Читать онлайн
"Возможно, это интервью кто-то увидит."

Возможно, это интервью кто-то увидит.

Журналист нажал на камере кнопку «Play».

Для профессии журналиста хорошее интервью, когда собеседник полностью расположен к разговору. Он открыт, отвечает на вопросы, без каких либо недоговорок. Для респондента хорошее интервью, когда нет каверзных вопросов, на которые нужно отвечать честно, либо ни чего не отвечать тем самым доказывая правдивость обвинительного подтекста вопроса. Так же не надо быть открытым в беседе на сто процентов, чтобы не ляпнуть лишнего. Зачастую такие фразы вырывают из контекста, и используют с целью опорочить личность.

Сегодня интервьюеру повезло с респондентом. Он открыт, честен, отвечает на вопросы и ни куда не уйдет в случае неугодного для него вопроса, который покажет его с отрицательной стороны. Но с чем не повезло, так это с тем, что сегодня последнее интервью в его карьере.

Журналист самостоятельно, один, настроил в студии свет, звук, поставил нужный кадр, выставив камеру. Она одноглазо смотрела на два стула расположенных с двух сторон. Слева сидел мужичок в возрасте в чёрном костюме, под пиджаком находилась белая рубашка, а на шее висел алый галстук, запястье украшали очень дорогие часы. Вид у него был уставший, кожа бледная и обвисшая, как будто он последнее время плохо ел, а оттенок говорил, что солнечные лучи давно не падали на его кожу. К тому же хорошо выстроенный свет подчеркивал все не красивые места и морщины на лице, к слову которое не было обработано предварительным макияжем перед съёмкой. Голова редко усеяна седыми не длинными, уже не росшими, а оставшимися, волосами. Справа находился ещё стул без всадника. Пол и фон были выдержанны в не светлых тонах. Низ покрывался тёмно зелёной краской, а на стене за стульями висела волнами тёмно бордовая штора, на которой виднелось что-то жёлтое в верхнем левом углу и попало в кадр.

– Можем начинать? – Спросил респондент с голосом соответствующему не малому возрасту.

– Ага. – Ответил интервьюер.

В кадр вошёл второй человек и приземлился на второй стул. Сперва он, опустив голову на планшет в руках с листами тускло-жёлтой бумаги. Бумага была не специально такого цвета, а просто не отбеленная. Там были записаны подготовленные вопросы от руки. Это был журналист или интервьюер, и так и так его устраивало обзывательство профессии. Выглядел он странно, как будто не готовился к встрече. Рядом с респондентом он сильно разнился. Одежда его походила на около военную: серый свитер, средней высоты сапоги, в которые заправлены брюки цвета хаки. На голове сбритые чёрные волосы под пять миллиметров и не большая щетина на лице. Бледноватый оттенок кожи, не такой сильный как у первого.

– Добрый день дорогие зрители! – Оторвав взгляд от вопросов, поздоровался интервьюер в камеру с широко расплывшийся улыбкой. – Сегодня не обычное интервью. Я наконец-то достиг достаточного статуса, что бы общаться с политиками. Вот, пожалуйста. Встречайте! – Протянул руку журналист, с планшетом указывая на гостя. – Вот…

– Здравствуйте. – Очень холодно ответил политик.

– Как-то не весело. Вам не нравится у меня?

– Нормально.

– Это что значит? Да, нет. Я не понимаю просто.

– Ещё пока сам не понимаю. В конце дам общий вывод. – Угрюмо ответил респондент на вопрос.

– М-м. Конец думаю, будет сногсшибательный. – Сказал журналист, на секунду опустил глаза на листок и продолжил. – Кем вы работаете?

– Я президент.

– Президент?! – С наигранным удивлением переспросил интервьюер. На его игру президент ответил только лёгким кивком головы. – А какой компании?

– Я президент страны.

– Страны? – Всё так же наиграно.

– Да.

– До сих под действующий?

– Ну, наверное… Да.

– Почему, наверное?

