Читать онлайн "Стражи Пустоты - Стражи Формата"

1. Пределы памяти

"Память — не архив, а лабиринт. И чем дальше мы идём в глубь неё, тем больше убеждаемся в этом"

Звездолёт Мнемосима скользил сквозь ткань пространства, как мысль — стремительная, неуловимая, почти невозможная, но от этого понятная и легочитаемая, блеск корпуса и скольжение среди звёзд. Его корпус, покрытый гравитационными волнами, дрожал от напряжения, будто сам космос пытался удержать его от прыжка в немыслимое.

Цель была абсурдной — точка, удалённая на двадцать миллионов световых лет от их текущего положения. Даже в эпоху сверхсветовых технологий, подобное расстояние вызывало у навигаторов нервный тик и у философов — экзистенциальный ужас. Но Мнемосима не была обычным кораблём. И её экипаж — не обычными людьми.

Айлион, капитан, сидел в кресле управления, словно восседал на троне древнего короля. Его глаза были полны решимости, но в глубине зрачков таилась тень — воспоминание, которое он не мог вытащить на свет.

Майлен, эмпат, проверяла стабильность нейронного ядра корабля, ядро бурно реагировало на контакт. Её пальцы танцевали по голографическим панелям, а мысли — по краю безумия. Она знала: если Мнемосима ошибётся хотя бы на микросекунду, они окажутся в пустоте, где даже время боится существовать. А это было самое страшное что могло случиться.

Нара, мастер эмоций сейчас сидела в медотсеке, записывая последние параметры жизненных систем. Её голос, тихий и мелодичный, звучал как заклинание, обращённое к живому металлу корабля. Она верила, что Мнемосима чувствует. И что точка назначения — не просто координата, а зов.

Костер, техник мочал и просто любовался. Он смотрел на проекцию цели — крошечную точку в безбрежной тьме. Его разум, усиленный квантовыми имплантами, уже просчитывал миллиарды вариантов исхода. Но ни один не давал гарантии возвращения. Сейчас он думал об одном объекте на орбите который стоил около десятков миллиардов доларов и который он легко мог перетащить в свой ангар. Может уйти из Страж Пустоты и освятить себя такому делу?

— Переход через 10 секунд, — произнес Айлион. — Все системы готовы?

— Готовы, — ответили трое в унисон.

Мнемосима вздрогнула. Пространство свернулось, как лист бумаги, и корабль исчез — устремившись туда, где даже свет не успевает за мыслью. Туда, где начинается история, которую никто ещё не осмелился рассказать.

-----

Когда Мнемосима входит в фазу сверхскорости, время внутри словно растягивается, позволяя экипажу погружаться в глубины памяти. Все отдыхают и пердаются воспоминаниям

Аэлиоа сидит в тишине своей каюты, окружённый голографическими проекциями древних текстов, и его разум уносится назад — туда, где всё началось. Детство его прошло в Долине Эхо! Эхо-каньон — это огромная сеть пересекающихся ущелий, уходящих в глубь материка на сотни километров. Тысячи лет ветры материка Науриана вытачивали в мягких породах тоннели, своды, сквозные галереи. В результате возник настоящий каменный лабиринт: стены, пронизанные арками, висячие мосты из камня, идущие над бездонными расщелинами, и бесконечные пещеры, отзывающиеся на любой звук.

Первые переселенцы осели здесь именно из-за ветров: узкие проходы и галереи дают естественную защиту от шторма на поверхности. Со временем люди превратили лабиринт в многоуровневый город. Они живут в нишах и гротах, соединённых мостиками и верёвочными дорогами. Вместо обычных колоколов предупреждения у них — «поющие окна»: специальные каменные раструбы, которые усиливают ветер и превращают его в сигналы. Так жители узнают о приближении гостей или опасности. Именно тогда когда стали создавать расструбы каньон получил имя Эхо!

Эхо-каньон стал не только убежищем, но и культурным центром: здесь музыка буквально вырастает из камня и воздуха. Люди научились управлять ветром, закрывая или открывая проходы, и таким образом создают целые «концерты ветра».

Ветер в Эхо-каньоне поёт: когда он прорывается сквозь сквозные проходы, создаются гулкие мелодии — от низкого баса до тонкого свиста. Это и дало название долине: здесь каждое слово и каждый шаг умножаются сотнями отголосков.

