перепутать! Это были они – её любимые пирожки родом из детства, те самые. Аннет расплылась в довольной улыбке и растворилась в какой-то ностальгической неге, подобно запаху пирожков, заполнившему собой все пространство. Они сели за стол.

Сенсационных признаний и глубоких личных откровений больше не было. Разговор в основном крутился вокруг работы Алексы. Речь шла о том, как устроены инфоцентры, какие там бывают сотрудники и клиенты. Аннет даже особо в это не вслушивалась. Она просто наслаждалась тем, что находилась рядом с мамой, впитывала в себя её тепло. Конечно, Илитам не была уже той привычной и знакомой ей мамой, какую она помнила, но всё же что-то неуловимое от той прежней родительницы в ней сохранилось. Бытовые хлопоты приближали Илитам к образу заботливой курочки-наседки, хотя в её движениях всё равно чувствовалась небывалая сила и стать. Аннет одолевали противоречивые чувства: с одной стороны она была рада тому, что вновь обрела маму, с другой стороны она как никогда ясно понимала, что она её потеряла. Илитам – это в первую очередь Министр и, наверное, только в последнюю – мать. Хотя вообще-то Илитам – это настолько масштабная личность, что она шире любых ролей вместе взятых.

Когда чаепитие было закончено, Илитам поспешила выпроводить гостей. «Спасибо вам за визит, девочки! Очень рада была вас видеть! А теперь мне нужно поработать…» – произнесла она, убирая со стола.

– Вам спасибо, Илитам! Вы устроили нам потрясающую встречу! – сказала Алекса.

– Ну, кто кому что устроил – это, конечно, большой вопрос. Но не будем сейчас цепляться к словам, – с улыбкой выдала Илитам.

– Спасибо, мам! Спасибо, Илитам! Спасибо маме внутри Илитам… –запнулась Аннет.

– Тебе спасибо, Аня! – ответила Министр, посмотрев на дочь самым добрым и искренним взглядом. Ощущая его на себе, Аннет почувствовала поддержку.

Илитам проводила девушек до двери.

– И всё-таки, ма, почему ты мне всё рассказала? – на прощанье задала мучивший её вопрос Аннет.

– Потому что я тебя люблю! – сказала Илитам и захлопнула дверь.

На улице Аннет попрощалась с Алексой, которая собиралась вернуться на работу, а сама пошла домой. Ей нужно было всё переварить. Удивительно, но от встречи с Министром она ожидала получить куда больше впечатлений. А уж от встречи с мамой, которую девушка уже считала безвозвратно для себя потерянной, эмоций так и вовсе должно было быть вагон и маленькая тележка. Но Аннет почему-то воспринимала всё происходящее довольно ровно. То ли это шок так проявлялся, то ли она уже настолько привыкла к разного рода чудесам, что её трудно было удивить.

Аннет не понимала, что её потрясло больше – сам факт встречи с Министром, или то, что Министром оказалась её мать, внезапное «воскрешение» мамы или то, что это новая мама-Министр имеет мало общего со знакомой ей мамой-мамой. Копаться в себе и разбираться в своих чувствах Аннет было просто лень. Полученная информация должна как-то в ней устаканиться, для этого требуется время. Аннет поймала себя на мысли о том, что единственное, чего она сейчас хочет – так это увидеть Тымока. Вспомнив свой последний визит к нему, она даже немного покраснела. Она вспомнила о том, как мечтала о Министре, была убеждена в том, что это сильный привлекательный мужчина. Как ей хотелось испытать с ним усус. Можно ли было считать эти мысли изменой? Хотя о какой измене вообще идет речь? У их отношений с Тымоком ведь нет никакого статуса, между ними не было ни соглашений, ни договоренностей. Только близость и то время, что они провели вместе. Разве это к чему-то её обязывает? Если и обязывает, то только к искренности, к честности. Искренней и честной она должна быть в первую очередь с самой собой. Те её фантазии, хоть они, возможно, и были глупыми или наивными, но они были её естественными проявлениями. Аннет решила, что не будет их стесняться и честно признается во всем Тымоку, если об этом зайдет речь.

Она застала его дома. Как так всё время получается, что каждый раз, когда она его навещает, он не занят делами? Сторонний наблюдатель мог бы даже подумать, что Тымок – лентяй и бездельник, который вечной торчит дома, не зная, чем заняться. Но Аннет прекрасно знала, что в то время, когда они не видятся, он пашет напропалую. Хотя слово «пашет», конечно, не слишком подходит для описания процесса, в который вовлечены фанаты своего дела, коим является и её приятель.

«Баланс и гармония – это то, о чём говорила Алекса. Когда слушаешь себя и не совершаешь лишних телодвижений, не занимаешься суетой, идя на поводу у своих «надо», «пора бы» и «наверное, стоило бы», обстоятельства автоматически складывается в твою пользу. Сколько раз меня подмывало зайти к Тымоку. Сколько раз мне хотелось заткнуть им своим внутреннюю пустоту. Сколько раз мне хотелось использовать его как уши или жилетку. Сколько раз мне хотелось вновь испытать с ним усус – чисто по инерции, помня о том, какое это внеземное наслаждение. Мне хотелось сделать из естественного процесса ритуал, запрограммировать собственные эмоции, да к тому же вовлечь в это насилие над природой другого человека. Запланировать удовольствие, застолбить свое право на него, утвердить время и место, получить гарантии того, что удовольствие это я смогу испытывать и дальше. Мне хотелось утвердиться в том, что я поняла механику этого процесса, научилась его вызывать. Но там где появляется механика, теряется душа. Из процесса уходит сокровенность и интимность, тайна превращается в дешёвку, становится надувательством. А потом приходит разочарование и гнев. А ведь это мы сами себя так надуваем! Да ещё и других в это втягиваем! Истина рожается каждый новый миг – когда я же перестану об этом забывать? – прокручивая эти мысли, Аннет негодовала. – Бедный Тымок! Сколько же всего я на него навешивала! И это я ещё думала, что теперь лучше понимаю жизнь, ха! Ладно, ладно, не всёе так плохо. В конце концов, поползновения так и остались поползновениями, я достаточно быстро их распознала. Какая экономия сил и энергии! И результат на лицо! Когда я иду к нему без каких-либо претензий и ожиданий и более того – без причины, из «нипочему», всё всегда срастается. Что же это получается? Чтобы найти, нужно не искать?» – пока Аннет с отсутствующим видом сидела на диване у Тымока, он заваривал матчу. Поход к Министру теперь ей казался таким далеким. Было ощущение, что в гостях у Илитам была вовсе не она, а кто-то другой. Аннет думала, что сразу же расскажет о случившемся Тымоку, но сейчас ей совершенно не хотелось этого делать. Ей хотелось просто быть с ним рядом, чувствовать его тепло. Она стала расспрашивать его о работе. Когда он рассказывал о новых проектах, она с удовольствием наблюдала за тем, как вдохновение преображает его и без того красивое лицо. Глаза Тымока горели, он весь светился. Аннет слушала его и живо представляла у себя в голове всё то, о чём он говорил. Ей передалось его возбуждение. Она разделяла с ним радость самовыражения, пусть и в такой опосредованной форме. Они были на одной волне. Они слились, соединились. В Тымоке Аннет видела не единомышленника, а нечто большее. Она чувствовала в нем родную душу. Искриться и вибрировать в унисон, рождая в моменте новую истину – что может быть лучше?

Аннет поняла, что между ними опять был усус только спустя какое-то время. Правда, в этот раз симфония их душ не имела физиологического аспекта: они ведь вообще даже друг к другу не прикасались. Души соединились напрямую, без участия тел.

После этого они ещё долго сидели на диване и болтали обо всём на свете. Тымок показывал ей какие-то буклетики с анонсами выставок, которые он собирается посетить. Аннет в очередной раз поразилось, как сильно изменилось качество современного искусства. Каждая, буквально каждая работа молодого автора вызывала у неё восторг. «Хотя, наверное, талантливых людей и раньше хватало, просто я не способна была заметить их талант – отметила про себя Аннет. – Таланты ведь повсюду! Я уверена, в каждом человеке есть хотя бы один! И почему только раньше мне это было не очевидно? – задумалась она. – Хотя… какая теперь уже разница! Главное, что сейчас я это вижу! И это так здорово!».

Аннет почувствовала усталость. День выдался чересчур насыщенный. В последнее время в её жизни складывалась такая тенденция, что каждый новый день оказывался насыщенней предыдущего. Ей даже немного страшно было думать о том, что же будет дальше. И всё же, всё же интереса к тому, что её ждет, у неё было гораздо больше, чем страха. Она вернулась к себе домой около десяти вечера. Она навела порядок в квартире – помыла и вычистила все углы, расставила вещи по своим местам и наконец-то решилась отправить в мусорный бак собранные в пакет вещи Марка, которые она всё никак не решалась выкинуть. Теперь это было её пространство – обновлённое, свободное от хлама и груза прошлого. Уборка стала для Аннет своего рода приятной медитацией. «Любой процесс может стать медитацией, если участвовать в нем любовью. Даже не так – творить его своей любовью» – отметила про себя Аннет, закончив с уборкой. Ей понравилась собственная формулировка. С этой мыслью она и заснула.

Ночью Аннет пару раз просыпалась от кошмаров. Она не помнила, что ей снилось, и даже не пыталась вспоминать. Он знала, что её ночной покой нарушило что-то ужасное. Но что – ей не хотелось знать. Она боялась узнать какую-то страшную правду, поэтому решила не подпитывать свою беспокойство тревожными мыслями, а попыталась побыстрее снова провалиться в сон, представив себе какую-то хорошую и добрую историю. Она вспомнила о том, как в детстве воображала себя принцессой, и фантазия довольно быстро увлекла её в неведомые дали.

Глава 14. Таблетка

Проснулась Аннет с каким-то смутным предчувствием. Ей почему-то казалось, что за ночь успело произойти что-то страшное и непоправимое. Она ощущала ломоту в теле. Чувство было такое, будто её переехали бетонным катком. Вразвалочку она дошла до ванной. Посмотрев на себя в зеркало, она ужаснулась: на неё смотрела уставшая физиономия с землистым цветом кожи и западшими глазами. Аннет потянуло на сигареты. За последнюю неделю она уже успела забыть об их существовании, а тут – на тебе раз! Она вышла на балкончик. И там вместо no name-пачки обнаружила «Vogue». Она выглянула во двор: там всё было так же, как до революции. Аннет забежала назад в комнату, пытаясь избавиться от наваждения и обнаружить следы наведенного ею вчера порядка. Вещи были совсем не там, где она их оставила. Бардака не было, но со вчерашней ночи явно что-то поменялось. Аннет подумала, что сходит с ума. Но ещё страшнее была мысль о том, что она каким-то образом вернулась в прошлое. Эту догадку подтвердили внезапно обнаруженные в шкафу вещи Марка. «Нет! Не может быть! Это что, галлюцинации? Что происходит?» – крутились в голове Аннет вопросы, на которые у неё не было ответов.

В этот самый момент раздался телефонный звонок.

– Доброе утро, Аннет! У меня для тебя задание. У нас тут каминг-аут от одной певички. Призналась, что в подростковом возрасте её изнасиловал какой-то упырь. Нашему изданию она готова дать подробное интервью. Эксклюзив! Возьмёшься? – спросил редактор. Аннет не могла поверить, что слышит его голос.

– Да… – неуверенно ответила она. – В мессенджер вводные данные мне скинете?

– Да, сейчас отправлю. Отпишись тогда, как с ней договоришься!

– Хорошо! – Аннет повесила трубку.