– Ну… Из-за некоторых обстоятельствах наверное.

– Понял. А президент, какой страны?

– Не важно.

– Как это не важно. Очень необходимо знать какую страну вы возглавляете.

– Глупые и странные вопросы у вас. Как будто вы не знаете.

– Я знаю, но возможно зрители уже не будут знать. Ответы на эти вопросы для них.

– Ясно. В общем, не важно, какой страны. – Упрямствовал президент, сделав слабый останавливающий жест рукой.

– А сколько вам лет?

– Восемьдесят семь.

– Немало вам. Вы человек старой закалки. Не тяжело в такие годы работать на нервной работе?

– Нет. Приемлемо.

Журналист слабо покачал верх вниз головой, кривляясь, выставив вперёд нижнюю губу.

– А можно называть вас просто презик?

Студию посетила тишина на несколько секунд. Томный, старческий взгляд президента направился в глаза журналиста.

– Презик – президент. – Пояснил интервьюер, на, что президент ответил молчанием. – Ладно, не буду. – Журналист на секунду опустил глаза на листы, что бы обновить память. – Вы любите свою работу?

– Конечно.

– Быть главным страны, наверное, самое приятное?

– Я не главный станы, я лидер страны. Это разные вещи. Главный идёт перед камнем, который толкают его люди. А лидер толкает вместе со своими людьми, он направляет куда конкретно.

– Ухты, какой интересный пример. А зачем камень людям?

– Это просто пример с философским элементом. Камень просто олицетворяет трудности страны. Метафора.

– Я это понял. Поэтому и спрашиваю, зачем людям тащить камень? Есть острая необходимость для народа тащить куда-то бесполезный массивный булыжник? Может, есть более важные вещи, которые нужно толкать?

– Да я понимаю, что вы имеете в виду. Порой надо решать задачи, которые не понятны для большинства людей. Они не понимают для чего это, зачем, с какой целью. И в этих случаях главам государства видней для чего нужно напрягаться и толкать камень, который к слову не бесполезный.

– А как вы объясните, что камень не бесполезный?

– Это уже зависит не от камня, а от человека. Первый тип людей поймёт и поможет государству и дотащит булыжник, как вы выразились, а второй тип не поймёт, но всё равно не останется в стороне. Всё-таки государство нуждается в помощи. Отказ наведёт на сомнения в верности к стране.

– Вы-то сами, к какому типу людей относитесь? К первому или второму?

– К первому конечно.

– Не кажется ли вам, что процесс толкания камня, скажем так, в данном случае олицетворяет фикцию действий во благо народу и государству? Грубо говоря, правительство решат проблемы, которые не являются необходимыми для страны, а являются необходимыми исключительно для членов правительства и решаются эти проблемы трудом народа, и в выигрыше остаётся только госслужащие. Ведь их прихоть выполнена, камень доставлен в нужное место, но зачем и для чего не ясно.

– Не удачный я видимо пример привёл.

– Почему? Максимально удачный.

– Ответ на вопрос был дан. В некоторых случаях правительство точно знает, что нужно сделать так, а не иначе не смотря на недопонимание со стороны общества. Это ещё одна из обязанностей работы президента. Принимать правильные решения, основываясь на факты. Понимаете, какая вся штука. Людей на должности, где надо контр… – Запнулся президент. – Где надо быть лидером просто так не назначают. В вопросах государственного и политического характера членам правительства видней, что и как. Да, иногда надо выполнить медвежью работу для общей цели и возможно за заячью зарплату, но во имя чего? Во имя страны, в которой вы проживаете. Поверьте, я, и мои коллеги ни когда не заставляли людей решать свои личный проблемы.

