Читать онлайн "Тот, кто рисует тишину"

Голос, украденный ветром, спит на дне глубокой реки.

Лишь тот, кто осмелится выпить всю воду, сможет его разбудить.

Но бойся: на дне вместе с голосом, дремлет вечная жажда тьмы

Карандаш в руке не выдержал первым.

Тонкий треск утонул в бесконечном визге цикад, который проникал в раскалённый воздух и царапал мир изнутри. Осколки грифеля осыпались на пустую страницу блокнота, чёрный пепел на снегу. Бесполезно.

Просто напиши хоть что-нибудь, — приказала она себе, но рука, сведённая судорогой, не подчинялась.

Бумажная дверь-ширма за спиной скользнула в сторону с мягким шуршанием. На веранду вышел дед. Он нёс небольшой поднос из тёмного дерева, на котором стоял полный набор для чайной церемонии: глиняный чайник, тонкие пиалы, бамбуковая ложечка. Двигался плавно, без единого лишнего движения, его спокойствие было почти оскорбительным на фоне бури, бушевавшей внутри Киры.

Опустился напротив, не нарушая её личного пространства, и принялся за дело. Залил кипятком чайник, чтобы согреть его, тут же вылил воду. Засыпал тёмные, скрученные листья чая. Снова залил водой и снова слил, промыл чайный лист, пробуждая его дух. Каждое действие было точным, выверенным, осмысленным.

— Самый громкий шум не снаружи, дитя, — произнёс он наконец, голос тихий и ровный, без труда пробился сквозь стрекот цикад. — Он всегда внутри.

Он знает. Он всегда всё знает, — пронеслось в голове у Киры. Чувствовала себя прозрачной под его спокойным, всевидящим взглядом.

Дед наполнил две пиалы. Густой, тёмный настой пах влажной землёй, дымом и чем-то ещё, неуловимо древним. Пододвинул одну чашку к ней.

— Пей. Успокой хаос.

Её рука дрогнула, когда потянулась к пиале. Она так хотела этого покоя, хотела впитать его в себя с этим чаем. Пальцы коснулись горячего фарфора, и чашка качнулась. Тёмная жидкость плеснула на светлое, отполированное дерево веранды, мгновенно впитываясь уродливым, расползающимся шрамом.

Замерла, ожидая упрёка, вздоха, любого знака раздражения.

— Терпение, Кира, — ровным голосом произнёс дед, делая глоток из чашки. — Даже у хаоса есть свой ритм. Нужно лишь научиться его слушать.

Это было хуже любого крика. Его непробиваемое спокойствие, мудрость, которая казалась ей сейчас изощрённой пыткой. Он не злился. Он её анализировал. Препарировал её боль своими философскими истинами.

Пружина внутри лопнула.

Кира вскочила, опрокинув низенький столик. Пиалы покатились по полу с глухим стуком, разливая остатки чая. Не оглядываясь, бросилась прочь из этой удушающей, правильной тишины, бежать навстречу городскому рёву, в любую другую пытку, лишь бы она не была её собственной.

Хаос ударил в неё, едва ступила с пыльной дороги на мощёную набережную. Город Соридо был не просто шумным. Он был живым, кричащим, дурно пахнущим и ослепительно ярким организмом, и Кира оказалась в самом его желудке. Воздух, густой и солёный, соткан из тысячи звуков и запахов: пронзительных криков чаек, рвущие рыбьи потроха. Низких, утробных гудков паромов, отходящих от причала. Звонкого смеха и резкой, почти музыкальной перебранки женщин торговок. Их голоса, закалённые годами торговли, взлетали над прилавками, перекрывая даже глухие удары тесаков, разделывающих серебристую рыбу на мокрых деревянных досках.

Пахло морем, йодом и кровью, и сквозь эту завесу пробивался пряный, сладковатый аромат ттокпокки, кипящих в алых соусах на уличных лотках.

Кира шла, втянув голову в плечи, пытаясь стать меньше, незаметнее. Люди обтекали её, как вода камень, не замечая застывшего ужаса. Она чувствовала себя призраком, запертым в чужом, слишком живом теле. Во рту пересохло до горечи. Простая, элементарная задача купить бутылку воды в этом ревущем мире превратилась в восхождение на Эверест.

Просто вода. Купи чёртову бутылку воды и убирайся отсюда.

Заставила себя остановиться у прилавка, заваленного инопланетного вида морскими гадами. Осьминоги щупальцами переплетались в пластиковых тазах, крабы скребли по стенкам, а над горой сверкающей скумбрии вился рой наглых мух. За всем этим великолепием царила аджумма, женщина неопределённого возраста с тугой химической завивкой и голосом командира полка. Её смех гремел, как артиллерийская канонада.

Кира неловко ткнула пальцем в маленький холодильник с напитками, стоявший рядом с прилавком. Аджумма, не прерывая оживлённого спора с соседкой, неопределённо махнула ей рукой. Разрешение получено. Кира достала из холодильника запотевшую бутылку, холод немного привел в чувство. Затем достала кошелёк. Пальцы, влажные от волнения, не слушались. Монеты, которые она пыталась отсчитать, посыпались на прилавок с жалким, почти неслышным в общем гуле звоном.

Лицо вспыхнуло огнём. Бросила попытку отсчитать мелочь, судорожно достала свой блокнот и начала царапать карандашом единственное слово: «Сколько?».

Аджумма наконец удостоила её вниманием. Громкий разговор оборвался на полуслове. Сощурившись, посмотрела на нелепую иностранку, потом перевела взгляд на блокнот. Секундное любопытство на лице сменилось плохо скрываемым раздражением.

— Айгу, — цокнула она языком, — не видишь, я занята? Тысяча вон.