Она смотрела на экран телефона как завороженная, с замиранием сердца следя за тем, поступит ли сообщение. Спустя минуту оно пришло. Интернет снова стал доступен! Однако это нисколько не радовало Аннет. Он теперь казался ей слишком примитивной и извращенной технологией. И всё же она не преминула им воспользоваться. Она открыла главную страницу поисковика и стала читать новости. Похоже, она вернулась в недавнее прошлое, в отрезок времени, который можно было бы охарактеризовать словосочетанием «за пару дней до революции». Война шла, но ответного удара ещё не было.

«Интересно, есть ли тут кто-то, кто, как и я, успел побывать в новомирье? Могу ли я каким-то образом вернуться обратно? Как развиваются события в наших двух параллельных мирах? Можно ли изменить ход истории и остановить войну? – в голове у Аннет кружился рой мыслей. – Надо действовать, делать что-то! Искать своих!». Вся эта паника напомнила Аннет её реакцию на столкновение с новомирьем: огромный стресс и полная растерянность. Правда, сейчас она чувствовала себя намного спокойнее и увереннее, даже несмотря на то, что была сбита с толку. Сидеть и офигевать она не собиралась.

Она набрала певичке, чтобы договориться с ней об интервью. Дива, чьё имя было Северина, была рада её слышать. Судя по всему, ей не терпелось поведать свою историю миру. Аннет договорилась встретиться с ней в «Пафосе» завтра. А сейчас, что же делать сейчас? Аннет решила набрать маме. Девушка очень удивилась, услышав в трубке родной, до боли знакомый голос.

– Мамуся!

– Аня!

– Как ты?

– Всё хорошо. Кабачки вот посадила на балконе. Думаю ещё помидоры посадить.

– Отлично! А скажи, с тобой ничего странного в последние дни не происходило? Может, были какие-то странные сны или необычные ощущения?

– Суставы ломило к дождю, но это вполне обычное дело. А так… Даже не знаю, что ты имеешь в виду. Ты это к чему? У тебя всё хорошо, дочка?

– Да, мам, хорошо. Я люблю тебя! Позвонила просто потому, что хотела услышать твой голос.

– Не к добру это, Аня, не к добру! Опять чего-то учудила что ли? Чего это ты ни с того ни с сего ко мне ластишься?

– Ну ма-а-ам! Не ищи подвоха там, где его нет.

– Дочь, точно всё хорошо? Денег прислать не нужно?

– Мама! Ну что ты! Какие деньги! Это я тебе должна посылать, а не ты мне!

– Даже не вздумай! У меня всё есть! И слушать ничего не хочу! Ты – молодая, тебе помощь со стороны не помешает.

– Нет, мам, честно, помощи не надо. Всё в порядке у меня с финансами. Ладно, рада была тебя слышать. Люблю, целую! Береги себя!

– Хорошо, Аня! Я тоже тебя рада слышать. Звони почаще! И не стесняйся просить денег, когда надо!

– Договорились! Пока!

– Пока!

Типичный дореволюционный разговор с мамой. Эту пенсионерку нельзя ни в чем таком заподозрить… Министр! Какой она Министр? Раньше эта роль мамы казалась Аннет вполне органичной, подходящей родительнице. А теперь, услышав старую версию мамы, Аннет засомневалась в адекватности собственного восприятия. Новая мама-Министр воспринималась новой Аннет в новом мире вполне естественно, а сейчас новая Аннет видела старую маму в старом мире, и стройная картинка у неё больше не складывалась.

«Что теперь делать? Могу ли повлиять на предстоящие события? Могу ли я помешать маме совершить Переход? И должна ли? Что, если мама станет Министром в новомирье, а я одна останусь здесь одна? Означает ли это, что в этом мире мама умрет? Должна ли я вмешиваться в естественный ход вещей? Имею ли я на это право?» – Аннет нервно закусывала губу, прокручивая в голове кучу вопросов. Удивительно, но сложность выбора её больше не пугала. Ответственность казалась уже не обузой и гнётом, а благословением. Аннет сделала глубокий выдох, и на её лице проступила довольная улыбка. Она почувствовала прилив вдохновения, её захватил азарт. Плана действий у неё не было, зато была уверенность в собственных силах, и этого было более чем достаточно. Внутри Аннет была пустота. Но не та привычная ей пустота, с которой она не умела справляться, которая пугала и угнетала, а новая пустота, дающая свободу и обеспечивающая пространство для маневра. Аннет и сама не заметила, как растворилась в ней. Погружение в себя было прервано телефонным звонком. Аннет подняла трубку. На проводе была её терапевтка.

– Добрый день, Аннет! Как ваши дела? Как самочувствие?

– Здравствуйте! Всё хорошо, спасибо! А почему вы спрашиваете? – отозвалась Аннет. Вообще-то, ей хотелось рассказать доктору обо всех своих многочисленных изменениях, но она решила приберечь эти стратегическую информацию на потом.

– Я хотела узнать, успела ли ты попробовать те таблетки для экстренного случая, которые я тебе давала?

– Нет. Вы знаете, я думаю, экстренных случаев в моей жизни больше не будет. Я чувствую себя намного лучше. Можете сказать мне, что это было? Какой там состав?

– Ну, это вообще-то я не имею права разглашать эту информацию, и особенно – сообщать её тебе.

– Ну, таблетки же были экспериментом. Мы можем считать, что он завершён. Я могу вернуть вам всю пачку – целехонькую, не распакованную. Вам нечего опасаться. Мне важно знать, что там было. Я буду вам благодарна. Я очень ценю вашу помощь и вашу заботу, а ещё больше ценю правду, честность и искренность. И там, где есть эти правда, честность и искренность, нет места страху.

– Аннет, я не узнаю вас! Ваша речь так изменилась. Голос тот же, знакомый, а вот звуки, которые он издаёт, и их смысловое наполнение – новое. Можем встретиться и всё обсудить. В рамках дружеской встречи, а не сеанса. Сможете вернуть мне пачку и рассказать, что вас побудило это сделать. Ну и обо всём остальном, что у вас на душе, разумеется.

– Отлично! Приглашаю в «Пафос»!

– Идёт! Через час вас устроит?

– Да, договорились! Скоро увидимся!

В назначенное время Аннет была на месте. Терапевтка уже ждала её за одним из столиков.

– Что с вами произошло? Что изменилось? Почему вы сказали, что экстренных случаев в вашей жизни больше не случится? – поинтересовалась врачевательница душ после того, как формальности вроде ни к чему не обязывающей болтовни о природе-погоде были исполнены.

– Я теперь верю в себя, а не в обстоятельства!

– Как интересно! А что заставило вас изменить свои взгляды?

– Даже не знаю… – задумчиво ответила Аннет. – Жизнь, что же ещё! – Ммм… Мне кажется, или запечённый авокадо сегодня особенно вкусный? – спросила она, отправляя в рот очередной кусочек тающего во рту лакомства.

– Вкусный! Впрочем, как и всегда… – отозвалась терапевтка, которая заказала себе то же самое блюдо.

– Хех, я знаю секретный ингредиент! Его добавляют не в блюдо, а к блюду. Его добавляет сам дегустатор. И дело тут не только в рецепторах… Вот раньше я любила вкусную еду, а себя не любила. Не любила жизнь. Боялась её, спорила с ней, сопротивлялась ей. А сейчас, полюбив жизнь, я полюбила и себя. И еда сразу стала вкуснее! Раньше она была как наркотик, как доза… Её всегда было мало. Точнее, не самой еды, а наслаждения, которое она дает. А сейчас его всегда достаточно! Каждый кусочек даёт насыщение! – поделилась Аннет своими наблюдениями.

– Аннет, что произошло? Откуда такие разительные перемены? А как же новости? Вы перестали их смотреть? Соцсети со срачем в комментариях, как вы любили выражаться? Вам же достаточно было пять минут, чтобы завестись, расстроиться, начать протестовать… Сейчас всё иначе?

– Именно так! Я сегодня читала новости – никаких эмоций! Соцсети не смотрела, да меня и не тянет, честное слово. Я перестала тратить время на то, что не делает меня счастливой.

– А как же правда, истина, справедливость, за которые вы так бились?

– Правды нет, как и истины, по крайней мере, в их каноническом понимании. «Верь в то, что делает тебя счастливой» – помните, как раньше меня раздражала эта фраза? А сейчас я с ней согласна. Помните, я задавалась вопросом: «А что, если я верю в мысль о том, что я должна выиграть в лотерею?». Мол, что мне даст эта мысль, которая якобы делает меня счастливой, кроме разочарования и разорения после того, как я потрачу все деньги на лотерейные билеты? Я сейчас увидела поломку в своей логике. Во-первых, верить во что бы то ни было, кроме свой никчемности и несправедливости мироустройства, я была не способна. В глубине души я считала себя недостойной выигрыша, да к тому же считала несправедливой идею о том, что кому-то, пусть даже мне, достанется всё, а другим – ничего. Так что мысль о выигрыше никак не могла сделать меня счастливой. Это всё были пустые фантазии, чистая теория, не имеющая отношения ни к практике, ни ко мне лично. Дальше – «должен». Там где есть долженствование, счастья нет по определению. Никто никому ничего не должен. И главное – я поняла, что если ты веришь в то, что должен выиграть в лотерею, то это вопрос твоего мировоззрения, а не вопрос к мирозданию. Что это за идея? Разбогатеть, ничего не делая? Получить много денег за просто так, ничего в это не вложив, сделав мизерную, самую минимальную инвестицию? В лотереях нет ничего плохого, как и в тех, кто покупает билеты. Но рассматривать это всерьёз, использовать эту идею в качестве бизнес-плана – это уже клиника. Я не говорю, что деньги должны доставаться тяжелым трудом, вовсе нет. Но трудом! Тем, что в радость, тем, что наполняет. Тем трудом, который мы зовём созиданием. Какая может быть радость от денег при отсутствии идей? Точнее, идеи-то есть, но только о том, как бы эти деньги потратить. Деньги, тратящиеся не ради созидания, а ради потребления, никого не смогут осчастливить.

– Аннет, да вам пора в философы записываться! Расскажите, что же так повлияло на смену ваших взглядов?

– Работа с вами дала плоды! Ну, и плюс сработал ряд случайных факторов. А время всё это отшлифовало! – отделалась расплывчатой формулировкой Аннет.

– Спасибо за такую высокую оценку моей работы! Я рада видеть изменения и ваш позитивный настрой!

– Позитивный – это не то слово! Он даже больше, чем позитивный. Позитивный – слишком плоское понятие. Мой настрой – это не оптимизм и не ожидание бесконечных ништяков от жизни. Это безграничное доверие и готовность принять любой исход, любой расклад, встретиться с любыми обстоятельствами!

– Кажется, кто-то обрёл суперсилу! – похоже, рассказ Аннет настолько впечатлил терапевтку, что она дала волю эмоциям, оставив в стороне строгие рамки профессиональной этики.

– Можно и так сказать. Хотя, честно вам признаться, не вижу разницы между силой и суперсилой. Силу дает ответственность. Чем больше ответственности, тем больше силы. Всё просто.

– Раньше вы ассоциировали силу с властью, влиянием, деньгами…

– Да, я ассоциировался силу с кем-то другим. С публичными личностями, у которых есть рупор, голос, аудитория. С чиновниками и политикам, с бизнесменами. С кем угодно, но только не с собой. И ответственность перекладывала на них же. Сейчас все иначе. Фокус внимания сместился.

– Аннет, это удивительно и поразительно! Я очень рада! Вы убедили меня! Я раскрою вам секрет о составе таблетки. Только потому, что я действительно понимаю, что вы ей не воспользуетесь.