– Вспоминается анекдот. – С широкой улыбкой сказал журналист. – В одном лесу медведь работал зайцем. Лесу нужен был медведь, но свободно была только одна ставка зайца. Медведь стал выполнять медвежью работу за заячью зарплату. Работал добросовестно, до тех пор, пока не узнал, что в этом же лесу заяц был медведем. Медведь написал в ГлавЛес. Приехала комиссия – львы. «Вы – медведь?» спросила комиссия у зайца? «Да я медведь», сказал заяц и показал документы. «Но ведь я медведь», взревел медведь. «А документы ваши», попросила комиссия. И посмотрев документы, комиссия сказала: «О чём вы спорите гражданин медведь? Когда тут ясно написано, что вы – заяц». Мораль. Какая может быть мораль, когда в комиссии на должность львов были назначены ослы.

Глава государства хихикнул, но буквально через мгновение посерьезнел в лице, как и во время, начала рассказа анекдота, да в целом всего интервью.

– Скажу тоже сейчас метафорично. – Продолжил интервьюер. – Политика это сложный механизм в нем задействованы шестеренки разных типов. Шестерёнки если, что это различны аспекты: внешняя политика, внутренняя политика, общественное мнение и тому подобное. Что бы механизм чётко работал, все шестерёнки должны быть исправны и находится на своём месте и самое главное иногда подвергаться замене на новые, потому что она может заржаветь или даже сломаться. И заменив шестеренку на обычный диск, механизм не продолжит работать. Он встанет. Почему на диск, а не шестерёнку? Потому что главный конструктор посчитал, что так нужно и всё, точка. Без объяснений.

– Но механизм не развалится. – Защищаясь, ответил президент.

– Да, но он встанет, повторюсь. А простой может привести к неизвестным последствием. Потому что этот механизм установлен в цепочки других механизмов, образуя огромных масштабов систему взаимодействующих шестеренок.

– То есть хотите сказать, что моя страна влияет на другие страны в мире?

– Ну да, возможно. Вы так говорите, будто сами не кричали об этом во всех своих выступлениях. – Удивившись искренне, проговорил журналист. – Только, правда, в другом. Наш механизм является вспомогательным и если он встанет, то общий не остановится. И мы будем вынуждены нагонять обороты.

– Вы не госслужащий и не понимаете многих моментов, какого работать главой государства.

– В любом случае если булыжник так необходим для государства, и вы истинно так считаете и толкаете его вместе с народом. То ваши руки приложены к спинам людей, а не к камню.

– А что есть политика не одно и тоже, что и механизм, а подобна человеческому организму. – Произнёс политик, сузив глаза и чуть наклонившись вперёд, пытаясь подловить журналиста, когда тот уже перевернул лист на другой вопрос. – И какой-то орган это элемент политики.

– Тогда получается, что при заболевании органа человек умрёт. Замена невозможна, а если возможна, то возьмут орган из какой-нибудь свиньи. И в целом организм будет хилый и человек долго не протянет. Херню сказали товарищ президент! – Воодушевился интервьюер. – Котелок у вас совсем уже не варит. А говорите приемлемо работать главой государства на старости лет.

Презент согласился с поражением в споре и отклонился на спинку стула обратно, вернув прежнее угрюмое выражение лица. Журналист пока пробегал глазами по следующей теме разговора шмыгнул носом и что-то поправил на правой стороне поясницы. Камера не увидела что именно.

– Поиграем в ассоциации. – Радостно продолжил интервьюер. – Я буду говорить слова или словосочетания, а вы первое, что придёт в голову от смысла этих слов. Можно называть любое: существительное, глагол, прилагательное, что первое придёт. Готовы?

– Да. – Подтвердил политик без энтузиазма.

– Зарубежный.

– Э… командировка.

– Строй.

– Дом.

– Мир.

– Э… доллар.

– Коррупция.

– Это… инцидент.

– Не надо думать, третья мировая война она же ядерная.

– Ну… не предвиденная ситуация.

Журналист на секунду замолчал.

– Люди. – Продолжил интервьюер.

– Мои раб… работодатели.

– Все люди мира.

– Эм… миллиарды.

– Страны.

– Мир.

– Уничтожение.

– Э… война.

– Конец.

– Хер.

– Спасибо.

– И к чему эта игра. О чём она говорит?

