ТВОЯ СЕРЕБРЯНАЯ КРОВЬ. Верлибры.

МОТЫЛЁК НООСФЕРЫ EXLIBRIS Exlibris Красота хризантемна как осень стареющий мальчик насмешливых снов недолюбленное дитя стеариновый привкус золотое свечение пальцев на клавишах детства опечаленный отзвук тонко тянется в пруд где давно затонули осколки звезды… Улитка Я боюсь площадей и знамен я пугаюсь витрин и плакатов улитка души трусливо спряталась в панцирь тела и молится там тихонько своему нежному Богу Натюрморт Ни-че-го разноцветные яблоки цветок и прозрачный стакан отраженный в единственном зеркале тусклый ночник моя маленькая луна подвешенная на гвозде Визит Я хотела приехать в Ваш город для нашей любви. Но заброшенный дом, где когда-то ступая легко по ступеням, как будто по картам игральным, спеша, возносились прекрасных возлюбленных спутниц тела - Ваш покинутый дом мне кивнул дружелюбно, сверкнул сладострастно осколком стекла - и гигантские черные окна зловеще и нежно оскалил!.. На выдохе Прервав разбег и вдох на выдохе живу. Так ожидание ухода на пороге - больней, тревожнее, мучительней. Так шутит, кривляясь, захмелевший скоморох, смеясь над гибельностью времени крикливо, на время смеха забывая о судьбе. Судьба натешилась. Как странно ощущать в себе присутствие исчезнувшего слова - слагаемого нежности моей. Умершие слова поют во мне ветвями, птицами, стихами прорастая сквозь листья недописанных тетрадей. Коктейль Любви аромат - это влажность холодной весны это запах цветов полевых и горячего пыльного солнца это воздух дождя и апреля в высоких стеклянных бокалах с кислым янтарным вином это привкус вины и беды и греха и забвенья тонкий росчерк твоей сигареты, запах кофе и самоубийства - сумасшедшей любви аромат. *** А.Б. Мой взрослый друг с лицом семинариста я из иных совсем иных лесов приют моей душе не монастырь а небо где население из птиц и звезд не монастырь а город где дети взрослые играют в праздник где подлость и любовь переплелись как сестры что друг друга ненавидят не монастырь а пруд угасший и нелепый таких и нет уже Наутро Наутро привязанный к мачте оглохший Улисс проплывая на солнечной яхте крикнул - Всё! Я покончил с сиренами! Наконец-то. Вздыхаю растрескавшейся кариатидой, сбросившей с плеч ненавистный балкон. Наконец-то... Стою нелепою бутафорской колонной из первого акта «Вишневого сада», пустая внутри. Наконец-то!.. Улисс проплывает на выжженной морем и солнцем потрёпанной яхте - которое утро. Которое утро орёт. Рапид Полосните по сердцу меня не имеющим тяжести словом я забьюсь как задушенный крик разрывающий лёгкие и небеса Полосните по сердцу меня не имеющим тяжести словом я качнусь как от пули незрячей которая тихо наткнулась на крошечного солдата уезжающего домой Полосните по сердцу меня не имеющим тяжести словом я шагну в никуда на мгновенье над миром зависнув и руки раскину как крылья у яростных птиц перед долгим полётом в прощенье и в даль Полосните по сердцу меня не имеющим тяжести словом невесомым лишённым веса как медлительный пух облетающий с тополей Сувенир Мой городок насмешливый, Фаянсовый, немыслимый, где вечно утренние улицы бесполезно чисты, где башенный звон прыгает хрустальной горошиной по стеклянным лестницам с перилами из чистого серебра, где солнце восходит, как только я захочу рассвета, где жители добропорядочны так, что не покидают жилищ, женщины целомудренны так, что даже лиц не имеют, мужчины - бесконечно добры, и дети не знают, что такое - убийство, где события мимолётны, а драмы условны и в состоянии растрогать только цветы из бумажных андерсеновских садов, где сентиментальным дюймовочкам говорят просто :«Выбери самый красивый цветок!..», а невидимый карнавал эльфов всегда - бесшумен, всегда - в самом начале... Мне кажется, я давно уже так живу. Здесь или там?.. Внутри... Фуга Я хочу рассказать тебе о том / я хочу рассказать