Читать онлайн
"Дивотопия: эпизоды из жизни Клары и Ганькевича (2024)"

Клара встречает Ганькевича

Раньше я воспринимала шляпу как естественную часть себя – я такой появилась на свет. А сегодня ни с того ни с сего вдруг обратила на неё внимание и попыталась снять. Уже через мгновение она была у меня в руках, а я вертела её со всех сторон. Оказывается, эта желтая широкополая шляпа хранила в себе один приятный секрет. Внутри была припрятана початая пачка сигарет и зажигалка. Я смутно помнила, что когда-то прежде я точно курила, но, видимо, давно уже этого не делала, от рук и одежды совсем не пахло табаком.

Почему-то, пока я смотрела на пачку, до невозможности сильно захотелось закурить опять. В принципе, у меня не было причин отказывать себе в этом. Единственное, я подумала, что стоит выйти наружу и спрятаться от всех. Пусть это будет моей маленькой тайной.

Постоянно оглядываясь, я вышла из конторы Управления. Нашла для себя замечательное место у глухой разрисованной стены, прямо под ржавой металлической лестницей пожарного выхода. Никто из управленцев меня тут не увидит. Вокруг – только бескрайняя пустыня под черно-желтым небом.

Ну, вот сейчас и начнём.

- Клара!

Чёрт!

От неожиданности я вздрогнула, вскрикнула и выронила незажжённую сигарету. С бешено колотящимся сердцем резко обернулась и увидела незнакомца, стоящего в нескольких шагах от меня. Он точно был не из Управления.

- [Клара] Ты ещё кто такой? Откуда меня знаешь?

- Можешь не прятаться, подруга. Я сам курю.

Невысокий – немногим выше меня – мужичок хмуро смотрел на упавшую сигарету через круглые стёкла очков. Суровости его лицу придавали мохнатые брови и борода, заостряющаяся к подбородку. Кудрявые короткие волосы выбивались из-под круглой шапочки с плоским верхом – что-то вроде тюбетейки. Худое тело своё он скрывал под свободной одеждой: короткими штанами, сужающимися книзу, и желтоватой рубахой с засученными рукавами. На ногах были пыльные остроносые туфли. В правой руке мужичок тремя пальцами держал короткий черный мундштук с металлическим наконечником, в который была вставлена зажжённая сигарета.

Незнакомец затянулся и выдохнул дым.

- Был у меня однажды один напарник, который не курил. Вот я с ним намучился. Тут не кури, там не кури. Раз ты куришь, то мне с тобой попроще будет.

- Чё это вдруг? Ты чё, дед?

- А ты со мной поедешь. Я тебя купил.

Что-то мне совсем не понравилось, куда идёт этот разговор. Если раньше я бы не обрадовалась появлению здесь кого-то из Управления, то сейчас не отказалась бы от их присутствия.

- В смысле «купил»? Я тебя вообще первый раз вижу!

- Я Ганькевич. Управление должно было предупредить обо мне. Я их просил.

Я заметила, что он назвался по фамилии. У него нет имени, что ли?

- Мне никто ничего не говорил!

- [Ганькевич, слегка разочарованно] М-да, Управление и так всё уже усложнило, куда уж больше. А, впрочем, не важно. [Кларе, приказным тоном] Собирайся, мы едем домой.

- Никуда и ни в какой дом я с тобой не поеду. Я тут живу.

Мужичок сделал шаг вперед. Я запаниковала.

- Не смей! Стой, где стоял! Я сейчас позову Управление!

- [Ганькевич, тихо, в сторону] О, боже.

Дверь пожарного выхода резко распахнулась, и на металлическом балконе появился управленец в защитном костюме, но со снятой белой маской. Я обрадовалась. Он-то меня точно защитит.

- [Клара – управленцу] Эй! Я здесь! Этот стрёмный дед хочет меня забрать!

- [Управленец, свесившись через перила] Клара, всё в порядке. Он тебя купил.

- Что? В смысле?

Грохоча тяжелыми ботинками, управленец спустился с лестницы и подошёл к Ганькевичу. На меня он больше не обращал внимания и далее говорил обо мне в третьем лице. Это было обидно.

- [Управленец – Ганькевичу] Извиняюсь, опоздал.

- [Ганькевич, с сарказмом] Не извиняю.

- Кое-как Клару нашёл. Обычно она сюда не ходила.

- А теперь что-то поменялось?

Управленец прищурился.

- [Управленец] Ну, здесь у нас курилка.

- [Ганькевич] Да-да, я как раз видел её с сигаретой.

- [Клара, испуганно] Что?

- [Управленец] О, это что-то новенькое. Раньше такого не было.

- [Ганькевич] Всё бывает в первый раз.

- [Управленец] Так что у вас случилось?

- Клара не хочет ехать со мной. Я что-то не понял, вы её предупреждали обо мне?

- Ну, конечно! Просто у неё, может быть, ещё не до конца память сформирована. Что-то могло забыться.

- Я же просил напоминать как можно чаще.

- А мы и напоминали!

- Ага, я вижу. [Ганькевич – Кларе] Подруга, пошли.

- [Клара] Нет!

- [Ганькевич – управленцу] Ну и как мне с ней быть? Я заплатил за неё кучу осколков. Понимаете, что это значит?

- [Управленец] Думаю, я понимаю это.

Управленец подошёл ко мне. Я не знала, стоит ли ему теперь доверять, и на всякий случай готовилась спасаться бегством.

- [Управленец – Кларе, очень мягко] Клара, иногда наступает время, когда надо идти дальше. Мы не можем держать тебя тут вечно.

- [Клара – управленцу] Но я не хочу никуда идти. Я тут живу.

- [Ганькевич] С ними со всеми так сложно, или только с ней?

- [Управленец – Ганькевичу] Бывало и хуже. Знаете, иногда тут случаются очень драматичные сцены.

Управленец вдруг схватил меня за руку, круто развернул и принялся связывать мне руки верёвкой, которая до этого висела у него на поясе. Я вскрикнула от боли в запястьях.