– Говорит о вас немного и что у вас на уме. О том, что вами движет.

Интервьюер посмотрел на запястье сверить время. Опять перевернул лист бумаги.

– Так. У меня остался последний вопрос к вам. Последнее то, что я хотел бы с вами обсудить.

– Давайте.

– Скажите, какие чувства у вас были, когда убили миллиарды человек? – Задал вопрос журналист из своего списка.

Это яркий пример каверзного вопроса. Однако сегодня задаваемое имело самый серьёзный обвинительный смысл в истории всех интервью. Не защитив себя от этого вопроса, респондент докажет правдивость обвинения и закопает свою личность в осуждениях.

Интервьюер готовил все вопросы заранее и знал, что подготовленное точно спросит. Но последний вопрос всё равно вызвал у него волнение. Поднявшаяся тема была важна для него. После того как он спросил у политика, его сердце забилось, дыхание участилось, прошла лёгкая мурашка по коже, интонация голоса тоже поддалась волнению.

Президент знал, что вопрос подобного характера будет задан, но не был в этом уверен на сто процентов. Хотя это была не уверенность, а мнимая надежда. Вопрос вызвал минимальное волнение только впервые секунды. Он испытывал лёгкую злобу, что в очередной раз его обвинили в этом. На самом деле респондент очень устал за последние дни, что бы будить какие либо чувства. Поэтому стиснув губы, подняв брови, образовав волны на лбу из кожи, президент глубоко вдохнул, заглушив все эмоциональные потоки, и вновь на выдохе спокойно вступил в диалог:

– Я этого не делал.

– Как это? Ваша была инициатива нажать на кнопку и применили ядерное оружие.

– Нет. Это вынудила ситуация в мире.

– Ни одна ситуация в мире не стоит того чего вы сделали.

– Вот этот разговор доказывает, что вы не грамотный в политических вопросах. Повторюсь ситуация, которая в мире на тот момент была очень не стабильная. Да мы ответили первые. Это правда. Дали понять, что не намерены терпеть не уважения к нам, к нашему государству.

– Какой ценой? Каков итог? Вы осознаете? – Видно было, что в данном разговоре эмоции говорили за журналиста.

– Здесь ваша правда, итог оставляет желать лучшего. Произошло не предполагаемое. – Возможно, с сожалением произнёс президент, интервьюер не смог распознать собеседника. – Вот вопрос, как вы оказались в этом бункере? – Внезапно уже политик спросил у журналиста.

– Я снимал документалку по поводу количества и качества противоядерных бункеров в стране. И как можем видеть, этот выстоял. Ура. – Обвёл рукой помещение журналист. – Мне очень повезло. Я был внутри в момент ударов. Хотя бункер, скорее всего старше вас. – Пояснил интервьюер больше для зрителей, чем для своего собеседника.

– Вот видите, снимали фильм о противоядерных бункерах, сами понимали, что мировая ситуация не стабильная.

– Я снимал не про это. А про абсурд, вы вместо того, что бы избегать ядерного конфликта. Понастроили бункеров, а не стали налаживать отношения между ядерными державами. Ситуация такая же как с камнем. Очередная фикция необходимых на данный момент действий.

– Это убежище было создано ещё до моего назначения на пост президента. Сами упомянули правду, что он старше меня.

–Какая разница? При вас или не при вас его построили. Я имел в виду «вы» все главы государства, которые были в стране. Факт остаётся фактом, что всё правители в нашем государстве только и умели совершать действия, которые заслоняют проблему якобы необходимыми действиями, а не решают её, и плюсом создавая новые.

– Он вообще считается президентским убежищем, не понятно как вам разрешили проводить здесь съёмку.

– М? Я недостоин, остаться в живых? Должен был умереть вместе с челядью?

– Нет, но это засекреченный объект, повторюсь бункер для главы государства, но в любом случае уже без разницы. Терять уже не чего.