о тебе и о том.../ что недолог наш век и поэтому жизнь поразительна и несовершенна /тебе я хочу рассказать /восхитительна гроздь винограда, повисшего - ввысь! - с голубых золотых беспечальных твоих акварелей так солнечно / я хочу рассказать тебе что самое-самое хрупкое это сердце нелепое суетливое разрываемое поездами бесследно летящими врозь/ я хочу рассказать как любовью горька моя странная жизнь и поэтому тих телефонный гудок и скользит извиваясь как гибельный шелковый шнур/ я хочу рассказать /я хочу рассказать!../ тебе что недолог наш век что любовью горька моя жизнь что из красок моих наилучший этот царственный белый! цвет самый невечный как белое платье /всего лишь лето.../ белые платья люблю я носить все же Эпитафия Моих желаний скомканная груда дурацкою гирляндой пожелтевшей повисла на нелепейшем гвозде, забитом в белое крыло рояля - придуманного мною! - на котором могла бы я Шопена Вам сыграть!.. БЕЛЫЙ ЛЕПЕТ СУМАСШЕСТВИЯ______________________________ Белый лепет сумасшествия Когда оживает память — прорастает речь о тебе, сумасшествия белый лепет, тень, танцующая со смертью, вечный комплекс вины моего сумасбродного бегства. Когда умирает память, прорастает хищная вера – недобрый паук тишины. Эхо Время лжёт о тебе. Лгут часы и гадальные карты. Эту ложь искажает эха вероломное божество. Говорят, будто вдребезги солнце разбив, здесь по-прежнему тихо танцуют слепые баярды. Но мгновенье — и ночь на секундные иглы поспешно нанижет осколки зимы: запах кофе и дыма, нестройные песни, паденье танцующей пыли, дождя неожиданный всплеск, вскрик, обрывки дыханья и юркие бабочки снов. Завершающий жест — время тихо сожмётся в кулак. Гулко вздрогнет кадык пустоты, пожирающей бездны. И рассыплется рай, где нас любят за что-то в отместку. Время зиять Привыкая к небытию, любовь питается призраками. В торжестве фотографий и писем беззвучные шествуют лики — фараоны любви в хрупких глянцевых пирамидах, личинки не сказанных слов в белых коконах саркофагов. Память — пристальный строгий садовник — сквозь игольное ушко как осень, золотистым недугом сочится в зрачки, в эти маленькие ловушки, в тень смысла, напоминая: время зиять... Нас преследуют сны… Нас преследуют сны. Нас опять обманули созвездья. Друг на друга глядят восковые идальго — хранители мёртвых надежд. Разъярённое солнце стирает улыбки с расплавленных лиц. Тает нежность в надменных движениях пляшущих матадоров. Усмехнулся возничий. От нас отвернулись оглохшие боги. Не прощаясь, покинули нас тени тех, кем мы были вчера. Дневное зеркало Вот и всё. Командармы счастливой войны, мы ведь знали и раньше - никто не бывает равен собственной мере в любви... Твердим наизусть безнадежные умные формулы, тихо смываем бурые пятна, запекшиеся на лезвии отчаянного "люблю"- да, теперь не за что ненавидеть... Бестактное эхо выкрикивает запоздалые имена, но в паутине оглохшей надежды - лишь мумии наших имен, лишь отголоски… Голоса оседают пеплом, как письма, сожжённые перед смертью. Дорисуем разрушенные черты, полагаясь на поэтический вкус и скудное воображение - а как же ещё увидеть друг друга в бесчувственном зеркале дня?.. …А где-то там, в бесплотности небес, всё полнится любовью и тобою… Я только не помню, где… Следы на снегу. Дебюсси. Чем останусь в тебе?.. Словом? Песней? Янтарными шариками загустевшего мёда? Силуэтом стрижа на траве? Кораблём? Смехом? Жалом пчелы? Эхом всех голосов? Или - тенью всего?.. Или каменным глазом священной статуи идола с острова Пасхи?.. Белым карликом? Красным гигантом?.. ...