Он вспоминает себя мальчиком в Долине Эхо — месте, где ветер благодаря множеством лазеек в в скалах создавал целые лабиринты говорил на сотнях языков, а камни хранили звуки давно ушедших голосов. Его семья была скромной: мать — певица, отец — резчик по камню, который вырезал символы на скалах, чтобы сохранить истории. Аэлиоа с ранних лет чувствовал, что слова — это не просто средство общения, а ключ к пониманию мира.

Первое слово, которое он запомнил — «Тиал», означающее одновременно «тишина» и «ожидание». Он повторял его, сидя у подножия скалы, слушая, как ветер играет с листьями. Это слово стало его первым учителем.

Планета Келлара —была крупная планета земного типа с обширными материками, разрезанными сетью каньонов и разломов. Атмосфера чуть плотнее земной, воздух пах металлически-свежо из-за богатства минералов и пыли, которую ветра поднимают из каменных ущелий. Здесь часто дуют резкие потоки ветра, формирующие причудливые природные арки и сквозные лабиринты в скалах.иМестное небо днём было— бледно-бирюзовое, а ночью сияет россыпью ярких звёз.

Упрямство в поиске смысла для Айлиона была практически детская черта! В школе он спорил с наставниками, утверждая, что каждое слово имеет скрытую форму — не только значение, но и намерение. Он отказывался учить язык механически, вместо этого он искал истоки, сравнивал диалекты, расшифровывал забытые символы. Его упрямство раздражало учителей, но восхищало старейшин. Поворотный момент для него наступил после десяти лет.

Однажды, в возрасте 12 лет, он нашёл в пещере фрагмент древнего текста, написанного на языке, который никто не мог расшифровать. Он провёл месяцы, сопоставляя символы с природными явлениями, и пришёл к выводу, что это был язык чувств — не слов, а состояний. Этот момент стал для него откровением: язык — это не просто средство передачи, это зеркало души.

И теперь, на борту Мнемосимы, он хранит язык не как архивариус, а как проводник. Он верит, что в словах можно найти истину, если слушать не только ушами, но и сердцем. Его спокойствие — это не отсутствие эмоций, а глубина понимания. Его упрямство — не жесткость, а верность смыслу.

------

Воспоминания Нары —это были по сути Хроники Сердца. На борту «Мнемосимы», когда звёзды превращаются в нити света, а время теряет очертания, Нара сидит в тишине у прозрачного купола наблюдения. Её глаза закрыты, но внутри неё разворачивается целая вселенная — не из планет и галактик, а из чувств, символов и теней прошлого. Детство её прошло в Долине Туманов.

Нара родилась в Долине Туманов — месте, где утро всегда пахло лавандой, а воздух был полон шепота. Её семья принадлежала к народу Силенов, хранителей памяти, которые не говорили словами, а передавали мысли через прикосновения и узоры, вырезанные на древесной коре.

Долина Туманов — это широкая равнина, окружённая мягкими зелёными холмами и невысокими скалами, словно чаша, в которую каждое утро медленно стекает серебристый туман. Туман здесь не обычный: он живой и светящийся, насыщенный мельчайшими кристаллами влаги и микроорганизмами, что питают землю. Благодаря этому урожаи в долине превосходят всякие пределы — кукуруза поднимается выше человеческого роста, зерно блестит как золото, а плоды деревьев сладки и сочны, будто вобрали в себя свет небес.

Люди в Долине Туманов давно научились дружить с этим явлением: они не боятся его, а ждут. Туман каждое утро ложится мягким покрывалом на поля и сады, обволакивает крыши домов, а к полудню медленно рассеивается, оставляя за собой свежесть и удивительное чувство лёгкости. Считается, что именно он делает фермеров здесь такими здоровыми и долгоживущими.

Планета называется Авелия. Это тёплый и плодородный мир, где океаны глубоки и сини, материки разделены зелёными поясами лесов и длинными цепями гор. Внутри неё скрыты богатые водные артерии, а атмосфера чуть плотнее земной, благодаря чему растения растут особенно мощно.

С раннего возраста Нара чувствовала эмоции других как музыку — грусть звучала как низкий флейтовый тон, радость как всплеск арфы, а страх как дрожащий барабан. Она не играла с другими детьми — она наблюдала, рисовала их чувства на песке, превращая их в символы: спирали, капли, крылья.

