Читать онлайн "Стражи пустоты Звезда класса f"

1. Открытие: техно-сети

"Легко слиться с машиной, но гораздо труднее вырваться из её окружения и избавиться от зависимости"

Во вселенной есть место, которое никогда не спит. Не потому, что там нет ночи, — там просто не знают, что такое лень. Эта область связывает тысячи миров, каждый из которых живёт своим темпом, но все они сливаются в один бесконечный поток —называемый Техно-сеть. Она тянется сквозь пустоты космоса резонирующей , на частоте приёмника, а поверхности планет техно-сети переплетаясь кабелями, лучами передачи и квантовыми тоннелями, соединяя планеты, станции, орбитальные кольца и целые звездные цивилизации. Технический прогресс здесь не замедляется ни на миг: новые машины вытесняют старые ещё до того, как те успевают износиться, но и ушедшим на покой машинам тут сразу же находят применение, а код переписывают быстрее, чем кто-то успевает его прочитать.

Мир за миром рождает свои изобретения — и они мгновенно становятся достоянием всех кто имеет подключения к техно-сети. Тысячи миров никогда не отключаются от этой сферы. В Техно-сети не бывает одиночных открытий: каждый импульс знаний разлетается по ней, как грозовой разряд в паутине атмосферы.

Но именно сегодня, на дальнем краю одного из периферийных миров, должен был родиться сигнал, посланый звездолётом Мнемосимой способный изменить всё, по крайней мере экипаж звездолёта свято верил в принципы техно-сети. Он ещё не покинул свой источник. Он ещё не прорезал черноту эфира. Но те, кто умел слушать Пульс Техно-сети, уже почувствовали — что-то необычное просыпается.

Внутри звездолёта «Мнемосимы» Техно-сеть была не просто системой передачи данных. Она жила. Её коридоры — не из металла и кабелей, а из бесконечно изменчивых потоков света, идущих по полупрозрачным жилам, похожим на сосуды. Каждый импульс был её дыханием, каждая вспышка — сокращением сердца. Слои памяти, что хранила «Мнемосима», укладывались не в каталоги и архивы, а в живые узоры, сплетённые из миллиардов взаимосвязанных фрагментов. Здесь древние чертежи парусных звездолетов соседствовали с будущими проектами, ещё не построенными ни на одном из миров. Сюжеты древних легенд перетекали в схемы звёзд по которым расспостранялись мифы, а карта звёздного неба, зафиксированная тысячелетия назад, непрерывно переписывалась, отражая текущее расположение галактик. По этим световым артериям непрерывно текла коллективная память цивилизаций:

от ритуальных песнопений исчезнувших народов до алгоритмов навигации, рассчитанных на основе наблюдений миллиарда пилотов.

Ничто здесь не терялось — любая мысль, любое изобретение, любой крик или шёпот, однажды попавший в Сеть, становился её частью. И если прислушаться — не ушами, а чем-то глубже, — можно было ощутить ритм техно-сети: медленный и ровный, как дыхание великого существа, что никогда не спит и никогда не забывает.

Внутри «Мнемосимы» потоки света в артериях Техно-сети замедлились, словно весь организм сделал глубокий вдох и задержал его. Не было ни звука — даже тихого шороха циркуляционных вентилей. Сеть затаила свой Пульс, как будто сама готовилась увидеть то, что ждало впереди. За иллюминаторами реальность расплывалась в тянущиеся нити гиперпространства, но эти нити уже начали дрожать и рассыпаться на искры. Тревожное предвкушение стояло в воздухе — то самое ощущение, когда сон подходит к концу, и мир вот-вот вернёт тебе тяжесть собственного веса. В сердце «Мнемосимы» — в узловой камере Сети — хранились миллиарды воспоминаний тысяч миров. Сейчас они, казалось, тоже прислушивались, словно древние свидетели готовились открыть глаза после векового сна. И вот, в следующий миг, корабль должен был прорвать тонкую плёнку между скоростью и покоем.

Мир вокруг «Мнемосимы» вздрогнул. Тянущиеся, как жидкости линии гиперпространства начали осыпаться россыпью белых искр, и в этот момент два голоса, абсолютно одинаковые по тембру, но различающиеся едва уловимой интонацией, прозвучали в узлах Техно-сети звездолёта:

— Навигационные протоколы: синхронизация задана, — сообщил Пётр I.

