Читать онлайн
"Безрассудство"
1677 год.
Анабель стояла на могиле своих родителей Роджера и Розамунды Брейксторн, и боль души рвалась из её груди. Отчаяние, захлестнувшее всё нутро, выплеснулось наружу горькими слезами.
― У меня дурное предчувствие, отец. Мне кажется.., нет, я чувствую, что с Марлисом де Фонтеком меня ждёт только плохое. Всё самое-самое плохое... Мне кажется, что он принесёт мне беду...
Семнадцатилетняя баронесса была наивна, но не глупа, и прекрасно понимала намерения своего дядюшки ― Филиппа Элькастера, этого чёрствого человека, которому дела не было до своей единственной племянницы и её судьбы. Ну конечно, ведь у него своя дочь... Ах, если бы не тот ужасный пожар, в котором погиб её отец! Если бы не вина дядюшки в том пожаре, он бы и пальцем не пошевелил ради неё, а поскорей бы отправил в какой-нибудь далёкий монастырь.
― Я не знаю, что мне делать, ― продолжала она изливать свою боль могильным плитам фамильного склепа. ― И идти мне некуда. Не у кого просить помощи. И никто не приютит. Я не люблю Марлиса. Нет, он довольно привлекательный и серьёзный человек. Возможно, добрый... Но я знаю, что никогда не смогу полюбить его. Есть в нём, что-то отталкивающее, что-то гадкое, низкое... ― Девушка поморщилась, представив, как этот навязанный ей будущий муженёк тянет к ней свои руки, целует... ― Нет. Не хочу! Как можно жить без любви? Это неправильно. Не с ним связана моя судьба. Вдобавок, он старше меня на восемнадцать лет. А ещё я слышала от Боржемины, что её брат падок на женщин. Не пропускает ни одной юбки. Он такой же урод... Боже мой! ― Анабель в порыве закрыла лицо руками. ― Ну, почему все мужчины такие уроды? Ответь мне, отец. В вас нет ничего человеческого по отношению к нам, женщинам! Бедная... Бедная моя мамочка...
***
Выйдя из кареты, Анабель пошла по безлюдной улице, велев кучеру оставаться на месте и ждать её возвращения. Ночь медленно опускалась на Левингсток и звёзды становились всё ярче и ярче.
Девушка шла одна, без сопровождения, не думая о возможной опасности стать жертвой бесчестных разбойников и грабителей... таких же мерзких ублюдков, какие двенадцать лет назад напали на её мать. Они надругались над молодой женщиной и перерезали ей горло. Анабель шла погружённая в свои тяжёлые мысли и не заметила как остановилась. Лишь почувствовала на себе чей-то взгляд. Пристальный. Жгучий.
Взгляд исходил с помоста. С жуткого места, на котором совершали казни и изощрённо наказывали преступников
Он ― смотрел на Неё. Она ― смотрела на Него. Глаза в глаза. Глаза в глаза. Он притягивал её к себе.
Заворожённая его взглядом, Анабель направилась к нему: безбоязненно, решительно.
Кто он ― этот человек у столба позора? Зачем она идёт туда? К Нему?
Наверное, потому, что он также несчастен от безысходности и колодок, которые сгибали его под своей тяжестью.
В отличие от него, Анабель шла прямо, с грацией аристократки, на ней не было физических оков, но навязанное замужество не давало ей порхать вольной бабочкой. Не давало разогнуться, как ему деревянные колодки, в которые были закованы его руки и шея.
Взошла на помост.
Он был совсем близко.
Он смотрел на неё.
Непонимающе. Молча.
Сдвинул брови. Поджал губы, опустил взгляд, словно пряча лицо за своими чёрными, как вороновое крыло, волнистыми волосами: не гоже находиться в таком унизительном положении при женщине. Тем более ― Ему.
Девушка пропала из его поля зрения. Мужчина лишь услышал её негромкий вскрик. Он чувствовал её спиной. Своей исполосованной розгами спиной, которая вдобавок ещё страшно ныла от согнутого положения.
― Какой ужас. За что Вас? ― тихо спросила Анабель.
Теперь она снова стояла перед ним, и его взгляд чёрных глаз невольно пал на её грудь. Которая трепетала. Волновалась. От безысходности. От неудобного положения. От мужчины. От преступника.
― А тебе есть дело? ― окатила неблагородная интонация...
...ПРЕСТУПНИКА...
Анабель дёрнула головой, поведя тёмной бровью.
― Вы проявляете ко мне невежество, не отвечая на невинный вопрос.
― А если мне нечего ответить миледи.
― Вы не похожи на преступника.
― Разве? ― усмехнулся молодой мужчина, готовый уже расхохотаться.
― Неужели Вы грозный, но благородный разбойник Робин Гуд?
Он всё же рассмеялся от её глупости.
― Нет, ― резко бросил незнакомец, ― я не Робин Гуд. Робин Гуд жил ещё в двенадцатом веке в Англии, а мы с Вами в семнадцатом в Вильгерии. Я ― никто.