– Да, вот, кстати, ваша пачка! – сказала Аннет, протянув доктору упаковку таблеток.

– Таблетка была плацебо. Я верила в то, что плацебо – это именно то, что вам нужно. Я была уверена, что она подействует. После того, как вы приняли бы её, я собиралась сообщить вам, что это – пустышка. Это должно было наглядно продемонстрировать вам силу самовнушения. Но теперь вам это не нужно. Мы проделали огромную работу. И, как я вижу, в силе своих убеждений вы больше не сомневаетесь.

– Именно! Не сомневаюсь. Вот парадокс: я ведь вовсе не уверена, что мои убеждения – правильные или полезные, функциональные, состоятельные. Но что точно, так это то, что они жизнеспособные. Помогают мне на определённом отрезке жизни – и достаточно, хватит с них. Перестанут работать, перестанут помогать мне чувствовать себя счастливой, я без раздумий с ними расстанусь.

– Аннет, я вижу, в моей помощи вы больше не нуждаетесь. Я рада, что вы выходите из терапии на таком подъеме. Но должна предупредить вас, что в дальнейшем могут быть откаты – это нормально. Не стесняйтесь мне звонить, возвращайтесь в терапию, если почувствуете такую потребность!

– Хорошо! Спасибо! – сказала Аннет и попрощалась. Она была уверена, что никакая другая терапия, кроме как терапия жизнью, ей больше не понадобится. Но эти детали предпочла не уточнять. Да и к тому же, что такое эта уверенность – сегодня есть, а завтра нет?

Вернувшись домой, Аннет застала там Марка. Он, казалось, не заметил никакого подвоха. Старый, знакомый, привычный Марк – стабильный и предсказуемый. Аннет рада была его видеть. Расскажи она ему о том, как развивались их отношения в новомирье, при других декорациях и обстоятельствах, он бы не поверил. Получается, Аннет знала о Марке даже больше, чем он сам. Хотя тот Марк из новомирья и этот Марк, что сейчас перед ней – в каком-то роде – два разных Марка. Всё это было забавно. Аннет старалась ничем себя не выдавать и в то же время не делала ничего нарочно для того, чтобы казаться собой старой. Ей словно бы удалось вывести некий гибрид из старой и новой Аннет – получилось вполне естественно и даже мило.

Вечером они с Марком ели её любимую тухлую рыбу и смотрели любимый сериал – всё как в старые добрые времена. По прикидкам Аннет, до ответного удара оставались сутки. Ни паники, ни смятения это в ней не вызывало. В конце концов, за сутки столько всего ведь может ещё и произойти! Она не хотела торопить события, пытаться узнать исход, повлиять на что-то вне зоны своей ответственности. Её зона ответственности – это её эмоции и настроение, всё остальное – лишь условности. Аннет легла спать с легким сердцем и довольно скоро провалилась в спокойный, глубокий сон. Ей снилось новомирье: какие-то лица оттуда, обрывки фраз, сценок, событий. Образы были размытыми, смазанными, они были набросками, зарисовками. Их невозможно было удержать, они утекали как песок сквозь пальцы. Потом перед мысленным взором Аннет возник мистер Энтропиус. Он казался таким живым, настоящим, таким реальным! Его образ был четким, структурированным, ярким.

– Почему я оказалась в старом мире? – спросила у него она, пользуясь случаем.

Помнишь нашу партию в квантовые шахматы? Ты же знаешь, ничего не проходит бесследно. Твои шансы на победу были крайне малы, ничтожно малы, если сказать точнее. Мы тут и сами не понимаем, что произошло. Тебе удалось приблизиться к пустоте, стать пустотой. Хотя стать пустотой просто невозможно. Даже если твое сознание чисто, что самое по себе утопия, то у тебя всё равно есть отягощение в виде тела. Видимо, ты просто перешла какую-то грань, продвинулась дальше всех в этом приближении к пустоте, достигла каких-то критических отметок, где малые цифры, значения попросту нивелируются, приравниваются к нулю. Ты попала в спектральную щель.

– Что такое спектральная щель?

– Это разница между возбуждённым и спокойным состоянием энергии. Что-то вроде крипты, двойного дна, пространства с секретиком. Мы знали о её существовании, но это знание ничем не было подтверждено. Ты – наше живое подтверждение, с чем тебя, собственно, и поздравляю! Ты круче, чем космонавт! Ты – первый путешественник между мирами!

– Путешественник между мирами – звучит обнадёживающе! Значит, есть какой-то способ вернуться назад? Могу я снова оказаться в новомирье?

– Если кто-то и знает ответ на этот вопрос, то это только ты. Ты просто не представляешь себе масштаба события, главным участником которого ты стала. Это произошло впервые в истории. Впервые в истории, понимаешь? Представь себе первого космонавта, успешно вернувшегося на землю со словами: «Ребят, а что там у нас по Марсу и по Луне? И когда мы уже займемся Альфа-Центаврой?». Да, плотность событий, их концентрация, насыщенность, конечно, сильно увеличились за последнее время, но не настолько же! Я не знаю… Может, это и возможно. Как? При каких условиях? Без понятия! Пробуй! Узнавай!

– Постой! Погоди! Как мне тебе верить? Я же сплю… Я только сейчас это поняла. Ты – всего лишь моя фантазия…

– И что с того? Телепатию и ясновидение тоже раньше фантазиями называли. У нас с тобой в текущих обстоятельствах нет никаких шансов встретиться в физической реальности. А сновидения – это свободная от всех условностей зона, где возможно всё. Вот мы тут и встретились!

– Так получается, ты тоже спишь?

– Да какая разница? Я в твоём сне и я в своей физической реальности – это два разных человека. Они вообще могут действовать независимо друг от друга. Но это не значит, что у них нет ничего общего. Общее, определённо, есть, только оно скрыто от глаз и совсем неочевидно.

– И что же это?

– Некий код души, скажем так. Хотя любое определение, которое мы на это навесим, автоматически убивает суть в какой-то степени. Облечь в слова подобного рода вещи без потери смысла невозможно.

– Энтропиус, ты такой интересный собеседник! Никогда бы не подумала, что буду скучать по новомирью, но я, кажется, скучаю. Хотя слово скучаю тут не очень подходит. То, что я чувствую, тоже нельзя облечь в слова без потери смыслов. Главное, чему научила меня жизнь при Министерстве, так это не страдать. Не сожалеть, не искать выгоду и лучшие варианты. Быть в моменте, как бы попсово это не звучало. Когда ты в моменте, когда ты занят жизнью, а не пережевыванием собственных мыслей, скучать некогда. Но мысли о тебе и всех, кто остался в новомирье, заставляют меня улыбаться. Я бы с радостью вас всех снова увидела, с радостью снова бы вас встретила… при случае.

– Ох, Аннет! О случае, его величестве Случае, и устроенных им случайностях я знаю если не всё, то многое. Я хотел бы тебе сказать, что случай решает всё. Но это не так. Ему многое подвластно, очень многое… сфера его влияния намного больше той, что ты можешь себе представить. Но и он не всесилен. Он вообще в какой-то степени заложник сам себя. Он темница, и он же – узник в ней. Хотелось бы подобрать более радужное сравнение, но ничего не приходит на ум, прости.

– Тебе не за что извиняться! К Случаю у меня нет никаких претензий. Глупо было бы пытаться притянуть его за уши… Это было бы какое-то форменное издевательство над ним! Хотя ему-то что! Это было бы издевательство над самой собой.

– Я рад, что ты это понимаешь!

– Дай мне какую-нибудь подсказку или напутствие, пожалуйста, пока я не проснулась!

– Хах, а я что, по-твоему, всё это время делал? – рассмеялся Энтропиус.

– Мне просто хочется услышать какую-то короткую ёмкую фразу, за которую я смогу зацепиться… – смущенно ответила Аннет.

– Ну, тогда слушай! – сверкнув глазами, бросил Энтропиус. Аннет сосредоточилась и стала вся внимание. Она уставилась на собеседника во все глаза, готовая ловить каждое его слово.

«Вы получили одно новое голосовое сообщение!» – раздался голос цифрового помощника из её телефона. Аннет понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что телефон говорил уже не у неё во сне, а в реальности. Девушка была раздосадована тем, что такой важный разговор был прерван таким нелепым образом. И откуда только взялся этот голосовой помощник? Она же вроде его не включала… Она продолжала лежать на кровати с закрытыми глазами. Она плотнее сомкнула веки в попытке вновь погрузиться в сон, вернуться в то самое место, из которого её вырвали. Но образ Энтропиуса уже рассеялся. Сколько она ни старалась, она не могла представить его себе. Аннет с неохотой разлепила глаза и потянулась к телефону.

«Аннет, вы только не волнуйтесь! Наша сегодняшняя встреча в силе! Но я хотела бы её сдвинуть на два часа позже. У меня появились срочные дела! Всё, как и договаривались. Эксклюзив, сенсация…. вышедшая из под вашего пера! Просто время интервью поменялось, вот и всё. Встретимся с вами в два тогда! До скорого!» – щебетала Северина.

«Ну и курица! Сейчас – семь утра. Она не могла прислать сообщение позже? Из-за неё я не услышала совет Энтропиуса!» – возмутилась про себя Аннет. Спустя пару секунд она уже улыбалась. Она поймала себя на мысли, что уже успела забыть, что такое возмущение. «Нет, ну сейчас-то я имела право на возмущение! На праведный гнев, так сказать. Ведь речь же шла о самом главном событии в моей жизни! В ближайшие дни должно решиться, где я буду жить – здесь или там» – попыталась оправдать себя Аннет. От этих оправданий ей даже стало смешно. Это были всего лишь заключения её ума, а никак не реальные ощущения. Никакой важности внутри себя Аннет не ощущала. Здесь или там – какая разница? Главное жить! А ведь она только совсем недавно этому научилась! Важна не столько продолжительность жизни, а её качество! Аннет знала, что, сколько бы и где ей не было отмеряно, она намерена прожить весь свой срок максимально насыщенно. «Отсутствие важности – это свобода! Вот они, духовные богатства! Это монетки, медальки, на одной стороне которых – свобода, а на другой – ответственность. Именно они и дают тебе право голоса, дают тебе возможность сделать выбор! Решать, участвовать в процессах, взаимодействовать с миром! Они – источник сил и возможностей! –заключила Аннет. – Наверное, именно это и хотел сказать мне Энтропиус! И вот – сказал. Только не своими устами, а языком, которым с нами разговаривает жизнь, сплавляя воедино события, действия, стимулы, реакции, движения мыслей и осознания».

Глава 15. Интервью

На встречу с Севериной Аннет явилась в самом благодушном расположении духа. Она была спокойной и расслабленной, готовой к разговору. Тяжесть обсуждаемой темы её не пугала. Певица ворвалась в заведение с опозданием в пятнадцать минут.

– Аннет? Добрый день! Извините, задержалась! Пробки! – выпалила она.

– Ничего страшного! – улыбнулась ей Аннет.

Они перебросились парой дежурных фраз, а после Северина начала рассказывать свою историю. Аннет включила диктофон. Она внимательно слушала свою собеседницу, но не могла сосредоточиться на смысле сказанных ею фраз. Канва повествования показалась ей до боли знакомой. Темный подъезд, лифт, незнакомец… Аннет смотрела на лицо Северины, следила за её глазами. Эмоции сменяли друг друга, набирая интенсивность и то и дело уходя в крутое пике. Раньше Аннет жалела бы про себя бедняжку, думала бы о том, как ей помочь, а сейчас, сейчас никакой жалости к респондентке у неё не было. Её завораживало само движение – движение души, мыслей, движение мимики рассказчицы. Лицо певицы будто превратилось в живое полотно. И та история, которую рассказывало это полотно, была куда менее мрачной, чем та, что рассказывала сама Северина.