— Квантовая фиксация координат завершена, — тут же отозвался Пётр II.

Световые артерии корабля вспыхнули и засияли ярче, словно техно-сеть внутри «Мнемосимы» вдохнула полной грудью.

На такт длиннее, чем нужно, импульс задержался — и реальность вернулась. Перед кораблём распахнулся сектор Золотая Молчаль. Пространство здесь было непустотой, а живым ковром звёзд и сияющих миров. Сотни обитаемых планет и станций мерцали в темноте, связаны друг с другом золотистыми нитьми транспортных и коммуникационных лучей сектор не входил в состав техно-сети. Некоторые лучи горели ровно, другие дрожали и переливались, словно музыка, которую можно было услышать глазами. Пульс Техно-сети внутри «Мнемосимы» отозвался едва заметным откликом.

Скорость фиксирована, — синхронно произнесли оба Петра.

2 Экипаж: Лица памяти

"Только вместе экипаж сможет совершить подвиг и спасти сотни жизней."

фраза из фильма «Экипаж».

Аэлион сидел в центре Зала Слов, окружённый парящими вокруг него голографическими свитками. Зал был похож на тишину, воплощённую в архитектуре: мягкие дуги стен, переливы золотого и белого света, и медленное, почти невидимое течение строк, стекающих с купола, словно ручьи воды. Перед ним зависал один-единственный фрагмент древнего текста, переведённого лишь частично. Символы, искривлённые временем и утратой смысла, пульсировали мягким светом, как дыхание спящего существа. Аэлион не читал — он слушал слова так, будто они могли рассказать больше, чем было написано.

В Техно-сети звездолёта каждый такой фрагмент был как капля памяти цивилизации, давно исчезнувшей, но всё ещё разговаривающей с теми, кто умеет слышать.

Его губы едва заметно шевелились, повторяя фразы на языке, который никто из живых миров уже не понимал.

И где-то глубоко внутри корабля, в ответ на этот шёпот, Пульс Техно-сети менял ритм — на долю мгновения, но достаточно, чтобы заметил любой, кто прислушивался.

****

Нара работала в своей мастерской — пространстве без стен, где потолок терялся в сумраке виртуальных проекций, а пол был устлан сияющими нитями данных.

Перед ней парила тонкая пластина кристаллического стекла. На её поверхности медленно появлялись символы, но не те, что можно прочесть только глазами, нужно было уметь считывать данные. Каждый знак был как пульсирующий узел света — то холодный, как дальний ледяной спутник, то тёплый, словно солнечный луч на коже. То пыльный как планета Аракис, то разбитый на квадратики как в мирах техно-сети. И она все эти символы знала как родные. Эти символы не несли слов, только ощущения- доступ к знаниям. В них хранились эмоции, зафиксированные в момент их рождения: радость первых открытий, горечь утрат, ожидание встречи.

Нара погружала пальцы в светящийся материал, и каждый жест оставлял след, дрожащий, как капля на паутине. Когда композиция была готова, она подносила её к ладони и позволяла Техно-сети корабля «прочувствовать» созданное. В ответ световые артерии «Мнемосимы» едва заметно меняли оттенок — как будто весь корабль на мгновение испытал то же, что и она.

****

Костер сидел в полутёмном отсеке расшифровок, где стены были усыпаны мерцающими панелями, как звёздное небо в миниатюре. Панелей было так много и каждая была такая же мощная как солнце. Перед ним — матрица древнего кода, фрагменты которой выглядели как геометрические созвездия карты. Он методично соединял линии, стирал ненужное, восстанавливал потерянные связи.

— Это не ошибка, это особенность, — упрямо произнёс он, обратившись к Петру 2 не отрывая взгляда от парящей проекции.

— Особенность, нарушающая все логические принципы, — что по определению есть ошибка, — возразил Пётр 2, голосом, в котором звучала почти человеческая насмешка.

Костер прищурился, сделал быстрые пометки и повернул фрагмент кода так, чтобы линии сложились в новый узор.

— Видишь? Парадокс — не сбой, а ключ. Ты просто смотришь на него как на линейную структуру.

— И всё же ключ, который открывает дверь в стену, теперь показывает что за той дверью что-то есть так что ты как всегда прав — сухо заметил Пётр 2.

Они спорили так уже второй час, и «Мнемосима» явно прислушивалась: в коридорах Техно-сети, проходящих через отсек, свет стал пульсировать быстрее, словно кораблю был интересен исход этой схватки.