– Это правда. Единственное с чем я согласен с вами. Терять просто уже ничего. А пустили снимать очень просто. Если члены правительства балуются коррупцией и не прочь от взяток, то ниже сословием равняются на них.

Журналист глубоко опустил взгляд на листы бумаги. Шмыгнул слегка простуженным носом, почёсывая его. Политик всё также не менялся в лице. Всё ему уже давным-давно осточертело.

– Вы ранее упомянули «Произошло не предполагаемое» что вы имели в виду?

– Произошли сильные удары по планете. – После вздоха ответил президент. – Мой эксперт по ядерным вопросам сказал, что взрывы были с такой силы, что поверхность Земли уничтожена на много больше чем предполагалось. Я думаю, у вас была тряска в бункере.

– Да.

– Во-от. – Вальяжно произнёс политик.

– Считаете это успехом? Почему так гордо?

– Нет, конечно. Но бомбануло знатно. – Сказал политик, издав смех в конце, который не был поддержан ни кем.

– Если взрывы оказались сильнее предполагаемого, есть ли вероятность, что выжили какие-то другие страны?

– Мой эксперт сказал, что нет. Потому что когда пошла серия ударов, моим пилотам самолёта пришлось набирать высоту, настолько была не предвиденная сила взрывов. После мы снизили высоту и скорость. Облетели земной шар N-ное количество раз, пытались связаться с теми, кто мог бы быть под землёй в убежищах или под водой, в подлодках или в воздухе как мы. Ни кто не ответил, в эфире была тишина.

– А космонавты на МКС? – Спросил интервьюер с лёгкой надеждой.

– Их ни как не задели ударные волны, поэтому они выжили, но на данный момент уже мертвы. Погибли от голода. Примерно год они жили на станции после катастрофы. И, к сожалению, мы ни как не смогли бы доставить космонавтов обратно на Землю. – Разрушив, надежду журналиста, ответил политик. – Они видели ужасно красивое событие человечества.

– То есть вообще не осталось и одного уцелевшего места на поверхности земли?

– Нет. Взрывы были непредсказуемо мощные, что в некоторых уголках планеты воспламенился кислород.

– А доставить обратно космонавтов до запуска ядерных ракет?

– Запуски начались спонтанно. На обдумывание запуска или не запуска ядерных боеголовок было всего тридцать минут.

– Ахринеть! – С сильнейшим потрясением дал вывод журналист.

– То есть мы с вами два последних человека на планете?

– Да. – С уверенностью подтвердил президент.

Интервьюер без эмоций на лице слабо покачал головой, демонстрируя свой пустой взгляд образованный шоком. Их вновь и вновь посетила тишина. Тишина, которую слышно. Она давит на сознание, заставляя вслушиваться в каждый малейший звук. Это может свести человека с ума. Мир тем и интересен, что ни когда не постоянен. Звуки это доказывают. В бомбоубежище, где осталось два человека звучаний не много, но они отчетливые. Дыхание собеседника, слабое пение труб за стенами, электрическое жужжание лампочек на потолке, осыпание побелки, скрип деревянной мебели и досок в полу. Всё эти звуковые волны вливаются общим морем в уши на сухой пустырь тишины.

В США находилась самая тихая комната в мире, в которой слышен скрип собственных мышц вместе со звуком течения крови в сосудах. В этом помещении оставался человек наедине с собой максимум на сорок пять минут, более выдержать не возможно. Человек сходит с ума и одно из проявлений, это его полная уверенность, что в комнате он находился точно больше часа. Журналисту думалось, что последние года его жизни происходили в подобной комнате, но масштабом больше, и прожил он в ней тринадцать лет.

– Скорее остался один человек и существо, которое не имеет адекватного чувства сострадания. – Не скрывая отвращения к собеседнику, сказал журналист. – А почему вы были на самолёте. Нет что ли секретной ветки метро, которая ведёт прямиком в бункер?