– Мне очень сложно было решиться на такой шаг. Я жила с этой болью 20 лет. Я очень долго винила себя в произошедшем. Моя самооценка упала ниже плинтуса. Потребовались годы психотерапии, чтобы я смогла оправиться. Но мне до сих некомфортно об этом говорить. Я решила рассказать свою историю, чтобы помочь другим девушкам, тем, кто побывал в похожей ситуации. И то, что я хочу сказать им: «Вы не виноваты!». Я, публичная личность, та, которую многие считают избранницей и баловнем судьбы – ещё одно доказательство того, что подобный ужас может случиться с каждой. Любая из нас может стать жертвой. Я считаю, об этом нужно говорить! И я говорю! Мысль о том, что мои откровения хоть кому-то помогут перестать себя ругать, делает меня чуточку счастливее! – закончила свою речь Северина.

– А откуда у вас изначально взялась мысль, что вы виноваты?

– Ну как же! Общество! Все эти фразы: «Надо было скромнее одеваться!», «Нечего шляться одной по ночам черт-те где!» и тому подобное. Ну, и раз с моими подружками, с одноклассницами, с соседками такого не произошло, а со мной – да, то, наверное, я чем-то это заслужила… Спровоцировала, сама того не желая. И ведь раньше никто из жертв о своем опыте не рассказывал. Нет свидетельств – и получается, что как будто не было и изнасилований. Точнее понятно, что изнасилования были… но кто был жертвами? Мы этого не знали. И додумывали, что это были какие-то действительно «неправильные» женщины, в супер-коротких юбках с каким-то не тем поведением, с каким-то не тем посылом. И, получается, раз плохое случается только с плохими, то сам факт того, что оно случилось со мной, говорит о том, что я тоже – плохая.

– И что, вам было совершенно нечего противопоставить общественному мнению и собственным домыслам?

– Что вы имеете в виду?

– То, что вы слишком легко поверили в собственную виновность.

– А как было не поверить? Это своего рода такой всеобщий негласный газлайтинг, как будто всеобщий заговор… Если вокруг нет ни одного подтверждения того, что со мной-то на самом деле всё было в порядке - виноват был маньяк, то откуда же было взяться ощущению, что я не виновата?

– Так вы же никому не рассказывали о случившимся. Откуда вы знали, какое мнение сложится у окружающих о вашей ситуации?

– Как откуда? Я же видела примеры! Читала газеты, слышала разговоры. Я знала, что меня ждёт. Что меня будут осуждать.

– Кто? Кто именно?

– Люди!

– Какие люди?

– Окружающие! Общество!

– Общество – это слишком абстрактное понятие. Кто это общество? Бабки у подъезда? Незнакомые вам люди? Или знакомые? Близкие, родные?

– Ну, близкие и родные в открытую меня вряд ли бы осуждали, но ведь и на них общество со своими суждениями оказывает влияние. Может быть, в лицо они бы мне ничего не говорили, а за спиной бы осуждали. А если бы сказали прямо в лицо – я бы и вовсе этого не пережила!

– То есть получается, что вы оказались под властью безликого большинства? Людей, которые сами никогда в подобной ситуации не бывали, но осуждают? И их мнение почему-то было для вас важно… Как и когда они успели стать для вас авторитетом?

– Ну, их же много! Они вокруг! Их невозможно игнорировать!

– Ну ведь не пробовали… Откуда вам знать?

– Я бы не выдержала осуждения и позора!

– Почему? Если бы даже общество и предъявило вам какое-либо обвинение, вы же ведь знали бы, что оно – ложное?

– Сложно противостоять толпе…

– Конечно! Куда проще быть той самой осуждающей толпой, чем тем, кто ей противостоит. А вы задумывались о том, почему толпа линчует жертв? В чем, собственно, корень проблемы?

– Люди – злые и эгоистичные, порой глупые. И ещё они не хотят сталкиваться с болью. Со своей и с чужой. Им проще игнорировать чужую боль, отгораживаться от неё. Закрывать на неё глаза, считать её заслуженной. Потому что если они её разделят, если они её увидят и признают, им тоже станет больно. Они относятся к боли как к чему-то заразному, и отчасти они правы.

– А игнорирование боли разве не причиняет боль?

– Игнорирование своей боли – да, чужой – нет.

– И всё же долгое время вы предпочитали игнорировать свою боль.

– Я выбирала меньшее из двух зол. Аннет, у меня складывается такое чувство, что вы меня в чём-то обвиняете!

– Я просто пытаюсь разобраться в ситуации, понять вас.

– А мне кажется, вы пытаетесь меня обвинить, осуждаете меня за моё многолетнее молчание.

– Не принимайте это на свой личный счёт, Северина. Это просто такой журналистский приём. Приходится иногда быть провокатором.

– Я прошу ко мне подобные приемы не применять. Мне стоило большого труда решиться на это интервью. Вы превышаете свои должностные полномочия и занимаетесь оскорблением чувств жертв! Немедленно это прекратите!

– Так вы считаете себя жертвой?

– Конечно! Что за вопрос! Я незаслуженно пострадала. Надо мной надругались! Я имела право молчать. Но я очень рада, что спустя годы всё же нашла в себе силы говорить!

– Я правильно понимаю, что вы молчали из-за боязни подвергнуться осуждению? И что вы заочно соглашались с предполагаемыми обвинениями?

– Я не то чтобы соглашалась, я просто сомневалась…

– Почему?

– Я же вам уже сказала! – вскипела Северина. – Давление общества!

– А если бы это самое общество сказало бы вам, что белое – это черное, а чёрное – это белое, вы бы тоже поверили?

– Вы опять пытаетесь меня очернить! Человек слаб… Один в поле не воин. Легко вам рассуждать о вещах, с которыми вы не сталкивались!

– А с чего вы решили, что не сталкивалась?

– А что, хотите сказать, что сталкивались? Вы попадались в лапы маньяка?

– Да. У меня был случай, очень похожий на ваш, с той лишь разницей, что мне удалось отбиться.

– Я сочувствую… – тут же смягчилась Северина, немного поникнув. – Тогда я могу списать все ваши провокации на действие психологического механизма под названием компенсация. Мы разбирали это с психологом.

– Хорошо. Допустим, мои вопросы – это действие того самого механизма. Так вы позволите мне продолжить?

– Не допустим, а так оно и есть!

– Хорошо. Могу я продолжать?

– Пожалуйста!

– Давайте подведём итог. Сейчас вы уверены, что вашей вины в том, что случилось нет никакой, правильно?

– Да. Конечно, нет! Это же очевидно!

– Не так уж и очевидно, раз вам потребовалось 20 лет, чтобы прийти к этому убеждению…

– Ваш стиль ведения беседы меня утомляет. Давайте заканчивать!

– Да, мы уже близки к развязке. Получается, от встречи с маньяком никто не застрахован?

– Да, получается так. И поэтому я считаю, что об этой проблеме важно говорить!

– То, что запретная некогда тема станет предметом публичного обсуждения, как-то поможет решить проблему?

– В какой-то мере. Я верю, что, как минимум, пострадавшим будет легче справиться с психологическими последствиями собственного травматичного опыта. Ну, и если женщины перестанут бояться сообщать о случившемся в полицию, то и с поимкой преступников произойдут улучшения.

– Можно ли искоренить всех маньяков?

– Мне хотелось бы в это верить. Для этого нужен целый комплекс мер. Нужны технологии для выявления психических отклонений, которые есть у маньяков, на ранних стадиях, нужно заниматься профилактикой… Я не знаю… это сложный, комплексный вопрос, который должны решать на правительственном уровне. Потребуются средства, финансирование, исследования. Но для этого нужен общественный резонанс. Чтобы на проблему обратили внимание. И первый шаг тут – снятие всех обвинений с жертв. И я вношу свою лепту в это правое дело.

– То есть вы верите, что количество маньяков в мире можно как-то контролировать?

– Конечно! Другое дело, что это вопрос времени. Нужно объединять усилия для борьбы с такими нездоровыми элементами общества. Нужна коллективная ответственность. С кондачка этот вопрос не решится. Мы, скорее всего, просто не застанем то время, когда маньяки исчезнут с лица земли. Это долгий и сложный процесс. Но только из-за того, что мы не увидим его результатов, мы не должны его игнорировать. Мы можем его начать, как-то ему поспособствовать. Это наш вклад в жизнь будущих поколений.

– Интересно, а как, по-вашему: с торнадо и наводнениями человечество тоже в силах как-то справиться?

– К чему вы клоните? Это разные вещи! И да, возможно, может! В этом деле ведь тоже есть большой прогресс: люди научились их прогнозировать, минимизировать вред от разгула стихии.

– Ага. А на подходе у нас, я так понимаю, лекарство от всех болезней и вечная жизнь?

– Вы утрируете! Хотя и такое возможно. Я верю в человечество! К чему все эти вопросы?

– Вы пару минут назад называли людей злыми, эгоистичными и глупыми. И вот на это злое, эгоистичное и глупое человечество вы и делаете ставку?

– Вы передёргиваете! Не все же такие! Что вы хотите от меня услышать? Что мы все обречены и у нас нет шансов?

– Я просто хочу понять вашу логику. От встречи с маньяком никто не застрахован, но всё же от неё можно как-то уберечься – пусть в перспективе, в далеком будущем… Так человек властен над обстоятельствами или нет? Есть у него контроль над жизнью или нет?

– Что бы я не сказала, вы всё выворачиваете наизнанку! Ни один ответ вас не устраивает! Да, плохое может случиться с кем угодно, но ответственность человека в том и заключается, чтобы попытаться предотвратить повторение зла, обезопасить других.

– Интересно, сколько маньяков сделали своё грязное дело за те двадцать лет, что понадобилось жертве на саморефлексию? Двадцать лет для того, чтобы набраться смелости открыть рот… Маньяки уже успели эволюционировать.

– Вы опять меня обвиняете! Не хочу с вами больше разговаривать! Не понимаю, откуда столько агрессии. Наверное, это все боль, твоя непрожитая боль, деточка! Я могу дать тебе контакты моего психолога.

– Спасибо, не надо. Я ходила к психотерапевту пару лет. Это дало свои плоды. Да и терапия жизнью сделала своё дело.

– Терапия жизнью? Что ты имеешь в виду?

– Жизнь с нами разговаривает. Что дала вам ваша работа с психологом? Иллюзию контроля. Вы заклеили свою душевную рану пластырем, пропитанным токсичным ядом, который называется иллюзия контроля. Терапия жизнью же показывает, что никакого контроля у нас нет и быть не может. Единственное, что мы можем хоть как-то контролировать – это своё восприятие.

– Ну, так я о том же и говорила! Мой пример – наглядная иллюстрация твоей мысли. Плохое случилось со мной, с невинным человеком, на чью долю по несчастливой случайности выпали страдания. И я смогла с этим справиться. Нашла в себе силы переступить через это и пойти дальше, нашла в себе силы об этом говорить, чтобы помочь другим, предупредить их.

