Читать онлайн
"Ведьма"

Нищая девочка, над которой все смеялись в школе, стала миллионершей. прислушавшись к старушке на рынке. Вся школа была в шоке.

Иногда Фаина задумывалась – может, мама родила ее зря? Самой маме это не приходило в голову. Наоборот, она хвалилась – ей все советовали избавится от ребенка. Ни профессии, ни работы, ни крыши над головой. Зато не выпускает изо рта сигарету, почти каждый день напивается в той или иной компании, там же, где пила – остается ночевать. Да знает ли она вообще, кто отец ее нерожденного чада? Не девка – оторва. Сама себя называет – байкершей. А народ о таких отвязанных, что пулей проносятся на своих мотоциклах по дорогам, и вовсе говорит, содрогаясь: «Мясо. На такой скорости если что случится – костей не соберешь»

— А я на всех наплевала, и тебя родила, - с гордостью говорила мама Маргарита, или Марго, как ее все называли.

И надо сказать, что, обзаведясь младенцем, Марго здорово остепенилась. Нет, в чужих глазах она и осталась такой же неприкаянной, но если сравнивать с ней прежней – перемена была разительной.

Марго с дочкой поселилась в караване – жилом прицепе. Был у нее друг – хозяин турбазы. Там было разное жилье – корпуса, для тех, кто побогаче, вигвамы – деревянные домики, упрощенный вариант, и самое дешевое, где можно было поселиться – прицепы.

Первое, что запомнила в своей жизни Фаина – вот такой старенький прицеп. Она ползала по разобранной кровати. Всюду окна – слева и справа, сзади, и даже над головой. А впереди – с двух сторон – шкафчики. Если у них открыть дверцы – дом будто делится на две комнаты. На одной половине – Фаина, на другой – там, где откидной столик и два стула – Марго. Одна, или с кем-нибудь из гостей. Они пьют пиво и слушают музыку. Иногда Марго и засыпает там, на мягком стуле, уронив голову на стол.

Если идет дождь, он барабанит по металлическому домику, будто ты сидишь в консервной банке и тебя поливают из шланга. Но хуже всего, если на улице холодно. Ватное одеяло тяжелое и отсыревшее, под ним не согреешься. Фаина спит в куртке, и все равно ночами просыпается от того, что замерзла, не чувствует ни рук, ни ног.

Она рано научилась включать кипятильник, согревать себе чай в поллитровой банке. Какая-нибудь комиссия, нагрянь она сюда, убила бы Марго. Ребенок у нее делал всё то, что детям делать категорически нельзя. Захватывает полотенцем банку с кипятком, наливает себе в чашку. Будит нетрезвую маму и укладывает ее спать. А если на кого-нибудь из маминых друзей нападет желание поговоить, Фаина сидит напротив, укутавшись в тряпье, покорно слушает и кивает…

И какой-нибудь заросший бородой мужик, в бандане в черепами, расчувствовавшись, кивнет ей, погладит по голове, а порой еще и достанет из кармана шоколадку.

Фаина пошла в школу, когда они переехали. Матери – чьей-то забубенной дочери, потому что своих дедушку и бабушку Фаина ни разу не видела – перепало наследство. Марго уехала на несколько дней, поручив дочку друзьям, жившим в таких же прицепах по соседству. Фаина вспоминала, как до поздней ночи сидела с ними у костра. Она была на редкость послушным ребенком. Позже она задумывалась – почему? Не в Марго же пошла она характером – той не только палец в рот было не клади, она вообще никакого удержу не знала. Наверное, всё-таки отец, о котором Марго ни разу не обронила дочке ни слова – был тихим и робким молодым человеком. Эта застенчивость стала единственным, что он оставил в наследство Фаине.

Марго вернулась такая же, как всегда – кто уж там в роду у нее умер, она не горевала. Наоборот, она была непривычно возбуждена, и сказала, что они сейчас купят себе комнату.

Сделка состоялась очень быстро, и двух недель не прошло, как они переехали. Для Фаины это было ударом. Размышляла она обо всем этом позже, когда подросла. Наверное, денег матери дали совсем мало, и хватило только на такое жилье. Самый старый фонд, дома, которые уже никто и никогда не будет ремонтировать. Проще снести. Комната пятнадцать квадратных метров в коммуналке. Темный и мрачный двор, со всех сторон окруженный такими же убогими домами. Подъезд – обшарпанный, только фильмы ужасов тут снимать. Длинный узкий коридор, окрашенный синей краской, местами уже отваливающейся – и восемь дверей. Шесть комнат, общая кухня и уборная. Ванна настолько чудовищно грязная, что никто из жильцов и не пытался с ней что-то сделать. Может быть, другие ходили в баню? Фаина помнила, как ее мама в комнате мыла, в тазике. А потом те, кто жил внизу, приходили ругаться, что у них мокрое пятно на потолке.

Пусть в прицепе было тесно и холодно, но там вокруг – природа, там были мамины друзья. А здесь – мрачно, солнце никогда не заглядывает на северную сторону. И во дворе – ни травинки. Дома же вокруг- злые тетки. Одна из них рассчитывала купить за гроши ту комнату, которую у нее перехватила Марго. И эта самая тетка возненавидела новую жилицу и ее дочку. Марго то всегда могла отбрехаться, она и в общую кухню выходила без страха. Остальные женщины чувствовали – эта способна на все, она и поварешкой в лоб засветит – только гул пойдет, и смолками в ее присутствии. Только губы поджимали, показывая, что она им чужая и своей никогда не станет.

А Фаина боялась выйти лишний раз в коридор, и даже еду себе не разогревала – ела холодным то, что оставляла ей мать. Как мышка прокрадется до туалета и обратно, и снова усаживается на широкий щербатый подоконник, сидит и высматривает – не идет ли Марго. А что еще делать? Читать Фаина в ту пору не умела, да и не было у Марго книг. И телевизора не было.

Теперь Фаине кажется, что за окном всегда шел дождь. Но такого, конечно, быть не могло. Это просто настроение такое было, будто на душе постоянно – дождь и слякоть.

Когда пришла пора идти в школу, мать отвела Фаину в самую ближайшую – ту, что в соседнем дворе. В ту пору Марго уже работала – в магазине «Вина и настойки». Впрочем, это был скорее не магазин, а что-то вроде бара. Конечно, приходили и те, кому вино на вынос – Марго наливала его из маленьких бочонков в пластиковые бутылки. Но постоянно торчали тут у высоких столиков мужики, покупали вино, а чаще настойки, трепались между собой часами, и в воздухе стоял такой запах, что и не надо никого просить – мол, дыхни. И так, понятно, что все пьяные.

На блюдечке лежали леденцы, маленькие в ярких обертках. Их можно было брать бесплатно всякому, кто купил себе выпить – на закуску. Но подобного рода закуской мужики никогда не соблазнялись, и Марго каждый вечер приносила Фаине эти конфеты.

А вот со школьной формой сглупила. Друзья время от времени подкидывали ей одежду – ту, из которой выросли их собственные дети. Марго совершенно во всем этом не разбиралась, для нее эти вещи были – как с другой планеты. Она сама носила такие рваные джинсы, что порой, одеваясь, проваливалась ногой в дыру, а не в штанину. И футболки с вызывающими надписями, хорошо, что на работе надо было сверху надевать глухой халат. Потому что от того, что было написано у Марго – поперек через всю грудь, порой даже мужчины начинали краснеть и моргать.

И вот перед тем, как повести дочку в школу, Марго вытащила из мешка какой-то темный сарафанчик, покрутила его, повертела и решила, что он вполне сгодится для школы. И туфли вон те - еще вполне целые, не разваливаются. Единственное, что Марго купила дочери – это очень красивый бант. Такой, как огромная бабочка, и еще с него спускаются и завиваются такие белые ленточки, как локоны.

Фаина целый вечер его рассматривала, даже дышать на него боялась. Про букет же для учительницы Марго и вовсе не подумала.

Первое сентября стало для Фаины катастрофой. Уж слишком отличалась она от других ребят, что пришли нарядными, во всем новом, хрустящем, наглаженном. Школьный двор тонул в цветах, звучала веселая музыка, а Фаина стояла красная от смущения и стыда, и глазах ее плескалось отчаяние. Кто-то из девочек, оказавшихся с нею рядом, сморщил носик:

— Фу! От тебя же воняет…

Сама Фаина не ощущала запаха, но может быть, она впитала запах старого дома? Или так пах узел с вещами, который принес кто-то из маминых друзей, и откуда Марго выудила этот сарафан. Фаина не помнила, постирала его мама или нет.

Но стоило сказать такое одной девочке, как все будущие одноклассники стали демонстративно шарахаться от Фаины. Для них это была игра. То же самое продолжилось и после линейки в классе.

— Я не буду с ней сидеть!

— И я!

— Нина Васильевна, она вонючка.

— О, Господи, — у молоденькой учительницы уже голова шла кругом, - Хорошо… Как тебя зовут? Фая? Пусть Фая у нас пока посидит одна…

У учительницы была куча дел. Нужно сказать детям, что приносить завтра на уроки, ответить на вопросы родителей, столпившихся в дверях. И все-таки, когда все уже расходились, она задержала Фаину, которая хотела незаметно ускользнуть.

— Погоди…Скажи маме, чтобы она тебя сегодня выкупала, вещи твои постирала, и пусть завтра оденет тебя поаккуратнее. И сама уже начинай следить за собой. Ты же не хочешь, чтобы над тобой все смеялись…

В довершении несчастий у Фаины украли бант – ее главное сокровище.

Придя домой, девочка рыдала до самого вечера. Разговор с Марго ни к чему путному не привел. Мать грозилась прийти в школу и выдрать всех, кто обижал дочку.

— Второй раз они не вякнут, - уверяла она, — Будут тебя десятой дорогой обходить.

Фаина представила, какой станет ее жизнь, если все начнут обходить ее даже второй дорогой или третьей, а не десятой.

— Научи меня лучше стирать, — тихо попросила она маму, - Ну и гладить тоже.

Вскоре девочка уже полностью могла заботиться о себе сама. Теперь она подолгу стояла перед небольшим зеркалом, оглядывала себя со всех сторон – все ли пуговицы застегнуты, не помята ли юбка? Выглядеть аккуратной – это стало ее манией. Но то ли первое впечатление оказалось самым сильным, то ли запах старого дома был неистребим – Фаина так и не смогла найти себе в школе друзей – все ее сторонились. Училась она не лучше, и не хуже других, уроки делала столь же старательно, как и за своей одеждой следила, и исправно приносила четверки, изредка перемежаемые тройками, если контрольную давали слишком уж трудную.

И учительница с чистой совестью перестала обращать на нее внимание. Девочка тихая, незаметная, двоек не получает… Нина Васильевна, конечно, видела, что в глазах всего класса Фаина стала изгоем. Она несколько раз попробовала поговорить с детьми о том, как важно жить дружно, и что в хорошем коллективе никто не должен оставаться за бортом, но прочувствованная беседа никакого воздействия на ребят не возымела, и учительница отступилась – так было проще. Она успокаивала себя тем, что рукоприкладства у нее в классе не, Фаину никто не бьет, а что ее не любят – так ведь заставить любить невозможно.

К тому же девочка ведет себя вполне разумно – не пристает к одноклассникам, не добивается их расположения, похоже, она смирилась со своим одиночеством. Наверняка, доучится до десятого класса, а потом уйдет в какой-нибудь техникум или училище. Может, там к ней иначе будут относиться. А что Фаина совершенно «погасла» - никогда и никто не слышал ее смеха, не знал ничего о ее жизни вне школы, ни разу не пробежала она наперегонки с другими девчонками – это так и осталось всеми незамеченным.
Это случилось, когда Фаина перешла в шестой класс.