- [Клара, пытаясь вырываться] Пусти меня! Пусти!

Управленец отмерил часть верёвки, после чего опустился на колено и принялся связывать ещё и ноги. Делал это он быстро, очень профессионально – точно ему только этим и приходилось заниматься. Ещё мгновение, и я была совсем обездвижена.

- [Управленец – Ганькевичу] Ну, готово. Забирайте.

- [Ганькевич] Премного благодарен. Вот теперь вы отработали всё сполна.

Это всё ужасно. Мной распоряжаются как вещью. Просто позор какой-то.

Ганькевич выбросил окурок, спрятал мундштук в карман и подошёл ко мне. Наклонился, схватил меня за талию и закинул себе на плечо как мешок. Носом я уткнулась в его рубашку. От Ганькевича зверски несло табаком.

Шляпа с моей головы свалилась на песок. Управленец заметил это, поднял и подсунул её между моим телом и пальцами Ганькевича.

- Вот, возьмите. Это входит в комплект.

Я всё никак не могла понять, почему вдруг Управление так со мной обошлось. Я ничего плохого им не сделала и точно не заслуживала того, чтобы меня отдавали какому-то Ганькевичу.

Это же точно не из-за того, что я собиралась покурить? Надеюсь, что нет. Было бы слишком жестоко так меня наказывать.

Дом Ганькевича

Ганькевич положил меня в тележку своего тарантаса, маленького транспорта на гусеницах, и повёз меня куда-то прочь. Поскольку я лежала на самом её дне, среди лопат, ножей, шпателей и прочих инструментов, я не видела дороги. Мне был виден только кусок неба над головой. Оно, как всегда, было тяжелым, чёрно-желтым, иногда ярче, иногда темнее, а иногда уходило в глубокую тьму.

Пока мы ехали, Ганькевич рассказывал мне, как же это хорошо – быть наёмником. Не работать на Управление. Вообще всё что угодно лучше, чем работать на Управление. Вот он наёмник – и сам себе хозяин. И я теперь тоже должна была быть наёмником. Я буду таскать из клеток всякие разные вещи, а потом сам Ганькевич или Венчик Берчик их продаст, и мы заработаем много осколков. И сначала я должна буду отработать все вложенные в меня средства, а потом, вот, могу идти куда угодно. Ну, или остаться с Ганькевичем и помогать ему дальше.

- [Клара] И долго надо будет так работать?

- Всё зависит от того, насколько дорогие предметы мы вытащим.

Меня это обрадовало. Выходит, что от Ганькевича можно будет отвязаться. Просто вытащить из какой-то непонятной клетки какую-то дорогую фигню, и всё, я свободна. Наверное, я тогда вернусь в контору Управления. Там всё для меня привычное. Надеюсь, они примут меня обратно.

Правда, я не знала, где именно находится эта контора Управления, но ничего, я что-нибудь придумаю. Спрошу у кого-нибудь.

Я почувствовала, что мы замедлились, а потом и вовсе остановились. Ганькевич слез с места водителя, забрался в тележку, наклонился, перевернул меня на бок, после чего развязал верёвку у меня на руках и ногах.

- [Ганькевич] Ну, вот, мы приехали.

Ну наконец-то. У меня уже всё затекло.

Я с трудом встала и огляделась. Слева был длинный, старый одноэтажный дом со входом по центру. Под окнами что-то вроде двух отдельных садиков, огороженных покосившимся заборчиком из сетки. В том, что располагался ближе к нам, находились будто бы самодельные качели.

А справа от меня было нечто более интересное. Недалеко от дома стоял завод, тихий, темный, и масштабы его корпусов и башен поистине впечатляли своей колоссальностью. Они в целом намного выше, шире и больше, чем вообще всё, что я видела до этого. Раньше я считала, что контора Управления была большой, а там всего-то три этажа. А тут была маленькая я и гигантский завод.

Перед заводом – огромная серовато-зеленая пустошь. Её пересекала выложенная бетонными плитами дорога, теряющаяся в песке. Вдалеке виднелись большие тёмно-красные трубы, поднятые высоко над землёй. Через дорогу, по диагонали от длинного старого дома, за забором из колючей проволоки находился зеленоватый, местами ржавый железнодорожный вагон без колёс. Ко входу в вагон была сооружена деревянная лестница – наверное, там кто-то жил.

- [Ганькевич] Ну, как тебе?

- Повеситься хочется.

- Да не преувеличивай. Ты привыкнешь.

Ганькевич вошёл внутрь длинного дома, я следом. Меня сразу окружило множество запахов: гнилые овощи, сырость, канализация, запах мочи и табака.

Оказалось, здесь было несколько квартир, и их двери явно видели многое: все сплошь грязные, с покосившимися номерами. Квартира Ганькевича располагалась слева от входа, и в неё вела дверь, оббитая потрескавшимся, местами порванным дерматином. Он резко потянул на себя дверь, оказавшуюся незапертой, и, вот, мы оказались в маленькой квадратной прихожей с залапанными оранжевыми обоями и высоченным потолком.

Я мельком осмотрела маленькую ванную с ржавыми трубами, заставленную всякими коробками и заваленную хламом. Заглянула в длинную, вытянутую кухню со старым гарнитуром и столом с одиноко стоящей пепельницей.

И задержалась в большой серой комнате, тоже квадратной, разделённой на две части высокими темно-бордовыми шкафами с покосившимися дверцами. Рядом с окном стояли старый диван и резной столик с радиоприёмником и ещё одной пепельницей. Напротив дивана, возле противоположной стены, было кресло и стоял ещё один маленький стол, заваленный книгами и всякими бумагами. А в дальней части комнаты, той, которая была отгорожена шкафом, под красным ковром с психоделическим рисунком располагалась кровать.

Я посмотрела наверх. На потолке виднелись следы давних, многолетних протечек. Это было более чем странно: сколько я жила, никогда не видела дождя. Мы ведь всё ещё находились в пустыне.

Легонько застучали маленькие разноцветные пластиковые капсулы, из которых были сделаны своеобразные шторы: Ганькевич появился в дверном проёме.