Ещё не взошла просветлённая ночь побледневших коней... ОСЕНЬ В РАЮ _____________________________________ Рисунок на белом Мой дом и сад. Тончайшим из шелков зеленый парус зреет на ветру. Стою и вдаль смотрю. Следы любимых мимо пролегли. Вдоль дома с садом. Рядом. Рисунок на сером Безлюден пляж и светел горизонт. Следы голодных птиц на побережье. Чужой ребёнок сидя на песке играет сам с собой. Осень в раю Август.. Уже вечереет. Днищами в небо уставясь, качаются чёрные лодки на потемневшей воде. Осень в раю. Холодает. Ангелы падают с неба, Тихо в пути превращаясь в сухие скорлупки листвы. Пастораль Когда-то давно здесь стояла церквушка с зелёным облупленным куполом и поржавевшим крестом. И плеск розовеющих волн был отчетливо слышен так далеко, что легко достигал колокольни. А хитрый звонарь, забывая ударить светло в неподвижно свисающий колокол, очарованно слушал, у белой ограды застыв вечерами, всё слушал: поёт ли у берега там, где качается лодка, приникнув к воде, отражающей ветром расправленный парус - поёт ли речная красавица дивные песни свои. Осень моя, кредитор… Осень вестником входит в мой дом ощущаю я снова должница я снова в долгах перед летом тобой и людьми под ноги смотрю чтоб нечаянно вдруг не споткнуться о лист я прощаю тебя до греха до вины до войны когда осень моя кредитор вновь меня телефонным звонком потревожит Осенние игры Пройдено время надежд. Прожито время желаний. Медленно льющийся август цветы избирает в корзины. Густые нектары янтарны. Изысканны старые зрелые вина. Наступает прекрасное время раскаяний у запылённых мольбертов. Дивные игры осенних причуд у когда-то задуманных нами каминов. Полёт Издалека слежу за волшебством полёта в воздухе, быть птицей мне почему-то Богом не дано. Я нищенствую!.. краткий взмах руки - тебе по небесам моим идущему навстречу. качает ветер зрелую траву. стою - и птицам вслед смотрю с любовью. Ритуал Совершаем игру под названием казнь боль гнездится в подножиях слов и уродует кроны глаголов условностью наклонений диалог обосновывает неизбежное речь облекается в ритм сарабанд синтаксически выверен крик умеренность вдох выдох прикосновенья саднят пресыщаясь паузами междометий мы уже не владеем ничем обладая собой и друг другом память алкает всё новых даров превращаемых в подаянье ритуал близится к завершенью сакральное время сжимается в точку паденья ноябрьского снега свобода визг колокола возвещает о наступлении трапезы замедляем движенья у первого дня поста __________________________________ ИСЧИСЛЕНИЕ ПЕСЧИНОК __________________________________ VISPERA DE MI ("В ожиданье себя"- испанск.) Оставляя долги должникам, жалкой гостьей незваной на тихом пиру у войны я сплетаю живое с давно пережитым. Совесть издали судится молча со мной за нелепое право присутствия рядом. Спеша, обрываю сюжеты - это походит на вынужденное опоздание к моменту отплытия ковчега, или на изнуряющее вращенье вокруг ускользающей точки... Холод, возраст, тревога, питьё и еда, опыт бессмысленного движенья вперёд - я из этого состою... Приучаю злорадную память цедить сквозь зрачки побелевший песок, обломки тибетского света и медного звона, это сообщает нечто материальное пустующим рифмам завтрашних сумерек. Доказательства сумасшествия - это вещи, блуждающие во тьме вероятного вечера, неминуемость случая и маленькие убежища смерти, где паломники, сфинксы и гигантские каменные черепахи - беседуют с вечностью и сверяют судьбу с продолжительностью пути. Приближаюсь к истоку медленно, как осуждённый в день гнева - испить. Град милосердия Я насекомое сброшенное в мир без ветвей глотаю валидол и сигаретный дым благословляю липкий сгусток кофе не успевающий стать глотком никогда ах мерзость! - отшатываюсь от пьяного нищего - Нет тебе подаяния!.. Захлебываюсь в вязкой волне назойливых запахов и бесполых предметов терплю надрываясь присутствие безногого старика повествующего о похоти и о любви... Выламываюсь из толпы голодных по зрелищам они изрыгают в пространство - Вон!.. Отдираю чьи-то руки от своего лица и горло готово уже разродиться - Ату!.. - но я выплёскиваюсь