Читать онлайн "Минарет у Стены"

Мусульманский шелтер

Мне кажется удачный проход мимо офицеров миграсион в аэропорту Тихуаны, было последним моим везением в этой одиссее. Таксист высадил меня перед траншеей, вырытой на улице перпендикулярной нашему движению, и показал на двухэтажный дом (как, впрочем, и все остальные дома на этой улочке) посередине следующего квартала, знаками давая понять, что это тот дом, который мне нужен, и что дальше он проехать не может из-за траншеи. Идти было не далеко, поэтому я не стал возмущаться, хотя в мозгу шевельнулась мысль сказать ему, что бы он объехал квартал и подъехал с другой стороны, но делать этого почему-то не стал, а расплатившись и взяв свой чемодан и сумку с ноутбуком из багажника, пошёл в сторону указанного водителем дома за полтора квартала от того места, гле он меня высадил. На оштукатуренном серой штукатуркой фасаде неброская вывеска «MASJID TAYBAN» «ALBERGUE ASSABIL» «SHELTER», но выделял его из ряда похожих зданий в ряду улицы большой ярко-синий купол и подобие минарета увенчивавшиеся мусульманскими полумесяцами. Перейдя через перекопанную улочку по импровизированному мостику из двух досок, метров на двадцать правее по перпендикулярной улице, я вышел из-за угла, чтобы пройти до шелтера, и увидел, что улица, на которой стоит шелтер через полтора квартала от него оканчивается (упирается) всё в ту же стену-забор, за которой была моя цель. Цель не только моего будущего, но и будущего моих детей, за которым можно начать новую жизнь, но это всё мечты, а пока мне нужно было как-то устроится, здесь и сейчас.

Тротуар под ногами был «мягко говоря» неровным. От этого чемодан на колёсиках — который как в той поговорке про чемодан без ручки: «и нести тяжело и бросить жалко». В моём случае, ручка, конечно, была, но по сравнению с тем, как я катил его по гладкому керамограниту, а затем идеальному асфальту аэропорта попытка катить его по «убитому» асфальту, если его вообще можно было назвать асфальтом тротуара, была чревата поломкой хлипких колёс, явно не предназначенных для такого бездорожья, и его пришлось нести в руке. Воздух, густой от каких-то запахов, видимо незнакомой, чуждой кухни и пыли, казалось, физически давил на плечи. Я остановился перед железной дверью посередине здания, над которым возвышались купол и минарет с той самой неброской вывеской. Дверь была закрыта.

Не зная, стучать или искать звонок, я огляделся. Вдоль стены, на тротуаре, как ни странно, ровном именно перед зданием шелтера стояло две довольно длинные скамейки со спинками. Я поставил чемодан и сумку с ноутбуком на чистый асфальт возле ближайшей скамейки. На скамейках у стены никого не было. Тишину нарушал только отдалённый гул города и чьи-то голоса из открытого окна на втором этаже. Чувство потерянности, которое я отогнал за время пути, накрыло с новой силой. Что, если здесь нет мест? Если меня даже не захотят выслушать?

Негромкое, утробное жужжание замка с электроприводом, завершившееся глухим щелчком, донеслось со стороны металлической двери, которая, открылась и выпустила на улицу шестерых мужчин. Пятеро из них, явно никуда не торопясь, перешли на другую сторону улицы и рассевшись, кто на корточки, кто на парапет ограды здания напротив, доставали сигареты и закуривали. Этот обычное, казалось бы, действие показался мне таким диссонансом здесь, у стен мусульманского шелтера и мечети с полумесяцами, что моё удивление, должно быть, отразилось на лице.

Шестой не стал переходить на другую сторону, а стал ходить вдоль лавочек, разговаривая по видео связи на непонятном, но как мне показалось не на испанском и уж точно не на английском языке.

Завершив разговор, он заметил меня, мой чемодан и выражение растерянности. И спросил: «Problem?»

Я ответил на английском, что ищу приют, но дверь заперта. Он что-то пробормотал себе под нос, а затем неожиданно спросил на почти чистом, родном русском: «Откуда?»

Услышав это слово, я почувствовал, как камень свалился с души. «Из России», — ответил я, и, между нами, мгновенно протянулась незримая нить — нить общего языка, общего прошлого где-то там, далеко за океаном и стеной.

Он оказался таджиком. звали его Фарход. Мы разговорились, присев на ту самую скамейку. Фарход рассказал, что шелтер — место своеобразное. Живут тут в основном мусульмане, но не все прям строго соблюдающие. «Не как в отеле, конечно, зато бесплатно, да ещё и кормят кстати тоже бесплатно и халяль». Правила простые: не ссориться, убирать за собой. А решение о заселении принимает не имам и не какой-то старейшина.

«Тут хозяйка и хозяин — мусульмане. Женщина – белая, её муж афроамериканец – Ахмед, но он реже здесь бывает, в основном всё через неё или через управляющую - мулатка, вот та, каждый день здесь. Она придёт, посмотрит на тебя, поговорит и решит».