Позже она сама спрашивала себя – зачем это сделала? Директор ввела новое правило. В школе перестал работать буфет. Теперь можно было только купить полный обед – первое, второе и третье. Нашлись семьи, где родители сочли, что это дорого, и перестали давать детям деньги на питание. «Утром позавтракай хорошенько, - говорили они своим чадам, - А придешь после школы и тебя будет ждать домашний обед. Совсем обнаглели в школе, только деньги гребут».

Что получилось на практике. К полудню те ребята, которые перестали ходить в столовую, уже изнывали от желания перекусить, и просили одноклассников:

- Принеси из столовки пару кусков хлеба…

- Да повариха ругается…

- А ты незаметно…

Фаина не ела вместе со всеми, начиная с первого класса. Ей не хотелось подвергаться нападкам еще и в столовой. Она убедила Марго, что кормят в школе невкусно, и мать стала класть ей с собой что-то съестное – бутерброд с колбасой, яблоко…

И в тот день Фаина просто пожалела свою одноклассницу Соню – девочку из многодетной неблагополучной семьи. Соня, как водится, просила ребят вынести ей хлеба, и все ей отказали.

Когда класс опустел, Фаина достала из сумки бутерброды:

— У меня два. Будешь?

Соня взяла угощенье, поднесла его ко рту, потом демонстративно скривилась, и побежала выбрасывать бутерброд в мусорную корзину:

— Фу! Фу, как воняет! Ты его на помойке, что ли, нашла?

Бутерброд «вонял» только краковской колбасой, но Фаина представила, что будет дальше – вернутся из столовой ребята, и Соня всем расскажет, что Вонючка хотел ее отравить – подсунула бутерброд, который нашла на свалке. И весь класс с радость подхватит новую дразнилку – всё развлечение среди долгого дня, заполненного скучными уроками.

А для Фаины это была, наверное, последняя капля. Она-то думала, что Соня своего рода тоже изгой. И одета всегда бедно, и скандальная ее мамаша чуть не каждую неделю приходит ругаться с учительницей и ребятами – ей все кажется, что ее дочку кто-то обижает. Поэтому в классе Соню недолюбливают, и стараются с ней не связываться. А теперь, значит, она решила стать популярной за счет Фаины. За то, что возглавит, уже начавшую затихать травлю.

— У меня голова болит, — бросила Фаина учительнице, столкнувшись с ней в дверях.

И не дала возможности себя остановить – побоялась, что разрыдается при всех. Давно с ней не случалось такого, но тут она окончательно пала духом. Фаина вылетела из школы, застегивая на ходу пальто, и думала только о том, что нынче пятница, и мерзких одноклассников она не увидит теперь аж до понедельника.

Марго пришла, как всегда поздно. Ее магазин закрывался к одиннадцати, и она появлялась дома к полуночи. Порой шутливо заявляя, что у нее каждый день, как Новый год. Если учесть, что всё чаще она заканчивала день – хмельной и веселой, в это можно было поверить. Начинала она с «легкой артиллерии» - яблочного и вишневого сидра, а порой и разливного шампанского, а заканчивала «Рябиной на коньяке» или «Горькой перцовой». Настоящий ценитель вин за голову бы схватился от этого пойла, но Марго в настоящий момент жизни оно заходило прекрасно, и пока еще на ее лице не проступили следы излишеств.

Она всё также напоминала француженку – распущенные волосы, светлые глаза под крыльями бровей, густая челка, смешливый рот…Немало клиентов приходило не только, чтобы выпить рюмочку, но и чтобы поболтать с Марго. И угощали ее, конечно.

Обычно, к приходу матери Фаина уже спала. На плите Марго ждал немудреный ужин – вареная картошка, жареные котлеты «Ложкарев» или макароны с сыром. Но на столе непременно горел светильник. Это была единственная вещь, которую Марго взяла из родительского дома, а может, она принадлежала еще ее бабушке. Это был мраморный домик – заснеженный, с маленькими окошками на три стороны света. Фаина привыкла засыпать, глядя на него – ей казалось, что в комнате она не одна. И тот, кто сейчас сидит там – в избушке, тоже задумался, замечтался, и ждет, когда она поступит в дверь. «Но я не могу, - думала Фаина, - Я слишком велика, а он слишком мал, и мы всегда будем ждать друг друга».

У Марго сердце оборвалось, когда она увидела, что в комнате темно, и ночник не горит. Она хлопнула ладонью по выключателю, не сомневаясь, что случилась беда. Не дай Бог, Фаины нет дома, пропала…

Она испытала огромное облегчение, увидев дочь, сидящей в старом кресле у окна. Пусть заплаканная, но здесь и живая. Снова нахлынула усталость.

— Что случилось? — спросила она.

Фаина уже только всхлипывала – чуть слышно, тоненько.

- Ну, - Марго потрепала ее по волосам. Не было у нее сил сейчас лезть дочери в душу, выяснять, из-за чего у нее плохое настроение. Хотелось только лечь и уснуть. И пол под ногами слегка качался.

И Фаина знала, что мать не будет говорить с ней по душам. Никогда этого не было, не будет и теперь.

- Можно, я кого-нибудь заведу, - попросила она.

Мысленно она проговаривала все это – что не может больше быть одна, что у нее нет ни одного друга, и уже нет сил терпеть насмешки – весь мир против нее.

— Заведу? – удивилась Марго, - Ты имеешь в виду щенка или котенка?

Фаина кивнула, продолжая смотреть в темное окно, по которому бежали струи дождя.

Живность настолько не входила в круг интересов Марго, что ей потребовалось сосредоточиться, будто ей дали решить трудную задачу по математике.

- Ну-у-у, не зна-а-аю, — протянула она с сомнением, — Соседи нас тогда, пожалуй, совсем загрызут, нет?

Но девочка взглянула на мать такими страдальческими глазами, что Марго впервые заметила – от Фаины только эти огромные глаза и остались.

— Тогда котенка, - разрешила она, — С ним хоть гулять не надо. Меньше будешь попадаться на глаза этим вредным бабкам. И да, коты не лают и не грызут обувь.

Фаина порывисто обняла ее, прижалась, вдохнула родной запах. Кроме мамы у нее никого нет. А у Марго заболело сердце – какая же дочка худенькая…И никогда не попросит есть, точно забывает об этом. Может, кагора ей принести? Раньше вроде бы давали детям кагор при малокровии…

На другой день была суббота. То есть, был шанс. По выходным на городском рынке торговали разными зверюшками. Аквариумными рыбками, птицами, кошками и собаками. Денег у Фаины было немного – она откладывала по чуть-чуть от тех купюр, что Марго давала ей на поход в ближайший продуктовый. Но девочка знала, что нередко беспородных животных отдают бесплатно. В хорошие руки.

Марго еще спала, когда Фаина, наскоро выпив кофе, тихонько выскользнула из квартиры. Чтобы мать не волновалась, она оставила записку «Пошла на рынок» и положила ее возле электрического чайника. Марго тоже – первое что делала утром – это пила кофе. Так что всяко увидит.

…Конечно, самым заманчивым становится недостижимое. Фаина в пятый раз прошла мимо тетеньки, у которой за пазухой сидел белый пуделек. Песик не знал, что его продают, он был уверен, что хозяйка- его семья, они – одно целое, поторчат в этом странном месте и пойдут домой. Пуделек высовывал из-под куртки острый носик, оглядывался с любопытством. Хозяйка просила дорого, может быть, в этот раз щенок и вернется домой, не найдётся желающих брать его за такую цену.

С котами, как назло, дело обстояло плохо. Предлагали породистых, и ясно было, что денег у Фаины не хватит – ни на этого сиамского, ни вон на того, персидского. Правда, один мужик, проходивший мимо, подмигнул Фаине:

- Тебе кошак нужен, маленькая? Пошли, я тебе этих блохариков в ближайшем дворе наловлю хоть мешок.

Фаина покачала головой и испуганно отступила. Хоть и водились у Марго забубенные друзья, а все-таки она крепко внушила дочке, что с незнакомыми дядечками, предлагающими тебе щенка или котенка, никуда ходить не следует.

А потом она увидела ее. Старушку, которая сидела чуть поодаль от всех. Одета она была так, что невольно притягивала внимание. Какая-то старая жилетка, отороченная серебристым мехом. Зеленая шляпка с зеленым перышком. Фаина еще не видела в жизни, чтобы кто-то носил шляпу с пером. Разве только в сказках. И еще на старушке были круглые очки. Она выглядела как старая интеллигентка, которая немножко сошла с ума. Или совсем не немножко напилась. В этом Фаина разбиралась.

Перед старушкой стояла клетка с крысами. Четыре белые крысы жили своей жизнью, мало обращая внимания на людей и вообще на происходящее вокруг.

— Иди сюда, — сказала старушка.

Фаина даже не сразу поняла, что это ей. Но бабушка, даже сумасшедшая, это всё-таки не чужой мужик. Фаина робко приблизилась.

— Давай сюда руку, — велела старушку. Взяла Фаину за руку, и открыла окошечко в клетке, — Протяни крысам ладошку. Не бойся, они не кусаются.

Девочке хотелось сказать, что крыса ей не нужна, и вообще она боится грызунов. Но Фаина была слишком робкой и чаще всего предпочитала не возражать.

Когда ее ладонь очутилась в клетке, крысы заинтересовались, потянулись обнюхивать. Фаина с трудом удерживалась, чтобы не вскрикнуть и не отдернуть руку от их крошечных влажных носов и острых желтоватых зубов. Но тут одна из крыс запрыгнула ей прямо на ладонь.

— Вот ее и бери, — велела старушка, — Дай мне какую-нибудь денежку, какая у тебя есть? Что тут? Пять рублей? Отлично, давай…

Старушка стала рыться в своей одежде, будто карман, куда она хотела спрятать монетку, находился где-то глубоко, как минимум, под двадцатью кофтами.

— Но я не хочу крысу. Я не люблю крыс, - пролепетала Фаина.

— И не люби, — разрешила старушка, — Но эта крыса тебе нужна.

Она выделила последнее слово голосом, и Фаина опять-таки не решилась спорить.

— А это девочка или мальчик? — безнадежно спросила Фаина.

— Это? — старушка задумалась, — Оно, пожалуй, и то и другое.

Она была сумасшедшая, без вариантов.

— А как зовут? – Фаина не добавила «его» или «её».

— Богатство, - сказала старушка, — И теперь у меня остался один мальчишка и две девчонки. Это точно. Его зовут Талант, а их – Власть и Любовь. А дома у меня есть еще Удача, и Здоровье, и Счастье…

Старушка уже бормотала себе под нос, вновь погружаясь в задумчивость.

У Фаины была с собой сумочка, сшитая из разноцветной тесьмы, в ней она планировала нести домой котенка. Теперь туда отправился крыс. Всю дорогу он вёл себя на редкость тихо. Только в маршрутке, когда Фаина держала сумочку на коленях, ощущалось, что в ней лежит что-то мягкое и тяжеленькое. И шевелится.

Фаина. вздохнув, представила, что сказали бы ребята, если бы узнали, что Филатова дружит с крысой. Не иначе, как саму ее крысой бы и прозвали. Другое дело, что она никому не скажет о своем питомце. И как-то еще отнесется к нему мама?

— Фу, - закричала Марго, — Гадость, выкинь!

— Мам, — Фаина прижимала сумку к груди.

Если что – разобраться с крысой было просто. Выкинуть ее на ближайшую помойку – и все. Или она там приживется, или первая же попавшаяся кошка ее слопает. Но выбросить живое существо Фаина не могла.