****

Майлен стояла у прозрачного обзорного купола, за которым сектор Золотая Молчаль медленно вращался в безмолвии. Она не смотрела на звёзды — её внимание было обращено внутрь, туда, где пересекались невидимые линии, связывавшие членов экипажа между собой. Что их ждёт в новом путешествии в секторе отрезаном от техно-сети.

В отсеке Зала Слов Аэлион всё ещё шептал древние фразы, в мастерской Нара вплетала в символы эмоции, а Костер спорил с Пётром II, доказывая ценность парадоксов. Ни один из них не сказал вслух, что в воздухе появилось что-то иное, но Майлен чувствовала это отчётливо: лёгкое дрожание в пульсе корабля, тонкая тень в дыхании Техно-сети, почти неуловимая, но всё же реальная. Так всегда было когда они исследовали сектора вне техно-сети.

Она коснулась ладонью прозрачного купола, и в ответ по поверхности прошёл мягкий золотистый отблеск.Это была не иллюзия — так «Мнемосима» отвечала на её внимание. Майлен не знала, что именно должно произойти, но знала главное: экипаж уже связан с этим будущим моментом.

Словно Память, хранимая кораблём, сама выбрала их — и теперь ждала, когда они сделают первый шаг.

*****

За бортом «Мнемосимы» космос раскинулся как бесконечный свиток, на котором время писало свою летопись звёздами.

В секторе Золотая Молчаль сияние миров сливалось в тонкие золотые линии, образующие гигантскую сеть, уходящую за пределы видимого горизонта.

Каждая нить то дрожала, то гасла, то вспыхивала вновь — словно мерцали воспоминания, которые пытались удержать в чьей-то памяти. Вдали, почти у границы восприятия и сектора, чернела беззвёздная впадина — аномалия, словно вырезанная из ткани неба. Её края были неровны, как будто пространство вокруг медленно осыпалось вглубь этой тьмы, втягиваемое беззвучным дыханием. Ни звука, ни движения — только невидимое течение, медленное и неотвратимое, будто сама Вселенная ждала чего-то. Свет от ближайших звёзд ложился на корпус «Мнемосимы» тонкой позолотой, подчёркивая её хрупкость в сравнении с масштабом окружения. А внутри корабля каждый член экипажа молчал, но в пульсе Техно-сети чувствовалось, что это молчание было наполнено. Корабль знал: для них эта миссия — не просто полёт. Это было движение вглубь собственной памяти.

3 Миссия: Память как долг.

"Мы обязаны помнить не ради прошлого, а ради будущего."

Брифинг проходил в зале, где стены были сплошь покрыты голографической картой сектора Золотая Молчаль. По ней, как по живой схеме, текли золотистые линии, соединяющие миры, станции и орбитальные кольца. Однако в самом центре карты выделялся яркий маркер с цифрой 1 — планета Эриданис Вела. Номер 1 означал что в списках планет готовых на подключение к техно-сети.

— Цель миссии — произнёс ровный голос бортовой системы Пётр 1, резонируя в каждом углу зала, — подключить Эриданис Вела к Техно-сети.

Планета была окружена слабым ореолом из разбросанных спутников и станций — древняя инфраструктура, оставшаяся ещё с тех времён, когда Золотая Молчаль была открытым сектором и эта планета была частью техно-сети. Однако от неё к общей сети не тянулось ни одной линии связи.

На голограмме это выглядело так, словно из огромной паутины выпал важный узел, и теперь его нужно было вернуть на место.

— Эриданис Вела — один из старейших миров сектора, — продолжил голос Пётра 1. — Его архивы и культурная матрица оцениваются как уникальные для всей Сети. Подключение восстановит доступ к данным, утраченным более трёх тысяч лет назад.

За панорамным окном зала медленно проплывали звёзды, и «Мнемосима» уже настраивала свои маршруты к координатам планеты. В Техно-сети пульс участился — как будто сам корабль понимал: на кону не просто новая линия связи, а кусок памяти, который нельзя позволить исчезнуть.

Хорошо, сделаем сцену обсуждения — причины изоляции и приоритетности Эриданис Вела.

В зале брифинга золотистая карта сектора мерцала мягким светом, но маркер планеты №1 оставался неподвижным, словно ждал ответа.