в бокал с цепенеющим счастьем но я выплакиваюсь в твоё плечо исходящее холодом и выдыхаю - роняйте же камни на землю… Бегу и ноги мои легки ведь это побег из ада всё дальше дальше... Мама! Что со мной сделали мама?.. Что во мне?.. Скользкий студень Город выплёскивается из меня расползается по земле гигантской каменной амёбой к ней жаждущей меня лечу навстречу в её зияющий безгубый черный рот Побег Мне кажется, этот оболганный временем город, рождённый безумием Кампанеллы, подслушал наш сговор… Ты увлекаешь меня за собою, грозя наказать мои сны отчуждением слова, безвременьем ложного следа. Отчаянно впившись в ладонь, шепчешь - …Тише, мой ангел... Прижмись ко мне - слушай, сейчас будет тьма, ибо кто-то прочёл прошлогоднею ночью: исчислено, взвешено, разделено... Этот Город, пропитанный страхом и ядом, готовится к родам. Стараясь его не касаться - ощупываем пустоту. Улетают пасхальные голуби в царство верлибров. Уже суетятся уроды, сжигая папирусы. Пыль слепоглухонемая клубится по левую сторону, обретая коварство в искусстве создания очертаний: губы, тело Давида, сжимающего пращу, дирижабль, углубленье в песке - слепок ночи, украденной августом у изолгавшихся пляжей, отраженье в окне, удлиненные стебли мимоз, пантомима любви и отчаянья, танец светящихся тополей, обожжённая птица, доверчиво льнущая к камню, тамбурин, мандрагора, чужая строка о печали, потом соскользнувшая с ветки тяжёлая капля - причина дождя, одичалые ангелы, глупо прилипшие к окнам в рождественский вечер... Ты шепчешь: ...Не бойся, это всего лишь - пыль притворяется прожитой жизнью, всего лишь безумная пыль... Этой ночью ты шепчешь: ...Прошу тебя, не оглядывайся, мы уже покидаем пределы напёрстка, дымящегося белладонной... Ты слышишь, как в колокол бьют? Это весть о войне и пожаре. И дыханье твоё - позади, слева, слышу - хрипишь, будто хочешь мне что-то сказать... Оглядываюсь - догорает последний (отсюда он кажется просто игрушечным ) мостик, свисающий на паутинке Арахны, поющей о прошлой любви... И забившись от ужаса в коконе снов, как в последнем удушье - уже превращаюсь в уродливый столп соляной... Оглядываюсь, на голос, на зов, но молчанье меня оплетает подобием слов… Вижу скользкий оскал покидающей небо Лилит. Усмехаясь, блазнит, похотливо кривляется Персефона. Качая седой шевелюрой, отчаливает Харон, хороня укоризненный взгляд внутрь себя. Отшатнувшись назад - ударяюсь о зеркало: поздно. Оглядываюсь… твой крик рассыпается каменным эхом, зовешь и аукаешь, тщетно пытаясь меня отыскать - позади... Только вдруг, рассмеявшись, опять повторяешь злорадно : «Ату!..» - и твои упыри, оголтелые псы, белоглазые хищные птицы разрывают меня на части. Сон о пролитом молоке Выздоравливаю от нелюбви. Заболею любовью, быть может. Посылаю свой сорванный крик в глубину отступивших небес: Господи... это я... Церквушка игриво подрагивает колокольней, как бедром откричавшая положенное вдова. Обрывается речь. Обрывается осень. Ноябрь превращается в озеро. Херувим небеса осыпает на мерзлую твердь. Остается шепнуть, наклонившись к ребенку с моими глазами: - Куда мы спешим?.. Я не знаю пути, остановимся - может увидим дорогу среди круч и впадин... Пора полнолуния, время смертей или свадеб. Сон о пролитом молоке. Сон о пролитом мной молоке... бесформы 1. Моя дорога коротка и наполнена мыслями о тебе о себе и о людях мысли не втискиваются в сосуды стихов избегают формы застывают уродливыми изваяниями я думаю это Бог наказывает меня бесплотный вкрадчивый ангел кошмаров моих поводырь шепчет это взросление так бывает когда дорогу впереди и позади перечеркивают линии горизонта а я думаю он щадит меня и думаю я это старость и страх лишают меня свободы говорить лепетать на своем языке хочу превратиться в уличный фонарь не навсегда хочется думать не навсегда на время молчания