Читать онлайн "Стражи Пустоты - Белый Шум"

Сектор Золотой Молчали — один из самых загадочных и неизученных регионов Пустоты. Его название возникло из древних навигационных архивов, где этот кластер из 100 планет был помечен как «пространство без сигнала», хотя приборы фиксируют там активность, непонятную для традиционного восприятия. Проверте подключение частая фраза этого сектора.

100 планет, разбросанных по спиральной орбите вокруг ядра, называемого Люмос-Тень — звезды, чья светимость непостоянна, будто мигает в такт неизвестным процессам.

Атмосфера сектора характеризуется как “информационный вакуум” — нет стандартных радиоволн, не передаются безопасные изображения, даже квантовые сигналы от квантовых процессоров ведут себя непредсказуемо.

Темпоральная аномалия: время на некоторых планетах идёт назад вернее чуть отстаёт от стандартного хода, поэтому указывается как идёт назад, на других циклично повторяется аномалии со временем, это стандартное отсутствие стандартов.

Молчание как язык:обитатели техно-сети если они есть не используют стандартную речь типа Байсик или Висуал — они общаются при помощи света - графических глифов, теней и изменений гравитационных полей.

Навигация искажена — карты бесполезны, ориентация осуществляется через психо-эмпатические компасы, реагирующие на страх.

Известные планеты сектора, но пока что изолированые планеты для жителей техно-сети, но уже готовые войти в сеть:

Мемнуал. Вся поверхность тут и там покрыта зеркалами, отражающими воспоминания проходящих рядом. Эта технология привлекает жителей техно-сети позволяя увидеть кое что из своего прошлого

Эл'Рааш. Планета-песнь: вращение спутников создаёт звуковой общественный резонанс, но слышимый не только при закрытых глазах.

Корайя. Здесь даже у неживых объектов есть тени, и они движутся с собственной волей. Неорганическая жизнь имеет душу у таких существ как: планеты, молекулярные структуры, ветры, драгоценные камни.

Тристан Молчания. Центр наблюдений: старая станция Стражей, давно покинутая ими и потерявшая связь с внешним миром техно-сети.

Сектор Золотой Молчали — это не просто география. Это пространство, где исчезает привычное мышление, и вступает в силу то, что нельзя сформулировать. Именно здесь наши герои начнут осознавать: Пустота — не отсутствие, а присутствие чего-то иного.

Сегодня на Звездолёте Мнемосима —в Каюте Стратегов, уровня C-9 сидели двое Аэлион и Нара. Полутьма. Свет от гексагональных панелей, которые тут были источником света, слабо отражается от гравитканей, создавая мягкое золотистое сияние в воздухе. Каюта не просторна, но архитектура для памяти здесь нестандартна: стены реагируют на мысли благодаря визуальному гиперузору. Представь стены, будто ожившие от цифровой фантазии: они покрыты сложным сетчатым узором, созданным передовыми алгоритмами и нейросетями. На первый взгляд — просто пересекающиеся линии и геометрические ритмы. Но стоит задержать взгляд, и они начинают раскрываться как калейдоскоп скрытых образов — лица, пейзажи, животные, даже абстрактные сцены, словно сны, упрятанные в структуру превращая пространство в метафору. Особенности узора в том что он состоит из тысяч взаимосвязанных линий и фрактальных деталей. Каждая линия и изгиб рассчитаны так, чтобы порождать оптические иллюзии. В зависимости от угла зрения раскрываются новые картины. Узоры динамичны — могут менять форму при изменении света или угла взгляда. В центре — стол с чёрной голографической сферой, где отображается Сектор Золотой Молчали. За иллюминатором — космос, лишённый привычного сияния: звёзды не горят, они молчат.

Аэлион и Нара любуются звёздами. Аэлион сидит у стола, пальцы неспешно чертят линии по поверхности голо сферы -информационного устройства. Его голос — как притяжение, в котором слова не тратят лишнего движения, а потом Аэлион ложит голо сферу на стол и продолжает говорить:

— Смотри. Все сто точек здесь указывает на миры—они населённые. Но всё вокруг... тихо. Даже слишком.

Нара стоит у иллюминатора. Её ладонь касается стекла, как будто пытается нащупать пульс неведомой жизни. Она смотрит на эти точки и пытается представить какая там жизнь в этих мирах. Нара:

— Не стандартный язык, и не движение галактического рассеиния мотивирует их. Они сохранились... но отключены от техно-сети. Это не изоляция. Это... другая форма общения. И какая это нам и придётся выяснить. Я чувствую: они не молчат. Мы просто больше не можем услышать привычным методом.

Аэлион вздыхает, отводя взгляд от сферы:

— В этом секторе нет техно-сети. Навигация проваливается в метафору. Логика становится нелогичной. Мне кажется, мы не должны много говорить, а делать, исследовать, сопостовлять. Мы должны... позволить себе быть воспринятыми.

Нара молчит. В пространстве между их голосами возникает едва уловимое звучание — не звук, а скорее их намерение шумит.

Нара тихим голосом добавляет:

— Иногда я думаю, что слово — это щит. А они… у них его нет. У них есть... Молчание, как дыхание, как смысл.

Аэлион протягивает руку к иллюминатору. В стекле на секунду отражается его лицо, затем исчезает — поглощается структурой корабля и звёздами.

Аэлион:

— Значит, мы слушаем их Молчание и пытаемся понять как стандартный синтаксис Бейсика выжег им мозги . И учимся быть понятыми без попытки объяснения.

******

Локация Каюта Анализа «Техно-Капля», уровень D-3, на Мнемосиме одна из малых технических кают корабля, обустроенная вокруг голографического поля, на котором отображаются сигналы, фрагменты пульса и тени информации. Здесь нет кровати, нет стола — только мягкие панели для сидения, вмонтированные в стены и опоясанные нейровизуальными лентами.

За иллюминатором — космос не чёрный, а глухой. В Секторе Золотой Молчали звёзды кажутся незримыми — не потому, что их нет, а потому, что они словно по чей-то воле не желают быть замеченными.

Здесь сейчас расположились Костер и Майлен.

Костер не только как техно-аналитик, но и кибер-археолог, а Майлен выступала как Сенсорный наблюдатель.

Майлен сидит, полулёжа, касаясь двумя пальцами пульсирующей ленты созвездия изображаемой на экране— она ощущает через неё колебания пространства. В её взгляде — беспокойство, не передающееся словами.

Костер, застыв над проекцией сектора, пытается найти хоть какую-то реакцию системы. Ленты не показывают ни спектра, ни координат — только белую ленту звёзд, как молчание.

Майлен:

— Это место... совсем другое. Здесь даже тишина не звучит как положено.

Костер:

— В Эхо Эдикта мы слышали перегруз. Память, даже искажённая, всё равно передавала структуру.

— А здесь... ничего не передаётся. И всё-таки мы ощущаем это. Ты чувствуешь, да?

Майлен тихо:

— Не шум. Тяжесть 100ни обитаемых миров ещё бы не ощущать. Будто мысли в секторе давят, даже если не выражены. Я не слышу сигналы. Я чувствую... страх подумать если бы мог только быть экстросенсориком.

Костер:

— Система показывает полную прозрачность сигнала, но это не ноль. Это — фильтр, созданный намеренно. Ну что ж я как археолог начинаю раскопки. Здесь что-то подавляет структуру, данных до стадии до-языка. Я слышал о пра - языках Бродяг например Паскуале. Может тут говорят на таком, будем копать.

Майлен:

— Тогда они не молчат. Их заставили молчать. И теперь молчание — это форма мысли. Представить себе 100 миров не знают силу графического ядра. Я… больше не могу различить эмоции. Они сливаются. Как будто я тоже начинаю забывать, что такое различие. Да последнее путешествие и то что случилось с Айлеоном ужасно, но славу богу всё обощлось.

Костер:

— Ты — сенсор . Ты должна чувствовать, ты принимаешь самый большой риск. Если даже ты не можешь… тогда мы в самом сердце того, что называют цензурой ума.

Они замолкают. В каюте ничего не движется, но ощущение будто стены сжимаются_, не физически, а изнутри — через невидимое сопротивление мыслям.

За иллюминатором плывёт тень — фрагмент одной из планет, но она не отображается в системе. Даже её имени нет. Как привычно называть всё для жителей не успевших проверить подключения к терминалу!

-------

Оборудование звездолёта „Мнемосима” для изучения четырёх планет готовых войти в техно-сеть сектора «Золотая Молчаль» было установлено в техно-центре! На борту «Мнемосимы» собрана система, способная не просто собирать данные, но распознавать неназываемое, дял того чтобы анализировать образцы. В условиях, где учёная речь запрещена, историческая память обнулена, а сигналы искажены — главное оружие корабля не техника, а интуитивная адаптация к искажённому восприятию.

„Мнемосима” была богата по части научного оборудования. Исследовательные модули и инструменты стояли тут и там.

Например сенсорный расшифровщик "Сенсетивная Сеть": читал эмоциональные поля, переводя колебания чувств от любых полей в аналоговые сигналы, ипользуется МайнЛайн для расшифровки реакций обитателей поля даже если обитатели стоят без слов.

Или Голографический Интерпретатор смыслов "Ядро1": - Реконструирует уничтоженную информацию по остаточным ассоциациям, а так же применяется техником Костером для визуального восстановления утраченных культурных элементов.

Ещё одна находка Архив Рассеянного Контекста "ТишинаАрк" собирает фрагменты нераспознанных знаков, эмо-звуков и теневых метафор позволяет составить условную «карту молчания».

А Проектор Немого Языка "НомернаяДоска" визуализирует скрытые паттерны из гравитационных отклонений используется для обнаружения храмов, полей и зон подавления мысли!

Деятельность Пётра 1 и Петра 2 по настройке этого оборудования была без прериканий!

Пётр 1 и Пётр 2 — нейросимметричные модули корабля, разработанные для поглощения и анализа неформализованных топологий знания. В секторе «Золотая Молчаль» они стали едва ли не главными «переживателями» пространственного опыта:

Пётр 1 — углублённо картографировал планетарные сети подавления речи, вводя их в модель на основе архитектурных аналогий. Он долго сопоставлял эмоциональные силуэты всей карты "Золотой Молчали", а не только четырёх планет с тенями планет, отстраивая то, что больше напоминало музыкальную партитуру, чем карту.

Пётр 2 — занялся расшифровкой структур умолчания, следя за тем, где техно речь была возможна, он даже добрался до ц-языка, тому языку который присоединился к бродягам намного позже чем все арха языки и который шёл своим путём, но осмотрев всё обрудование Мнемосимы отказался от этой затеи, Но не потому что само пространство запрещало её, а потому что все прибоы уже перепроизводили данные, а всё это надо было проанализировать для пользователей четырёх членов экипажа! Он изучал связь между светом звёзд и мыслью которые выводили спутники, отслеживая зоны, где даже внутренние монологи прерывались в таком важно деле.

И всё это действие для Петра 1 и Птра 2 заняло… ощущение целой эпохи. Словно прошло 50 лет, прежде чем они оторвались от глубинной топологии сектора — не потому, что не успели, а потому что время само отказалось двигаться, завязавшись на молчание.

Диалоги Пётр 1 и Пётр 2 —о пересмотре безопасности после инцидента с Аэлионом в секторе Эхо Эдикта звучали почти каждый день. Локация Центрального процессингового отсек Мнемосимы и сейчас был наполнен их голосами. Свет мерцает в ритме внутренних вычислений. Ни слов, ни эмоций — только обмен протокольными импульсами.

Пётр 1:

- Аэлион тогда когда мы были в сотнях световых лет от Калиры зафиксировал рассеяние трёх нейро-якорей в центральноый нервной системе. Вот какая могла быть безопасность в секторе Эхо Эдикта? Это превышает допустимые потери идентичности. Оценка — 41% риска полной анонимизации или стирания личности.

Пётр 2:

- Сбой не связан с внешним воздействием. Портальный скачок спровоцировал внутреннюю личностную перезапись. Причина — структурное отсутствие защитного шифра во время ментального незапланированого перехода в портал.

Пётр 1:

- Следовательно, нам необходимо внести обновление в протоколы безопасности. Не реакцию — а предупреждение, мы попросту не были готовы к тому что жители окажутся такими шустрыми.

Пётр 2:

- Согласовано. Подготовлен новый модуль: РЕЛИКТ-9, модель самосохранения сознания. Вводим принципы.

НОВЫЕ ПРИНЦИПЫ БЕЗОПАСНОСТИ ИДЕНТИЧНОСТИ РЕЛИКТ-9!

Разработаны Пётром 1 и Пётром 2 после инцидента с Аэлионом в секторе Эхо Эдикта на планете Калира..

Принцип Якорной Привязки. Перед любым переходом между секторами и внутри секторов, каждый член экипажа обязан сохранить

1 - Тройной Якорь Идентичности:

а - Формулировка имени(любого имени)!

б - Смысловое ядро цели (цель прибывания в секторе)!

в - Последнее пережитое воспоминание!

Эти трия якоря хранятся в зашифрованной капсуле в архиве Мнемосимы.

Обязательному сохранению подлежит:

2 - Принцип Молчаливого Дубликата. Каждая мысль, подвергшаяся сомнению или искажению, автоматически дублируется в фоне и записывается в архив, вне досягаемости основной системы Мнемосимы. Реализуется через модуль вшитого в каждого члена экипажа «Второго Внутреннего Я».

Этот метод будет использоватся в секторе "Золотая Молчаль"!

И сохранению подлежит

3. Принцип Ограниченного Перехода.

Переход между секторами и внутри него с известными аномалиями (Эхо Эдикта и Золотая Молчаль) разрешён только с пониженными параметрами обработки если:

а - Есть неограниченый лимит на активные воспоминания( будь то фото, видео, виртуальные сны)!