– Нет. Мы говорим о разных вещах. Ваша спасительная соломинка – это мысль о том, что вы можете на что-то повлиять, вы можете изменить внешнюю ситуацию, не меняя внутреннюю. Вы хотите избавить других от боли и страданий, не избавившись от них сама. Так не бывает. Да, во встрече с маньяком мало приятного. Но тот физический и моральный ущерб, который вам нанесла эта встреча, ничто по сравнению с тем, какой ущерб вы нанесли сами себе после того, как всё это с вами случилось. Вы бы принесли куда большую пользу человечеству, если бы не пережевывали у себя в голове мысли о том, как так получилось и кто во всем виноват, а занимались бы созиданием. Своим творчеством, например. Виноватых нет! Вас ведь не устроил бы такой ответ… Хотя можно сказать и по-другому – виновата жизнь! Ужас может повториться, ужас может случиться с вами снова, а также с другими, а ещё – с близкими и родными. С вашей подругой, сестрой, дочерью – и вы ничего не можете с этим поделать. Но вы не хотите это признавать. Вы тут же поспешите назвать жизнь несправедливой, злой и коварной, даже невыносимой. Но это очень узкие определения. Жизнь намного больше и шире этого. В ней есть место всему – и радостям, и горестям. А вы, пытаясь отрицать одно, автоматически лишаете себя другого. И общество, которого вы так боитесь, состоит из таких же, как вы – тех, кто не способен видеть многогранность жизни, не способен согласиться с мыслью, что плохие вещи могут произойти с любым – в любой момент, совершенно неожиданно. И уберечься от этого нет никакой возможности. Поэтому это самое слепое и глухое общество и стремится отгородиться от жертв, изолировать их. И чтобы изменить это общество, не достаточно просто рассказать о своём случае. Нужно перестать самой быть слепой и глухой, оставить попытки уберечься, подстелить соломку, застраховаться.

– Если бы все думали, как вы, человечество уже давно бы вымерло! Это же безответственность!

– Безответственность – это попытка контролировать внешнее при отсутствии фокуса на внутреннем.

– Это эгоизм! Если каждый будет думать только о себе, мы все деградируем!

– Конечно! Надо думать обо всех – о тех, кого бессчетное количество. И учитывать интересы этих самых всех. И угождать им. Только вот как вы собираетесь это делать, если эти все – разные?

– Вы опять передергиваете! Мы же живём в обществе. Мы же люди, а не животные. Мы должны уметь договариваться и учиться действовать сообща для решения глобальных проблем.

– Да вы с одним-единственным человеком договориться не можете – с собой! Вы даже свои чувства не понимаете, отрицаете их! Называете себя без вины виноватой… Вы боялись обвинений, травли – того, чего, по сути, не было. Обвинения и травля существовали только в вашей голове. Это жизнь в воображаемом мире! И она зачастую гораздо страшнее реальной жизни! Сначала вы убедили себя в том, что вы – жертва, потом в том, что вы – не просто жертва, но жертва, которая сама виновата в том, что с ней произошло. А дальше уверились в том, что вашу историю обязательно нужно держать в тайне, потому что если вы расскажете правду, вас начнут унижать и оскорблять. Вы пострадали от собственных мыслей больше, чем от действий маньяка. Вы – жертва собственных страхов и убеждений!

– Ну, это уже просто фантастическая чушь! Вы в бреду, Аннет! Это уже даже не смешно. Мне вас жаль… Хорошо, как же тогда, по-вашему, называть тех, кто пострадал от действий маньяка? По-вашему, жертвы должны перестать называть себя жертвами?

– Каждый называет себя так, как он хочет себя чувствовать. Дело не в названии, а в осознании. Напороться на маньяка может каждый. Каждая и каждый. Вы тут всю дорогу о женщинах говорили, но ведь не только женщины подвержены насилию… Конечно, будучи женщиной, легче подчеркнуть свою слабость и уязвимость, легче получить статус жертвы. Но сейчас не об этом. Жизнь, она вроде пасьянса. Ты можешь выиграть даже при плохих картах и проиграть, имея все козыри на руках. И дело тут даже не в победе или поражении, а в том, как ты обходишься со своими победами и со своими поражениями. Для многих поражение смерти подобно. Люди и умирают от этого – от навязчивой мысли о том, что они потерпели поражение. Но когда ты начинаешь воспринимать игру как игру, когда у тебя появляется азарт, увлечение процессом, ты перестаешь воспринимать проигрыши как приговор. Ты начинаешь на них учиться. Ты анализируешь и делаешь выводы, экспериментируешь, ищешь более верные ходы – и поражение становится победой.

– Это абстрактная, не применимая к жизни псевдофилософия! Какой урок можно вынести из встречи с маньяком?

– У каждого он свой, в том-то и дело. Здесь нет алгоритма, нет готовой схемы, работающего для всех единого вывода. Но люди этого не понимают. Они упорно ищут инструкции и пытаются вывести универсальную формулу счастья. Они кладут на это всю жизнь. И что они оставляют после себя? Разочарование, страхи, недоверие к жизни и чувство жуткой несправедливости. Человек чувствует себя обманутыми и ненавидит мифического кого-то, кто его обманул, даже не догадываясь о том, что этот кто-то – он сам. Люди бесконечно беспокоятся о прошлом и будущем и этим самым крадут свое настоящее. Они хотят перестраховаться, обезопасить себя, получить гарантии лучшего будущего, хотят сделать что-то один раз и получить результат на всю оставшуюся жизнь. Они держатся за свои представления о добре и зле как за спасательный круг, совершенно не понимая, что представления эти – это вовсе не то, что их спасет, а то, что их погубит. Это не круг, эта камень, который тащит их на дно.

– Вы уходите от предмета разговора!

– Нет, я подвожу этот разговор к сути. Но если вам так уж хочется конкретики, то я расскажу вам свою историю. В моем случае встреча с маньяком была нужна для того, чтобы я испытала шквал эмоций. Вина, стыд, неловкость – всё это привело к внутреннему конфликту. Действия человека с нерешенным конфликтом внутри, какими бы благими они не выглядели, не могут породить ничего, кроме конфликтов внешних. Я научилась врать – врать самой себе, ловко и изощрённо, научилась изворачиваться и оправдываться. Я, так же, как и вы, боялась осуждения. И этот страх заставлял меня творить странные вещи. Нет, ни в какой катастрофе это не привело, никто не умер, никто сильно не пострадал. Просто моё мировосприятие было искажённым многие годы. И эти мои искажения повлияли на всё – они не заметны и не очевидны, и тем-то они и страшны. Этого не объяснить в двух словах. Всё со всем связано. Сложно сказать, каким бы сейчас был бы мир, если я бы я ещё раньше перестала видеть его в чёрно-белом цвете. Он был бы другим… Конечно, не кардинально, но в чём-то… Впрочем, фантазировать об этом бессмысленно. Всё это не доказать и не измерить. Да это не так уж и важно. Важно то, что сейчас я гораздо более счастлива, чем раньше. Даже не так – я впервые за долгое время по-настоящему счастлива. Я теперь благодарно напавшему на меня маньяку. Это несравненный кайф – понимать, зачем и для чего с тобой произошло то или иное событие. Без маньяка и всех последующих переживаний мне было бы просто не понять простые истины об устройстве жизни и природы человека. Жизнь проводила эксперимент с моим участием, где я – лаборант и я же –лабораторная мышь. И когда я это поняла, поняла, что я – не только подопытный, но ещё и одновременно ученый, перед которым стоит определённая задача, жизнь изменилась. Мои осознания бесценны! В этом вся соль. Мне пришлось дорого за это заплатить, но этого того стоило. Нужно отдать очень многое для того, чтобы получить большее. Но это большее с лихвой компенсирует все утраты. Такой вот фокус!

– Компенсация, я же говорю! – выслушав Аннет, с надменным видом произнесла Северина. – Всё, что вы сказали – не более, чем красивые слова. Я очень давно сотрудничаю с вашим изданием. Я знаю вашего главреда. Я не сомневалась в том, что на встречу со мной он пришлёт своего лучшего специалиста. Но, кажется, он ошибся. Ваш личный опыт в данном вопросе, по идее, должен был помочь при подготовке материала, но я вижу, что он только мешает. Дальнейшую судьбу интервью я буду решать сама с вашим начальником. Из первой части нашего разговора получится отличная история для публикации, а вот вторую часть я бы советовала вам и вовсе стереть. На этом я хотела бы закончить наш разговор. Прощайте! – Северина встала из-за стола и, высоко подняв вверх голову, быстро направилась к выходу.

Аннет оплатила счёт и побрела домой. На душе у неё была смута. И зачем она только доставала эту Северину? Ясно же ведь было, что она хочет быть хорошей и вцепилась в эту свое хорошесть мертвой хваткой. Кто готов обменять такую успокаивающую хорошесть, эту сладкую иллюзию, на правду? Речь тут, конечно, не идёт о правде в каком-то глобальном смысле, о какой-то общей для всех правде, а своей личной, персональной правде, сиюминутной, той, которая не костенеет, застывая в неподвижности, а о живой правде, которая меняется, дополняется, расширяется, о некой правде-матери, о начале, дающем жизнь тысячам новых правд. Впрочем, а чего это она расстраивается? Северина – такая, какая есть. Зачем её менять? Хотя была ли попытка заставить её посмотреть на ситуацию под другими углом желанием её переделать? Аннет не ставила себе такой цели. Что же ей двигало? Собственное поведение казалось Аннет несколько нетипичным. Она заметила в нём и проявления агрессии, и манипуляции. Хотя негатива к героине интервью она не испытывала – ни тогда, когда его брала, ни сейчас, когда оно уже закончилось. «Так было надо! Мне нужно было услышать то, что говорила она, а ей то, что говорила я» – пришла к выводу Аннет.

Когда она пришла домой, обнаружила в мессенджере непрочитанное сообщение. Писал редактор: «Аннет, что ты натворила? Северина на тебя жаловалась! Пожалуйста, отправь мне запись интервью. Мне нужно прослушать его, чтобы разобраться». Аннет скопировала файл на компьютер и отправила боссу по электронной почте. Что теперь с ней дальше будет? Её отстранят от работы? Уволят? Впрочем, какая разница. Журналистика, которую Аннет считала своей страстью, большее её не волновала.

Из интервью с Севериной девушке больше всего запомнилась одна фраза – «оскорбление чувств жертв». «Не будь жертвой – и твои чувства никто не оскорбит. Ты сама себя оскорбляешь, выбирая для себя это роль. Хочешь избавить мир от страданий, прекрати множить страдания внутри себя» – мысленно отвечала Аннет на претензию певицы. И тут Аннет осенило. Она поняла, что это явно неудавшееся интервью было призвано помочь ей сформировать эту мысль, утвердиться в тех выводах, к которым она пришла. Северина была тут ни при чём, она – просто ещё один инструмент для самопознания, пешка в этой игре с самой собой. Дело не в истории Северины, дело в истории Аннет. И эту самую историю – от начала и до конца – Аннет и захотелось рассказать. Она почувствовала мощный прилив вдохновения. Открыв документ в текстовом редакторе, она напечатала: «Ты берешь в долг у своего здоровья и отдавать этот долг будешь тоже здоровьем» – Аннет взяла в руки смятую пачку сигарет, достала папироску и без особого энтузиазма затянулась. «Зашибись! Выбрала себе сиги со вкусом «помои из прачечной»! Кто и как поставил людей с больной, воспалённой фантазией у руля большой и некогда великой страны?», – сокрушалась про себя девушка, давясь едким, вонючим дымом».

