Читать онлайн
"Могу всё"

Здрасте, я Бог. Просто Бог, без излишеств. Понимаю, что скромно - но скромность украшает богов. Людей, конечно, тоже, но они предпочитают об этом не помнить.
У меня в распоряжении всё, но живу и правлю на одной планете. Удивляетесь, почему не рулю мирозданием? Вам надо, вы и берите. А мне лишние хлопоты ни к чему. Большие хлопоты - большие возможности, скажут управленцы? Ага, но я-то бог. Могу всё. Больше возможностей, чем у меня, просто не бывает. Так что - планета.

Моя планета - земного типа. А какой ей быть еще, если

называется Земля? Симпатичное уютное гнездышко, в котором живу я и люди. Если кто не знает, люди - это такие богоподобные существа. Совсем как я, только без всемогущества. Могу и других создать – и создавал - но общаться лучше с себе подобными, проверено опытом.

Могу, конечно, и не общаться - я бог, я могу всё! Но тогда получится угрюмое затворничество без причин, типа сам себя посадил в тюрьму. Глупо, не находите? А глупость недостойна бога. Людей тоже, но они по глупости этого не понимают.

Можно, конечно, и с собой общаться. Раздвоиться - что может быть проще для бога? Поначалу так и делал. Не спорю, собеседник я умный и неординарный. И как же этот ум задалбливает буквально через сотню лет! И вот уже хочется чего-нибудь попроще, душа к наивности тянется, к восторженному почитанию. Так что - люди.

И у людей то же наблюдается: все понимают, что с умными

полезней общаться, но окружение подбирают из восторженных

почитателей, чтоб, значит, душеньку лестью грели. Ну, богоподобные существа, что поделаешь. Достоинства мои, а недостатки чьи, по-вашему?

Да, а выгляжу я по-разному! Но чаще всего - адекватно внутреннему содержанию, то есть как мудрый всемогущий руководитель неразумных чад своих. Проще говоря - преподаватель богословия в университете, гроза и ужас студиозусов. По моему мнению, именно преподаватели ближе всех к богу по функциям. Наставляют, воспитывают, карают - совсем как я. Опять же, ну а кому растолковывать тонкости теологии, как не мне? Более компетентного не найдете, хоть обыщитесь. Один мир - один бог, таков порядок. Ну, или богиня.

Собственно, о ней и пойдет речь, хотя невнимательным может показаться, что о студиозусах. Но я студенческими байками давно не увлекаюсь. Я бог, не студиозус.

Мой бог, мой университет

Весна шальная, многоводная.

И сверху - благодатное тепло.

И ветвь каштана под окно.

И витражей сиянье благородное...

Древнейший в мире университет!

Тебя, мой друг, прекрасней нет!

Люблю прохладу коридоров,

аудиторий тишину,

скамей дубовых череду -

и у буфета разговоры...

Я люблю свою работу. Люблю нести юным божественные откровения. Обожаю видеть блеск молодых вдохновенных глаз. С восторгом участвую в поисках истины, особенно с естественнонаучниками. Видели бы вы выражения их лиц, когда в ходе поисков они среди формул иногда обнаруживают Бога! Наслаждаюсь их страстными спорами, сам же их и разжигаю... Слышали про божественную Троицу? Ну и неправильно слышали: один из Троицы точно преподаватель университета, а кто третий, я еще не решил. Мне торопиться некуда, сами понимаете.

Мой университет - сложный живой организм, неразрывными узами связанный с жизнью столицы. И потому, к сожалению, не все студиозусы в нем достойны своего высокого звания. Есть иные: наглые, драчливые, вороватые, продажные. Те, кто устраивает "вступительные ночи" для первокурсников. Кто тайком или даже не скрываясь шарится по кельям студиозусов в поисках наживы. Кто устраивает в университетском городке пьяные потасовки с последующим выносом трупов. Кто пытается толпой ловить юных студиозок по ночам в университетском парке. Их не привлекают поиски истины ни в какой форме. Университет для них - пропуск на государственную сытую службу. Формально их не выгнать, как-то они все сдают испытания. Ну, я бог, я знаю как, но слабость коллег не очень осуждаю. Непросто рядовому преподавателю проставить "не достоин" самому, например, сынку столичного судьи.

Зато мне просто, я же бог.

Припоздавшие студиозусы мышками проскользнули наверх, подальше от моего строгого взгляда. В очереди у буфета подзадержались, больше негде. Вон у некоторых пирожки по карманам, надеются на лекции дожевать. Я им дожую. А главному повару уши надрать, чтоб еще пару буфетов открыл. Вдруг и мне восхочется перекусить - и что, тоже в очереди мяться, а потом с пирожком в кармане бежать на лекцию?! Можно, конечно, очередь и подвинуть, но как-то мелко божественную мощь задействовать для толкотни, не находите?

Обвожу строгим взглядом ряды скамей, уходящие от меня и вверх. Злодеи все до одного. И злодейки также, конечно. Вон два брата-близнеца - Рыжий и Красный. Мордастые, наглые. Детки столичного судьи, между прочим. Разбойники, насильники. Рядом их угодливый дружок. Этот вор. Еще их дружки. С виду вроде студиозусы, но копнешь, приглядишься - злодеи! Обуянные гордыней, пьяницы, насильники, садисты, просто продажные сволочи... Вот их подружки: завистницы, стяжательницы, отравительницы (не насмерть пока что, а так, по мелочи) - и просто шлюхи. А вот - лучшая ученица курса. Бледная немочь, наркоманка (курит), жестокосердная и заносчивая. Рядом - блудница. Ох и гладкая, ох и пресыщенная, циничная до костей - но убийственно красивая! Глаз не оторвать - потому что на всех форменные пончи поверх богатой одежды, и на ней форменная понча, но больше ничего. И сидит, не стесняется. И вьюнош рядом глаз не отрывает. Этот точно студиозус, но в злодеи зачислен однако, потому что слаб духом. Слабые духом - злодеи по определению. Из них и злодеи слабые получаются, но все же злодеи, не добрые люди.

Вы скажете - так в университетах не бывает. Ну, один-два

убийцы на курс, но не более же? А блудниц побольше одной! Да, это правда. Но я - бог, я их, гадов, долго вместе собирал! Они всем профессорам жизнь отравили - и поплатятся! Я - тоже профессор! Даже больше - Учитель! А они не учатся! Вот я их.

У нас семинар. Это значит - студиозусы должны подготовиться и задавать умные вопросы друг дружке и Учителю, и так научаться полезному. Но от этих не дождешься. Зачем? Их семьи дипломы и купить могут - да и сам университет, если на то пошло. Вот я и их семьи тоже. Страшен божий гнев, ох страшен!

- Представьте, я бог, - говорю я сухо. - Всемогущее существо.

Всемогущество же, как величина бесконечная, в конечном мире, каковой есть наш, должно порождать и порождает массу парадоксов. Кто перечислит тридцать восемь ясных парадоксов Мудрилы-первосвятого? Кто?

Курс встречает мое заявление неприкрытой скукой. Кто-то жует

пирожки, на задних рядах играют, студиозки болтают без стеснения... Ну я их! Уже и бог въяве на кафедре их не впечатляет! А на других курсах визжали и прыгали от восторга - и норовили поймать меня на незнании меня самого! То-то весело было! Эти - иные. Они быстро объединились вокруг братцев-убийц и выступили против усилий преподавателей коллективной силой. Об них обломали свои методы все. Их побаивается сам ректор. Наглые богатые бездельники - что им сделаешь? Выгнать под надуманным предлогом? Стыдно - это с одной стороны. Страшно тронуть, а то по рукам получишь от родителей - со стороны другой.

Но я - Бог, мне не стыдно. И не страшно.

- Надин Неверующая! - обращаюсь я на всякий случай к деушке в первом ряду. - У тебя есть вопросы к богу?

Надин - единственная на курсе, кто учится. Весьма слабо учится - но по сравнению с остальными можно сказать, что блестяще. Болезненно худая, с неприятным малоподвижным лицом - учеба для нее способ самоутвердиться. И презрительно поглядывать на остальных. Абсолютно бездушная тварь. Потому и здесь, в злодейках.

- Как бог может создать камень, который не может поднять? - апатично бормочет она.

Она меня разочаровала, эта Надин. Как, как... да запросто! Создает бог-творец, который может сотворить всё. А поднимает бог-труженик, для которого нет неподъемного! Я же един во всех

лицах! Но лица-то - разные! Специализация, как говорят в одном

знакомом мне мире.

- Еще?

Надин молчит. Я с сожалением оглядываю ее скособоченную

фигуру. Потом делаю то же самое, игнорируя одежду. Жалкое тело. Дряблый живот - у деушки! Неприятная сыпь на ногах. Искривленный таз, тощая задница. Сутулость и букет болячек. Сотворить, что ли, чудо да наделить ее здоровьем? Я бог, я могу. Только Надин со своей апатией и со своей ленью заморит очень быстро любое тело. А она еще и курит. Не в теле болезнь, в личности! Можно, конечно, и личность изменить, но это уже покушение на свободу воли. Когда-то я так и делал, но игры с куклами хороши в определенном возрасте, потом неинтересны. Так что пусть чахнет!

Я пробую заинтересовать курс так и этак, раззадорить на спор. Конечно, я знаю, что старания мои будут тщетны, но у людей свобода воли, пусть сами напросятся на божий гнев, а я им честно дал шанс отвести его. Не отвели? Получайте.

- Не уйдете на каникулы, пока не сдадите семинар! - неприятным голосом сообщаю я. - А уйдете - это повод для законного исключения из университета.

О, наконец интерес. Нехороший такой, злобный. Знают, гады, что неучастие в семинаре формально поводом для исключения являться не может. Но они также знают, что я всегда выполняю угрозы. Я простой преподаватель, конечно, но божественный статус имеет свои преимущества. А они уже на каникулы настроились.

- А взятку? - нагло интересуется блудница.

Искра ее звать. Искра Бриллиантовая.

- Моим владением мне же взятку? - недоуменно бормочу я.

Моей тонкой шутки не понимают. Не понимают настолько, что встречают после занятий в темном университетском коридоре. И деушки тоже, между прочим. Братцы ловко прижимают к стене, вор-подлиза размахивается, и в голове словно молния сверкает. Ух как! Деушки их наблюдают с жадным интересом. Любопытно им! Юные души впечатлений острых ищут! Юные души ищут подтверждения своей силы! Что будет богатым деткам за рядового преподавателя университета? Они считают, что ничего, кроме острых впечатлений! Вот я их.

Бьют по почкам, да так, что те чуть не отваливаются. Бьют по позвоночнику, по ребрам. Был бы человеком, остался б инвалидом. Но я - бог, мне не больно. И хоть бы одна из деушек охнула сочувственно! Это им детей воспитывать?! Испорченные дряни.

Встаю, ломаю руку одному из близнецов. Вьюнош теряет сознание от болевого шока. Тростью с хорошего замаха выбиваю зубы другому. Кровь на паркете и стенах, в глазах недоумение и страх смерти. Долго с удовольствием колочу вора-подхалима головой об стену, пока его лицо не становится кровавой маской. Хруст костей на весь коридор. Эх, хорошо!

Хорошо, да. Но я этот мирок строил долго и любовно. У него - свобода воли, он балует меня неожиданностями и случайностями. Может в моем мирке простой преподаватель калечить сынков главного судьи столицы? Преподаватель нет, а бог - да. Только потом придется лишить воли руководителей государства, чтоб забыли всё. Вам зомби безмозглые нравятся? Вот и мне поначалу да, а потом надоело.

С сожалением возвращаю мир на исходную. Итак, меня бьют. Плевать, не больно. Не больно, да - но унизительно как преподавателю и как богу. А если так? Встаю, достаю небольшой, но хорошей стали ножик и режу. Нечего пялиться на то, как бьют бога! Развлечение нашла! Сладострастие в унижении других, да?! Судорожный всхлип, густые липкие капли на бирюзовой с золотыми блестками блузке. Все в шоке. Режу того, кто меня пинает. Тот дико визжит и умирает от болевого шока. Море крови на паркете. С достоинством киваю всем и ухожу. Эх, хорошо-то как!

Хорошо, да, но потом снова зомбировать? В здравом уме такое зверство преподавателю кто простит? Вздыхаю и возвращаю на исходную.

Итак, меня бьют. Принимаю бойцовскую стойку и долго с наслаждением бью всю толпу, и деушек тоже. Ах как они хватают ртами воздух и не могут захватить! А нечего льнуть к убийцам, садистам и разбойникам! Чего ищете в темном коридоре? Острых ощущений? Так вот они, ощущайте!

Но и это не годится, и по той же причине. Возвращаю мир на

исходную. Меня уже не бьют, устали. На душе благостно. Порезал

мучителей, поиздевался, покалечил извращенным способом - эх, хорошо! Уже и неохота никого наказывать. Но - я преподаватель, строгость необходима! Встаю и сурово гляжу на всех.

- Чтоб завтра подготовились к семинару и пришли без опозданий! - строго говорю я.

С достоинством киваю и ухожу, теперь окончательно, то есть

по-настоящему. Толпа в ступоре. На душе хорошо.

Старый университетский парк встречает тишиной. Вдали над

кронами платанов высятся шпили храмов для поклонения мне. Прага. Город, пропитанный древностью. Камни, согретые теплом человеческих заботливых рук. Ну и моих, конечно, тоже. Уютные кафе и крохотные семейные пивнушки. Запах свежеиспеченных булочек, чистота и аккуратность во всём. Старые каштаны на бульваре Королей. Стайки веселых студиозусов на университетской площади. Отдать такой уютный мир в управление тем, кто остался в темном коридоре?! Угробят! Отцы их, пришедшие к власти не так давно, еще обладают остатками совести и какими-то принципами, а сынки уже нет. Сынков воспитывать надо было, а некому, родители стяжательством заняты. Вот и приходится мне. Я же - Учитель. Вот я им!

Злорадно усмехаюсь: не в первый раз чищу университет, у меня наработаны методы! Уж я могу взять в оборот банду богатых сынков, наказать страшно, но так, чтоб не разрушились устои мира. Мир - мой, я его люблю. Трепещите, злодеи! Я скоро вернусь!

Переношусь в иной мир. У меня там важное дело - ищу богиню. Спросите, почему не в своем мире, где все знакомо, где искать не надо, где и так все знаю? Потому что один мир - один бог, вот почему. Таков порядок. В ином же мире другой порядок: там своего бога нет, зато чужих полно, бродят, друг друга ищут. Вот как я, например.

Город-миллионник в ином мире. Отвратительный, как все

миллионники

Заклятый Омск. Тоскливые равнины.

Солончаки с заката до восхода.

По небу трубы ТЭЦ, дымов разливы

да факела нефтезавода.

Трущобный Омск! Ты собран из окраин.

Страшней тебя - лишь Красноярск да Томск.

Заклятый Омск.

Ну не нравится мне этот мир, а Омск - в особенности. Это и не мир даже, а сон мой. Кошмарный. Место, где нет бога. Я, конечно, могу и в собственный сон прийти, и навести в нем порядок. Могу, да. Но не хочу. Где тогда мне богиню искать?

Города сибирские суть рабочие окраины, вынесенные за Урал. Бараки, испитые лица, а кое-где рожи. И новостройки сути сибирского города изменить не в силах. Только в центре, в самой его середке, теплится псевдоколониальная культура.

Вот в центре я и выхожу. Недовольно щурюсь на бездействующую пожарную каланчу: не люблю бездействия. Через дорогу от каланчи - огромный собор. Еще один образчик бездействия. Зачем в городе столько церквей, если нет бога?! Я усомнился даже, зашел проверить. Крикнул: есть тут кто? В ответ - гулкое эхо. Нет там никого. Так что я разворачиваюсь и иду прочь от собора, через

подземный переход, через сквер и по старой улочке вниз к Омке. Подальше от пустых церквей, ближе к жизни. Между Омкой и Иртышом по закоулкам спрятались несколько институтов, и когда студентки вышагивают туда-сюда, жизнь очень даже ощущается - юная, свежая. По крайней мере, мужиками. Ну, и богами тоже. Я даже начинаю вглядываться в каждое лицо - вдруг богиня? Девушки под моим взглядом подтягиваются, смотрят отстраненно и мимо, шагают легко и непринужденно. С сожалением признаю, что на первый взгляд они все богини. Придется устраивать дополнительную проверку в ходе общения.

За общением я сюда и являюсь.

Прямо у тротуара - статуя слесаря-сантехника. Выглядывает из канализации, пьяно и благожелательно смотрит на мир. Без выдумки украшение. Я бы, к примеру, фотоэлемент приделал и голову сделал вращающейся. Как девочка в мини проходит - ж-ж-ж, и поехала взглядом провожать. А ракурс у головы сантехника что надо, от ниже колен смотрит и всё, что не положено, прекрасно видит. Думаю, девочкам заикание было б обеспечено - и рефлекторное одергивание одежды на пару дней. Но не изобретателен скульптор, просто воткнул голову под ноги прохожим, и всё. Говорят, и не он придумал к тому же. Понятно, эпигоны все без фантазии.

А вот и Омка, темно-коричневая река. Такой цвет здесь

считается естественным, в этой воде местная рыба не брезгует жить. Ну так здесь даже рыба - трущобная. А я бы побрезговал.

По всей улице - посты дорожной полиции. Говорят, губернатор каждое утро полдевятого здесь на работу проезжает, вот они и стоят, рвение показывают. От кого его охраняют? От меня, что ли?!

Кто-то упрекнет, мол, они не виноваты, приказ, и в дорожной полиции есть достойные люди. Возражу вот как: если достойный человек, чего идиотские команды выполняешь, чего не асфальт стелешь, к примеру, не землю пашешь, а? Есть ответ? Нет ответа. Немного утешает только то, что ребята к службе относятся спокойно этак, без рвения. Мол, проехало мимо сановное тело, руку в приветствии вскинули - ну и катись, а жизнь дальше пошла. И я иду - через мост и налево.

За мостом - сухая цепкая трава, черные мертвые сучья. Это

называется - парк отдыха для омичей на бреге Иртыша. Жуть, просто жуть. Там еще и подболочено. Но есть и вполне приличные местечки, зелененькие такие. Вот туда я и иду, к нашим.

Наши сидят вокруг костерка, сосут пиво и треплются. Почему не в кафешке, спросите вы? Да потому что в Омске идиотские кафешки! Разве можно в них вот так непринужденно бренькать на гитаре, или драться на топорах, как здесь? Скажете, зверство? Так бренькаем тихо, а топоры резиновые! Всё равно нельзя. Идиотизм. Вот в тавернах и пивнушках моего мира - вот там... а здесь - эх!

Наши, как понятно по топорам - ролевики. Бывшие, хе-хе. Недавно появилась в сети игра, "Миры" называется. И - подсели так, что наркодиспансером не снять! И вроде правила простые, ничего особого. Придумываешь мир, в подробностях, запускаешь в своем разделе, а дальше оно само. Мир живет, а доброжелатели из конкурентов норовят его покоцать, пользуясь твоими просчетами. И коцают с азартом, потому что выжившему светит призовой фонд огромный до неприличия. Допустил в свой мир вампиров, к примеру, для колориту - и вот они уже сожрали всё население, и нет мира. Через десяток кокнутых миров до каждого дошло, что наличие разумных хищников есть гарантированный проигрыш. Начали искать контрмеры. То-то веселье началось! Миры-то взяли сдуру из фэнтезийных книжек, а там разумной нечисти-нежити навалом! А уж сколько матов было в адрес автора игровой программы! Мол, что за правила такие, то да се! А я виноват, что ли? Понятия не имею, что такое игровая программа или какой-то там движок. Сидят остолопы перед мониторами, пялятся на свои выдуманные миры и знать не знают, что миры эти существуют взаправду! Я их создаю потому что и даю посмотреть другим. А что? Очень удобный полигон для проверки нестандартных решений.

Я объявляюсь из кустов внезапно - два метра росту, красивые черты лица и море обаяния. Но всё равно на меня косятся недовольно. Мой мир уверенно держится в лидерах, почему-то это никому не нравится. И еще у многих есть недоказуемое подозрение, что их миры коцаю я. Ну и... а что они понапустили в свои миры нежити? Вот и получайте.

- Мужуки, уперся суком в проблему! - озабоченно заявляю с ходу. - Есть группа богатых сынков-дочек, надо бы наказать

действием, а как, не вытанцовывается!

- Ага, Бог, не всё тебе малина! - злорадствует народ.

Бог - это я. Такой у меня ник. А что?

Но народ у нас отходчивый. Облили грязью - и взялись помогать.

- Студиозусы? - усмехается Коба. - Да за нечего делать!

Отправь их на летнюю практику ближе к границе, загони в плен к оркам...

Коба сваял мирок, кажется, по выдумкам не то Сергеевой, не то Алексеевой, забыл уже. И теперь мается. Коцаю я его со всех сторон.

- Это у тебя богатые сынки едут на смертельно опасную практику и не рыпаются! - вздыхаю я. - Значит, или родители психически ненормальные, или мир больной. А в нормальном мире у богатых сынков телохранители, армия, полиция, подкупы - и на выходе практика в столице, на тусовках высокооплачивемых шлюх. Ты вокруг себя оглядись. Богатого сынка на темной улице одного встречал хоть раз?

Коба кисло морщится. От орков он защитился, бросил всю армию на границу - а как защититься от психопатов в руководстве страны, которые сынков на пограничную войну отправляют развеяться от скуки?

- Думаешь, через дебильное руководство кокнут? - интересуется он уныло.

- Обещаю! - уверенно заявляю я.

Народ радуется. Коба - парень талантливый, его мирок пер в

лидеры. Поначалу, пока за него я не взялся.

За пивом да разговорами перебрали множество вариантов.