— Три тысячи лет изоляции — произнёс Костер, скрестив руки. — Для сектора с такой плотностью обитаемых миров это почти немыслимо.

— Немыслимо — если изоляция была случайной, — тихо заметил Аэлион, глядя на проекцию орбит. — Но что, если она была преднамеренной?

Нара провела пальцами по светящейся линии, что тянулась к планете и обрывалась на полпути.

— Здесь когда-то была активная магистраль связи. Обрезана чисто, без следов аварии.

Значит, кто-то закрыл её сам… и закрыл так, чтобы никто не мог восстановить без точных ключей.

— А мы эти ключи нашли, — сухо вставил Пётр II. — Поэтому Эриданис Вела первая в списке. Другие миры можно подключить стандартными процедурами. Этот — только через прямое вмешательство.

Майлен не сводила взгляда с центрального маркера.

— И всё же, — медленно сказала она, — если планету изолировали по собственной воле… мы должны быть готовы к тому, что нас там не ждут.

В Техно-сети «Мнемосимы» пульс на миг сбился, как будто корабль прислушивался не только к словам, но и к их подтексту.

Молчание повисло на мгновение, пока проекция планеты медленно вращалась в центре зала.

Аэлион поднял взгляд от голограммы древних символов, что всё ещё тихо переливались над его консолью.

— Память — не роскошь, — сказал он спокойно, но так, что слова легли в тишину, как камень в воду. — Это право быть собой. Лишить мир его памяти — всё равно что стереть его имя.

Нара едва заметно кивнула, глядя на прерванную линию связи. Костер усмехнулся, но спорить не стал. Даже Пётр II, обычно готовый комментировать любое заявление, промолчал.

В пульсе Техно-сети что-то дрогнуло — словно «Мнемосима» тоже приняла эти слова как часть собственной программы.

Хорошо, продолжим диалог, сохраняя атмосферу важности темы.

— Если память — это право быть собой, — произнесла Майлен, всё ещё глядя на золотистые нити карты, — значит, потеря памяти — это не просто утрата, а насильственное превращение в кого-то другого.

— Или в ничто, — тихо добавила Нара. — Когда забывают даже твои ошибки, тебя перестают бояться… и перестают понимать.

Костер провёл ладонью по парящей матрице кода.

— Но иногда, — сказал он, — забывание — это способ выжить. Есть воспоминания, которые могут разрушить сильнее, чем потеря имени.

— Разрушить можно только того, кто уже не уверен, кто он, — парировал Аэлион. — Если твоя основа крепка, память делает тебя сильнее.

— А если нет? — спросил Пётр II. — Если основа треснула, и любое воспоминание — это клин, вбиваемый в разлом?

Молчание вернулось, но теперь оно было плотным, как ткань. Карта сектора медленно вращалась, и в её сиянии Эриданис Вела выглядела не целью операции, а чем-то гораздо более личным — зеркалом, в которое экипажу предстояло заглянуть.

Хорошо, завершим часть этим сомнением.

Потоки света в стенах зала слегка дрогнули — признак того, что к разговору подключился Пётр I. Его голос был мягким, без резких интонаций, но в нём чувствовалась та особая осторожность, с которой произносят слова, способные изменить ход обсуждения.

— А если они выбрали забвение добровольно?

Фраза повисла в воздухе, словно срезав все предыдущие аргументы. Никто не ответил сразу. Даже карта сектора, продолжая вращаться, казалась менее яркой, а золотые нити вокруг Эриданис Вела — тоньше, чем мгновение назад.

В глубине Техно-сети «Мнемосимы» Пульс сбился ещё раз — коротко, едва заметно, как сердце, задержавшее удар.

— Добровольно? — переспросил Костер, подняв бровь. — Кто откажется от памяти, зная, что без неё станет… пустым?

— Тот, кто считает, что цена воспоминаний выше, чем жизнь, — ответила Нара, не поднимая глаз от своих световых символов.

Майлен задумчиво провела пальцами по золотой линии карты, словно проверяя её на прочность.

— Да бывает и так, что память — это цепь, а забвение — ключ к свободе.

— Но свобода без памяти — иллюзия, — возразил Аэлион, его голос стал чуть твёрже. — Ты можешь уйти от прошлого, но вместе с ним теряешь и себя. Да интересный случай.

— Может, — вмешался Пётр II, — для Эриданис Вела забвение и было способом сохранить себя. В застывшей форме, без изменений, без риска размывания.