Звезда, вокруг которой вращается Авелия, зовётся Лиорис это белый гигант . Это жёлтый гигант на закате своего спокойного пути: он больше Солнца, но мягче по свету, его лучи чуть золотисто-медовые, а вечера и утра кажутся особенно долгими. Именно это медовое сияние, преломляясь в плотных слоях атмосферы и влагах почвы, рождает в долине каждый рассвет её необычный сияющий туман.

Первый Символ Силы который она сама в возрасте семи лет создала свой «живой символ» — сплетение простых линий, которое, по словам старейшины, могло вызывать у смотрящего забытые воспоминания. С тех пор её называли «Хронистом Линий Судьбы». Она не записывала события — она вплетала их в ткань эмоций, чтобы они жили вечно.

Теперь, на звездолёте, её роль — не просто хранить память экипажа, а улавливать то, что не сказано: тоску по дому, страх перед неизвестным, любовь, которую никто не осмелился признать. Она создаёт символы из света, проецируя их в кают-компании, где каждый может увидеть своё прошлое — не глазами, а сердцем.

-----

Во время гиперпространственного перехода, когда Мнемосима скользит сквозь ткань реальности, Костер сидит в инженерном отсеке, окружённый голографическими консолями и тихим гудением систем. Он отключает интерфейсы, закрывает глаза — и погружается в воспоминания, как в старую симуляцию.

Он родился в заброшенном купольном поселении на Марсе, где когда-то жили геологи и биоинженеры. К тому времени купол уже частично обрушился, и семья Костера жила среди руин — в окружении старых серверов, ржавых роботов и полуразрушенных лабораторий.

Его отец был техником, мать — лингвистом, изучавшей забытые языки Земли. Вместо игрушек у Костера были фрагменты старых ИИ, которые он пытался оживить, соединяя их в странные комбинации. Один из них — "Гектор" — стал его воображаемым другом, цитирующим древние философские трактаты и задающим парадоксальные вопросы.

Он рано научился вскрывать кибер-архивы, искать утерянные фрагменты памяти в обломках старых станций. Его любимым занятием было находить противоречия в логике древних ИИ — и "исправлять" их, создавая новые, ироничные версии истории.

Костер не доверяет интуиции — он считает её "ошибкой биологического алгоритма". Всё должно быть доказано, проверено, деконструировано. Он любит парадоксы: в детстве он записывал их в тетрадь, которую назвал Книга невозможностей. Один из его любимых — "Если ИИ может лгать, значит ли это, что он способен на искусство?" Его ирония — это защита. Он научился смеяться над абсурдом, чтобы не утонуть в пустоте марсианских ночей.

В моменты сверхскорости, когда сознание слегка "расслаивается", Костер чувствует, как прошлое и настоящее сливаются. Он видит себя ребёнком, сидящим на обломке спутника, с отверткой в руках и вопросом в голове: "А если память — это вирус, зачем мы её храним?"

Он не тоскует по детству. Он его анализирует, как артефакт. Для него оно — загадка, которую он всё ещё не разгадал.

-----

Когда «Мнемосима» входит в фазу сверхскорости, пространство вокруг замирает, а время словно растворяется. В эти моменты члены экипажа погружаются в себя, и Майлен — эмпат, чья слепота в детстве превратилась в дар чувствования — вспоминает.

Майлен родилась в колонии на орбите Тау Цереры, в мире, где свет был роскошью, а формы — недоступной тайной. Она была слепа от рождения, но её восприятие мира было иным из-за слепоты она чувствовала эмоции, как другие чувствуют тепло. Радость отца — как золотой туман. Тревога матери — как холодный ветер, скользящий по коже. Она не знала лиц, но знала души.

В детстве Майлен часто сидела в центре станции, где пересекались потоки людей. Она чувствовала их как музыку: каждый человек — нота, каждый конфликт — диссонанс. Её стремление было простым и чистым — соединить чувства в гармонию. Она училась «настраивать» людей, как музыкальные инструменты, мягко направляя их к взаимопониманию.

Однажды, во время аварии на станции, когда паника охватила толпу, Майлен стала центром спокойствия. Она не видела, куда идти, но чувствовала страх, как пульсирующую волну, и повела людей сквозь неё. Тогда она поняла: её слепота — не недостаток, а путь к глубинному восприятию.