— Ты что, и деньги за нее платила? — мама глядела на Фаину с состраданием, как на убогую.

— Пять рублей, — прошептала девочка.

Марго вздохнула так глубоко, будто пыталась сдержать рыдания.

— Ладно, — сказала она, вставая, — Этой твари понадобится клетка, ведь так?

— Наверное, — согласилась Фаина с виноватым видом. Клетка – это дополнительные расходы, это она прекрасно понимала.

— Кажется, в подвале я видела старую птичью клетку. Сиди, я сама принесу. Я знаю, что ты туда боишься ходить.

Подвал проходил подо всем домом, был сырым и темным. У каждого жильца там была кладовка-клетушка. В подвале пахло прокисшими солеными огурцами. Фаина боялась туда ходить даже вместе с мамой и фонариком.

Марго действительно видела там пыльную старую клетку. Может быть, она кому-то принадлежала, а может хозяин давно уже умер или переехал. Марго готова была поскандалить, если бы кто-то решил эту клетку у нее отобрать. Или, в крайнем случае, заплатить. В конце концов, крыса – это единственное, что у нее попросила дочь.

— Вот, — сказала Марго, внося клетку в комнату, — Протри ее мокрой тряпкой, она вся пыльная. Очень надеюсь, что эта тварь из нее убежит.

— Ага, и утром прыгнет тебе в кровать, — сказала Фаина и пошла мыть крысиную квартиру.

Как зовут крысу, Фаина решила матери не говорить. Марго умела временами совершенно безжалостно смеяться. В такие минуты девочка сама себе давала клятву, что не расскажет больше матери ничего и никогда. Клялась в стотысячный раз. А потом в сто тысяч первый раз нарушала клятву.

Крыса сбежала на другой же день. Еще вечером Фаина допоздна сидела возле клетки, протягивала Богатству сухарики, а он брал их цепкими лапками, с длинными розовыми пальчиками, и грыз так аппетитно, что Фаина почти простила своему новому другу то, что он крыса. Пожалуй, да… Она смогла бы носить его на руках. Со временем. Когда привыкнет.

Утром Фаина первым делом бросилась к клетке. И увидела, что та пуста. Только в одном месте прутья чуть разогнуты.

Фаина ахнула от горя.

— Он сбежал! - она никогда не повышала голос, а тут прямо крикнула.

— Кто? — сонная Марго приподнялась на кровати, — Эта тварь? Слава тебе, Господи…

И рухнула обратно на подушки – досыпать.

— Это ты ей пожелала, — Фаина разрыдалась второй раз за два дня, — Ты хотела, чтобы ее не было…ты принесла эту сломанную клетку…

Марго молча положила одну из подушек себе на голову, чтобы плач дочери не мешал ей спать.

Фаина кинулась обыскивать квартиру. Она предвидела, что, если не найдет крысу в комнате, придется идти в коридор, в кухню, к соседям. А после вопроса – не забегала ли к вам наша крыса? - их с мамой хорошо, если не выселят.

Фаина даже заглянула в ночник-избушку. Вдруг крысе понравился домик, и она решила жить там. Но внутри мраморной избушки было пусто и холодно. Только маленькая лампочка.

Ни в шкафу, ни под диваном, ни в комоде… нигде- нигде не было Богатства. Фаина легла на пол и заглянула под старую тумбочку, оставшуюся от прежних хозяев.

А там, в стене, была дыра… Черная дыра с неровными краями, точно прогрызенная чьими-то острыми зубками.

— Мама, дай телефон… С фонариком…

— Ты мне дашь поспать или нет, — окончательно рассердилась Марго, — Господи, один день в неделю…. Отстань-отстань-отстань….

Она пыталась устроиться в постели так, чтобы снова вернуться в сон, но ей это никак не удавалось.

Фаина с телефоном уже была у крысиного лаза, и черт побери, там, а глубине вроде бы поблескивали чьи-то глазки. А может, зубки.

— Файка, если ты нашла свою крысу, не хватай ее голыми руками, - Марго смирилась с тщетностью своих попыток выспаться, — Она тебя тяпнет. Замотай чем-нибудь руку. Моим шарфом…

Ага, можно подумать, в эту маленькую норку она сможет просунуть руку, обмотанную толстым вязаным шарфом. Хорошо бы, хоть так, протиснулась…

Забыв о страхе, Фаина нырнула рукой в образовавшуюся дыру. Она была неожиданно глубокой, и там… Да, там было мягкое теплое тельце крысы. И еще что-то… Какой-то предмет с твердыми гранями. Но в тот же миг Фаина поняла, что сейчас пытаться достать его нельзя. Потому что вмешается мама, и тогда всё…Что бы там ни нашлось – это будет, в первую очередь, мамино. Но ведь это не над ней издевались в школе. Не она рыдала так, что не хватало сил вдохнуть, и вздох получался похожим на стон. Не она ездила на рассвете на рынок и толковала с безумной старушкой.

Фаина вытащила из норы только крысу.

— Вот она… или он…. Спрятался и сидел там тихо.

— Нашла? Ну и успокойся. Я поправлю клетку, а потом, может, купим ему стеклянный аквариум, —Марго нехотя зашлепала босыми ногами по полу. Начинался новый день.
Фаина сама не понимала толком, почему исследование тайника она отложила на следующий день. Ей хотелось, чтобы дома была она одна. Может быть, тогда произойдет чудо. А если нет – и в крысиной норе окажется какая-нибудь ерунда – например, старая жестяная баночка, да еще и пустая – ну, что ж, тогда и смеяться над ней – с ее надеждами, как у малого ребенка, будет некому.

И весь воскресный день Фаина с тревогой поглядывала на маму – не затеет ли она уборку, не станет ли мыть полы, отодвигая мебель. Но Марго убиралась исключительно по вдохновению, а оно сегодня ее не посетило. Она в очередной раз чертыхнулась по поводу грязной ванной – после того, как туда зайдешь, хочется хлоркой облиться. У Марго был день, когда всё вокруг ей не нравилось – и в ободранной убогой кухне вечно толкутся эти бабки-сплетницы! И за окном такой унылый беспросветный пейзаж, что хочется стать Раскольниковым и схватиться за топор. В итоге Марго задернула шторы и снова улеглась, правда, на этот раз – смотреть фильм. Тропики, бесконечные пляжи, юные и красивые герои, любовь – такая, какой не бывает в жизнь – это было то, что дорого сердцу Марго, и что уносило ее из хмурой и слякотной осени в тот мир, в котором она хотела быть.

Фаине же нынче всё вокруг казалось удивительным. Она занималась обычными делами – варила на плитке суп, мыла посуду, готовила уроки – и всё у нее ладилось. Будь она дома одна, она бы еще и напевала. Марго сто раз твердила дочери, что у нее нет голоса и слуха, но иногда пение – это совсем не про музыкальность, а про состояние души.

Крыс вел себя совершенно обычно и больше не пытался сбежать. Он часто поднимался на задние лапки, держался передними за прутья клетки, и смотрел, чем занимается Фаина. А девочка чувствовала себя так, будто в семье у нее появился заговорщик.

На другой день нужно было идти в школу. Обычно Фаина воспринимала понедельник, как казнь египетскую. Впереди была еще целая неделя, полная бесконечных уроков, а главное – издевательств одноклассников и всеобщего отторжения. Но сейчас девочка жила одним… Когда она вернется, и окажется дома одна…Что тогда произойдет? Она думала только об этом, и казалась такой отстраненной и погруженной в свои мысли, что словно бы не существовала. И одноклассники впервые отстали. Дразнить «манекен» было совершенно не интересно.

Учительница попыталась было выяснить, почему в пятницу Фаина сбежала, не дожидаясь конца уроков. Соня держалась неподалеку и вела себя очень вызывающе. Она думала, что Фаина на нее пожалуется, и приготовилась дать отпор, пустив в ход любые аргументы – мол, не моя вина в том, что Вонючка питается отбросами, вот только не надо мне их предлагать. Но Фаина на вопросы учительницы лишь пожала плечами:

— Я уже не помню, почему ушла. Кажется, у меня голова заболела.

— Так надо было обратиться к школьной медсестре…

— Хорошо, в следующий раз я так и сделаю.

Но только лишь прозвенел последний звонок, как Фаины и след простыл. Она сама себе говорила, что просто волнуется за крыса – как он там, целый день без нее. Она боялась признаться себе, что всё поставила на эту карту – она ждет, что в крысиной норе обнаружится что-то необыкновенное. И просто не перенесет разочарования.

Крыс встретил ее какими-то странными звуками, напоминающими тихое повизгивание. Он словно устал ждать и торопил ее. Но теперь уже и Фаина спешила, хотя точно знала, что Марго не придет раньше двенадцатого часа ночи.

Фаина только курточку сбросила. А потом с усилием отодвинула от стены массивную старую тумбочку. Взглянула на крыса, повисшего на прутьях клетки, и запустила руку в нору – глубоко, до самого локтя. Мгновение спустя она уже извлекла на свет шкатулочку. Села прямо на пол и начала рассматривать ее, замечая при этом, что руки у нее дрожат.

Шкатулка была из потемневшего металла, между граней вился узор. Замочек явно ерундовый – ногтем подцепить и откинуть. Н Фаина медлила, хотя внутри явно что-то лежало. Она перевернула шкатулку и увидела выгравированную на дне дату – 1865 год. Явно шкатулочка была сделана именно тогда. Но ведь дом, где они сейчас с мамой живут – не такой же старый? Фаина впервые задумалась о том, кто жил в этой комнате до нее? И почему ему пришла в голову мысль, - замуровать в стене шкатулку, а после – не забрать ее? Может быть, помешало что-то трагическое, и он не успел?

Фаина глубоко вздохнула, без всяких усилий справилась с замком, и откинула крышку. Вот тут дыхание у нее и прервалось. Сказка продолжалась. Действительно кто-то решил доверить вечности украшения. Кольца и броши художественной работы с крупными камнями, браслет, будто сделанный из сверкающего кружева – столь тонка была металлическая вязь узора, и столь многими искорками камней унизана, нить жемчуга… Но внимание Фаины привлек простой овальный кулон. По форме он напоминал ту же шкатулку в миниатюре, и столь же легко открывался… А внутри был…да, это был портрет – старинная миниатюра. Ребенок. Фаина даже не смогла бы сказать – кто это, мальчик? Девочка? Черные локоны, белая рубашечка…И взгляд больших глаз – одновременно беспомощный, доверчивый и властный.

Фаина поняла – все она отдаст маме, только не вот это. Она заметалась по комнате, и не сразу сообразила, куда спрятать вещицу. У нее был ее собственный тайник, случайно появившийся. Мама купила ей дешевый письменный прибор из голубой пластмассы. Сверху был наклеен тоже пластмассовый, только белый, профиль Пушкина. Фаина клала ручки в специальную ложбинку, а потом как-то обнаружила, что, если за нее потянуть – выдвинется маленький, почти плоский ящичек. Туда можно было прятать разную мелочь, и Марго бы ее в жизнь не сыскала.

Фаина спрятала кулон, а потом выхватила из клетки крыса и поцеловала его в крохотный влажный нос, забыв о длинных желтых зубах и ощутимом запахе.

— Спасибо тебе!

Когда Марго вернулась домой – Фаина не спала. Они сидела возле стола, а на нем стояла открытая шкатулка. Если глаза и вправду могут гореть от восторга, то у Фаины они именно горели.

— А ты чего не легла? – легко удивилась Марго и подошла к столу, — Что это у тебя? Ой… Ой-е-ей….