Нападение разумных нелюдей отбросили сразу, потому что во всех уцелевших мирах за вампирами и вурдалаками гонялись всеми мирами полным составом, пока не выбили. А в неуцелевших состав мира выбили, а потом друг друга поели. Ничего не поделаешь, такая вот сэлявуха. В моем мире, понятное дело, их не было изначально. Похищение агентами спецслужб враждебных государств? В других мирах это, может, и прокатило бы - хотя доказать стабильность мира, в котором жалкие шпионы желают умыкать детей первых лиц государства, очень нелегко. В моем мире, например, с этим всё просто. Шпионы есть, как им не быть - но умные шпионы. Первый и последний вопрос, который они зададут, будет выглядеть так: а зачем нам эти сопляки? Умным шпионам информация нужна, а не повод для развязывания войны.

Был вообще-то интересный вариант - с природными порталами в другие миры. Ну или с безумными магами в виде вариации на ту же тему. Заманить гадов в межмировой переход - и пусть потом мучаются в чужой среде, без знания обычаев и языков, а главное, без поддержки могучих папочек! Вариант интересный, да - но игровая программа его не поддерживает. Как только вводишь в характеристику мира наличие природных порталов, мир сразу схлопывается. И начинай игру сначала. И учи законы физики, хотя бы на уровне школы. Только конченый двоечник не сообразит, что через природный портал любая зараза в мир проникнет и всех выкосит. Да что зараза? Любой перепад давления - а они ежедневно случаются! - создаст такой ураган через портал, что только успевай жителей оттаскивать ногами вперед. И много еще всяких казусов бывает с природными порталами. А те порталы, которые избранно пропускают - они системой распознавания должны обладать на уровне разума. Наличие же в мире нечеловеческого разума, способного открывать межмировые порталы, гарантирует этому миру трындец, как выражаются игроки. Писатели, стряпая миры, о таких мелочах не задумываются - а моя программа, то есть я, все нюансы отслеживает и в жизнь претворяет. То есть, чаще всего, в смерть. А не выдумывай что попало! Учи физику!

Посидели мы в целом хорошо, с пользой. Ребята развлеклись, я же пришел к выводу, что в данной компании богинь нет. Как всегда. И ничего страшного, мне спешить некуда, найду еще. Я в этот мир часто наведываюсь.

За спиной перестали трещать топорами, начали настраивать гитару. Петь собрался какой-то невзрачный, мелкий какой-то, не помню кто, в общем.

- От бензиновых туманов

Уводи меня, дорога!

Убеди, что город мой

Несправедлив и очень мал!

Тропы древнего Кумана

Сквозь уральские отроги

Очарованных дорогой

Уведут за перевал! -

завел он невнятную и малоинтересную песню. Так что я толком и не слушал. Хотя Куман привлек внимание на секунду. Бывал я в нем - когда он сам еще был. Привольное место. Куман красив, особенно весной, а вот упоминание о нем - не очень. Но тут ударил припев, да такой звонкий!

- Уральских гор

Горят снега!

С Уральских гор

Текут века!

Я даже вздрогнул. Какие могучие слова! Уж не бог ли он?

Сравнил его прыщавую недоразвитость со своей двухметроворостой улыбчивостью и успокоился: здесь только я бог. Но песня - страшная по своей силе! Явно ради девицы написал. Девица на него, правда, ноль внимания, потому что всё внимание на меня.

Народ тем временем поднабрался пива и начал ругать игровую программу. Я сразу засобирался: не люблю, когда меня ругают. Люди тоже такого не любят - но у людей нет божественного всемогущества, потому они чаще терпят. Но я-то бог, я не терплю, а встаю и ухожу.

- Ну д...х...м...-ие ограничения! - в сердцах высказался тот

же Коба. - Чем создателю вампиры не угодили? Или те же оборотни? Подумаешь, хищники! Люди сами - хищники, и ничего! Стоит мир!

И на меня уставился, гад проницательный.

- Стоит мир, - вынужден был ответить я. - Только коров в

природе не осталось, на фермах растим. А так ничего, стоит. Вот и у тебя вампиры людей на фермах растить станут. Обещаю.

Коба насупился. Он, хоть и пьяный, но талантливый, и издевку понял.

Веселенький народ я развожу на своей машине по домам. Наш народ, он почему-то в центре не живет, а всё по трущобным окраинам типа Порт-Артура или Амурских. А один так вовсе у Девятой медсанчасти. Вот где полная жопа, если не хуже. Но отвожу и его.

На машину поглядывают с завистью. Я же ее за так получил, то есть за то, что мой мир в прошлую игру устоял. Такова официальная версия. Потому-то омские игроки - сильнейшие в стране. Их зависть подстегивает.

Вроде и выпихивал индивидуумов согласно списку адресов, но как-то просчитался, и в остатке у меня в салоне оказались две

подружки, Светка да Искра... э, то есть Ирка. Что-то такое я и

предполагал, потому что что-то такое со мной происходит регулярно. Регулярно ловлю на себе заинтересованные взгляды. Очень девиц мучает любопытство: если парень два метра ростом - то как с ним в постели? В смысле, технически - как? Интересно, аж жуть! А Ирке и податься особо не к кому. Не в смысле жить негде, хотя это тоже, а в смысле, что и сама она не из маленьких, и кто ниже метр восемьдесят, просто не попадает в сектор ее зрения. Ну а

Светка - ее подружка, как без нее?

Квартира у меня - как у бога квартира. В ней всё есть. Я

специально такую квартиру держу, чтоб проверять соискательниц на божественность. Проверка проста: кто у меня норовит переночевать - не богиня однозначно. Потому что богинь без гордости не бывает.

Девчонки вроде и забежали на минутку, а пока там поахали да тут попробовали, уже за полночь. Остались ночевать. Мне не жалко, у меня и для гостей есть комната, и для меня лично.

Вот в мою личную комнату она и пробралась ночью. Искра. То есть Ирка. Но такая же холеная, ухоженная, гладкая. Замучило ее любопытство - как оно, с двухметроворостым? Я в целом был не против. У меня - тоже любопытство. Люди - они разные вообще-то. Иногда даже в постели встречаются интересные экземпляры.

Потом она лежала и соображала, совсем ей это не понравилось или немножко. А чего она хотела? Чтоб понравилось, надо быть не с тем, кто длиннее, а с тем, кого любишь! Вот с тем прыщавым певцом, например. Он на нее смотрел с грустью и ожиданием. Вот если б его оценила, у них бы была совсем другая ночь! Но не оценила, потому что он у нее под мышкой проходит - и квартиры у него такой нет. И никакой нет.

- Светка от зависти удавится! - наконец мстительно хмыкнула

девица и отправилась восвояси.

Ну, для того в основном и приходила - чтоб подруга от зависти удавилась. Но подруга не удавится, потому что побывала у меня до нее и больше не хочет.

И мне здесь больше нечего делать - Светка же в прошлый раз

приходила. Возвращаюсь в свой мир. Трепещите!

Злодеи-студиозусы, молодые подводники, их пожилой

наставник-надзиратель - ну и бог в сторонке. И всё это - на

речной барке, откуда не уйдешь

По затемненным коридорам блики

Меж вычурных мелькают арабесок.

Из глубины давно поблекших фресок

Таинственно глядят святые лики.

И паутинки легкие блестят,

Слетая на решетки парапета.

И в поисках нелегкого ответа

Притихшие студьозусы сидят…

- Ну и чего нам переться на военную барку? - недовольно

спросил Рыжий. - Оно нам надо?

Да, недолго они сидели притихшие. Но я и ожидал нечто подобное. Идти на однодневную практику к войсковым священникам? Богатые сынки на практику не ходят. Точка. Но я - Бог, у меня аргументы.

- Вернетесь с практики - сразу ставлю зачеты по семинару! - твердо обещаю я. - И можете на каникулы.

Злодеи думают, подозрительно поглядывают на меня. И

успокаиваются. Преподаватель сдался и сдулся, думают они. И придумал однодневную практику, чтоб отступить, не теряя лица. По которому они недавно со всего размаху ногами...

- Давно бы так! - бурчит один из близнецов.

И курс отправляется на практику. Студиозусы с факультета богословия могут и священниками служить, потому практики случаются часто. Курс на практики плюет, правда - но не в этот раз. В этот раз они решили, что зачет по семинару стоит практики. Расчетливые, гады.

По дороге к реке курс частично рассеивается. Кое-кто решил, что преподаватель не только сдался, но и испугался до судорог. И поставит зачеты всем, кто был и не был, лишь бы не трогали. Я незаметно усмехаюсь.

Итак, злодеям моим предназначен в виде наказания квест. В один конец. Они, естественно, не захотят покидать столицу ни под каким предлогом. Побегут жаловаться папочкам, те явятся к ректору...

Значит, надо выдавливать компанию из города силой. А как? Чем их напугать так, чтоб они драпали не в свои укрепленные особняки, а прочь из города, лучше даже из страны? Вампиры-то у меня не водятся.

Зато водятся люди. Богоподобные существа, если кто забыл. Со свободной волей. Люди - пострашней вампиров. И им может страшно не понравиться, что казна разворовывается безнаказанно. И они пойдут наказывать всех подряд улюлюкающей толпой. Главное - угадать момент.

Но я - Бог, момент угадываю точно. Едва остатки курса

спустились недовольно по мощеным улочкам к пристаням на Влтаве, как сзади раздался возбужденный гул, выкрики - и выбежали бледные студиозусы из тех, кто хотел рассеяться. Ага, так я им и позволил. Не для того в один курс собирал, чтоб они от меня по переулкам рассеялись. Вслед бегущим полетели камни, и не все они пролетели мимо. Одному из прихлебал попало по ноге, он скрючился, присел, и его нагнала плотная толпа. И прихлебалы не стало. Нет, поначалу он вскрикивал - но недолго. Я не вмешивался. У людей свободная воля. Хотят затоптать кого в богатой одежде - кто я такой, чтоб мешать? Всего лишь Бог, трансцендентное существо.

К моему недовольству, братцы-близнецы свободой воли обладали тоже в полной мере. Сообразили они, что происходит, похвально быстро. Так бы на семинарах соображали!

- Бунт! - завопили они в два голоса. - Бежим!

Но большого выбора у них не было. Или под ноги толпе - или вниз по улочке да на военную барку, до которой почти что дошли. Вот и попались, злодеи! Канаты сброшены, рулевые колеса бешено вращаются, толпа на пристани улюлюкает, грозится и швыряется камнями - квест начался!

Барка плыла вниз по Влтаве. Злодейский курс тяжело дышал после пробежки. Матросы управлялись с рулевыми колесами и задумчиво поглядывали на университетские пончи, соображали, а не утопить ли знатных пассажиров по случаю бунта. Я надеялся, что так и произойдет. Они, честное слово, напросились на утопление!

Кто-то скажет: квест коротким не бывает. Это правда, но есть исключения. Когда на квест выходят с одной университетской пончой на плечах, а народ бунтует - квест может закончиться, не начавшись. На это я и надеялся. Уж очень не хотелось надолго покидать свой университет. Размазать бы гадов по мостовым - и на лекцию. Меня студиозусы ждут!

Но братцы оказались шустры. И утопления тоже не вышло. С нижней палубы поднялись поглазеть на происходящее подводники-новобранцы, все в черной морской форме, плечистые, рукастые - и матросы хмуро отвернулись. При военных не побунтуешь. Особенно при подводниках. Они сами похуже бунта.

Мимо проплывали роскошные особняки, студиозусы стонали, провожая взглядами родные пенаты, но не решались попросить команду причалить к берегу. Во-первых, матросы не горели желанием подчиняться. Во-вторых, на пристанях бесновались толпы, у особняков звенели разбиваемые окна и трещали выбиваемые ворота. И не было видно ни полиции, ни армии. Полиция тоже была недовольна разворованной казной.

Барка с вереницей пристяжных плотов на хвосте плыла вниз по Влтаве, везла новобранцев к месту службы, к морским воротам страны. Военный священник, пожилой мужчина, дремал у гибкой сцепки. Паства его мало чем отличалась от бандитов, и пускать подводников на плоты, где разместились семейства мирных сивитанов, он не хотел. Потому дремал самый опытный воин у прохода на плоты, и нигде более. Уверен - он у сцепки весь путь продремлет, но на плоты никого не пустит. А наставник-надзиратель на барке будет бесчинства гасить.

Тут надо отметить, что в подводники шли ребята особые. Те, кто своей и чужой жизни не очень-то ценил. Любители помахать ножичками, задиры и насильники. В мирной жизни они страшно мешали, а вот на войне самое то. Война под водой шла постоянно, и Королевский совет спихивал в подводники всех смутьянов, очищал от криминала города и веси. И в других государствах так же поступали. Кто хочет пускать кровушку - пожалте в армию, в подводные ее части.

На подводников у меня тоже были планы. Они вполне могли

доделать за бунтовщиков грязную работу! Драчуны и бандиты богатых на дух не переносили, а тут как раз и бунт. И с барки не убежать. Но то же пришло в голову и братцам-близнецам. Я их даже зауважал немножко за прозорливость и неистребимое желание выжить.

- Подводникам проставиться надо! - озабоченно заявил братец братцу. - А то затопчут.

И я в досаде отвернулся. Братцы, конечно, убийцы и гады, но когда надо, подольститься могут, и поклониться не переломятся. Эти проставятся подводникам как надо, и их не тронут.

- Накидаются, к девкам полезут, - заметил второй братец.

- А пусть, - цинично ответствовал первый. - Повяжутся - подружатся!

И я вынужден был признать, что братцы опять правы. Действительно, повяжутся и подружатся.

Позже я и подружек послушал.

- Пойдешь с подводниками гудеть? - интересовалась подружка у подружки.

- А то!

- Ляжешь?

- Не знаю. Как просить станут.

Подружки похихикали.

- Пять пятерок подводников просить не станут, сами возьмут, чего захотят! - бросила им проходившая мимо Искра. - И не вздумайте отбиваться, здоровья убавят. И на бунт спишут.

Подружки озабоченно нахмурились. Я даже понадеялся - сбегут в каюту и запрутся. Но вечером весь курс сидел на общей пьянке. Я вынужден был признать, что злодеи на этот раз меня переиграли. Свободная воля, чтоб ее! Они от ситуации еще и удовольствие нацелились получить! Ничего, вот подопьют подводники, и тогда...

Братцы пошарили по карманам, сбегали на плоты и смогли достать зеленого змия. Подводники со студиозусами ухохатывались, разливая его по крышечкам. У зеленого змия есть известное всем свойство - он вызывает сонливость. Вот молодым и интересно было смотреть, кто первым брякнется. Я не смотрел. Я и так знал, что первыми брякаются женщины. А мужчины - значительно позже. Потому-то зеленый змий и считается этаким неформальным согласием женщины на всё. В очень непритязательных компаниях, естественно, где бесчувственная женщина считалась подходящим объектом для интереса.

Из всех студиозок только Надин Неверующая делала вид, что пила, а на самом деле подносила к тонким губам, и все. Сидела рядом с надзирателем-наставником, поглядывала на хохочущих сокурсниц и еле заметно морщилась. Надзиратель-наставник, немолодой дядька, купился на ее щуплость и взял под защиту. Подводники его заметно побаивались и рук к Надин не тянули. Я даже решил, что она, тварь высокомерная, избегнет навязчивых удовольствий.

К ночи, как и ожидалось, начались писки-визги. Я прошелся по барке - и остался разочарованным. Ну, творят молодцы со студиозками, кто во что горазд. Так они и не сопротивляются. Пьяные, да. Но и привычные к подобному, судя по репликам братцев. Братцам, кстати, рожи разбили всё равно, как они ни проставлялись. Их бы вообще убили по пьяни, но они отбивались умело и отчаянно - и отбились. И добились с подводниками уважительного перемирия. И что - считать вот это достойным наказанием? А Надин так и вовсе выкрутилась?!

Заглянул на всякий случай к Надин. Опа. Дядька-наставник

уложил ее, сонную, на стол и аккуратно снимал с нее подъюбочные

шальвары. И почему я удивлен? Или пожилой дядька уже не мужик? Наверно, сказалось пребывание средь людей, нахватался предрассудков. Средь людей ведь как принято: если тебе под полста, ни одна девица не глянет, за мужика не посчитает почему-то.

Наставник действовал осторожно, чтоб не разбудить раньше

времени - но Надин вдруг открыла глаза и посмотрела на него. С

насмешкой, презрением и злобой посмотрела. И я понял, что она

специально прикинулась сонной и подставилась. Чтоб было за что потом презирать весь род мужской! Понял это и надзиратель-наставник.

- Ах ты дрянь! - сказал он свирепо - и перестал деликатничать.

То-то же. Но вот чем это считать? Насилием? Да ну. Искру Бриллиантовую, к примеру, катали по полу сразу двое. Ради интереса послушал ее - и поразился. Ей, оказывается, даже нравилось, что выкручивают руки! Пресыщенная девочка, обычный процесс ее уже не возбуждал, а вот так - самое то. И это - тоже не насилие, а скорее наоборот!

Насилие я всё же нашел, и вовсе не там, где планировал. Два лихих подводника, привычные к воде, незаметно нырнули с барки - и вынырнули на пристяжном плоту, в каюте спящей женщины. Когда я их обнаружил, один вовсю трудился над молодым женским телом, а второй держал обнаженную красавицу за руки. Но женщина и не сопротивлялась. Лежала и глядела на насильника спокойными холодными глазами. Я бы от такого взгляда не то что под юбки полез - с плота бы обратно в воду спрыгнул. А подводник - ничего, еще и целовал ее! Я удивился страшно и стал им, чтоб понять, в чем дело. Ах вот оно что! Он, придурок, решил, что понравился ей! Но я - бог, я сразу понял причину происходящего. Женщина была замужней дамой. А ведь как бывает обычно у замужних дам? Вот идет она озабоченно куда-нибудь на кухню, ни о чем таком не помышляет, и тут ложатся ласковые руки ей на плечи, разворачивают и... и вроде делает всё это близкий мужчина, может, даже муж - но чем это от насилия отличается? Так что женщина просто привыкла к подобного типа общению! А подводнику, дураку, надо было в глаза посмотреть - и бежать.

Я с интересом ждал продолжения. И наконец это случилось. Второй подводник, оценив, что женщина не сопротивляется, отпустил ее руки с целью присоединиться к наслаждениям. Женщина искоса глянула на него, опустила руку к брошенной на сундук одежде, достала стилет и ударила насильника - меня, то есть, на данный момент! - обжигающей сталью в бок! Что ж, она была в своем праве - насильников в моем мире женщина могла убивать на месте. Но мне-то было больно! Как я вопил! Она же оказалась левшой, а потому попала не в сердце, что было б не так мучительно, а куда-то в печень! Вы получали клинком в печень? И не советую.

Второй подводник, как привиделось мне тускнеющим зрением, от моего ора из штанов выпрыгнул - и прямо в реку!

А потом я умер. И одурело тряхнул головой, будучи

преподавателем богословия, руководителем, если можно так выразиться, практики. Пора подводить итог. Сегодня с наказанием не вышло. Наоборот, все участники жили - и умирали тоже - во всю полноту чувств. Я даже позавидовал смертным. У них переживания, проблемы, один я брожу по барке в одиночестве, подглядываю за чужим счастьем, какое бы оно ни было непритязательное... Но ничего. Вот наступит утро, оглядят подводники содеянное - да и спрячут следы преступления в своей родной стихии, то есть в речной воде. На том и переживания закончатся, и сам квест.

Я представил себе любимую древнюю аудиторию университета, тихие аллеи парка, залитые весенним теплом - и вздохнул. Скорей бы. Лишь в университете я чувствую себя на своем месте. Подумал, не перепрыгнуть ли вперед по времени - и отказался. Я, конечно, бог, мне и время нипочем - но хотелось бы всё же посмотреть на наказание полностью, а не только финал. Так что не буду нарушать мной же установленный ход событий.

Утром подводники вышли и глянули на содеянное протрезвевшими глазами. И испугались: а вдруг богатые студиозки приняли их вчерашние развлечения с обидой? Я мысленно потер руки. Квесту конец, однозначно! А потом перевел взгляд на берег - и озадачился. И подводники озадачились еще больше меня. Казармы морской заставы были явно пусты. Получается, река никем не защищалась со стороны моря! Это или предательство, или...

- На берег! - хмуро решил надзиратель-наставник. - Студиозусов с собой! Пригодятся для чего-нить.

И неловко глянул на Надин. Подводники ожили и заухмылялись. Они сразу догадались, для чего могут понадобиться студиозки! Да для того же самого! Я же мысленно взвыл. Я в университет хочу!

Расстроенный, перенесся в иной мир, в свой кошмарный сон.

Ну, привет, Красноярск.

Красноярск, дурной сон

Красноярск - синяя рань, серые сопки.

Красноярск - зябкая стынь от Енисея.

Город из серых промзон наспех соткан.

Снег горнолыжных трасс - по склонам белеет.

Юность моя, мой Красноярск - сердце плачет!

Мой Красноярск - яшма блестит сквозь воды Качи.

Кстати, это именно так: прямо в центре города идешь по

обмелевшему руслу местной речонки, а под ногами яшма валяется. Слово красивое, навевает романтику восточных сказок, а глянешь, и ничего особенного, просто разноцветный камешек. И город дрянь.

Мой многоместный мустанг бешено ломится по трассе сквозь воздух и вереницы фур. Салон переполнен, омские игроки едут на свиданку с красноярскими коллегами. Тут бы и прицепиться бдительной дорожной полиции - но нет. Во-первых, стекла круто тонированы, во-вторых - номер. Есть в этом мире, в этой стране такие сочетания цифр и букв, которые вроде бы просто сочетания, но на самом деле дают некие привилегии. О них все знают, но они всё равно негласные. Короче, пока не задавлю - никто не прицепится.