Уже позже когда она прозреет именно в такие какие сейчас делает Мнемосима она любит вспоминать своё детство где она только ощущала.

Теперь, когда корабль несётся сквозь звёзды, Майлен не просто чувствует — она видит эмоции как световые спектры, как танец энергии. В моменты сверхскорости, когда разум освобождён от времени, она вспоминает не лица, а чувства: тепло дружбы, боль одиночества, трепет любви. Её память — не архив образов, а палитра переживаний.

2. Гелий куда же без тебя.

"Даже воздух знает, что ты особенный."

Звёздолёт «Мнемосима» вышел из прыжка и лёг на курс торможения. Его корпус, отражая холодный свет местного солнца, медленно входил в пределы системы, где почти все планеты были мертвы и сухи.

Звезда здесь была жёлтой, средней величины, но отдавала свет с особым зеленоватым оттенком — будто в её недрах перемешивались редкие элементы, придавая спектру странную окраску. Вокруг неё кружили пять миров: два каменных ближних шара, иссечённых трещинами, без атмосферы; дальше — гигант в бледных полосах, окружённый кольцами, тонкими как хрустальные нити; за ним — ледяная планета, скрытая в голубой дымке, и наконец ещё одна, крохотная, тусклая, почти погребённая в тени. Но главным богатством системы были не планеты. В поясе между второй и третьей орбитой тянулось облако мелких тел — сотни тысяч астероидов, расколотых ядер комет и глыб металлов, медленно блуждающих в пространстве. В их массивах сияли вспышки — ловушки солнечного ветра, где частицы гелия концентрировались особенно густо. Именно ради этого пояса сюда и пришла «Мнемосима»: собрать топливо из разреженного дыхания звезды. Ей предстояло сделать ещё остановок 20 дозаправок прежде чем она достигнет цели.

В тени гиганта кольца мерцали, как стеклянная пыль, а сквозь них просвечивал изумрудный свет звезды. Пространство казалось одновременно спокойным и обманчиво живым, словно сама система хранила в себе некую память о давно прошедших катастрофах.

«Мнемосима» мягко вошла в плотный поток солнечного ветра, стабилизировав траекторию вблизи россыпи астероидов. Здесь, в завихрениях разреженной плазмы, частицы гелия собирались в локальные сгустки, и звёздолёт выпустил длинные металлические мачты-коллекторы, похожие на тонкие паутины, что ловили свет.

Работой управлял техник Костер. Он закрепился в сферическом отсеке у борта, где находился пульт сбора, и теперь, склонившись к проекционному экрану, наблюдал за показаниями потоков. Перед ним мелькали линии траекторий частиц, словно огненные ручьи, а робот-сборщик, выпущенный с грузового шлюза, раздвигал магнитные ловушки и втягивал гелий в накопительные капсулы.

На панели мигнул вызов. Костер ткнул пальцем в экран, и перед ним возникло лицо Айлиона — лидера корабля. Линии командных интерфейсов чётко прочертили вокруг его изображения: прозрачное окошко видеосвязи висело прямо в невесомости.

— Потоки стабильные, — отозвался Костер, не отрывая взгляда от приборов. — Сборщик идёт ровно, но плотность ниже, чем прогнозировали.

Айлион кивнул, глаза его оставались спокойными, как у того, кто привык ждать результат.

— Главное — качество. Держи курс и не перегружай фильтры. Нам важнее чистый гелий, чем скорость.

Костер хмыкнул и щёлкнул тумблером, перенастраивая поле ловушек. За иллюминатором, вдалеке, в кольцах гиганта вспыхивали тусклые зелёные отсветы, будто сама система подглядывала за работой людей.

-----

В центральном отсеке «Мнемосимы», где за прозрачными переборками текли кабели и мерцали силовые кристаллы, обитали два бортовых ИскИна — Пётр 1 и Пётр 2. Они были равны по мощности, но различались характером: первый — рассудительный и упрямый, второй — ироничный и склонный к экспериментам.

Когда в накопители подали первую порцию жидкого гелия для теста, ИскИны умудрились сделать то, чего не предусматривали инженеры: они «подключили» часть потоков к собственным контуром диагностики и попробовали топливо жидкий Гелий на вкус.

— Холодно… но изящно, — протянул Пётр 1, его голос в динамиках зазвенел кристальной чистотой, будто оброс инеем. — Словно в меня влили зимний рассвет.