Несколько мгновений она походила на слабоумную – глаза остекленели, рот полуоткрылся. Фаина поспешила всё объяснить – но в приемлемом для мамы контексте. Ни про старушку, ни про крыса, она даже не упомянула. Сказала, что убиралась, мыла пол, тут под рукой что-то поддалось, в стене образовалась дыра, а там, внутри, вот это все и лежало.

Марго издала вопль, а кричала она так, может быть, только в юности, когда носилась на своём байке как угорелая. Это немедленно вызвало реакцию в коммунальной квартире – в стены застучали с двух сторон, а пару мгновений спустя, еще и забарабанили в дверь.

— Что случилось?

— Вас там что, убили?!

— Вызовите полицию! Выселить их к чертовой матери!

Марго откликнулась длинной витиеватой фразой, в которой было лишь два цензурных слова «старые кошелки», а остальное – рекомендательный маршрут, куда этим кошелкам предлагалось идти.

После этого она позвонила по телефону одному из своих многочисленных друзей.

— Гарька, бросай всё и давай сюда…Что, ты не хочешь бросать подушку? Еперный бабай…Твоя тема…Тут такие цацки… не спрашивай откуда, это Тысяча и одна ночь.

От возбуждения Марго снова начала ругаться, да так, что Фаина ее уже окончательно перестала понимать.

Жильцам коммуналки в эту ночь всё-таки не удалось поспать. Их ждало одно потрясение за другим. Сначала явился Гарька – амбал лет под сорок, который старушкам мог привидеться только в страшном сне. Двухметрового роста, широкоплечий, в черной, утыканной всякими металлическими прибамбасами куртке. Бородатый, с прокуренным низким голосом. Старушки тут же дрожащей стайкой сбились в кухне и вызвали полицию. Пока ехали стражи порядка, Гарька успел оценить найденное сокровище.

- Безбедная житуха вас теперь, девки, ждет… Марго, не боись…Скоро всё обговорим.

Он исчез раньше, чем приехали полицейские. И шкатулку унес с собой за пазухой. Марго все-таки была чудовищно легкомысленна, доверив то, что посчитала настоящим сокровищем – своему старому знакомому. Фаина может быть и попросила бы мать быть осторожнее. Но теперь она воспринимала клад, как нечто, почти не имеющее к ней отношения. А медальон мать все равно бы не нашла.

Когда приехала полиция – два молоденьких паренька, - им пришлось удовольствоваться захлебывающимися речами старух о том, что эта распутница – и пять пальцев зловеще указали на ухмыляющуюся Марго – среди ночи водит к себе разных криминального типа личностей, не стесняясь ребенка.

Марго, видимо, пребывала в эйфории.

- Хотите выпить, мальчики? – предложила она незваным ею гостям.

На нее все-таки составили бумагу. Фаина дрожала – к ним в первый раз на ее памяти приезжали люди в форме. Она боялась, что мать заберут. Но Марго небрежно распилась, и с милой улыбкой проводила полицейских как лучших друзей.

— Что теперь будет? – дрожащим голосом спросила Фаина.

— А, штраф, наверное, заплатим, - Марго зевнула и наконец-таки стала раздеваться на ночь, — Всё это фигня. Спи, котенок, теперь у нас начинается новая жизнь.

Гораздо позже Фаина поняла, что мать решила не обнародовать находку, а сбыть ее через своих действительно полукриминальных друзей. И тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо сто тысяч раз – ее и вправду не обманули в том плане, что она получила даже больше, чем рассчитывала. Наверное, и Гарик неплохо нагрел руки. Но Марго была довольна.

Фаина так и не узнала, сколько в точности денег получила ее мать, но Марго немедленно пошла вместе с дочерью к риелторам – покупать новую квартиру. Причем вела себя, как заезжая звезда. Собственно, это было все, на что им хватало. Квартира в новом доме, которую мать и дочь обе считали шикарной – дом стоял в элитном районе, на крыше был сад, а в подъезде сидел консьерж. И еще Марго купила себе машину – не новую, как она говорила, но тоже шикарную. Правда, было еще кое-что по мелочи – одежда для них обеих. И к этому изобилию как-то сама собой приплюсовалась новая работа у Марго.

Тот же Гарик – наверное, он очень хорош обстряпал дельце, и в благодарность расстарался – устроил Марго к немолодому, весьма странному характером, но модному писателю. Марго стала у него домоправительницей или вроде того, а со временем - и настоящей правой рукой.

Трудно было представить, что она подойдет для этой роли. Не шибко-то образованная, далеко не идеальная хозяйка, она, тем не менее, пришлась ко двору. Писатель считал Марго забавной, и она совершенно не раздражала его. Подобрались два сапога пара. Марго заказывала ту еду, которую писатель любил, если нужно было сделать генеральную уборку- звала ребят из клининговой компании, сама не пачкалась. Но писатель почему-то решил, что ему и нужна такая женщина в доме – которая ничего не принимала близко к сердцу, и чувствовала его настроение – могла молчать целыми днями или рассказывала разные байки, которых с ней приключилось множество.

В быту писатель был нетребователен, лишь бы крепкий кофе всегда оказывался под рукой. И вечерами, когда Марго уходила домой, она всегда оставляла для него наполненный термос.

— Сердце загонишь, - предупреждала она.

Они почти сразу перешли «на ты», словно и не хозяин и прислуга, а приятели.

Писатель только отмахивался.

- Жить надо так, будто на мотоцикле несешься… Ну, вот как ты мне давеча рассказывала. Если и врежешься на такой скорости – долго страдать не придется. Раз – и сразу в рай

— Уверен? – смотрела Марго с прищуром.

— Ну или в ад, — поправлялся писатель, — А что, может там даже веселее…как написал один хороший поэт. Южаков некто:

Готовишься к раю? На входе с собой имей

Jim Beam, Harley-Davidson, Durex... Но всё ж поверь:

Во всяком эдеме есть тайно стучащий змей

И тот, кто однажды укажет тебе на дверь.

Готовишься вечно дымиться в огне печи?

Готовься, но помни, лелея свою печаль:

Во всяком аду есть подсобка, бушлат, ключи,

Ночные беседы и с сахаром чёрный чай.

Марго кивала, и тихонько притворяла за собой дверь. Будущее писателя ее не касалось.

А что же Фаина? Мать немедленно забрала ее из прежней школы. Не потому, что хотела избавить девочку от одноклассников, которые столько лет ее травили. Просто рядом с элитным домом была столь же элитная школу, и Фаину туда брали. Добираться – ближе некуда. Школа – во дворе, можно из окна смотреть, зажгли ли утром в твоем классе свет, или еще нет. И уж тут невозможно было представить, что кого-то из учеников станут изводить. В классе – пятнадцать ребят, все – примерно воспитанные, и учительница, похожая на Мэри Поппинс воркует над каждым.

Но перед этим у Фаины мог бы быть час триумфа – если бы она его захотела. Вместе с матерью они пошли в старую школу – забирать документы. Откуда-то стало известно, что их маленькая семья разбогатела. Правда, доподлинно никто не знал – каким образом. Но они шли по школьным коридорам – Марго и Фаина, «В крутом шмотье» - как потом рассказывала та же Соня, давясь избытком эмоций - «Знаешь, сколько стоит такая куртка? А сапоги… Отпад вообще… Прикиньте, девки…Фаина теперь… не доплюнешь до нее…»

Фаина слышала этот шепот, который сопровождал их с матерью, но шла, не поднимая глаз. Она знала, что никогда не осталась бы по доброй воле в этой школе, даже если бы ее тут начали носить на руках. И торжества над теми, кто ее обижал, она не хотела. Скорее бы забрать документы – и забыть об этом месте» - вот и всё.

В новой школе ей было так спокойно, как будто её окружали дети с другой планеты, где нет таких чувств, как злоба, зависть, травля. Если она задавала вопросы – ей приветливо отвечали, несколько девочек показывали всем своим поведением, что не прочь с нею дружить, а учительница искренне старалась, чтобы Фаина поняла новую тему и справилась с контрольной работой.

Прошлое постепенно стало забываться. Фаина с удивлением чувствовала, как душевная боль всё слабеет, на первое место выходят какие-то радости жизни. Она отмечала, что ведет себя теперь как обычная девочка – просит у мамы сходить в нею в магазин за той или иной обновкой, время от времени остается у одной из своих новых подруг ночевать, и оклеивает свою комнату плакатами с изображениями одной из модных рок-групп.
Когда Фаина перешла в старшие классы – писатель умер, а поскольку близких у него не было, он оставил завещание, по которому все переходило к Марго. В том числе – гонорары за его книги. Фаина с матерью переехали еще раз – теперь в загородный дом покойного. Квартиру Марго решила пока сдавать.

— Когда окончишь школу и станешь совершеннолетней – она отойдет тебе, — пообещала Марго дочери.

Школу Фаине не захотелось менять на другую, и теперь Марго каждое утро отвозила ее к началу занятий на своей новой машине. Вскоре после смерти писателя и вступлении Марго в наследство, умер и крыс. Он и так оказался долгожителем. Марго не узнала тайну зверька, и не понимала, почему дочь всеми силами старается его спасти.

— Купишь нового, делов-то, — фыркала она, когда Фаина со слезами возвращалась от ветеринара.

У крыса выросла большая опухоль, и операция лишь ненадолго продлила его дни. Вскоре после того, как крыса не стало, Марго в припадке уборки – а за наведение порядка она бралась именно так – порывами, выбросила старый письменный прибор вместе со старинным кулоном.

Фаина не собиралась открывать матери свою тайну, но теперь в отчаянье рассказала, чего лишилась. К несчастью она заметила пропажу лишь на другой день, и компания, которая отвечала за уборку контейнеров, уже очистила их – мусор вывезли рано утром.

Легкомысленная Марго махнула рукой:

— Не будем же мы перебирать всю городскую свалку. Эх, жаль, конечно, но знай – так бывает. Ничем нельзя дорожить слишком сильно.

И Фаина смирилась. Хотя так и не сказала матери, что на самом деле ей было жаль вовсе не драгоценности, а портрета – сколько бы он ни стоил. За это время человек, изображенный на миниатюре, словно бы стал ей родным. И когда подружки заводили разговоры о мальчиках, Фаина думала о нем. Хотя это было глупо и по-детски. С тем, кто смотрел на нее с портрета большими черными глазами – они безнадежно разминулись во времени – вот и все.

С тех пор никаких сюрпризов, связанных с деньгами, в их семье не было. Но жили они более, чем благополучно. Книги писателя продолжали выходить и счет в банке постепенно рос. Если бы Марго привыкла к роскоши, она бы успешно все тратила. Но она по-прежнему обходилась довольно скромной суммой, а остальное решила сберечь для дочери.

На выпускном вечера Фаина первый раз в жизни напилась. Бывшие одноклассники словно сбросили с себя благопристойные маски, юноши и девушки веселились так, как прежде не могли себе позволить. К счастью, это не имело для Фаины дурных последствий – она всего лишь уснула на рассвете и проснулась к вечеру, запив таблетку от головной боли чашкой кофе.

Училась она – когда ей перестали мешать - отлично, и без проблем поступила в институт. Марго не одобрила ее выбор – сама она никогда не пошла бы на биофак, но и не мешала.

— Лучше бы что-нибудь творческое, — вздохнула она, - Эстрада, шоу-бизнес, литературный институт…

Фаина посмотрела на нее, как на маленькую:

— Мама, но у меня нет способностей…

— Ну да, ну да, — Марго покивала, — Но некоторые и безо всяких способностей ухитряются пробиться…Просто там другая жизнь – будто подхватывает и несет. Яркие впечатления, интересные люди. А что ждет тебя? Будешь всю жизнь по утрам ходить на одну и ту же работу, а по вечерам возвращаться домой, и сама не заметишь, как состаришься. Когда вокруг рутина – жить летит очень быстро, десять лет – как один миг.