Кира не разобрала слов, но идеально поняла тон. Тон, которым говорят с досадной помехой. Протянула купюру. Аджумма молча выхватила её, бросила сдачу на мокрый прилавок и тут же отвернулась, продолжая свой прерванный спор.

И в этот момент, в этой точке абсолютного унижения, когда она была никем, пустым местом, досадной помехой, внутренний мир не выдержал. Отчаянное, беззвучное желание, чтобы весь этот шум, люди, её собственная ничтожность просто исчезло, вырвалось наружу.

Мир моргнул.

На один бесконечный удар сердца звук не просто исчез, он свернулся, как прокисшее молоко. Крик чайки застыл в воздухе оборванной нотой. Смех аджуммы превратился в глухое эхо и утонул в вате. Гул толпы схлопнулся в точку. Вакуум всосал в себя не только звук, но и цвет, яркие краски рынка на мгновение стали серым пеплом. Воздух тонким и холодным, будто из него откачали жизнь.

Люди вокруг замерли. Кто-то озадаченно тряхнул головой. Кто-то потёр виски, жалуясь на внезапную мигрень. Мгновение и всё вернулось. Звук и цвет ворвались обратно с удвоенной, болезненной силой.

Но Кира застыла, не в силах пошевелиться, сжимая в руке холодную бутылку. По спине катился ледяной пот. Узнала эту тишину, знала её вкус, запах, цвет.

Это была её тишина. Та, что жила внутри, как спящий монстр. И она только что выпустила его на волю.

Паника не мысль. Это холодная, скользкая тварь, которая рождается где-то в солнечном сплетении, взлетает по пищеводу и хватает тебя за горло ледяными лапами, командуя телом в обход разума. Ноги Киры превратились в вату, воздух застрял в лёгких. Видела, как люди вокруг недоумённо оглядываются, женщина за прилавком хмурится, потирая затылок. Но никто ни чего не понял. Никто, кроме неё.

Уходить. Сейчас же.

Блокнот, её голос, выпал из ослабевших пальцев и шлёпнулся в лужицу от талой рыбы. Бутылка с водой последовала за ним. Кира развернулась, готовая броситься в толпу и раствориться в ней.

Бежать.

Сорвавшись с места, неуклюже врезаясь в чьи-то плечи, не извиняясь, не оглядываясь. Один шаг, второй. На третьем врезалась в стену. Не в каменную. В тёплую, податливую, пахнущую морем, табачным дымом и чем-то ещё, неуловимо знакомым, как старая, забытая песня.

Сильные руки крепко, но не грубо, схватили за плечи, не давая упасть.

— Осторожней, — произнёс низкий, с приятной хрипотцой голос. Голос, который, казалось, мог успокоить даже шторм.

Кира подняла голову.

Парень. Высокий, одетый в простую чёрную толстовку и потёртые джинсы. Растрёпанные, выбеленные до платины волосы разительно контрастировали с тёмными, отросшими у корней прядями и смуглой кожей. За спиной гитара в старом, поцарапанном чехле. Он был похож на сотни других уличных музыкантов, пытающих счастья в портовых городах. Но не это заставило сердце Киры пропустить удар и ухнуть куда-то в пятки.

Его глаза.

Тёмные, почти чёрные, бездонные, в них плескалась такая вселенская, застарелая усталость, будто он прожил не двадцать с небольшим, а пару сотен мучительных лет.

Он не смотрел на неё.

Его взгляд, чуть прищуренный, был прикован к тому месту у прилавка, где только что моргнул мир. Он слегка наклонил голову, словно пытался расслышать что-то на недоступной для других частоте. Он не видел паники на её лице. Не замечал дрожи. Слушал тишину, которую она оставила после себя.

А затем, всё ещё не глядя на Киру, тихо произнёс, скорее для себя, чем для неё, слова, которые стали для неё приговором:

— Странное место… иногда, кажется, что затыкает уши.

Он. Заметил. Почувствовал. Он знал.

Эта мысль была страшнее любого обвинения. Словно один монстр узнал другого. Животный, первобытный ужас затопил остатки разума. Она не просто нарушила, а встретила того, кто знает правила этой игры.

Кира вырвалась из его хватки с такой силой, что он отшатнулся, удивлённо вскинув брови. Теперь наконец посмотрел на неё, но она уже не видела его лица. Не оглядываясь на потерянный блокнот, на свой единственный голос, валяющийся в грязи у рыбного прилавка, бросилась бежать. Прочь. Куда угодно. Подальше от этого места, подальше от этого парня с древними глазами, который слышал её тишину.

Лиам остался стоять посреди оживлённого рынка, провожая взглядом панически убегающую фигурку. Странная. Очень странная. Хмыкнул, покачал головой. Собирался уже было пойти своей дорогой, но что-то заставило обернуться. Посмотрел на прилавок, где только что стояла девушка. И увидел маленький, потрёпанный блокнот, лежащий в луже рядом с брошенной бутылкой воды.

Движимый внезапным любопытством, подошёл и поднял его. Мокрый блокнот, пахнущий рыбой. Брезгливо отряхнул его. На обложке не было имени. Лишь одинокий, нарисованный от руки рыжий кот с невероятно самодовольной мордой. Лиам усмехнулся. Открыл первую, почти сухую страницу. И увидел всего два нацарапанных неровным, дрожащим почерком слова.

Пожалуйста, замолчите.

Перечитал их. Ещё раз. И ещё. И вдруг понял. Девушка не была странной. Она была в ужасе.

И та тишина, которую почувствовал несколько минут назад, была не просто странностью. Это было эхо её беззвучного крика. Закрыл блокнот, и внезапное, необъяснимое чувство ответственности за эту незнакомую, сбежавшую девушку накрыло его с головой. Должен её найти. Хотя бы для того, чтобы вернуть ей её голос.