Известие это не слишком меня обрадовало. Судьба моя в этом грёбанном городе зависела от решения какой-то незнакомой женщины. «Когда она обычно приходит?» Фарход пожал плечами: «По-разному. Может через час, может вечером. Жди».

Сказав это, он поднялся, ещё раз посмотрел на телефон, а затем скрылся вслед за уходящими парнями, которые докурив потянулись ко входу в шелтер. А я остался. Один на один со своим чемоданом, своими мыслями и надеждами, придавленный тяжёлым воздухом Тихуаны.

Два часа я провёл на этой скамейке. После Пуэрто-Вальярты здешняя жара была гораздо терпимее, но монотонность и неопределённость давили. Тянулся первый час, самый томительный, когда каждый прохожий казался потенциальной управляющей, а скрип каждой машины — обещанием её скорого появления.

Потом ожидание перестало быть таким томительным. К дому подтянулась небольшой вереницей семья — пакистанцы: муж с женой и трое разновозрастных, но одинаково шустрых ребятишек. Они устроились со своими сумками на одной из лавочек. Мы обменялись кивками, а позже худо-бедно начали общаться с отцом семейства, невысоким худым пакистанцем лет 35-40. Его английский вряд ли был лучше моего, но нам хватило, чтобы понять друг друга: они тоже ждали, тоже надеялись, и их дорога была не менее длинной. Это молчаливое товарищество тех, кто оказался в одной лодке, скрасило томительное ожидание.

И вот, когда солнце только перевалило зенит, на пустынную улицу со стороны «стены» вкатился небольшой красный Nissan, типа того, что в России продают под названием «Note». Он резко остановился прямо передо мной, слегка скрипнув шинами по асфальту. Из-за руля выпорхнула женщина. Невысокая, мулатка в больших солнцезащитных очках, ярком синем платке, повязанном не по-мусульмански, а скорее как у африканской королевы, и в просторном брючном костюме. Её движения были быстрыми и уверенными. Она вытащила из машины несколько полных пакетов с продуктами, поставили их на тротуар и их тут же подхватили появившиеся как по мановению волшебной палочки пара мужчин – видимо обитателей шелтера и понесли их в открытую железную дверь. Управляющая (это была она) сказала, чтобы они несли их к ней в кабинет, и сама проследовала вслед за ними.

Не дожидаясь приглашения и памятуя о русской поговорке: «Наглость – второе счастье», я проследовал за ней внутрь шелтера, каждое мгновение ожидая какого ни будь окрика от охраны, что ни будь типа: «А вы куда?». К моему удивлению никакой охраны, или каких ни будь там дежурных на входе не оказалось, и я свободно прошёл внутрь.

«Королева», не оборачиваясь, открыла дверь своего кабинета ключами и скрылась за ней, следом, ловко орудуя плечами, протиснулись мужчины с пакетами. Я остался стоять в небольшом холле, в который выходили ещё несколько дверей и спускалась добротная широкая лестница, с косоурами сваренными из мощного двутавра и ступенями из рифлёного металла, залитыми сверху «подушкой» из полированного бетона.

В одном проёме из открытой двустворчатой двери по расставленным столам и стульям, и линией раздачи пищи явно угадывалась столовая. Что скрывалось за остальными догадаться было гораздо сложнее, да и мне тогда было явно не до этого.

Пока я рассматривал обстановку первого этажа, с лестницы сбежал и быстрым шагом прошёл мимо меня едва скользнув по мне взглядом высокий худощавый парень лет 25-30 с усами и без бороды в круглых очках на носу с довольно большой горбинкой. Пройдя мимо, он открыл дверь и скрылся в глубине кабинета управляющей.

Я рассматривал покрашенные в довольно тёмный синий цвет стены, камушки в полу из полированного бетона, таблички с надписями на стенах, регламентирующие правила поведения для жильцов. Из-за двери кабинета доносились голоса, но как я не пытался разобрать, смысл обрывков фраз, это было бесполезно, голоса сливались в монотонный гул, из которого едва можно было вычленить отдельные слова.

Наконец дверь отворилась и в образовавшемся проёме показалась голова того самого худого парня. «Ты», – сказал он, показывая на меня, — «заходи», сказал он по-русски, но с сильным закавказским акцентом.

Я вошёл в довольно просторный кабинет, где стояли два письменных стола. Один из них, за которым сидела управляющая был завален бумагами, казалось, в хаотичном и понятном только хозяйке порядке, а точнее сказать беспорядке, посредине которого было только небольшое пространство, на котором лежали руки хозяйки стола и что-то очень быстро писали в документе формата А-4.

На втором, точно таком же столе тоже лежали документы, но они были аккуратно собранны в настольный органайзер для бумаг, и рядом с органайзером лежала ещё одна стопочка совсем тоненькая. На обоих столах стояли довольно большие компьютерные мониторы. Судя по дорогому креслу, порядку на столе и тому, что за ним никто не смел сидеть в отсутствии хозяина, я сделал вывод что это стол либо хозяйки, либо хозяина шелтера.