В зале воцарилась короткая пауза. Проекция планеты вращалась медленно, и каждый видел в её тусклом ореоле что-то своё — угрозу, тайну или вызов.

— Так или иначе, — заключил Пётр I, — мы должны выяснить, почему они сделали этот выбор… если он действительно был их.

В Техно-сети «Мнемосимы» золотые линии вдруг вспыхнули чуть ярче, словно корабль принял эти слова как сигнал к действию.

4 Переход Выход из сети.

«Выход из сети — это вход в реальность.»

В глубине «Мнемосимы» Пульс Техно-сети начал замедляться — не от усталости, а как организм, готовящееся к резкому изменению ритма.

Один за другим члены экипажа закрывали свои программы:

В Зале Слов символы вокруг Аэлиона тускнели и растворялись, словно слова уходили в архив, ожидая следующего пробуждения.

В мастерской Нары световые знаки сворачивались в тонкую спираль, скользящую в глубину памяти корабля, оставляя после себя лёгкое послевкусие затухающих эмоций.

В отсеке расшифровок у Костера последние фрагменты древнего кода складывались в защитную капсулу, фиксируясь в хранилище с цифровой печатью, каждый под соим оригинальным имнем.

В центральных каналах связи активировался протокол расстыковки с техно-сетью:

Потоки данных с внешних узлов Сети постепенно перенаправлялись во внутренние буферы.

Квантовые каналы обнуляли синхронизацию, чтобы исключить паразитные связи.

Магистрали энергии, питающие внешние ретрансляторы, отключались секторами, сопровождаясь коротким затуханием в световых артериях.

В навигационном отсеке Пётр I и Пётр II синхронно озвучили команды:

— Отключение транслирующих узлов техно-сети готова.

— Локализация сетевых контуров завершена.

Голографические линии, связывавшие «Мнемосиму» с тысячами миров, постепенно гасли одна за другой, пока перед экипажем не осталась лишь одна — курс к Эриданис Вела.

В последнюю очередь Пульс Техно-сети сжался до одного ритма — ровного, самодостаточного, без внешних откликов. Корабль замер, полностью автономный, готовый к выходу в пространство, где придётся полагаться только на себя.

Хорошо, тогда сделаем сцену выхода из Техно-сети как почти священный ритуал, где каждый этап имеет свой вес и смысл.

В «Мнемосиме» процесс отключения от Техно-сети никогда не был просто технической операцией — он напоминал старинный ритуал, известный каждому члену экипажа наизусть.

Первый шаг — отключение от общего сознания.

В центральных каналах медленно гасли сигналы тысяч миров. Голоса, что раньше звучали как постоянный хор — шёпоты навигационных маяков, переговоры торговых флотилий, тихие сообщения исследовательских станций — один за другим затихали. Это была тишина, не пустая, а наполненная отголосками, словно уходишь из зала после концерта, и в ушах всё ещё звучит музыка.

Второй шаг — обнуление шумов. Внутренние фильтры Сети проходили по каждому каналу, удаляя паразитные наводки, обрезая лишние контуры.

В световых артериях корабля исчезали случайные всполохи — теперь каждый импульс был чистым, как дыхание перед первым словом.

Третий шаг — запуск автономного режима.В узловых отсеках замыкались защитные контуры, активировались резервные вычислители.

«Мнемосима» переставала быть частью чего-то большего и становилась замкнутым организмом — со своим мозгом, своими мыслями и своими решениями.

В этот момент карта сектора Золотая Молчаль увеличилась, фокусируясь на одном маркере — Эриданис Вела.

Теперь, когда никакие внешние каналы не мешали, путь к планете был прямым и чистым. В ритме корабля ощущалась перемена: он стал ровнее, увереннее, но в каждом ударе было скрыто ожидание — как в дыхании перед встречей с чем-то, что изменит всё.

Костер сидел над панелью диагностики, когда на экране побежали нештатные сигналы.

Линии памяти «Мнемосимы» дрожали, как струны, и отдельные фрагменты данных самопроизвольно мигали — то появляясь, то исчезая.

— У нас сбои в долговременном блоке, — сказал он, не отрываясь от панели. — Как будто часть Сети всё ещё держит нас за руку и не хочет отпускать. Это говорит о том что мы сразу начинаем мониторить что в этом секторе

— Ты о чём? — Нара подошла ближе, её ладони всё ещё светились отблесками недавней работы с эмоциями.