– Есть, но лучше всего во время ядерных ударов находится в воздухе. Для таких случаев с начала создания первой ядерной бомбы совершенствовался специальный самолёт. Ему дали немного фантастическое название «Самолёт судного дня». Конечно первая версия воздушного судна технологически хуже, чем современная и это не удивительно. Но принцип один. Находиться в воздухе во время атаки и ещё какое-то время после. Самолёт может кружить, пока топливо и масло не иссякнут. Далее уже совершать посадку рядом с бомбоубежищем. Не знаю, вам показывали, но сверху есть посадочная полоса из прочного асфальта, который устойчив от сильных взрывов. Собственно так я и оказался здесь с вами. – Рассказал с воодушевлением глава уничтоженного государства.

– Иронично, не правда ли? Так совпало. Я почти всё свою карьеру критиковал вашу политическую деятельность до последнего дня, получается. И в итоге мы оказались в одном бункере, да и к тому же оба не умерли от вируса. Кстати ваш эксперт смог, что ни будь узнать об эпидемии, которая разразилась в бункере, через несколько лет после катастрофы. – Опять пояснил интервьюер для зрителей.

– Он не вирусолог, поэтому сделал выводы мой личный врач. Вирус не из-за радиации, а какой-то новый, ранее невидный человечеству. Смертелен, получается на сегодняшний, вакцины нет. Но у некоторых индивидуумов есть иммунитет с рождения. Нам с вами повезло, у нас есть иммунитет и болезнь не страшна для нас. И, следовательно, в прошлом человечество подвигалось атаке этого вируса. Я к тому, что наши предки смогли вылечиться от него.

– Иро-ни-чно! – Повторил интервьюер с восхищением.

– М-да. – Согласился президент.

– Восемь миллиардов человек. Потом двести тринадцать. И под конец два. – Сказал журналист и на немного задумался. – А нет один человек, остался, забыл. Вас за человека не считают уже пятьдесят процентов населения Земли. – Сказал журналист с улыбой и лёгким смешком.

– У каждого человека в глазах своя, правда.

– Да. Может быть, у вас своя правда, только у меня в глазах истина. Вы преступник, убивший большое количество людей.

– Есть ли смысл опорочивать личность человека, если ни кто этого не увидит? Нет смысла в обвинительном вопросе. Нет, смыла во всём интервью. То, что из-за меня произошло, как вы говорите, ни будет, ни кем осуждено. Осуждений возникает у человека к другому человеку тогда когда есть хотя бы два свидетеля этих нежелательных действий. А вы один. И у вас нет предыстории к обвинениям. – С эмоциональными взмахами руками проговорил политик.

– И что, то, что я один? Это не запрещает доказывать мне правду. Факт остаётся фактом. Вы плохой человек. Как было сказано, ваша была инициатива выпустить ядерные боеголовки. А как я уже говорил, нет цены для начала третьей мировой войны. Сейчас вы доказали уже другое, что у вас просто напросто отсутствуют базовые человеческие чувства. Для вас уничтожить всех стан мира, всех людей на Земле, просто непредвиденная ситуация.

– Осуждений возникает у человека к другому человеку, потому что первый не может понять его мысли, не может поставить себя на его место. Мы будем осуждать человека до тех пор, пока не узнаем истины, сделанной им, до тех пор, пока не будет ясно, что он не совершал плохого, а сделал необходимое. Вот когда окажитесь на моём месте, тогда поймёте меня. Что по-другому поступить просто напросто было нельзя. В чем смыл сегодняшнего интервью? Ни кто же его не застанет.

– Возможно, это интервью кто-то увидит.

– А если нет, чего вероятность больше. Какой смысл?

– Просто… Поиздеваться над вами. Что бы вы закончили свою жизнь не с почетным прощанием за заслуги пред страной, а с полным осознанием, что вы последняя мразь на Земле. Не в благоприятной обстановке, а на пыльном полу бункера с обосранными штанами. Умереть не спокойной смертью во сне или медленно остановкой сердца в окружении любящих родственников, а что бы кончина настигла вас после казни от руки ненавистника.

