Читать онлайн "Выбор без выбора"

Америка, а оно того стоит?

На стене, сложенной из стандартных бетонных блоков и покрашенной белой масляной краской прикреплен самодельный календарь на февраль 2024 года. В календаре обведены в кружочки числа с 5 по 21, 17 дней. Уже 17 дней семеро парней в возрасте от 20 до 56 лет из луизианского детеншена «Winn Correction» полностью отказываются от еды, протестуя против произвола местных коррумпированных властей и ICE офицеров.

Одиночная камера 2х3 ярда. Открытая решетка, в общий коридор. Холодный ветер от кондиционера, включенного на полную мощность в общем коридоре. Этот ледяной ветер почти беспрепятственно проникает даже под два тонких одеяла из переработанного вторсырья, выданных при поступлении в детеншен.

В небольшом проёме решётки стоит поднос с едой. Этот поднос – очередное издевательство, пытка. Недавно прошел ужин в юните «Cypress», несмотря на наш полный отказ от еды, это поднос должен стоять, как минимум один час, источая аромат картофельного пюре с подливой и котлет. Обонятельные рецепторы на 17 день обострены настолько, что запах еды, задуваемый холодным ветром под одеяла, проникает даже сквозь импровизированную маску из полотенца. Один час после каждой раздачи еды, персонал детеншена — идейные наследники фашизма в камуфляже демократии ароматом еды пытается соблазнить нас и таким образом заставить нас отказаться от голодовки, от нашей борьбы за человеческое к нам отношение и обращение, за элементарные человеческие права. Это самое невинное из издевательств, которым подвергаются задержанные, а если быть точнее – похищенные люди, содержащиеся в пыточных детеншенах Луизианы. Но это уже почти конец истории…А чтобы понять, как я здесь оказался, нужно вернуться лет на пять назад.… Начиналась эта история на заснеженных улицах российских городов, где я, вместе с тысячами других несогласных, принимал участие в митингах, маршах и других акциях протеста против произвола и беспредела действующей власти.

Поскольку родился и вырос я ещё в СССР, то у меня были друзья в бывших республиках, а ныне отдельных, «независимых» государствах, и я решил «попытать счастья» в Казахстане, где у меня жил старинный друг, с которым в «лихие 90-е» были кое-какие дела. Судя по «крутому» номеру телефона и отзывам общих знакомых, «стоял» он на ногах более чем уверенно, и я, если честно, очень сомневался, что он вспомнит меня вообще и то, что нас в своё время связывало в частности. Слишком часто в моей жизни я убеждался в поговорке: «Есть люди, которые помогают нам, есть люди, которым помогаем мы. Но, как правило, это всегда разные люди».

Патас (странное у него «погоняло») узнав меня по голосу (конечно после того, как я представился, всё-таки больше двадцати лет прошло) выразил неподдельное удивление и радость, и сразу пригласил меня в гости.

Дорога до Тараза (в прошлом Жамбыл) от моего родного Татарстана заняла почти трое суток на машине (2500 км). Первый раз я ехал по Казахстану с его нескончаемыми степями, на которых то и дело были видны стада коров, лошадей и верблюдов. Если честно, то при заезде в города и посёлки я заметил, что уровень жизни обычных людей не сильно отличался от российского. В конце третьих суток пути я заехал в Тараз, дозвонился (с четвёртого раза) до Патаса, который узнав, что я приехал на собственной машине немного посокрушался, но затем, спросив, где я нахожусь, сказал, что пошлёт за мной человека на машине. Через минут двадцать подъехал большой внедорожник, хотя и не последней модели, но вполне себе «живой». Подъехав ко мне водительской стороной, окно водительской двери опустилось и «здоровый» детина с лёгкими следами среднеазиатской внешности, спросил: «Ильдар-абый, это Вы?». Я утвердительно кивнул, после чего Батр (так звали парня, как я узнал в дальнейшем) сказал, чтобы я ехал за ним. Свернув с одного из главных проспектов Тараза (судя по интенсивности движения на шестиполосной проезжей части) мы проехали буквально метров пятьдесят и припарковались перед входом в типичную, но довольно большую «узбечку» рядом с неизменным тандыром. Как я узнал впоследствии хозяином этого заведения и был Батр. Пока мы шли в кафе, он сказал, что у Патаса пока важные переговоры, но как только он освободится, так сразу меня наберёт. Мы прошли с ним в полупустой в это время дня зал, за одним из столов сидели двое мужчин. Батр представил меня пригасил за стол и сказал, что бы я заказывал всё что захочу и вообще располагался как дома….