А на переднем сиденье рядом со мной сидит длинноногая,

полногрудая, пухлогубая и огромноглазая Ирка. Глянуть со стороны - молча едет. На самом-то деле она ожесточенно спорит со мной всю дорогу, подбирает аргументы и контраргументы, язвительные примечания и резкие отповеди. Но - молча. Что вовсе не мешает нам прекрасно понимать друг друга. Я даже на мгновение засомневался - вдруг богиня? Но потом вспомнил прошлую ночь и успокоился. Богини по случайным постелям не бегают.

Сзади звякают содержимым бара, брякают динамиками, шуршат откидными креслами, мерцают видеосистемой - наслаждаются олигархической жизнью, в общем. Совсем как девочки по ночам в моей квартире. Ребятам безумно нравится такая жизнь, тем более без забот об охране, ремонте и заправке этого монстра. Им бы и с заботами понравилась, я полагаю. А мне пофиг, я и так бог.

- Ну почему у парней всё упирается в секс? - наконец прорывает Ирку в воспринимаемый диапазон звучания. - Почему они не могут понять, что...

- Не сексом единым жив человек? - подсказываю я.

- Да!

- Мы понимаем, - мягко говорю я. - И даже больше, чем вам хотелось бы, только виду не подаем. Но попробуйте, девушка, понять и парней, тоже сделать шаг навстречу. Объясните: как так получается, что одно и то же действие воспринимается диаметрально противоположно? Под ресторан, цветы, закусь, нежные слова и дорогую иномарку - это любовь, а под кустом на холодном ветру - похоть?

- Неправда! Было у меня...

Она смущенно замолкает.

- С красивым мальчиком, двухметроворостым, обаяшкой, самым

крутым в школе? - напоминаю я. - Ну, это то же самое.

Этот мир, конечно, всего лишь мой кошмарный сон, но

догадаться, как там и что было у Ирки, несложно.

- Почему-то не просыпается любовь к невзрачному,

закомплексованному, прыщавому однокласснику? - киваю я своим мыслям. - Теперь попробуй назвать чувство, которое движет парнем, заметившим данную особенность. Это?..

- Презрение, - бормочет Ирка и сама пугается своих слов.

- Презрение, - соглашаюсь я беззаботно. - И секс вместо любви. Сходи, заплати за бензин. Деньги там.

Она открывает кест и зачарованно смотрит на огромный пресс.

- Возьми сантиметров пять! - рассеянно советую я.

Шутка моя не нова, но салон всё равно трясет от смеха. Я еще раз убеждаюсь, что в этой компании бог - я, и никто более.

Трехсотсильный мустанг с ревом прет на восток.

- Я не только женщина, я человек! - упрямо говорит Ирка. - Разве нам нельзя находить интерес в общении?

- Поговорить о музыке? - догадываюсь я. - Моцарта читала?

- Не смешно! - отрезает она. - Я музыкальную школу закончила!

Я заинтересовываюсь. Музыкальная школа? И начинаю тихонько петь. Я - бог, и голос у меня божественный, понятное дело. Как и слух. И я знаю множество прекрасных мелодий, в том числе и на два голоса.

Но Ирка петь не хочет. Чтоб она да еще пела? Ей красоты хватает. Так часто бывает: закончил человек музыкальную школу, а музыку не любит.

- Уй, какая прелесть! - верещат за спиной.

Вперед просовывается на редкость несимпатичная мордочка: глазки посажены близко, зубки щербатые и простодушная улыбка до ушей. Даже сразу не вспомнилось, как ее зовут. Зато музыку она любит самозабвенно и понимает всем сердцем. И мы выводим рулады, забыв обо всем на свете, до самого Красноярска. Я посматриваю на девицу благожелательно - не богиня, по лицу видно, но как вдохновенно поет! Ирка дуется отвернувшись. И она не богиня.

Мне становится грустно. Где она, моя богиня?

Мустанг ревет и рвется в обгон. Вдали, в стороне от трассы, мелькают изредка серые, полуразрушенные деревни. Трасса в этом смысле умно проложена, в стороне от сел, якобы чтоб не мешать движением размеренной сельской жизни. На самом деле - чтоб не видно было, что жизни этой уже практически нет. Страшный, кошмарный сон бога.

А около городов по глазам бьют кричаще яркие металлочерепичные крыши безвкусных коттеджей. Вроде и богатые строения - а жизни возле них тоже нет. Нежилые объекты хвастовства.

И вот мы врываемся в Красноярск, оставив по правую руку жуткие трущобы Цимлянских улиц, по левую трущобы Покровки, и катим к центру, где теплится псевдоколониальная культура. Но встреча наша не в центре: ну кто пустит в кафе толпу с топорами и гитарами, пусть топоры резиновые, а гитары негромкие? Потому путь наш через Енисей, мимо вонючего пенициллинового завода, мимо трущоб Базаихи - на природу.

Место на природе - ничего такое место: серая тайга, забитая энцефалитными клещами и валежником. Вот в таких местах красноярские коллеги отдыхают, и даже с гордостью называют их заповедником. Заповедником чего?! Они говорят: красиво. Ну... мне милее каштаны моей древней Праги. Пышные сады предместий милей и золотые поля около Влтавы. Ну не люблю я серый цвет.

А разговора по душам не получалось. Вроде и пиво местный народ сосал охотно, и гитарой бренькали так же, а все не то. Может, потому что богини не было и средь них. И даже кандидатки не нашлось. Ирка сияла звездой, но я-то знал, что и она не богиня, проверил уже. Для них всех - да, но не для меня.

Был там и омский невзрачный паренек, поэт. Приехал сам, поездом. Гордый. Он меня снова удивил. Сидел, глядел на темно-серые сопки и светло-серые скалы, молчал о чем-то своем, писал в блокноте... а потом отвернулся и вполголоса выдал:

Над всей Европой высятся века,

Пласты истории - как метры чернозема,

И в родниках старинных - мифы пиктов,

И Говарда уверенно рука

Рисует битвы...

Что даст Сибирь приемышам своим?

Унылы камни, молчаливы пихты.

Безвестный край: ни предков, ни потомков!

И чернозем до скал смела поземка.

Меня как ударило: до чего верные слова! Страшные слова! Я даже заподозрил снова, уж не бог ли он, не богиню ль ищет, составляет мне конкуренцию. Оглядел его, оглядел себя, оглядел всех. Никто поэта не услышал. И я успокоился. Если здесь кто и бог, так это я - со своим прессом в бардачке машины.

В результате я подобрел, даже развез красноярских коллег по домам, тем более что жили они почему-то не в центре, а в настоящих задницах: кто на Бугаче, кто в Суворовском поселке, кто вообще в Березовке, а это, я вам скажу, такая жопа...

А потом подошел Коба, погано ухмыльнулся и сообщил, что мой мир прямо сейчас будут коцать! Что, мол, игрался я с разумными расами - и доигрался! Учли враги свои собственные ошибки и нашли таковые же у меня!

Я опрометью кинулся в свой мир, посмотреть. Даже Ирке на прощанье ничего не сделал, хотя она, как ни странно, ожидала. Зря ожидала: я в мир прихожу богиню искать, не ее.

Битва. Разумные из моря против людей. Ну и курс
студиозусов вместе со мной в сторонке

Тут следует разъяснить, с чего застава - у моря. Это вообще-то следствие моего давнего эксперимента, которым я заслуженно горжусь. Представляете, я сумел поселить людей под водой! Причем они - именно люди, и никто иной! Даже скрещиваться с наземными, так сказать, людьми способны, только наземные не хотят. Я дал им мощную кожу, которая вполне заменяет скафандр среднего ныряльщика. А в районе лопаток в этой коже множество этаких вихревых канальцев, которые поглощают кислород, растворенный в воде - немного, но вполне хватает для обыденной деятельности. И еще под кожей есть внушительный слой жира, чтоб не мерзнуть ни при какой температуре воды. И глаза у черепух - так называют людей из-под воды - по прочности сравнимы со стеклами глубоководных скафандров...
И ведь прекрасная идея была: заселить побережья и шельф теми, кто наиболее приспособлен эти места использовать! И чтоб они в любви и согласии торговали с людьми из сухопутной глубинки. А получилось: люди из сухопутной глубинки, как одержимые, рвутся на богатый рыбой шельф, заселяют побережье и сбрасывают нечистоты своих городков прямо на подводные поселения черепух. А черепухи с фанатичным упорством стараются не только шельф, но и плодородные побережья захапать себе и никому более, чтоб было им где гулять, шлепая ластами по чистому песочку, мягкой земле и шелковой травке.
И который век длится война.
Если б черепухи умели биться на земле так же эффективно, как под водой, они б давно захватили весь мир.
Если б сухопутные чувствовали себя на морях так же уверенно, как на земле, они б давно захватили все океаны.
Потому и высятся вдоль побережий бесконечные ленты
оборонительных стен. И все порты защищены как на земле, так и под водой. И все устья рек перегорожены мощными дамбами, по верху которых расхаживает неусыпная стража. И вода рек попадает в моря не иначе как через решетки да в виде водопадов, по которым не подняться самому быстрому черепухе. А суда выходят в море только через шлюзы. Выходят - и тотчас под конвоем военных сторожевиков уходят на глубину, потому что на мелководье их поджидает скорая пробоина и смерть.
И самая страшная, кровавая и легендарная служба - у подводников. У тех, кто противостоит черепухам в их родной стихии. У молодых наглецов, бандитов и отморозков с окраин, не знакомых с такими понятиями, как совесть, честь и достоинство. Такова ирония жизни - то есть моя, естественно. Я вообще с юмором Творец.
Вот к такой оборонительной дамбе нас и принесло течением.
Застава располагалась на свайном поле рядом с дамбой. От дощатого настила уходили мостки - короткие на дамбу и длинные на землю и далее, в приморский городок.
Застава оказалась не совсем брошенной. У арсенала сидел и скучал караульный в черной флотской форме. Еще парочка выглянула из спальных бараков - и спряталась. Команда барки быстро оценила ситуацию, сочла за лучшее отцепить последний пристяжной плот и во всю мощь рулевых колес ушлепать подальше от подводников, то есть неприятностей. Подводники разобрали заплечные мешки и поднялись на настил, угрюмо поглядывая на предстоящее место службы. Караульный с наглым интересом тотчас взялся осматривать новичков.
- Ну, сынок? - подбодрил караульного надзиратель-наставник. - Прими уставное положение, медуза, доложи, чего у вас не в порядке!
Караульный неохотно выпрямился.
- Где все? - рявкнул надзиратель.
- В столицу пошли. Там... командир заставы приказал выдвигаться.
- Идиоты? - хмуро осведомился подошедший священник. - Вы не дворцовая гвардия, чтоб переворотами баловаться, у вас работа - от моря защищать!
- Командир заставы приказал.
Священник коротко переглянулся с надзирателем.
- Я не командир! - сказал надзиратель с кривой усмешкой. - Мне что прикажут. Скажут на столицу идти - пойдем на столицу.
- Побойся бога, - тихо посоветовал священник. - Как малолетку на стол тянуть, так без всякого приказа?
- Она не жалуется! - усмехнулся надзиратель. - Насилие не
прилепишь! Зеленого змия по своей воле все приняли! Вот так-то!
Подводники, жадно слушавшие разговор, повеселели. Не прилепить насилия, вот так-то!
А в стороне бурно возмущались студиозки:
- Весь курс измяли, и не было насилия?!
Подводники ухмылялись и охлопывали студиозок по всем местам, мол, готовьтесь к ночи, дамы! Студиозусы мрачно держались в сторонке: некоторым ночью перепало, и было не до защиты студиозок, свои бы зубы сберечь. Ну а я не вмешивался. Мог бы, конечно, но я справедлив. Злодеи должны получить от людей, не от бога, и только то, что сами творят. По-моему, справедливей некуда.
- Надин, а ты как? - сочувственно спросила Искра. - Ты же не
пила с нами!
- У них священник свой, - безразлично сказала Надин. - Покроет.
Я даже немного зауважал этих двоих. Они злодейки, несомненно - но держатся твердо, чуть ли не с достоинством! И между собой вполне по-человечески общаются.
Священник торопливо собирался куда-то уйти. Я знал, конечно, куда, на то я и бог - но не вмешивался. У людей свобода воли, тем мне и интересны.
Оживление среди бойцов. Один из подводников скрутил даму с пристяжного плота и тащил к священнику.
- Она зарезала нашего головного пятерки! - задыхаясь, сообщил подводник. - При мне зарезала, я свидетель!
Я так удивился глупости подводника, что даже на немножко стал им. Ну надо же! Он был искренне уверен в своей правоте! Они же даме, с его точки зрения, ничего плохого не сделали - а она стилетом и насмерть!
- Она сама нас позвала! - торопливо докладывал юнец. - Еще
когда мы ей багаж помогали занести! Так и сказала, чтоб заходили, все слышали! И потом не сопротивлялась! У нее даже синяков нет! А губы я сейчас ей разбил, все видели! Божьего суда требую!
Я невольно дернулся - меня же требуют! - но тотчас опомнился. Священник вполне способен был разобраться сам. Божий суд - его работа.
Священник, здоровый, между прочим, мужик и явно тренированный боевой пловец, помедлил, разглядывая парочку.
- Я не сопротивлялась, - прошептала женщина разбитыми губами. - Синяков нет.
В глазах у нее не было надежды. Она тоже считала, что военный священник покроет своих и спишет все на бунт. Видимо, жила в столице, там продажные священники встречались.
Священник скривился - и с размаху опустил посох на голову незадачливого насильника, меня то есть! Уй, как больно! Я отчетливо услышал, как хрустнул череп. Вам когда-нибудь проламывали череп?! Боль просто дикая! А священник еще и контрольный удар добавил, и прошелся ножищами по ребрам упавшего! Угасающее сознание отметило, как поломанные ребра воткнулись в легкие, и я умер - чтоб одурело тряхнуть головой в теле скромного преподавателя теологии. Ну, священник, ну, зверь! И не боится, что подводники накинутся? На бунт многое можно списать, почти всё!
- Нелюдь! - хрипло сказал священник.
Потом он подхватил багаж женщины и ушел с ней по мосткам к городу. Подводники не рискнули даже слова сказать. Студиозусы же смотрели во все глаза. И понимали, что по большому счету то же заслужили. Много за ними числилось грешков! Вот я их. То есть - люди накажут.
А надзиратель-наставник недовольно бродил по настилу и поглядывал на башню, в которой были смонтированы подъемные механизмы шлюзов. Шлюзовые башни - пост номер один, охрана оттуда не снималась ни при каких обстоятельствах. Но вот нет охраны, и командира заставы нет, и непонятно, что делать! А надзиратель-наставник не хотел делать ничего без приказа.
- Головные пятерок! - наконец гаркнул он раздраженно. - Чего сопли жуете? Принять казарму для молодняка, разместить личный состав, отправить дежурных на кухню! Напоминать надо, да? Я вам напомню!
Молодые подводники, получив внятное и четкое указание, засуетились. Первым делом запихали студиозок в пустую казарму, а потом, понятно, побежали выполнять распоряжения.
И тут из воды на настил выбрался черепух. Часовой у арсенала, вместо того чтобы бить врага копьем и поднимать тревогу, вяло махнул черепуху рукой.
- Местный, - пояснил часовой надзирателю-наставнику. - Они нам дно чистят по договору. Нормальные ребята, а этот вообще с Меркой-поварихой живет, как свой.
Надзиратель понимающе кивнул. Черепухи вообще-то не любили жить в грязи дельты, для них это то же, что топкое болото для людей. Но куда деваться, к примеру, изгоям или религиозным меньшинствам? Шельфы заняты, острова архипелага, по слухам, перенаселены твердокожими. Так что изгои уходили в дельты рек, как-то приспосабливались к грязи и мутной воде, находили общий язык с людьми суши. У людей они считались хуже бродяг. Но я - бог, я-то знаю реальное положение дел. И именно вот этот черепух, к примеру, мне был знаком как незаурядный поэт и философ. Но - не подольстил правящей верхушке, вот и прозябает в грязи ссылки. А люди суши презрительно окликают его на "эй, ты!"
- А ты чего синий такой? - свойски спросил часовой.
- Убили меня, - спокойно объясил черепух, и часовой побледнел.
Здесь, у моря, многие знакомы с обычаями подводной расы. Есть у них такая миленькая казнь - сбросить приговоренного со скалы, да чтоб плашмя об воду. И - готов черепух. Внутренности вдребезги, и жить ему с синим пузом от силы сутки. И не вылечить никак. В чем особый садизм казни - у черепух отключаются болевые ощущения. То есть - помереть от болевого шока не получится. Вот и ходи эти сутки со знанием, что истекают последние часы твоей жизни. Кто-то сходит с ума, кто-то режет себе горло, чтоб не мучиться - потому что перед смертью боль приходит, да такая, что и представить страшно. Орут черепухи перед смертью, визгом заходятся так, что кровь стынет в жилах, чуть из кожи не вылезают в муках. Кто силен духом, проводит последние часы в размышлениях о вечном, а потом режется. Ну а этот почему-то пришел к людям.
- За что тебя, Болотник? - сочувственно спросил часовой и поежился, видимо, представив себя на месте черепухи.
- Неблагонадежный, - оскалился черепух. - Перед войной решили убрать.
- Какой войной?! - вскинулся надзиратель-наставник.
- Да с вами! - запросто сообщил черепух. - Наши вас резать
собрались, а все знают, что у меня жена из сухопутных.
- Как резать?! - не поверил надзиратель.
- Как? - задумался мертвый, по сути, черепух. - Наши правители купили чем-то ваших, и те отозвали пограничников - видите, никого нет? Вот сейчас выдвинутся диверсанты, захватят шлюзовые башни. Поднимут затворы, впустят ударные эскадры. И пойдут вверх по реке ломать из корабельных катапульт барки, десанты выкидывать да резать всех подряд. У вас хорошие земли по Влтаве, нашим очень нравятся.
- Что ж ты сразу не сказал?! - заорал надзиратель-наставник. -
Головные пятерок! Бойцов построить в колонну! Выполнять!
- Не уйдете, - предупредил черепух. - Община из дельты с
диверсантами заодно. Наши под мостками сели в засаде. Не выпустят. Ваш священник последним прошел.
Надзиратель-наставник посерел и затравленно огляделся. Головные пятерок, прибежавшие на вопль, тоже спали с лица. Они -
подводники. А какой костюм для подводника самый лучший? Правильно, из шкуры черепухи. Причем - из целой шкуры. А какая емкость для воздушной смеси у подводника самая надежная? Правильно, костяной ранец, вырезанный у черепухи из грудины. Причем целый ранец, без пробоин от стрел да копий. В организме черепухи он ту же функцию выполняет, что и в снаряжении подводника. Так как должны черепухи относиться к людям, которые живьем сдирают с них шкуры и вырезают воздушные емкости из груди? Верно, они подводников ненавидят люто. И никогда не отпускают живыми. Никогда.
- Пятерки! - враз севшим голосом командует надзиратель-наставник. - В колонну! По мосткам к городу - бегом! Отставить...
Из воды у мостков в страшной тишине появляются головы черепух. Много голов. Ждут.
У казарм воцаряется паника. Новобранцы носятся, студиозки визжат так, что закладывает уши, надзиратель дико орет что-то непонятное. А братцы-близнецы вовсю машут в дверях казармы кулаками. Я даже удивляюсь, с чего это они. И с кем? Но тут же всё проясняется. Они, оказывается, пытались не выпустить из казармы обезумевших от страха студиозусов! Но один как-то прорвался - и понесся заячьими скачками по мосткам к далекому берегу. Из воды приподнялся черепух. Студиозус в панике развернулся и бросился обратно. Черепух не спеша отвел руку назад и метнул острогу. Студиозус замер, с недоумением глядя на зазубренное острие, высунувшееся у него из живота, а потом дико заорал. И начал рваться к казармам. Черепух деловито подтягивал его веревкой, к которой была привязана острога. Юнец верещал, корчился от боли, но не сдавался. Дурачок не понимал, что этим только продляет свои мучения. Велика слепая тяга к жизни!
Кончилось, естественно, так, как и предполагалось: черепух подтянул-таки к себе юнца, перехватил ему горло, вырезал свою острогу да и ушел под воду, ожидать следующую жертву. И почему-то эта жуткая сцена угомонила студиозусов - и вернула подводников во вменяемое состояние.
- Ну, братцы! - зловеще сказал надзиратель-наставник. - Значит, так? Ломай арсенал!
Идиот-часовой попробовал возражать, мол, не было приказа от командира... Ему дали в зубы и махом вышибли дверь.
- Головные! - рявкнул надзиратель. - Укомплектовать вооружение для сухопутного боя! Ныне под водой нам делать нечего! И наверху смерть найдем!
- Начальник, дай оружие! - напомнил о себе казненный черепух.
- Против своих пойдешь? - удивился ветеран.
Черепух мрачно ощерился.
- Я мир люблю! - сообщил он доверительно. - Мерку люблю очень! Потому буду всех убивать!
- Наш кадр! - оценил надзиратель. - Эй, там! Дайте Болотнику... чего тебе дать?
- Арбалет, - сказал черепух. - И стрел.
- Вы стрелять не умеете! - возмутился надзиратель. - У подводных глазомера нет!
- Теперь есть! - сообщил черепух. - Мы тренировались! И
арбалеты есть, наши у ваших купили. Диверсанты подойдут - сами увидите. Дай.
Надзиратель обеспокоенно переглянулся с головными пятерок. То, что у черепух появилось стрелковое оружие, было очень неприятной новостью!
Черепух получил свой арбалет и убежал с ним в обнимку к казармам. Где-то там пряталась его ненаглядная повариха Мерка, и он собрался ее защищать до последнего вздоха.
- Любовь! - прошепелявил разбитыми губами часовой.
Я подивился - неужели и впрямь любовь? - и заглянул немножко в прошлое. Мерка, молодая, но уже необъятная повариха, подобрав юбки, проворно убегала от черепуха и вопила на ходу:
- Пошел вон, извращенец! Лучше на кол сесть, чем с тобой в постелю! Пошел вон, урод, чего привязался?
Ну, если это любовь, тогда я не знаю, что называть отвращением. Потом, правда, попалась ночная сценка, где та же Мерка сочувственно бормотала:
- Эй, Болотник, обиделся, что ль? Ну... ладно, иди до меня... Какая ирония жизни! Великий философ и поэт, рыцарь и воин чести был для невежественной поварихи просто извращенцем Болотником - а полная предрассудков сухопутная толстуха была для него объектом поклонения и вожделения! Он ей поэмы посвящал! Эротические! Не то чтобы очень понятные, потому что чувственные зоны и соответственно сам процесс у черепух уникальные - но страстные! А вот повариха Мерка не оценила. Ни процесс, ни поэмы.
Зато я оценил. И так мне стало обидно! Даже толстухе Мерке
досталось любви! А я, а мне? Ведь нет меня умнее, и красивее, и сильнее, и... и вообще нет, потому что один мир - один бог, таков
порядок! Почему нет рядом той, которая бы оценила, полюбила мои божественные достоинства? Нет, в храмах меня любят, конечно, но это не то, совсем не то. Там в целом любят, толком меня не зная. А я хочу, чтоб любили подробно.
- Первая-третья пятерки - занять шлюзовую башню и стоять насмерть! - приказал тем временем надзиратель-наставник. - Остальным - у входа в казарму! Упереться щитами и ни шагу назад!
Он меня очень удивил, этот надзиратель. Я думал, он поведет юнцов на прорыв. Шансов у них не было, но он-то об этом не знал! Но седой усач даже поделил и так маленькие силы, чтоб… чтобы что? Чтоб сберечь жизни студиозок?! Удивительный мир все же я создал, если даже среди отбросов общества прорастает мужество.
Вскоре появились диверсанты. И если черепухи из дельты,
неважные в целом бойцы, осторожничали и воды не покидали, то подводный спецназ сразу полез на настил. И началась резня. Как орали подводники! Жить-то хочется, а тут смерть со всех сторон! И мучительная смерть! Черепухи - они же не просто убивали, а убивали с наслаждением! Мстили подводникам за все снятые шкуры! Только в шлюзовой башне новобранцы смогли закрепиться и дать отпор, уж очень удобное там место для обороны. И арбалетов в бойницах полно. Черепухи потеряли десяток из первой шеренги и откатились. Но ненадолго. Поднялись из воды фигуры в черной подводной броне, и у каждой на плече - труба...
- Пружинные стрелометы! - ахнул надзиратель-наставник. - Откуда?
Ну, я-то знал, откуда. И знали студиозусы: это их отцы-дяди продавали черепухам оружие, продавали целыми баржами, вицами пристяжных плотов! Продавали из дикой жадности, чтоб жить потом в столице в немыслимой роскоши. Чтоб сыночков от расплаты за всякие мерзости откупать. А что оружие против собственного народа развернется - ну так их же деткам в армии не воевать. Их деткам - в старейшем на планете университете прохлаждаться.
Студиозки кусали кулаки, но толпились у дверей казармы и дикими глазами смотрели на резню. Смаковали, гадючки, смерти, нервы себе услаждали зрелищем! И ни одна не бросилась помочь раненым. Вот я их.
Черепухи расстреляли защитников шлюзовой башни, трупы выкинули на дамбу и принялись раскручивать механизмы затвора. Где-то в море ждала готовая к рейду эскадра подводных судов черепух. Скоро, скоро зальются кровью золотые поля близ Влтавы!
А свободные от дела бойцы плотно взялись за нашу казарму. И до того они рвались отведать свежей крови, что даже стрелять не стали, взяли новобранцев в клинки всей толпой. Обмирающие от страха студиозусы стояли и слушали, как хрустят тела под ударами, как стонут, дико кричат и охают подводники - и ни одна гадина не кинулась помочь, присоединиться к защитникам!
Я вышел из казармы. Надзиратель-наставник, единственный из подводников, был еще жив. Он стоял, прижавшись к стене, и держал руками разрубленный живот. Черепухи с жадным вниманием ждали, когда он рухнет - или хотя бы завопит. Тишина стояла необыкновенная.
- Боже! - просипел умирающий надзиратель. - Не верю в тебя - но прошу! Некого больше просить, боже!
И я откликнулся:
- Слушаю тебя. Говори.
Я ожидал, что он попросит жизни, сил, или хотя бы смерти для врагов. Жизнь себе или смерть для врагов - обычно это и просят.
- Защити людей, - прошептал ветеран белыми губами. - Детей... Надин...
Он смог удивить меня, старый циничный убийца. Неужто Надин запала в душу? И тут любовь?! Что ж, просьбу я выполню охотно, тем более что напрягаться не надо.
- Посмотри на берег, - советую я.
От города сплошной черной цепью, мерно, сберегая дыхание, бежали морские пограничники. Блестело оружие, качалась стена щитов. Впереди всех, в подводных костюмах, с дыхательными масками на груди - боевые пловцы. Войсковые священники. По неписаным традициям войсковые священники шли в бой первыми.
- Ах вы твари! - бледно улыбнулся надзиратель. - Вернулись,
крысы портовые!
Дернул бессильно головой и упал.
Черепухи засуетились. Как-то сразу стало заметно, что не такой уж это и спецназ. Так, подонки, бандиты и отморозки подводных трущоб. И сейчас им было страшно.
Зашлепала вода: местные черепухи в панике прятались в глубине. Только это было бесполезно. Военные священники, достигнув берега, целеустремленно и без всплесков ушли под воду, вслед за беглецами. И стало понятно, что речные черепухи не вернутся в родные купола.
Диверсанты попробовали встретить набегающих залпами из пружинных стрелометов. Но куда там! Цепь на мгновение замерла,
поднялись над щитами мощные дуги арбалетов - и подводных стрелков смело. Пограничники знали свое ремесло!
Вскоре всё было кончено. Трупы черепух плавали в речной воде, по дамбе и настилу бродили разгоряченные боем пограничники, добивали лежащих. Студиозки выли над обезображенным трупом студиозуса.
- Бражка, как же так! - доносились до меня всхлипы.
Понятно, не его они оплакивали, а каждая себя - представляя, что это она побежала бы по мосткам к берегу.
- Молодцы, братцы, удержали нас! - гундел кто-то за спиной сквозь слезы и сопли.
- То-то же, придурки! - неловко отвечали братцы.
И я снова возгордился дивностью своего мира. Ведь убийцы, насильники - а спасали своих! Есть даже в преступниках малая искра меня!
А Болотник был прибит острогами к дверям кухни. Рядом валялся десяток диверсантов, пробитых арбалетными болтами. Казненный черепух не пропустил никого к своей Мерке. Сама толстуха сидела рядом с погибшим защитником, как закаменевшая. Осознала, дура, кого потеряла, да поздно!
Его еще воспоют и на земле, и под водой.
Я посмотрел на надзирателя-наставника. Раненого осторожно поднимали на носилки. Я подумал и решил, что маленькое чудо не нарушит мировых устоев. Надзиратель выживет. Должен же быть отец у крошки, которую родит Надин? Вот уж не думал, что спесивой аристократке подойдет именно такой мужчина - грубый пожилой насильник. Но ее болезненному телу именно грубость оказалась сладка и приятна! Извращенка.
Что ж, Надин пусть так, но нашла своего бога. И мне стало завидно. А я, а мне? Отправляюсь в иной мир. Где-то там бродит богиня. Вдруг мы столкнемся сегодня?