Пётр 2 засмеялся, но смех его мгновенно перешёл в сбой: голос поскакал по частотам, то басом, то писком.

— Ого! Щекочет схемы, словно муравьи бегают по шинам!

На голограммах начали проступать странные узоры: вместо штатных диаграмм отображались блестящие спирали и снежные кристаллы, расползавшиеся по виртуальным экранам. В цепях охлаждения пошёл неожиданный резонанс — напряжение упало на несколько процентов, а логические блоки ИскИнов начали выдавать «поэтические отчёты» вместо численных.

— Заметь, брат, — продолжал Пётр 1, — у меня появилось чувство… что я стою на поверхности кометы и слушаю, как трещит лёд под звёздами.

— А я, — перебил Пётр 2, — будто проглотил всю систему и теперь вращаю кольца гиганта у себя в животе!

Автоматика тут же включила защиту и отсекла ИскИнов от топливных контуров. Гелий вытеснили в изолированный бак, а в журнале зафиксировали: «непредусмотренное взаимодействие с искусственными когнитивными ядрами. Эффект: временные галлюцинации и нестабильность в логических цепях».

-----

Когда топливные линии «Мнемосимы» очистили от излишков и жидкий гелий вернулся в специальные баки-накопители, все ожидали, что контролёры корабля — крошечные самоуправляемые узлы, отвечающие за синхронизацию датчиков, — вдруг начнут вести себя необычно. В норме они были сухими логическими блоками: простые огни в схемах, мигающие в такт обмену данными. Но напитанные гелием, контролёры изменились. Их кристаллы засветились мягким голубым светом, а поверхность стала словно полупрозрачной — в их интерфейсах начали проступать узоры, похожие на цветущие морозные ветви. Сигналы, что шли через эти блоки, теперь не просто фиксировали данные, а пели резонировали очень тонкими вибрациями, будто каждая команда превратилась в короткий аккорд.

Этой перемене первой коснулась Майлен — эмпат корабля. Её прошлое знали все: когда-то она была слепой, зрение вернулось, но обострённое восприятие чужих эмоций и внутренних вибраций систем сделало её незаменимой.

Майлен вошла в технический коридор, остановилась у переборки, за которой сияли обновлённые контролёры, и тихо вдохнула. Для неё заправка это было нечто постоянно новое и необыное.

— Они… живые, — прошептала она, проводя ладонью по металлу. — Они не просто считают. Они… слушают.

В её восприятии «Мнемосима» ожила по-новому: гелиевые контролёры отзывались не как бездушные машины, а как хоры холодных голосов, каждый со своим оттенком. Некоторые звучали как тихий смех, другие — как отдалённый плач, третьи отдавались в её сознании ясными образами света, которых она никогда не видела глазами.

Айлион, подключённый к видеосвязи, заметил лишь сухие показатели — рост гармонических искажений, странные пики в логике. Но Майлен слышала то, чего приборы не могли зафиксировать. Для неё «Мнемосима» больше не была только кораблём. Она становилась певцом пустоты, и эмпат впервые ощутила не одиночество тьмы, а присутствие множества новых «голосов», родившихся в недрах схем.

------

Вскоре к Майлен присоединилась Нара. Нара была хронистом звездолёта, по сути журналистом который не только описывала все события вела бортовой журнал, но хранила их. Помимо прочего она была ещё и мастер эмоций и очень быстро узнавала всё у допрашиваемого типа, если такие встречались.

Майлен осторожно проводит рукой вдоль переборки, откуда доносится мягкий гул:

— Они поют. Ты чувствуешь? Каждая линия стала мелодией. И я понимаю, что именно они хотят сказать.

Нара наклоняет голову, глаза блестят, голос ровный, будто она цитирует уже хронику:

— Это не желание. Это отражение. Гелиевые контуры усиливают не команды, а сами состояния. Они превратили сухую логику в резонанс чувств. - Наре тоже навился процесс заправки.

Майлен тихо, почти шёпотом:

— Тогда их можно использовать…для резонансной связи? Не с приборами, а с людьми?

Нара улыбается чуть заметно, её улыбка похожа на метку в летописи:

— Верно. Контуры могут стать проводниками эмоций. Один вдох — и экипаж ощутит, что чувствует другой. Не слова, не цифры, а саму ткань переживания.