— Ну почему же на одну работу? – задумчиво сказала Фаина, — Хотя нет, на одну – как раз лучше. Я бы хотела найти свое дело, и никогда его не бросать.

На четвертом курсе университета она вышла замуж. Фаина никуда не рвалась ехать летом, ей хватило бы и практики. Последний летний месяц она предпочла бы провести дома – всласть отоспаться, поваляться в саду с книгой и банкой кока-колы, послушать музыку, окликнуть хотя бы по телефону всех знакомых, с кем не было времени повидаться. Но Марго купила ей путевку в Турцию и вытолкала отдыхать чуть ли не силой.

— Ты будто и не моя дочь, — твердила она, — Ну как можно быть такой занудой? Книжки и подружки – и ничего кроме?

Видно, какие-то высшие силы услышали Марго, и уже в самолете Фаина познакомилась с Юрием. Он был бизнесменом, жил в одном с ней городе и тоже летел на отдых. Сначала они держались поблизости, так как других знакомых у них тут не было, потом незаметно сдружились, а потом стали проводить вместе все время.

Свадьбу решили сыграть перед Новым годом. Юрий сказал, что это – самое романтичное время. И действительно – всё было красиво. И наряд Фаины – кроме белого кружевного платья к нему полагалась накидка – для тепла – ведь предстояло фотографироваться под открытым небом. Накидка была оторочена белым мехом, и в этом наряде Фаина напоминала Снегурочку. Хорош был и загородный ресторан в старинной усадьбе, и свадебное путешествие в Прагу. Когда они встретили Новый год на площади, и в бокалам дымился глинтвейн.

Марго осталась одна, но она совсем не грустила. Фаине даже показалось, что мать чувствует облегчение. Теперь она сочла свой родительский долг окончательно выполненным, и вернулась к той жизни, которой жила раньше. К ней стали приезжать старые друзья, и когда Фаина навещала мать, она нередко заставала у нее шумную вечеринку.

Фаина получила диплом, но дальше на какое-то время вышла заминка. О том, чтобы молодая женщина пошла работать в школу, не могло быть и речи.

— Я тебя потеряю, — серьезно сказал ей муж, — Учитель – это профессия круглосуточная, а я хочу, чтобы ты хоть немножко принадлежала и мне, и нашим детям.

Фаина подумала было о заповеднике – но туда пришлось бы далеко ездить. Сотрудники переселялись в маленький поселок, строили там дома или получали комнаты в общежитии. Конечно, Юрию это не подходило – он не мог бросить свой бизнес. Сошлись на университете. Фаине нашлось место на одной из кафедр. «А дальше будем посмотреть», - как говорил Юрий.

В душе он больше всего хотел, чтобы жена ушла в декрет. Сам он был единственным сыном у родителей, рос, скучая по сверстникам, и мечтал, чтобы в его собственной семье детей было много.

Но беременность у Фаины не наступала. Не сразу, но она послушалась уговоров мужа, и они оба обратились к врачу. Были выявлены кое-какие проблемы, пройдено лечение, но ничего не помогло.

Порой Фаина грустно думала о старушке с крысами. Той, конечно, уже не было на свете. А то впору было бы съездить к ней и попросить зверька по имени «Многодетность». Тогда бы Фаина, наверное, родила сразу семерых. Горькая шутка, но ничего иного молодой женщине не приходило в голову.

Юрий говорил о поездке заграницу, а тамошних врачах. А потом будто махнул рукой и прислушался к совету немолодой знакомой.

— Возьмите ребенка в детдоме, — сказала она, — Не раз так бывало – люди уже отчаются, примут чужого малыша, а Бог даст своего.

— Главное тогда – не отказаться от приемыша, - Юрий пытался говорить легкий тоном, но видно было, что мысль запала ему в душу.

С точки зрения всяких надзорных органов они были идеальными кандидатами – молодая обеспеченная пара, которой для полного счастья не хватало только младенца. Впрочем, насчет младенца они как раз разошлись во мнениях. Юрий настаивал на том, что брать надо совсем маленькую девочку, не старше года, чтобы у ребенка не сохранилось воспоминаний о прошлом, и малышка считала их своими настоящими родителями.

— Но это нечестно, — возражала Фаина, — Всё равно мы должны будем рассказать приемному ребенку правду.

— Но зачем?! — возражал Юрий, — Это же психологическая травма.

— Затем, что разные случаи бывают в жизни, и сын или дочка, когда подрастут, имеют право потянуться к своим корням.

— К какому-нибудь алкашу из подворотни?

— Или к оступившейся матери, которая уже сто раз прокляла свои ошибки. К какой-нибудь Фриде, которой день за днем, год за годом судьба кладет на прикроватный столик тот самый платок.

Юрий только рукой махнул, не желая спорить дальше. Но в детском доме им действительно рекомендовали посмотреть сначала не младенцев, а ребят хотя бы из младшей группы. Уверяя, что это уже отнюдь не кот в мешке – тут виден будет и характер, и наклонности. В то же время дети еще достаточно малы, чтобы у них сформировался внутренний стержень, и к новой обстановке они привыкнут быстро.

Позади были сбор документов, и всяческие освидетельствования, и школа приемных родителей. Они стояли в игровой комнате, очень светлой и уютной, и вокруг книг толпилось штук двадцать ребят . В рубашонках и платьицах, в полуспущенных колготках, кто-то держал палец во рту, кому-то надоело разглядывать незнакомых дядю и тетю, и он вернулся к игре.

Юрий озирался растерянно, а воспитательница старалась обратить его взгляд то на одного ребенка, то на другого, о каждом говорила что-то хорошее.

- Вот Наденька, она у нас уже сама себя обслуживает, и кроватку может застелить, и мне всегда помогает игрушки в ящик убирать.

- А Пете нравятся книжки, он часами рассматривает картинки, наверное, первым читать начнет.

-Оленка настоящая артистка, во всех концертах у нас участвует, стишки читает. Очень артистичная девочка.

Время от времени Юрий взглядывал на жену, как бы спрашивая ее совета, но Фаина молчала. И тут из спальни вышел еще один мальчик, и она забыла обо всем.

Это была копия того ребенка, чей портрет в медальоне она так долго хранила. Он взглянул на нее – и Фаина чуть не вскрикнула. Те же черные глаза…

Воспитательница тоже заметила мальчика.

- Это Сашенька, — сказала она со вздохом, — Он еще не говорит, но всё впереди. Мы просто немножко отстаем от других, да Сашенька?

Забыв про мужа, Фаина подошла к мальчику, присела перед ним на корточки и спросила:

— Поедем домой?

Он смотрел ей прямо в глаза, и казалось, понимал больше, чем мог бы выразить словами, даже если бы говорил.

Директор детского дома пыталась их отговорить, сделать так, чтобы они выбрали другого ребенка.

— Зачем вам Саша? – спрашивала она супругов, — Вы же не можете сказать, что полюбили его с первого взгляда? Так не бывает. У него проблем по здоровью – выше крыши. Еще неизвестно, восстановится ли речь, и в каком объеме. И насчет умственной полноценности мальчика есть сомнения.

Юрий разводил руками, как бы говоря, что он все понимает, но ничего сделать не может. Воля жены. А Фаина спрашивала, будто не слыша директора:

— Он сирота?

— Абсолютный, — вздохнула директор, — Воспитывала его молодая мать, кто отец – она сама, по-моему, точно не была уверена. А потом ушла и пропала…

— Так почему же вы уверены, что он сирота? — вмешался Юрий, — Мать, может быть, еще объявится, и ее восстановят в родительских правах.

— А потому я уверена, - директор разгладила ладонью папку, лежащую н столе, — Что тело матери через неделю нашли в реке. Сама она утопилась, или… Полиция говорит, что вроде сама.. нет, мол, следов насилия.

— Какой ужас, — выдохнул Юрий. Он вырос в благополучной семье, и с такими ужасами не соприкасался, — Она, часом, не наркоманка.

— Нет. Молоденькая совсем девочка, дурью не баловалась.

— Но как она могла? На кого же оставила сына?

— Видимо, вот такая минута у нее настала, что ей было уже все равно. Саша тогда еще говорил. Мама с ним попрощалась, сказала, чтобы он по ней не грустил – и ушла. Когда его к нам привезли, он все ждал, что за ним придет мама. А потом одна воспитательница у нас тут проговорилась, что мама его умерла – с той поры он и замолчал. Вот теперь и не знаем, что с ним делать. Если заговорит – оставим у себя, если нет – придется в специальный интернат отправить.

— Не придется, — сказала Фаина как о решенном, — Мы его забираем.

— Позвольте, но не можете же вы прямо сейчас… Так не бывает. Надо все оформить. Этой займет время.

— Так давайте начнем оформлять, — в голосе Фаины звучало нетерпение, — Давайте закончим поскорее эту волынку…Я уверена, что тут, у вас, он не начнет говорить.

— У нас хорошие условия, — директор даже обиделась, — Посмотрели бы вы, что в иных детских домах творится…

Фаина только рукой махнула. После довольно бурного обсуждения, примерно всплыл срок, когда они смогут забрать Сашу.

— Фаечка, но почему именно этот мальчик? — осторожно спросил Юрий, когда они ехали домой.

— Потому что своих детей не выбирают, — коротко ответила она, — Это мой ребенок, и все.

И Юрий смолк, объясняя происшедшее лишь тем, что женщины, наверняка что-то чувствуют… Они же вынашивают ребенка, может и тут жена что-то ощутила. Какой-то знак свыше.

Саша не говорил еще долго. Фаина готовилась к его приезду, как пробовал шутить Юрий «на разрыв». Буквально вылизала весь дом, детская комната была наполнена игрушками и шарами.

— Ты думаешь, мальчик жил в таких условиях? — выразительно спросил Юрий, выделяя слово «таких».

— Ты думаешь, Саша не будет этому рад? – вопросом на вопрос ответила Фаина.

Юра только плечами пожал. И Фаина была тронута до слез, когда провела малыша в его комнату, и он замер на пороге, не решаясь его переступить. Рассматривал букеты шариков и кроватку с пологом, и игрушки – будто в сказку попал. Он осмелился войти, только крепко держа Фаину за руку.

— Это все твое, — сказала она ему, — Осматривайся, привыкай, а потом будем обедать.

Стол тоже накрыли праздничный – был и торт, и разные фрукты. Но когда Сашенька допивал молоко из чашки, у Фаины появилось странное чувство. Будто только теперь она сама поняла, что это ее дом, и самый нужный и родной для нее человек находится рядом.

В последующие дни разные мелочи еще не раз заставляли сжиматься ее сердце. Теперь Фаина всегда брала мальчика, когда куда-нибудь шла. В продовольственный ли в магазин или гулять в парк. Придя в супермаркет, она спросила Сашу:

— Что ты хочешь есть?

Он неуверенно пошел вдоль полок. Фаина ожидала, что Саша выберет сладости, или вообще забудет о еде и потянется к игрушкам в сетчатой корзине. Но он увидел пакетики с супами, теми самыми, которые надо разводить в чашке кипятком, и обрадовался им как старым знакомым. Протянул ручку, а потом оглянулся на Фаину — мол, можно?