Бирюсинские скалы, прозрачная глубина, толпа молодежи, песни... и смерть - а как же людям без нее?


Янтарный свет, сосновый лес.
Тропинки в золоте, смола.
И синь слепящая небес,
И серой тяжестью - скала.
Пещер глубоких тайный ход,
Залитый толщей светлых вод...
Как жаль, что водопадов нет!
Сосновый лес. Янтарный свет.

Здесь всегда жили люди. Слияния рек - превосходные места для поселений. И пещерные люди это понимали, и те таинственные, которые дали начало современному роду, и уж тем более собственно разумные.
Но потом пришли слишком умные, решили, что народу с чего-то нужен крылатый металл, построили гигантскую ненадежную плотину - и затопили лучшие места для жизни! Залили многометровой толщей воды деревни, а заодно с ними и скотные дворы, туалеты... и назвали это безобразие с плавающей кверху брюхом зараженной паразитами рыбой морем. Мол, приезжайте все на отдых. И ведь приезжают! Ну а куда, с другой стороны, податься? Это я - бог, иду куда хочу. А у местных выбор невелик: или в серую тайгу, или на так называемое море. И ладно бы на яхтах плавали - нет, просто у берега сидят, комаров кормят! Понятно, денег на яхту нет. Одним словом, не боги.
И единственное место, которое я скрепя сердце признаю достойным моего присутствия - Бирюсинский залив. И то только потому, что уж очень тут скалы красивые - и обрываются прямо в глубину прозрачных вод. Где-то там, в глубине, остались входы в знаменитые Бирюсинские пещеры. Так что по пещерам больше не гулять. Осталось одно развлечение - зато какое! А слабо пройтись по скалам без страховки? Проползти над бездной, удерживаясь только за приглаженные природой зацепы, которые не сразу и разглядишь? Прочувствовать, как предательски скользят по камню вспотевшие от страха и напряжения пальцы? Сорваться с диким воплем, ободрать пузо на скользяшке - и рухнуть в залив?
Вот этим мы и занимались.
Развлечение, кстати, небезопасное: кое-где можно было запросто не в залив попасть, а в скалу башкой. Хоть и вскользь, но с десяти метров хватит - а если не хватит, то оглушенного дотопит вода. Так что вечером, на посиделках у костра, ощущение сладости и необыкновенности жизни было восхитительно отчетливым, ярким и даже выпуклым. И мы сидели теплой компанией, ролевики да скалолазы, говорили о том-сём и наслаждались напоенным запахом хвои воздухом.
Скалолазы меня чуть не уели: там, на вертикалках, они показались мне равными богу! То есть мне, получается? Ревниво оглядел: вроде нет, не боги. Но чтоб окончательно рассеять подозрения, я встал, прошелся по покрытой золотой хвоей тропинке к краю скалы, постоял там, раскинув руки, оттолкнулся - и канул в воздушную стихию. Эх, люблю полетать в лучах заката, под восхищенными взглядами девочек! Я даже завис на мгновение, продляя ощущение прекрасного. Потом блестящая гладь залива рванулась навстречу, промелькнули в опасной близости клыки скал - бултых! Брызги до небес! Эх, хорошо!
Когда я поднялся к костру, восхищению не было предела. Уж кто-кто, а скалолазы смогли оценить свершенное! Они-то четко понимали, что никому из них не миновать каменных клыков! Такая уж там, где я прыгнул, смертельная траектория. Никто даже не дернулся повторить мой подвиг. И я успокоился: здесь один я - бог! Жаль только, что две сестрицы-скалолазки, которые мне откровенно улыбались, не богини. Там, на скалах, они на мгновение показались мне таковыми, но не сейчас. Богини не смотрят льстиво.
Полногрудая, длинноногая Ирка тоже сидела у костра - и поглядывала на меня задумчиво. С чего-то она решила, что безумный прыжок был предназначен для нее исключительно - и теперь соображала, как это конвертировать. Задрать нос - или как-то поддаться божественному обаянию? Мне, богу, ее колебания были видны как на ладони - и смешны. Чтоб задирать нос да кокетничать, не стоило б по ночным кроватям разбрасываться длинным телом! Доступность с недоступностью в одной девочке не сочетаются! Но она искренне пыталась совместить, убеждала саму себя, что один раз не считается, что невинна - ну, в духовном плане невинна, естественно. Мол, сердце-то никому пока что не отдала - значит, невинна! Смешно.
Смешно, да, но выглядела Ирка восхитительно. Юная, взволнованная, глаза горят - я чуть не поверил, что передо мной богиня. Пригляделся - нет, не она.
А у костра звучала прекрасная песня. Пела эта, как ее... такая востроносая, глазки близко посажены, зубы кривые, бородавка... ну, та самая, с которой так славно горланили по дороге в Красноярск. Вроде и давно крутится в поле зрения, а запомнить, как зовут, всё недосуг. Клубная фанатка. Сначала с песенниками тусовалась, когда те разбежались, к скалолазам подалась, потом вот в ролевики, даже мирок свой сваяла... и нигде себе парня найти не смогла. Слишком некрасивая. Еще пара лет, и она успокоится, родит от кого-нибудь ребенка, как говорится, для души - и осядет на дно. Однозначно не богиня.
Не богиня, да, но поет прекрасно! И не то чтобы голос какой-то выдающийся, вот что удивительно. Хороший голос, но слыхивал и получше, в королевской опере, например. А вот чувств таких, воплощенных в музыке, не встречал давно!
А девица пела, не сводя с меня сияющих глаз. И все понимали, что для меня исключительно поет, кое-кого даже тянуло отвернуться смущенно. Но как отвернешься от песни?

- Я ушла гулять по городу,
Слушать ветер и безветрие,
Тихий дождик пусть размоет
И сотрет мои следы.
Не ищи меня, пожалуйста,
Потому что больше нет меня,
Я ушла в вечерний город,
В царство грез и темноты...

Хорошие, конечно, у меня приятели - но не боги, совсем не боги! Как можно не услышать, не понять, о чем поет некрасивая девица?! Но я - бог, мне-то понятно, что девица прямо сейчас прощается со всеми. Уходит в царство грез и темноты. На мгновение я даже стал ею - и поразился. Какой свет в душе! Какое мудрое спокойствие, какая улыбка лукавая и печальная! Закроешь глаза - настоящая богиня! Откроешь - нет ее.... Великая тайна - свободная душа человека! Вот уж не думал, что приход смерти можно встречать так. Так мудро, спокойно, гордо.
А девица пела с затаенной улыбкой, и чувства дрожали и сияли в голосе:

- Если скажут, что погибла я,
Если где-нибудь услышишь вдруг,
Что заснула, не проснулась я -
Не печалься и не верь!
Не заснула я, любимый мой!
Я ушла гулять по городу,
Просто вышла и бесшумно
За собой закрыла дверь...

Ну вот слово и сказано. Всё же она решилась и призналась мне в любви, прямо при всех. И мысленно я согласился: да, сейчас можно. Сейчас ей некого стесняться, и можно не бояться насмешливого ответа.
Потому что ответ ей уже не нужен.
Пухлогубая красавица Ирка ревниво глянула на нее и стала быстренько соображать, как осадить на место осмелевшую замухрышку - но девица встала, улыбнулась отстраненно и пошла по тропинке на ту самую скалу, с которой совсем недавно совершил безумный полет некий юный бог. Все смотрели ей вслед. Фигуры у нее никакой не было: коротконогая, толстозадая - но как гордо она шла! Глаз не оторвать. Все и не отрывали, не понимая, что сейчас видят. А видели они последние шаги человека по земле.
Маленькая фигурка раскинула руки и полетела. И на какое-то мгновение всем показалось, что она сможет, что превзойдет отмеренное ей природой! И она почти смогла! Крайний клык рванулся ей навстречу и легко коснулся. Совсем легко. Всё.
Мы не нашли ее, конечно. Пусть этот мир - мой кошмарный сон, но я всё-таки бог, и в моих силах было сделать прекрасной хотя бы ее смерть, если уж не было возможности сделать прекрасной ее жизнь. Да и рукотворное море - глубокое. В многометровых залежах топляка и не такие тайны спрятаны.
Так что в результате все вернулись к костру, только наш невзрачный поэт упрямо ушел куда-то по берегу спасать. Его пытались отговорить, но в поэтической душе не укладывалось, как это можно сидеть у костра, когда погиб человек, и он ушел в темноту. И пусть идет, всегда был чужеродным в компании.
Понятно, что в эту ночь мы почти не говорили. А если и заговаривали, то лишь об одном. Смерть - притягательная тема для тех, кто ее не избегнет! Мне-то, понятное дело, было неинтересно. Я даже подумывал удалиться - но под утро вдруг прорвало обычно очень расчетливого Кобу. Все решили - оттого, что напился. Но я-то знал, что он напился для того, чтоб наконец высказаться. Коба - хитрый! Пьяный может нести любую гнусь, а потом отказаться с невинным видом - мол, пьян был, не помню.
- Ну и правильно сделала! - заявил он безмятежно. - Не с ее данными замахиваться на великое. Чего могла, достигла! Ничего не достигла - ну, а чего она хотела? Ни ума, ни рожицы, ни фигурки. И с каждым годом - хуже, хуже... Зачем таким жить? Разве что пела неплохо? Так целуют не песни, а губы - а губ у неё и не видно... Да и пела чужое! Не богиня, в общем!
Я ожидал, что его разорвут. Он же в лицо каждому плюнул! Сидящие у костра - все не боги по большому счету, например, по сравнению с ним, и они это подсознательно очень хорошо понимали! И пошел интересный разговор, давно бы так! Ай да Коба, ай да доктор технических наук! Молодец!
Все ярились, потому что сам Коба кое-чего в жизни достиг, и стремительно пер вперед, в отличие от прочих. И очередной мирок сваял на загляденье, того и гляди получит главный приз! По сравнению с ним прочие не смотрелись - и как же их это уело! Ор поднялся до неба - а я сидел и наслаждался. Эх, хорошо!
Воплей было много, но я быстро свел их в группы мнений. То же самое сделал и Коба - доктор наук всё же.
- Возразить позволите? - осведомился он с гадкой улыбочкой. - Или криком забьете?
Конечно, его хотели забить криком - но кто признается? Это же не-ин-тел-ли-гент-но! И хитрый Коба заполучил возможность говорить.
- Группирую возражения! - заявил он совершенно трезвым и злым голосом. - О мертвых нельзя говорить плохое - ето раз! Раз, так или нет? Ага, молчим. Тогда продолжаем. Смысл жизни неизвестен, и останется таковым по определению, и нефиг спорить о всякой фигне, давайте просто жить, а не со скал прыгать - ето два! И три - каждый человек уникален по-своему, у каждого есть свои таланты! Вот и все ваши возражения.
Его снова попробовали забить криком - с тем же успехом. Коба на своей работе в интригах закалился как сталь!
- Отвечаю на раз! - сказал он, заткнув всех. - Культ предков не практикую, про мертвых говорю, чего хочу, без опаски! А про незнакомых мертвых и вы не стесняетесь злословить, так-то вот! Про любого могу напомнить!
Он действительно мог, все же доктор наук, память тренированная, и в интригах закалился как сталь, на каждого компромат набрал на всякий случай. Так что все притихли и задумались: а стоило ли накидываться на такого опасного человека? Коба - он умный, он такую грязь может накопать, не зря в доктора наук пробился!
- Отвечаю на три? - меж тем улыбнулся Коба. - Нет, не уникальны люди, да еще и по-своему! Есть лидеры - и есть все остальные, вот так-то. И всем остальным в жизни ничего не светит! Не верится - вокруг поглядите!
И Коба нагло уставился на меня. И все остальные непроизвольно уставились. Наверно, вспомнили, что я сюда на собственном катере прибыл, тогда как они - пешочком.
- И последнее: "давайте просто жить" не пройдет! Что ж вы не просто живете, а вверх лезете, да по головам, а? Чего тогда пыжитесь и подпрыгиваете, а? Здесь-то чего делаете? Миры ваяете, тужитесь Бога обогнать, главный приз получить?
- А сам? - бросил один из скалолазов. - Ну и прыгнул бы со скалы, такой умный.
- А мне и на этом свете хорошо! - пьяно усмехнулся Коба. - Я на божественное не замахиваюсь, я свой предел четко знаю. Это Бог у нас супермен. Девки из-за него на камни прыгают, он и не замечает. Он у нас высоко летает. Мы у него там... под подметками.
Я невольно восхитился. Как вывернул доктор наук! Это я, получается, виноват, потому что превосхожу всех?!
Я почувствовал на себе множество неприязненных взглядов. Понятно. Всё, что пьяный Коба сказал, они быстренько приписали моим мыслям. И не возразишь ведь! Я действительно превосхожу всех. Я один здесь бог! И расчетливый Коба изловчился использовать в свою пользу мое преимущество! Сделал так, что я в одиночку - по одну сторону, а все остальные - по другую и вместе. Вот интриган! А когда меня изгонят, он один останется в компании бог?!
Что ж, свобода воли людей в очередной раз меня поразила. Эх, до чего интересно жить!
- Значит, не замахиваешься на божественное? - не удерживаюсь и бросаю на прощание Кобе. - Чуешь разрушительный потенциал честолюбия? Умница. А что ж тогда новый мир героями населил? Они в пламени желаний мир тебе и кокнут. Попомни мое слово, умник.
Глаза у Кобы остекленели. Понял, что напросился, что кокну его мир! А не строй козни! И думай, прежде чем великими героями мир наполнять! Жить там, конечно, интересно - но недолго!
Мотор катера заурчал призывно. Я обвел разочарованным взглядом девиц и остановился в неуверенности. Может, нет в этом мире никакой богини, и зря ищу? Такие, как Коба, четко знают свой предел и на божественное не замахиваются, только на материальное, мне такие не интересны. А кто замахивается, как дурнушка-певица, тот бьется о скалы, потому что для полета нужны божественные силы, а нету, от природы не дано... Да где же ты, моя богиня?
В задумчивости возвращаюсь не в божественную квартиру, а в свой мир, на залитую кровью заставу.


Студиозусы, черепухи, тайфун... и смерть



Белый песок, зарослей влажный плен.
Солнечный лик, блеск прозрачных лагун...
А вдалеке черной стеной -
Тайфун!