– Обезьяна эволюционировала в человека четыре миллиарда лет. А с учетом выветривания радиации с поверхности Земли срок увеличиться в несколько сотен лет. Еще, не известно выжили ли обезьяны. Если повезёт, человек вновь появится через, плюс-минус, пять миллиардов лет, плюс к этому сто тысяч лет до развития современного человека. А к этому времени ваша камера. – Президент с взмахом указал ладонью в объектив. – Станет пылью. У того кто её возьмёт в руки она превратится в песок.

– Я всё же питаю надежды, что какие-то люди выжили и рано или поз…

– Ни кто не выжил. Я вам это говорю. – Перебил президент.

– Я даже не знаю, вертеть вам или нет. Раньше по телевизору и прессе вы говорили только враньё.

– Сейчас я говорю правду.

– Ну не знаю. Радует только то, что вы признались о вранье прессе.

Признаться честно журналист заметил в выражении лица и в пронзительности взгляда респондента отсутствие лжи. Той отсутствующей лжи, которую будешь не принимать долгое время.

– И что же делать, если это правда? – Спросил интервьюер.

– Не знаю. – Ответил политик, покачав головой. – Что хочешь то и делай в пределах возможного.

– Хм. Хорошо. Вы когда, ни будь, стреляли из пистолета?

– Да. – Ответил президент, сглотнув сухим горлом.

– Я вот капался на складе и нашёл пистолет. – Журналист достал из-под ремня с правого бока поясницы пистолет старого вида, показывая его собеседнику. – Вот смотрите, пистолет «Марголина МЦ». Не знаю, какой год, но выглядит как исторический раритет. Как вам? Стреляли из такого?

– Выглядит красиво. Нет, не стрелял.

– Жаль, что не постреляете.

Интервьюер направил дуло пистолета куда-то вглубь бункера, туда, куда не падает кадр. Снял с предохранителя и спустил курок. Оружие не мощное, отдачи практически нет, рука журналиста лишь слабо дёрнулась, из бездны дула выпрыгнул небольшой комок белого дыма. Так же про мощность можно сказать по звуку, не громкий и низкий, как будто эхо от упавшей металлической пластины в пустой комнате.

– Не плохо да? – С искренними впечатлениями спросил журналист.

– Да.

Недолго рассматривая пистолет, вращая кистью, интервьюер направил его на своего собеседника. В такие эмоциональные моменты подобны балету. В этом виде искусства нет слов, история рассказывается танцем и эмоциями танцоров. Рука журналиста не сильно, но заметно тряслась, мышцы лица стали не подвижны, однако это неподвижность ясная иллюстрация того, что он не хотел совершать того чего не совершить просто не может. Как будто все ранее жившие люди на планете в тот момент смотрели на него из рая и из ада в ожидании, не беря во внимание то, что интервьюер был открытым атеистом. Он обязан воспользоваться выпавшим шансом и сделать это.

Президент, немного сутулившись, смотря в одну току в полу молчал.

– Даже не будите уговорить меня? – Спросил журналист дрожащим голосом.

Глаза политика медленно поднялись. Сфокусировались на маленькой темноте в узком дуле, потом перефокусировались на возбуждённый волнением взгляд журналиста. И глаза политика так же медленно опустились обратно. Раскаиваться он не будет.

– Нет. – Хрипло и без эмоционально ответил политик.

– Раскаиваться не будите, как делают все плохие люди перед смертью.

– Не буду.

– Ходите умереть?

– Хочу.

Его желание умирать уже своего рода расслаивание.

– Я тоже. – Журналист сглотнул. – Хочу, что бы вы умерли.

