Читать онлайн
"Снежинка"
В канун Нового года всё замирает. Мысли, работа, домашние заботы отходят на второй план, уступая место лишь предновогодним хлопотам.
Хрустя подошвами ботинок по искрящемуся снегу, Писатель двигался из магазина на ярмарку. Купив шикарный набор ёлочных украшений и мишуры, он намеревался подобрать соответствующую особу зелёного цвета, которой не стыдно будет примерить эти обновки.
Мороз и солнце… Это сочетание всегда привлекало его своей энергетикой. Ему хотелось сделать что-то такое неуловимое, возвышенное и прекрасное. С большим душевным порывом он прошёл длинный ряд зелёных красавиц, но ни одна не отозвалась стуком в его сердце. Лишь на самом краю торговых рядов, в небольшой кадке стоял маленький «гадкий утёнок» серебристо-голубого цвета. Он и сам не понял, почему сердце замерло именно перед этим жалким деревцем, но это случилось, и он остановился, рассматривая своё будущее приобретение.
— Сколько? — поинтересовался он у такого же невзрачного продавца.
— Та, которая в горшке? — удивлённо переспросил тот. — Да берите за так. Дочка держала, хотела эксперимент поставить. За три года так и не выросла. А потом дочка окончила школу и уехала в институт, и эта осталась никому не нужной.
— Нет, возьмите немного медяков, — не согласился Писатель. — Пусть она принесёт мне удачу. У меня в доме нет никакой живности, так она вместо кошки или собаки будет.
— Давайте так, — согласился с ним продавец.
Писатель добрался до своей усадьбы довольно быстро. Уже перед входом в дом он замешкался, пытаясь аккуратно протиснуть лапы ели сквозь проём, но та как будто не хотела заходить вовнутрь, тараща ветки в разные стороны.
— Не хочешь в дом? — удивился Писатель. — Ну ладно. Оставайся здесь. Сейчас пообедаю и буду наряжать тебя.
Он оставил «гадкого утёнка» рядом с палисадником и зашёл домой пообедать. Наскоро закончив с трапезой, Писатель забежал в сарай, откуда выволок старую деревянную бадью, наполовину заполненную сухой землёй из палисадника.
— Пальма прошлым летом приказала долго жить, а её тара как раз пригодилась, — бормотал он себе под нос. — Сейчас кипятком прогрею землю и попробую пересадить.
Приготовления заняли около часа времени. Когда всё было готово, захиревшая в тесном горшке и немного воспрянувшая в бадье, ель на удивление быстро дала внести себя в дом.
— Вот! Теперь тебе станет намного свободнее, — ласково обратился к ней Писатель. — А летом я тебя пересажу в грунт — негоже такой красавице расти взаперти.
К украшению ёлочными игрушками новой постоялицы усадьбы он отнёсся серьёзно. Как портной, помогающий примерить платье царице, тщательно подбирая цветовую гамму шаров и пытаясь закрыть все провалы между некоторыми ободранными лапами, он провозился дотемна. Земля в кадке тем временем остыла, и он с любовью, аккуратно перенёс ель в холодный коридор его дома.
— Там, в тепле ты быстро скинешь часть иголок, — виновато сказал он деревцу. — А здесь прохладно, и тебе будет намного лучше.
Повернув её к свету из окна нужным ракурсом, он отвлёкся на телефонный звонок мобильного телефона.
— Меня зовут в гости, — он виновато обратился к ели, словно к своей подруге. — Завтра вернусь, а ты не скучай. Завтра канун Нового года, и я обещаю, что встречу его с тобой. У меня есть такая традиция — встречать этот праздник дома.
Всю дорогу до места, куда его пригласили, на званом вечере и уже утром по дороге обратно его мысли витали вокруг этого деревца, чем-то приглянувшегося ему. Он отчего-то переживал, не засохло ли оно, вдруг что-то упустил, не доглядел. Дрожащими пальцами он открыл дверь, вошёл в коридор и остолбенел. Вместо чахлого деревца в кадке стояла серебристо-голубая красавица примерно двух метров в высоту. Пушистые лапы частично скрыли ёлочные игрушки, и теперь они мелкими переливающимися глазками отсвечивали откуда-то из глубины, будто подмигивая ему. Мишура накрыла верх кроны, словно дерево окутало себя разноцветной сверкающей шалью. Вершина ели выдавила из себя небольшую, но оригинальную «пику», будто бы прося придумать что-то соответствующее новому статусу её хозяйки.
