Читать онлайн
"Сказ о любви и чудовищах"
Он не боялся ни беса, ни бога,
Двигался в чащу без страха за жизнь,
Помня слова, что кричала с порога та,
За кого он сражаться решил.
Сияна стояла напротив, непривычно печальная и задумчивая. Ее некогда смуглое, румяное лицо в вечернем полумраке казалось совсем белым. Некрас осторожно провел кончиками пальцев по ее холодной ладони, и Сияна, впервые за вечер взглянув ему в глаза, прошептала, совсем тихо и отчаянно: «спаси меня, любимый мой». Некрас почувствовал, как дрожат ее руки, и его собственное сердце забилось сильнее. Сияна зарыдала: «поспеши, радость моя, иначе погубит меня проклятая ворожба».
Воин он славный, отчаянный, смелый.
К князю такой бы в дружину придя,
В ратном бы смог преисполниться деле:
Ради селений и ради себя.
Но не спешил он сражаться за славу
И не пытался схватиться за власть.
Битва была бы ему не по нраву,
Если бы ради владений велась.
Под ногой хрустнула сухая ветка, отгоняя воспоминания о Сияне. Некрас дернулся к мечу, провел ладонью по холодной рукояти — все же привычнее нежной женской руки мёртвая кожа да сталь. Где-то закричала ворона, протяжно и тоскливо. «Почти плач девичий», — на мгновение подумал Некрас. Крик подхватили другие птицы, и со всех сторон несколько минут раздавалось скрипучее карканье. Ветер завыл в кронах деревьев, засвистел где-то вдали. И тут же все смолкло: притихли вороны, успокоились дубовые ветви, лишь птичий свист и жабье пение еще звучали вдалеке.
Небо спускалось все ниже и ниже,
Куполом черным осело в листве.
Пение птиц стало тише и тише.
Холод могильный ступал по траве
Некрас сильнее укутался в меха, скользнул задумчивым взглядом по последним алым полосам солнца, прятавшимся уже за верхушками деревьев: «потемнело сегодня рано, как бы не сгинуть мне ночью в поганых болотах».
Загорались первые звезды. Всегда любила Сияна смотреть на них по ночам, да Некраса звала с собой. А он никогда не видел ничего красивого в чёрном небе, усыпанном россыпью белых блёсток, но теперь, залюбовавшись, не мог оторвать взгляд. Какими яркими и близкими они были в этот день! Заглядевшись, ослабил бдительность Некрас. И тут же пожалел об этом, и себя корить начал: «какой же воин будет глазеть на небо, когда враг его близко?!» В крике вороньем, зазвучавшим за деревьями справа от Некраса, вновь почудился плач человеческий. Густой белый туман опустился на лес.
Но обернувшись на странные звуки,
Воин увидел лишь морок и лес.
Облик он вспомнил проклятой старухи,
Той, для кого в эту чащу полез.
«Веди меня к своей ведьме. Голову положу, но ворожбу с тебя снять заставлю!» — прижав к груди Сияну, выпалил Некрас. Гнев распирал его праведный, непривычно ныло в груди от обиды и боли за свою невесту: как же запугала его прекрасную Сияну ведьма, что та даже боялась рассказать о своей скорой гибели Некрасу, опасаясь, что тот отвернётся от нее. Он гладил Сияну по золотистым волосам, ощущая всем телом, как она дрожит от слез и ужаса, и ненависть к ведьме в его сердце укреплялась и разрасталась.
Не дождавшись утра, лишь заснула в его объятьях Сияна, Некрас вскочил на своего коня и помчался к ведьминой лачуге. Сильна была его любовь к невесте, и оттого ненависть к колдунье оказалась чудовищной. Рукоять меча привычно легла в руку, когда Некрас соскочил со своего коня. Он осмотрелся: непримечательным было само ведьмино жилище — ветхая, покосившаяся изба, поросшая лишайником и мхом. Лишь редкие колья, наточенные, белые, страшили Некраса. Все чудились ему на них следы запекшейся крови.
Некрас постучался в дверь, громко и требовательно. И та тут же со скрипом отворилась перед ним, пуская внутрь лачуги. Воздух внутри был затхлый, густой. Сильный запах гнили и трав заставил закашляться. Света не было, все окна оказались заколочены досками изнутри, только несколько тусклых лучин освещали маленькое захламленное помещение. Внутри оказался сундук, стол, множество горшков, бочек, корзин, забитых разным мусором и сложенных друг на друга.
Ведьма предстала перед Некрасом вскоре, сгорбленная старуха в темных грязных обносках. «Такой ты видишь меня? Страх чернит твое сердце, как жажда серебра душу твоей Сияны», — беззлобно усмехнулась она. Некрас не понял ее слов. Он не успел задать свои вопросы, как ведьма сама принялась на них отвечать:
В тёмной лачуге, на проклятых землях,
Там, где забытые боги царят,
Там, где сказаньям о Перуне внемлют,
Там, где безбожные вещи творят,
Дева, что краше на свете не сыщешь,
Помочь просила, не зная нужды.