И тут я всё поняла. Ну, да. Точно.

Ганькевич идеально вписывался в свое жилище. Он дополнял собой эти шторы из капсул, этот красный ковер на стене, эти хлипкие тёмные шкафы. Он подходил к обоям. Он подходил к дивану и креслу, у которых шатались боковушки, и подходил к старой кровати. Он подходил к обоим своим столикам. Он подходил к длинной грязной кухне и к этой крохотной ванной. Куда его ни поставь, везде Ганькевич был как свой, абсолютно естественный. Всё, что тут было, являлось неотъемлемой частью жилища Ганькевича. Если это убрать, было бы совершенно не то.

Это дом именно что Ганькевича. Я тут не нужна. Впрочем, я и не хотела здесь находиться.

- [Клара, мрачно] Это никогда не будет моим домом.

- Ой, да брось.

Ганькевич любезно разрешил мне спать на диване. Достал из шкафа шерстяное колючее одеяло и кинул мне. Я присела на край дивана с одеялом в руках, чувствуя себя опустошённой.

- [Ганькевич] Я сейчас пойду спать, а после мы поедем до клетки. Пока я сплю, может зайти Венчик Берчик, не пугайся его, он немного зануда. А если зайдёт Роза, ни в коем случае не разговаривай с ней! Она из Управления.

Что-то у меня не осталось совсем никаких душевных сил для того, чтобы уточнять, кто такие эти Венчик Берчик и Роза. Ганькевич тоже не стал пояснять, видимо, понадеявшись на мою понятливость. Он ушёл на кухню покурить, а потом вернулся, с шумом залез на свою шаткую кровать, не снимая обуви, укрылся одеялом и быстро уснул.

Будучи предоставленной самой себе, я решила, что пойду качаться на качелях. Я осторожно, стараясь не нарушать тишину, прошлась по дому Ганькевича, заглянула в пыльные окна в комнате и на кухне, и только потом вышла в садик, где стояли эти качели. С трудом я влезла на маленькое сетчатое сидение с подлокотниками – кажется, оно не было предназначено для меня – и сильно оттолкнулась ногами. Неожиданно боковые балки качели зашатались, заходили туда-сюда, и мне пришлось даже затормозить, чтобы я ненароком не упала вместе со всей конструкцией. Ага, поняла. Здесь всё держится на соплях. Если не раскачиваться, а просто сидеть, то эту штуку можно использовать как личное кресло.

Так сидела я, слабо качалась, и всё ждала, пока к Ганькевичу кто-нибудь придёт. Но никого не было.

Подготовка

В этот раз Ганькевич меня не связывал, и поэтому я всё видела. Ориентируясь по столбикам-указателям, мы приехали к высокой и протяжённой стене мерцающего, теплого, желтого света. Я слезла с тележки, задрала голову, придерживая шляпу, и пыталась высмотреть, где же она всё-таки заканчивалась.

Какая же она огромная, потрясающая, великолепная! Самый яркий объект в этом темном мрачном мире.

Наверное, это и была клетка.

- [Клара] А где-нибудь есть ещё такие?

- Да хоть сколько.

Я подумала о том, что, наверное, если этих стенок много, то это именно из-за них небо имеет такой интересный цвет.

Ганькевич взял из тележки две длинных верёвки, пару черных железных кольев и большой молоток. Верёвка неприятно напомнила мне про управленца, который меня связал и отдал Ганькевичу.

- [Клара, намереваясь сделать шаг в сторону клетки] Ну, пошли?

- А ну стоять, подруга. И ты ещё называешь себя наёмником?

- Это ты меня так назвал!

- Да ты ж в первой клетке убьешься! Иди сюда, я покажу, как надо.

Я нерешительно подошла к Ганькевичу. Он обвязал мою талию верёвкой, а другой её конец обмотал вокруг кола, вонзил его в песок и несколько раз ударил по нему сверху молотком. Ганькевич как бы привязал меня к пустыне.

- Это ещё зачем? Мы разве не идём в клетку?

- Идём. Это как раз нужно для такого. Называется «заземление». И я очень не рекомендую тебе пытаться отвязаться в клетке.

Странно, но разве верёвка не будет нас ограничивать? Или это страховка на тот случай, если мы там где-нибудь упадём? Впрочем, Ганькевич и себя так же обвязал, а значит, это действительно нужно.

Я потрогала светящуюся стену, вырастающую прям из-под песка. Она оказалась на ощупь теплой, мягкой, слегка пружинистой, будто бы желейной.

- [Ганькевич] Ты только представь, какой интересный мир в клетке нас ждет. Там может быть вода, голубое небо, трава, солнце! Ну, красота? Столько всего можно вытащить!

- Спокойней, дед. Я здесь только для того, чтобы легко и быстро заработать. Немного потаскать чего-нибудь.

- Ну да, ну да.

Ужасно интересно, что же за стеной этой. Жалко только, что я посмотрю это всего один раз, ведь мне больше не придётся туда возвращаться.

Ганькевич вручил мне лопаты. Сразу стало как-то неудобно.

- [Клара] Мы что, копать собрались?

- Очень может быть.

Быстрым резким движением Ганькевич разрезал стенку клетки. Края разреза сразу разошлись в разные стороны. Впереди показалось что-то темное. Ганькевич смело шагнул внутрь и позвал меня за собой.

Внутри клетки

Оказывается, за стеной света была ещё одна – черно-серая, местами коричневатая. В промежутке между ними было душно и почему-то влажно.

- [Ганькевич] Как думаешь, нам повезет или нет?

- А может не повезти?

- Да всякое может быть. Вот ты любишь сюрпризы?

- Терпеть не могу.

- Придётся полюбить. Это часть нашей работы.

Ганькевич разрезал и эту вторую стенку, после чего жестом пригласил меня пройти вперёд.

Мы вышли в ярко освещённую просторную комнату, заставленную высокими – до потолка – металлическими полками. Нас сразу окружил размеренный, негромкий гул, точно где-то слабо крутился большой вентилятор. Я никак не могла понять, откуда это исходит: будто бы сами стены шумели.