— Да, ты права — теперь это сюда никак не подходит, — согласился с ней Писатель, подобрав отвергнутую «пику» с лап ели. — Я сейчас, я мигом!
Найти старый чемодан с ещё советскими игрушками было делом нескольких минут. Писатель быстро открыл его и выбрал то, что по его мнению больше всего подходило сейчас. Он метнулся обратно. Новая ажурная «пика» с коротким остриём идеально подошла подросшей ели. Он отошёл на несколько шагов назад и оглядел дерево.
— Вот теперь самое то! Какой же ты красавицей стала! Остаётся лишь дождаться весны и найти тебе подобающее место во дворе.
— Вот такая история произошла со мной в канун Нового Года, — рассказывал Писатель пришедшему в гости другу. — И мало того, что она как дерево живая, так ведь чувствует моё настроение. Плохо мне — лапы вниз опускает, хорошо — будто сияет вся.
— А игрушки чего не убираешь? — удивлённо переспросил друг.
— Она сама не хочет. Они там вросли в иголки. Боюсь сделать ей больно.
— Ты её прям человеком считаешь. Дерево — оно и есть дерево.
— Не скажи. Она мне помогает с вдохновением. Выйдешь на улицу, постоишь рядом, поговоришь с ней, и сразу новый сюжет приходит.
— Ты ещё имя ей дай! — хохотнул гость.
— Так есть уже — Снежинка.
— А не сбрендил ли ты часом?
— Я — нет, а вот ты что-то зарвался.
— Слушай, я тебе как друг совет дам — найди себе даму сердца.
— Зачем мне дама сердца, когда у меня есть муза? — парировал Писатель, но тот только покрутил у виска и засобирался домой.
— Ты как был с причудами, так и остался, — резюмировал друг, нахлобучивая кепку и проходя мимо Снежинки.
Когда он поравнялся с елью, одна из лап зацепилась за головной убор и отбросила его в рядом стоящую бочку с водой.
— Не нужно было обижать её и меня, — наставительно сказал Писатель.
— Вы оба чокнутые! — теребя в руках мокрую кепку, гость спешно ретировался за калитку и на прощанье снова покрутил пальцем у виска.
Ласковое лето сменилось золотой осенью, а затем наступила вьюжная зима. В этом году она совсем распоясалась, наметя метровые сугробы и приправив их трескучими морозами. Писатель выходил на улицу пару раз в неделю — закупить провизию в ближайшем магазине и расчистить во дворе сугробы, возникающие с завидным постоянством. Заодно не упускал случая проведать серебристо-голубую красавицу.
Снежинка за год вымахала до трёх метров, заодно обзаведясь пышными лапами и красивыми шишками. Ёлочные игрушки совсем утонули в её иголках, и Писатель уже подумывал о приобретении нового набора украшений на будущий праздник.
В канун Нового Года метель совсем разгулялась: штакетник забора утонул в почти двухметровых сугробах, с крыши свесился огромный снежный чуб, сровнявший собой веранду с коньком дома. За пару часов до наступления Нового года Писатель вышел во двор, чтобы очистить тропинку на улицу и частично освободить Снежинку от налипшего снега. С трудом прорвавшись к калитке, он ударно заработал снеговой лопатой. Несмотря на энергичные взмахи снегоуборочным инструментом, эффективность его работы была едва ли на половину — порывы сильного ветра закручивали снежные вихри, снова заметая тропинку. Сделав пару заходов и распалившись за этим занятием, он не заметил, как к нему сзади подошёл незнакомец.
— Бог в помощь! — на Писателя смотрел практически старик с широкой окладистой белой бородой.