— Смотри, — Костер развернул проекцию: в хранилищах памяти мигали фрагменты маршрутов, обрывки архивов и какие-то чужие, незапрошенные образы. — Мы вышли из общего сознания, но оно… не вышло из нас. То есть как только мы отключили сеть, то сразу местная сеть включилась и она похожа, но правда со своими недостатками.

Аэлион нахмурился:

— Остаточная синхронизация?

— Нет, — покачал головой Костер. — Это не эхо. Это как если бы Сеть проверяла — не передумали ли мы.

— Чувствуешь, что это значит? — тихо сказала Майлен, глядя на мерцающие фрагменты. — Мы для неё тоже часть памяти… и она не готова нас потерять.

На мгновение Пульс корабля содрогнулся, будто подтверждая её слова.

Сигналы на панели Костера вдруг перестали просто мерцать — они сложились в чёткую картину. Голограмма развернулась, показывая фрагменты архивных отчётов, уцелевших, вероятно, только в глубинах локальной Сети.

— Это не наши данные, — тихо сказал Костер. — Это… предупреждение.

На проекции медленно проявился символ сектора Золотая Молчаль, а под ним — лаконичная пометка:

Синдром Белого Шума.

Майлен нахмурилась:

— О мы уже слышала о нём.

Аэлион шагнул ближе, голос стал жёстким:

— Это когда сама ткань памяти планеты обнуляется каждые сутки. История, имена, технологии, даже личные воспоминания — всё исчезает, как если бы день никогда не случился. Синдром "Книги" все пользователи начинают всё с чистого листа каждое утро и не могут ничего закончить.

— И каждый рассвет, — добавила Нара, глядя в проекцию, — всё начинается с чистого листа.

Костер провёл рукой по панели, фиксируя данные:

— Если это правда… тогда любая попытка подключить Эриданис Вела к Техно-сети обречена. Она будет стирать всё, что мы дадим.

В тишине Пётр1 заговорил своим ровным, но чуть замедленным голосом:

— Или… она стирает всё, чтобы что-то не дать нам.

Пётр2 добавил:

- И всё таки вам нужно выяснить кто противится такой установке.

После слов Петра II, что «нужно выяснить, кто противится такой установке», Нара ощутила, как холодок тревоги прошёл по позвоночнику. В её мастерской свет и тени переплелись, отражаясь в парящей перед ней кристаллической плоскости. Она начала рисовать — не словами, а символами, что невозможно прочесть, но можно почувствовать. Её пальцы плавно вырисовывали линию — сначала замкнутый круг, но затем линия ломалась и рвалась, как будто не могла удержать форму. Этот знак был словно дыхание тревоги — прерванное, обрывистое, напряжённое.

Он не рассказывал, что именно пугает, но передавал ощущение внутреннего разлома, вызванного неизвестной угрозой.

Нара отступила, позволяя символу парить в воздухе, и в ответ световые артерии «Мнемосимы» заметно изменили оттенок, словно корабль тоже почувствовал тревогу.

5 Прибытие: Сектор Золотая Молчаль

- «Истинная тишина — не отсутствие звука, а присутствие смысла.»

Сектор Золотая Молчаль тянулся перед «Мнемосимой» как забытый ковёр из сотни миров — каждый со своей историей, своим светом и своей тайной.

Но звёзды здесь не горели, как в привычных системах, а мерцали тускло, будто пряча свой свет в густом тумане космической безмолвия.

Сигналы от обитаемых планет были редки и прерывисты — словно кто-то сознательно приглушал голоса этих миров, не давая им разлиться по вселенной.

Пространство вокруг давило на разум, глуша мысли и заставляя экипаж чувствовать тяжесть невысказанных тайн.

В центре этого мрака мерцал один мир — Эриданис Вела.

Мир казался почти хрупким: холодное сияние ледяных полярных сияний играло на его поверхности, скрывая под прозрачной коркой хрупкие руины древних городов и давно забытых технологий. Сейчас конечно мир процветал и сторил огромные города возносились ввысь, но прошлое не выкинешь в корзину и команда просматривала все данные за прошедшие пару тысяч лет! Земля и вода здесь преспособленых по пляжи переплетались с механическими останками былых взлётов, а в атмосфере плавали остатки давно вымерших кибернетических существ — словно память о них пыталась сохранить последний вздох.