― А имя у «никто» есть?
― Имя? Имя есть... Джеффрис.
― Где-то я его уже слышала. А Вы.., Джеффрис, не желаете узнать как меня зовут?
― Сгораю от любопытства, ― сыронизировал узник позорного столба. ― Только на помосте знакомиться ― плохая примета.
― Почему?
― Миледи не догадывается? Знакомство ― коротким будет, ― опять сыронизировал он, имея в виду, что помост ― место казни.
― Остроумно.
Девушка отвернулась, словно обидевшись. Отошла от него. Вновь пропала из его поля зрения.
Он злился. Внутри его всё кипело, бушевало.
― Моё имя Анабель Брейксторн, ― тихо прозвучал в тишине голос девушки. ― И завтра я выхожу замуж.
― Отчего же голос такой невесёлый? Не любишь счастливчика?
― Не люблю, ― тут же последовал ответ. ― О нём ходят дурные слухи. И... совсем не мил он сердцу моему. И предчувствие у меня... Предчувствие...
Она вернулась к узнику. Вновь стояла перед ним: хрупкая, нежная, подобно точёной статуэтке.
― И всё же, за что Вас приковали, за что били?
В складках её пышного тёмно-синего платья он разглядел висевший на поясе кинжал, ножны которого были замаскированы под украшение.
Этот кинжал его последняя надежда на спасение.
― До чего ж любопытная миледи. ― Джеффрис поднял на неё взгляд. Грустный. И невинный. ― Просто... ― облизнул пересохшие губы, придумывая очередную небылицу. Уж столько у него этих небылиц, так что одной больше, одной меньше, ― мой дядя ― инквизитор. Он... ненавидит моего отца, которого Бог знает, где носит, и... считает, что из-за него казнили мою мать... Царство ей Небесное. Вот и... вымещает злость на мне... Я очень похож на него. На отца. Одно лицо.
― И только? ― возмутилось доверчивое сердце юной наивной красавицы. ― Дети не должны отвечать за грехи родителей. Это несправедливо!
― Справедливо ― несправедливо... Чего уж..? ― наигранно вздохнул он. ― Завтра... голову отрубят...
― О, святые угодники!.. Нет! Это приказ Вашего дяди?
Глаза Анабель расширились от возмущения и ужаса, а узник опять тяжело и смиренно вздохнул, махнув закованной рукой:
― Пусть рубят. Надоело мне в башне тёмной сидеть... света белого не видеть... ― Поднял глаза в темнеющие небеса. ― За любую провинность ― розги. Или калёным железом. Любит на мне пытки испытывать. А однажды, ― Джеффрис вновь бросил на наивную деву невинный взгляд, ― на дыбе растянул, за то, что с девушкой познакомился... Так что пусть рубят...
Безысходность!
Безысходность!
Безысходность!
Рождает... Безрассудство...
В свете городских факелов блеснул холодный клинок.
― Ты что делаешь? ― выпалил Джеффрис.
― Освобождаю, не видишь! ― бросила Анабель, с усилием перерезая кинжалом толстые верёвки, которыми были скреплены колодки позорного столба.
Этого он и ждал. Но зачем-то пытался отговорить, ведь за ним следит караул:
― Это безрассудство!
― Я помогу тебе. Ты поможешь мне.
Ты ведь поможешь? ― настойчиво задала она вопрос, ткнув уже острием кинжала ему шею, и сообщила: ― Левая сторона готова, милорд.
― Ни один уважающий себя мужчина не посмеет отказать в помощи женщине.
― Вы правильно воспитаны, Джеффрис. Несмотря на свою горькую судьбу.
Ещё несколько мгновений, и последняя верёвка перерезана.
СВОБОДА.
Наконец, он мог разогнуться. Выпрямить спину. Что и сделал, рыча, как дикий лев.
Не успел опомниться.
Блеснул клинок ― перед самым его носом. И застыл, угрожая острием вонзиться в его горло.
Он смотрел в её глаза: Отчаянные. Испуганные. Безумные. Решительные.
Она смотрела в его адскую бездну. Хищную бездну матёрого волка.
Он стоял перед ней статный, красивый, мужественный. Но очень опасный. Очень. Очень. Очень...
...ОПАСНЫЙ...
― Ты ножик-то убери. А то порежешься. Кожа у тебя нежная... ― Джеффрис только хотел коснуться её руки, в которой она держала кинжал.
Но клинок блеснул и резко оказался у хрупкого запястья, угрожая перерезать благородные вены.
― Мне терять нечего, ― выпалила Анабель. ― Я убью себя, если ты меня тронешь. Я ведь знаю, что ты меня хочешь.
― Хочу, ― последовал мгновенный ответ. ― Очень.
Жрать. Спать. И пить. О бабе я сейчас думаю меньше всего.
Он дёрнул её за руку, потянув за собой.
― Мне больно! ― вскрикнула девушка. Но он окатил её огненным взглядом:
― Что ты орёшь, как свинья недорезанная. Хочешь быть повешенной ― за пособоничество преступнику?