— Благодарствую, но предпочитаю справляться сам, — после небольшой паузы, вызванной новым порывом вьюги, ответил хозяин дома.
— Красиво тут у вас, как в старые добрые времена, — заметил незнакомец, стараясь перекричать завывания ветра.
— В этом году и вправду метёт, как в годы моего детства, — согласился с ним Писатель, как раз закончив очередной заход и остановившись у двери своего жилища. — Не желаете пройти в дом? Негоже гостя держать на пороге.
— Если только я вас не стесню.
— Нет-нет, пожалуйста, проходите.
Стряхнув снег с одежды, оба мужчины прошли в зал, где было тепло и уютно за счёт еле слышной тяги в печи и полумрака от пары свечей.
— Пока уходил чистить снег, решил сэкономить электричество, — попытался оправдаться перед гостем Писатель. — Сейчас зажгу…
— Так даже лучше.
— Да? Мне тоже так кажется. Я пользуюсь светом нечасто, только когда свечи заканчиваются.
— А вы, батенька, любитель средневековья.
— Я по профессии писатель, мне так даже удобнее: мои произведения рождаются именно под свет свечей, потрескивания дров в печи и ветра за окном.
— Хм, к тому же романтик.
— Вы правы, нынешнее устройство мира меня слегка тяготит. Что-то я заговорился… Чаю желаете? У меня на травах.
— Не откажусь. Извините, я не представился — Демид Морозов.
— Где-то я слышал это имя…
— Моя родословная вам ни о чём не скажет, поверьте. Я, собственно, проходил мимо и заметил в палисаднике серебристую ель. Нечасто встретишь в наше время это дерево. Нынче всё сплошь заморские да заграничные в моде.
— А мне по душе наше, родное. Я и газ не стал проводить, хотя была такая возможность. Люблю иногда открыть печную дверцу и любоваться, как горят и потрескивают дрова.
— Позвольте поинтересоваться, откуда у вас эта серебристая красавица?
— С ней вообще интересная история произошла…
— М-да… не ведал я, что так всё случится… — задумчиво проговорил Морозов, после продолжительного рассказа Писателя.
— Это вы о чём сейчас?
— У тебя с рассудком как? Крепкий? — поинтересовался гость, внезапно перейдя на «ты». — Не ровён час либо сам умом тронешься, либо меня за не пойми кого посчитаешь.
— Скажем так, я могу поверить в чудеса. Мне и самому иногда кажется, что Снежинка живая. Но не как дерево, а человеком её считаю. Она мне, бывает, и музой становится, и душу перед ней облегчаю.
— Вот ведь какое дело-то… Была она раньше человеком… Была, но тут опыт химический поставили… и стала она деревом. Химик тот, вишь, испугался своего эксперимента и сбежал незнамо куда, а мне расхлёбывать за ним…
— Вам? А почему именно вам? — Писатель смотрел на гостя с нескрываемым любопытством. — Наверное, она вам родственницей приходится?
— Внучка она моя. Вот и маюсь, бродя по бренной земле многие лета. Ищу, кто сможет её вернуть к жизни… — глаза старика предательски заблестели. — Да только трудно это, почти невыполнимо… Кто же захочет рискнуть своей жизнью… ради не пойми кого, да ещё и услышав такую вот историю от старого помешанного старика.
Писатель воспользовался заминкой и налил гостю чая, заодно выставив на стол банку с малиновым вареньем. Тот смачно зацепил ложкой сладкое кушанье и с прихлёбом отпил чаю.
— Что нужно делать? — нарушил наконец тишину Писатель. — За этот год мы с ней стали родственными душами. Да и жизнь прожита как-то однообразно. Лучше подарить её остаток другому… Тому, кому она нужнее. Пусть лучше девушка попробует начать с чистого листа.
— Не думай, она по возрасту уже не молодка, — перебил его Демид. — Ноне вы почти погодки. Ты, прежде чем дать своё слово, хорошенько всё обмозгуй.
— Я уже всё обдумал, к чему лишние разговоры. Вы говорите, что делать-то надо.