Две недели в Таразе пролетели как один день. Патас остался тем же радушным и гостеприимным человеком, каким я его помнил ещё с девяностых. Каждый вечер – рестораны, клубы, знакомства с местными «авторитетами» и бизнесменами.

Мой казахстанский (не могу его назвать казахским, потому что по нации он узбек) друг стал настоящим гурманом и любимым его блюдом была жаренная на углях форель, обязательно только что в пруду одного из пригородных кафе. Патас не ленился и ездил за туда за тридцать километров от города чуть ли не каждый день, да через день. Ещё одним из его любимых мест было кафе - ресторан его старого знакомого на центральном проспекте, где шеф-поваром был, как его все звали большой Гоги (действительно большой и в высоту и в ширину) - грузин, которого Юра – знакомый чей это был ресторан, пригласил специально из Тбилиси и надо отдать ему должное, такого шашлыка я действительно раньше не ел, да и вообще и шашлык от «Большого Гоги» и форель на углях из пруда и даже утренняя каша в одной из кондитерских, по праву можно было назвать не дешёвыми «понтами», а действительно произведениями кулинарного искусства. Во всех вечерних поездках его сопровождала главный бухгалтер и как я понял, кроме того, главный консультант по финансовым вопросам эффектная шатенка лет тридцати с небольшим с безупречной фигурой. И хотя Патас был женат, но жену его за всё время видел только один-два раза и ни разу не видел, чтобы вечером его сопровождал кто-то кроме Регины (так звали главбуха). Это была его жизнь и била она ключом, и, хотя двадцать лет естественно не могли остаться бесследными, однако на мне они оставили гораздо больший след и с принятием ислама, мои ценности изменились диаметрально.

Патас снял для меня отдельную квартиру – двушку с евроремонтом и всеми удобствами в той же части города, где у него был собственный рынок, производственная база с крупнейшими в области холодильными мощностями и крупнейшим производством мороженого в Казахстане. На этой же базе располагался его центральный офис.

«Живи, брат, сколько душе угодно», – говорил он, размахивая рукой.

Днём, когда мой друг был занят по работе (а дела у него шли, судя по всему, очень неплохо), я в основном бездельничал в квартире, изучал новости, читал интернет.

Как-то на восьмой-десятый день моего пребывания в гостях у Патаса, я приехал к нему в офис средь бела дня. «Брат, бесконечно долго висеть у тебя на шее я не могу, да и не в моих это правилах. Я ведь, честно говоря, приехал сюда не только и даже не столько в гости. Сам знаешь, что у нас в стране творится..., а у меня сыну 19 лет, и мне его отправлять в эту мясорубку не хочется, ну прям от слова «СОВСЕМ». Поэтому, если есть возможность, то я бы поработал у тебя тут на каком-нибудь направлении, да и сын у меня толковый мальчишка, тоже мог бы тут тебе пригодиться».

Выслушав внимательно, не перебивая этот мой монолог, Патас помолчал несколько секунд с задумчивым выражением лица, затем сказал: «Ладно, давай торопиться не будем. Я помозгую, потом вернёмся к этому разговору».

На третьей неделе моего пребывания Патас пригласил меня на серьёзный разговор. Мы сидели в его кабинете – солидная обстановка, кожаные кресла, портреты каких-то казахских деятелей на стенах.

– Ильдар, брат, – начал он, наливая зелёный чай в красивые чашки из дорогого сервиза, – я могу дать тебе и жильё, и работу. Место найдётся – у меня несколько фирм, везде нужны толковые люди. Зарплата будет нормальная, жить сможешь достойно.

Я молча кивнул, чувствуя, что дальше будет «но».

– Но, – продолжил Патас, и я мысленно усмехнулся своей прозорливости, – оградить тебя от местных мусоров в случае, если на тебя или твоего сына будет запрос от ментов или фэсов из России, я не смогу. Несмотря на всех моих влиятельных друзей. Понимаешь? Если российские органы захотят тебя вернуть – я буду бессилен.