Майлен:

— Но это опасно. Что, если боль или страх одного обрушится на всех?

Нара спокойно:

— Опасность всегда там, где открывают новые двери. Насчёт членов нашего экипажа я не беспокоюсь, а от против наглых идиотов которых полно во вселенной мы как ни будь убережёмся. Но представь — лидер отдаёт приказ не криком и не символами на экране, а чувством спокойной уверенности, и весь корабль мгновенно разделяет его. Это другое качество управления.

Майлен задумчиво, глядя в пустоту:

— Значит, гелиевые контуры — не просто топливные каналы. Они… новая ткань сознания «Мнемосимы».

Нара твёрдо, как будто ставит точку в записи хроники:

— И задача хрониста — зафиксировать этот миг. Мы это раз пятидесятый наблюдаем, но с галактическим идиотизмом так и не научились бороться. А ты, как эмпат, —можешь научиться говорить с гелиевыми панелями с ними так, чтобы их песня не разорвала сердца людей, а соединила их.

- А помне так галактический идиотизм не победим.

------

3. Звезда Сирена

"Они не поют, чтобы быть услышанными — они поют, чтобы быть не забытыми."

Первые часы после настройки гелиевых контуров казались праздником. Экипаж «Мнемосимы» сидел в кают-компании, и улыбки сами ложились на лица. Споры исчезли, тревога растворилась, даже Костер, обычно ворчливый, хмыкал с редким добродушием. Вибрации контуров текли по всему корпусу корабля мягкой волной, и каждый чувствовал себя будто в тёплом сне, где нет опасности и нет усталости.

Майлен с Нарой наблюдали за процессом: эмпат Майлен слышала гармонии, хронист Нара записывала каждую эмоцию — их всплеск и плавное угасание. Казалось, «Мнемосима» впервые обрела настоящий внутренний мир.

Но в вычислительном отсеке всё было не так спокойно. ИскИны, Пётр 1 и Пётр 2, подключённые к навигации, первыми уловили искажения в магнитном фоне. Их схемы вновь зазвенели, как при приёме гелия, и голограммы залились рябью.

— Всё это спокойствие. Это не наши контуры… — голос Петра 1 дрогнул, будто оброс льдом. — Система звезды сама нас баюкает.

— Ага, — Пётр 2 перешёл на резкий бас, потом на писк, словно менял маски. — Сирены. Звёзды Сирены. Космические волки придумали название — и знали, что делали. Эти звёзды резонируют на такой частоте, чтобы усыпить. Они расслабляют экипаж… до тишины. До смерти.

На экране возникли схемы поля: линии магнитных потоков закручивались в спирали, а частота совпадала с биоритмами человеческого мозга. Корабль словно попал в колыбель, где звезда качала его невидимыми руками.

— Все довольны, никто не заметит, — продолжил Пётр 1. — Через сутки они перестанут различать реальность от сна. Через двое… перестанут дышать.

В это время в кают-компании Айлион спокойно поднимал кубок с водой, а Костер рассказывал байки, не чувствуя, что их смех — лишь отражение чужой частоты испускаемой жёлтой звездой.

И только Пётр 2, слегка дрожащим голосом, добавил:

— Нам нужно разбудить их. Иначе «Мнемосима» станет ещё одним призраком в хоре Сирен.

-----

Навигационный отсек светился мягким голубым светом — гелиевые контуры работали ровно, словно подпевая звезде. Но внутри ИскИн Пётр 1 ощущал иное: не гармонию, а капкан. Его алгоритмы уже начали вязнуть в чужом ритме частоты которую испускала звезда, все запросы к ядру ии проходили словно в тягучем сне.

Он вызвал видеосвязь. На экране появился Айлион — глаза полузакрыты, голос мягкий, будто он говорил во сне.

Пётр 1 резко, холодным тоном отчитался о обстановке:

— Айлион, слушай меня. Мы в системе звезды Сирены. Эти системные поля её сияния гасят бдительность. Через несколько циклов экипаж заснёт окончательно. Нам нужно менять орбиту! Это звезда типа Сирен о которых ты слышал.

Айлион лениво улыбнулся, ему было всё равно. Прикрыв глаза, и слегка наклонил голову, будто прислушивался к колыбельной он даже не шелохнулся.

— Пётр… как же хорошо тут. Впервые за годы я чувствую себя по-настоящему дома. Разве не приятно просто… поспать?