— За этим дело не станет. Я аккурат вовремя к тебе наведался. В самый канун новогодья сыпану я трескучий порошок в печь, а ты, стоя наверху у трубы, вдохнёшь его дым. Опосля этого нужно добежать до ели, обнять её, на сколь можешь, и выдохнуть этот дым на неё. Опасное это дело, спору нет, можешь сам отравиться, можешь не донести…
— Я рискну.
— Добро. Сумеешь — век не забуду. Кровиночка она моя… Не уберёг я её… теперь вот оба маемся на белом свете, только в разных обличьях. И мне покою нет, и её век полон мытарств — из дерева в дерево кажный раз переходит да ждёт вызволения своего.
— Я готов! — с трудом добравшись до трубы, Писатель что было духу заорал Демиду, стараясь перекричать очередной порыв ветра.
Тот рванул в дом, открыл печную дверку и сыпанул запас зелья.
— С богом!
Дрова вспыхнули разноцветными огоньками, почти ослепив Морозова. Облако быстро рвануло по дымоходу вверх и уже через несколько секунд материализовалось в устье трубы. Внимательно следя за дымом, Писатель узрел необычное облако и в момент его выхода наружу жадно вздохнул.
Мир потерял краски, время словно остановилось для Писателя, а воздух стал тягучим киселём, прорываться через который стало мучительно трудно. Несмотря на бешено колотящееся сердце, он рванул вниз, удачно скатываясь по сугробу на крыше, и уже через несколько секунд делал такие трудные для него шаги к серебристой-голубой красавице. Лёгкие жаждали выдохнуть этот необычный глоток воздуха, всё его тело содрогалось от спазм, но он упрямо двигался шаг за шагом к дереву. Вот и оно. От нехватки воздуха в его глазах поплыли разноцветные круги, отчего он практически ничего не видел. Уже на остатках сил, лавируя вслепую между лап ели, он протиснулся к стволу, неумело обнял его и выдохнул радужное облачко. Всё его тело свела судорога, и он перестал чувствовать что-либо.
Сознание то приходило, то уходило заново. Ему мерещился Демид в расписном красном кафтане Деда Мороза и моложавая женщина в серебристо — голубом кокошнике и такого же цвета плотном сарафане. Они оба приветливо улыбались Писателю. Женщина нежно и ласково гладила его по лицу и что-то говорила, но слов было не разобрать. Когда образ обоих возник перед ним в очередной раз, Писатель собрался силами и сел, опершись на сугроб.
— Ты как, мил человек? Оборкался? — Морозов присел рядом с ним. — Ты просто не представляешь, каков ты есть! У тебя получилось, понимаешь? Внучка моя вернулась! Не дерево она нынче — человек она! Вот какие дела-то!
— Я рад… — тихо ответил Писатель. Его мутило, и в теле была жуткая слабость, словно он отдал половину себя.
— Здравствуй, любый мой, — теперь уже Снежинка в человечьем обличье присела рядом с ним. — Вот и свиделись. Если не прогонишь — буду теперь век вековать вместе с тобой. Аль не рад?
— Очень… — одними губами ответил он и снова потерял сознание.
Очнулся он уже утром, на своей кровати. В соседней комнате кто-то гремел посудой, лязгал кругами конфорок чугунной плиты, и пахло чем-то очень вкусным.
— Снежа… — тихо позвал он.
За стенкой разом всё стихло, послышались шаги, и в комнату вошла женщина примерно его возраста в простеньком сарафане и русой косой.
— Доброе утро, — она присела рядом с ним и взяла его руку в свои. — Ты проснулся? Сейчас кушать будем. Я пораньше встала, решила прибраться в доме и сготовить.
— А Демид где?
— Нет его. Долго он маялся, долго искал помощи для меня. Ушёл он туда, откуда не возвращаются, уж не взыщи.
— Жалко, хороший человек он, душевный. Извини за такой вопрос, а зовут тебя как?
— А как звал — так и зови, — улыбнулась она. — Нашептала я тебе имя своё ещё когда приходил ты к дереву. Снежинка, Снежа, Снежана…
.
ЛитСовет
Только что