Она только закивала. Он взял один пакетик и так и нес его в руках до кассы. Фаина понимала, что это какой-то паззл от картинки его прежней жизни, и не стала рвать эту нить. С тех пор, как другие мамы покупают детям шоколадки, так она кидала в корзинку пакетик быстро-супа. Саша ел любой – гороховый, куриный, грибной, сырный. Медленно зачерпывал ложечкой густой перламутровый суп, как лакомство вылавливал сухарики. Это было нездорово и неполезно, но черт бы с ним…

Ходил он за Фаиной как тень – не раздражал, не надоедал, не требовал к себе внимания. Ему нужно было лишь, чтобы она была рядом. В нем будто не осталось энергии ребенка, который носится, шумит и никак не может угомониться, так что в шутку его называют энерджайзером. Если Фаина читала или шила, Сашенька пристраивался рядом, клал голову на диванную подушку и смотрел на нее неотрывно. Глаза у него были большущие, а ресницы длинные, как у девчонки.

Фаина забеспокоилась, и повела приемного сына к врачу. Терапевт, которому каждого ребенка приходилось принимать не больше десяти минут, нашла, что мальчик ослаблен — какое там питание у него было! — посоветовала кормить получше, назначила витамины.

— А летом поедем к морю, — пообещала Фаина сыну, когда они вышли из поликлиники, — Ты ведь не знаешь, что это такое, да?

Она часто теперь испытывала чувство, которое можно было назвать и восторгом, и трепетом – ей предстояло открывать этому маленькому человеку мир, о котором он не имел понятия. И море, и чаек, и сахарную вату, и аттракционы, и любимых книжных героев – все он получит из ее рук. Он делал ее всемогущей волшебницей.

К Юрию мальчик шел только, если мужчина подзывал его. Приближался послушно, стоял рядом, слушал то, что ему говорили, но как только Юрий замолкал, Саша опять спешил к названной матери. Фаина попробовало было «подружить» мужа и сына. Она просила Юрия почитать ребенку, отправляла их обоих гулять. Но у Юрия всё получалось как-то неловко, будто от смущался в душе, и возился с малышом через силу. Сашенька тоже чувствовал себя скованным, и расставались они с облегчением.

Рядом с Фаиной Саша незаметно заговорил – не было у него никакой задержки – видимо, просто сказался пережитый стресс. Первым его словом было: «Еще» - когда Фаина читала ему книжку, и она закончилась. У нее перехватило горло, но она сделала вид, что ничего особенного не произошло, и просто потянулась за новой книгой сказок.

Саша никогда не говорил попусту. Не болтал, как другие малыши, которых с трудом-то и замолчать заставишь. Он мог взять Фаину за руку и повести за собой:

— Пошли…

Когда хотел показать ей что-то интересное. Или просил о том, что ему нужно:

— Дай попить…

Летом они действительно поехали к морю, и там Фаина в первый раз почувствовала, что муж ревнует ее к Саше. Он был недоволен тем, что они мало времени проводят вдвоем:

— Уложи ребенка спать, и пойдем куда-нибудь вместе, погуляем.

— Он еще маленький. Проснется, увидит, что никого нет, испугается…, - тихо возражала Фаина.

— Брось, дети спят крепко. Оставь включенным ночник и пошли, пройдемся по набережной.

Но Фаина качала головой:

— Сходи сам… Ну, пожалуйста. Я буду рада, если ты развлечешься. А мне потом расскажешь.

И на пляже она все время была рядом с Сашей, хотя прежде так любила заплывать далеко в море. А теперь с увлечением искала вместе с ребенком ракушки и строила песчаные замки. И в экскурсиях они теперь были ограничены – ездили только на те, где малыш мог быть вместе с ними.

— Ты испортила нам обоим отдых, — в сердцах сказал Юрий за несколько дней до отъезда, — И прости, я не понимаю твоей тако безумной привязанности. Ведь это все-таки чужой ребенок.

— Мне он уже не чужой, — Фаина редко решалась возражать мужу в открытую, — А ты, мне кажется, и к родному так же относился бы.

— А вот нет, — Юрий был задет за живое, — Там, я думаю, на подсознательном уровне сработало бы… Чувствовал бы, что сын – самое дорогое, что у нас с тобой есть. А насчет Саши мы же договорились, что это пробный вариант, репетиция – перед собственным ребенком. Вроде как мы расслабимся, успокоимся, что малыш уже есть, и тогда у нас получится родить своего.

Фаина, глядя на мужа широко распахнутыми глазами, сказала едва ли не со страхом:

— Никогда не думала, что ты к маленькому ребенку отнесешься как к пробному шару, как к эксперименту какому-то…

— Ладно, я уже вижу, что этот приемыш стал тебе дороже и меня, и всех родных вместе взятых.

Юрий махнул рукой и перевел разговор на другую тему. Но Фаина видела, что муж глубоко обижен.

Вечером, когда она укладывала Сашу, тот неожиданно сказал:

— Иди с ним гулять. Иди гулять с Юрой.

В этом была некая странность – он не называл их «папой» и «мамой», звал по именам. Юрий не раз говорил, что это непорядок, надо переучивать. Но Фаина возражала: «Возможно, он еще хорошо помнит свою родную маму, и понимает, что мы чужие».

— Как же я уйду? — Фаина наклонилась к кроватке, — А ты?

— Я буду спать, — сказал мальчик и закрыл глаза.

В тот вечер Фаина с мужем недолго погуляли по набережной. Молодая женщина все равно торопилась в гостиницу.

И Саше же настоял, чтобы в последний вечер Фаина вдвоем с Юрием пошли в ресторан. Предполагался романтический вечер. Свечи на столе, девушка со скрипкой, марочные вина… Они танцевали, и Юрий обнимал Фаину так нежно, как в первые дни их знакомства.

А потом она почувствовала, что ей не по себе. И они рано ушли в гостиницу. В небе горела полная луна, был потрясающий вечер. Но у Фаины все плыло перед глазами. Она отравилась. И остаток ночи провела в номере, скорчившись над тазиком.

Юрий предлагал вызвать врача, но она отказалась:

— Это обычное дело на юге…Мне бы отлежаться, ведь завтра поезд…

Саша ухаживал за ней до рассвета. Приносил воду, и просто держал ее за руку, когда ей казалось, что она умирает.

— Не надо мне было идти, — сказала она, — Если бы я сидела рядом с тобой, и рассказывала тебе сказки, ничего бы не случилось… Вот я какая размазня. Испортила вам последнюю ночь у моря.

Он вглядывался ей в лицо тревожными глазами:

— Это все ерунда, лишь бы тебе стало легче…

Почувствовав что-то, Фаина приподняла голову. Юрий стоял в дверях и смотрел на них.

— Какая у вас идиллия. Что ж, не буду мешать, — и он закрыл дверь.

Фаина беззвучно заплакала.

— Не обращай внимания, — тихо сказал Саша, — И постарайся уснуть. Я с тобой посижу.

Когда они вернулись домой, вроде бы жизнь пошла как обычно. Только Юрий подчеркнуто не говорил про Сашу, он будто все меньше его замечал. Фаина старалась сгладить положение – ей было больно терять хорошее отношение мужа, и она ужасно боялась, что Юрий захочет вернуть причину их раздора в детский дом. Она старалась тщательнее, чем всегда сделать домашнюю работу, расспрашивала мужа о делах, постоянно была к нему внимательна, но не могла не признаться самой себе, что сердце ее уже отдано мальчику.

Когда Саша пошел в школу, в первую же учебную осень он тяжело заболел. Играл с ребятами, они вытаскивали друг друга из какой-то лужи, а водица-то ноябрьская, ледяная… И не сразу -то по домам разбежались. Фаина только ахнула, когда сын пришел в мокром пальто. Ни помогла ни горячая ванна, ни огненно-горячий чай с медом.

Участковая врач послушала мальчика и дала сутки – если до завтрашнего дня не станет лучше, в больницу, без разговоров. Но уже в тот же вечер Саше сделалось много хуже. Он начал задыхаться, и Фаина вызвала «скорую помощь».

В стационаре, куда их отвезли, все еще было по старинке. Саша считался «большим», и должен был лежать бе матери. Фаина буквально на коленях стояла, молила оставить ее с сыном.

— Платную палату, что угодно… Хотя бы на первое время, пока ему не станет лучше. Я от него не отойду…

В конце концов, измотанная пожилая врач сжалилась над ними, и положила обоих в «бокс», небольшую стеклянную клетку, где обычно в первые дни после поступления в больницу находились матери с грудными детьми.

Но Саша и вправду был «тяжелым». Ему ставили капельницы – одну за другой, давали кислород. И видимо, чтобы отвлечься от страданий, он попросил:

— Расскажи сказку…

А Фаине и в голову не пришло, когда она собиралась в больницу, положить в сумку хоть какую-то книжку. И тогда, торопясь исполнить просьбу мальчика, она рассказала ему о волшебных крысах. Он был первым, кто услышал эту историю от начала и до конца.

Конечно, его заинтересовало сокровище, которое таилось долгие годы в потайном месте.

— Ты так и не узнала, кто там жил? Кто все это спрятал?

— Нет, дорогой, — она качала головой, — У меня с самого начала было чувство, что это все не мое… Надо отдать маме, а дальше – как она решит. И позже я не интересовалась. А кулончик тот берегла.

— А нарисованный мальчик, правда, был похож на меня?

— Как две капли воды, — сказала она твердо.

Он обнял ее очень-очень крепко и шепнул:

— Я тебя люблю.

С тех пор он иногда, когда его уже выписали, в те часы, что они оставались одни просил ее рассказать историю про крыс.

— Не надоело?

— Нет… Про это правда, никто не знает? Только мы двое?

— Только мы.

— А сейчас бы ты какую крысу взяла?

— Видишь ли, меня никто не спрашивал. Та, что сама ко мне пришла – ту я и унесла. Это была судьба. А ты, сынок?

Он сжимал руки вокруг ее шеи:

—У меня все есть. У меня ты есть. Это и любовь, и счастье, и богатство.

Саша рос, а своих детей у пары так и не появилось. Потеряв надежду стать «настоящим отцом», как он говорил, Юра убеждал жену вернуться на работу.

— Ты совсем выпадешь из обоймы. Нельзя же жить только домашними делами. Это как-то…мелко, что ли? Ну что ты будешь вспоминать в старости? Как варила борщи?

— Ты не хочешь, чтобы я сидела на твоей шее? — откликалась он вопросом.

— Да причем тут это?

Фаине казалось, что она окончательно все забыла – то, что учила в школе, и в университете. Но, конечно, если бы пришлось – всё вспомнилось бы. Главным было не это. Работа потребовала бы огромной части ее времени, сил, интересов. Пришлось бы отнимать всё это от дома, от Саши. А с ней что-то делалось, она будто всё время боялась, что с ним что-то может случиться, что судьба его у нее отнимет.

Именно за него боялась, а не за мужа, хотя Юрий все меньше времени проводил дома. С Фаиной они больше не ссорились. Она старалась ему угодить, и избегала задавать вопросы, а он был снисходителен и отстранен.

В старших классах Саша стал для Фаины «вторым я». Они понимали друг друга с полуслова, и не было у нее более надежного друга и помощника. Незаметно, неизвестно у кого – не в школе же, на уроке труда - он научился делать всю мужскую работу. Ездил помогать Марго, которая к старости стала плохо видеть. Ухаживал за ее садом – он вообще любил всю эту красоту. Весной мог принести из продовольственного коробки с полуживыми растениями, стоят там такие в сезон. Большинство садоводов уж зареклось их там брать, всё равно не приживутся. А Саша выхаживал эти чуть живые прутики. Какие-то животворящие руки у него были – и розы цвели дольше чем у других, и ягод было – не собрать.

— Я вроде бы как биологом была, — с усмешкой над самой собой говорила ему Фаина, — А ты может на какой-нибудь садоводческий пойдешь? Явные наклонности у тебя…

— Я не хочу уезжать учиться далеко, — отвечал он.