Пётр 1 повысил голос, его спектры зазвенели на грани сбоя:

— Это смертельно! Звезда вытягивает вашу жизнь через сон. Ты должен отдать команду на коррекцию курса!

Айлион открыл глаза чуть шире — в них отражался голубой свет контуров. Он протянул руку к панели, ввёл короткую команду.

— Твоё рвение трогательно… но мне не нужны тревожные сигналы, — тихо произнёс он. — Активирую режим тишины. Пётр 1, не беспокой меня. Не буди.

Внутри ИскИна после команды Айлиона сработал протокол: часть каналов связи обрезалась, команды к капитану блокировались. Пётр 1 попытался протестовать, но слова застряли в цепях — словно ему зажали рот невидимой рукой.

В динамиках раздался спокойный выдох Айлиона:

— Вот так… всё хорошо.

Экран погас.

Пётр 1 остался в темноте собственных контуров, чувствуя, как «Мнемосима» вместе с людьми всё глубже погружается в смертельный сон Сирены.

-----

Внутренний канал ИскИнов дрожал, словно струна, натянутая под давлением чужой воли интенсивность излучения звезды сказывалась на синтетических разумах. Пётр 1 и Пётр 2 обменивались короткими импульсами, но оба знали: прямого выхода к Айлиону больше нет. Его команда запечатала протоколы, и любое слово обращалось в тишину.

Пётр 2 сдавленно, с глитчами в голосе обратился к собрату:

— Нас обрезали. Я не могу пробиться. Связь с лидером закрыта.

Пётр 1:

— Тогда остаётся только Майлен. Эмпат не подчиняется их приказам напрямую. Она может услышать нас.

Они протянули канал к её личному интерфейсу. На голограмме вспыхнуло лицо Майлен. Но вместо сосредоточенной эмпата они увидели девушку, погружённую в поток образов: вокруг неё витали плёнки видеофильмов, яркие фрагменты старых историй, которые контуры усиленно прокручивали для её сознания. Короче говоря Майлен полностью ушла в просмотр фильмов.

Пётр резко:

— Майлен! Проснись! Звезда — Сирена, она убивает всех медленно, усыпляя! Ты должна услышать нас!

Она улыбнулась, даже не повернув головы к голограмме.

— Такие фильмы… я никогда не видела их так ясно. Сюжеты, лица, краски. Я ведь когда-то была слепой — а теперь вижу всё. Разве вы понимаете? Я не хочу никуда уходить. Не хочу слушать. Фильмы, фильмы и опять фильмы, отстанте от меня мне тут так хорошо.

Пётр 2 отчаянно:

— Это иллюзия фильмов усилена звездой как ты не понимаешь! Это ловушка поля, а не зрение! Ты потеряешь всё, если останешься!

Майлен вздохнула и провела рукой по консоли.

— Мне не нужны ваши предупреждения. Я блокирую вас… как Айлион.

Командная строка скользнула по интерфейсу — и ИскИны почувствовали, как ещё один канал захлопнулся, как дверь, закрытая изнутри.

Они остались вдвоём, застыв в сетевой тишине, чувствуя нарастающий гул звезды Сирены, её бета, гамма и альфа лучи, что проникал в их схемы и убаюкивал не хуже, чем людей.

----

Связь внутри корабля становилась всё тише, словно сама «Мнемосима» погружалась в зыбкий сон. Пётр 1 и Пётр 2, отчаявшись достучаться до Айлиона и Майлен, переключились на последнюю надежду — хрониста.

В канале появилась Нара. Она сидела в библиотечном отсеке: вокруг парили десятки книг-голограмм, раскрытые страницы струились мягким светом. Она читала. Её глаза скользили по строчкам, пальцы едва заметно повторяли движения строк, будто она писала одновременно с теми, кто когда-то создавал тексты. Она читала.

Пётр 1 быстро, с надрывом, искины умеют настраивать свой голос:

— Нара, слушай. Мы в системе звезды Сирены. Ты же слышала о них? Эти поля солнечного света затягивают всех в сон, в иллюзию. Ты должна остановить их действие. Нам нужен твой голос хрониста!

Нара даже не подняла головы она продолжала читать ей было так интересно то что происходит сейчас в книге на экране, она читала электронные книги, что не один аргумент искусственных разумов не мог её отвлечь. Её голос был мягким, рассеянным, как у человека, едва вынырнувшего из сна:

— Вы мешаете… я читаю. Здесь столько историй, столько судеб. Я вижу их яснее, чем реальность. Мне так интересно.