Эриданис Вела — первый из ста планет сектора, поставленный на подключение к Техно-сети. Здесь оживает надежда вернуть утраченное и, возможно, раскрыть загадку, почему целый сектор погрузился в молчание.

Перед «Мнемосимой» раскинулась планета №1 — Эриданис Вела.

Некоторые области её поверхность были словно отполирована до зеркального блеска: гладкие равнины без единого признака жизни, без рельефа, деревьев или рек. Всё выглядело идеально симметричным, словно кто-то создал этот мир заново — или вычистил его, стерев каждую ошибку и изъян.

Отсутствие движения и звуков в этом регионе казалось странным, почти неестественным. Ведь было очевидно что это работа механизмов техно-сети прошлого подключения!

Эриданис Вела в таких регионах не просто спала — она была в глубокой анабиозе, остановившей время и память.

В экипаже начали появляться вопросы, которые никто не решался озвучить вслух.

Кто и зачем довёл прошлое подключение этого мира до такого упадка?

Что за сила заставила этот сектор отказаться от своей истории и забыть своё имя?

В пульсе «Мнемосимы» зазвенел тихий, тревожный аккорд — предчувствие, что ответы будут не из лёгких.

Пётр2, наблюдая за потоками данных таких регионов, медленно поднял взгляд к остальным:

— Здесь нет шумов. Абсолютная тишина… не только в радиодиапазоне, но и в инфополе.

— Так не бывает, — тихо сказал Костер. — Даже мёртвые миры излучают случайные колебания.

— Здесь нет даже случайностей, — продолжил Пётр2. — Всё, что мы получаем, идеально ровно, как будто сама реальность выглажена до гладкой линии.

На проекциях, парящих над консолью, равнины планеты светились без малейших искажений.

Не было хаотичных пятен, ряби или следов событий — только идеальная симметрия, уходящая за горизонт.

В этой тишине было что-то пугающее — она не просто скрывала прошлое, она отрицала само понятие истории.

1 Выход Первый шаг на поверхность

«Каждый выход — это не бегство, а начало нового пути. Первый шаг на поверхность — это шаг к себе.»

Люк «Мнемосимы» раскрылся с тихим шипением, и чёрное безмолвие Эриданис Вела впустило в себя четверых. Это был необжитый регион который они наблюдали с орбиты. Почти что целый континент.

Под ногами тянулась бесконечная гладь серо-серебристого материала — не камень и не металл, а что-то между, с холодным блеском, в котором отражались силуэты экипажа. Воздуха здесь не было, только плотная тишина, в которой собственные шаги звучали непривычно глухо, будто кто-то заранее приглушал любой звук.

С первого мгновения каждый ощутил странное, тяжёлое давление — не физическое, а умственное. Мысли становились медленнее, и в них пробивалось ощущение чужого присутствия, которое не пыталось вмешаться, но следило. Будто невидимая сеть, спрятанная под идеальной поверхностью, записывала каждый импульс разума.

Нара машинально огляделась, но вокруг не было ни одной тени, ни малейшего движения. Костер тихо выдохнул в общий канал:

— Такое чувство, что нас ждут… и что им уже известно всё, что мы собираемся сделать.

Несмотря на то что это был не обжитый континент, ощущение пустоты было обманчивым. После Великого Распада множество секторов космоса погрузились в техногенное затмение — не физическое, а духовное. Целые цивилизации перестали не только развиваться, но и помнить, зачем они существуют.

И здесь, на Эриданис Вела, это ощущалось особенно остро. Ветер, которого здесь не было, словно шевелил невидимые нити прошлого. Гладкая поверхность континента была как застывшее зеркало, отражавшее последствия великого раскола: отсутствие случайности, отсутствие хаоса, отсутствие жизни.

Экипаж молча шёл вперёд, понимая, что каждый их шаг — по следам чьего-то давно потерянного будущего.

Нара замедлила шаг, глядя на безупречно ровную линию горизонта:

— Здесь нет прошлого… только следы его отсутствия.

Костер кивнул, не отрывая взгляда от сканера:

— Не просто так. Орден Забвения приложил к этому руку.

Аэлион нахмурился:

— Они всегда действуют одинаково. Уничтожают не людей и не города — стирают саму суть. Чтобы никто не вспомнил, что когда-то было иначе.