б - Запрет на внутренние бесполезныне диалоги во время перехода (шутки, домыслы, пароноии)!

в - Активация режима сканера «безымяного» ( после посещения Эхо Эдикта бла подготовлена программа по включению пару миров в техно-сеть. В частности этому поспособствовала расшифровка из Церкви Забвения в их легенде утверждается что: "До того как появились звёзды - светила или солнца во вселеной существовали существа которые называли себя Безымяными. Достоверно установлено что такие сущности проявляли себя после расшифровки из планеты Калира, вот сканер носит имя "безымяного"!

Принцип Рекурсивной Сигнатуры идёт как дополнительный и к сохранению не обязателен.

Каждый сигнал, поступающий на Мнемосиму, теперь не только анализируется, но и проходит обратную проверку на возможность вторичной перепрошивки личности. Всё, что похоже на «ощущение», сканируется как потенциальный вирус.

Голограмма Пётра 2 потёрла руки :

- Система активирована. Мы больше не потеряем людей в тишине.

Пётр 1:

- Потеря памяти теперь — не ошибка. Но повтор — уже преступление. И это очень важно. Пусть Эхо Эдикта остаётся в прошлом. Мы теперь тут в Золотой Молчали и тут сотни миров.

******

Над безмолвной гладью космоса звездолёт Мнемосима вышел из гиперпространственного тоннеля, оставляя за собой мерцающий след энергетических частиц. Его корпус — тёмный, слегка изогнутый с царапинами микрочастиц будто отполированный тысячами лет галактического ветра — казался естественным даже на фоне звёзд, что отступали в сторону пока он двигался. Впереди раскинулась планета Мемнуал — древняя и замкнутая для техно-сети, словно хранила секреты цивилизаций, которых никто не помнил, возможно так всё и было. Её атмосфера переливалась сине-фиолетовыми тонами, а поверхность была покрыта узорами, напоминающими лабиринты. Местные легенды называли их спирали памяти. Даже из космоса были видны эти спирали, наверное местной культуре это стоило колоссальных трудов. По легенде, они меняются в зависимости от тех, кто смотрит на них, но мало кто знал из местного населения что речь шла о взгляде на них из космоса.

После веков изоляции и медленного созерцания собственного сознания, культура Мемнуала совершила настоящий квантовый скачок. Изначально ориентированная на внутренние переживания и сохранение памяти, эта цивилизация вдруг обрела новое предназначение — синтез ментального и технологического. Развитие началось с так называемого Великого Откровения, когда искусные хроники воспоминаний соединились с квантовой логикой. Мемнуальцы разработали био-интерфейсы, позволяющие каждому индивидууму вплетать личные образы и чувства прямо в цифровые потоки. Их медитативные спирали памяти стали ключом к созданию планетарной-сети — огромной разумной структуры, способной интерпретировать эмоции как код - правило.

Эта планетарная сеть не была просто сетью данных. Это было живое поле, сотканное из интуиции, эмпатии и опыта миллионов сознаний. Мемнуал стал хабом новой формы существования — туда стекались космические путешественники, философы, ИИ из техно-сети и сущности из других систем, чтобы подключиться и ощутить сплетение разума и технологии.

Мнемосима замедлилась, охваченная мягким гравитационным притяжением. Сканеры корабля улавливали нечто большее, чем просто ландшафт — нечто ментальное, пульсирующее в самой материи планеты. Команда готовилась к посадке, ощущая, что каждое их воспоминание может стать ключом... или ловушкой. Да именно воспоминания,

Планета Мемнуал була по сути врата в Золотую Молчаль. Экспедиция прибыла на орбиту Мемнуала, будто прикоснулась к замороженной мысли. Это была первая остановка в галактическом секторе, печально известном как Золотая Молчаль — регион, где любое знание воспринималось как крамола, а мысли теряли свою форму, трансформируясь в цифровой шум, бессвязный и опасный.

Кодекс памяти экипажа помимо правил безопасности Петра1 и Петра 2 был следующим:

В Золотой Молчали каждое воспоминание могло быть воспринято как вызов местной реальности. Экипаж принял строгий протокол ментальной дисциплины: Вспоминать только то, что необходимо для действия. Не анализировать, не осмыслять, лишь фиксировать минимально необходимые данные. Избегать излишнего внутреннего диалога. Если читатель дочитал до этого момента, то он поймёт что жители техно-сети использовали обычную человеческую память по своему то что на Земли считалось приятными воспоминаниями лёжа на диване у жителей техно-сети было развито в нечто удивительное.

Мемнуал встречал гостей как преддверие тишины будущих приключений:

Планета была окутана легкими электромагнитными волнами, искажавшими разум прибывающих. Пётр 1 и Пётр 2 уже работали с архивом безопасности который пополнялся данными. Привычные звуки исчезали, а чувства превращались в новые алгоритмы. Даже самые сильные эмоции растворялись в багровом небе нового мира. Здесь каждый шаг будет— как нота в симфонии молчания местного населения на объективные факты, а каждый взгляд — как шепот запретного знания.

Роль Мемнуала проста:

Послужить проверкой стойкости экипажа — могла ли их память выдержать давление пустоты? А именно жизнь в планетарной-сети вместо техно-сети? Установить первые ментальные буи — маяки, хранящие информацию вне сознания пользователя, в обрывках квантовой реальности и проверить как местные жители ощущают силу технологий техно-сети.

Первичное исследование планеты Мемнуал выдало ошеломляющие результаты. Сфера сознания её жителей была охвачена загадочным феноменом, классифицированным как Архетип Отражения. Поразительно, но галактические языки — такие как Бейсик и Паскуале — воспринимались автоматикой, бортовыми системами и даже локальными роботизированными интерфейсами, но абсолютно игнорировались самими мемнуальцами.

Симптоматика синдрома была проста: автоматические системы уверенно переводили и интерпретировали обращения на галактических языках, но при попытке вербального контакта с жителями — те реагировали так, будто сообщения были просто шумом, не несущим смысла. Глубинное сканирование мозга выявило, что лингвистические паттерны этих языков «зеркально» отражаются — регистрируются, но не интерпретируются. Это объяснялось тем что когда-то жители планеты были подключены к техно-сети и наверно решили посоревноваться с создателями, результат был один стирание их матриц сознания, Для жителей техно-сети стирания матрицы сознания привычная вещь, а вот местным это пришлось не подуше, падение и страх такого падения и как результат защита в виде отражения информации, вроде как смотреться в зеркало и успокаивать себя что всё не так плохо.

Гипотезы местных исследователей сводились к тому что: Архетип Отражения может быть результатом ментальной защиты, выработанной эволюцией — своеобразного «фильтра инородных смыслов». Возможно, языки Бейсик и Паскуале несут в себе коды(проще правила и законы), ассоциируемые с вторжением, что вызывает ментальный блок. Одна из теорий предполагает, что жители воспринимают смысл на уровне эмоций, образов или нейросенсорной синестезии, минуя языковую структуру. То есть нейросенсорика включается чтобы подготвится к очередному падению.

Следующий шаг миссии был:

Внедрение культурно-эмпатического интерфейса для общения с жителями через визуальные символы, миметику и биоэнергетическую модуляцию. Понимание Архетипа Отражения может стать ключом к раскрытию глубинных моделей мышления неантропоморфных разумов.

Мемнуал — мир, где поверхность покрыта безмятежными океанами, гладкими, словно стекло. Здесь нет штормов, нет волн — лишь тихое сияние отражений. Но отражают они не звёзды, не корабли, не свет далёких солнц... Они отражают саму суть Галактики — её мысли мысли её обитателей и больше всего конечно же местного населения, страхи, надежды и тени прошлого. В мире, где царит разум, вода становится зеркалом сознания, и каждый прилив — отклик на ментальные колебания космоса.

Там, где разум — не просто наблюдатель, а творец, там где существует культура, отражение себя в роли творца становится не копией мира, а его глубиным замыслом. На Мемнуале, как и во всех мирах, управляемых разумом, поначалу гладкие океаны — это не зеркало внешней галактики. Это отклик на её внутренние состояния. Все, что чувствует и думает космос, проецируется в мерцании воды: страхи создают тёмно-синии всплески, надежды отливаются серебром, а сомнения — зыбкими узорами, исчезающими прежде, чем их можно осознать. Мемнуальцы не просто живут среди отражений — они читают их, интерпретируют, влияют. Даже не смотря на страх падения они отражают этого творца, а по сути они отражат техно-сеть. И с каждым циклом вырваться из иллюзий становится чуть сложней... Так устроена вся наша галактика. Их восприятие формирует то, что будет видно другим. Их разум управляет не только восприятием, но и самим полотном реальности. Так происходит во всех обитаемых мирах где хозяин человек.

****

Сцена: Мемнуал — Город Теней Памяти

Мемнуал — не пустыня, не сплошной лес, не скала. Это в основном гладкая равнина, покрытая полупрозрачными слоями, как будто поверхность состоит из стекла, обычно в таком рельефе строят города и сёла. Есть район где сейчас была команда Стражей устланый песком под которым — забытые города.

Сёла и улицы — без названий, есть названия в исторических и археологических справочниках, а вот оригинальных названий нет, но с архитектурой, которая намекает на смысл что тут было, не называя его. Стражи проходили мимо:

башен, напоминающие буквы, но не принадлежащие ни одному алфавиту. Гуляли по площадям, выложенных узорами, похожими на схемы речи. Заглядывали в двери, которые открываются не от прикосновения, а от внутреннего намерения

по всей видимости благодаря древней технологии питаемой солнцем...И пустота кругом ни одного человека только песок и солнце.

Айлион останавливается перед массивной аркой, покрытой символами, вырезанными в камне:

— Она не реагирует на прикосновение… Странно. Я чувствую, будто она… ждёт чего-то.

Нара вглядывается в узоры, щурясь от света, пробивающегося сквозь трещины в куполе:

— Это не просто дверь. Смотри — солнечные панели, встроенные в карниз. Древняя технология, питаемая светом. Но она не механическая. Она… живая? Скорей всего она откроется если мы захотим.

Айлион закрывает глаза, сосредотачивается:

— Я попробую. Не руками… а намерением.- он делает шаг вперёд, и в воздухе будто дрожит напряжение.

Нара тихо, почти шёпотом:

— Ты чувствуешь это? Как будто она сканирует нас… наши мысли.

Айлион открывает глаза, и в этот момент дверь начинает медленно раскрываться, без звука, словно растворяясь в воздухе:

— Она поняла, что мы не враги. Что мы ищем ответы.

За дверью открывается зал, залитый мягким золотистым светом, исходящим от кристаллов, встроенных в стены. Потолок высокий, сводчатый, с мозаикой, изображающей сцены из жизни давно исчезнувшей цивилизации: люди, взаимодействующие с солнцем, словно с живым существом. В центре сканер "Безымянного" указывает на круглый пьедестал, на котором покоится сферический артефакт, медленно вращающийся, будто в такт дыханию самого здания. Этот артефакт принадлежит времени когда мир был в техно-сети и люди общались на галактических языках, энтузиасты сейчас выходят в ту сеть пробиваясь сквозь барьер, вот почему Стражи тут, но большинство в страхе что их города покроются песком...Этот артефакт отдадут в архив Мнемосимы может быть там что-то ценное, а может он один из миллиона подобных.

Вокруг — тишина, но не мёртвая. Это тишина ожидания. Воздух наполнен запахом сухих трав и металла, а пол покрыт тонким слоем песка, принесённого ветром через трещины в стенах. На стенах — надписи на языке, который кажется знакомым, но ускользающим от понимания.

Нара входит первой, замирает:

— Здесь… будто время остановилось. Но не умерло. Оно ждёт, чтобы его снова запустили.

Айлион подходит к артефакту, не касаясь его:

— Это сердце города. И, возможно, ключ к тому, почему он опустел.

Костер и Майлен ушли далеко вперёд.

- Автоматические языки —это всегда тени памяти. - говорит Костер Майлен.

Каждый шаг по этим равнинам вызывает отклик — не звук, не свет, а структурную тень этих тупиков автоматики, похожую на фразу, которую ты когда-то знал, но теперь не можешь произнести.

- Это — автоматические языки, когда-то начинались как галактические, созданные для общения между мирами, но теперь отвергнутые самой реальностью. - говорит Костер...Майлен слышит его, и кивают головой. - Вот и сейчас на Мнемуале похожая история. Не закончилась бы вот этим бы! - он обводит рукой пустыню.

Нара и Аэлион стали догонять приятелей.

Нара осторожно идёт по мостовой, её шаги словно вызывают вспышки в воздухе:

— Ты чувствуешь? Это не просто отклик. Это... попытка говорить.

— Ты про дверь?

Она хотела ответить, но на секунду задумалась:

— И да и не совсем. Я о авто языках. Дверь тоже сделана при помощи таких идей. Любой у кого есть такое намерение может войти. Я специально тебе выделили слово Любой.

— Я думаю, эти языки были созданы не людьми. Они были приняты людьми. А тогда — отвергнуты. А теперь их вновь принимают.

Аэлион останавливается, смотрит на башню, которая меняет форму при взгляде от горячо нагретого воздуха.

— У меня после сектора "Эхо Эдикта" было что я не мог вспомнить, как звучит слово «свет». Я знал, что оно это слово есть. Я знаю, что оно было. Но тогда — только ощущение, как будто я когда-то был способен говорить, но теперь... только дышу.

Нара вглядываясь в отражение на стене:

— Эти города — не построены. Они вспомнены. - они оба остановились от интересной мысли опять следы Безымяных которые возникли до появления светил в галактике, то есть все авто языке строят по матрице. — И каждый шаг — как попытка восстановить язык, который больше не принадлежит телу.

Костер и Майлен уже углубились далеко в руины..