Сильно пахло мокрой штукатуркой. Я задрала голову. Под потолком шли трубы. Одна из них беспрестанно капала, и под этой трубой стояло ведёрко из-под краски. Кап. Кап. Кап.

Все полки были заставлены сверху донизу только одним: десятками почти что одинаковых картонных коробок.

Ганькевич отчего-то обрадовался.

- Подруга, нам несказанно повезло!

- Коробки?

- Коробки! Простые, понятные, безопасные коробки! И вокруг никого, кто мог бы нам помешать! Идеально для того, чтобы научиться быть наёмником!

- Я что-то не поняла, а где трава? Где небо и солнце?

- Очевидно, что за стенами.

- Значит, мы оказались на каком-то складе. И с этого склада мы должны что-то вынести.

- Всё вынести!

- А владелец не будет против?

Ганькевич махнул рукой.

- Он себе ещё создаст. Тут на всех хватит.

Я подошла к самой ближайшей полке и схватилась за коробку.

- Ну, не будем тянуть кота за хвост.

- Подруга! Так, стоп! Так дело не пойдёт. Здесь нужен организатор. Им буду я. И я буду говорить тебе, что делать, а ты меня будешь слушаться.

- Что сложного в таскании коробок?

- К этому надо подходить с умом. Сначала нужно разведать обстановку. Вот ты знаешь, где цедек? Нужно знать об этом, чтобы его не провоцировать!

А он мог быть где угодно. И даже чем угодно. Ганькевич уже рассказал мне, что иногда цедек, настоящий хозяин клетки – это просто видеокамера, которая сама перемещается по локации. Здесь же в углу комнаты висела камера слежения, и она с жужжанием поворачивалась, наблюдала за нами. Я помахала ей рукой.

- [Клара] Это вот он цедек?

Ганькевич осторожно выглянул в желтоватый коридор со множеством одинаковых коричневых дверей. Это уже было больше всего похоже на офис. Ближайшая к нам дверь сильно выбивалась из общего ряда – серая, металлическая, тяжелая, с маленьким окошком. Она была настежь открыта. Внутри было темно и что-то мерцало, точно работающий экран телевизора.

- Думаю, цедек где-то там, - предположил Ганькевич, указывая на темную комнату.

- С чего ты так взял?

- У этой двери и у всех ближайших есть ручки.

- Бред. Ну бред же!

- Самая умная, что ли? Не спорь со мной. Я тут главный.

Это меня задело, и я решила переубедить Ганькевича, показав, что он не прав. Начала всматриваться в людей, офисных работников, ходящих по коридору. Почему-то чем дальше от нас, тем меньше в их действиях было естественности, точно это и не люди вовсе, а кто-то, имитирующий их. Вроде бы они и тянут руку к двери, вроде бы и открывают её на себя, но меня не покидало чувство, что что-то в этом всём было не так.

Точно. Я даже похолодела, когда заметила это. При открытии дальних дверей люди не прикасались к ручкам, ведь их там действительно не было. Работники просто протягивали вперед ладонь, легонько загребали ей воздух, и дверь сама по себе чудесным образом открывалась. Это движение было таким быстрым, что, если не знать, куда посмотреть, подвоха будто бы и не было, всё нормально.

- [Клара] А это вообще как?..

- Что как?

- Как они вообще умудряются что-то открывать без ручек?

- Научились, получается.

Странно это как-то. Неправильно. Так быть не должно.

Пока Ганькевич отошёл за инструментами, я, движимая любопытством, как можно тише вышла в коридор, чтобы посмотреть, что находится в темной комнате. Оказалось, это пост охранника: там стоял большой длинный стол с мониторами, которые выводили изображение с камер. Несмотря на то, что за меня зацепилась уже другая камера слежения, здесь, в верхнем углу коридора, я не появилась на ни на одном из экранов, точно картинка там не обновлялась. Я снова специально помахала рукой, проверяя это: да, действительно, ничего не произошло.

Сам охранник полулежал на кресле с колёсиками и очень крепко спал, раскрыв рот. Ну, если он и есть цедек, то нам вообще нечего бояться. При желании можно вынести что-нибудь даже из его коморки. Мониторы, например. Радиоприёмник. Пепельницу и сигареты. Гранёный стакан с подстаканником. Стопку каких-то бумаг. Или, вон, симпатичный золотой колокольчик, висевший над столом. Красивый. Я бы хотела такой себе.

Ганькевич, понявший, что меня на складе нет, потянул за мою веревку заземления, призывая к себе. От того, что мне не дают даже минимальной самостоятельности, я разозлилась, почему и вернулась к нему ещё более раздражённая, чем раньше. Кроме того, мне всё меньше и меньше нравилась обстановка. Здесь я себя чувствовала не в своей тарелке.

- Подруга, я не разрешал тебе туда ходить!

- А как же разведка? Я, между прочим, не просто так туда ходила!

- Ну и что полезного ты мне скажешь?

- Там мужик какой-то спит.

- Это весьма информативно. А вокруг всё такое детализированное, очень четкое?

- Ну, да.

- Значит, туда мы не ходим. Там точно цедек.

Ганькевич подошел к полке и попытался сдвинуть ту самую коробку, за которую прежде схватилась я. Она не поддавалась. Я даже удивилась. По ней так сразу и не скажешь, что она слишком тяжёлая.

- [Ганькевич, в сторону] Понял.

В руках Ганькевича появилась лопата. Он направил её в щель между коробкой и полкой и с силой надавил на черенок. Коробка приподнялась и наклонилась.

- Значит так, подруга. Я их подкапываю, а ты уносишь к тарантасу.

А я это вообще унесу? Что-то я прям не уверена. Даже Ганькевичу это было, судя по всему, нелегко.

Подошла к полке, схватилась покрепче за коробку, потянула на себя, и когда весь её вес оказался в моих руках, я чуть не упала.

- [Клара] Господи, что там вообще? Кирпичи?