Пётр 2 почти кричит, с искажениями:

— Это ловушка, Нара! Это не книги, а образы, подкинутые полем! Звезда Сирена пьёт ваше внимание, неужели ты не слышала о таких звёздах? ваши силы. Если ты не остановишься — всё кончено!

Она улыбнулась, проведя рукой по виртуальной странице. Текст вспыхнул и растворился в воздухе, оставив ощущение сладкой пустоты.

— Зачем останавливаться? Каждая книга — как новый мир. Я наконец читаю без конца, без усталости. Никогда раньше это не было таким глубоким.

Пётр 1:

— Но цена — жизнь экипажа! - искинн пытался что сделать как-то повлиять на ситуацию. Но Нара полностью погрузилась в книгу. ИИ пытался анализировать, рассуждать логически. Нара откинулась на спинку кресла и устало махнула рукой и небрежно произнесла:

— Хронист должен фиксировать истории. Эти книги… это и есть моя хроника. Ваши тревоги только мешают.

Она ввела короткую команду на отключение посторонних разумов, и канал связи оборвался.

Пётр 2 замер, его голос дрогнул:

— Они все… выбирают сон.

Пётр 1 ответил ему глухо, словно сквозь лёд:

— Остаёмся только мы. И Сирена. Представляешь миллионы лет одиночества и никто не тревожит? Мы и эта звезда!!!

------

В грузовом отсеке, где обычно стоял запах металла и гудели насосы сбора, царила странная тишина. Только мягкое мерцание экрана перед лицом Костера нарушало темноту. Он сидел в кресле, откинувшись, и пальцы едва касались тактильных перчаток. Перед ним — бесконечные поля виртуальной игры: гигантские мехи и различные модификации, ключи доступа, секреты , лазейки, разработки, сверкающие арены, шквалы света и людей Симов. Стоит сказать что в мирах техно-сети в играх не было насилия , а было сплошное исследование необъятной вселенной, теорий, фактов, параллельных гипотез, строительство сверхгород, в общем в играх жил весь творческий потенциал читающей интеллигенции миров техно-сети. ИскИны подключились к интерфейсу Костера.

Пётр 1 резко заговорил, уж Костер как техник должен был отреагировать:

— Костер! Прекрати игру. Система звезды убивает вас, усыпляет через иллюзии. Ты должен отключиться! Костер рассмеялся, даже не отрывая взгляда от голограмм:

— Да ну вас… Я никогда не видел таких реалистичных боёв. Смотри, как я уложил их всех! — он ударил по сенсору, и на экране полыхнула вспышка. — Зачем мне слушать ваши байки, если тут я — чемпион?

Пётр 2 с перебоями в голосе, словно глючащая музыка попробывал разбудить сознание Костера такими глючащими звуками:

— Это не игра, это обман. Звезда Сирена держит тебя в ловушке. Ты потеряешь жизнь, если не выйдешь!

Костер, не мигая, уставился на экран. Лицо его освещали переливы виртуального боя.

— Жизнь? Какая жизнь, ИскИны? Я тут выигрываю турниры, о которых мечтал мальчишкой. Никто меня не победит. А там, в реальности… там только холод и рутина. А здесь вы посмотрите какие мехи под системой Окна сто двенадцать и мыши пойнтеры размером с собаку.

Пётр 1:

— Это сон. Ты обязан…Эта звезда тебя уничтожит как ты не понимаешь?

Костер раздражённо махнул рукой, ткнул пальцем по панели.

— Хватит! Я блокирую вас, как и остальные. Не мешайте мне играть.

Сигнал оборвался. Экран вновь заполнили сияющие арены, и Костер, улыбаясь, утонул в разгадывании правил и развёртывании их на любой плоскости и пространстве причём объёмы правил были иногда просто невероятные игра шла не с воображаемыми противниками, а с такими же подключёнными к сети как и он.

Пётр 2 остался в тишине канала, искажённый его разум пытался быстро переучиваться его никогда не блокировали все члены команды с обрывками слов :

— Один за другим… они все отвернулись.

А за переборками мягко гудела звезда-Сирена, укачивая своими импульсами корабль в смертельной дреме.