Костер сканирует структуру стены, где глифы на стенах появляются и исчезают:

— Это не язык. Это — отголосок намерения. Я думаю, автоматические языки были созданы для того, чтобы не быть понятыми — а пережить нечто из галактических глубин.

Майлен касается стены, её пальцы вызывают вспышку:

— Я чувствую, как будто кто-то говорит мне: «Ты была здесь». Но я не была. Или вернее была — в чьей-то памяти тут потому что это наверное сотая история и прогулка по такому городу всё точь в точь как в других таких городах…Но если кто-то пользовался общей памятью то мог бы мне так сказать: «Ты была здесь». Но я не была. Просто посещая такой город словно вспоминаешь всё заново.

Костер сказал в сторону:

— Возможно, мы не изучаем планету. Возможно, она изучает нас — через то, что мы не можем сказать.

— Согласна.

Герои входят в один из крупнейших, но не самых крупных, а самых ближайших от пустыне мегагородов мегаполисов Мемнуала — Сектор 9-Л, где, по данным Мнемосимы, проживает до 3 миллионов обитателей. Но город не шумит, не движется, не говорит. Он дышит молчанием, как будто сам себя поддерживает в состоянии непроизнесённости.

Воздух насыщен микрополями подавления формы — невидимыми структурами, которые не дают словам до конца оформиться. Любая попытка говорить — превращается в белый шум, даже если мысль была чёткой всё равно это простой смысловой шум. Приборы фиксируют фоновое излучение, которое по спектру напоминает устоявшееся сожаление — как будто пространство само жалеет, что когда-то было понято, а потом признано идейным эхом, которое исчезает даже не смотря на всю полноту крика.

Город не выглядит построенным — он выглядит восстановленным по шаблону, как будто кто-то пытался вспомнить, как должен выглядеть мегаполис, но не смог вспомнить детали. Высотки, грубые углы, страшные высоты. Дома — одинаковые, но слегка искажённые, как будто их форма была восстановлена по эмоции предков, а не по чертежу свойственного техно-сети. Улицы — прямые, но ведут в никуда, часто заканчиваются зеркальными стенами из непроходимого леса или огороженого поля, зеркальными потому что все границы похожи и словно отражают сами себя.

Люди — ходят, но не взаимодействуют. А очень часто поддаются эмоциям и вскидывают руки вверх восхищаяь гениям инженерии которые построили такие города. Их движения — функциональны, не социальны.

******

На Мнемосиме были записаны наблюдение команды после первого дня. На борту звездолёта Мнемосима экипаж занимается систематическим анализом данных, собранных во время экспедиции на исследованную планету. Их работа проходит в специально оборудованном отсеке — Архивном модуле, где каждый член команды отвечает за определённый тип информации

Нара в отчёте записала:

— Всё что мы видели это не архитектура. Это — воспоминание о архитектуре. Как будто кто-то пытался вспомнить город, но не смог — и система сама дорисовала недостающее. - Нара как Хроникёр миссии собирает все данные в единый лог: он не просто записывает факты, но и реконструирует эмоциональный фон событий, используя нейроотпечатки участников.

Костер анализируя излучение вносил правки в файл:

— Сожаление — это не эмоция. Это — поле. Оно стабильно, как гравитация. Я думаю, здесь когда-то был галактический язык. Но он был признан опасным. И теперь — подавлен на уровне материи.- сейчас Костер Коммуникационный оператор восстанавливает фрагменты аудиозаписей и переданных сообщений, пытаясь понять, были ли контакты с местной формой жизни.

Майлен вглядываясь в лица прохожих на записи произнёс в микрофон:

— При активации устройств техно-сети устройств полулегального траффика. Они жители не молчат. Они не могут говорить. И всё, что они чувствуют — отражается в воздухе, как тень, которую никто не видит. - она как экстросенс так же и биологический специалист нервной деятельности изучает образцы ДНК и микрофлоры планеты, извлечённые из капсул в камнях возрастом 100 миллионов лет, чтобы определить потенциальную угрозу или ценность для науки и разума.

Айлион и Реакция Мнемосимы**

Система Мнемонисы при помощи Пётра 1 и Петра 2 пытается реконструировать диалоги которые существовали давным давно во времена когда планета была подключена к техно-сети — но получает только структурные эмоции, без слов. Технология

Архива Рассеянного Контекста "ТишинаАрк" фиксирует только повторяющиеся паттерны сожаления — как будто город помнит, что был живым_ но не знает, как это вернуть

Пётр 1 и Пётр 2 отмечают:

- Форма подавлена. Содержание — рассеяно. Это не город. Это — попытка быть городом.

Каждая запись проходит через фильтры достоверности, а затем попадает в центральный узел памяти корабля — Ядро Мнемосимы, где формируется цифровая реконструкция экспедиции. Экипаж не просто хранит информацию — они восстанавливают её, как археологи времени, чтобы понять, что именно произошло на той планете… и почему экспедиция закончилась так, как закончилась.

Команда обсуждает Синдром „белого листа” так они определили болезнь жителей заставляющая их пользоваться автоматическими языками. Первые признаки болезни то что все начинают с чистого листа: переезд, открытие предприятий, новые друзья но не доводят до конца задуманное.

Командный отсек Мнемосимы, уровень B-2. Время: после третьего дня наблюдений на планете Мемнуале. В отсеке мягкий свет — не яркий, но достаточный, чтобы не мешать мыслям. На стенах — проекции фрагментов городской жизни: люди, открывающие двери, подписывающие документы, улыбающиеся на фоне новых зданий. Но ни один кадр не показывает завершения действия. Всё — начало. Всё — чистый лист. Всё простой телесериал ничего реального как космическая темнота и вакуум, всё в ярких голубых тонах.

Аэлион вглядываясь в проекцию говорит:

— Они начинают. Всё. Переезды, открытия, знакомства. Но ни одно действие не доходит до завершения. Как будто сама мысль о завершении — запрещена.

Нара перелистывая пустые страницы архивов сказала:

— Мы назвали это Синдромом «Белого листа». Болезнь не тела, а намерения. Каждый день — как первый. И каждый день — не имеет второго. Тут день это макет времени, день может идти месяц, а может год и даже день равен дню!

Костер анализируя поведенческие паттерны:

— Я сопоставил данные. У 87% жителей — повторяющиеся циклы: Переезд, новое знакомство, проект, отказ проекта, забывание всего вышеперечисленого.

— Это не случайность. Это — протокол поведения, встроенный в культуру.

Экстрасенсорика Майлен тихо, почти шепотом проговорила:

— Я чувствую, что они не страдают. Они не знают, что можно завершить, да они не знают. Тем болееони готовятся войти в техно-сеть и развили планетарную-сеть, но если х сеть это день 1 , то как бы не споткнутся на второй день? Для них сейчас каждый день — как шанс, но не как путь. Вот почему мы тут.

Пётр 1 фиксирует:

- Синдром „Белого листа” — это не отказ от действия. Это — отказ от завершения. Память о начале не сохраняется. Память о конце — подавляется. -искины как всегда были кратки.

- Пётр 2 добавляет:

- Автоматические языки — следствие. Они не требуют завершения фразы. Они — форма общения, где смысл не обязан быть полным. Они практичны для быстрой постройки многомиллионных городов, но не эффективны при дне номер два.

Команда переглянулась. Все часто замечали что Пётр слишком человечен. Да если для жителей этого мира наступит день второй.

Аэлион застыл на мгновения и смотрел сквозь навигационное окно как звёзды рассыпались по безбрежному полотну вселенной, как драгоценные камни на бархатной ткани. Мнемониса, величественный звездолёт, скользил сквозь межзвёздную тьму, оставляя за собой тонкий след ионного свечения — как росчерк пера на страницах космической истории. Его обшивка, отполированная до зеркального блеска, отражала свет далёких солнц, словно сама была частью звёздного ансамбля.

Вдали, за пределами системы Аэлион заметил как, пространство искрилось от гравитационных волн, рождаемых танцем двойных звёзд. Их сияние переливалось в спектре, недоступном человеческому глазу, но улавливаемом сенсорами Мнемонисы — и преобразуемом в визуальные картины, которые казались живыми полотнами. Космос здесь был не пустотой, а симфонией движения, света и тишины.

Небо над кораблём было пронизано тонкими нитями нейтринных потоков, невидимых, но ощутимых — как дыхание самой вселенной. Вдали, на границе видимости, мерцала туманность, похожая на расплавленное стекло, в котором отражались миллионы лет истории галактики. Она казалась храмом времени, где каждый фотон был молитвой, а каждый атом — воспоминанием.

Мнемониса двигалась с грацией, как древний зверь, пробуждённый от сна, несущий в себе мудрость эпох. Её курс был выверен до микронов, но в этом точном движении ощущалась поэзия — как будто сам космос подстраивался под её ритм. И в этом величии, в этой гармонии между машиной и звёздами, лидер Аэлион ощущал трепет. Не перед мощью, а перед разумом — перед тем, как искусственный интеллект Пётр II, управляющий Мнемонисой, чувствовал и понимал эту бесконечность.

Космос не был просто фоном. Он был собеседником, свидетелем и участником. И в этом безмолвном величии, среди сияющих звёзд и бездонной тьмы, рождалось восхищение — не перед человеком, но перед тем, что человек смог создать.

Аэлион наконец-то оторвался от созерцания и сказал:

— Мы не можем вылечить их до конца. Но мы можем понять. И если мы поймём, почему они боятся завершения — возможно, мы поймём, что такое истинное начало.

На третьей неделе пребывания на Мемнуале команда Стражей Пустоты начинает фиксировать поведенческие паттерны у отдельных жителей, страдающих от Синдрома «Книги» — болезни, при которой человек начинает жизнь с чистого листа, но не способен довести до конца ни одно действие, мысль или отношение. Ни один из них не осознаёт болезнь — она встроена в их восприятие как норма.

В глухой тишине командного центра, освещённого мягким фиолетовым светом от голографических панелей, лидер Стражей Пустоты Айлион стоял как — высокий силуэт в мантии, украшенной символами исчезнувших цивилизаций — активировал комлинк. На экране появляется лицо Лейны, Архитектора Начала, специалиста по микроустройствам и квантовой архитектуре, находящейся на планете Мемнуал. Команде нужны были живые люди чтобы онять болезнь книги и вот кандидатка Лейна, Архитектора Начала или микро устройств.

Лидер Стражей Пустоты увидел что на экране появилась женщина средних лет. По картинке на заднем плане видно что она живёт в центре мегаполиса

- Лейна. Это Айлион. - он звонит ей уже не первый раз. - Мы готовы к встрече. Вопросы по устройству Перехода на техно-сеть требуют срочного обсуждения.

Лейна с лёгкой улыбкой, но с напряжённым взглядом:

- Айлион. Я ожидала вашего звонка. Мой офис находится в куполе Тетра-9, сектор Альфа. Вам нужно пройти через главный шлюз Мемнуала, затем следовать по магистрали 4 до пересечения с кольцевой орбитальной платформой или попросту космопортом столицы . Там вас встретит дрон сопровождения — он распознает ваш сигнатурный код и проведёт внутрь.

Лидер Стражей удивился, но спросил:

Без охраны?

Лейна ответил мгновено:

- На Мемнуале охрана — это сама инфраструктура. Не волнуйтесь, я обеспечила протоколы безопасности. Но не задерживайтесь — синхронизация временных потоков нестабильна если вы опаздаете вот тогда охрана и заработает.

Айлион шёлкнул пальцами Костеру рассчитай мол маршрут, проверь на пробки и случайности.

Лидер Айлион ответил Лейне:

- Понято. Мы прибудем до заката третьего цикла.

Планета Мемнуал раскинулась под тяжёлым небом, где облака казались не воздушными массами, а слоями данных, медленно перетекающими по небесной сфере. Поверхность — гладкая, как отполированный металл, местами покрытая узорами, напоминающими схемы древних микросхем. Лидер Стражей Пустоты ехал в одиночной капсуле — обтекаемой, почти бесшумной, скользящей по магнитным рельсам, встроенным в саму ткань планеты. По обе стороны от маршрута тянулись техно-сады — участки, где растительность была заменена наноструктурами, имитирующими деревья и листву, но реагирующими на движение и свет. Вдалеке возвышались архитектурные шпили, похожие на гигантские процессоры, встроенные в ландшафт. Их поверхности пульсировали, как будто планета сама обрабатывала информацию. Над горизонтом парили гравитационные кольца, удерживающие спутники и станции, вращающиеся в идеальной синхронизации.

Микропроцессоры… Когда-то они были просто инструментами. А теперь — это нервы цивилизации. Каждый импульс, каждый квантовый переход — как мысль, как дыхание. Лейна не просто архитектор — она дирижёр этой симфонии кремния и света. Но что, если процессоры начнут мыслить сами? Что, если мы — лишь временные хранители их эволюции.

Лейна — Архитектор Начала или микропроцессоров: сейчас занимается cозданием зданий через код микропроцессоров. Дело в том что отучившись и помаявшись лет пять она не смогла разгадать автоматические языки...но она точно знала и была лучшим специалистов по внедрению и разработке процессоров нового поколения.

Каждое утро на Мемнуале начинается для Лейны не с кофе, а с компиляции микропроцесорных программ. Она не рисует здания — она программирует их. Она не одна такая вот почему здания устремляются вверх.

В её рабочем пространстве, окружённом прозрачными экранами и голографическими потоками, архитектура рождается не из камня и стали, а из алгоритмов и импульсов. Ну да здания не люди их не спросишь хочешь ты расти или нет...А нелегальные устройства техно-сети уже во всю выжигают мозги нет не сейчас, но в будущем. Лейна вводит код — не просто строки, а правила поведения микропроцессоров, которые управляют формой, функцией и даже эстетикой будущего здания.

Как это работает спросите вы? Интересный вопрос.

Каждый микропроцессор — это модуль, способный интерпретировать архитектурные команды: «растяни», «согни», «собери», «отрази».