― Что? Почему Вы позволяете себе говорить со мной в таком тоне? Вы показались мне благородным и очень несчастным...
― Миледи пожалела лукавого разбойника, благородство которого четвертовали калёной секирой! Я больше не... ― нарочно замолчал, не желая раскрывать о себе ничего. ― Идёмте, миледи. Вы ведь хотите, чтобы я Вам помог. Избежать. Замужества.
― Каким образом Вы будете мне помогать?
― Способ один... Замужество. Ведь я Вам понравился.
― Отнюдь, милорд!
― Отнекивайтесь сколь угодно. Чувство влюблённости столь возвышенно и столь редко, что лишь слепец не заметит его. И... Вам лучше отдать нож мне. Не подобают миледи мужские разборки. Я Вас не трону. Будьте покойны. Вы ― не в моём вкусе. Я люблю женщин помясистей. Но обвенчаться придётся с Вами, синим цыплёнком.
― Да Вы мерзкий грубиян! Отпустите меня немедленно! ― Вновь попыталась она вырваться из его хватки.
― Немедленно отпустите миледи! ― крикнул приближающийся на лошади караульный.
Анабель и глазом не успела моргнуть как её кинжал вонзился в горло человека в форме.
Шокированная убийством, девушка засеменила за широким быстрым шагом матёрого разбойника.
Прикрыла рот ладошкой от ужаса:
― Ты убил его!
― А что ты хотела? ― бросил Джеффрис в ответ, вытерев окровавленный клинок об одежду мертвеца. ― Чтобы он убил меня? Тогда зачем освобождала?
Его голос звучал как ни в чём не бывало. И это пугало юную баронессу ещё сильнее.
***
Анабель дрожала то ли от холода, то ли от страха, то ли от стресса... Она скованно прижималась к его груди. Он чувствовал её напряжение. В его нос проникали тонкие нотки запаха розы, исходившие от её тёмных волос.
Лошадь убитого караульного несла их в неведомую даль. Точнее, неведомая даль ― была для девушки, Джеффрис же отлично знал куда едет сейчас, и куда поедет потом.
Впереди появилось очертание католического каменного храма ― церковь святого Бенедикта.
Джеффрис спешился. На его поясе болталась шпага в ножнах. И прикреплённый к поясу же ― кинжал Анабель. Теперь девушка безоружна.
― Зачем Вы меня сюда привезли? ― спросила она, нырнув в его руки, которые он протянул, чтобы снять её с гнедой.
― Обвенчаться и поесть, ― последовал мгновенный ответ. ― Церковники не откажут в куске хлеба голодному жениху.
― Да какой из Вас жених? Вид, как у разбойника... ― устало поморщилась Анабель, следуя за его широким шагом. Девушка не представляла какой комплимент сделала своему странному знакомому. А вид у Джеффриса действительно был разбойничий: резкие жесты, грубость, злость ― всё смешалось; белая батистовая рубашка с широкими рукавами была покрыта на спине пятнами крови и изодрана в клочья от розги, на лице лёгкая небритость, волосы, еле касающиеся плеч, растрёпаны ветром и казались дерзкими не менее, чем глаза ― такие красивые, яростные и уставшие. ― Вы, правда, хотите на мне жениться?
― Откровенно говоря.., ― бросил он, остановившись, ― надевать на себя хомут в виде несмышлённой девчонки ― я не имею желания. Более того, узы брака для меня помеха. Но в то же время оставить в беде несчастную дурочку ― мне мешает совесть.
На лице Анабель мелькнула улыбка.
― О-о, да Вы хотите принести себя в жертву, господин-разбойник. Это благородно. И похвально. Дом-то у Вас хотя бы есть?
― Укрытие, ― последовал мгновенный ответ. ― Вряд ли это можно назвать домом... Но под дождём не промокнем.
― Отлично... ― убитым голосом произнесла баронесса.
***
Войдя в церковь, несчастные «влюблённые» опустились на колени перед священнослужителем, открывшим им дверь Дома Божия.
― Святой отец. Обвенчайте нас, молю! ― выдавливая из себя слёзы, выдала Анабель. Мы с Джеффрисом очень любим друг друга, но мой отец... против. Я богата, он беден. Посмотрите, что с ним сделали. Покажи спину.
― Не стоит, любовь моя, ― мягко ответил Джеффрис.
― Его секли розгами, ― продолжала лживые изливания Анабель, ― держали в кандалах, морили голодом и жаждой... хотели, чтобы он отказался от меня. Обвенчайте нас, тогда мой отец ничего не сможет ему сделать.
С этими словами девушка протянула священнику золотую брошь с бирюзой, которую отстегнула от своего красивого пышного платья.
― Обвенчайте, святой отец, ― попросил Джеффрис, держа «любимую» за руку. Ему заплатить было нечем. Его кольца, к сожалению, забрал себе палач.
― Воля соединённых Господом сильнее воли родительской.
.
ЛитСовет
Только что