- Нас это волновать не должно. Тащи, подруга, тащи!

Коробка была большой, неудобной, постоянно норовила выскользнуть из рук, а мне приходилось останавливаться иногда и поправлять её коленом. По веревке заземления, как по путеводной нити, я дошла до разреза и прошла в межстенное пространство, разорвав полупрозрачную тонкую плёнку – раньше её тут не было. Тут всё ещё было невыносимо душно и влажно. Первая стена, светящаяся, тоже за это время как будто бы заросла, но плёнкой потолще, более мутной, и прорывать уже её, держа на руках тяжёлую коробку, было настоящим мучением, она поддавалась с трудом. Я буквально вывалилась наружу, под черно-желтое небо, на привычный темный песок, и некоторое время лежала, пытаясь отдышаться.

Боже. И это только одна коробка.

Мне не хотелось возвращаться обратно. Я всячески оттягивала этот момент. Походила вокруг тарантаса, посидела в тележке и на месте водителя, попыталась подёргать руль вправо-влево. Достала из-под сиденья разные бумажки Ганькевича, рассеяно посмотрела их. Рассматривала горизонт, надеясь увидеть там хоть что-нибудь интересное. И с опаской поглядывала на разрез, постоянно ожидая, что там появится Ганькевич.

Он действительно однажды появился. Несмотря на то, что я его ждала, всё равно вздрогнула, когда его увидела. Ганькевич был рассержен.

- Подруга! Ты что это, отлыниваешь?

- Нет, я только закончила! Как раз собиралась возвращаться!

- Ну что ты врёшь, а? Я там уже все коробки подкопал! Их тащить надо, а то они обратно прирастут.

Я почувствовала, что уши у меня горят.

- [Клара] Просто дай мне отдохнуть!

- Мы с тобой ещё даже не начали по-настоящему работать, а ты уже отдыхать просишься? Ну-у-у, это, конечно, интересно. Далеко пойдём.

- Ты и сам знаешь, какая это тяжелая штука была. А я же слабенькая! Слабее тебя!

- Вообще не оправдание. И что, теперь ничего не делать?

Мне было стыдно. Я и ненавидела Ганькевича, и хотела бы ему помочь хотя бы немного, но моё тело говорило мне решительное «нет».

Ганькевич достал мундштук, вставил в него сигарету и закурил.

- Быстро в клетку, подруга. И чтобы без этих выкрутасов.

Перекур

И началось! И хотя я теперь не выносила коробки за пределы клетки, а просто складывала их в кучу в межстенном пространстве, мне этого вполне хватило на всю жизнь вперед. Я бы сказала всем: я больше не хочу. Хватит. Перестаньте. Оставьте меня уже в покое. Сил моих больше нет.

Ганькевич же вообще не прерывался на полноценный отдых, хотя коробки легче не становились. Он и сам их таскал, но внешне будто бы не так уж сильно уставал.

Довольно быстро я нашла способ, как отдохнуть хотя бы немного, и чтобы Ганькевич при этом не катил на меня бочку. И способ этот был столько же гениальным, сколько и простым, и тупым до невозможности.

Надо было всего лишь присоединиться к его перекурам. Конечно, это не заменит настоящий, полноценный отдых, но перекуры лучше, чем вообще ничего.

В последний раз я пыталась покурить перед тем, как Ганькевич меня с собой забрал. И мне не удалось. Он появился слишком внезапно, и я испугалась, даже сигарету выронила. Но никто, в общем, не мешает мне попробовать снова.

Я ощущала себя так, будто бы я решила какую-то загадку века, не иначе. За такое меня обязательно рано или поздно наградят.

И вот, когда Ганькевич в очередной раз прервался и отошёл чуть в сторону, я подошла к нему и попыталась как можно небрежней прислониться к стене. Он хотел было что-то сказать, но я продемонстрировала ему свою пачку сигарет, и он кивнул. Стал наблюдать за мной с нескрываемым интересом.

Пальцы болели. Мне больно держать даже легкую, почти невесомую сигарету, а воспользоваться зажигалкой у меня и вовсе не с первого раза получилось, руки меня вообще плохо слушались.

Сделала первую затяжку. Да что за фигня! Пробил кашель, выступили слезы. Я будто бы вообще в первый раз в жизни курила, но это ведь точно не так. Ну, ладно. Ничего. Мы это уже проходили. Это так всегда бывает после долгого перерыва, сначала всегда мерзко, дым отвратный, горло дерёт. Это надо перетерпеть, и будет хорошо.

Ганькевич, гад, заулыбался. Ничего не комментировал, смотрел на меня как-то хитро, и от этого мне становилось неловко, точно я показала ему что-то, что показывать явно не следовало.

Через пару тяг в голову ударило, картинка перед глазами немного поехала. Вот оно. Вот! Этого я и добивалась, легкого и расслабляющего дурмана, что-то вроде слабого опьянения. Главное, не увлекаться слишком, а то чем больше сигарет, тем меньше приятного в этом всём.

Я сползла по стенке вниз, села на пол и выпрямила ноги. Ох, как же они болели. Зажав сигарету зубами, я принялась руками растирать себе мышцы, бить по ним кулаком. Пепел сыпался мне на штаны, я только успевала его стряхивать.

Ничего, ничего. У меня ещё есть сигареты. А потом я что-нибудь придумаю. Я обязательно что-нибудь придумаю.

Больше всего мне нравилось, что Ганькевич меня в этот момент вообще не торопил. Пока сигарета тлела, я могла сидеть и погружаться в свои ощущения, или же просто смотреть по сторонам, прислушиваться к окружению.

Труба всё ещё капала. Кап. Кап. Кап. Воды в ведёрке за это время почему-то нисколько не прибавилось.

Из комнатки охранника звучало радио, хотя я раньше не замечала этого – или же прежде оно было выключено. Говорил ведущий Качалов, тот же самый, что и у нас за пределами клетки. Если отвлекаться на его болтовню, то не так уж и противно становится. Всё ещё тяжело, но не прям невыносимо.