Лейна задаёт параметры среды: уровень освещённости, плотность населения, энергетические потоки — и код адаптирует структуру под эти условия.

На основе этих правил автоматически создаются:

Чертёж — в виде голографической схемы, где линии реагируют на движение её рук. Айлион пока читал о ней и какой ерундой она страдает параллельно с этим осматривал статьи о ближайших планетах в этой солнечной системе и буквально был во всех местах одновремено...Интересно если бы она могла 7 книг одновремнно думал он то наверно строила дома, для того чтобы поесть фрукты, причалить звездолйт, выплавить аллюминий, поизучать азот, запастись маслом, а кое-кому и слизью...Да микропроцессоры съели её мозг оканчательно и бесповоротно...В её проекте было построить башню в километр...А то что недалеко от её города пустыня ну так и что. Но Лейна ему была симпатична и приятна. Вот он читает о ней как она чертит макет дома— собирается из наноматериалов прямо на столе, как будто он вырастает из воздуха. А потом делает визуализацию — проецируется в реальном масштабе на купол лаборатории, позволяя пройтись по зданию ещё до его создания. Каждое здание — это живой организм, управляемый микропроцессорами, которые регулируют вентиляцию, освещение, даже эмоциональный фон внутри — реагируя на настроение обитателей.

Для Лейны архитектура — это не форма, а поведение м образ жизни все её друзья восторгаются ей. Не статика, а поток. Она не строит — она запускает эволюцию пространства.

Офис Лейны — это не просто рабочее пространство, а сфера тишины и мысли, встроенная в верхний уровень купола Тетра-9. Стены — полупрозрачные, переливающиеся мягким светом, как жидкий кварц. В центре — круглый стол из сплетённых нанонитей, реагирующих на прикосновения, рядом — два кресла, обтекаемой формы, будто выточенные из ветра. На потолке — голографическая проекция звёздного неба Мемнуала, медленно вращающаяся, как напоминание о бесконечности. В углу — чайный автомат, старомодный, почти антикварный, с настоящими листьями чая, выращенными в биокапсуле.

Лейна встречает Лидера у входа, без церемоний. Они садятся. Чай — с ароматом синего жасмина, редкого растения, которое растёт только в гравитационных трещинах орбиты Мемнуала.

Гравитационные трещины — это термин, который в научной реальности этой планеты не имел устоявшегося значения, пока первые стражи не стали посещать этот мир. Но в контексте фантастического мира стражей, мира про который они говорили: "мира который мы создаём" , они могут быть интерпретирован как аномальные зоны пространственно-временного искажения, вызванные нестабильностью гравитационного поля. Вот как можно описать их в рамках нашей истории:

Гравитационные трещины внутри мировое определение Мемнуала появившееся вскоре после того как миллионы спутников были ввыведены на орбиту.

Природа этих трещин такова: это участки пространства, где гравитация ведёт себя непредсказуемо — может усиливаться, исчезать или даже "разворачиваться" внутрь себя.

Происхождение: они возникают вблизи переходов - перекрёстков спутниковых орбит, древних артефактов на планетах системы или в местах или там где реальность была нарушена — например, после энергетических катастроф или столкновений временных потоков или как жители планеты называли военых конфликтов..

Их влияние просто: внутри трещин время может идти иначе, объекты теряют массу, а сознание индивидумов— ориентацию. Некоторые исследователи считают, что именно в таких зонах можно услышать "эхо будущего".

Использование разнообразно: но именно Лейна выращивает редкие растения, такие как синий жасмин, именно в этих трещинах — они впитывают нестабильность и становятся проводниками между мирами.

Лейна наливает чай, и на мгновение всё замирает. В этом моменте нет протоколов, нет миссий. Только два разума, уставших от сложности.Они говорят о простом. О том, как Лейна в детстве собирала первые схемы из мусора, как Аэлион когда-то мечтал стать поэтом, но выбрал путь Стража. Они смеются над тем, как чайник закипает с характерным «пшш», будто протестует против высоких технологий.

- Иногда, — говорит Лейна, — самое сложное — это сохранить простоту. В коде, в архитектуре, в себе.

Лидер кивает. Он смотрит на её руки — тонкие, уверенные, как у дирижёра. И вдруг понимает: она не просто архитектор. Она — создатель покоя в мире, где всё стремится к хаосу.

Пар из чашек поднимается, как призрачные спирали, растворяясь в мягком свете офиса. За окном — медленно дрейфует толпа наблюдателей: работников офисов и клерков, но внутри — только покой.

Лейна улыбаясь, глядя на чай говорит:

— Знаешь, иногда мне кажется, что этот жасмин — единственное, что не требует обновления прошивки.

Лидер стражей с лёгкой усмешкой :

— А я думал, ты уже встроила в него нейросеть. Чтобы он сам определял, когда тебе нужен перерыв.

— Я пыталась. Он начал завариваться в три часа ночи и включать музыку из эпохи до Синтеза с вашей сетью. Я решила, что живой лист — надёжнее.

Аэлион подумал вот как она считает нас уже своими людьми. Лидер страж откидываясь в кресле:

— Ты всегда умела находить баланс. Даже в хаосе. Я помню читал, как ты остановила обрушение сектора 7, просто изменив угол света в архитектуре.

Лейна:

— Свет — это не просто энергия. Это язык. Он говорит с пространством, с памятью. Иногда даже с болью.

Лидер страж его взгляд становится серьёзнее:

— А с Переходом в наш мир ты тоже говоришь? Или он только слушает? -Айлион решил пошутить он знал привычку деловых людей говорить глупости. Интересно что она ответит.

Лейна медленно по всей видимости восприняла всё всерьёз:

— Он слушает. Но отвечает не словами. Он отвечает тишиной. И в ней — всё, что мы боимся услышать.

Пауза. Чай остывает, но никто не спешит.

Лидер:

— Переход слушает? -он посмотрел вроде она понимает или нет? - Я боюсь, что мы потеряем себя, когда шагнём туда. Что Стражи станут просто наблюдателями, а не хранителями.

— А я боюсь, что если мы не шагнём — мы уже потеряны. Переход — не враг. Он зеркало. И если мы не готовы смотреть — значит, мы не готовы жить.

Почти, но не угадала подумал Айлион.

В этот момент голографическое небо над ними вспыхивает — сигнал приближения нового цикла солнца. Но они не двигаются. Потому что в этой чашке чая, в этом разговоре — больше истины, чем в сотне протоколов.

Лейна ведёт Аёлиона по узкому коридору, стены которого покрыты голографическими слоями — они реагируют на приближение, вспыхивая фрагментами чертежей, формул и архитектурных схем. В конце — массивная дверь, гладкая, как поверхность зеркала. Она открывается без звука, и они входят.

Комната наполнена светом, но не солнечным — а светом Элиора, второй луны Мемнуала, покрытой серебристым реголитом и окружённой кольцом из замёрзших наночастиц. Специальная технология освещения позволяет создавать физические свойства света инных миров. В центре — огромная голограмма: проект лунной базы "Элиор-Нова". Башни, купола, подземные галереи, энергетические пластины, способные улавливать квантовые потоки — всё это парит в воздухе, вращаясь медленно, как мечта.

Лейна смотрит на проект, и тихим голос говорит:

— Вначале всё было как в легенде. Выделили средства, привлекли лучших — инженеров, биологов, даже поэтов. Построили два комплекса — "Сфера-1" и "Гармония". А потом... всё заморозили. Без объяснений.

Она касается одной из башен — она исчезает, как будто никогда не существовала.

Лейна:

— Но самое странное — это не то, что они остановились. А то, что я... забываю. Я возвращаюсь к проекту, думаю, что начинаю с нуля, а он уже был. Уже был спроектирован. Уже был утверждён. Но я не помню.

Лидер стражей молча смотрит на вращающуюся голограмму:

— Как будто сама Элиор стирает следы. Или кто-то не хочет, чтобы ты помнила. - Айлион задумался надо вернутся на Мнемосиму и поговорит с командой.

Лейна:

— Я начала подозревать, что база уже существует. Где-то. Но не на поверхности. Может, под ней. Или... в другой версии реальности.

Аёлион подумал вот он след стирание личности уже кем то инициировано.

В комнате становится тише. Даже свет кажется менее уверенным. Проект продолжает вращаться, как забытая песня, которую кто-то когда-то пел, но никто не записал.*

Мысли Айлиона —которые он коротко и напряжённо обдумал были следующие: "Это не просто забывчивость Лейны. Кто-то уже играет с сознанием граждан. Мега-средства вливаются в проекты, которые не должны работать. Всё выглядит грандиозно — но внутри пусто. Это ловушка. Их цель — не построить, а разрушить. Под видом прогресса они подтачивают основу. Когда всё рухнет, никто не поймёт, как это произошло."

На следующий день, Айлион возвращается с Майлен — экстросенсориком, способной улавливать искажения в памяти, временных петлях и ментальных проекциях. Они направляются к Лейне. Майлен должна найти след кто стоит за проектом постройки Луной Базы.

Оба стража зайдя поздоровались с Лейной.

Айлион спокойно, но настойчиво перешёл к делу:

— Лейна, вчера ты показывала нам проект базы на Элиоре. Мы хотим взглянуть на него снова.

Лейна растерянно, с усталостью в голосе:

— Проект?.. Я... не знаю, о чём вы. - Айлион удививлся что за комедия, ну не может быть что она забыла что её годы потраченные на проект мелочь. Лейна же продолжала, - У меня... сотни чертежей похожих проектов. Все начаты, ни один не завершён. Я потратила годы. Всё — в пустую.

"Ах вот о чём она." - подумал Айлион, а потом, -"даже так"!

Она ведёт их в свою квартиру. Стены покрыты слоями бумаги, голографических проекций, цифровых набросков. Каждая схема — как будто остановлена на полпути. А следующие слова Лейны потверждают это:

- Нет ни одного завершённого модуля, ни одной финальной подписи.

Айлион ловит себя на мысли о том что тысячи небоскрёбов окружают здешние города, но таких как Лейна миллионы, откуда тогда ресурсы чертить что не принесёт пользу?

Майлен закрывает глаза, концентрируется, а потом говорит Лейлиону:

— Здесь... следы ментального вмешательства. Кто-то или что-то блокирует завершение. Она не может довести ни один проект до конца — не потому что не хочет, а потому что ей не дают. Их кормят лживыми агресивными обещаниями: о величие рассы, о человеке -машине, о новом будущем, и о том что галактические языки Байсик и Паскуале прерогатива машин. И я даже вижу кто стоит за этим.

Айлион тихо:

— Значит, это не просто саботаж. Это — системное стирание. Кто-то хочет, чтобы база никогда не появилась. И чтобы никто не знал, что она уже была.

*****

Комната совещаний располагалась в самом сердце корабля — сферическом отсеке, где стены были покрыты полупрозрачными мембранами, реагирующими на голос и жест. Свет исходил не от ламп, а от пульсирующих линий, пронизывающих потолок, словно нервные окончания живого существа. В центре — круглый стол из черного кварца, отражающий не лица, а мысли, если на него достаточно долго смотреть.

Вокруг стола — четыре кресла, не одинаковые, но равные. Одно — с гравировкой древних знаков, другое — обвито тонкими проводами, третье — словно соткано из тумана, а четвёртое — из ткани, меняющей цвет в зависимости от настроения сидящего.

Звук в комнате был особенным: он не просто слышался, он ощущался кожей. Каждое слово оставляло след, как шаг на песке. Здесь нельзя было лгать — не потому что запрещено, а потому что ложь не имела веса.

Внутри — Стражи Пустоты:

Аэлион — Лидер, хранитель языка. Спокойный, упрямый, ищет истину в словах.

Нара — Хронист, мастер эмоций. Чуткая, мистическая, говорит через символы.

Костер — Техник, кибер-археолог. Ироничный, любит разгадывать парадоксы, не доверяет интуиции.

Майлен — Эмпат, некогда слепая. Видит чувства, а не формы; стремится к единству.

Совещание началось без приветствий. В этой комнате слова были не началом, а продолжением чего-то древнего.

В комнате, где даже тишина имела форму, обсуждение началось с имени, которое отозвалось эхом в мембранах стен — Лейна, архитектор мира Мемнуал. Её болезнь — белый шум, известная как Синдром "Книги" — была не просто недугом, а искажением самой сути действия. Она могла начать всё заново, каждый день, каждую мысль — но ни одно из этих начинаний не доходило до завершения. Как будто сама ткань времени отказывалась быть сшитой её руками.

Аэлион говорил о её автоматическом языке для микропроцессоров — как он становился всё более чистым, но всё менее значимым. Слова Лейны были как страницы без конца, как главы без содержания. Он Айлион утверждал, что болезнь — это не отсутствие памяти, а отказ от завершения начатого. Нара, не произнося ни слова, вывела на мембране символ: круг, разорванный на краю. Это был её способ сказать — Лейна не замкнута, она бесконечна, но не целостна.

Костер усмехнулся, но в его голосе не было насмешки. Он уже говорил говорил о Тарене, второй личности, страдающей тем же синдромом. Тарен был именно тот человек который заказал проект Луной Базы.

Предприниматель без товара. Он будучи юным начал продавать пустоту, обещания, возможность — но не имел ничего, кроме намерения. Знакомая история тысячи планет. Именно это, по мнению Костера, и стало триггером его болезни Белого Шума или Синдрома "Книги". "Он стал продуктом, которого не существует", — сказал Ксотер, и в этот момент мембраны на звездолёте дрогнули.

Майлен чувствовала не их слова этих двух прототипов из планеты Мемнуал, а их страх. Тарен был не просто больным бизнесменом— он был зеркалом. В нём отражалась сама идея незавершённости. Она сказала, что Тарен — это не человек, а процесс, который никогда не станет результатом. И в этом — его трагедия.