Почему-то писать про себя в третьем лице Аннет было проще. Девушка прочитала написанное, и на лице её засияла довольная улыбка. «Вот же оно, вот же! Вот оно, моё дело, вот она, моя страсть! Вот он, мой труд, не имеющий ничего общего с работой. Я же знала, я же всегда догадывалась о том, что рассказывать истории – это моё, вот только и не подозревала, что рассказывать нужно свои, а не чужие!» – пронзила Аннет новая мысль. В тот самый момент, когда она занесла руку над клавиатурой, её внимание отвлекли многочисленные возгласы и крики, доносившиеся с улицы. Люди охали, плакали, возмущались, ругались. По обрывкам доносившихся до её слуха фраз Аннет поняла, что Каннава нанесла Бануму ответный удар. Люди, судя по всему, только узнали об этом из новостей. Она уставилась в монитор. Она смотрела на чистый лист перед собой и видела, как он всё быстрее заполняется новыми строками. Она печатала так быстро, как только могла, порой не успевая за ходом собственных мыслей. Её не интересовало, вернется ли она в новомирье, увидит ли Тымока и Энтропиуса, останется ли в живых её мама… Единственная мысль, которая крутилась фоном в её голове, звучала так: «Успеть бы сделать побольше! Успеть бы рассказать свою историю! Успеть бы использовать этот волшебный импульс! Не израсходовать бы попусту этот мощный заряд!».

Она писала запоем до самого вечера, пока затёкшие конечности вкупе с начавшей поднывать спиной не дали о себе знать. Поставив точку, Аннет оторвалась, наконец, от монитора. Она хотела было включить по инерции телевизор, чтобы узнать о том, что сейчас вообще в мире происходит, но потом опомнилась. Ничем, кроме истерии и нагнетания обстановки, СМИ сейчас не занимаются. Да к тому же, какая разница? Факт говорит сам за себя: она ещё жива. В Аруме пострадавших нет. Точнее, тех, кто пострадал бы от удара напрямую. А тех, кто пострадал от него косвенно, конечно, полно. И даже тех, кто умер… от сердечного приступа, внезапно обострившейся болезни – словом, от страха. Но что с того? Им уже не поможешь… А тем, кто остался, она, Аннет, может помочь разве что своим примером.

Аннет только сейчас заметила, что Марк не вернулся домой. «Наверное, он совершил Переход. А с ним старым, получается, что-то случилось… Если это так, скоро я узнаю что» – подумала она. Девушка взяла телефон и набрала мужу. Никто не поднял трубку. Затем она позвонила маме. Абонент был недоступен. «Она, наверное, тоже. Пока я тут ей звоню, она там, небось, уже вовсю решает свои министерские дела. Эх, я, кажется, осталась тут одна. Совсем одна. Что ж, ладно. Этого достаточно. Буду работать с новыми вводными…».

Аннет хотелось бы, чтобы этот привычный, меняющий на глазах старый мир превратился бы в новомирье, стал бы ещё одной вотчиной Министерства. Но она понимала, что это маловероятно. Суля по тому, что в момент Перехода она не вернулась обратно, она теперь так и останется жить здесь. Что ж, значит так надо.

Глава 16. Расследование

Аннет легла спать, думая о том, как бы получше рассказать свою историю, как бы не упустить важные детали. Довольно быстро она провалилась в глубокий сон. К ней вновь явился Энтропиус. Она, возможно, предпочла бы увидеть маму или Тымока, но выбора у неё, кажется, не было.

– Здравствуй! Спасибо, что пришёл! – произнесла она.

– Здравствуй! Не стоит благодарности! Я не мог не сделать этот выбор. Я должен был оказаться здесь, с тобой, на нейтральной территории.

– Получается, я больше никогда в реальности тебя не увижу?

– Аннет, сны – это такая же реальность, просто лишённая некоторых отягощений. Вспомни нашу встречу в Таббаре. На что она была похожа?

– Да, ты прав. Это был, скорее, сон, только очень реалистичный.

– Каждый сон может стать реалистичным, если глубоко в него погрузиться.

– Звучит обнадёживающе!

– А тебе нужна надежда?

– Нет. Мне хватает и веры. Доверия… Просто я очень бы хотела увидеть некоторых людей, с которыми успела познакомиться в новомирье – тебя, своего соседа Тымока, Алексу из инфоцентра…

– Мы все у тебя в голове и никуда оттуда не денемся!

– Это да, я имею ввиду физическую реальность.

– Физическая реальность ставит перед тобой другие задачи.

– Это какие же?

– А ты как думаешь?

– Остаться собой, сохранить свою душу… – неуверенно протянула Аннет.

– Ну вот! У тебя важная миссия. Ты теперь своего рода посланец из будущего, из альтернативной реальности. Ты должна сохранить в себе все те настройки, что получила в новомирье, найти способ поделиться ими с людьми.

– Какая ответственность!

– Мне казалось, ты любишь ответственность…

– Ты прав, я её обожаю. Она даёт мне свободу.

– Ну вот. Пользуйся ею.

– Скажи, а этот мир, в котором я осталась, по-прежнему для вас существует лишь в виде остаточного файла? Если у него шанс на спасение? Сможем ли совершить в будущем ещё один Переход? Присоединиться к вам, возможно…

– Я не знаю. Это и от тебя, в том числе, зависит.

– Понимаю, о чём ты… Я знаю, что должна делать. Мое «должна» наконец превратилось в «хочу». Это такой кайф! Я сегодня писала и не могла оторваться. Прям-таки мечтаю, чтобы быстрее настало утро – не терпится продолжить работу, точнее труд.

– Хех, я тебя тут не сильно отвлекаю? Не задерживаю? – ухмыльнулся Энтропиус.

– Да нет, что ты! Мне кажется, сейчас ещё глубокая ночь, темень за окном. Вставать рано.

– Может, будильник поставишь, чтобы не проспать? – с издёвкой в голосе спросил Энтропиус.

– Ха-ха! Помню, как я возмущалась, узнав, что будильники запрещены.

– Да, использование будильников у нас поначалу приравнивалось к противоправным действиями. Хотя правильнее было бы называть эти действия не противоправными, а противоестественными. Они просто лишние. Природа не то чтобы их запрещает, просто она легко обходится без них. А мы хотели помочь вассалам быть ближе к природе, быть ближе к себе самим. И это сработало, кстати! Запрет на будильники был требованием нового времени, временной мерой, экспериментом. И этот эксперимент уже завершился. Будильниками теперь уже можно пользоваться, их можно купить… но никто не покупает. Спрос равен нулю, представляешь?

– Ого! Ну, вы даёте! Как быстро у вас там развиваются события! Интенсивно, насыщенно! Интересно следить за вашими новостями!

– Аннет, мы могли бы встречаться с тобой здесь чуть ли не каждую ночь. Я мог бы держать тебя в курсе всех дел, рассказывать о новостях, но не буду этого делать. Это лишнее. Ты хочешь-не хочешь будешь сверяться с тем, что тут у нас происходит. Это ни к чему. Сверяться тебе нужно только с самой собой!

– Ты прав! Но это же не последняя наша встреча?

– Не могу ничего гарантировать. Я знаю одно: если того потребуют обстоятельства – твои внутренние обстоятельства или мои, или какие-то внешние – мы увидимся.

– Хорошо. Так тому и быть! Передавай там по нейросети мой далекий привет всем тем, кому он нужен!

– Обязательно!

– Ну, пока!

– Пока!

Аннет снилось что-то ещё – какие-то события из новомирья, места и лица – знакомые и нет, но под утро ничего из этого она уже не помнила. Проснулась она с мыслями о маме. «Мама всё знала! Про то, что я вернусь в прошлое, исчезну из новомирья! Именно поэтому она всё мне и рассказала. Именно поэтому и позвала к себе! А Алекса? Алексе она ведь тоже доверила свою тайну… Может, Алекса тоже каким-то образом переместилась со мной в прошлое? Эх, ладно, чего теперь об этом переживать… Если она здесь, то мы найдёмся!».

В этот самый момент телефон Аннет завибрировал. Она схватилась за аппарат и увидела голосовое сообщение от редактора. «Аннет! Честно тебе скажу, прослушав твое интервью с Севериной, я был очень удивлен тому, куда делась твоя деликатность… И это твоя история про собственную встречу с маньяком… Ловко ты её выдумала! Да, эмоций много ты, конечно, из нашей дивы достала. Но все, знаешь, как-то не по делу. Где сенсация? На чём будем хайповать? На чём делать тиражи? Давай-ка дорабатывай тему. Ищи инфу про этого маньяка. Нарой какие-нибудь скандальные факты. Может, мы потом ещё очную ставку им устроим!» – прохрипел на неё прокуренный голос из трубки.

«И как я, интересно, маньяка этого найду? Он же не серийник… Рядовой такой маньяк… Обычный. Ноунейм-маньяк. Может, мне пора увольняться? Всё равно же решила, что журналистикой большей не хочу заниматься. Хотя… наверное, стоит всё же довести дело до конца. Тем более, что тема меня цепляет, пусть и гораздо меньше, чем раньше…» – размышляла Аннет.

Аннет полезла в поисковик. «Так, где там наша Северина родилась? Ага, небольшой городок на севере… Глухая провинция. И жила она там до 20 лет. А нападение случилось, когда ей было 17… Значит, дело происходило там. Что ж, это облегчает поиски!». Аннет быстро нашла у себя в соцсетях знакомого из нужного города. Он был её ровесником, а значит, и ровесником Северины. Аннет написала ему сообщение с просьбой припомнить, жил ли кто-то странный или подозрительный в его родных краях. Приятель тут же откликнулся. С Артуром Аннет познакомилась на каких-то съёмках. Он подрабатывал моделью. Улыбчивый, приветливый, общительный – таким она его помнила. Кажется, с тех времен он ничуть не изменился. Он вновь демонстрировал отзывчивость и готовность прийти на помощь. «Есть только один человек, которого я мог бы в чём-то таком заподозрить – Алекс Крам. Он всегда был очень замкнутым и нелюдимым, всегда себе на уме. А папа у него был военный, говорили, что дома он всю семью строил, издевался над женой и сыном. Если и были у кого-то из местных предпосылки стать маньяком, так это у Алекса» – тут же написал Артур, вникнув в суть дела.

Аннет загуглила названные имя и фамилию. Известный всемирной паутине Алекс Крам был только один – видный учёный, который жил и работал в Аруме. Правда, место его рождения нигде не было указано. Аннет скинула ссылку Артуру: «Этот?». «Да, похож! Я и не знал, что он стал учёным. Уехал, сбежал к вам в столицу. Скрывается от своего тёмного прошлого, наверное! – ответил Артур. – Знаешь, Аннет, сейчас, когда я его увидел, меня покинули всякие сомнения: это, определённо, был он!». Аннет смотрела на фотографию миловидного усатого мужчины и пыталась разглядеть в его лице признаки психических отклонений. Ничто в образе учёного не выдавало в нём маньяка.

– Почему ты так уверен? – спросила она Артура. – Он выглядит вполне прилично… Биография у него чистая…

– А ты думаешь, маньяки выглядят устрашающе и отпугивающе? Если бы так и было, вычислить их не составило бы труда… А биография… Оно не просто чистая, а подозрительно чистая. И очень короткая! Наверняка, он подтер сомнительные факты… Посмотри, везде одни лишь ссылки на его научные работы и выступления. Нигде ничего про личную жизнь не сказано! Наверняка, так и не женился и живет бобылём! Ни жены, ни детей!

– Ну, его семейный статус ни о чём нам не говорит. Хотя насчёт подозрительно короткой биографии ты прав. Спасибо, Артур, я возьму этого персонажа в разработку!

– Если тебе нужны воспоминания очевидцев, я могу тебе их предоставить. Ну, и если дело дойдет до возбуждения уголовного дела, я даже готов дать свидетельские показания.

– Да нет, какое дело! Уже все сроки давности истекли! Но спасибо за содействие!