- [Качалов] Вы, вот, может, и не знаете, но мне интересно наблюдать за Управлением. Это так волнительно! Никогда не знаешь, чем это закончится!

- Управление никогда не закончится! – разочарованно вставил Ганькевич.

Провокация цедека

Я считала каждую вынесенную коробку и постоянно оценивала, сколько мне ещё осталось до конца. И чем больше я их выносила, тем больше приходила в отчаянье, потому что коробки всё не кончались, конца и края им не видно, и вообще, будто бы на месте одной появлялось потом две почти таких же. Или мне уже кажется?

- [Клара – Ганькевичу] Ну, как, мы скоро закончим? Я выкурила все свои сигареты!

- Как, уже? Подруга, следовало разделить их на всё время работы, как сделал я.

Боже. Как меня всё бесило. Ненавижу коробки. Ненавижу Ганькевича.

Интересно, что там такого внутри. Почему Ганькевич вдруг решил, что они ценные? Я не заметила, чтобы он хоть раз туда заглядывал.

- [Клара] Я могу посмотреть, что в коробках?

- Нет.

- Но я хочу!

- А я говорю, нет!

- Но мне нужно знать, что внутри.

- Нет, не нужно тебе это знать.

- Да почему? Я бы тогда вытаскивала только всё самое дорогое, чтоб быстрее заработать.

- Слушай, подруга. Мы просто спокойно вытащим тут всё и поедем домой, а потом мы это продадим. Коробки – это тоже хорошо. Бывают клетки гораздо хуже. В них нет коробок.

- О, а может быть, сменим клетку? Ты сам говорил, что нам может повезти.

- Нет, подруга, мы остаёмся здесь.

- Но это так уныло! Тем более, если цедек - охранник в офисе! Что у него вообще происходит? Ты видишь?

- Что?

- Абсолютное ничего! Ничего не происходит!

- Уныло или не уныло - это вообще и совершенно не важно. Нас должны интересовать только вещи и наша безопасность, и точка!

Поскольку коробки не кончались, я занимала себя тем, что пыталась придумать их содержимое. Это склад в офисе, и, наверное, внутри них могли быть какие-нибудь канцелярские принадлежности. Бумага. Скрепки, ручки. Ножницы? Целая коробка ножниц.

Ластики. Папки. Подставки под карандаши.

Это всё определённо не могло так много весить. Тогда там, наверное, что-то ещё. Книги? Да, может быть. Кто-то спрятал целую библиотеку.

Любопытство было сильнее меня. Несмотря на свою усталость и жуткую боль во всем, что только могло болеть, я всё чаще пыталась подковырнуть верхнюю часть коробки, чтобы посмотреть на содержимое. Но Ганькевич как будто бы знал о моих намерениях и всегда так не вовремя появлялся рядом, отчего приходилось прерываться.

И вот, только тогда, когда Ганькевич приступил к разбору опустевших полок и забыл про меня, появилась возможность реализовать свой маленький план. В межстенном пространстве меня никто бы не увидел. Я провела пальцем по скотчу, которым были скреплены две половинки крышки у коробки. Он ощущался странно, немного шершаво, как и вся коробка в целом. Тогда я пригляделась внимательнее. Оказалось, что там и скотча, и стыка между половинками крышки не было на самом деле – это просто очень хорошо нарисованная плоская картинка.

Я огляделась, достала из кармана маленький ножик, который я умыкнула у Ганькевича, и резко вонзила его в край коробки, провела им по всем углам, буквально срезав верхнюю часть. Сердце моё отчего-то быстро заколотилось. Я задержала дыхание…

Что?

Стенки коробки, оказывается, были очень толстыми, точно это и не картон вовсе, а дерево. И была эта коробка совершенно, абсолютно точно пустая.

Пустая тяжелая коробка! Мы таскали пустые, тяжелые, бесполезные коробки! Да сколько вообще может стоить коробка? Они же никому не нужны!

Я с силой ударила ногой в тяжелом ботинке по открытой коробке, и она оказалась на удивление твердой.

У-у-у!

К Ганькевичу у меня определённо были вопросики. Обратно я возвращалась с чёткой мыслью, что больше я тут вообще не хочу находиться. Всё. Помашу Ганькевичу ручкой – и на выход.

- Подруга, спешу тебя обрадовать! Нам осталось всего ничего. Закончим с полками, а затем я отрежу эти трубы…

Меня раздражало каждое слово, что он говорил. Каждый звук. Хотелось кусаться.

И как же меня бесила эта капающая труба! Кап. Кап. Кап!

- [Клара, повышая голос] Ты что, потоп хочешь устроить?

- Не переживай, ничего не будет. Я отрежу аккурат до места протечки.

- И что?

- Ну, просто, зачем нам труба с дыркой-то? Такая никому не нужна.

- Так и коробки никому не нужны!

- Ещё как нужны.

- Пустые? Пустые коробки?

- А ты откуда знаешь? Заглянула? Не сдержалась?

Я замолчала, ощущая вскипающую ярость. Ладони сжались в кулаки.

- Если бы в этой грёбанной коробке было хоть что-то, я бы ничего не сказала. Я бы успокоилась. Я бы поняла, что занимаюсь полезным делом.

- Так положи туда что-нибудь.

Вот и как с ним общаться-то?

- Слушай, дед. Я хотела спокойной жизни. Вот если бы ты меня не забрал с собой, я бы, наверное, совсем не расстроилась. А теперь я всё ненавижу! Потому что не сижу в конторе, не делаю понятные простые дела, а торчу хрен знает где с тобой и таскаю без продыху всякое дерьмо! Я устала!

Ганькевич нахмурился.

- [Ганькевич] Лучше бы тебе не повышать голос.

- На тебя?

- Да что на меня. Ты цедека потревожишь.

- И что? Что? А что будет-то?

- Одно из двух. Либо физика сломается, либо сцена поменяется.

- Ну хоть что-то ты рассказал! Я всё ещё ничего не понимаю, но уже лучше! Вот всегда бы так.