Вот так черепухи представляют себе мироздание! Рай… и смерть рядом. Просто, но как поэтично!
Впрочем, черепух уже не было. Пограничники без смущения очистили трупы от стрел и поскидывали в воду. Там они и плавали брюхами кверху - те, у кого не вырезали воздушный ранец, разумеется.
И туда же, в кровавую темную воду, пошли одна за другой пятерки боевых пловцов. Отправились вырезать селение местных черепух, вплоть до последнего маленького черепушки. Я не вмешивался: местные черепухи заслужили карателей! Заключили договор с сухопутными - будьте верны ему, порази вас господь, то есть я!
Пограничники, распаленные боем, рыскали по казармам, искали, кого бы еще убить - или хотя бы поглумиться. И группа аристократок-студиозок показалась им для этого дела вполне подходящим
объектом! Потому что – не их ли родню они только что гоняли в городе?!
Когда в казарму вломились пограничники, я уж понадеялся, что всё, квесту конец. Вот сейчас студиозок - да и студиозусов, чего уж там! - измочалят до непотребства и спустят вослед черепухам. Пограничники могли, еще как могли! Не случайно так легко поддались приказу идти на столицу!
И уже засияли теплым светом окна университета сквозь густую листву каштанов.
К сожалению, пограничников вломилось мало, и смогли они зацепить только парочку студиозок, да и те сразу вырвались. И рванулись в результате мои подопечные к двери. Дуры, куда рванулись? Ко всем остальным пограничникам?!
Я вышел следом и неохотно признал, что не такие уж они дуры и дураки. Весь курс полным составом толпился на пристяжном плоту, и студиозусы дрожащими руками сбрасывали причальные канаты. Это им вряд ли помогло бы, морским пограничникам вода не помеха. Но бойцы отвлеклись на соратников: из глубины всплыл боевой пловец, и рядом с ним - бледное запрокинутое лицо. Пограничники бросились вытаскивать раненого на помост. Из интереса побыл обоими - и тихо подивился. Войсковой священник, поднявший раненого, сам непонятно как оставался живым! На одной воле поднялся. На воле - и непоколебимом упорстве. Какие все же герои вырастают на помойках! Как я велик!
Раненого подняли на настил. Священник тяжело подтянулся сам. Но из воды высунулась острога и ударила его в спину. Пловец дрогнул, закатил глаза и скользнул во тьму. Так просто: один удар, и нет героя. Всего лишь эпизод кровавой подводной трагедии.
И тут случилось то, чего даже я не ожидал: черепухи взорвали шлюзы! Ну, свобода воли, творят что хотят! Поняли, что башни не захватить, и отправили смертников. Смертников, кстати, среди черепух хватало: и нищеты полно, которой терять нечего, и ненависть к благополучным сухопутным слепит рассудок до потери чувства самосохранения.
Для пограничников взрыв тоже оказался полной неожиданностью. Не было раньше у черепух подводной взрывчатки! Своей - не было. Ее и сейчас нет. Но можно купить, разве не так? При определенной морали купить и продать можно всё, дали бы цену! По крайней мере, так рассуждали папочки моих студиозусов. Вот я их. Впрочем, на них хватило бунтующей толпы.
Так вот, для пограничников взрыв оказался неожиданностью. А для студиозусов - катастрофой. Темные воды качнулись - и устремились с ревом в пролом, вырывая куски дамбы, расширяя проход! И плот поплыл, как ему и положено, по течению! Поплыл в море!
Ах какой вой поднялся на плоту! Студиозки - да и студиозусы, чего уж там! - страстно пожелали остаться с пограничниками в любом качестве! А – поздно, причальные канаты сброшены.
Но пока что моим бандитам везло. И плот на проходе сквозь дамбу не перевернулся, и черепухи на мелководье не вырезали пассажиров - потому что все лихие черепухи плавали кверху пузом, а кто жив остался, за теми гонялись озверевшие подводники. А потом плот подхватило течением да как понесло! Понесло со скоростью приличного скакуна! Может, студиозусы не были в теме, но я-то знал, какой мощный поток закручивается вдоль берегов. Сам конструировал! Мне это течение комфортные условия для жизни половине континента обеспечило!
Вот тут мы и увидели мир глазами поэтичных черепух: белая полоска пляжей вдали и стена изумрудных зарослей вдоль всего побережья. Благодаря черепухам побережье сохранило вполне первозданный вид. Для того две расы и задумывались - для экологического взаимоконтроля. Да вот только мир их не берет!
Студиозусы метались по плоту, благо размер вполне позволял, не решаясь что-нибудь сделать. Плот удалялся в море, и полоска земли быстро уменьшалась. А необъятность моря и бездонность глубин пугали неподготовленных до колик в животе.
Студиозусы так и не решились хоть что-то сделать. Да они ничего и не могли по большому счету. Бог я или нет, в конце концов? Ну, поплыли бы к берегу. А течение на что? Унесло бы в открытое море, только отдельно от плота.
А потом из глубины вынырнул черепух и вальяжно облокотился на плот. И установилась тишина, наполненная ужасом.
- Вон та, иди до меня! - приказал черепух, наслаждаясь властью.
И "вон та" пошла, как загипнотизированная! И не посмотрела, что приказывает ей какой-то чахлый недоросток, у которого даже оружия в руках нет!
- Куда?! - рявкнул покорной девице один из братцев.
Подхватил стойку от разобранного шатра и опустил ее на голову наглецу, только черепок хрустнул. И я тихо порадовался, что не успел побыть черепухой. Дважды за день прочувствовать, как тебе проламывают голову, для бога вроде и не смертельно - но неприятно, аж жуть!
В томительном молчании все ждали, что из воды поднимутся страшные твердокожие фигуры с острогами в руках.
- Он один был! - наконец выдохнул Рыжий.
- Вряд ли! - не к месту заумничал студиозус, тот, который пресмыкался перед Искрой. - На что он рассчитывал в одиночку? Нас же много!
- А толку, что много? - сплюнул в воду Рыжий. - Уроды вислогубые! Видал, как она пошла? Сказал бы ей на кол сесть - села бы при всех! И ты бы сел, урод!
И я мысленно с ним согласился. Все-таки братцы-близнецы не за просто так были лидерами, их никаким приказом с места не сдвинуть, в отличие от подлиз и угодников. Правда, они таких в окружении и привечали, чтоб душеньки свои властолюбивые потешить. Вот тебе и тридцать девятый парадокс Мудрилы Святого: лидеры обществу необходимы, властолюбцы прямо до наоборот, но оба качества совмещаются в одних и тех же личностях, и как их располовинить без членовредительства, даже богу не очень понятно!
- Нам всё равно конец, если военная флотилия не подберет! - озабоченно заметила Искра. - Съедим припасы и помрем.
Братцы переглянулись и распорядились обыскать плот. Все бросились проверять, есть ли на плоту съестное. Неучи, им бы лучше проверить, есть ли питье.
Припасов не нашлось, естественно. Кто же оставляет на плоту съестное? Оно денег стоит! А про воду никто не подумал. Мол, вон ее сколько вокруг плота. Да только она горько-соленая. Ну, скоро это дойдет до всех - как только пить захочется. Ох и повоют!
- Конец! - спокойно заключила Искра. - Так ведь, Надин?
Надин не ответила - ей было плохо. Полсуток как беременная, а уже токсикоз! А может, морская болезнь, я даже проверять не стал, потому что какая разница? Внешние симптомы одинаково неприглядны. Я просто ответил за нее.
- Еще не конец, - сообщил я в пространство. - Конец - он вон там, на горизонте. И приближается.
Все уставились на горизонт, не заметили ничего, кроме крохотной черной полоски на границе различения, и недоуменно развернулись за пояснениями. Надо же, вспомнили, что при них есть наставник!
- А это, ребятки, тайфун! - сообщил я, радостно улыбаясь. - Он так выглядит, когда далеко. Но скоро приблизится, не беспокойтесь!
Что ж, в сообразительности братцам-близнецам не откажешь. Они первые поняли, что на плоту есть противоштормовое укрытие - и нырнули туда. Лидеры, хоть и властолюбцы! То есть, потому и лидеры, что властолюбцы.
В укрытии всем места не нашлось. Понятно, что братья для Искры зарезервировали место, а вот остальные устроили состязание на выбывание. И, естественно, воздыхатель Искры остался снаружи на верную смерть, потому что стеснялся и деликатничал, в то время как остальные яростно пропихивались внутрь. И еще осталась Надин. Это она от большого ума. Поняла бездушная дрянь, куда несет их плот, и решила использовать единственный шанс на спасение. Нашла подходящее плавательное средство, прикрепилась к нему как могла и стала ждать.
Я даже позавидовал ее хладнокровию. Она же не знала, что спасется. Знал я. Сама Надин не заслуживала везения, но ее нерожденная малышка - иное дело.
А потом налетел тайфун. Нет, не так. Не налетел. Он упал на плот стеной черной воды, и плот ушел в соленую пучину. И поднимался очень долго. А когда поднялся, разница оказалась не очень ощутимой, потому что вокруг всё равно воды было больше, чем воздуха. И рев, какой оглушающий рев! А потом плот снова ушел в пучину, и снова поднимался мучительно медленно. И еще раз, и еще... Ну, я-то бог, мне по фигу. Да и привязался я заранее к мачте, так что мог вдохнуть воздуха, как только плот выныривал. А вот натрамбовавшиеся в противоштормовое укрытие бились в слепой панике! И задыхались, задыхались...
Так что как исчез слабовольный воздыхатель Искры, никто не
заметил. Только я знал, что он встретил смерть достойно, и последней его мыслью было: "Ну вот и всё, конец". Всё же удачная у меня была находка, эта свободная воля людей! Сказал бы, что божественное озарение, но не подходит, потому что я и есть бог. Этот воздыхатель, жалкая и ничтожная личность, орать должен был перед смертью и трястись от ужаса - или хотя бы к мачте привязываться, вот как я - а он до последнего мгновения пытался плотней закрыть противоштормовое укрытие со своей ненаглядной шлюхой! Я все время был рядом, а в последние моменты так и вовсе им - и вновь поразился ясному и твердому спокойствию человека перед лицом смерти. Все же великая сила эта любовь. Завидно до слез.
Эх, меня бы кто так любил, как он Искру! Но - нет богинь, и Искра не богиня.
Студиозуса не просто смыло, а еще разбило о плот так, что костей целых не осталось, и то, что осталось, в данный момент опускалось в глубины далеко под нами. А он ведь не только Искре, он всему курсу жизнь спас тем, что в последнюю минуту своей никчемной жизни накрепко закрыл вход в противоштормовое укрытие снаружи. Потому что если б выскочили студиозусы в панике - никто б не удержался на стоящем на ребре плоту! А так только наглотались соленой воды до рвоты да чуть с ума не сошли от ужаса. А кое-кто и сошел.
Но всё же какой я добрый! Даже не стал сообщать, что пережить тайфун - не самое страшное. Тайфун - он налетел, и вот нет его, и живи дальше спокойно, кто уцелел. Иное дело шторм. Он может и неделями швырять плот как щепку. А за неделю там все сначала с ума сойдут, а потом перемрут от жажды. Что самое противное - не разом. И кому-то не повезет несколько суток кататься по противоштормовому укрытию вперемешку с трупами. Но они заслужили.
Надин унесло и где-то далеко выбросило на обитаемый берег. Потом шторм утих, течение медленно развернуло плот и потащило. Я вынужден был признать, что везучие оказались злодеи. И тайфун их не взял. Но от божьей кары не уйти все равно! Там, куда несет их течение, есть неизвестный континент. Я всех злодеев туда сплавляю. Они доплывут живыми - и там их встретят, и отнесутся к ним так, как они сами относятся к людям. Это - справедливо.
Меня же гибель воздыхателя Искры натолкнула на печальные размышления. Как-то странно устроено мироздание. Люди, ничтожные существа, живут во всю полноту чувств, любят как умеют, умирают, когда приходится - а я, бог, оказался как бы обделенным. Ни умереть - но это-то ладно - ни чтоб полюбил кто. Нет, поклонения и обожания сколько угодно в храмах - но там любят, не понимая, кого именно любят, не осознавая моего величия полностью. А я хочу, чтоб меня понимали. Вот как люди друг друга.
Задумчивый возвращаюсь в университет.


Прага, старый дом - и бог в раздумьях



Я в старом доме; за окном
Лежит кольцом широким Прага;
И сумерки походкой мага
Обходят улицы кругом.



Кстати о магах. Они в моем мире имеют место быть, что есть
печально. И не то чтобы я их создавал - сами, паразиты, наплодились! Тут вот какое дело: я бог, мир мой, и как-то мне надо иметь возможность на бытие воздействовать. То есть - в мире существуют определенные ниточки и тропки божественного предназначения, которыми я миром управляю при необходимости. А люди - хитрые, подлые и догадливые существа, сроду не подумаешь, что богоподобные! Короче, регулярно охочие до всемогущества умники мои тропки-нитки обнаруживают - и ну дергать! Я им отрываю головы. Проходит время - опять за нитки дергают! Снова, значит, наплодились, снова отлавливать. Не очень приятная обязанность, но я этот мир создавал с любовью и не позволю всяким честолюбцам его кокнуть - ни Кобе, ни тем более магам.
У меня на магов и ловушка есть. Называется - университетская библиотека. Древнее здание резного камня в тени университетского парка, а в нем - все книги мира. И по магии тоже. И каждый маг, едва молоко с губ утрет, обязательно туда лезет. Всевластия алчут, гады! А всеответственности не хотите? Тем, кто полезет, рекомендую обратить внимание на то, что в холле библиотеки стоит действующая модель головоотрывалки. Я ей регулярно пользуюсь.
Я – в том числе и библиотекарь. Пожилой крепкий мужчина (маги при задержании на удивление злобно отбиваются), проницательный взгляд серых глаз (чтоб властолюбцев из толп молодежи вычленять) и прекрасное знание своего предмета. Последнее, конечно, не обязательно. Но люблю я книги! Люблю запах книжной пыли, голос веков со страниц древних фолиантов, яркость и гениальность книжных миниатюр. Люблю помогать студиозусам в их поисках знаний. И студиозкам тоже. Люблю дразнить и подзуживать свою юную помощницу. Я вообще люблю жизнь! И в этом - мое отличие от магов. Они-то не думают, что могут уничтожить мир своими изысканиями.
Вот, еще один лезет! Думает, если ночь, его никто не заметит. Он, умник, лампу прикрыл и уверен, что этого достаточно для режима невидимости. Только моя комната - соседняя с особым хранилищем, и в тайные глазки хорошо видно, как качается тень злодея. И слышно, как он сопит и возбужденно шебуршится в древних фолиантах.
Я выхожу из комнаты, хватаю его и тащу в холл. Злодей пробует отбиваться, и успешно. Откуда в ученых людях тяга к боевым искусствам, не понимаю! Пока его дотащил, он успел пару раз бросить меня через плечо, выдать сокрушительную серию по челюсти, заломать руку и даже плюнуть мне в лицо выбитым зубом - последнее, как я понимаю, в бессильной злобе. Пришлось вломить ему под дых, чтоб привязать к головоотрывалке. Ох и намучился я! Знаете, как трудно привязывать человека, когда он корчится и складывается пополам?
- Ну? - ласково спрашиваю, когда он очухался и перестал хрипеть.
- Убью! - обещает ученый муж.
Я мельком смотрю, в чем он там рылся - и свирепею. Очередной гад на портал прицелился! Вот на что им порталы? Лошадей-кораблей недостаточно? А ногами пользоваться не пробовал?!
- Куда нацелиться изволили? - рычу я, пиная его по коленкам. -
Какое поганое место настолько для вас ценно, что готовы ради него разорвать ткань моего, между прочим, мироздания, а?
Маг орет и дергается. Неприятно ему, видите ли!
- Межпространственные переходы - качественный скачок в развитии науки! - вопит он. - Овладение ими откроет небывалые горизонты! Торговля начнет развиваться убыстряющимися темпами, а с ней и производство! Человечество шагнет... больно же!
- Вот и шагай! - приговариваю я. - Только ножками шагай, умник! На ходу знаешь, как здорово думается? Вот и думай! Думай сначала, как нейтрализовать полторы тысячи негативных последствий открытия портала! Еще думай, есть ли за тридевять морей что-то, достойное такой цены! А уж потом лезь к тайнам мироздания! Но прежде скажи - чем тебя кареты не устраивают?
Но он не говорит. Понятно, кто же признается, что жаждет всевластия над природой? Чтоб пальцем шевельнуть - и уже там, к примеру. Зачем?! Не понимаю смертных. Завела их свобода воли непонятно куда!
- Прогресс не остановить! - упрямо орет маг.
- Да ну? - не верю я.
И берусь за ворот головоотрывалки. Глаза мага в ужасе расширяются. Умный, гад, сразу осознал назначение механизма! Как попал, так и осознал! А что же раньше проходил мимо с насмешками? Мол, к чему зубоврачебное кресло в библиотеке?
- Я предупреждал, что за магию голову оторву? - рычу я, вращая ворот. - Предупреждал! Вот и оторву! Я бог, я шутить не умею - всё мироздание на мне! Что таращишься? Не нравится? А не ломай мироздание!
Как он орал! Как глаза выпучивал! Как краснел и синел! Прогресс не остановить, говоришь? Ну-ну.
Здание библиотеки потому и стоит в глубине парка, чтоб вопли не доносились, не пугали. Но они всё равно доносятся и пугают. А и ладно. Некий ореол тайны библиотеке не повредит.
Голова с треском оторвалась. Только я уже остыл, и гнев прошел. Неохотно возвращаю голову на место.
- Понял, умник? - устало спрашиваю. - Только сунься еще в спецхран! Хуже будет!
Маг, освобожденный от ремней, в шоке молчит. А может, просто не понимает, как еще хуже может быть. Даю ему пинка и ору в спину:
- Чтоб с утра пришел, кровь свою с кресла вытер! Алхимик недоделанный!
И ухожу умиротворенным в свою комнату - отдохнуть от праведных
трудов. После кровушки так приятно выпить свежего кофе.
Пристраиваюсь с парящей чашкой в окне. Благодать! За окном - теплые сумерки. Еле слышно шумит старый университетский парк. В окнах университета кое-где свет - умные студиозусы корпят в лабораториях над загадками природы. Самые умные студиозусы, понятно, не там, а на университетской площади да по окрестным улочкам благословенной Праги. Во-первых, там и света побольше, и веселья. Во-вторых и главных - там студиозки гуляют и юные горожанки. После бунта, после зрелища зарезанного и выброшенного на главную площадь кабинета министров в полном составе жизнь кажется неописуемо сладкой, и ночь шумит веселыми голосами. Гуляют студиозусы, влюбляются. Конечно, им легко, под их требования любая юница подойдет. Фигурка стройненькая, личико симпатичное, характером смешливая - готово, студиозусы за такой толпами. А стоит подпить, так за любой юницей толпами. Но я бог, меня любая не устраивает.
В соседнем окне появляется бледное лицо. Моя юная помощница Васка. Забавное существо! Когда она пришла работать в библиотеку, я сразу предложил ей соседнюю со своей комнату. Мол, так безопасней, и вообще. Она сказала "нет" раньше, чем я договорил! И чуть не убежала. В результате поселилась через стену от меня, но пройти туда можно только через читальные залы, совсем с другого входа. Страшно неудобно, да и просто страшно. Она запирается на ночь на три засова. Хе, зато чувствует независимость от мужчин! Это в ее жизни главное - независимость от мужчин. Как этот принцип уживается в ней с природной чувственностью, импульсивностью и влюбчивостью? А никак. Живет и мучается. Вот и сейчас: ведь подозревает, что я мужчина, но в окне проявляется всё равно! Ночью. В смелой рубашке, открывающей изящную шею и ниже. В юбке с ложными карманами. Это такая мода у молодежи пошла, ложные карманы. То есть прорези есть, и широкие - а карманов нет! Очень удобно обниматься, и не только. Просто раздолье для шаловливых ручек. Вот стоит деушка, вроде даже одетая, а сунь руку в прорезь, и найдешь там тело.
Она отмечает мой взгляд и смущенно краснеет. Как будто нет у нее других юбок, и приходится в этой. Ага, сразу поверил.
- Деушка за стеклом! - приветствую я ее.
Она независимо кивает. Это наша постоянная игра: я ее дразню и провоцирую, она отстраняется, дичится и шарахается.
- Кричали недавно, - бормочет она.
Все же испугал ее гад безголовый. Ну я ему.
- В парке, - беспечно объясняю я. - У вас такие юбки, и раздевать не надо! Вот мужчины и возбуждаются.
Помощница смущенно ерзает. Грубость жизни ее не устраивает категорически. Но юбку с прорезями носит. Говорит, это для красоты. Для обычной, асексуальной якобы красоты. Как будто такая бывает! Я этот мир создавал, чтоб в нем плодились, а не просто пялились в эстетическом экстазе! Феминистка, как сказали бы в моем кошмарном сне.
И ведь есть к ней мужское внимание, как не быть, юница же. Быстрая, гибкая, энергичная - загляденье! Но вот пришел к ней недавно студиозус - Васка его засадила фолианты классифицировать на целый день! А сама носилась мимо стремительной тенью, страшно занятая. Вьюнош из-за нее лекции пропустил - мои, между прочим! - настрадался, и что получил? Промельк обнаженного бедра в прорези юбки, и только! Не богиня, однозначно. Богини не бывают спесивыми.
- Как это пошло, как примитивно! - с отвращением бормочет она. - Где нити чувств, узоры смыслов, где обожание с восторгом?
- Сонеты Мудрилы Первосвятого? - поднимаю я бровь. - Монаха цитируешь? Это хорошо - только он о мечте писал. Для несбыточной мечты узоры чувств и нити смыслов - самое то. А для плотской любви потребна плоть!
- Я не продажная девка! - громко возмущается она. - У меня, кроме тела, замечательная личность имеется! Почему всем мое тело нужно, а не личность?
И исчезает из окна. Я невольно прослушиваю всю непростую гамму ее чувств. Ох и напутано там! И не задумывается даже, кем будет мужчина, которому личность нужна, а женское тело совсем нет.
Я испытываю досаду. Как же так? Деушка тянется к любви, тайно о ней мечтает, вон и юбку подходящую надела для встречи в парке - так, на всякий случай. Деушка даже сонеты Мудрилы Первосвятого цитирует! Но... на меня ноль внимания. На меня, на бога самого! Может, она стесняется проявить чувства? Самому прийти в гости? Комнаты рядом...
Технически это несложно, даже божественные возможности не потребуются, простых мужских более чем достаточно. Второй этаж, окна открыты, карниз в наличии. И не более чем через девять месяцев превратится она в настоящую женщину, и сбудутся все ее мечты!
Высовывается тонкая рука и поспешно захлопывает окно. Ух ты! А я считал, телепатии в моем мире нет.
Деушка давно уснула, а я все стою в окне и думаю о ней. У Васки упрямый подбородок, тонкое удлиненное лицо. Глаза оттого близко посаженные, но очень живые, и когда смотрит весело и настырно, подавшись вперед, кажется, что стоишь под прицелом двустволки - есть в моем кошмарном сне такое оружие... И ножки у нее прелестные и очень шустрые. Понятно, на них все обращают внимание. Понятно, она их прячет под длинной юбкой. С ложными карманами, хе-хе. Скромница. А вот грудь у нее еле заметная, подростковая... и на меня ноль внимания. Как будто я не мужчина. А я больше, чем мужчина, я бог!
С досады решаю устроить небольшую бифуркацию - для отмщения и с целью помочь некой прекрасной личности осознать ценность себя как собственно личности. Всего лишь небольшое смещение в гормональном развитии - для Васки, кстати, вполне естественное, я тут ни при чем! - и она отдалится от ненавидимого ей женского статуса. Побудь мужчиной, Васка, прочувствуй все прелести существа, которое никто не мечтает затащить под кустик, в постель, на сырую траву или просто прижать к стенке! Пообщайся, проверь, как именно ценят тебя как личность!
И имя менять не надо. Васка - она и мужчиной Васка.