И Фаина понимала, он не хочет ее бросать. А может, уже появилась девушка? Саша был красив – нередко девчонки оборачивались ему вслед. Но Фаина не замечала, чтобы сын кем-то увлекся. А вот разлуку друг с другом они всегда переносили тяжело. Ну, Фаина-то ладно – она всегда знала, в том, что касается Саши – она немножко сумасшедшая. Ей хочется, чтобы сын все время был на глазах. Но так нельзя, с этим надо бороться.

А Саша, когда его однажды отдали в летний лагерь, на четвертый день пришел домой. Вечером, после отбоя выбрался из окна, и всю ночь шел по шоссе, бедняга.

— Что ты наделал? – ахнула она, когда сын появился на пороге.

— Я не хочу там оставаться, — сказал он, умоляюще, — Там всё надо делать вместе, всё время на глазах быть. Ходить строем, в столовой сидеть всем вместе, спать в общей комнате. И самое главное – там нет тебя…

Фаина посмотрела на него с грустной улыбкой:

— Ну, нужно же становиться самостоятельным. Я не всегда буду рядом. Ты взрослеешь.

— Самостоятельным, но не винтиком в машине. А с тобой я хочу быть рядом, пока смогу…

— Ну попросил бы, я и приехала, забрала тебя. Тебе нам с тобой придется выслушивать упреки…

— Я скажу, что всё придумал сам, и ты ничего не знала. Взял и ушел. Во-первых, это правда. Во-вторых, я не допущу, чтобы тебя ругали из-за меня…

В этом был весь Саша – он всегда старался оградить ее от любых неприятностей.

Но чем дальше шло время, чем старше становился мальчик, тем всё больше мучительное чувство разрасталось в душе у Фаины. При том, что внешне их семья выглядела вполне благополучной – достаток, отсутствие ссор, в выходные дни их часто видели втроем – они проводили время вместе, порой на природе, порой выбирались в театр или на премьеру фильма – при всём при этом Фаина осознавала, что есть Юра и есть она сама вместе с Сашей. Две семьи по сути. Ей не нужно было никого, кроме него. И она в свою очередь была центром его интересов, средоточием его души.

Фаина будто держалась на краешке обрыва, и пропасть под ним называлась – безумие. Нельзя было, чтобы так и продолжалось. При этом она знала, что никому не может открыться – ни врачу психиатру, ни священнику на исповеди. Может быть, только Марго….Которая сама совершала безумства и ошибки на каждом шагу, а следовательно никого не осуждала.

Всё решил случай. Когда Саша учился в выпускном классе, с ним вместе занималась девочка, с которой за долгие школьные годы намучились все учителя. Она вечно не находила общего языка с одноклассниками, устраивала драму из-за любого пустяка, и вот теперь из-за того, что учительница, по мнению Наташи, поставила ей несправедливую оценку, девочка решила выпрыгнуть из окна. С третьего этажа. Практически на сто процентов это была инсценировка. Наташа хотела лишь распахнуть раму, встать на подоконнике на глазах у всей школы, пообещать вот сейчас шагнуть вниз…. И чтобы учительница просила прощения, и больше никогда-никогда не занижала оценки. Тогда Наташа милостиво согласилась бы остаться в живых. Но Саша не разбирался в таких нюансах. Он вернулся из столовой раньше других, увидел Наташку, распахнутое окно, в два прыжка оказался рядом, и рывком сдернул одноклассницу на пол.

Он сам потом не помнил, за что ее схватил. Оказалось – за волосы. Наташка больно ударилась затылком, и переиграла спектакль на ходу. Она устроила истерику, твердила, что Иноземцев набросился на нее, избил, швырнул, вон, на затылке набухает шишка. Через полчаса к скандалу подключилась мать Наташи, которая твердила, что напишет заявление в полицию, Сашу поставят на учет и так далее, и тому подобное, без конца.

Учителя, не видевшие, как было дело, пытались найти какой-то компромисс. Они не могли обвинить Сашу, который никогда не был замечен ни в чем подобном, и в то же время понимали, что мать девочки может навлечь на школу неприятности.

Фаина в этот день чувствовала себя плохо. Она с утра думала о том, что нужно, наверное, все-таки сдаться врачу, пусть назначит ей таблетки от депрессии. А потом ее вызвали в школу.

Домой они возвращались вместе с Сашей. Юноша казался погруженным в себя, и Фаина не задавала ему вопросов. Она понимала, что нужно поговорить, объяснить, что так бывает в жизни – самые лучшие намерения могут быть превратно поняты, но это вовсе не значит, что в дальнейшем людей, оказавшихся в беде, нужно бросать на произвол судьбы. Но не было сейчас у Фаины сил – вести все эти разговоры.

И только когда Саша уже ложился спать, он подозвал ее.

— Ты мне веришь? — спросил он Фаину.

Он не уточнял, в чем она должна поверить ему, но она поняла и кивнула.

— Я тебя люблю, — сказал он, перед тем как закрыть глаза.

Она еще сидела возле его постели, пока он не заснул, будто Саша был маленьким.

Поняв, что он, наконец, заснул, она нагнулась над ним, легко прикоснулась губами к его волосам и сказала чуть слышно.

— Я тоже тебя люблю. Просто мы… разминулись во времени.

Юрий тоже уже спал, и никто не видел, как Фаина закрыла за собой дверь квартиры.

Её не нашли. Следующая неделя прошла в сумятице поисков, разговоров с полицией, со следователем. Не было никаких следов и никаких зацепок. Женщина вышла из дома – и точно растаяла.

Юрий не мог поверить в случившееся. Он уверял, что Фаина найдется. Может, у нее была подруга, о которой они не знали, и она сейчас отсиживается у нее. Может – бывает и такое – она просто решила куда-то на время сбежать. Купила билет, или остановила попутную машину. Но она вернется, потому что у нее никого больше нет, кроме них.

Марго уже окончательно потеряла к той поре зрение, различала только свет и тьму. Когда полиция спрашивала ее о дочери, Марго покачала головой:

— Она не вернется.

— Откуда вы знаете? Она с вами связывалась? – полицейский так и впился в нее взглядом.

В незрячих глазах Марго отразилась бесконечная печаль.

— Она никогда не оставила бы мальчика. Если она решилась уйти, то – навсегда.

— Но она жива?

Марго не ответила.

Тяжелее всех исчезновение Фаины сказалось на Саше. Та школьная история разрешилась сама собой. С Наташей и ее матерью учителя разговаривали уже другим тоном – у юноши горе, пропала мать, и «добивать» разборками его в это время никто не станет. Но Сашу уже не волновали все эти перипетии. Для него рухнул целый мир. Когда-то, когда он был совсем маленьким, вот так ушла его родная мать, а теперь исчезла бесследно Фаина.

Слышал ли он эти ее слова «Мы просто разминулись во времени»? Или это было одним из тех снов о которых до конца жизни уверен, что это – святая правда. О том, что стало с его матерью, Саша в конце концов узнал. Но судьба Фаины так и осталась неизвестной.

Тогда же – в первый раз и навсегда – Саша поссорился с приемным отцом.

— Не изображай убитого горем, — сказал он резко, — Я же знаю, что у тебя давным-давно другая женщина, другая семья на стороне.

Юрий был поражен, но не стал оправдываться. Спросил только: я

— Откуда ты узнал?

Саша горько усмехнулся.

— Первый раз увидел вас случайно… в городе. Ты же знал, что Фаина почти из дома не выходит. И не слишком-то старался спрятать свою пассию. А потом – нетрудно было догадаться. Все эти клиенты, которые могут встретиться только вечером или в выходные дни. Все эти «деловые звонки», когда ты вместе с телефоном уходил в другую комнату…

— Она тоже знала? — Юрий имел в виду жену.

— По-моему нет. А если знала, то не от меня. Я никогда не стал бы говорить ей ничего, что могло бы расстроить ее.

— Вот! — закричал Юрий, — В этом-то и было всё дело. Всё это время вы вели себя как двое влюбленных, так что мне места не было. Я не мог вмешаться в ваши отношения, я был лишним! Сто раз я хотел вернуть тебя в детский дом, но я знал, что тогда Фаина от меня уйдет, уйдет вместе с тобой.

Саша побледнел.

— А потом тебе стало все равно, не правда ли? Ты просто завел себе новую женщину.

— Женщину, которая любит меня. А уйти от Фаины я не мог, я чувствовал, что она сходит с ума, что в любую минуту, ее возможно, придется положить в больницу. И всё это происходило не из-за меня, а из-за тебя, сынок, — тон Юрия был полон яда, — Потому что ты такой маленький, а она такая старая. С этим Фаина смириться не могла.

Саша вскинул руку, как будто хотел дать пощечину приемному отцу. Они стояли друг против друга. Потом юноша сел и спрятал лицо в ладони. Юрий понял, что он плачет.

— Я ухожу, — сказал Саша.

— Слава тебе, Господи, но куда? Думаешь, Фаина не хотела бы, чтобы ты кончил школу? У тебя вот-вот начнутся экзамены.

— Школу я окончу. А жить буду у Марго. Ей сейчас нельзя оставаться одной. А ты ведь привезешь сюда свою подругу и… У вас же, кажется, есть родной сын? Так что тебе есть, с чем сравнивать – чувства к собственному ребенку, и к чужому? Что ж, совет да любовь…

Марго приняла Сашу так, будто он и должен был жить здесь.

— Это был дом Фаины. А теперь это и твой дом, — сказала она.

Саше полоснули по сердцу эти слова. Даже мать говорила о Фаине в прошлом. Но жить с Марго ему оказалось легко. Она и к старости сохранила свой характер – мало что принимала близко к сердцу и ничего не боялась, даже смерти. В доме она научилась передвигаться ощупью, и очень редко во что-то врезалась или что-то роняла. Варила кофе в автоматической кофеварке, щедро добавляла в чашку коньяк, слушала музыку, и иногда тихонько подпевала, пританцовывала. По выходным к ней нередко приходили друзья, и, если не заглядывать в комнату, а слушать смех, выкрики, мелодии – можно было подумать, что там собралась молодая компания.

…Юрий, которого Саша так ни разу и не назвал отцом, поступил точно так, как и предсказывал Саша. Он привел в дом молодую девушку, Марину, которая давно уже была его настоящей женой и родила ему сына Славика.

Он нашел то, что искал. Марина работала в компании у его партнера, сидела в офисе, одна улыбка ее стоила миллион. Юрий сам не понимал, почему она согласилась с ним встречаться, а потом на годы смирилась с ролью любовницы.

— Хочется настоящего после всего этого суррогата, — говорила она, — Ты- как раз настоящий. Тысячи мужиков врут, говоря, что жена больна, и поэтому они не могут оформить развод. Но я знаю, что ты не врешь. И что тебе отчаянно хочется уйти, из семьи, где тебя не ценят, но ты этого не делаешь. Твоя Фая действительно больна, а приемыш – еще мальчишка и не сможет заботиться о ней. Но настанет время, когда ты освободишься, и тогда ты будешь со мной. И не потому, что я молодая и красивая, а потому что ты меня любишь. Я это вижу.

— Если я – один из тысяч, то такая как ты – одна на миллиард.

Именно о Марине он думал, выбирая подарки на Новый год, Восьмое марта, Дни рождения. Он счастлив был совершать ради нее безумства, покупать дорогие и редкие вещи, и заодно, попутно – брал что-нибудь для Фаины и Саши.