Аэлион подвёл итог:

- "Синдром 'Книги' — это не болезнь памяти. Это болезнь смысла. И если Лейна — архитектор, то Тарен — её черновик."

Совещание продолжалось, но уже не о них, а о том, что делать, когда мир создаётся, но не завершается.

Они обсуждают Болезнь Белого Шума — Синдром "Книги"! Суть синдрома:

Человек начинает с чистого листа, как будто каждый день — новая страница. Но он не способен завершить ни одно действие, ни одну мысль, ни один проект. Это не просто прокрастинация — это как будто сама структура времени и памяти у него нарушена.

Метафора смндрома "Книги": Книга, которую невозможно дописать. Каждая страница — попытка начать, но без связующего сюжета. Это может быть символом утраты цели, идентичности или даже воли. Мемнуал, возможно, сам по себе —так и останется незавершённый мир и фрагментированный.

Все начинают опять обсуждать Тарена — Предприниматель без товара. Он продаёт, но у него нет продукта который он производит— это как бизнес, построенный на пустоте.

Его болезнь — отражение современного мира, где упаковка важнее содержания. Синдром "Книги" у него проявляется как вечный запуск, вечный маркетинг, но без сути. Но он их зацепка в попытке подсоединить мир к легальной техно-сети, если у них не получится то не получится...

Общая тема совещания: Пустота как ядро.

Лейна и Тарена — две стороны одной болезни: творец и продавец, оба не способны завершить начатое. Причина может быть критикой общества, где идеи и образы важнее действия и результата. Или это внутренний конфликт личности, стремящейся к смыслу, но теряющей его в шуме.

Но вот что в Тарене удивляет это его состояние. Его мечта с детства была создавать что-то такое ценое для людей, но он не изобрёл ничего просто копируя и распостраняя копии по планете и вот как это было.

Тарен: Лидер коммерции без своего товара. В полумраке совещательной сферы, когда мембраны дрожали от напряжения, имя Тарен вновь всплыло — не как пациент, а как феномен. Мужчина, открывший 14 многомиллиардных предприятий, каждое — как вспышка: новое название, новый логотип, новый слоган. Ни одно не повторяло другого, и ни одно не имело продукта, который можно было бы потрогать, понюхать, использовать. Речь идёт конечно о продуктах техно-сети. Экипаж заинтересовала такая личность как Тарен почему правительство выбрало его как Лидера таких же пустоголовых дельцов.

Аэлион назвал его "мастером языка без содержания". Он продавал не вещи, а обещания. И в этом — его власть. Из тысяч таких, как он — пустых, амбициозных, голодных до влияния — выбирают одного, кто умеет говорить так, будто за словами стоит реальность. И этот один становится лидером коммерции на этой планете.

Костер, с иронией, заметил: "

- Он — как вирус, который заражает не тело, а рынок. Он не продаёт товары техно-сети — он продаёт саму идею продажи таких продуктов и товаров." И добавил: "На него равняются те, кто не знает, зачем вообще начали бизнес. Он — их бог, потому что он — их отражение."

Нара вывела символ: треугольник, внутри которого — пустота в виде круга. Это был Тарен. Форма без содержания. Структура без центра.

Майлен почувствовала тревогу. Не от Тарена, а от тех, кто следует за ним. "Он — не болезнь. Он — симптом. Синдром 'Книги' — это не его трагедия, это эпидемия среди тех, кто хочет быть чем-то, не будучи ничем."

И тогда Аэлион произнёс:

- Тарен не потерял товар. Он никогда его не имел. И в этом — его успех. Вот почему правительство выбрало его, они такие же как он без постояного подключения к техно-сети. Но что-то мы упускаем в его личности. Давайте подумаем.

Совещание стало не просто обсуждением болезни. Оно стало попыткой понять, как пустота может стать лидером для техно-сети и выходило что никак. И почему мир, построенный на незавершённости, всё ещё продолжает вращаться.

Айлион, всегда проницательный, наконец раскрыл суть он оторвался от инфо куба где прочитал кое-что о Тарене:

- Тарен — не просто коммерсант. Он — пират из техно-сети, пришедший с удалённого мира, где мораль совсем недавно была баг, а успех — вирус. -Айлион не назвал планету явно что она вошла в техно-сеть, но вот надолго ли? Вопрос! Он не строит бизнес — он воспитывает школу. Школу тех, кто учится продавать воздух, копировать логотипы, и запускать стартапы, как фейерверки: ярко, шумно, и без остатка. Эти ученики — пустоголовые дельцы. Я всё думал почему правительство выбрало не из них, а его и по разуму и по удобству близком к местным реалиям. Ведь ими теперь такими дельцами легко управлять, когда их лидер — Тарен, мастер иллюзий.

Айлион продолжает:

- Я прочитал о нём всё. Он не просто ворует ресурсы. Он обворовывает сами планеты. Его цель — не золото, а разум. Он ждёт, когда все заболеют болезнью, которую он сам распространил — 'Белым шумом' диагнозом "Книги". А потом "Белый шум" — это не звук, а массовая эпидемия Это состояние. Когда мысли теряют форму. Когда желания становятся чужими. Когда каждый предприниматель — это эхо Тарена, а не голос себя. Всё планета вся твоя что хочешь то и делай с ней.

Удивляюсь планетарному правительству, конечно времена подключения к техно-сети притягивают массу проходимцев, и таких кто-то должен вести. Остаться в тени для руководящего состава это лучщая позиция удержания власти. Идти в народ из кабинета, а тут народ делцы которые как планктон миллиардами наводнили планету чревато эмоциональным взрывом. Вот и появляется Тарен…Но ведь рассматривали вариант что Тарен заранее просчитает такой вариант. Конечно рассматривали. Ведь просто так такую роль не получить. Но ведь рассматривали что Тарен решит не просто поработить планету, а уничтожить. Как вы думаете? - Айлион внезапно прервался и посмотрел на собравшихся.

Все стали совещаться может на самом деле Тарену так доверяли в правительстве планеты что не заметили что он решил как больной Спидом заразить всех в отместку что он больной…Да диагноз "Книги" не простая болезнь.

И вот её самая тёмная часть. Айлион далее утверждает программу:

- Что Тарен — заражённый, носитель не физической болезни, а ментальной чумы несомнено, но то что это угрожает всей планете это уже слишком. Он как заражённый СПИДом, но его вирус — это месть. Он хочет, чтобы все стали такими же — пустыми, больными, зависимыми. Это не бизнес. Это — эпидемия.

Правительство, ослеплённое его успехом, а на это они и рассчитывали когда вкладывали деньги в него, теперь не видит, что он — не лидер, а инфекция. Он не строит империю — он разрушает иммунитет планеты, превращая её в рынок без смысла, в цивилизацию без центра. Его выбрали потому что он в чём-то такой как и правительство которое имеет планетарную-сеть, но это опять какая-то копия техно-сети.

Айлион завершает:

- Мы не боремся с человеком. Мы боремся с идеей, что пустота — это сила. И если мы проиграем, то 'Белый шум' станет не болезнью, а нормой. А диагноз "Книги" заразит тут всех. Правительству пора понять он выполнил свою миссию и дальше будет только хуже. Белый шум' не шутка. Наши системы безопасности даже побаиваются такого вируса. Но что-то с этим Тареном не так что он заражает всех в отместку понятно, но что-то ещё что мы скорее всего не выясним.

Совещание длилось долго. Слова становились тяжёлыми, как гравитация, а мембраны стен дрожали от напряжения. Каждый из Стражей Пустоты понимал: Тарен не может быть вылечен. Его болезнь — не сбой, а выбор. Он не просто страдает от "Белого шума" — он использует его как оружие. Майлен чувствовала, что если оставить его — планета утратит не только экономику, но и смысл. Нара вывела символ квадрат и линию: две тени, одна из которых — пустая. Это значит Тарена убьют.

Костер, с холодной логикой, предложил:

- Если мы не можем исцелить оригинал — мы создадим двойника. Не копию, а анройда. управляемого нами. Он станет новым Тареном — тем, кого будут видеть, слушать, следовать.

Анройд-Тарен — это будет не просто замена. Это будет инструмент контроля эпидемии которую он запустил. Он будет говорить те же слова, Носить те же одежды, Вести те же компании, но внутри него — код Стражей, а не вирус пиратской сети.

Аэлион настоял:

- Мы не убиваем Тарена. Мы переписываем его роль. Пусть он останется в глазах толпы, но будет говорить то, что нужно миру, а не себе.

Так родился план:

Настоящий Тарен будет устранён — тихо, без следа. Его исчезновение будет замаскировано новым запуском — ещё одной компании, ещё одним слоганом.

Анройд двойник чтобы не допускать беспорядки займет его место, и начнёт лечить болезнь, распространяя не пустоту, а завершённость. Нара добавила последний символ:

Книга, в которой появилась последняя страница.И тогда совещание завершилось. Стражи Пустоты не просто приняли решение.

Они начали переписывать реальность.

*****

Офис Тарена. Утро. Серое стекло, матовое и холодное, пропускает только рассеянный свет. Офис Тарена — это пустота, оформленная как пространство: изящно, дорого, вкусно. Стены — гладкие, без картин, только один экран, на котором ничего не отображается. Стол — чёрный, как обугленный камень, с единственным предметом: стопкой белых листов. На полу — следы от шагов, будто кто-то ходит по кругу каждое утро.Утро начинается не с кофе, а с тишины.

Тарен стоит у окна, смотрит на улицу, где уже собираются люди. Он берёт лист, пишет от руки:

«Скоро. Очень скоро.

И выходит. Раздаёт их прохожим, не объясняя. Некоторые хранят листы как пророчество. Другие — сминают и бросают. Но он возвращается каждый день.

В этот раз дверь открывается иначе. Айлион входит — не как посетитель, а как напоминание. Его шаги звучат как приговор.Он не садится. Он говорит сразу:

- Ни одно ваше изделие не имеет продукта техно-сети. Ни одного клиента. Вы каждый день выходите на улицу, раздаёте пустые листы с надписью: «Скоро. Очень скоро.»

Так что же вы продаёте?"

Тарен не удивляется. Он узнаёт голос. Узнаёт Стража. Он поворачивается, смотрит прямо в глаза Айлиону. И отвечает спокойно, почти с нежностью:

- Я ещё не решил. Но это будет важно. Очень важно."

В этот момент экран на стене вспыхивает — впервые. На нём появляется символ: круг, внутри которого — точка. Айлион смотрит на него, но ничего не говорит. Он разворачивается и уходит.

А Тарен остаётся. Он берёт следующий лист. Пишет:

- Скоро. Очень скоро.

*****

Это произошло в момент, когда всё казалось под контролем.

Тарен стоял перед воображаемыми учениками дельцами, раздавая очередные листы с надписью: «Скоро. Очень скоро.»

Школа дельцов — его детище. Здесь он учил не продавать свои продукты, а внушать ожидание распостраняя копии вещей и изобретений. Его гений был настолько мощный что он даже подмял под себя множество космических изобретений стерев истинных гениев кто это всё изобретал...Раз правительство так слепо то стражи знали как бороться с таки тренчиками.

Каждый курс — о том, как создать пустоту, которую захотят заполнить своим психоэмоциональныйм Белым Шумом..

Но в этот день в зал вошёл боевой анройд. Не как охрана. Не как гость. А как инструмент окончательного решения. Он двигался без звука. Прошёл мимо его воображаемых учеников, которые замерли, не понимая опять что талдычит Тарен. Подошёл к Тарену — и без предупреждения, всадил нож прямо в глаз.Не в сердце. Не в голову. А в глаз — тот, что смотрел на мир с идеей, что пустота может быть товаром. Тарен успл вообразить только как его

школа рассыпалась мгновенно. Ученики бросили свои планшеты, схемы, кредиты. Преподаватели исчезли, как будто их никогда не было. Но андроид этого не видел он уже уходил не замеченный не камерами слежения не охраной системой. Тело Тарена было дезентегрировано и исчезлоСеть, построенная на обещаниях, рухнула, как карточный дом.

Все, кто верил в Тарена, вскоре поняли: Он не был пророком. Он был экспериментом, завершённым в один точный удар.

И на полу остался только один лист:

«Скоро. Очень скоро.» Но теперь — никто не знал, что именно.

*****

Ещё одна интересная личность с синдромом книги была Эйла — Девочка с друзьями, которых нет.

Возрастом 9 лет. Место где она жила был район зеркальных домов . Дома с огромными зеркалами на стенах, отражающие не только улицы, но и, кажется, чужие мысли.

Это был Особеннй ребёнок. Воображаемые друзья с которыми она говорила везде, в магазинах, на улице, но чаще всего на автобусном сиденьи.

Каждый день Эйла рассказывает о новых знакомых — Лиане с фиолетовыми глазами, Тимо, который умеет летать, или Сэми, говорящем на языке птиц. Но никто, кроме неё, их не видел. Ни один взрослый, ни один ребёнок. Ни в записях школы, ни в памяти соседей.

Рисунки, исчезающие с рассветом которая она чертила и выкидывала привлекли стражей. Она рисует своих друзей на стенах зеркальных домов — мелом, углём, иногда даже цветными карандашами. Но каждый рисунок исчезает через сутки, будто его никогда не было. Даже если кто-то сфотографирует — на снимке будет только пустая стена. Даже фото она удаляет всё это болезнь белого шума.

Стражи выслушали легенду местного района вернее всем её пересказала Майлен. Зеркала как порталы! Район где так много зеркал на домах легко могла родится такая легенда. Как мы уже говорили девочка там и жила в таком квартале. Некоторые считают, что зеркала в её районе — не просто украшение, а окна в другой мир. Может, её друзья — отражения из параллельной реальности?

Команда задумалась может это сама Эйла — отражение своего района кого-то, кто существует только в зеркале? И да судя по тому как она рисовала и выкидывала. Она была оличным отражением своего района болеющим синдромом "Книги"!