Не искала ни крова, ни пищи —
Диво манило ее ворожбы,
Золота свет ослепил ее душу,
Жадность взросла в бушевавшей крови.
В доме бедняцком признания душат,
Места в избе не найти для любви.
Больно было Некрасу слышать о предательстве Сияны — больше его любви желала возлюбленная богатств и высокого положения. Но жилище его, впрямь, было неказистым. И едва ли убеждения могли обеспечить жизнь их будущим детям: не желал он служить в дружине, не хотел продавать свой меч за горсть монет. Задумался Некрас. А Ядвига меж тем продолжила:
Ведьма Ядвига дала обещанья,
Злато сулила, дары от судьбы,
Но подсказала, предвидя отчаянье,
Что я есть цена у любой ворожбы.
И озвучила в тот день она другую цену Некрасу, ту, что заплатить он должен за спасение своей возлюбленной, — «приди на болото, где навье отродье свой век доживает, да казни его, тогда свободна будет твоя Сияна, выплачен ее долг пред богами. Или же сгинь сам». Зол был на невесту Некрас, но не мог позволить ей погибнуть. Уже корил он сам себя за то, что отказался от службы князю и от крупного жалования. Будь бы богаче он, не пошла бы Сияна к ведьме, не отвернулась бы от Бога и жениха? «Отвернулась бы», — шептал внутренний голос. «Не стала бы», — убеждал себя Некрас. Но воспоминания развеялись, подобно мороку, и все сожаления вместе с ними, когда появилось "отродье навье".
Демон явился, исчадие ада,
В тёмном дыму прорастал силуэт.
Смелость пропала, исчезла куда-то,
В тёмных лесах места храбрости нет.
Воин молился, не двинувшись с места,
Крик не срывался, затихли уста.
К черту пошла бы скупая невеста!
Только у черта теперь был он сам…
Смотрел он с ужасом и отвращением на то лицо, болезненно бледное, изборожденное чёрными волдырями и гноящимися язвами, рассеченное старым кривым шрамом вдоль. Кинжал выскальзывал из влажных дрожащих пальцев, подкашивались ноги. Некрас закусил губу нижнюю, чтоб не завыть невольно, и задержал дыхание. Нечто смотрело на него единственным зрячим глазом, чёрным-черным, а второй, видно ослепший после удара вражеского оружия, держало прикрытым.
Вспомнил Некрас, как с отвращением шептала Ядвига «навье отродье». Только не верил тогда он ни в Явь, ни в Навь, жил по христианским законам. «От Лукавого все россказни про богов, да деревянные идолы и кровавые жертвы, не пристало мне верить в подобное», — уверял себя он. Но не человеком было то, что предстало перед ним теперь. «Истинно, навье отродье», — невольно подумал Некрас. Только по-людски говорило чудовище, и голос его оказался даже приятным, ласковым:
Мне не известно, о чем же ты думал,
Что захотел к богам древним полезть.
Древние боги страшны и угрюмы,
Их не страшат ни молитвы, ни крест.
И в заточение без чести, без славы,
Без поклонений, без жертв и имён
Жаждут они только мести отравы
За безызвестность с далёких времён.
Некрас взглянул на противника с изумлением, тот словно не желал ему зла. И, даже говоря слова злые, был мягким. «С почтением отнестись к нему я должен, если возомнил себя воином», — застыдившись, подумал Некрас. Он поклонился, называя свое имя. На изувеченном лице существа появился оскал. «Или же это улыбка», — додумал Некрас.
Я не пришёл ради смерти, но жизни, —
С волей собравшись, промолвил герой, —
Мне вместо свадьбы напиться на тризне,
Если я тут не расправлюсь с тобой.
Я не ищу ни богатства, ни мести,
И пусть претят мне убийства и зло,
Дал обещанье своей я невесте,
Что отыщу что ее бы спасло.
Рассказал о своей встрече с Ядвигой Некрас, передал почти каждое ее слово, но умолчал о том, что заговорила ведьма ему меч. Стоило ему замолкнуть, как закричали в древесных кронах вороны, протяжно и жалостливо, как и прежде. Тоска слышалась в этом пении. «Что вой вдовы на тризне, — испугался Некрас. — Не меня ли поминают?» Поднял он глаза к небу, кружили вороны над ним, застлали взор вихрем чёрных крыльев. Ужаснулся Некрас пуще прежнего, но смог сохранить самообладание, не отошёл ни на шаг и меч свой не направил на противника.
А тот заговорил вновь, голос его звучал громче и злее, слышалась в нем обида давняя. Не на Некраса, но на многих других людей.
Хватит с меня обещаний напрасных,
Нет после них совсем веры в людей.
Если способен убить ради власти,
Меч подними и убей.