Он замолчал, держа красивую чашку, обняв её двумя ладонями, как будь-то грея руки, а затем добавил:

– Хотя, я тут проконсультировался с юристом. Он говорит, что можно оформить ВНЖ в Казахстане, и тогда от российских силовиков отмазаться будет гораздо проще. Официальный статус – это не шутки, понимаешь?

Я отхлебнул зелёный чай и задумался. С одной стороны, ВНЖ в Казахстане – это определённая защита. С другой стороны...

В один из тех дней, когда я бездельничал, лёжа на кровати в квартире, снятой для

меня Патасом, листая YouTube, я наткнулся на несколько роликов о каком-то приложении СВР-1, запущенном правительством США. В них блогеры клялись, что благодаря этому приложению можно практически беспроблемно пройти и легализоваться в штатах. Звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой, но... а что если?

Во время того разговора, те самые ролики из YouTube всплыли в памяти с новой силой. Там чётко говорилось: если оформишь ВНЖ в третьей стране, то вероятность получения убежища в США уменьшается в разы. Логика американских миграционных органов проста и жестока – надо доказывать, что тебе грозит опасность не только в России, но и в Казахстане..., а это уже совсем другой уровень доказательства.

Мы не торопясь пили чай, болтали, вспоминая былые времена, что не мешало мне размышлять. Казахстан – и все безвизовые страны — как дверь, которая захлопывается за твоей спиной: зайти легко, но внутри — ни работы, ни будущего, только вечный страх, что за тобой уже выехали из какого нибудь следственного комитета, прокуратуры или полиции иже с ними. «Безвиз» это временное убежище, не более того. Америка же манила хоть каким-то шансом на человеческое будущее и как я тогда думал – безопасность. Да, там были какие-то упоминания про детеншены, но ютуб показывал их как что-то редкое, почти мифическое. В тех же ютуб-роликах детеншены упоминались мельком, будто досадная формальность, а не правило. Английский открывал двери, а не захлопывал их. Риск? Да. Но альтернатива — жизнь в постоянном страхе, либо участь бессловесной твари, не смеющей слова сказать против правового беспредела. Главное — попасть, а там...

Может быть, стоит попробовать? Америка – это совсем другой уровень защиты, другие возможности...

Тогда я ещё не понимал, что Америка — это не просто страна возможностей, а лабиринт, где одни двери ведут к свободе, а другие — в ледяные камеры с кондиционерами на полную мощность. Но в тот момент я верил в другое. Ютуб показывал два пути: вечное подполье в «лёгких» странах или сложный, но возможный маршрут в Штаты. Детеншены? Да, пару раз мелькнуло в рекомендациях, но как что-то далёкое — вроде предупреждения «осторожно, скользко». Тогда я думал там можно было начать заново. Что там ты будешь не как беглец, а как человек. И я выбрал путь, где хотя бы есть слово «Возможно».

Пыльная обочина трассы за последней заправкой. После телефонного звонка Патаса я припарковал свой неприметный Ларгус у автобусной остановки. Через десять минут в зеркале – клубы пыли, разрезаемые длинным белым силуэтом. Белоснежный Lexus LX мягко притормозил впереди, встал чуть наискосок, перекрыв полосу, как барьер между мной и степью.

Дверь открылась . Ни резких движений, ни суеты. Патас вышел как всегда, неторопливо, с грацией большой кошки. Он выпрямился, поправил рукав рубашки, не глядя. Движения были плавными, каждое мышечное усилие рассчитано, экономно, но таило в себе скрытую мощь. Он подошел, не спеша, по растрескавшемуся асфальту, его тень легла на капот моей машины.

«Ну что, брат, погнал?» – голос был спокойным, как всегда, но в глазах читалось что-то тяжелее обычного.

Дорога дальняя, Ильдар-ага, – сказал он, кинув увесистый конверт через открытое окно водительской двери на пассажирское сидение. – На первое время. Там номера... мои люди в Алматы, если что».

«Береги себя. Доберёшься – позвони». Кивок. Никаких долгих речей. Он развернулся с той же хищной плавностью и пошел обратно к своему белому кораблю. Не оглядываясь. Дверь Lexus’а мягко захлопнулась.

Я сел, за руль своего ларгуса, прислушиваясь к ровной работе заведённого двигателя, который не мог заглушить тишину, воцарившуюся после его ухода, и глядя в зеркало на удаляющийся белый прямоугольник, пока его не поглотила марево пыли и дороги.

Я остался один на краю мира, с конвертом и шелестом мотора.