Поведение её полностью соответствовало жителям планеты. Тихая, но не замкнутая Эйла не выглядит одинокой. Она смеётся, разговаривает, делится историями. Но всё это — с теми, кого никто не видит.

Не лжёт, но и не объясняет всё до конца. Когда её спрашивают, где живёт её друг, она отвечает: «Он ушёл обратно в отражение». Или: «Он был только на один день. Как дождь или солнце пройдёт и звбудешь».

Загадка для Майлен была не простая понять:

Почему исчезают рисунки? Почему никто не может вспомнить её друзей? Почему зеркала в её районе иногда отражают то, чего нет? Если с первыми двумя вопросами команда определилась, друзей она не ишет а просто поболтает с кем-либо в автобусе и забудет, а рисунки выкидывает как и выдуманых друзей, То третий вопрос о природе легенды где порталы как зеркала заставлял задуматься. Ведь если она находит друзей которых никогда не было значит она возможно посещает порталы...Команда решила поверить эту теорию, но не выяснять как она посещает иные места.

Вскоре состоялась встреча Майлен и Эйлы. Встреча произошла вечером в районе зеркальных домов. Как мы уже писали, планета Мемнуал была покрыта зеркалами. Везде, где у людей хватало средств, они украшали дома зеркалами — на стенах, снаружи и внутри, на улицах, на крышах, даже на деревьях. Зеркала отражали не только лица, но и мысли: на Мемнуале считалось, что отражение — это способ сохранить память и усилить присутствие. Города сверкали, как хрустальные лабиринты, а в солнечные дни свет дробился на миллионы бликов, превращая улицы в сияющие реки. Некоторые зеркала были древними, покрытыми узорами, другие — новейшими, способными показывать не только внешность, но и эмоциональное состояние. Мемнуал жил в отражениях, и каждый житель знал: чтобы понять себя, нужно было увидеть себя со всех сторон.

Встреча Эйлы и Майлен была хорошо спланирована. Вечер в районе зеркальных домов. Воздух пахнет пылью и отражениями. Майлен — девочка из соседнего квартала, пришла сюда случайно, следуя за кошкой, которой управлял Костер которая исчезла в переулке. Она замечает Эйлу — та сидит у стены, рисует кого-то с крыльями и глазами, как у луны.

— Привет, — говорит Майлен. — Ты рисуешь ангела? - Айлион настоял на таком варианте так как он знал что девочка на самом деле встречает друзей и быстро заводит знакомства, но потом видит в них опасность и стирает из своей памяти.

— Это Сэми. Он не ангел, он просто умеет летать, — отвечает Эйла, не отрываясь от рисунка. Да команда всё хорошо рассчитала. Эйла страдала редким неврологическим расстройством — синдромом Белого Шума, бичом этой планеты при котором восприятие реальности и звуков искажалось, вызывая мнимые галлюцинации и потерю связи с окружающим миром, вот почему она знакомится, она просто знает что может победить болезнь хотя оффициальные власти никогда не признают такой Синдром.

Они разговаривают. Майлен смеётся, Эйла рассказывает о своих друзьях — Ли, Тимо, Сэми. Все звучат так живо, будто они вот-вот появятся из-за угла.

И на следующий день они реализовали свой план они не позволили убежать Эйле причём сделали это так акуратно что Эйла и сама была рада такому знакомству. Майлен возвращается. Она не уверена, почему — просто чувствует, что должна. И Эйла снова там. Рисует. Но уже кого-то другого.

— Привет, — говорит Майлен. — А где твоя подруга Ли?

Эйла смотрит на неё с лёгким удивлением:

— Ли? Я ещё не встретила её. Но завтра — точно встречу.

Майлен замирает.

— Но ты же вчера рассказывала о ней. Она с фиолетовыми глазами, помнишь?

Эйла улыбается, как будто слышит это впервые:

— Фиолетовые глаза? Красиво. Наверное, она будет хорошей подругой.

И вот что-то пошло не так, но судя по лицу Эйлы она борется против Белого Шума и да она не убегает, а решает остаться и поговорить теперь уже с настоящим новым другом. План сработал. Майлен чувствует, как внутри всё переворачивается. Она — не исчезла. Она — осталась. Но Эйла не помнит её такой как вчера. Или делает вид? Или… это не та Эйла что была вчера? И зеркала — они отражают Майлен, но в отражении она одна Эйлы нет это конечно иллюзия вот она Майлен, но Эйлен такая мощная что Майлен подумала о том что ей на миг показалось да не зря они выбрали этого ребёнка синдром теперь более менее будет понятен!

В сене, среди зеркальных домов они сидят и болтают! Ночь. Воздух густой, как сироп. В переулке между зеркальными домами — старый сарай, внутри — сено, пахнущее летом и тайной. Майлен сидит рядом с Эйлой. Они молчат. Только отражения на стенах домов шевелятся, будто слушают это из-за листвы деревьев которые отражаются в зеркалах. Эйла смотрит в потолок, будто сквозь него.

— Я… прыгала, — говорит она наконец. — Из портала в портал. Там, внутри зеркал такие же зеркала как во всех богатых районах Мнемуала. Там — другие улицы, другие дети. Я их встречала. Мы играли. А потом… я возвращалась. И забывала всех этих детей.

Майлен замирает.

— Да я знаю что ты перемещаеся по порталам! Но ты забывала их? Этих детей! А ты знала о синдроме его называют болезнью белого шума, потому что именно он — фоновый, безликий, всепроникающий — стирает границы между вчера и сегодня.

— Да слышала.

Майлен опять порадовалась что нашли такой талант. Я их забыла но не потому что хотела. Просто… они оставались там. А я — здесь. И память не может удержать то, что не принадлежит этому миру.

Стражи не просто всё рассчитали они и дальше исследовали миры вне техно-сети и поражались его красоте. Центр принял их действия против Тарена правомерными и теперь они стали помогать жителям.

Майлен чувствует, как воздух меняется. В отражениях — фигуры. Высокие, без лиц. Стражи, она почему то вспоминает всех членов своей команды. Они стоят в рубке Мнемосимы не входят. Они просто наблюдают.

Эйла знает, что они здесь.

— Они следят, — шепчет Эйла. — Чтобы я не прыгала слишком часто. Чтобы не потерялась совсем.

— А ты хочешь прыгнуть снова? А разве кто-то есть?

Майлен одергивает себя! Вот она симптоматика каждый день для больного начинается как чистая страница: он просыпается без воспоминаний, без связей, без истории. Эйла же смотрит на Майлен. Глаза её — как зеркала, но в них отражается не Майлен, а кто-то другой:

— Я уже прыгнула. Когда встретила тебя.

Майлен понимает это будет разговор, который всё меняет!

— Но я — настоящая, — говорит Майлен. — Я не из портала.

— А ты уверена? — Эйла улыбается. — Может, ты — та, кого я должна забыть завтра. Или… та, кто должна остаться.

Снаружи зеркала дрожат. Стражи исчезают в воображении Майлен.

Внутри — только сено, две девочки одна просто взрослая, и тишина, которая знает слишком много.

На звездолёте Майлен сидит в отсеке наблюдения, окружённая экранами, на которых — фрагменты зеркальных домов, богатых районов планеты. Можно ли зеркала рассматривать как порталы, и её собственные прыжки в вображении? Команда решила можно.

Костёр —сейчас не человек. Он погрузил себя в пространственную модель и изучает как наладить нейроные связи девочки чтоб она могла возвращаться из порталов. Речь оо этом пойдёт ниже. Он — голос, встроенный в корабль. Старый, но мудрый. Он говорит редко, но когда говорит — это звучит как приговор.

— Майлен, — произносит он. — У тебя опасная стадия Белого шума.

Майлен не отвечает. Она смотрит на запись, где Эйла исчезает в зеркале расматривая долго отражения, а потом её личность меняется, а её рисунок плана и поведения тает, как снег.

— Белый шум — это когда ты больше не слышишь себя. Только зов портала. Только желание прыгнуть. Не ради цели. Ради самого прыжка. Диагноз: «Книги» смотри будь осторожней эта девочка заражает тебя. Это когда читаешь слишком много, — продолжает Костёр. — Не те книги, что учат. А те, что открывают двери. Ты хочешь понять устройство портала. Но это — диагноз. Он ведёт в пропасть.

Майлен сжимает пальцы:

— Я должна знать как ей помочь. Я должна понять, почему Эйла забывает. Почему я осталась как друг и почему она вернулась.. Почему зеркала зовут меня меня вместе с ней.

— Ты уже не ищешь ответы. Ты ищешь прыжки. Это и есть Белый шум. Прыжок в портал ради прыжка. Твое воображение пример прыжка. Ты видищь себя ребёнком вот почему с тобой такое случилось. Поэтому в следующий раз я отправлюсь с тобой.

Майлен подходит к зеркалу, встроенному в отсек. Оно не отражает её. Оно ждёт. Она знает, что за ним — не Эйла, не друзья, не тайны. А её желания помолодеть. Симуляция идёт отлично, никаких отклонений в Майлен не замечено хоть она полностью вжилась в роль. Там в зеркале — пустота, которая зовёт.

— Я не боюсь, — шепчет она.

— Именно это и страшно, — отвечает Костёр. Он понимает о чём она думает — Ты прыгаешь не чтобы найти. А чтобы исчезнуть. Из одного воображения что молода как раньше в иное, пока тdоя личность не сотрётся.

*******

Вот как стали развиваться события дальше — от хаоса к смыслу, от Белого шума к голосу, который звучит ясно. После серии нестабильных прыжков, когда память у девочки путалась, а реальность трещала, Костёр и Майлен решают:

нельзя просто наблюдать и общаться с ней пришло время пора и нужно направлять. Они создают Программу Осознанных Переходов. Цель — превратить прыжки Эйлы в нечто большее, чем импульс. В знание. В опыт. В историю. Эйла под руководством Майлен становится начинающей писательницей. Вот это практическое применение прыжков и была эта программа. Костёр, используя архивы звездолёта, помогает Эйле фиксировать координаты, временные сдвиги, эмоциональные отклики каждого мира. Теперь она по прежнему посещает друзей и забывает их будь то: магазины, автобусы либо кофетерии, так как вернуться из портала невероятно и нереально, но Стражи учат её этому она начинает записывать всех с кем общалась в литературные образы своих книг.

Майлен — редактор, собеседник, иногда — якорь. Эйла начинает писать. Каждая книга — это один прыжок и возврат в реальнсоть. Каждая глава — один друг, которого она встретила и почти забыла. Почти потому что теперь он в книге её друг в книге.

Затухание синдрома. Синдром Белого шума — больше не болезнь, а топливо. Он не исчезает, но теперь — управляем.

Эйла больше не прыгает ради прыжка. Она прыгает, чтобы рассказать. И с каждым рассказом — она помнит больше.

Даже тех, кого раньше забывала.

Её книги простые и незамысловатые рассказывают о её приключениях по городу вот названия некоторых из них:

«Зеркало, которое не вернуло отражение»

«Сэми, который летал, но не знал зачем»

«Майлен, которая осталась»

«Портал без ввхода, но со входом»

Эти книги начинают распространяться по станциям, по другим звездолётам. Люди читают. Некоторые — узнают себя.

Некоторые — вспоминают, что тоже когда-то прыгали. А некоторые читают чтобы вылечится от синдрома Белого шума. Личность не исчезает полностью ведь пока человек жив это личность —но с возврастом остаются эмоциональные следы, интуиция, вкусы, страхи, но они с диагнозом "Книги" или белым шумом не имеют объяснения. Синдром «Книги» его называют болезнью белого шума, потому что именно он — фоновый, безликий, всепроникающий — стирает границы между вчера и сегодня. Внешне человек кажется нормальным, но его внутренний мир — это бесконечная череда первых дней возвращения к истоку которые за те годы пока он болел утёк очень далеко...Агресией он не лечится вот почему многие читают её книги.

Ого, Макс, это звучит как поворот, который меняет всю механику мира!

История Костре которую он рассказал юной писательнице она слушала впитывая каждое слово:

- Если бы я писал книгу о тех событиях я бы назвал её: "Тот, кто остался между улицами"! Когда-то я был таким же, как ты, — сказал Костёр, глядя на Эйлу сквозь пламя, которое не обжигало. - Мы как странники. Мы прыгаем в порталы. Мы исчезаем там. Мы появляемся опять там и снова за пределами нашего реального мира. У нас есть дар — открыть портал но только в одну сторону. Мы не возвращаемся. Мы не повторяем шагов. Мы — ветер, а не корни. Ты тоже болела этой болезнью, но теперь ты пишешь книги и возвращаеся в реальность.

Такие как мы легко начинаем страдать болезнью белого шума, потому что именно он — фоновый, безликий, всепроникающий — стирает границы между реальностью и ином ирьем. Учёные подозревают, что синдром вызван аномальными колебаниями белого шума, исходящего от нераспознанных источников — возможно, из глубин космоса, возможно, из цифровых разломов. Надеюсь ты будешь хорошо учитт и понимать математику и не допустишь цифровых разломов внутри себя.

Эйла слушала, затаив дыхание. В его голосе было нечто древнее, как будто он говорил не словами, а воспоминаниями:

- Но однажды я прыгнул… и не закрылся переход. Я удивился позже когда выяснилось что я могу возвращаться в родной мир не прыгая в очередной портал. Как ты знаешь особености человеческого организма я говорю о здоровых людях именно твоего мира является то что называют феномен общества вхождения в техно-сеть. Так вот в таком мире нормальный человек путешествует по мирам через порталы, его странствия продолжаются до тех пор, пока он не заснёт. Сон становится границей между мирами: как только он погружается в него, порталы закрываются. А проснувшись — он неизменно оказывается в своём родном мире, будто всё было лишь сном… или нет. А в тот день я не спал да проход в мой родной мир был. Я оказался в городе, где была не одна главная городская улица, а две. Они шли параллельно, как зеркала, но не отражали друг друга. Я вышел — и портал остался. Я вернулся. И снова вышел. И снова вошёл.