Даже не оторвав глаз от заполняемого документа, она резко сказала, как отрезала: «Мест нет», сказав это она наконец оторвалась от заполняемого документа и посмотрела на меня поверх очков в явно дорогой оправе. В её взгляде не было ни злобы нп сочувствия – лишь практичная будничная констатация факта. – «Все койки заняты. Беженцы из Афганистана, несколько семей с детьми приехали позавчера. Пришлось даже пять раскладушек дополнительно поставить. Ничего не поделаешь». Я пытался приводить какие-то аргументы, типа я уже дано в исламе, у меня нет денег и т.д. и т.п., но все они разбивались о закалённую годами броню безразличия, невозмутимости, а может даже цинизма администратора шелтера. Слыша в ответ на каждый из моих доводов монотонное: «мест нет», надежда на заселение таяла как лёд на горячей сковородке и мысленно я стал готовится к ночлегу на улице, но, когда я замолчал, исчерпав всю свою аргументацию, она, вздохнув продолжила, - «В полутора кварталах отсюда небольшая гостиница «Империал». Чисто, прилично. Сутки – четыреста песо».

Несколько ночей в этой гостинице, и я останусь вообще без единого песо в кармане, это если вообще не питаться. Я ей честно признался, что для моего кошелька это неподъёмная сумма, чувствуя, как горячая волна заливает лицо краской.

Даже тени удивления не появилось на её лице. Она просто кивнула, как будь то, так и должно быть. «Понятно. Тогда ещё вариант… Тут, есть ещё несколько шелтеров, правда подальше от «стены», но там тоже неплохо. В двух из них управляющие – моя знакомые».

Она протянула руку к блоку бумажек для записей, взяла листочек и быстро написала не нём два адреса, разделив их волнистым пунктиром. Её почерк был резким и угловатым.

– «Вот покажешь таксисту, он довезёт. Там, спросишь управляющую, скажешь, что от Клары. Они тебя примут».

Я вышел из кабинета, сжимая в руке заветный клочок бумаги. Два адреса. Два шанса. Чувство растерянности и горечи от отказа медленно начало отступать, уступая место настороженной надежде. Я развернулся, чтобы сориентироваться в холле, и почти сразу же увидел знакомое лицо.

Фарход, тот самый парень, с которым мы разговорились на улице, пока я ждал у входа, выходил из двери столовой и уже собирался открыть дверь рюдом с кабинетом, но увидев меня остановился и повернулся ко мне.

– Ну что, заселяешься? – спросил он, но по моей позе и листу в руке, видимо, всё уже понял.
– Мест нет, – развёл я руками. – Но дала вот это. – Я протянул ему бумажку.

Фарход, казалось, совсем не был удивлён. Он взял листок, внимательно изучил оба адреса, водя пальцем по угловатым буквам. Он нахмурился, обдумывая что-то.

– Так… Этот, первый, – он ткнул ногтем в верхнюю строчку, – я знаю. Сам там пару недель жил, пока здесь место не освободилось. Нормально. Чисто, спокойно. Несколько семей мусульман, намаз читают, и даже комнатка небольшая для намаза оборудована. Кормят, между нами, даже получше, чем тут. – Он хитро подмигнул.

Потом его взгляд перешел на второй адрес, и выражение его лица стало более нейтральным, сдержанным. «А вот этот… Не был. Конкретно сказать ничего не могу. Но слышал краем уха, что все остальные шелтеры тут – от христианских общин. Баптисты, католики… Они, конечно, помогают, кормят, спать укладывают, за это спасибо. Но… – Фарход замялся, подбирая слова. – Утром – общая молитва, вечером – беседы о вере. Для своих – хорошо. А для нас… может, и не очень. Как бы не пришлось всю ночь спорить о пророках вместо сна».

Он посмотрел на меня понимающе. Мне не нужно было ничего объяснять. Его взгляд говорил: «Выбор за тобой, но я бы на твоем месте…»

Я еще раз взглянул на бумажку. Выбор между знакомой средой, где есть уголок для молитвы, и неизвестностью, где помощь может быть обусловлена чуждыми мне проповедями, был очевиден.

– Поеду по первому, – уверенно сказал я, складывая листок так, чтобы верхний адрес был сверху.
– Здравая мысль, – кивнул Фарход. – Удачи, земляк. Ин ша Аллах[1], всё получится.

Он легко оттолкнулся от стены и скрылся за той самой дверью, откуда доносился гул голосов – видимо, туда, где была та самая мечеть. Я вышел на улицу. В руке я сжимал не просто бумажку, а четкий план действий. Поймав первую же свободную машину, я сунул водителю листок и ткнул пальцем в верхнюю строчку.

– llévame allí, por favor[2]. Сказал я водителю заранее заученную из телефонного переводчика фразу.

[1] Ин ша Аллах – если Аллаху будет угодно
[2] llévame allí, por favor(исп.) - отвезите меня туда пожалуйста