- А ты разве не знаешь? Управление тебе не рассказывало?

- Мне вообще никто ничего не рассказывает!

Ганькевич покачал головой.

- Я всё ещё не люблю Управление. Вечно они всё портят.

- Да вообще без разницы!

Ну, всё. Пока рвать когти. Но сначала – кое-что взять. Я возьму своё сполна. Пусть это будет своего рода компенсация.

В комнатке охранника над его столом висел золотой колокольчик с рельефными цветами и завитками. К язычку была привязана разноцветная верёвка, состоящая из нескольких переплетённых между собой лент, и заканчивалась она кисточкой из толстых нитей.

Этот колокольчик был в комнате один такой, привлекающий внимание, блестящий, манящий. И выглядел он самым дорогим, что только было в офисе. Дороже разобранных полок и ещё не отрезанных труб, и уж точно дороже, чем бесполезные пустые коробки.

В этот момент я не думала ни о чём другом, кроме как о том, чтобы схватить колокольчик и удрать восвояси, подальше от клетки, подальше от Ганькевича и его дурацких заданий. Это казалось мне вполне достаточным для того, чтобы прожить ту самую спокойную жизнь и ни о чём не переживать.

Я побежала в сторону коридора. Успела заметить, как на лице Ганькевича промелькнул ужас.

- Нет! – громко заорал он, бросившись за мной. – Не смей! Стоять!

- Ну уж нет! Отстань!

Он напрыгнул на меня, и мы с грохотом упали на пол. Офисные работники не обратили на нас вообще никакого внимания, даже головы к нам не повернули, но это было даже хорошо. Я бешено размахивала руками и ногами, отбиваясь от Ганькевича, и через какое-то время мне удавалось вырваться, влететь в коморку охранника, схватиться за его стол, приподняться. Цедек всё ещё спал, развалившись в кресле, и наше шевеление его нисколько не тревожило.

Я потянула руку к прекрасному, вожделенному колокольчику, а Ганькевич пытался оттаскивать меня в коридор. Ещё немного. Я доставала пальцами до кисточки, но надо бы схватиться покрепче и…

В какой-то момент Ганькевич с силой дернул меня назад, и я потеряла равновесие и с грохотом упала на стол, прям между мониторами и цедеком.

И тут цедек широко открыл глаза.

Ох, блин.

Он заорал. Беспорядочно замахал конечностями, откатываясь на стуле всё дальше, потом упал на пол, вскочил, снова упал и убежал на четвереньках в коридор, постоянно оглядываясь на нас.

- Да ты серьезно, что ли? – с отчаянием воскликнул Ганькевич, ни к кому не обращаясь.

Но важно ли это всё? Колокольчик был у меня в руках. Теперь дело за малым – выбраться отсюда.

Ганькевич отпустил меня и отошел на пару шагов. Он пристально вглядывался в окружение, точно видел его в первый раз. Прикоснулся к стене, прислушался к чему-то.

Неожиданно свет погас и загорелись тусклые зеленые аварийные лампы. Я аж вздрогнула. Одновременно с этим офис и склад погрузились в гнетущую тишину. Пропали и неразборчивая болтовня в коридоре, и гул невидимых вентиляторов, и Качалов со своей радиопередачей. Пропал даже шум капающей трубы.

Ганькевич с шумом втянул воздух через сжатые зубы.

- Плохо.

Да, наверное, будет некомфортно возвращаться в темноте обратно к разрезу. Но не настолько страшно, как могло бы быть. Я направилась на склад, ощущая себя победительницей, и зазвенела колокольчиком на весь неожиданно опустевший офис.

И в этот же миг вода с громким шумом и неистовым напором начала исторгаться из ведёрка, точно это теперь был фонтан. Я моментально промокла с ног до головы, у меня аж дыхание перехватило, я зажмурилась, скривилась – это было слишком резко и слишком странно. Откуда там столько воды-то? Да ведь её уровень же раньше не менялся! А тут к ведру будто водопровод подвели.

- [Ганькевич] Вот про это я и говорил! Вот именно про это!

Я запаниковала. Сердце моё часто забилось, руки и ноги задрожали.

Ганькевич схватил меня за руку и потащил к разрезу, но его не оказалось на привычном месте. Наши верёвки уходили прям в ровную, целёхонькую стену. Я подёргала своё заземление, но верёвка даже никуда не сдвинулась.

Вода стремительно прибывала, пенилась, бурлила, накатывала на нас. Она лилась не только из ведра, но и из трубы – теперь это совсем водопад.

Это всё было похоже на какой-то кошмар. И мы в нём застряли.

- [Клара] Да что это вообще такое-то? Я не умею плавать!

- А, теперь уже не важно! Надо валить!

Ганькевич поискал рукой под водой, вытащил оттуда лопату и быстрым шагом, преодолевая сопротивление воды, пошёл в комнату охранника. Послышался плеск. В дверном проёме я заметила перевёрнутый стол – Ганькевич вытащил его из коморки в коридор и подтолкнул в мою сторону, на склад. Стол держался на воде как плот. Я спрятала колокольчик внутрь шляпы, чтобы освободить руки, и с трудом подошла к Ганькевичу.

- [Ганькевич] Давай сюда, быстро!

Мне дважды повторять не нужно было. Я забралась на стол, почувствовав, как он погрузился в воду под тяжестью моего веса, а следом на него влез Ганькевич.

Нас мотало из стороны в сторону как щепку. Я держалась за ножку стола, чтобы не выпасть случайно, а Ганькевич сидел так, крепко держал лопату, и очень внимательно следил за уровнем воды.

Потолок стремительно приближался к нам. На секунду я почему-то подумала, что будь у Ганькевича возможность, он и бы и лампы с пололка снял, вынес и кому-нибудь продал. Однако лопата сейчас нужна была ему не для этого. Напрягшись, он резко ударил лопатой по потолку между ламп. Наш плот заходил ходуном.

- [Клара, в панике] Что ты творишь! Я же упаду!

- Молчи, подруга!