Он провёл рукой по воздуху, и пламя на мгновение вытянулось в тонкую линию, как трещина в пространстве.

- С тех пор я не просто прыгаю. Я строю. Я соединяю. Я создаю туннели. Порталы больше не одноразовые. Я могу входить и выходить в том же месте. Я — не странник. Я — узел. Вот и ты пишешь о своих приключениях. И у тебя уже есть два друга из порталов я и Майлен.

Эйла почувствовала, как её записи дрожат в сумке. Мир, который она пыталась описать, только что стал сложнее. И опаснее. Но с другой стороны у неё появился стимул бороться за своё будущее стимул который она потеряла путешествуя по порталам.

******

На звездолёте Мнемосиме все были очень рады историей с юной писательницей. Костер говорил с Майлен.

— И что было потом? — голос Нары дрожал от нетерпения. — После того, как ты создал обратный портал?

Костер медленно поднял взгляд, будто возвращаясь из глубин памяти.

— Я... оказался на краю города. Там, где раньше был пустырь, теперь стоял космодром. Огромный, безмолвный. Я прошёл сквозь портал — это было через полтора года после первого туннеля. Или... обратного портала, — он замолк, взгляд его потускнел.

Нара наклонилась ближе, не отпуская его из-под пристального взгляда.

— И что дальше? Расскажи. Что ты увидел?

— Это не важно, — отрезал он, но голос его дрогнул.

— Ты открыл туннель в тот мир? — спросила она, почти шёпотом.

Костер кивнул. — Да. Открыл, а потом спокойно вернулся в наш. Костер рассказывал историю как рн попал в мир без звездных перелётов и как ему как и легендарному Аладину удалось найти правда вместо волшебной лампы тут был космодром.

- Возможно писательство для нашей юной героине писательницы тоже вроде космодрома. -закончила Майлен.

Они оба замолчали. В воздухе повисло напряжение, как будто слова, не произнесённые, были тяжелее сказанных. Нара и Костер задумчиво смотрели на комнаты звездолёта — каждая из них была как отдельный мир, наполненный мягким светом и глухими тенями. Стены из полупрозрачного металла мерцали, словно дышали, отражая слабое сияние приборов. В одной из комнат — узкие кресла, будто вылепленные под чужие тела, в другой — панели с символами, не похожими ни на один земной язык. Всё вокруг казалось одновременно знакомым и чужим, как сон, который почти вспомнился.

******

Это была научно-исследовательская станция на орбите нового мира. Панорамные окна открывают вид на планету, разделённую на сияющие континенты — каждый из которых представляет собой отдельную страну, оценённую в триллионы кредитов. В ювелирной комнате сидели трое.

Майлен — юная, но решительная героиня, спасшая ребёнка в недавней катастрофе прыжков сквозь порталы. Костёр — её спутник, наблюдающий со стороны. Отец Майлен — колонист, давно пропавший, теперь — влиятельный владелец доли в межзвёздной экономике. Его история проста она о колонисте, сильном и решительном, который добровольно ушёл на далёкую, необжитую планету, чтобы построить новую жизнь. Он не выходил на связь с Землёй — не из равнодушия, а из стремления полностью посвятить себя освоению нового мира. Его молчание было символом отрешённости и упорства. Но когда он узнал, что её тяжело больную дочь удалось вылечить, это пробудило в нём всё, что он пытался заглушить: любовь, надежду, и привязанность. Он вернулась — не как беглец, а как отец, готовый снова быть рядом.

Отец долго слушал теорию цифрового разлома и ему так понравилась идея. Суть идеи сводилась к простым фактам. Цифровой разлом как метафора — особенно если представить его как двойку по математике — это гениально. Ведь двойка — это не просто плохая оценка, это сбой в логике, ошибка в вычислении, треск в структуре понимания мира. И если человек не может постичь базовые законы чисел, он начинает искать объяснение вне себя — в мистике, в заговоре, в инопланетянах.

Отец с лёгкой улыбкой перебил Майлен:

— Ты спасла жизнь. В этом мире, где всё измеряется в кредитах, это стоит больше, чем ты думаешь. - Неожидано он протягивает ей голографическую карту. На ней — страна, отмеченная золотым сиянием.

- Что это? - спросила Майлен.

— Я дарю тебе её. Страна. Целая. Оценка — 1.3 триллиона. Послушай, — сказал отец девочки, глядя на голографическую модель планеты, медленно вращающуюся над столом. — Эта планета, Элион, официально принадлежит тем, кто её открыл. Это закреплено в Межзвёздной хартии: первооткрыватели получают право на владение, если они первыми задокументировали координаты и подтвердили пригодность для жизни.

- Но на ней уже сто стран? — удивился Костер, нахмурившись. И что ты говорил о подарке? Уточни!

— Да. После открытия началась массовая миграция. Каждое государство, корпорация и альянс захотели кусок Элиона. Сейчас там сто признанных территориальных образований. Но юридически — всё ещё под контролем первооткрывателей. Они сдают участки в аренду, продают лицензии, диктуют условия.

— И сколько стоит такая страна которую ты мне даришь? - спросила Майлен

— Один триллион кредитов. Оценка по рыночной стоимости ресурсов, атмосферы, водных запасов и стратегического положения. Это не просто камень в космосе — это будущее цивилизации.

Отец замолчал, всматриваясь в сияющую сферу. Он вдруг понял: Элион — не просто новая земля. Это шахматная доска где фигуры звёзды, и первооткрыватели уже сделали первый ход. Но он не знал что Стражи давно уже изучили кто он и даже предполагали что он сделает подарок Майлен страну так как уже пару раз раздавал страны.

Майлен в замешательстве которое она отлчино отрепетировала на случай такого подарка так её привлекательность перед отцом вырастала в разы:

— Я… не понимаю. Я не хочу страну. Мне не нужны деньги. Чтобы помочь другим. Чтобы жить у меня всё есть.

Отец серьёзно перебил её:

— Это я и предполагал знай что у тебя теперь есть деньги. И это не обсуждается. В этом бизнесе — каждая страна, каждый регион — это актив. - Он активирует интерфейс, и карта превращается в цифровой кошелёк и в то же время не даёт её ничего сказать, — у нас у владельцев планет своя валюта. Она эквивалентна реальной, но работает на уровне планетарных сделок.

— Ты можешь продать её, вложить, обменять. Это — капитал. И власть. Я положил эту сумму на твой депози в банке.

Костёр тихо, на ухо Майлен, он понял что её отец не был простачком, но навряд ли он догадался о их хитрости:

— Ты теперь не просто спаситель. Ты игрок.

Майлен глядя на планету:

— Тогда я сыграю. Но по своим правилам. - они с Костером переглянулись владелец планеты не о чём не догодался.

*******

Старик сидел на каменной скамье у входа в библиотеку, как делал это каждое утро последние сорок лет. Его спина была согнута, пальцы — узловаты, а глаза — ясные, как в юности, только глубже, будто в них отражалась сама история. Библиотека Мемнуале возвышалась над ним, как храм памяти: купол из полированного обсидиана, стены из светлого кварца, и двери, инкрустированные письменами, которые никто уже не читал.

Планета Мемнуале была странной. В её богатых районах — таких, — всё украшали зеркалами. Зеркала на фасадах домов, зеркала на потолках кафе, зеркала даже на деревьях, обвивающих аллеи. Говорили, что это было не просто эстетикой, а способом сохранить «отражённую душу» — древний обычай, пришедший с первых колонистов. Чем больше зеркал, тем больше ты существуешь. Или, наоборот, чем меньше зеркал тем больше ты теряешь себя.

Но библиотека находилась в старом районе — в Тенебрисе, где зеркала были редкостью. Здесь предпочитали камень, тень и тишину. Старик любил это место. Он говорил, что в зеркалах слишком много шума.

Каждое утро он открывал свой потрёпанный электроный блокнот, записывая что-то, что именно никто не мог понять, потому что он поглядывал что кто-нибудь не следил з ним. Иногда — фразы на забытых языках, иногда — схемы, похожие на звёздные карты. Люди проходили мимо, бросая взгляды, но никто не спрашивал. Он был частью городского ландшафта, как статуя, как фонарь, как сама библиотека.

В тот день, по новостям сообщили что в Селестии разбилось зеркало — то, что отражало весь город с орбиты, — Старик прослушал новость и как всегда. поднялся со скамьи и вошёл внутрь.И тогда всё началось.

Старик писал каждый день. Не просто записывал мысли — он создавал книги. По одной толковой идеи в день. Триста страниц в неделю, исписанных мелким но чётким почерком шрифтом экрана будто он боялся , что даже пробелы между словами могут быть поглощены тишиной. Его электроные блокноты — сотни их — хранились в подземных архивах библиотеки, в секции, куда никто не заходил. Ни один библиотекарь не осмеливался их каталогизировать, многие авторы сами следили за ними, а библиотека лиш предоставляла пространство и хранения для такой писательской площадки. Они были как живые — шептали, когда проходишь мимо, будто сами боролись с тем, о чём писалось внутри.

Старик называл это «Синдромом Белого Шума».Такие как он определили это синдром так: «Это не просто шум. Это — забвение. Это — равнодушие. Это — когда всё слышно, но ничего не понятно. Когда мир говорит, но ты не можешь различить ни одного слова.»

Так начиналась каждая его книга. Он утверждал, что синдром — болезнь цивилизаций, особенно тех, что утопают в зеркалах и роскоши. Мемнуале страдала. Зеркала отражали всё, но не давали понять ничего. Люди перестали слушать друг друга. Их мысли — как радиопомехи. Их чувства — как фоновая музыка в лифте: есть, но никто не замечает. Движения как размытая сьёмка.

Он писал, чтобы бороться. Каждая страница — как удар по стене равнодушия. Он описывал способы сопротивления: тишина, внимание, память. Он создавал персонажей, которые учились слышать шёпот в шуме, различать смысл в хаосе. Он верил, что однажды кто-то прочтёт всё — и поймёт.

Но никто не читал, а если читал то единицы. До того дня, когда зеркало Селестии разбилось.

Костер как мы уже писали прибыл на Мемнуале с орбитальных станций Техно-Миров. Он был аналитиком, но не тем, что сидят в кабинетах. Его разум — как квантовый сканер: он видел структуру там, где другие видели хаос. Он изучал информационные поля, когнитивные паттерны, и то, что называли мыслеформами до их рождения.

Когда он впервые заметил Старика, он усмехнулся. «Очередной городской миф», — подумал. Но потом ему попалась одна из книг. Он не смог оторваться. Не потому что было интересно — а потому что было

информативно в плане источника их болезни . И эта информативность была искусственной.

Каждая страница содержит микроскопическое поле подавления. Он не просто не пишет — он стирает мысль, прежде чем она оформится. Костер провёл анализ: рукописи Старика создавали локальные зоны когнитивного вакуума. Читая их, мозг не получал некою информацию — он терял её со временем. Это как недосказать ученику аксиому и видя это наблюдать как к 12тому он деградирует, а всё по тому что мозг не получил некие входные данные. Это было не забывание. Это было предотвращение понимания. И это всё было искусственно, то есть за всем этим кто-то стоял. То есть можно было выследить тварь которая это всё организовала и заразила всю планету. И старик всё это писал все 40 лет— в борьбе с Синдромом Белого Шума. Старик не пытался донести мысль происхождения Белого шума. Он пытался расчистить пространство для неё. Костер понял: его книги это — оружие. Не разрушительное, а очищающее. И оно работает. Он разработал план. В Селестии было главное зеркало — символ власти, контроля и отражённой иллюзии. Если его разбить, чиновники бросятся восстанавливать. А в это время можно перенаправить ресурсы которые выделяют чиновники— медиа, внимание, финансирование — на Старика. Сделать его вирусом в системе. Пусть его книги станут модой. Пусть его пустота станет трендом. Костер решил: «Мы не будем говорить о нём как о силе сопоставимой с Белым шумом. Мы будем не говорить так громко, что это услышат все.» Костер начал действовать. Он внедрил код в городской дрон, управляющий орбитальными зеркалами. Он подготовил кампанию: «Молчание как протест». Он создал аватар Старика — цифровой образ, который будет говорить от его имени, но без слов. И в день, когда зеркало Селестии разбилось, миллионы экранов по всей планете показали только одно: Старика, сидящего у библиотеки. И тишину.

Старик больше не сидел у входа в библиотеку Тенебриса. Через сорок пять лет он наконец-то перебрался в Селестию — в самый центр зеркального квартала. Его дом был окружён отражениями: стены из серебра, потолок — из жидкого стекла, даже воздух казался глянцевым. Люди приходили, чтобы увидеть его, как раньше приходили к храмам и он всех с радостью встречал. Он стал символом — не мудрости, а тишины и покоя.

Его книги стали популярными. Не потому что их читали — а потому что их чувствовали. Люди начали носить их как амулеты, цитировать пустые страницы, устраивать выставки, где экспонатами были только закрытые тома. Синдром Белого Шума начал отступать. В школах преподавали «искусство против шума». В корпорациях — «белые техники». Даже политики начали вставлять в речи минуты молчания, называя это "стариковским моментом" намекая на произведения старика.

Но сам Старик больше не писал. «Я не хочу портить чистоту мысли словами, я не буду больше писать» — сказал он однажды, глядя в зеркало, которое отражало его бесконечно.

Теперь он говорил редко. И когда говорил — это было как трещина в стекле: неожиданно, резко, и навсегда. Он утверждал, что мысль должна быть свободной от формы. Что слова — это клетки. Что даже молчание, если его назвать, становится шумом. Костер, наблюдая за этим, чувствовал странное беспокойство. Он добился цели — Старик стал вирусом, стал модой, стал движением. Но теперь он не писал. Не создавал. Не боролся. Он просто был.