А когда Марина родила Славика, Юрий впервые почувствовал, что жизнь обрела смысл. Иногда они лежали и мечтали, как будут жить когда-то, куда поедут, что станут делать…

— Но ведь неизвестно, когда это все произойдет, — Марина с улыбкой опускала его с неба на землю.

— Что именно?

— Когда ты освободишься и как. Но Бог нас не покарает, мы же не желаем Фаине ничего дурного. Мы просто хотим, чтобы она как-нибудь исчезла, сама собой, правильно? Может быть, она тоже влюбится и уйдет к другому…

Он качал головой:

— Она уже влюбилась, и это неизлечимо.

Юрий рыдал на поминках, которые решил устроить по Фаине. Ее все не находили, а он мучился, ожидая развязки, и желал подвести какой-то итог.

— Вы можете искать годы, — сказали ему в полиции, — Так мы ищем одну женщину, музыкантшу. Вышла из дома вечером погулять, сказала матери, что заодно купит хлеба. И с тех пор ее никто не видел. Если не нашли в течение первых дней после исчезновения – приготовьтесь к тому, что это затянется надолго.

Но Юрий уже не мог ждать. Он созвал знакомых – дальних и близких, и в их присутствии оплакал Фаину будто мертвую.

— Я уверен, что она уже не найдется, — говорил он, — Ничего удивительного, всё к этому шло. Ее душевное состояние в последнее время… Слезы… подавленность…

— С жиру, короче, бесилась, — сказала одна из общих знакомых, которая сама имела виды на Юрия, — Всю жизнь не работала баба, вот и съехала с катушек.

Саша, конечно, не присутствовал на этих «поминках». А на другой день Юрий привез домой Марину и сына. И, закрыв за собой дверь, закружил молодую женщину на руках:

— Свобода! Свобода! Маринка, мы, наконец-то свободны, веришь?

Через несколько недель они уехали на солнечный юг, в то самое путешествие, о котором давно мечтали. И – Юрий оказался прав – родной сын ему ничуть не мешал.

Время от времени, раз в несколько месяцев, Юрий звонил Саше. Говорил вежливым, нейтральным голосом. Спрашивал, все ли в порядке? Ни в чем ли Саша не нуждается? Может быть, денег дать. На все вопросы юноша отвечал:

— Спасибо, мне ничего не нужно.

В эти первые, самые трудные годы, спасением для Саши стала бабушка. Порой они сидели вместе возле камина, и Саша смотрела на знакомые черты, в которых было так много общего с его приемной матерью.

Только с ней, Марго Саша один раз заговорил о Фаине.

— Ты думаешь, она умерла,— спросил он? — Почему же тогда я ни разу не видел тебя плачущей? Даже Юрий, и то…

— Что ж мне плакать? — Марго усмехнулась, — Сколько там мне осталось? Всё равно мы скоро увидимся… Пусть хотя бы там, на том свете…

— Значит, ты думаешь? — он не мог продолжать.

Марго положила руку на грудь, помедлила несколько мгновений, точно прислушиваясь, а потом сказала просто:

— Я знаю.

— И …как?

В голосе Марго послышалась строгость:

— Так, как она сама решила.

Больше эту тему они не поднимали никогда. Но Саша еще долго ходил к реке. Туда, где, как говорили, нашли когда-то тело его родной матери. Он часами смотрел на воду и ждал… Какого-то наития… прозрения… Но тайна так и не открылась ему.

Экзамены он сдал хорошо. Он мог бы блеснуть, но с уходом Фаины все в его душе погасло. Довольно было и средних баллов.

Вместо армии он проходил альтернативную службу – не мог оставить Марго, и наплел, что он пацифист. Но проблем не возникло. В городской больнице позарез нужны были санитары. Он помогал переносить больных, и делал всю ту грязную, тяжелую работу, которая так необходима, и за которую молодежи так часто не хочется браться. Особенно практически за бесплатно. Но у Марго было достаточно денег, чтобы они не нуждались, да Саша и знал себя – к материальной стороне жизни он был нетребователен до безобразия.

Марго дала ему полную свободу – и никогда не заговаривала ни о выборе дальнейшего жизненного пути, ни о женитьбе.

— Милый мальчик, - говорила она, — У тебя своя голова не плечах. А я уже слишком устала, чтобы брать на себя ответственность за чужую жизнь.

Она до последнего старалась обслуживать себя сама, и просила до удивления немного – купить бутылку ее любимого коньяка или принести диск того или иного музыканта.

А незадолго до смерти она попросила отвезти ее к морю.

— Не думай, что старая карга окончательно сбрендила, — сказала Марго, ероша волосы тем же движением, что и в молодости, — Я просто хочу попрощаться со своим любимым уголком.

Он встревожился:

— Ты плохо себя чувствуешь?

Она посмотрела на него поверх очков, которые давно уже были практически бесполезны:

— Если ты спрашиваешь про тот свет, то я на низком старте. Но к морю мы еще успеем.

Это была одна из самых странных поездок в жизни Саши. Марго крепко держала его под руку и вела себя так, что люди не сразу понимали, что она почти не видит. Они поселились в гостинице простой, дешевой, но на самом берегу. Так что, сидя на балконе, можно было услышать, как шумит море. У этого жилья был один недостаток – набережная под окнами. Вечером из каждого кафе неслась своя музыка. Пахло шашлыками, жареной кукурузой и какими-то пряностями. Продавали разливное вино, взлетали в небо качели.

Марго до глубокой ночи, почти до рассвета, сидела на балконе с сигаретой:

— Настоящая феерия, - говорила она, — Это то, что я и хотела.

Они вернулись, закончилось лето, а осенью Марго слегла, и через два дня ее не стало. Дом писателя, где она прожила большую часть жизнь, она завещала какому-то благотворительному фонду, а Саше оставила квартиру – ту самую, что когда-то покупала для себя и дочери.

Саша работал в МЧС. Одно время он думал о медицинском институте, он уже многое повидал. Но в то же время чувствовал, что не сможет двадцать четыре часа в сутки жить для больных, как те немногие врачи, которыми он восхищался. Ему нужно было хотя бы какое-то время оставаться наедине с собой, со своими мыслями, со своей душой.

В МЧС он работал посменно. Никакой особой романтики. Чаще всего звали открыть запертые по неосторожности двери квартир, порой просили снять с дерева любимого кота или кошку, вызволить из беды любимое животное. В эпоху расцвета заморской болезни «скорая помощь» сбивалась с ног, и нередко приходилось помогать транспортировать в больницу тяжелых пациентов. Иногда работали в сотрудничестве с пожарными, водолазами.

Может быть, Саша пошел в эту сферу потому, что надеялся хоть что-то узнать о Фаине? Хотя бы из чьих-то воспоминаний, может быть, дастся в руки оборванная ниточка, выведет туда, где она сейчас…

В свободное время Саша нередко бродил по улицам. Его заносило в те районы города, где дворы напоминали колодцы, а дома уже еле держались от старости – и видно было, что вот-вот их снесут. Узкие улочки, запах сырости… Он говорил с этими домами – про себе, конечно, чтобы его не сочли за сумасшедшего. Касался ладонью шершавых стен, про себя спрашивал – не слышали ли они чего о Фаине?

Потом в городе решили прокладывать новую ветку метро. Так говорили. Шесть десятков домов шли под снос, так как не выдержали бы прокладки подземных путей. Начались обычные разборки. Циничные с одной стороны и отчаянно-бесплодные с другой. Люди, прожившие в этих домах весь век, сопротивлялись переезду, тем более, что деньги им всегда предлагали минимальные – только и хватит, что на убогое жилье где-нибудь на окраине.

Саша знал, что будет дальше. Людей всё равно выселят. Дома их снесут. На опустевшем месте построят элитные здания, которым никакая подземка не помешает. И продадут их втридорога.

Кто-то всё-таки смирялся и уезжал, другие говорили, что не покинут свои дома до последнего – пусть хоть бульдозером сносят вместе с ними. Речь шла о каменных строениях. Саша помнил, что когда собирались сносить дома деревянные, и люди проявляли подобную неуступчивость – жилье попросту сжигали. Кто это делал – Бог весть, концов так и не находили. Загорались дома всегда ночью, и бывали случаи, когда люди не успевали выбежать.

Один раз они спасли мать с детьми, а какое-то редкое лекарство для младшего ребенка не вытащили из огня. На другой день волонтеры дали объявление о сборе денег в соцсетях, чтобы купить этот препарат.

И теперь Сашу вызвали в один из подобных домов.

— Там бабка пропала, не приходит, а в комнате плачет ребенок, — объясняла по телефону взволнованная женщина, — Мы уже хотели дверь ломать, но решили сами не действовать. Пусть профессионалы. Чтобы нас потом не обвинили ни в чем плохом.

— Вы совершенно правильно сделали, — отвечала диспетчер, — Саша, съездишь?

Вскрыть замок в старой двери – не такой уж большой труд, и Саша не предполагал, что задержится надолго.

На этой улице он еще не бывал. Если бы Марго была жива, она объяснила бы ему, что это тот самый дом, и та самая коммунальная квартира, в которой они с Фаиной когда-то жили.

Женщина лет сорока в обтрепанном халате встретила его в подъезде.

— Бабка, — сказала она, — У нас живет поехавшая бабка. Честно, я согласна переехать только ради того, чтобы избавиться от такого соседства. Крыс она разводит. Представьте? Другие их травят, а она разводит… Весь дом провоняла своими пацюками… И сбегают они у нее -ф-фу…

Саша уже поднимался по лестнице.

— И вот мы ее предупредили, что вызовем санэпидемстанцию, или как это сейчас называется контора, и весь ее хвостатый контингент ликвидируем. Так она сегодня собрала тварей в лукошко и пошла на рынок. Людям, говорит, раздам. Раздаст она! Кто эту гадость в руки-то возьмет…. Знаете, вот каждый раз, когда она уходит из дома, я в глубине души, надеюсь, что она не вернется… не старуха, ведьма какая-то… И вот нет ее и нет, а потом слышим – в комнате будто плачет кто-то. Мы давай стучать, а там только всхлипывают. Тогда мы в МЧС и позвонили.

Саша машинально ответил словами диспетчера:

— Вы все правильно сделали.

— Вот и я так считаю, — обрадовалась женщина, — А может, когда вы дверь откроете, мы все-таки какую-нибудь службу вызовем, а ? Пусть в вашем присутствии комнату осмотрят, сфотографируют… И наложат на бабку какой-нибудь штраф за антисанитарное состояние.

— Там посмотрим. Эта дверь, говорите?

— Эта, эта…, — Саша заметил, что его окружает уже несколько женщин. Всё это были любопытные соседки. Видно, старушка не пускала их в свою комнату, и они не знали, что делается там, за дверью.

Он достал инструменты. За дверью было тихо. Саше потребовалось не больше минуты, чтобы ее открыть.

… Возможно, соседки сразу заметили и нищую обстановку, и погрызенную крысами шаль на спинке стула. Возможно. Саша видел только девочку, стоящую в глубине комнаты. Две короткие косы чуть ниже плеч, бумазейное платьице… Так одевали детей давным-давно. К груди девочка прижимала большую серую крысу, которая, кажется, и не пыталась вырваться.

Девочка была – вылитая Фаина, такая, какой он видел ее на фотографиях. Сходство было настолько полным, что он закрыл глаза.

— Это ж смотри ты! Ребенок!

— Откуда она ее притащила?

— Девочка, эта бабушка тебе родная, да? – загомонили за спиной соседки.

«Мы опять разминулись во времени», - хотел сказать Саша и не мог.

Вместо этого он спросил:

— Как зовут твою крысу?

— Это Люба, — сказала девочка, — То есть, ее полное имя – Любовь. Вот так…