– А кто его знает, может, он до сих пор этим промышляет! Может, есть свежие эпизоды…

– Слушай, мне кажется, ты слишком «высокого» мнения о нем…

– Ну, это такой серый кардинал… Он всегда им был. От таких не знаешь, чего ждать. Они на всё способны! Может, благодаря признанию Северины нам удастся вывести его на чистую воду!

– Я поняла тебя, Артур! Еще раз спасибо за наводку! Будем на связи!

Аннет быстро нашла по своим каналам контакты человека из правоохранительных органов и запросила информацию из архива о подозрительных лицах, орудовавших на территории родного городка Северина в период её молодости. Полицейский, с которым общалась Аннет, отправил ей отчёт тем же вечером с припиской: «Алекс Крам чист, на него ничего нет. Вот список тех, кто был замечен в домогательствах». Среди имен и фамилий Аннет молниеносно вычислила знакомую – Артур Король. Правда, она стояла в скобочках, а перед ней значилось – Макс Берент. Она тут же обратилась за уточнениями к своему информатору. «Что значит Макс Берент (Артут Король)? И в чём именно он был уличён?».

Полицейский, который, видимо, всё ещё находился на рабочем месте, ответил: «Чувака звали Макс Берент, но позже он сменил имя на Артур Король. Мы учитываем такие детали. У нас все ходы записаны. Он приставал к детям, мальчишкам. Уговаривал их посмотреть, что у него в штанах. Позже обвинение с него было снято, потому что родители потерпевших отозвали заявление. Берент, он же Король, тогда был ещё несовершеннолетним. Возможно, его предки как-то договорились с предками пацанят… А почему ты спрашиваешь? Тебе знакомо это имя?».

Имя Артура Короля Аннет было хорошо знакомо. Артур Король – это тот самый Артур, который и навёл её на след Алекса Крама. Но как такое может быть? Это же какая-то глупость! Что за несуразица? Зачем он указал на Крама, зная, что за ним и самим есть грешок? Или он наивно полагал, что грешок этот числится за Максом Берентом, а ему по наследству он не перешёл? Странно всё это. И он ведь истово продвигал свои подозрения, настаивал на расследовании… Зачем?

«Вы сделаете мне огромное одолжение, ели проведёте допрос Артура Короля. Я с ним общалась, это он дал мне наводку на Алекса Крама… Что-то тут не чисто. Я знаю, это не в вашей компетенции. Это не по уставу и не по регламенту. Так что вашим ребятам придется действовать как штатским… но вам ведь не в первой, правда! В общем, если есть у вас такие резервы и вы можете выделить их для нашего журналистского расследования, я буду вам благодарна!». Аннет отправила сообщение полицейскому и стала ждать. С правоохранителями их редакция сотрудничала давно и весьма успешно. Она была уверена, что сыщики и дознаватели в очередной раз пойдут им на встречу.

«Нашли мы вашего маньяка! Артур Король – он и есть! Чистосердечное нам дал, скололся! Это он тогда на Северину напал. Только до изнасилования дело так и не дошло. Не смог он. В общем, Аннет, я вам сейчас показания по почте направлю, сами всё поймете. Там прям целая исповедь получилась. Решайте сами, что с ней делать» – пришло сообщения от полицейского через пару дней. Аннет глазам своим не поверила. Она тут же полезла в почту – протокол с приложением был уже там.

«Я родился в очень бедной семье. Отец был работягой, тяжело трудился на заводе. Денег было очень мало, всегда на всё не хватало. Мать на всём экономила. Знакомые отдавали ей детскую одежду – она всегда брала. Бывало, одевала меня во что-то девчачье. Возражать ей было нельзя. У неё на все всегда был один ответ: «Я же для тебя стараюсь!». Работы для неё в нашем маленьком городке не было. Но переехать она не могла: отец не позволял. Он же – мужик, он же – кормилец, у него же специальность! Он же зарабатывает! Он со своего завода – ни шагу ногой. Мать держал в ежовых рукавицах, следил за тем, как она деньги расходует, отчёты заставлял писать. Она злилась, негодовала, но в итоге подчинялась. Звонила подружкам, жаловалась: «Развелась бы, давно бы я с ним развелась бы! Но ребёнок! Как сыну без отца!». Так мы жили. Отец уставал – срывался на матери, мать – на мне. А мне, на ком мне было срываться? Ну а когда мальчишки постарше стали рассказывать о том, что у них в штанах что-то там стоит, я и вовсе обозлился. У меня-то там никогда ничего не шевелилось! Парни говорили: для этого девчонки нужны… Нужно, чтобы девчонки тебе между ног смотрели. Ну а где мне девчонок было взять? Со мной девчонки не дружили: у меня ни одной модной вещи не было, ни даже шоколадки, чтобы их угостить. А я-то что? Я просто хотел стать как все. Быть нормальным. Убедиться, что у меня всё работает. Вот и ловил девчонок, где придётся. Только этого не помогало. Ничего у меня в штанах так и не зашевелилось. И Северина эта ваша даже не помогла. Она ведь самой красивой девчонкой в школе была. Заорала, испугалась, когда я брюки приспустил. Я перед ней и так и этак – и ничего. Она глаза разула и смотрит. Не убегает, не вырывается. Будто ждет чего-то… Я к ней и не прикасался даже. Это ведь я потом на кнопку лифта нажал, вытолкнул её на первом попавшемся этаже, а сам вниз поехал. Сбежал. А потом я к мальчишкам пристал. Мне хотелось найти того, кто младше, кто совсем неопытный… Кто мог бы впечатлиться увиденным. Девчонок мне жалко было трогать, решил прикопаться к пацанам. Уговаривал я их, уговаривал. Науськивал, чтобы они мне приказали штаны снять, а они ни в какую. Так я и ушёл от них не солоно хлебавши. А они меня запомнили, родителям нажаловались… Ну, меня потом мама, правда, отмазала. Были у неё свои связи в полиции. И с тех пор я завязал. Как школу закончил, переехал в Арум. Тут сразу работать пошел. Спустя время стал моделью. Пошли деньги, контракты, пришла слава. Они-то меня и вылечили. Заработал мой приборчик. Я и жениться успел, и потомством обзавестись. В общем, я теперь – социально полезный элемент, а не социально опасный, как раньше. За что меня судить? За то, что штаны пару раз перед девками снял?».

Аннет не знала, что со всем этим делать. Редактор наседал на неё, требовал как можно скорее сдать материал. Но как быть, если Северина и Артур не сходятся в показаниях? Она же ведь утверждала, что было изнасилование… А он – что на него физически не способен. Кому верить?

«Пиши всё, как есть. Она сказала то-то, он сказал то-то… Пусть потом сами выясняют отношения!» – напутствовал её начальник. Аннет согласилась закончить статью при условии, что это будет её последний материал для любимого некогда издания. Она не могла дождаться, когда уволится и сможет всё своё свободное время посвящать книге.

После выхода статьи Северина обвинила Артура в клевете, заявив, что она с ним никогда не встречалась и маньяком был вовсе не он. Артур же настаивал на своём и продолжал уверять общественность в том, что певица чего-то не договаривает. Они кричали со всех углов, что будут выяснять свои отношения в суде, но в суд никто из них в итоге так и не обратился.

«История о маньяке превратилась в историю о пиаре!» – грустно вздыхала Аннет, когда ей на глаза попадались отрывки этой публичной перебранки. Впрочем, какая разница… Вскоре со страниц книги она расскажет свою историю. Хотя кому она её расскажет? С началом войны люди, кажется, потеряли ко всему интерес… Под любой публикацией в соцсетях, не связанной с темой войны, они пишут: «Да как вы можете рассуждать о таких отвлечённых вещах, когда идет война?». Историей, которая их удовлетворила бы, была бы история о том, как Хороший-Белый Герой победил Плохого-Черного Негодяя, наказав его самым суровым образом. Плохого-Черного Негодяя с лёгкостью можно было бы отдать на растерзание всем самым извращённо-изощрённым маньякам мира. Если раньше люди, которые так страдали от маньяков – по-настоящему, физически, но больше – у себя в головах – мечтали очистить землю от своих мучителей и готовы были низвергнуть тех прямиком в адское пламя геенны огненной, сейчас, в момент расправы над Негодяем, готовы были призвать их из ада обратно на землю. Эти маньяки расправились бы с Негодяем с особой жесткостью, и на этом справедливость бы восторжествовала бы – настал бы долгожданный хэппи-энд. Если бы не одно но… Негодяя, понятно, уничтожили бы… а куда дели бы всех маньяков? Обратно в ад? Дьявол, который позволил бы человеку так вольно швыряться своими подданными туда-обратно, одобрил бы сделку при одном условии: каждому маньяконенавистнику придётся лично доставить исчадие ада прямиком к вратам подземного царства. И вот тут уже надо было бы быть осторожнее, смотреть, как бы ошибочка какая не вышла: кто его знает, кого они там, эти черти, примут за исчадие ада… Не загребли бы праведника по ошибке…

Аннет представила себе этот диалог:

– Выхлопотали вы себе местечко! Добро пожаловать!

– Дак я же не себе! Меня там, наверху, тёпленькое местечко ждет! Упыря этого к вам спровадил – получите-распишитесь. А мне-то это уже в другой конторе зачтётся. Спешу, вынужден откланяться!

– Да нет, погоди! Местечко ведь только одно можно выхлопотать-то! За себя и за того парня поработать не удастся. Высочайшая математика, понимаете ли? Пройдемте-с!

– Да как же это? Тут ошибка какая-то! Маньяка забирайте, а я пошёл!

– Это вы у нас в канцелярии уже будете объяснять! Там со всем разберутся… И маньяка в каждом вычислят, уж не сомневайтесь!

«Нет, по сравнению с человеком дьявол, пожалуй, слишком человечен… Да и места в аду на всех не хватит. Жизнь делит всё поровну, пополам, всегда следит за балансом. Всегда ведь есть шанс измениться, опомниться – найти в себе и маньяка, и жертву, и грешника, и праведника, и бога, и чёрта. А главнее всего – за всеми этими масками и ролями найти в себе человека. Задачка не из легких: не каждому она под силу, но тем только интереснее а –думала Аннет. И тут её как током ударило. – Что же я творю? Я же и сама как они: готова под белы рученьки каждого маньяконенавистника отвести под трибунал! Злорадствую тут про себя… Да меня бы первой надо в преисподнюю принять! Я же так наказываю не их, а себя – этой злобой, сарказмом, этим страхом. Осуждение, как камень, тянет меня вниз… Рождает ад здесь и сейчас – прямо у меня в голове. Что же это? Опять он… Страх осуждения, страх оказаться непонятной. Но ненавистью его не победить. Любовь, только любовь всех нас спасет! Как же это порой непросто…».

Утомлённая своими мыслями, Аннет легла спать. Ей уже давно не снилось новомирье, и она перестала искать встречи со своими знакомыми оттуда, сконцентрировавшись на том, что происходит с ней в окружающей её, доступной ей реальности. И вот, когда она совсем это не ждала, ей явилась Алекса.

– Здравствуй! Не ожидала тебя увидеть… Как ты там?

– Привет, Аннет! Всё хорошо. Знаешь, Илитам забрала меня к себе… в смысле, взяла к себе на работу. Я теперь – помощница Министра. Это такая интересная работа! Очень тонкая… Это даже не описать словами. В общем, я рада! Как ты?

– Передавай от меня привет Илитам! Ну, и маме внутри неё.

– Обязательно! Как ты?