Фаланга державшего оружие напряглась и начала сжиматься. На душке указательного пальца образовалась вмятина. Дыхание прекратилось или оно было, интервьюер не чувствовал. Вообще мало что чувствовал он сейчас, все ощущения притупились. Сильное сердцебиение, выступающий пот на лице, сухость глаз от не смыкания век и всё из-за концентрации на убийстве. Он был не готов и не хотел этого, но договорился сам со сбой в голове, что сделает это на счёт пять: «Раз. Два. Три. Четыре. Пят…»

– Есть анекдот. – Сказал респондент. Его голос оглушил журналиста, что он аж дёрнулся, направленное дуло слегка прыгнуло. В один миг он резко и коротко глотнул воздуха, убрал палец с курка, проморгал сухие глаза и медленно вытер и так влажной ладонью пот со лба. Но направленный пистолет не отвёл. Всё уже решено. – Хотя это не совсем анекдот, а небольшая притча. Идёт последний человек на Земле мимо дерева, а на дереве две обезьяны сидят. Одна случайно уронила кокос на голову последнего человека на Земле. Тот упал и умер. «Что ты надела?» сказал одна из обезьян, «Теперь придётся все делать заново». – Президент опять поднял глаза на своего собеседника. Интервьюер хотел понять смысл слов политика, но не смог, голова была забита другой его мыслью. – Кто вы обезьяна или последний человек на Земле?

Со стороны выстрел звучал, как и первый. Но для журналиста он иглой вошёл в перепонки, оставляя после себя звон.

Пуля попала в кадык политика и остановилась в шее. Мощность пистолета была настолько не большая, что политик даже не упал сразу на пол. Но была достаточная, что бы заставить кровью струиться из простреленного отверстия. Президент сразу же схватился за рану, горло издало звук задыхающегося, глаза широко раскрылись, а ноги выпрямились. Руки его обливала свежая, тёплая, алая кровь. Она заливала все, что могла, его дорогую рубашку, его дорогой галстук, его дорогой пиджак, его дорогие часы, но не его дорогую жизнь. Из его дорогой жизни кровь выливалась. В панике политик, что-то копошил пальцами на шее, будто бы пытаясь достать пулю. Это навело журналиста на мысль, что всё-таки он не раскаялся. После тело упало с левого стула, заливая кровью, зелёный пол и окончило свои последние движения судорогами.

Произошло очередное убийство. Человек не изменился за всё своё существование, он убивал и убивал себе подобного. Даже сейчас в последние года существования ему было мало всех тех миллиардов смертей.

Мышцы лица и тела журналиста атрофировались на время. Рука не опускалась до тех пор, пока респондент не упал на пол. А голова, молча, наблюдала с взором страха содеянного за тем как уходит предпоследняя человеческая жизнь. Ни одна мышца не дрогнула на лице интервьюер, однако мысли в голове дрожали. Блестящие глаза говорили о ненависти журналиста к его судьбе. Веки поднялись максимально и долго не опускались, зрачки не бегали, а остановились в одном положении. Пустота вперемешку с безумием охватила последнего человека планеты.

Он не мог понять, не был полностью уверен, в том, что он сделал правильно. Этого ли хотели умершие люди? Правильно ли я сделал, что послушал их? Этого ли он хотел сам? Сегодня журналист сомневался в своём поступке как никогда раньше. Даже не пострадавшие души просили его, а ситуация вынудила. То, что этот груз свалится на его плечи, предвидеть было не возможно, судьба распорядилась, таким образом, и уже ни чего не переиначить. Другого выхода у интервьюера просто напросто не было. Сама ситуация управляла им больше, чем он сам собой.

Тело снова начало функционировать как прежде, атрофия из-за эмоций закончилась. Он тяжело и медленно выдохнул, опустил правую руку с пистолетом, положив её на колено. Дав волю полёта листам, он приложил пальцы левой руки к переносице, на половину заслоняя, сильно блестящие лицо от пота. Бумага проскользила по воздуху и один из листов приземлился в кровавую лужу и тот мгновенно поменял цвет с тускло-жёлтого в красный.

Так неподвижно два участника интервью находились в кадре несколько минут. Потом интервьюер встал со стула, направляясь к камере, которая успела запечатлеть самое главное. Эмоцию человека после убийства человека.

Журналист нажал на камере кнопку «Stop».

Конец.