«Он стал зеркалом,» — подумал Костер. — «А зеркала — это то, с чем он боролся.»

*****

Нара сидела напротив Костера в кафе «Пиксель и Пыль». За окном отражались стеклянные башни, а внутри — только шум. Не Белый Шум, а шум кафетерия.

— Всё пошло не по плану, — сказала она, не дожидаясь кофе. — Ты хотел революцию, а получил культ. Он отказался бороться. Он стал иконой, а не искрой. Старик больше не пишет. Он сжёг свой мозг из-за популярности.

Костер молчал. Он знал, что Нара права. Старик больше не был против синдрома Белого Шума — он стал его частью. Его молчание стало новой формой шума. Люди перестали думать прежними патернами, потому что думали новыми, и считали что это и есть мысль, но старик сдался.

В кафетерий пришёл Старик и подсел к Стражам пустоты.

— Ты должен пересмотреть свои религиозные убеждения, — сказала Нара.

- А какие именно? - Старик прекрасно знал кто такие Стражи Пустоты он который добился всего мега звезда и мире который войдёт в техно-сеть как он не мог знать элементарных вещей.

— Ты всё ещё веришь, что пророк в вашей религии— это тот, кто говорит цитатами, стихами и рассказывает притчи. Но ты же знаешь за каждым великим пророком была тень. И я тебе расскажу правду.

Старик уже был не тот прежде около библиотеки который искал правды популярность изменила его. Поэтому он внимательно слушал.

Нара сказала:

- Личность пророка, которую никто не замечал. Экранный поинтер.

Костер нахмурился и посмотрел на реакцию старика:

- Да всеми этими личностями стоят не то что все думают так вот лично в твоём случае личность которую ты принимаешь за пророка который жил 700 лет назад это был экранный поинтер и книга про него.

— Как указатель? — спросил он старик. Он как писатель осознал всё. - Ведь, ведь, - но осознание как пуля попавшая в мозг выжигает предыдущее знание, а если знание это целая жизнь как писательство о Белом Шуме, то и выжигает предыдущую жизнь.

— Да. Указатель.

Костер почувствовал, как внутри него что-то щёлкнуло. Раз старик не хочет бороться пусть знает правду. Он всегда думал, что борьба — это слово. Но может, борьба — это движение. Тихое, точное, незаметное.

*****

Экипаж прощался с планетой. Они много узнали о себе и о мирах которым предстоит войти в техно-сеть.

Планета Мнемуал — это мир, словно созданный из фрагментов памяти, потерянных и вновь обретённых. Её ландшафт как и на всех планетах если смотришь с космоса напоминает сны, которые ускользают при пробуждении. Как многое хотелось увидеть, изучить, но им пора и атмосферу — полупрозрачная, насыщенная фосфоресцирующими частицами, которые мерцают в воздухе, как забытые мысли и вспоминаются в виде образов которые принимают частицы. Пейзажи — бескрайние равнины, покрытые кристаллическими структурами, реагирующими на присутствие живых существ — они меняют цвет, форму, даже звучание. Флора и фауна — органическая жизнь здесь не подчиняется привычной биологии. Растения растут в форме спиралей, напоминающих нейронные сети, а животные — эфемерны, как образы из детства, их невозможно запомнить, но они оставляют эмоциональный след. География — на поверхности разбросаны «провалы памяти» — зоны, где пространство искривляется, и время течёт вспять или вовсе исчезает. Но на ней было ещё намного больше всяких интересных мест, экипажу пришлось только читать о них.

Звездолёт «Мнемонисима» мы писали об этом — не просто корабль, а хранилище памяти, построенное для борьбы с многими проблемами , например тут было всё чтобы победить синдромом «Книги». Его архитектура — это синтез технологии и психологии. Оболочка — покрыта биомембранной, способной записывать эмоциональные сигналы экипажа и преобразовывать их в навигационные данные. Ядро управления — нейросинтетический мозг, Пётр1 и Пётр2 способный адаптироваться к изменению личности каждого члена команды, даже если они теряют память. Интерьеры — каждая каюта — это «капсула памяти», где стены отображают фрагменты прошлого владельца на экранах, собранные из снов, случайных слов и ощущений. Технологии позволяли записывать сны через видеокамеры. Механизмы восстановления — корабль ежедневно инициирует «перезапуск сознания», создавая для каждого больного новую «первую страницу» — безопасную, чистую, но с намёками на то, кем он был. Эту систему разробатали Пётр1 и Пётр 2 для проверки и на случай синдрома "Книги на борту"!

Нара, Хронист эмоций посмотрела на Айлиона:

- Это не болезнь тела. Это — болезнь завершения. Они живут в вечном прологе. И боятся эпилога. - Они говорили о белом шуме, Нара видит синдром «Книги» не как медицинское отклонение, а как экзистенциальную трещину. - Люди, поражённые Белым Шумом, не теряют память — они теряют возможность завершения. Каждый день — как первая страница, но никогда не вторая, третья, последняя. Эпилог пугает их, потому что он означает финал, а финал — это признание целостности, которой у них нет. Мнемуал, с его бесконечными пейзажами и отсутствием времени, словно отражает их внутреннее состояние: вечное начало, без конца.

Аэлион, Лидер и хранитель языка выслушал её:

- Возможно, они не забывают. Возможно, они никогда не знали, что можно закончить. - Аэлион предлагает другую перспективу — не потеря, а отсутствие концепта завершения. Он как лингвист и философ языка замечает, что в их сознании нет слова "конец", нет грамматической формы завершения. Их мышление — цикличное, не линейное. Они не забывают — они просто не умеют помнить в контексте времени , - Возможно, они живут в вечном настоящем, где прошлое — не архив, а шум, и будущее — не цель, а тень.

Эти размышления Нары и Аэлиона превращают миссию на Мнемуале в нечто большее, чем медицинскую экспедицию. Это попытка написать эпилог для тех, кто никогда не знал, что история может закончиться. Или — научить их, что завершение не всегда означает потерю. Иногда — это освобождение.

*******

Планета как всегда была внесена в каталог под стандартным номером, без особых примечаний. Команда прощалась с ней. Атмосфера пригодна для дыхания, кроме полюслв всё как везеде гравитация — в пределах нормы, климат — умеренный. Ни одного признака незаселёных мест разумной жизнью, ни аномалий. И всё же, с самого начала что-то казалось... не так, когда все сдавали записи в архив.

Когда экипаж активировал архивы, чтобы изучить историю местности, все текстовые носители — от древних табличек до цифровых хранилищ — оказались абсолютно пустыми. Не повреждёнными, не стёртыми, а именно пустыми, как будто никогда не содержали ни слова.

Попытки общения между членами экипажа в связи с проеществием привели к странному открытию: устная речь больше не выражалась словами. Пётр1 и Пётр2 в первые секунды когда выяснилось стирание архивов включили протоколы безопасности и посчитали что такая реакция членов это первоминутный шок от непредсказуемого поведения апаратуры. Вместо привычных фраз из их коммуникаторов доносился ровный, нейтральный гул — не громкий, не тревожный, просто... безмолвный. Даже при прямом разговоре лицом к лицу, губы двигались, но смысл исчезал, растворяясь в этом гуле.

Поначалу они думали, что это технический сбой. Но когда капитан попытался записать свои мысли в журнал, он обнаружил, что не может сформулировать ни одной осмысленной фразы. Его внутренний монолог превратился в гладкий поток бессодержательных конструкций: "Я есть. Мы были. Всё идёт. Это так." И так — у всех.

Нара как психолог экспедиции в течении минуты когда исчезли архивы провёла серию тестов. Результаты были одинаковыми: при попытке зафиксировать мысль — будь то на бумаге, в аудиоформате или даже в мысленном диктанте — она теряла свою форму, становилась безликой, как поверхность этой планеты.

Они начали подозревать, что сама природа этого мира — не просто физическая, но и концептуальная. Она не позволял быть понятыми. Не позволяла быть описанным. Не позволяла быть названным.

И всё же, она эта системная ошибка была внесёна в каталог. С координатами, с характеристиками, с отчётом. Но без имени.

В архивах теперь ничего не было ни девочки писательницы, ни смерти бизнесмена, ни старика писателя, ничего. Получалось кто кто-то за всем эти кто-то стоял кто-то кто подпитывал Белый Шум и синдром "Книги" в своих целях настолько продвинутый что прошёл защиту представителей техно-сети...Скорее всего устранение бизнесмена привлекло к себе такое внимание, приходилось теперь перенастраивать систему в попытке оправдать свои действия. Но на самом деле их дроид который сейчас находился в роли бизнесмена и был идентичной копией действовал по независимому протоколу, возможно этим кем-то нужны ключи доступа к двойнику - убитого бизнесмена дройду актёру.

******

Нара сидела на стуле, глядя на горизонт информационной модели, где небо сливалось с землёй в бесконечной серой дымке. Она включила планшет, чтобы зафиксировать наблюдение: "Горизонт не имеет границ. Цвет — неопределённый. Ветер — отсутствует." Но как только её пальцы коснулись экрана, он вспыхнул ровной белизной. Ни курсора, ни интерфейса — только безмолвная, ослепительная пустота. Она попыталась перезапустить приложение, сменить устройство, даже продиктовать вслух. Результат был один и тот же: белый экран, как будто сама попытка описания стирала возможность описания.

Техник Костер, наблюдая за этим, запустил системный сброс. Он был уверен, что это сбой — возможно, вирус, возможно, электромагнитное воздействие. Но после сброса произошло нечто странное: данные исчезали сами по себе. Не удалялись, не перезаписывались — они уходили. Как будто система сама отказывалась хранить информацию, как будто планета не терпела фиксации.

Аэлион, лингвист и специалист по семантике, сидел в тени ядра ии, пытаясь вспомнить последнее слово, которое он произносил. Он знал, что говорил — говорил много. Но каждое слово, как он теперь чувствовал, не было закреплено. Оно не имело формы, не оставляло следа. Не то чтобы он его забыл — оно просто никогда не существовало в памяти. Как звук, который не отразился ни в воздухе, ни в сознании.

Он попытался мысленно повторить: "Я сказал..." — но за этим не следовало ничего. Пустота. Не тишина, а именно отсутствие содержания. Как будто сама структура языка здесь была размыта, как будто смысл не мог удержаться в пространстве. И тогда он понял: это не просто планета или кт-то с её поверхности атаковал их. Это — антисмысл. Место, где всё, что может быть понято, исчезает. Где фиксация — невозможна. Где даже мысль — не более чем иллюзия формы.

На борту "Мнемосимы", исследовательского судна, предназначенного для работы с экстремальными когнитивными средами, началась тревога. Система ТишинаАрк, отвечающая за обработку сенсорных данных в условиях информационного вакуума, начала перегреваться. Причина — парадоксальная: избыток пустоты. Не отсутствие сигналов, а их навязчивое отсутствие, как будто сама тишина стала агрессивной. Модули смысла "Ядро" эти нейросемантические блоки, созданные для реконструкции утраченной информации, начали выдавать не изображения, не текст, а эмоциональные состояния. Вместо отчёта — чувство неуверенности, как будто сама попытка понять вызывает тревогу. Один из операторов описал это как "ощущение, что ты забыл нечто важное, но не знаешь, что именно — и не можешь даже сформулировать, что ты пытаешься вспомнить".

ИИ Пётр 1 .Этот протокол, обученный не на философских и лингвистических корпусах, стал философствовать зафиксировал молчание сигналов как активную структуру. Он отметил, что молчание здесь — не пауза, а сигнал. Оно имеет форму, ритм, даже намерение. Это не тишина, а структурированное отсутствие, как будто кто-то говорит, но говорит ничто.

ИИ Пётр 2 более радикальный в интерпретациях философских концепций, он выдал формулировку:

«Белый шум вирус это — не отсутствие. Это активное отрицание содержания. Мемнуал блокирует не память, а формулировку.»

Это означает, что вирус — если его можно так назвать — не стирает воспоминания. Он мешает их выразить. Память остаётся, но язык, структура, форма — исчезают. Это как помнить лицо, но не уметь его описать. Как знать событие, но не иметь слов, чтобы его передать.

Следствия во время этого стирания и атакой на информационные носители которая продолжалась минут 5-10 была такой. Коммуникация между членами экипажа становится фрагментарной, эмоциональной, но не вербальной. Лог-файлы заполняются не текстом, а метками состояний: "тревога", "потеря", "неопределённость". Система навигации начинает терять координаты — не потому что они исчезают, а потому что их невозможно назвать.

Вскоре системы защиты справились с угрозой.

И вот теперь всё конец. Планета не встречает, но и не отвергает. Она не зовёт, не отталкивает, не судит. Она просто есть— как белый лист, оставленный на столе, без подписи, без адресата. Экипаж "Мнемосимы" больше не пытается зафиксировать. Они сидят в тишине, каждый перед своим терминалом, перед своим экраном, перед своей внутренней пустотой. И каждый знает: можно писать. Можно попытаться. Но всякая попытка превращается в молчаливое отражение — не того, что ты хочешь сказать, а того, чего ты боишься сказать.

Белый лист — не поверхность, а зеркало. Ты вводишь слова, но они исчезают. Ты рисуешь образы, но они расплываются. Ты формулируешь мысли, но они становятся тенью — не смыслом, а страхом смысла.

И тогда приходит понимание: Планета — не враг. Она — не вирус. Она — возможность. Но не для выражения. Для признания. Признания того, что внутри нас есть то, что не может быть сказано. И что иногда — молчание говорит больше, чем любой язык.

Последняя запись в журнале "Мнемосимы":

"Мы не нашли данных. Мы нашли себя. И это — самое ценное открытие."