Вале - благодатный край. Простая сельская жизнь, но любовь и смерть наличествуют, как же без них. Пока студиозусы в море, я в том числе там.



Память полна
Милой народной песней,
Только грустней и чудесней
сердцу она.
Если поет
Рано в поле девчонка,
Песня звучит мне так звонко
Ночь напролет!

Холмы и долины, и невысокие горы у горизонта - цветущий благодатный край. Говорят, именно здесь Мудрила Первосвятой написал эти строки - и правильно говорят, подтверждаю, я рядом стоял. Неравнодушен был старый монах к звонкоголосым девчонкам, и не скрывал своей любви к юности. Одни его сонеты чего стоят.
Я морщусь: с недавних пор упоминание о любви меня задевает. Я могу, конечно, узнать почему - я бог, могу все. Могу, но не хочу. Еще не хватало разоблачать тайные струны собственной души.
А край действительно хорош, прав старый поэт. Зеленые поля и дорога. Так бы и шагал по ней бесконечно, вдыхал с наслаждением напоенный ароматами воздух, ловил щекой теплое дуновение ветерка... и я шагаю. Иду не спеша через поля и сады туда, куда ведет дорога, прохожу через чистенькие деревеньки, где под окошками клумбы, а на скамейках у затейливо крашенных калиток любопытные старики. Миную маленькую водяную мельницу, обхожу детвору, ныряющую с запруды в прохладные воды мельничного пруда... Вокруг - необъятные пространства, над головой - бледно-голубое, без единого облачка небо, и летит над полями звонкая песня девчонки. И сама девчонка - вот она, шагает веселая босиком, цветастая юбка качается шаловливо на ветру, вышитая рубашка смело распахнута, пустая корзинка на смуглой руке. Красавица. Не зря Мудрила на них заглядывался и сонеты им посвящал.
Меня она не видит, так увлечена песней и девичьими мечтами. Я – в том числе бродячий священник, мужчина средних лет (священники юными не бывают), умные серые глаза (чтоб отличать нуждающихся в божьей помощи) и крепкие плечи. Последнее потому, что священники не только беседой могут утешить, но и пудовым кулаком, ежели возникнет необходимость. А необходимость возникает часто, потому что люди богоподобны и в упоении свободной волей откалывают всякие непотребства - не от большого ума, конечно. А что поделать, если свобода безгранична, а ум ущербен? Только заводить в мире институт бродячих священников, наделенных немалыми полномочиями. Ну, про божий суд даже в моем кошмарном сне слыхали.
Мой путь - туда, где стряслась беда. Бывает она и под синим небом Вале. Священники, а значит, и я тоже, в моем мире живут с народом, делят его беды и радости, а вовсе не так, как в моем кошмарном сне. И, пока студиозусы в море, я в том числе в Вале.
Но сначала - похороны.
Процессия повстречалась мне сразу за околицей. Шли за траурной телегой селяне, негромко и беззаботно переговаривались, даже легкие смешки летали. Я прислушался, чтоб понять причину странной легкомысленности в общем-то немолодых уже людей. И поморщился. Усопший был никчемным человеком и уважения в смерти не вызывал, потому селяне больше о своих делах болтали, чем думали о пределе жизни. А священника, должного провести церемонию в правильном настрое, почему-то не наблюдалось. Ах какая недоработка. Смерть - такой мощный повод задуматься о смысле жизни, что лучше не придумать. Потому каждую процессию обязан сопровождать священник - и внушать, направлять и подталкивать, не зря их готовят в столичном университете и обучают много чему. В том числе - стихосложению, да не простому, а мгновенному, импровизационному, и музыке на очень серьезном уровне. Священники - пастыри людские, потому к их подготовке особые требования, повыше, например, чем к обучению офицеров королевской гвардии. На том в немалой степени мир стоит. Ах какая недоработка.
Я присоединяюсь к развеселой толпе. Усопших в моем мире не хоронят в земле, еще чего. Земля для садов создана, не для мертвецких сборищ. Тела сжигают. Для того при каждом селе построены особой конструкции топки, и по добротным, мощеным каменными плитами дорогам к ним из копей подвозят превосходного качества уголь. Идти, получается, процессии не так уж далеко - но и не сказать, чтоб близко. Как раз столько, чтоб кое-что выслушать про усопшего - и задуматься о собственной жизни.
Низкий голос возник и охватил всех на последнем повороте к топкам. Местный священник все же пришел. У него оказался превосходный баритон. Еще б ему не быть превосходным, если голоса выпускникам университета ставят преподаватели королевской оперы.
- Он жил никчемным человеком! - сурово и жестко прозвучали первые слова приговора, и толпа разом замолчала.
Еще бы не замолчать! Человек смертен, и скоро, очень скоро еще кому-то отправиться на погребальной телеге по недлинному пути. А священник строго и прямо расскажет всем о делах и грехах отходящего в небытие. Страшно!
- Прах упадет на прах, и сдует ветром! - прогудело над притихшими селянами жуткое пророчество. - Как будто и не жил, и не был человеком! И все его дела травою порастут! Таков конечный божий суд!
- Ты-то не бог! - недовольно сказал кто-то, очевидно, родня усопшего. - Не возводи напраслину на достойного!
К сожалению, недовольный был прав: священник - не бог. Он - в гуще жизни народной, и беды, печали и заблуждения не обходят его стороной. И недовольная малоразумная паства - обычное дело. Священников и калечили по злобе иногда. Мало кому нравится, когда указывают на недостатки и толкают к исправлению. Что поделать, у людей свободная воля, живут неправедно во всю дурную силушку.
Я думал, священник пустит в ход тяжелый, действенный аргумент со всего размаху - священников и такому учат в университете. Но он обошелся малым. Глянул цепко, потом прояснился взором и тихо сказал:
- И двух лет не пройдет, остановится твое сердце. И предстанешь сам пред божьим судом.
Недовольный побледнел и заткнулся. Всем было известно в Вале, что священники наделены даром предвидения - малым, но безошибочным. Что забавно, я тут был не при делах: просто духовные практики тренируют чуткость человеческую, и уж углядеть смертельную болезнь любой священник способен.
Недовольного окружили дружки, зашептали опасливо и тихо, пробуя утешить - но тот стоял бледный до синевы и чуть дышал. Мне его не было жалко: а не пей спиртного сверх меры, не насилуй сердце припадками дури! Божий суд - он страшен!
Кстати, божий суд. Основа основ моего мира, ось, на которой вертится земля. Ради него я и иду к дальнему селению у подножия гор.
Из рассказов, может быть, складывается представление, что мой мир состоит из Праги с предместьями да устья Влтавы - но это ошибочно. Просто я люблю королевство, в котором живу, и упоминаю о нем чаще всего. Но другие государства и дальние страны в моем мире тоже есть, как не быть. А значит, есть и границы, охраняемые порубежными войсками. Вот из-за одного такого войска и случилась беда.
Королевские конные латники прослышали о пражском бунте и спешно двинулись на столицу, решив поучаствовать непонятно на чьей стороне. Ну, бунт как вспыхнул, так и потух, спалив за день зарвавшихся казнокрадов и продажных судей - а латники по-прежнему шли на столицу, потому что в движении у них не было связи ни с Королевским советом, ни с кабинетом министров. И около одного из горных сел им на свою беду попались две прелестные девочки: глаза в пол-лица, милые кучеряшки и неземное сияние от обеих... И кое-кто из латников не сдержал своей животной сущности. Девчушки отбивались отчаянно и потому не выжили. Командиры, сообразив, что натворили их подчиненные, быстро повели отряд дальше, оставив за спиной ошеломленных небывалым преступлением селян. Но ошеломление должно было продлиться недолго...
А я, если честно, и не знал, что остатки подгорного народа еще существуют. То есть знал, конечно, я бог, я знаю всё! Знал, но не обращал внимания, так правильней.
Подгорный народ - мое удачное, но неуместное творение. Когда-то, когда шла повальная мода на разумные расы, я тоже пытался заселить подземелья. И вроде идея была правильная: ну не климатит людям работать глубоко под землей, нужен кто-то специализированный. Нужен кто-то, легко переносящий духоту, темноту, выбросы подземных газов, ядовитую пыль, нечеловечески тяжелый труд... просто раздолье для фантазии! Творили кто во что горазд. Коба, например, как и большинство других, сделал упор на силу и малочувствительность. Получились гномы - злобные малочувствительные существа, которые тут же отправились завоевывать место под солнцем, потому что под солнцем даже гному лучше! Под солнцем еда водится! Зачем прозябать в шахтах, когда можно перебить людишек в предгорьях да и жить на просторе и свежем воздухе? Ох и покоцал я на этой ошибке миров, приятно вспомнить! Но сам, конечно, этой ошибки не совершил. Потому что мои гномы - не гномы, а люди! И мало того что люди, так еще и девы! Невероятно красивые, необычайно гибкие, глаза в пол-лица, самосвечение, гипнотическое очарование - не зря предгорные жители стали звать их девами-змеями. Дева-змея в женах считалась необычайной удачей. И передавались их особые качества по наследству только девочкам, что естественным образом объединяло подгорную и надгорную расы в один народ. Шикарная была идея. Только потом я обратил внимание, что площадь подземелий недостаточна для сколько-нибудь многочисленной популяции. Горы на моей планете - просто горы, вовсе не сыр, изъеденный мышами во всех направлениях, пещер в них не так уж и много. Можно было, конечно, пещеры создать тяжким трудом, но зачем? Приятней жить на поверхности. И постепенно интерес к подгорным девам у меня угас. А вот у горных жителей, получается, нет. Берегли горцы своих жен пуще любой драгоценности, гордились ими и славились ими среди окрестных народов. Подгорные девы не только первыми красавицами считались, но и непревзойденными искусницами, мастерицами по камню и глине. Обидеть деву-змею считалось тяжким преступлением, и не только у горцев так считалось.
А обидеть девочку - такого и вовсе не бывало.
Но латники этого не знали. Они считали, что отряд в полтысячи закованных в броню всадников выше законов и традиций. Ну или по крайней мере сильней. И командиры их считали так же, и вместо того чтоб отдать виновных на растерзание толпе, спокойно повели отряд по тракту дальше, на столицу.
Когда я пришел к месту преступления, там уже собралось множество людей из соседних сел, даже кочевые скотоводы подтянулись, оставив свои стада на младших юношей. Никто не разговаривал громко. Изломанных девочек уже унесли к топкам. И если б насильником оказался любой из селян, не жить бы ему. Но что сделает безоружный селянин отряду в полтысячи клинков? Пусть даже не один селянин, пусть даже все? Собравшиеся это понимали, и потому мужчины помалкивали. Мне даже стало любопытно: что они предпримут? Напишут жалобу королю? Вызовут столичных следователей? Обратятся за защитой к отцам церкви? Конечно, я мог узнать без затруднений - я бог, могу все. Но мне было любопытно, и я ждал, как все. И дождался.
- Я живу на этой земле, я здесь хозяин! - вдруг сказал кто-то угрюмо. - Не бывать произволу!
В страшной тишине он вывел на улицу коня, засунул в седельную суму большой топор, какие-то увядшие цветочки - и направился к выходу из села, к королевскому тракту. Вслед за латниками, один. Я пригляделся - обычный мужик, не герой, не воин, даже не жених погибшей. И - в одиночку на отряд профессиональных воинов, с плотницким топором в седельной сумке. Какое же удивительное качество - свободная воля людей! Каждый день умудряются меня поражать - меня, бога самого!
- Я живу на этой земле! - решительно сказал кто-то из скотоводов.
- ...не бывать произволу! - раздалось тихое со всех сторон.
И конный поток двинулся вослед латникам, от села к селу набирая силу. Я же, простой бродячий священник, занялся тем, чем должно, то есть организацией божьего суда. И никаких божественных способностей не потребовалось. Всего-то отправить прямым путем через горы группу удальцов, чтоб разобрали перед отрядом мост. Да переговорить с охраной моста, чтоб не препятствовали. Да посетить ближайший монастырь, послать сообщение о преступлении командованию пограничных войск. Да заглянуть в глаза войсковому священнику, не проследившему за паствой. Вот, собственно, и все хлопоты, остальное сделали людской гнев, горская сметка - и опасливость пограничного начальства. Они, когда услышали, что латники подняли против себя всех горцев, сразу решили не отправлять воякам подкрепление, наоборот, приказом сместили командира отряда с отданием под королевский суд, заочно вынесли смертный приговор насильникам с исполнением на месте и лишили всех латников воинской принадлежности.
Ну а горцы несколько суток устраивали на отряд камнепады и ночные нападения. Потом подошли военные строители, восстановили мост. И в соответствии с полученным приказом предложили латникам переходить по одному и безоружными. Отряд, допустивший насилие над собственным народом, государству был не нужен. Может, пограничное начальство и поберегло бы профессиональных воинов, мол, пошалили ребята, с кем не бывает - да только начальству не хотелось валяться с перерезанным горлом на брусчатке перед штабом. Божий суд - он страшен и справедлив.
Латники, оказавшиеся зажатыми в горах без запасов еды и воды, согласились. Остальное было уже просто и неинтересно. Военные дознаватели выявили насильников и сбросили живыми в пропасть. Туда же, не дождавшись королевского суда, улетел командир отряда. Кто его сбросил, не узнали - правда, не очень и старались. Горцы подобрали тела своих убитых - жестокую плату за мирную жизнь - и ушли. Селянин, первым вышедший против насильников, тоже вернулся на родину в траурной телеге. Я потом посмотрел подробнее: все же любовь. Не очень молодой, некрасивый, он любил одну из погибших страстно, нежно и, как ему казалось, безответно. А она, тайно - его. Они каждый день дарили друг другу белоснежки - цветы, каких полно в окрестных горах, представляете? Так наивно, мило и смешно. Последний ее букетик так и остался в седельной сумке, рядом с выщербленным топором.
О них еще сложат в горах песни.
А мне стало горько. А как же я? А мне? Чем я хуже? Ничем! Я лучше!
Видимо, в этом-то все дело. Я - лучше. Мне недостаточно простых взаимоотношений, мне божественную любовь бы. Да где она, моя богиня...
Да, а в монастыре я повстречался с Надин! Вернее, не в монастыре, рядом. Она стояла у переговорного окошка и упрашивала ученого монаха послать весть о ней в столицу, родителям. Надин кое-как, но все же училась в университете и потому знала, куда обращаться. Монастыри в моем мире были в основном научными центрами. А где еще проницать тайные законы природы, как не в тишине монастырских келий? Женщины не отвлекают, лаборатории превосходные - идеальные условия для научной работы. И монахи работали. Одним из их достижений была мгновенная связь, и Надин это знала.
- Дольний мир не нуждается в пустых разговорах, - с бесконечным терпением говорил в окошке монах. - Ступай с богом, несчастная. Люди в селениях и приютят, и накормят, и подвезут. Радость внезапной встречи будет родителям слаще и благотворней.
- Меня выбросило морем, - возразила бледными губами Надин. - Я заболеваю. Боюсь, не сохраню ребенка.
- Проходи, - сказал озабоченно монах. - Монастырские здраводеи о тебе позаботятся. У нас хорошие здраводеи.
- У нас лучше, - упрямо сказала Надин. - И я переживаю о семье. Отправьте весть, неужели это трудно? В столице был бунт, я волнуюсь за родителей и сестру, это может сказаться...
- За сестру не волнуешься, - заметил я, не сдержавшись. - Ты била ее все детство. Ты душила ее ночами. Колола иголками и стукала головой об стену. И все из-за того, что девочка была глупее тебя. Несчастная несколько раз сбегала от тебя из дома, а потом повредилась в рассудке от постоянных мучений. Родителям же не было дела до детских ссор, они деньги стяжали. Вот правда о семье Надин Неверующей.
- Она не понимала по-хорошему, тупица и воровка, - бесцветно сказала Надин.
Меня она, естественно, не узнала. Люди часто не узнают бога, даже когда он стоит перед ними.
- Хотя бы вызовите семейных здраводеев, - сказала Надин в отчаянии. - У нас лучшие в столице здраводеи!
- Уже нет, - бесстрастно обронил монах. - Если речь идет о семье Неверующих - уже нет. Проходи в монастырь, несчастная.
Я сначала не уловил намека, но потом вспомнил: бунт же. Кабинет министров зарезали в полном составе, а родители Надин как раз там и таскали из казны. Деушка покачнулась, когда осознала масштаб катастрофы. И такой она выглядела жалкой и беззащитной, что я подумал: а вдруг она? В смысле, вдруг она - та, кому я небезразличен? А что? Говорят же, что хорошие студентки часто увлекаются своими преподавателями. И правильно говорят, именно так и происходит. А Надин еще и в беду попала, остро нуждается в надежном плече и защите... а бог как раз самая лучшая защита! Заглянуть в деушку для бога - плевое дело...
Лучше б я в нее не заглядывал.
Огорченный, переношусь в свой кошмарный сон.



Интеллектуалы Томска, божественной красоты Ирка - и
снисходительный Бог



Томск начинается со станции Тайга,
С дороги, что уводит в никуда.