Я так устал от пустых оправданий,
Жалости нет к таким мерзким лжецам.
Если не сможешь пронзить меня сталью,
То я убью тебя сам.
Колотилось сердце в такт вороньему крику, высохло в горле, да сел голос, но вновь не сдвинулся с места Некрас. Взглянул он на лицо своего противника, старался смотреть в единственный видящий глаз.
— Слово я дал Сияне и сдержать его должен. Если хочешь — возьми мою жизнь, но не дай ведьме загубить мою невесту. Если не согласен, то выбора у меня нет иного, как зарубить тебя.
Сильная боль вмиг пронзила тело его, заныло под рёбрами, кольнуло в боку, накрыл приступ сухого кашля. Давился им Некрас, ни слова сказать не мог, ни вздохнуть. Тело его горело, путались мысли. Глянув на противника, он только кивнул, будто говоря: «пусть так, главное Сияну спаси». Тот смотрел сверху вниз на корчащегося Некраса, проводил взглядом тонкую струйку крови, вытекавшую из его рта. Ухмыльнулся.
Честно скажу, что ни в Яви, ни в Прави
Боли не знали страшней, чем чумной.
Только когда меч мне к горлу приставишь,
Сможешь вернуться домой.
Или же, способ найдётся чуть проще:
Сказки свои позабыв о любви,
Свой меч к ногам моим сам же ты бросишь.
Бросишь, и тоже беги.
Выход последний — он тот, что ты выбрал,
В муках умрёшь от чумы, ну а я…
Так уж и быть, разберусь с Ядвигой,
Сам ворожбу сниму ради тебя.
Рухнул на землю Некрас, горела его кожа, покрылась чёрными волдырями. Где лопались они, открывались нарывы. Кровь, хлещущая изо рта, окрасилась черным. Закашлялся Некрас, пытаясь сплюнуть больше. И заговорил: «Благодарю тебя». Помутнело перед глазами, застлало белой пеленой. Не видел Некрас ни деревьев, ни своего врага — только черное пятно на зелёном фоне. Попытался он воззвать к образу прекрасной Сияны, вспомнить в последний раз ее лицо, и попрощаться. Хоть так, ежели не суждено им повстречаться боле.
Противник склонился над ним, провел холодной ладонью по горячей щеке. В дрожь бросило Некраса. Боль отступила, оставляя лишь лёгкое жжение в горле. Некрас поднес руку к губам, вытирая кровь.
— Не одумался? — заговорило чудовище вновь. Глаз его единственный смотрел с интересом и укором. — Многих Ядвига отправляла в мои владения, но никто не был настолько глуп. Ты хоть знаешь, кто я?
— Уговор наш, — промолвил Некрас с трудом. — Убей меня и сохрани Сияне жизнь.
Легкая ухмылка чудовища обратилась в хищный оскал:
— Неужели, так и не понял ты, что не убить меня ты сюда пришел, а умереть самому? — Короткая пауза. — Ты стал той жертвой, что принесла твоя Сияна. Изменится ли решение твое теперь?
Некрас прикрыл глаза, теперь облик невесты стал вырисовываться во тьме — красива она была, как в иные дни, смотрела ласково, с любовью. Обратился он к чудовищу, произнес свои последние слова:
— Видно, не знаешь ты, что такое любовь. Не смогу я жить, ежели погибнет она. И не важно, что она сотворила.
***
Сияна сидела подле костра, наблюдая за тем, как оранжево-алые языки пламени ласкают ночное небо, и вполголоса напевала:
И среди дубов ветвистых
Этой ночью тихо.
Не гуляй ты по болоту,
Не буди ты Лихо.
Неспокойны были ее мысли, сжималось сердце от тоски и печали, но выбор был сделан давно. А сожалеть о своих поступках — гневить древних богов. А в них Сияна верила. Костёр шипел, словно подпевал ей.
— Я говорила, что у любой ворожбы есть своя цена. Не сожалеешь?
Услышав за спиной знакомый девичий голос, Сияна обернулась. Подле нее стояла высокая женщина с длинными черными волосами, не заплетенными в косы и не убранными под платок. Половина лица Ядвиги была красивым и юным, вторая же — разлагающимся старушечьим. Не подпоясанная рубаха не прикрывала ее ног, одна из которых была тонкой девичьей, а вторая — костяной.
— Не сожалею.
Сияна вспомнила невольно Некраса, его нежный и любящий взгляд, ласковые объятия. И повторила, пытаясь убедить саму себя: "не сожалею". Ядвига села подле нее
— Навь получила свою жертву, и ты получишь то, чего так желала.
Сияна кивнула, задумавшись лишь на мгновение: "а того ли я желала?". Но не произнесла этого вслух, боясь признаться самой себе. Она лишь повторила в очередной раз, и ненадолго ложь обратилась для нее в правду: "я не сожалею об этом".
.
ЛитСовет
Только что