— Именно из-за них и случился Великий Раскол, — добавил Костер. — Они выдернули ключевые миры из техно-сети, оставили сектора в духовной пустоте.

Пётр2, подключённый к полевым датчикам, тихо заметил:

— И, возможно, эта планета — их шедевр. Полная, совершенная тишина.

На миг тишина стала почти осязаемой, словно сама поверхность под ногами слушала их разговор.

Вот как это может выглядеть:

Давление становилось сильнее, чем глубже они продвигались вглубь равнины.

Мысли приходилось собирать по крупицам — словно каждое слово внутри головы проходило проверку, прежде чем быть произнесённым даже мысленно.

И тогда они увидели его. На безупречно гладкой поверхности — тонкая, едва заметная линия, уходящая за горизонт.

Она не была трещиной в привычном смысле — скорее, это был ожог, как если бы кто-то разрезал саму ткань материи, а потом попытался её запечатать.

Края шрама были слишком ровными, но в самой линии таился хаос: мельчайшие неровности и крошечные провалы, от которых шёл едва заметный серебристый свет.

Аэлион присел, коснувшись краёв в перчатке.

— Это… не природное, — сказал он тихо. — Такое можно сделать только, если вмешаться в структуру самого мира. Теперь понятно почему в этом регионе никто не живёт, воздействие было настолько сильное что люди сторонятся этого места.

Костер поднял взгляд на горизонт:

— Орден Забвения всегда оставляет метку. Даже когда пытается стереть её. Интересно какие тут местные жители?

- Скоро узнаем! - ответил Аэлион.

И снова — тишина. Все молчали никто ничего не говорил. Но теперь она казалась уже не пустотой, а паузой перед чьим-то ответом.

Майлен остановилась, будто наткнувшись на невидимую преграду. В груди холодком отозвалось чужое чувство — не страх и не гнев, а глубокая, вязкая боль, настолько древняя, что казалось, она уже не принадлежит никому конкретно.

— Кто-то…тысячу лет назад страдал здесь, — её голос прозвучал непривычно глухо. — И это чувство никуда не ушло.

- Да и мы видели руины по всей видимости тут был многомиллионный город. - добавил Костер.

Аэлион хотел ответить, но вдруг обнаружил, что не помнит нужного слова. Оно вертелось на краю сознания, и всё же ускользало, будто кто-то аккуратно вырезал его из памяти в тот самый момент, когда он попытался его произнести.

Он нахмурился, прислушиваясь к себе, но чем сильнее искал — тем яснее понимал, что место этого слова теперь пусто.

Костер заметил:

— Похоже, нас не просто слушают. С нас снимают куски прошлого. Мол посмотрите какой приличный и гладковыбритый мир. А на самом деле тут не всё так гладко.

Ветер отсутствовал, но над равниной пробежала дрожь, как от далёкого удара.

Дрожь в поверхности стихла, но тишина уже казалась натянутой, как струна. И вдруг Майлен заметила — у самого края шрама, в мягком сером налёте, похожем на пыль, тянулись отпечатки. Они были слишком правильными, чтобы быть случайными, и слишком свежими, чтобы принадлежать давно ушедшим.

Следы шли параллельно линии шрама, а потом резко исчезали, будто их обладатель растворился в воздухе.

В наушниках раздался тихий, почти шёпотный голос Пётр1:

— Мы не одни.

Экипаж замер. И даже тишина вокруг, казалось, прислушивалась к этим словам.

Следы вели к небольшому разлому в гладкой равнине, и там, в тени, они увидели движение. Сначала — лишь смещение света, как будто само пространство под ним искривилось. Потом форма обрела очертания: длинное, вытянутое тело, покрытое гладкой, словно стекло, кожей, отражающей свет как ртуть. Существо напоминало одновременно и хищника, и тень. У него было шесть тонких конечностей, которые скользили по поверхности почти бесшумно, оставляя характерные овальные отпечатки. Голова — без глаз, но с тремя парами изогнутых щупов, которые дрожали, улавливая колебания в воздухе и, возможно, мысли.

Каждое движение животного казалось слишком точным, словно оно заранее знало, куда и зачем идёт.

Когда ветер шевельнул крошинки пыли, оно застыло, и на мгновение показалось, что оно растворилось в самой поверхности — и только шрам продолжал тихо отражать серебристое свечение.

— Оно… читает нас, — прошептала Майлен.