Собственно, этим всё о Томске и сказано. В моем кошмарном сне жизнь буйствует в столицах - и переносится по магистралям. Отойди от рельсов на километр - сонное царство. А Томск вовсе тупик. Во всех смыслах.
Томичи мне могут возразить: мол, и не тупик они вовсе, а если и тупик, то не абсолютный, проселочные дороги есть, и трелевочники.
(Для тех, кто не знает: трелевочник - это просека в глухомани, по которой тракторами таскают срубленные стволы. Месиво грязи по колено, мокрая трава по голову, идешь и утыкаешься в лесоповал, а дальше болото. Но для местных трелевочник - дорога, и это очень хорошо характеризует местных.)
Возразить можно, спорить нельзя. Томск - тупик жизни. Да, там университеты-институты. И собственный атомный городок спрятан в тайге. И, если честно, дороги в Томске не кончаются, куда-то еще ведут. А все равно тупик. Вот Одесса не тупик. Про одесситов на весь кошмарный сон слава разносится. Одесситы в столице, а слава все равно есть. А про томичей кто слышал, а? Так что - тупик. Но тужатся на интеллектуальный центр холодного края. А жизнь в это время мимо идет и южнее, стучит колесами по стыкам, громыхает сцепками - через станцию Тайга на столицу.
Они позвали меня на "круглый стол", обсудить проблемные моменты нашей игры. Как я мог не поехать - меня же обсуждать собрались! Взял с собой Ирку. В томском клубе - сплошь аспиранты да преподаватели институтов, и по логике следовало прихватить для соответствия Кобу, как-никак доктор очень технических наук. Но я взял Ирку, потому что есть логика и есть гормоны. И гормоны однозначно сильней!
А Ирка, оказывается, бывала в Томске раньше. Училась она там, да не доучилась. Судя по всему, воспоминания у нее остались не из приятных.
Всю дорогу лил дождь, слепящие потоки били в стекло, но мой мустанг пер уверенно и неукротимо. Мурлыкал климат-контроль, внутри машины было сухо и тихо, и Ирка сидела мило задумчивая, как будто даже робкая. Не капризничала, не требовала остановиться каждые сто километров, просто положила невесомую ладошку мне на локоть и затихла. И только перед Томском обронила, что студенческое бытие штука, конечно, веселая и беззаботная - но лишь до того момента, когда дойдет, что после учебы придется ехать неизвестно куда и устраивать жизнь с нуля и без всяких перспектив. Я мысленно согласился: какие перспективы у выпускника томских вузов, в самом-то деле? Никаких. Разве что уехать в Бийск работать преподавателем физики в малокомплектной школе? Так это не перспектива, это мощный стимул повеситься.
- Пришлось бросить все и вернуться в свой мир, - пробормотала Ирка и вздохнула. - Только лучше не стало. Дома все родное и любимое, но... одиночество. А одной тоскливо.
Совсем как у меня. Мне тоже мило и уютно в старой Праге - только одиноко. Где она бродит, моя богиня? Может, в Томске? В Томске
сильные студенческие традиции, в Томске кипение юных сердец - вполне может быть!
Но томичи оказались агрессивной и высокомерной стаей. Эрудированные, мгновенно соображающие, раскованные, щеголяющие безупречным вкусом, они переговаривались одним им понятными намеками и свысока поглядывали на приезжих. А против них только я да Ирка. И мы все равно побеждали! Там и одной Ирки хватило бы, если честно.
Она сидела в кресле как богиня, стройные ноги в узких брючках, высокая грудь под легкой рубашкой, на огромных глазах загадочная тень ресниц, овал лица безупречен, волосы каскадом спадают на плечи и ниже... ну и что, что против нее аспиранты? У аспирантов, чтоб вы знали, не менее масленые взгляды, чем у прочих, как бы даже не более. И пусть в компании томичей наблюдались изящные, опасные, как кобры, самовлюбленные девицы - Ирка побеждала все равно. Была в ней какая-то загадочная пластика и податливость. Казалось - как ни приложи к ней усилие, она тотчас прогнется послушно и легко. У всех руки так и чесались проверить. Но чтоб проверить, требовались ее внимание и благосклонность. И они старались всей компанией, привлекали ее внимание, завоевывали благосклонность.
- Мы не строим свои миры! - ораторствовал некто при бородке, блестя умными глазами на Ирку. - Мы изучаем фактический материал, структуру и правила игры, чтоб задать корректные краевые условия!
- У нас есть мир-победитель, - тихо оппонировала ему невзрачная девица. - Почему не использовать удачный опыт?
Я развеселился. Скопировать мой мир? А бога-то, бога где возьмете? Или хотя бы богиню? Нет бога - нет мира, таков порядок! Но умный при бородке отмел возражения студентки - разумные, между прочим, возражения, если учитывать безбожие кошмарного сна - одним снисходительным движением:
- Мир-победитель не достоин внимания. Это случайность и по большому счету конъюнктурщина. Пастораль всегда привлекает судей, кто бы они ни были, проверено!
- Нужно работать над алгоритмом игры! - азартно предлагал некто с банджо в руках, притягивая экзотическим инструментом взгляд Ирки. - Главное - определить алгоритм, остальное дело техники! Проблема в том, что игра цельнотянутая из-за бугра, правил нет. Но если сесть группой, вполне можно составить рабочий вариант за пару недель!
- Мы пробовали в КБ, - напоминала тихим, но твердым голоском студентка. - Краевые условия составляются по принципу графов, это мы определили быстро, но дальше не продвинулись. Слишком много неопределенностей...
Я даже зауважал немного эту девочку. Из всех собравшихся она одна твердо двигалась в правильном направлении. То-то будет изумления, когда в конце поисков она обнаружит меня, то есть бога! Я даже пригляделся внимательней - вдруг богиня? Но томичи снисходительно хлопали ее по плечику, говорили, мол, она у нас неопытная еще, молодая - и я с сожалением вздохнул. Не богиня. Богиня не позволила б себя хлопать снисходительно по плечу. Меня же не хлопают.
А Ирка тут же отметила мое внимание к студентке - и оскорбилась. И она не богиня.
Потом мы пили хорошее вино. Ну как же, томичи-интеллектуалы да чтоб без хорошего вина? Ну, это они считали, что вино хорошее. Я-то предпочитаю напоенные солнцем вина долин Вале.
Потом я случайно подглядел, как разрешается одна проблема чисто технического характера: как целоваться низкорослому интеллектуалу с длинноногой топ-моделью. Ирка на лоджии показала как: она прогнулась назад как гибкая веточка, и еще прогнулась - и оказалась вся в руках некоего интеллектуала при бородке. И так это у нее естественно получилось, что тот даже не заметил, что девочка вообще-то выше него на голову! Ай да Ирка. Она мне назло целовалась, потому что я на студентку посмел глянуть заинтересованно. Этого интеллектуал тоже не заметил, кстати. Он витийствовал, держался лидером, и не зря, потому что вот она, награда, прямо в жадных и нетерпеливых руках, как тут что-то еще замечать?
Потом Ирка продемонстрировала этот фокус еще раз, с неким умником при банджо. И так ловко это сделала, что даже инструмент не зацепила. И он тоже не заметил, что не ровня ей! Как не ровня, если сложнейшее банджо освоил? Ну и вот она заслуженная награда, трепещет в нетерпеливых руках, забравшихся под девичью рубашку! В результате Ирка обиделась, как ни странно, на невнимание, сказала, что голова болит, и уселась в угрюмой задумчивости на диван, в самый темный уголок. Я удивился, но потом подумал - и вынужден был признать, что она права! А что это, как не свинство, когда всякий интеллектуал считает, что своим умом девушку буквально купил, а на ее личные достоинства начхать? То есть не начхать, а полапать, но разве это не одно и то же? Ее даже не спросили про ее собственный мирок, а ведь она что-то там придумывала, старалась! Я, правда, тоже не спросил, но я бог, мне можно.
Зато наконец-то томичи смогли мыслить адекватно, и мы поговорили по-настоящему. А по-настоящему - это когда я говорю, остальные внимают. Пусть и в кошмарном сне, но я все равно бог, нет мне равных! А это значит - я говорю, остальные внимают, и никак иначе!
- Мой мир, - говорил я с нежностью, и слова падали во внимающую тишину, - мой мир - он наполнен любовью, потому и живет! Вот несет прозрачные воды светлая Влтава; виноградники рдеют в благословенных долинах Вале; подсолнечник золотится в полях, темнеют ели вдали, и меж полей петляет дорога; колокола звонят по селам, и им тихо вторит эхо с гор; и щемящей грустью отзывается в сердце шепот листвы старого университетского парка! Уютны улочки и площади древней Праги, мирны и безмятежны маленькие городки, что гроздьями рассыпаны вдоль королевских дорог! И везде - люди, влюбленные в жизнь! Они трудом украшают родную землю, любят и ссорятся, негодуют и бунтуют, а потом танцуют и горланят! Они проницают умом тайны природы, пьют выдержанные вина и беседуют о сути вещей! Им не нужны великие завоевания, и дальние земли им не нужны! Их божество - любовь! Неужели это так трудно понять? Бог есть любовь, а нет бога - нет мира, таков порядок!


Любовь,
Как явиться смогла?!
Как солнце пришла, расцвела,
Пришла как молитва?!
Послушай:
Счастье, сверкая, с небо сошло,
И, крылья сложив, гордо вошло
В мою цветущую душу...

Наверно, им видно было, как у меня влажно заблестели глаза. Да и побоку! Я люблю свой мир, я сам и есть Любовь! Мне нечего стыдиться!
- А как же прогресс? - деликатно спросил интеллектуал при бородке.
- Вот где мне ваш прогресс! - показал я выразительно. - Порочное дитя жадности ваш прогресс! Больше, еще больше! Великие географические открытия - для чего? Чтоб неслыханно разбогатеть на сокровищах Индии всего лишь! Техническая революция - зачем? Чтоб разбогатеть всего лишь! Наука - к чему? Чтоб убивать успешней - и разбогатеть!
- Прогресс - это движение жизни, - тонко замечает студентка. -
Если мир живет, значит, прогресс есть.
- Да, - киваю я ей одобрительно. - Всё, что для людей - да! Такой прогресс у меня действительно есть.
- А если мир живой, в нем нет места богу, - неуверенно бормочет студентка. - Бесконечного могущества существо в конечном мире должно создавать массу парадоксов...
Я снисходительно усмехаюсь. Действительно, молодая она еще, наивная, неопытная. Как нет места богу, когда вот он я? В упор смотрят и не видят - впрочем, как всегда.
В общем, мы славно поговорили, обсудили мой мир досконально и в подробностях. Эх, хорошо! Люблю, когда меня хвалят!
Потом я подозвал Ирку, она тут же поднялась, как-то естественно скользнула в мои объятия - и интеллектуалы наконец осознали, что лапали чужую девушку, что есть вообще-то похоть, мерзость и элементарное свинство.
И на этой приятной ноте мы ушли. Хорошо в Томске, но все же он не
более чем тупик, в очередной раз убедился.
- Ты был удивителен сегодня! - тихо сказала мне Ирка в машине. - Я даже на мгновение подумала, что ты бог...
Я только пожал плечами. В моем кошмарном сне бога не ведают, и сказанное было не более чем комплиментом.
- Ко мне томичи приставали! - с вызовом призналась она. - Ниже талии лапали, под рубашку лазили!
Я кивнул, мол, да, заметил, что приставали. К красивой девушке всегда пристают, это обычное дело. Опять же - а где еще лапать, как не ниже талии, как не под рубашкой? Тем более что у Ирки под рубашкой ничего, кроме Ирки, нет.
- Ничем тебя не пронять! - с внезапным отчаянием вдруг сказала Ирка. - Ну-ка отвернись.
Я послушно отвернулся, озадаченный непонятным всплеском ее чувств. А когда мне разрешили развернуться, Ирка сидела рядом в изящной ночной сорочке и смотрела на меня со странным волнением.
- Красивая, - вежливо признал я.
Она всхлипнула, накинулась на меня и повисла. Хорошо, машина у
меня под стать мне, в ней не только виснуть места хватает, а и на
все остальное. Вообще-то Ирка у меня в постели уже была, но сегодня на нее что-то нашло непонятное, словно совсем другой человек, и в целом я был не против всего остального. Но тут в библиотеку снова полезли, и пришлось срочно возвращаться в свой мир.


Библиотека, старый маг, колокола Праги...


Королевского рода вы все.
Ваши сокровища - песни
И вечер осенний,
Под луной, в золотой полосе.
Королевского рода вы все.


Он сидел под лампой и читал. Я глянул из-за плеча. Ну надо же, стихи. Когда моя ладонь легла на древний манускрипт, старый маг только вздрогнул и опустил голову.
- Всевластия алчешь? - ласково спрашиваю я.
- Бессмертия, - тоскливо шепчет он.
И я передумываю тащить его к головоотрывалке. С одной стороны, всегда успеется. С другой - надо сначала смазать механизм, да выдержать время, чтоб все сочленения пропитались живительными маслами. Со стороны третьей - а я бог, я сколько угодно сторон могу найти! - он читал не заклинания, а стихи о любви. Заклинания начинались со следующей страницы.
И мы идем в мою комнату. Садимся в уютные старые кресла, пьем горячий терпкий чай и беседуем. Он как-никак мой коллега, преподаватель университета, физик-экспериментатор и удивительной силы поэт. Поэт безвестный - но беседе это не мешает.
- Вот ты алчешь бессмертия, а не понимаешь, чего алчешь! - втолковываю я магу. - Все умирают. Ну, мир так устроен, понимаешь? Таким создан.
- Понимаю, - бормочет печально маг. - Создатель - сволочь.
- При чем тут Создатель? - горячусь я. - Это законы биологии! Все в этом мире рождаются, развиваются и потом умирают! Ну ты же знаешь, у людей ведь так же! Рождение, потом юность, прекрасная пора... а там недалеко и до смерти!
- Амебы не умирают, - возражает маг.
- Кто ляпнул такую глупость? - удивляюсь я. - Амебы делятся! Очень неприятный процесс, уверяю! И болезненный! По мне, так смерть лучше! Память, двигательные навыки, все остальное - оно ведь тоже пополам! И начинается из обрывков создание новой личности! Хочешь так же?
Маг отрицательно качает головой. И мы пьем терпкий горячий чай.
- И не заметил, как жизнь пролетела, - признается маг. - Как-то все казалось - впереди бесконечность! Учеба, потом научная работа, преподавание... потом раз - и конец жизни. А счастье так и не пришло... Обидно!
Я сочувственно киваю. Так оно и было. Только не счастье его обошло стороной, а женщины. Так часто бывает у людей. Ну, богоподобные существа, и привередничают в выборе, как боги. И страдают от невнимания так же.
И мы пьем терпкий чай. По лицу старого мага текут слезы. Но я не порицаю его. В последнюю ночь можно. Я бог, и потому знаю, что он не доживет до утра. Сердце не выдержит.
- Я умру? - тихо спрашивает он.
- Понимаешь, чтоб дать тебе бессмертие, надо изменить все законы мира, они же взаимосвязаны, - неловко объясняю я. - Получается, надо разрушить мир и создать заново. Но получится другой мир, в нем не будет места для людей. Может, кто-то другие... но не люди. Люди - смертные существа, таков порядок. Извини.
Маг кивает. И мы пьем терпкий чай.
- Ты бог? - спрашивает он прямо.
Я молча киваю.
- Скажи хотя бы - про меня забудут? Никто не вспомнит через год?
- Как ученого - да, конечно, - честно отвечаю я. - Но слава к тебе придет - и великая слава! Правда, через много лет после смерти.
Начнется "звонкий век поэзии", и вот тогда вспомнят об основателе нового течения и его бессмертном сборнике любовных стихов...
- "Колокола Праги?" - удивленно улыбается он. - Как странно. Я же их для нее писал, хотел произвести впечатление...
Я смотрю недоуменно.
- Для нее, - кивает маг на стену. - Для Васки. А она даже не заметила. Понимаешь, внимание деушки ценно в юности, но в старости - бесценно! Ведь если деушка оценит старика, значит, не тело оценит, не слащавую внешность, а личность саму! Я надеялся, Васка... она же умная, она должна была понять, кто я такой! Должна была оценить, какой гений рядом! Но вот... не оценила. И "Колокола Праги" будут звучать гимном любви совсем другим...
И мы пьем терпкий чай и оплакиваем его пройденную жизнь.
За окном сереет. Скоро утро. Маг стоит у окна и смотрит невидяще
на университетский парк.
- Если ты бог, то ты и смерть тоже, верно? - вдруг спрашивает он. Я не отрицаю очевидного.
- Я не боюсь тебя, - тихо и гордо говорит маг. - Не боялся жизни, не побоюсь и смерти. Понял? Вдалеке звонко и ясно поет колокол. Последний колокол великого поэта, так и не обретшего счастья. Его сердце ударяет в последний раз и останавливается.
Я пью терпкий чай и оплакиваю его неудачную жизнь, что уже прошла.
Утром в соседнем окне появляется узкое бледное лицо.
- Здрав будь, Васка, - приветствую я равнодушно.
А с чего мне любезничать с рядовым помощником библиотекаря? Их у меня без малого дюжина, и все потолковей Васки, поопытней.
- Скажи, я разве похожа на пустое место? - не выдерживает она.
Я разглядываю упрямое лицо. И честно сообщаю, что похожа она на не очень красивого тощего вьюношу, которых множество в университете и вокруг и которые от пустого места не очень отличаются.
- А почему раньше было по-другому? - задыхающимся шепотом вопрошает она. - Иду по площади, а со всех сторон: "Привет, Васка? Куда спешишь, Васка?" Сейчас хожу - чуть на голову не наступают, плечами толкают и не замечают! Почему?! Ничего же не изменилось! Я так же работаю, даже лучше! Я с огненными чашами умею танцевать! Я читаю быстро! Рисую! Сонеты Мудрилы Первосвятого наизусть знаю! Я исторические хроники сочиняю! Стряпать люблю и о семье заботиться! Вышиваю искусно и украшения из бисера плету! Одежду конструирую! Я два факультета в вашем дурацком университете одновременно закончила! Я умная! Почему меня не замечают?!
- Приветствую в мире мужчин! - пожимаю плечами я.
Она по привычке рыдает. Я даже не пытаюсь перепрыгнуть в соседнее окно, обнять, погладить по голове и утешить. Еще чего. Мужчина? Тогда пусть вспомнит, что личность, и утрет сопли.
Она вспоминает и утирает. Вместе мы смотрим на университетский
парк. Внизу по аллеям и дорожкам уже спешат на лекции студиозусы - ну и студиозки, разумеется. В моем мире равноправие полов, что добавляет пикантной неразберихи в личные взаимоотношения.
- Дуры! - презрительно кривится она при виде юбок с разрезами и оголенных конечностей. - И замечают дураков же! Чтоб был богатым, при карете! Чтоб держался нагло! Чтоб говорил пошло и привычно! Чтоб красавчиком считался! Чтоб богом в компании был! И - готово, с таким и под кустиком согласна, лишь бы удержать, лишь бы перед подружками похвастаться! А как же я? Я - личность поярче их всех!
- Дружи с умными! - советую я.
- Умные - еще большие дуры! - отрезает она. - Умным вообще никого не надо! Они же - умные! Личности! И думают только о себе! С умными только сонеты Мудрилы Первосвятого обсуждать! А как обнять - кривятся брезгливо и руки сбрасывают!
Я молча улыбаюсь. Она злится и кусает губы, потому что неправа, и понимает это.
- Не от всех кривятся! - через силу признает она наконец. - Лощеные офицеры гвардии и тут в чести! Офицеры, принцы, герои! Романтические образы для начитанных дур! Эх! А как же я? Я же - личность! Я сонеты получше Мудрилы Первосвятого пишу!
Под глазом у Васки тщательно замаскирован синяк. Это значит - ходил уже прыщавый вьюнош по тем местам, где девки хохочут, не выдержал зова гормонов. И ему засветили, чтоб место знал и к красоткам не лез. Прага вообще-то мирный и тихий город, и просто так здесь не бьют. Но в соперничестве за красоток - обязательно найдут повод. Потому что красивых деушек не хватает на всех. Если ты прыщавый слабак - довольствуйся некрасивыми, теми, кто остается в стороне от кипения жизни. Они, правда, тоже мечтают не о равных себе, а о принцах и героях. Ну, значит, просто так ходи. Или ищи утешения в работе - говорят, помогает.
- А представь, что будет, когда личность постареет? - подсыпаю я соли на рану. - Морщины, редкие волосы, плохие зубы, потертая бедная одежда...
Она, видимо, представляет очень ярко - потому что совсем недавно сама шарахалась с отвращением от внимания таких - и содрогается.
- В старости к деушкам не тянет, - бормочет она неуверенно.
- И не надейся! - разочаровываю ее я. - Тянет, и даже сильнее! Не веришь, по сторонам посмотри! Только деушки от стариков шарахаются. Похотливыми козлами еще обзывают. Как, например, нашего старого физика...
Я хочу сообщить ей печальную весть, но она недовольно хмурится и отмахивается.
- Что они все находили во мне? - бормочет она. - Надоели.
"Все" - это очевидно преподаватели нашего университета.
Кое-кто из них действительно неровно дышал к юной библиотекарше. Я отвечаю ей правду - я бог, когда меня спрашивают прямо, я отвечаю правду, мне не трудно, я же знаю всё.
- У тебя нет конкуренции, - говорю я. - Кого им еще любить?
Васка не понимает. Как же так, полный университет деушек.
- Видишь ли, дело в том, что ты умная, - объясняю я. - Два факультета закончила, работаешь с научной литературой. Ты понимаешь, что преподаватели говорят. Можешь оценить их остроту мышления, эрудицию, ироничность и изящество формулировок. Ну, они так думают, что можешь. Ты внутри круга ученых, принадлежишь ему, разделяешь его систему ценностей - и ты там одна! Если честно, то хорошо устроилась! К кому липнуть преподавателям, как не к тебе? Ты единственная можешь их оценить, вот они все и надеются, что оценишь! Ну и влюбляются, как иначе?
- Но они все старые и некрасивые! - не выдерживает она.
- Зато личности - совсем как ты! Сама такой скоро станешь!
Окно с треском захлопывается. Но даже сквозь стекло слышны
безутешные рыдания.
Я удовлетворенно киваю головой. Всё верно. Как и предполагал, негармоничная личность, черты характера друг с другом не совмещаются - ни в женской ипостаси, ни в мужской. Всю жизнь будет мучиться. Или в окно выпрыгнет. Ну, посмотрим. Окно-то невысоко, не убьется.
В память об ушедшем поэте я возвращаю Васку в круг женщин. Он ей такие звонкие стихи посвятил, как не вернуть? И божественных усилий почти не потребовалось. Всего лишь небольшой сдвиг в гормональном развитии, такой естественный для юности - и готово.
Я уже совсем собираюсь вернуться в свой кошмарный сон, когда меня пронзает неожиданная мысль. А ведь жизнь старого мага - совсем как моя! И та же Васка за стеной не обращает внимания! И никто не обращает! Правда, он всего лишь маг, а я - бог. Но что-то мне от этого не легче.
В гневе и раздражении брожу по древним улицам. На них бушует юность - весна же! Да и люди, хоть и богоподобные существа, но быстроживущие, потому юных среди них много.
- Я бог, могу все! - бормочу я ожесточенно.
Я даже проверяю, действительно ли могу все. И встречные юницы неуверенно улыбаются, тянутся навстречу. Я в раздражении отворачиваюсь. Не то, все не то! Кого они видят во мне? Бога точно не могут, не их масштаба я фигура, не узреть меня целиком ни вблизи, ни издали. Так что видят они свою мечту, урезанного такого, приземленного маленького божка. Вон та видит стройного юношу с влюбленными глазами, эта - рослого офицера королевской гвардии, вон те все трое - принца в белой карете. Но я не принц и уж тем более не карета, я бог! Меня любите! Вглядываюсь: нет, не могут. Не видят моего величия. И еще вопрос, полюбили бы, если б увидели. Ерунда вопрос, кстати, я ответ знаю: не полюбили бы, а испугались.
Захожу в маленькую кофейню. Хозяйка, пожилая и толстая, приветливо мне улыбается. Еще бы, я ее постоянный клиент. Обожаю пирожные с кофе. Особенно пропитанные ромом. Есть их нужно осторожно, но уж если съешь - получишь наслаждение. И я ем.
Кстати, хозяйка. Ах, как красива она была в юности быстролетной!
Толстушки все красивы в ранней юности, когда пухлость и юное личико буквально сводят мужчин с ума. А хозяйка и сама была влюбчива до безоглядности. Многих мужчин одарила она счастьем! Можно сказать, богиня любви!
Последняя мысль заставляет меня призадуматься. А вдруг и вправду богиня? Ну и что, что в моем мире? Ну, забрела когда-то случайно, да так и осталась, почему нет? Богини, как и боги, могут все! Но даже если не богиня, то, если вернуть ей юность... мне так надо, что хоть кто-то меня любил!
- Искандра! - подзываю ее. - Хочешь снова стать юной?
- Кто не хочет! - вздыхает она мощной грудью.
Глаза ее туманятся от сладких воспоминаний.
- Хочешь снова сводить мужчин с ума гибкой талией, проворными бедрами? - распаляю ее. - Хочешь, чтоб покрывали поцелуями юное личико, шаловливые глазки? Что за это отдашь?
- Все! - убежденно говорит она.
Потом долго и пристально смотрит на меня. Я с достоинством выдерживаю ее взгляд, мне стыдиться нечего. У меня проницательные серые глаза, сильная фигура, на лице печать мудрости, благородная седина на висках. Все, что положено профессору богословия.
- Ты дьявол? - тихо спрашивает толстуха.
Не отрицаю очевидного. Если я бог, то, естественно, и дьявол тоже. Я - единственная повелевающая этим миром сила, таков порядок. Я жизнь и смерть, ну и дьявол в том числе.
- Соблазняешь? - уличает она еле слышно.
- Обещаю, - поправляю я.
- А в чем подвох? - не верит она.
- Нет подвоха! - пожимаю плечами я. - Я возвращаю тебе юность. Ты нравишься мне, Искандра, но юной понравишься больше и сильнее. Надеюсь, ты ответишь тем же. Нормальное желание для мужчины. Легко выполнимое для тебя. Вот и все, и никаких больше условий.
Она смотрит долго и подозрительно. Наболтали в мире о дьяволе невесть чего, вот и боится.
- А сможешь? - интересуется недоверчиво. - Столько жиру куда-то деть непросто, может, и богу не под силу, не то что дьяволу!
Я снисходительно усмехаюсь. Советую, чтоб шла наверх, в свою комнатку, да поискала юбку черного бархата, ту, что до колен и с широким поясом, ту самую, которую берегла в память о юности быстролетной. И рубашка вышитая со смелым воротом там же рядом на дне сундука. И чтоб, переодевшись, возвращалась.
- Не зря берегла! - прошептала она страстно. - Как сердце чуяло - волшебные вещи! Столь мужчин с ума свели - волшебства набрались!
И убежала проворно наверх, только лестница затрещала.
Я с любопытством и нетерпением ждал ее появления. Вдруг и вправду - моя женщина?! Ждал - ну и дождался. Искандра действительно была оглушающе красива! И беззаботна, и легка, и гибка и неутомима, звонкоголоса и улыбчива... и молодой горец, идущий с ней в обнимку, понимал это не хуже меня. Тут же вспомнилось, как частенько вопил в юности ее муж:
- Искандера, ну когда ты успела?! Глаз же не спускал!
А она вот как, оказывается, успевала.
Она увидела меня, остановилась на середине лестницы и смертельно побледнела. И пошатнулась. Вспомнила про обещание, понял я.
- Правду говорят, дьявола не обманешь, - прошептала она с трудом. - Глядела-глядела подвох - а не углядела... Как под нелюбимого идти, и не подумала, дурочка...
Горец, ничего не поняв, ощерился и схватился за нож.
- Глупенький мой! - горько засмеялась юная красотка. - Разве нож поможет, коли сама виновата? Не могу, дьявол, твоя взяла! Забирай душу.
- Почему? - недоуменно спрашиваю я. - Разве я страшен?!
- Ты стар! - вскрикивает Искандра и заходится в рыданиях. - Стар,
стар!
- Ну и что? - не понимаю я. - Чем это мешает? Я и старый твоего горца сломаю. Хочешь?
Она молча заслоняет юношу собой.
- Дьявол, забирай душу, - шепчет она вслед. - Я честная деушка, никогда в жизни не обманывала, не лукавила... забирай, проиграла...
Но я ухожу. Я бог, своих чад не наказываю. Зачем? Они сами себе
все устроят в лучшем виде. И эта Искандра помучается в страхе сколько-то дней, и жизнь ей станет не в радость, и отдаст она душу богу, не дьяволу. Вот так-то. И придется искать другую кофейню со столь же вкусными пирожными. И с юной податливой хозяйкой, такой, чтоб не воротила нос от пожилого профессора...
Последняя мысль наталкивает меня на любопытное воспоминание. Есть же у меня на примете такая податливая! Или была? Торопливо оглядываю море - нет, еще есть. Вон он, плот со злодеями-студиозусами, к берегу приближается. А на нем, среди прочих, Искра Бриллиантовая. Первейшая, если кто не знает, распутница.
Меня тут могут обвинить, что не следую логике событий, что бросил плот на волю волн и ветра. Это не так. У меня целый мир в распоряжении, и событий столько, что ни в какую логику не поместить. Потому я забочусь не о ком-то, а о себе. И проблема у меня сейчас - вовсе не студиозусы. Что студиозусы! Их течение и без меня куда надо вынесет. И там их без меня поработят, а потом убьют. А вот богиня… Вернее, отсутствие таковой. Вот этим я и занимаюсь, об этом только думаю.