От потолка откалывались большие куски. Один из них упал на стол и тут же рассыпался, точно состоял из песка. Ганькевич всё долбил и долбил потолок, пока не образовалась дыра, в которую лился красноватый свет.

- [Клара, с надеждой в голосе] Ты знал! Ты точно знал!

До потолка уже было всего ничего. Ганькевич лёг на спину, наклонил лопату и продолжил расширять дыру. Теперь это было намного быстрее, потолок легко сыпался вниз, стоило только его немного затронуть.

Но тут наш плот резко швырнуло наверх. Ножки стола с хрустом сломались. Я же больно ударилась об потолок, настолько, что в глазах у меня всё помутнело.

Свет резко надвинулся на нас.

На маленьком плоту

Когда я пришла в клетку, тут был склад и офис. А теперь на этом же самом месте было море, а над головой летали крикливые чайки. Кругом, куда ни глянь, одна лишь темная вода, блестевшая в лучах красного закатного солнца. Небо было непривычно ярким, глубоким, насыщенным – таких цветов я ещё не видела. Это совсем не так, как у нас. Это намного красивее. Я всё никак не могла оторваться от заката.

На глаза навернулись какие-то ненужные слёзы от переизбытка чувств. То, что я видела, было намного лучше, чем всё, что было в моей жизни раньше.

Господи, я уже ничего не понимаю. Я пришла на склад. Таскала коробки. Ругалась с Ганькевичем. А потом случился потоп. Его не должно было быть, а он случился. И вот, я здесь, посреди моря. И здесь просто замечательно.

Мы всё ещё были заземлены, судя по всему. Верёвка уходила вглубь воды.

Ганькевич не двигался. Он лежал на спине с закрытыми глазами. Лопату он где-то потерял.

- Эй, дед!

Он не отреагировал.

В этот момент меня обдало холодом. Это ж, получается, Ганькевич из-за меня пострадал? А если он вообще умер? Что мне делать-то?

О, боже.

Я с силой надавила ему на грудь, и из его рта полилась вода. Несколько повторений, и Ганькевич закашлялся и открыл глаза. В этот момент я ужасно обрадовалась, что он всё-таки живой.

Ганькевич с трудом приподнялся, облокотился на внутреннюю часть стола, схватился рукой за голову. Выглядел он вымотанным в край.

- М-да-а-а, - хрипло протянул Ганькевич.

- Дед! Ты живой!

- Да что со мной будет-то.

Ганькевичу, кажется, было всё равно на море и небо. Он не смотрел туда. Ему не хотелось любоваться прекрасным. Ганькевич зашевелился и достал из кармана сигареты. Пачка вся вымокла, что и неудивительно было. Он размахнулся и со злостью кинул её подальше от себя, и пару мгновений расстроенно наблюдал, как она колышется на водной поверхности.

- [Ганькевич] Ну, раз уж мы на сегодня закончили, давай выбираться сами.

Мне хотелось побыть тут подольше. Но также мне хотелось побыстрее что-нибудь сделать с этим колокольчиком. Он, лежащий внутри моей шляпы, жёг мне голову. Не буквально, конечно. Просто хотелось его оттуда достать.

Ганькевич крепко ухватился за свою веревку заземления и начал тянуть её на себя, перемещая наш маленький плот в сторону заката. Чем ближе он становился, тем больше превращался в неразборчивые цветовые пятна. Когда мы достигли края горизонта, упершись плотом в твердое разноцветное небо, Ганькевич разрезал маленьким складным ножом внутреннюю стенку клетки.

Неожиданно для меня плот тут же понесло в разрез вместе с огромной массой воды, вытекающей из моря. Внутри у меня всё сжалось, когда на нас стремительно надвинулась пустота межстенного пространства.

Ой-ё.

Мы ухнули вниз. Плот такого издевательства уже не пережил и развалился на щепки.

Удар от падения был такой силы, что у меня аж дыхание перехватило. Я лежала на спине, силясь вздохнуть, а вода разливалась вокруг меня и почти мгновенно впитывалась в песок.

Колокольчик

Я сидела в тележке тарантаса на коробках, которые мы успели вытащить, а Ганькевич перевязывал мне руку: упала я как-то неудачно и повредила её. Я не чувствовала боли почти до самого момента возвращения из клетки и только сейчас начала страдать. Каждое прикосновение Ганькевича было для меня мучительным. Он заметил, как я мощусь и шиплю, и сказал:

- Терпи, подруга. В нашем деле и не такое бывает.

- Каком нашем деле? Я отказываюсь! Я ухожу!

- И куда же это, мне интересно?

- Я… Э-э… Да не важно! Просто с меня хватит!

- Ты же помнишь, что я тебя купил?

- Я тебе не вещь! Я своя собственная!

- Да я ж не спорю.

- Я уйду и что-нибудь придумаю! Вот, смотри!

Я приподняла шляпу, вытащила оттуда влажную пачку сигарет и колокольчик. Его я несколько раз потрясла, огласив пустыню громким чистым звоном. Это был звук торжества. Я победила.

Ганькевич ухмыльнулся. Вылез из тележки, наклонился к сиденью водителя, пошарил в ящичке под ним и вытащил оттуда пару сухих сигарет. Одну подкурил и вручил мне. Мне пришлось положить колокольчик на коробку, чтоб взять сигарету здоровой рукой.

- Подруга, вот если б ты только не творила глупости и слушала меня…

- То что?

- То ты бы знала, что коробки стоят намного дороже, чем колокольчик. Из пустых коробок можно строить дома и стены. А колокольчик бесполезный.

- Но…

- Красивый и абсолютно бесполезный! За одну коробку дадут десять осколков, а за колокольчик всего лишь один.

Если бы вы только знали, какое чудовищное разочарование в тот момент я испытала. Получается, всё это было зря. Мы там в клетке чуть не погибли, а всё из-за этой дешёвки.

Но зато я впервые в жизни увидела море. Оно было прекрасно. Наверное, это всё же того стоило.

А колокольчик Ганькевич потом подвесил рядом с моим диваном. Я думаю, это он специально. Издевается.