– Хорошо! Пишу книгу. Думаю, скоро закончу её. Я наконец-то поняла, что такое труд. Раньше была уверена, что отсутствие работы равно безделью. А сейчас поняла, что это совсем не так. Безделье нужно тогда, когда устаёшь от работы, а от труда устать невозможно. Работа – это то, что ты с собой делаешь по принуждению, а труд – это по любви. Выполняя работу, ты ищешь вторичные выгоды – деньги, перспективы, признание, одобрение, обеспеченное будущее. А занимаясь трудом, ты получаешь выгоду первичную – наслаждение от самого процесса, удовлетворение от созидания. Это настолько разные вещи! В общем, я рада, что я к этому пришла, ну, или что это ко мне пришло – не знаю, как вернее сказать. Да это и неважно, думаю, суть ты уловила. Только вот, знаешь, есть сомнения относительно того, найдутся ли тут вообще люди, которым моя книга сможем пригодиться. Кто будет её читать, если для чтения нужно внимание, а внимание занято страданием? У нас все только и говорят, что о войне. И говорят те, кто этой самой войной не занимаются и кто напрямую от неё не страдает. То есть в физическом смысле. Понятное дело, что бойцам, которые находятся на передовой, и тем, кто убегает от разрывающихся снарядов, некогда участвовать в дебатах и словесных баталиях. Но диванные войска наносят куда больший ущерб человечеству, чем войска реальные. Они думают, что уничтожают противника, а на деле они уничтожают лишь самих себя. Лишают себя души… Хотя они-то, конечно, уверены в обратном – что битва за свои идеалы (читай – иллюзии) позволить им эту душу сохранить… Такие вот дела!

– А у нас тут, кстати, потихонечку идёт прибавление. Люди независимо друг от друга совершают индивидуальные Переходы. И те, кто воевал в том числе. Но не с дивана, понятно. А на фронте, конечно. Это война случилась не просто так. Она призвана внести баланс, заставить одуматься. Хотя, конечно, заявленный эффект в принципе не достижим без появления обратного, что ты сейчас, собственно, и наблюдаешь. Так или иначе, война дает бесстрашие людям, уставшим от страха. И они с радостью платят эту высокую цену. Это освобождение. Потому что тревога и беспокойство на ровном месте и порождают войны. Это круг, разорвать который можно, только перестав быть его частью. Это – всегда индивидуальный путь, и у каждого он свой. А что касается книги… Не переживай об этом, Аннет. Делай, что должно и будь что будет. Природа, жизнь всегда стремятся к балансу. Если в тебе родился импульс, значит, у него есть потенциальный получатель. Может, ты увидишь его, только когда выпустишь этот заряд в мир. Читатель родится одновременно с книгой.

– Я об этом не думала! Спасибо, Алекса! Бесконечно ценю твою поддержку! Знаешь, меня ещё очень интересует один вопрос – почему мама тогда раскрыла свою тайну и тебе тоже? Это же вроде такой секрет вселенского масштаба. Одного доверия, мне кажется, тут недостаточно. Может, конечно, она хотела использовать тебя как инструмент, чтобы привлечь меня. Может, изначально делала ставку на тебя как на специалиста, чтобы прибрать тебя к рукам. Понятно, что сработал целый ряд факторов. Но есть ощущение, что я чего-то не знаю. Была наверняка еще какая-то причина…

– Мы просто совпали с ней по вибрациям. Только у неё они были более высокоамплитудные. Илитам говорила, что её страх достиг максимальной концентрации в момент Перехода. А потом её честность с самой собой тоже добралась до каких-то фантастических, я бы даже сказала, критических значений. Но там, между двумя этими полярностями, в слепой зоне лежало еще кое-что… Вина! Вина была секретом, спрятанным в крипте подсознания Илитам. Вина за то, что она выбрала себя, за то, что готова была пожертвовать другими ради собственного спасения, вина за свой страх, который ко всему этому привел, который заставил сделать жестокий, но честный выбор. Так вот, вина была и у меня. И она была связана с моей мамой. А также со всеми теми, кто остался там, в старом мире. Я считала, что виновата в том, что их оставила, в том, что я совершила Переход, а они – нет. В том, что я не могу им помочь. Эта вина была совсем неочевидна, спрятана глубоко в подсознании, я её даже не осознавала. Илитам помогла мне от неё избавиться. Мне достаточно было побыть в её поле, чтобы это случилось. А она знала, что может мне полностью доверять, т.к. видела своё влияние на меня. Это был энергообмен. Ей нужно было дать мне, а мне нужно было взять. Этого обмена требовала сама жизнь. И кто мы такие, чтобы ему сопротивляться? И потом уже естественным образом произошло то, что произошло – для меня нашелся фронт работе при министре. Так что теперь я даю, а она берёт, хотя всё это – всего лишь условности. В любом «даю» уже есть «беру», а в любом «беру» присутствует «даю».

– Ого! Вот так история! Так значит, твоя мама здесь, в одном мире со мной?

– Да. Она осталась жить там. Её зовут Зара.

– Хочешь, чтобы я её нашла?

– Не стоит, Аннет! Если жизнь этого захочет, вы встретитесь сами, без каких-либо усилий сторон. Ты же знаешь…

– Да. Вижу, новый подход к жизни ты применяешь буквально ко всему, без исключений. Даже родная мама не способна сбить тебя с толку! Браво!

– Никакой вины я больше не чувствую, ни жалости, ни сожаления. Если мама там осталась – значит, так надо. Я не собираюсь становиться её костылем, делать из неё инвалида. Она справится, разберётся.

– Слушай, а как ты всё-таки избавилась от вины? Как ты теперь видишь это понятие?

– Вина – странная субстанция. Если нет вины, не будет и наказания. Но мир продолжит функционировать для тебя так, как ты его воспринимаешь. То есть мерки, которые ты применяешь к другим, будут применяться и к тебе. Если ты веришь в хороших и плохих людей и считаешь, что плохие должны быть наказаны, не удивляйся, обнаружив, что однажды этим самым плохим стал ты сам и не проси о пощаде. Кара, которой ты так жаждал для других, непременно накроет тебя самого. Если ты, к примеру, не считаешь злом взять чужое, украсть что-то, когда испытываешь нужду, не считаешь себя плохим после этого, то это вовсе не значит, что тебе всё сойдет с рук. Это значит только то, что когда у тебя потом что-то украдут, ты не осудишь вора и не назовешь его плохим. Ты украл – у тебя украли. Ты не делаешь никакой разницы в отношении к происходящему для этих двух событий, они для тебя одинаково справедливы. Примитивный пример, конечно, но так нагляднее. Тут мы довольно быстро приходим к простому и очевидному выводу – крадя у другого, ты крадешь у себя самого. А обкрадывать себя самого человеку неестественно, так что мысль о допустимости кражи совсем не состоятельна как жизненная константа. Она может доминировать только тогда, когда логика и баланс нарушены, как это часто и бывает. То есть самого себя человек оправдывает, списывая всё на обстоятельства и нужду, а другому совсем не готов сделать скидку. Вот тут-то и начинаются бесконечные страдания, вина и бег по замкнутому кругу.

– Алекса, ты так классно сейчас всё это объяснила! Можно, я использую твою цитату для книги?

– Конечно, бери! До утра-то не забудешь?

– Хотелось бы в это верить! Думаю, миру важно услышать эти слова. Если это так, то я смогу воспроизвести наш диалог на страницах своей книги.

– Сконцентрируйся – и всё получится! – произнесла Алекса и испарилась.

Аннет хотела подняться с кровати в тот же самый момент, чтобы быстро записать всё по памяти, но Морфей крепко держал её в своих объятиях. Сознание её было активно, оно как будто стало единым целым с подсознанием, а вот тело было пассивно и бездвижно. Видимо, команды от видоизменившегося начальника оно не готово было воспринимать и ждало, когда приказ отдаст привычный и знакомый босс – то есть чистое, отдельное от подсознания, сознание. Аннет пробовала пробудиться, но ей так это и не удалось. К утру, когда она проснулась, она больше не помнила диалог с Алексой во всех подробностях. Этот факт её очень расстраивал: она была убеждена, что просто обязана вставить его в книгу. Она открыла текстовый редактор и занесла руку над клавиатурой. Сначала дело не шло, ей приходилось долго подбирать слова, но потом вдруг текст полился рекой. Аннет осознала, что написала-таки диалог, только когда поставила в нём точку. Конечно, этот был не тот самый диалог слово в слово, но довольно близкий к оригиналу пересказ, который, возможно, нравился Аннет даже больше, чем, собственно, сам оригинал. На подъёме вдохновения она быстро дописала книгу. Ее бывший редактор из онлайн-издания дал ей контакты крупного издательства, где её рукопись на удивление быстро приняли к печати. Книга вышла в свет в тот самый день, когда война закончилась.

Аннет стала ждать первых отзывов. На одном из интернет-порталов читательница писала. «Спасибо вам, Аннет! Я переосмыслила всю свою жизнь. Сначала я с вами спросила, не соглашалась, ругала про себя на чём свет стоит… но продолжала читать – сквозь боль, слезы, скрежет зубов. Меня догоняли вопросы – о самой себе, своих мотивах, намерениях, сделанных и несделанных выборах. Противные, дурацкие, ещё и ещё… Я хотела доказать самой себе, что права. Да, я права, а вы заблуждаетесь! Но вот парадокс: чем больше аргументов я себе приводила, тем менее состоятельными они мне казались. И так, постепенно, я докопалась до сути, до самой себя. Знаете, моя дочь умерла в тот день, когда Каннава нанесла Бануму ответный удар. Я думала, что никогда не смогу этого пережить. Я искала утешение везде, большей частью – в телевизоре и соцсетях, мне хотелось справедливости, возмездия. Но вместо этого я находила только страх, боль и ненависть. Я множила свои страдания, даже не понимая, что делаю, не понимаю, что разрушая себя. До тех пор, пока на глаза мне не попалась ваша книга. Она постепенно сместила фокус моего внимания. Я нашла причину своей боли. Ею была вина – страшная, неизбывная вина за то, что допустила такое – исчезновение собственной дочери. Но ваша героиня Алекса как будто бы говорила словами моей дочери. Мне стало легче… Ваша Алекса стала моей Алексой – той, что живет счастливо в новом мире, пусть и без меня. А я… Я потеряла дочь, но нашла саму себя. И с этой найденной и вновь обретённой собой мне ещё жить и жить! Я хочу с ней поближе познакомиться, понять и узнать её – это же так интересно. Мне теперь не страшно жить! Ладно, всё ещё страшно, конечно, но уже не так сильно, как раньше. Словом, я учусь – учусь жить, впервые за свои пятьдесят лет. Моя признательность к вам не знает границ! Желаю вам творческих успехов! Уверена, что моя доченька (её, кстати, тоже звали Алекса – прямо как героиню вашей книги, что за совпадение!) тоже оценила бы вашу книгу. Мне никто её не вернет и никто мне её не заменит, но я справлюсь. У меня теперь есть я! Обнимаю вас, Зара Н.».

Аннет расплылась в довольной улыбке, прочитав этот отзыв. Вот мама с дочкой и поговорили – через неё, продуктивно. А она, Аннет, поговорила с помощью своей книги сама с собой, а главное – научилась вести диалог с жизнью, а ещё – беречь мир в своей душе. Она знала, что с этим умением она не пропадет – ни в старом, ни в новом мире, да и вообще где бы то ни было. Её дом теперь везде – всегда там, где она. Ей стало легко и радостно от этого простого осознания. Она знала, что хочет продолжать писать, но пока ещё не знала о чём. Однако эта неопределённость нисколько её не пугала: Аннет была уверена, что в самое ближайшее время жизнь подкинет ей новые сюжеты. Она шла привычными закоулками и вспоминала всё, что с ней было, испытывая чувство благодарности.