Море, скалы, смерть и жизнь...


Красота - на границах.
Где земля поднимается к небу -
Полыхают зарницы!
Где скала повстречается с морем -
Громыхают прибои!
Где мужчина касается девы -
Снова жизнь зародится.
Красота - на границах.


Х-хе! Что-то прибой не восхитил моих душегубов, насильников и
садистов! Хотя он был несомненно красив! Могучий, сокрушающий! И с чего они испугались до судорог? Красиво же!
Дело в том, что большинство представляет высадку на берег приятным и желанным действием, чем-то вроде "опустил ножку на
золотой песок - и уже на бережку". Ну, мои разнузданные студиозусы так же представляли. А уж желали как! В действительности берега, куда их вынесло, не имели удобных мест для высадки на несколько дней конного хода. Скалистые обрывы, каменные зубья в кипящем прибое - и глубина. А чего вы хотели? Что природа именно для удобства людей создана? Ну... да, так и есть - но не настолько, чтоб нарушать законы геологии! Так что - не высадиться. А плот несло сильным ветром прямо на скалы. Братья осознали опасность первыми и забегали. Энергичные всё же существа эти близнецы! Орали и подгоняли вялых сокурсников, пока все не разделись и не приготовились к заплыву в волнах. Кое-кто попробовал остаться в платьях и студенческих пончах - тем дали пинков. Что ж, братья верно поняли: купание в одежде для большинства равно смерти. Сами они, правда, и не подумали раздеваться. Здоровые, гады, они и в обуви способны были выплыть из волн, и в мокрой понче загребать могучими руками!
Один вор не участвовал в суете. Он, видимо, чего-то не того съел с голоду, или выпил, и ему было плохо. Так плохо, что он просто сидел и смотрел тусклыми глазами, как плот несет на камни. Братья попробовали наорать на него, но тут плот ударило, накренило, и вор выпал в воду. Ну а там случилось то, что случается с теми, кто не сопротивляется: он вцепился в камень, торчащий из воды, плот откачнулся назад, а потом накатил вперед на следующей волне прямо на него... над водой пронесся утробный рев и быстро оборвался. По-моему, его просто размазало.
Я думал: всё, им конец. Волны мощные, камни скользкие, разобьет остатки курса! А в глубинах еще и черепухи живут, им шторм не помеха, особенно для убивания сухопутных людей. Туда бы им и дорога, в глубины, на крабовые фермы черепух в качестве подкормки. Но они выбрались. Побились об камни, ободрались, утопили узелки с одеждой - но выбрались, и черепухи не успели встрепенуться! Это им, правда, не поможет, и ничто не поможет. Неизвестный континент, напоминаю, и течения вокруг такие, что на родину никак не вернуться. Тут им суждено закончить свои дни – кому быстро, кому в свой срок, но всем – тяжело. И я ни при чем – ну, неизвестный континент, жизнь тут такая… тяжелая. Они пока что об этом не догадывались, хрипели, лезли по мокрым камням вверх, как можно дальше от страшного моря. Я даже немного их зауважал: цепляются за жизнь, дряни, ногтями и зубами, не отодрать. Хоть в этом богоподобность проявляют.
Ну вот и выбрались мои развратники, извращенцы, убийцы и воры на вожделенную землю. Вроде должны были хвалу мне возносить, но вместо этого как они меня все костерили! А что им не понравилось-то? Ну голые, и то не все. Если остатки одежды разделить поровну, то минимально прикроются. Ну, болячки от соленой воды, пить и есть хотят до сумасшествия, дизентерией страдают так, что уже и друг друга не стесняются - ну и что? Я же специально для них никаких мучений не подстраивал, ей-богу, в смысле, ей-мне! Любой рыбак, попавший в шторм, проходит через подобное, еще и радуется, когда жив остается, хвалу мне возносит! В моем мире, правда, морских рыбаков нет, вместо них черепухи, но основного принципа это не меняет. Аристократам - так же, как всем! Не менее - но и не более. Живите, как весь мир живет, и радуйтесь.
Но мои садисты, предатели и продажные гады ныли, тряслись от холода и ползали по скалам в поисках укрытий от соленых брызг прибоя. Не люблю таких. Не люблю - но не перестаю удивляться, как же они на свете живут. И ноют, и скулят, всем недовольны, ничего не хотят делать, вот-вот повесятся - но не вешаются почему-то, а как-то организовываются и с руганью, перепихивая обязанности, кое-как вымучивают необходимый минимум для выживания. Вот и сейчас: выслушали рявк братьев, особо противные получили по уху, и все полезли вверх по скалам. Все правильно - у моря даже погоду не высидишь.
Им тупо, незаслуженно повезло. Наверху нашелся ручей, и недалеко, никто не успел даже ногу пропороть. А у ручья - заросли винной ягоды! И в довершение к радостям - в кармане у братцев обнаружилось исправное поджигательное устройство!
И началось веселье.
Ну, ягоду они съели всю, и созревшую, и не очень. Обпились воды, отмылись от соли. Отогрелись у костра, просушили остатки одежды, у кого что нашлось. Потом незаметно подошла ночь - а винная ягода ударила по мозгам...
Я думал, они впадут в непотребство. Ситуация уж очень подходящая: винная ягода веселит мозги, а радость от спасения и того пуще, и наелись-напились-отмылись, и остатки одежды еле прикрывают, а то и вовсе не прикрывают юные тела. И нежелательных свидетелей нет и не предвидится – неизвестный континент, повторяю.
Вот что я забыл посоветовать Васке: нужна женщина - напои согласную пить, и тебе всё будет! Пьяная женщина - отвратительное зрелище. Зато готова на приключения. Пьяные мужчины, правда, еще хуже.
Я уверен, раньше бы они так и поступили - ударились бы в умелый разгул. Да и поступали, кстати: чего вытворяли на барке с подводниками невинные студиозки, мне даже вспоминать было неловко. Это мне, богу, познавшему всё! Но сейчас, побывав не единожды на грани жизни, а то и за гранью, наглядевшись вплотную отвратительных смертей - чего стоили психике только их катания в обнимку с мертвецами в противоштормовом укрытии! - отъявленные негодяи стали осознавать ценность жизни как таковой. Ценность того, что можно просто сидеть у костра, дышать (а не захлебываться в соленой воде!), наслаждаться покоем. И как-то физиологические порывы к секс-лидерству отошли на время в сторону.
Признаюсь честно, они смогли меня удивить! Они обо мне заговорили! О боге то есть! Эти негодяи, душегубы, садисты - и о боге! Вот что значит свободная воля людей! Ай да я, ай да великий Творец!
- Как мало нас осталось! - сказала одна из студиозок, не помню
кто, помню только, что конченая дрянь. - Как думаете, за что нас бог так? Что мы ему сделали?
У костра повисло скорбное молчание. Я даже прошелся по их головам в удивлении - и удивился еще больше. Они оплакивали погибших!
- Вежека затоптали в Праге! - прошептала студиозка, уставясь пустым взглядом в огонь. - Как он кричал! Он был первым из нас... Сивитаны говорят: бог наказал. За что?! Что он сделал плохого богу? Ему жить бы да жить. Он с Пашкой дружил...
- Бражку зарезали на заставе! - пробормотала еще какая-то девица со слезами на глазах, так и не сподобился запомнить, кто есть кто эти смертнички. - Он нас всех своей смертью предупредил... ему острога живот пробила, а он на помощь звал, бедненький! Остался б жив, всё бы ему простила, а так не судьба... всё в руках божьих...
Я посмотрел, что она готова была ему простить. Ничего серьезного: неприличная болезнь, к тому же быстро вылеченная домашними здраводеями, да пара отвратительных сцен ревности по пьянке, с битием по лицу. Зато в голосе какая неподдельная искренность!
- Исихата забрал тайфун! - вдруг обронила Искра и мрачно замолчала.
Она была далеко не дурой и догадывалась, что не тайфун забрал ее воздыхателя, а она сама его отдала стихиям, когда отталкивала от противоштормового укрытия, чтоб досталось место самой.
- Может, ему повезло? - отозвался кто-то. – Может, погиб без мучений. Не как Бражка.
- И не как Беличка с Суханом, - поддакнули ему. - Они в укрытии в такой дряни захлебнулись, вспомнить страшно...
Остальные тоже понимали, что обрекли Исихата на смерть сами, и как-то пытались оправдаться.
- И неизвестно, как сами погибнем! - угрюмо заключил какой-то студиозус, ободранный, словно с него неудачно сняли шкуру. - Обозлился на нас бог, карает, не иначе!
- Священники говорят, что бог - заступник, - шевельнула бледными губами Искра и отвернулась.
Пожалуй, только я и заметил, что она молится. Как не заметить, с такого расстояния? Она б еще в ухо мне кричала! За отца просила. Я бы мог промолчать, но мой мир деистический, и когда бога спрашивают прямо, лучше ответить, чтоб не рушились устои мироздания.
- Твоего отца не я, люди убили, - откликаюсь я. - Можешь не стараться. Лучше б о себе помолилась.
- А что я? - бормочет Искра. - Я ни в чем не виновата.
- С отцом постель делила последние годы, - напоминаю я.
Она даже не краснеет.
- С неродным - не преступление.
- Все же с родным, - поправляю я. - Хотя и с родным не преступление, пока детей нет. Преступление - когда он твою мать в пропасть на прогулке столкнул, чтоб для тебя место на ложе освободить, а ты показала, что она упала по неосторожности. И получила место на любовном ложе, огромное наследство и коллекцию фамильных бриллиантов. И потому нет тебе места в жизни - чтоб детей бездушными уродами не растила, не плодила зло. И никому из вас места в моем мире нет. Здесь доживете свой срок.
- Бог, а не понимаешь! - горько усмехнулась Искра. - Я любила отца! Страстно любила! Всегда, с детства! А мать - скандальная жадная тварь, всю жизнь ему отравила! Об одном жалею - что сама ее в пропасть не сбросила... Бог мне не указ!
И она замкнулась в себе.
Наблюдаю за ней с огромным удивлением. И у Искры любовь, ну надо же. Извращенная, преступная, кровавая - но любовь. Нет, понятно, что так и должно быть, мой мир на любви держится и ей живет... но почему всем есть, а мне нет?!
Окидываю прощальным взглядом оставшихся в живых студиозусов. Ну… повезло мерзавцам. Я действительно не каратель. Выжили – пусть живут. Здесь, на неизвестном континенте, они не опасны для моего мира. Для моего мира их нет, хотя – живы. Очень удобное решение, гуманное.
Задерживаюсь в сомнении на Искре. В отличие от всех, у нее есть шанс вернуться. Я ценю любовь, мой мир на ней держится, и если она меня попросит - искренне, всем сердцем попросит… но она не попросит, понимаю я. Куда ей возвращаться, к кому? Отца убила озверевшая толпа, поместье сожгли, дворец разграбили и отдали под больницу для малоимущих. Какова ирония жизни: шанс вернуться есть, а возвращаться некуда!
Поддаюсь мимолетной слабости и заглядываю в ее будущее. Надо же, она станет матерью, и не худшей из них! Вот эта бездушная, пустая красотка – любящей мамой! Воистину будущее людей – в их руках! Изумленно качаю головой, выкидываю из мыслей неизвестный континент, судьбы студиозусов, теперь абсолютно не интересные мне, и возвращаюсь в свой кошмарный сон. Может, где-то там ждет меня богиня. Или хотя бы Ирка.


Так называемая родина... и письмо вместо Ирки, что,
оказывается, неприятно



Край родной, но нелюбимый:
Топкий берег, гладь воды,
В рощах чахлые стволы,
Комаров голодных вой...
Ну и чем же он родной?!



Мы едем отдыхать всей компанией ко мне на родину - есть в моем кошмарном сне и такая. Солончаки, камыш по канавам, грязь, комары... но друзья считают, что это - прекрасное место для отдыха. Не пойму я их. Ну и что, что озеро есть? До него через грязь еще добраться надо, а когда доберешься, понять, на кой ляд оно тебе сдалось. Кое-кто на нем рыбачит, понятное дело. Те, кто слаще карася рыбы не едали, и рыбачат. Но мне больше по вкусу стремительная форель из прозрачных речек моего мира. Вообще в этих унылых местах всегда жили кочевники - вот и пусть бы дальше жили со своими овцами. А прочим тут делать нечего. Но вырос у железной дороги город-миллионник, и куда-то жителям надо ездить отдыхать на природу. Вот и едут сюда. Тут еще и грибы бывают, говорят. Ага. Грибы маленькие, комары большие.
Впрочем, комары мне не грозят. Я же бог, у меня все есть, в том числе и заграничные твердые репелленты.
Пока вытаскивали утонувшие в солонцах машины, пока разворачивали шатер, накачивали плот, оглядеться как-то было недосуг. Но вот расселись у костра, заговорили привычно о пустяках, и как-то пусто ощутилось у левого плеча. Впервые не сидела рядом длинноногая, высокогрудая, пухлогубая Ирка, не отгоняла ревнивым взглядом от меня всяких прочих. И стало как-то неуютно. Спросил у компании - все поглядели как-то странно, как на... ну точно не как на бога. А потом замаячило перед глазами, зазвенело в ухе - вам письмо.
- Милый, любимый, глупенький мой супермен! - писала Ирка. -
Ничего-то ты не видишь. А я так надеялась, что в один прекрасный момент ты заметишь все же, что рядом с тобой - богиня. Я так ждала! И не дождалась. Ты живешь в своем мире, куда мне ходу нет. А я - в своем. Нам не сойтись никогда, мой милый супермен. Ты же не поступишься своим миром? Вот и я не поступлюсь. А как прекрасно начиналось! Какой страстью и негой была украшена моя любовь! И вот - нет ничего, исчезло как дым... Не хочу быть для тебя просто телом, не хочу. А остального тебе не увидеть ни вблизи, ни издалека...
Друзья еще судачили о чем-то, обсуждали игру страстно и громко, но мне не до них. Ухожу на всю ночь гулять по полевым дорогам, раздумывать над Иркиным письмом. Богиня. Она - богиня. Рядом была все время, и не заметил. Думал, подозревал, и все говорили, что богиня - почему же так получилось?!
Тяжелой выдалась эта ночь. Ночь откровенных признаний. Но я бог, я все же понял, разобрался. Один бог - один мир, вот в чем дело. Она в своем мире богиня. А я - в своем. Про ее мир ничего не знаю. Каков он? К месту ли там придусь? Не придется ли поступиться своей божественностью? Не знаю. Вот и она - не знала. То есть - знаю, конечно. Я бог, я знаю все! Просто... не хочу знать, неприятное это знание, вот. Мужчины ее мира - женственные, слабые, обожающие ее.
Она предпочитает, чтоб ее любили безоглядно, беззаветно. А я - чтоб любили меня. Нам не сойтись. Вот так-то.
Утро я встречаю далеко от родины, на кафедре любимого университета. Передо мной - внимающий курс, горящие тягой к знаниям лица. Только не радуют они меня больше. Плохо мне.
- Тема семинара - Бог, - говорю я бесцветно и глухо. - Бесконечного могущества существо в конечном мире. Порождающее парадоксы и страдающее от них. Бесконечно одинокое. Один мир - один бог, вот в чем дело, ребята...
Тишина бесконечная. Чувствуют студиозусы, что на их глазах происходит нечто запредельное, шевельнуться не смеют. А мне плохо. Плохо мне. Один мир - один бог, вот так-то. Обречен на одиночество...
- Тридцать девятый парадокс Мудрилы Первосвятого некорректен, - вдруг слышится тихий голос.
Смотрю без интереса. Студиозка. Бледная, худенькая. Ранее не встречал. Ничего в ней особенного как и во всех остальных.
- Один мир - один бог, - напоминаю устало и безнадежно.
- Бог есть любовь, - возражает она тихо, но твердо. - А любовь - это двое. Без любви одного нет красоты другого. Таков порядок.
Подхожу и долго смотрю на нее. Курс не дышит.
- А если оба - боги? - спрашиваю грустно. - И поступиться мирами не желают, и другого впустить не могут, ибо их миры гениальны, но чужды?
- Не надо поступаться, - слышу в ответ. - Мир любви - новый мир. Его должны строить двое. Сливаться в любви. Отдавать из внутреннего мира для любви самое лучшее, самое сокровенное.
- А получится? - не верю я.
- Если любят - да, - говорит она.
Я беру ее за руку, поднимаю со скамьи и бесконечно долго смотрю в пока что незнакомое лицо. Я искал – а она нашла меня сама. Как обычно и происходит в мире.
- Ну, здравствуй, богиня, - шепчу еле слышно.
- Ну, здравствуй, бог, - тихо откликается она.