только на время до обретения мудрости до обретения до 2. Мне не дано свивать слова из ничего из пустоты из смерти могу немногое продравшись сквозь косноязычье благословлять живущее в траве в земле в воде и в небесах и этой жизнью этим скудным даром одаривать и наполнять себя как грубый глиняный горшок когда-то амброй драгоценной наполняла одна из древних а тебе знаменье было слыть шутом и бубенцами потешая дуру ваять из мрамора танцующего Бога среди обломков глиняных божков и хоронить печаль в обрывках смеха Из многолетних бесед с однодневным мотыльком В новолунье любви подстеречь перламутровый вензель - сожжение сердца, отчаянное скольженье поспешного жеста - к огню. Слепое доверие к пламени - Краткой вспышкой в пространстве участвовать своевольно!.. Ad libitum. Крадучись, фосфоресцируя, мир покидает мой воровской бестиарий, храня концентрический всплеск стеариновых крыльев в замедленном ходе событий, где белоглазое женское божество безразличия превращает мёртвую куколку в бабочку, и где ожидание обращает событие в происшествие. Ritenuto.Саntabile. Сонная жрица гаданий анестезирует память, которая птицей гнездится внутри - там, где солнечное сплетение. Тщательно запоминаю, как замирают следы ежевечерних священных безумий на влажном оконном стекле. 1993 ____________________________________________ Примечание: * Ad libitum - в свободной манере, в свобод- но избранном темпе... * Ritenuto - замедляя темп (ит.) * Cantabile - певуче (ит.) ____________________________________________ Карточный дом Поиграем в гадание? стоп!.. я вытаскиваю три карты вслепую какая из карт хуже - ответить почти невозможно равенство смерти печально как песня обрывки которой доносятся из-за холмов да и времени нет чтоб сравнить эти карты друг с другом звоню в никуда не звонишь... звонарям нынче скука и отдых бесполезно искать хоть кого-нибудь среди толп чей побег от тебя суеверен и точен: час пик!.. о, я знаю - тебя нет нигде!.. это небо - пустынно мои дни улетают в кошмарное небо как в рай… тебя нет потому что седые индейские маги давно научили тебя миновать те места где назначены встречи с судьбой и где кто-то неловкий тебя может ранить смертельно 1992 Исчисление песчинок Архимед, я так долго училась обмирать от любви, забывая о времени и об опасности сожранной быть лунным зверем - он властвует в темные ночи соитий. Казалось, весь свет золотою ордой светоносных корпускул исходит оттуда… Незрячий мой взгляд столетиями выражал отчаянную надежду. Я так долго ждала перемен, а секунды как жала, как свёрла впивались в мой мозг восковой, и стекались в минуты, в часы и столетья, как злые капли блестящей ртути. Я видела, как наверху каждый вечер рождалась луна, как всплывала из тёмного логова над моей неприкаянной головой, как росла, округлялась, толстела беременной бабой, рожала меня - и затем убывала, как тонущий серп. Архимед, Иногда мне казалось, что я умираю! - но всякий раз вместо смерти наступало обычное утро… А то, что веками сочилось, шуршало, рвалось сквозь тонкие пальцы - превратилось в песок… О, жестокое божество за стеклом, оно знает точное время горевать и разбрасывать зёрна, собирать драгоценные камни, ликовать, становиться красивой и выскальзывать из объятий!.. Опустевшим стоит изваянье, и бесплодна утроба его. Мне казалось, что там, внутри жадной пустыни, внутри ненасытного зева должно было остаться хоть что-нибудь от меня!.. Я же помню, как всё пожирали остекленевшие недра - слова о любви и вражде, мои силы и сны, и даже - молчанье моё!.. Архимед, исчисленье песчинок твоих на исходе сегодняшней ночи - медленно истекающее предательство. Вверх по течению Я когда-то была минералом - где бы я обучилась искусству терпеливо лежать, неподвижно глядя в каменное пространство? Я когда-то была растением - тихим, тонким, упрямым, безглазым: до сих пор не могу смириться с тем, что больно смотреть на солнце. А ещё я была форелью: эта древняя память инстинкта! Эта гибельная привычка - плыть на нерест против течения, вверх, туда, где воды чисты. МОТЫЛЁК НООСФЕРЫ __________________________________________________________ Возвращаясь домой Отвергая соблазн состоять из сплетения смыслов, где каждый - осколок чьей-то погибшей речи, мы видим завтрашнее изгнанье и отовсюду уходим, как опечаленные волхвы. Наши руки легки. В них лишь тёмные флейты ветвей молчаливого древа познаний. В нас лишь ветер и грех, свет, движенье, дыханье, бессловесная жизнь туманов, маленькие истины камней и травинок, наших песен, случайного смеха, сновидений крылатые тени, и сияющий лепрозорий неба - родины пилигримов. Мотылёк ноосферы Моих слов легионы под выцветшим флагом надежды князьям насекомокрылым опять объявляют войну. Голос — тонкий пунктир Биссектрисы Великого Смысла — мотыльком ноосферы, не ведая лжи о пространстве, бьётся, бьётся бесстрашно о тело стеклянного мира. НОЧНЫЕ ГОБЕЛЕНЫ PRELUDES Прелюдией прельщаю лживый слух схожу с ума прижавшись лбом к стеклу во времени змеящемся вокруг ... жизнь время эльф летит на боль на свет стремительно шепчу: как нервно трепещешь крыльями!.. ... время - жаркая тарантелла которую пляшет смерть лабух!.. тише... звучание вальса если можешь - бостон еще медленней больше любви я успею запомнить свечение недр винограда ... память ловец облетевшей листвы время вспять обращает в нелепое бегство назад время стынет в ладонях Яхве ВРЕМЕНА ГОДА 1. Дар был неслыханным... Потрясённые мы увидели окаменев как стеклянное небо аквариума наполнилось звоном и шелестом - ангелы тихо слетались непрошеными гостями барабанили крыльями о стекло Рождество!.. Рождество... рождество...- пели они. Я увидела сон - на полотне проступил нарисованный сумраком город а вверху над твоей головой ангелы смятые страхом стали поспешно гасить рождественские огни и птичьим клином потянулись в сторону горизонта. Феерия продолжалась мучительно обморочно светло только кто-то из мглы попросил прекратить притворяться и выключить свет наконец - рождество миновало. А зима всё ждала всё медлила пока льдина не оторвалась от берега и не поплыла улетающим вслед будто можно было догнать их... 2. Молитвы росли отовсюду где лопались почки Армагеддон был ещё тонким росчерком на обрывке бумаги тушь еще не просохла... А уже всё дышало иным прошлое смёрзлось в сгусток умерших мелодий рыбы давно разучились петь разве что еле-еле никто не слышал... Все ждали явленья любви будто она могла оправдать суеверное ожидание счастья агония чёрной весны сопровождалась бесноватыми пророчествами о... Игры полнились надеждами бокалы - вином которое снилось в пасхальную ночь. 3. Исполненье желаний было ужасным - юные нимфы смеясь оплетали дыханьем своих захмелевших сатиров не ведающих полуденного страха, изнурённые зноем стояли мы будто юродивые просили друг друга о чём-то стыдясь нашей тихой любви своих тел обожжённых злым солнцем, маленькие атланты не знающие ни смерти ни старости ни свободы, лишь ветер пытался напомнить о чём-то фатальном гигантские травы тревожно шептались за спинами хороня усталость замедленных междометий и странность случайно подслушанных нами бесед, тихо прощаясь от нас уходило тепло но света казалось достаточно 4. Сосуды уже переполнены тонким вином оранжевым медом елеем и амброй и сладким нектаром и солнечным светом. Пока ещё танец нам дарит возможность касаться друг друга я говорю тебе тихо - возлюбленный больше не надо ходить босиком по колючей траве. Улетая роняю скорлупки испуганных слов листья образы сны ожерелья из раковин и золотые браслеты... Как много вещей и событий любовь сберегла! Тень впиталась в меня воцарилась вросла в мою плоть завладела тобою а я терпеливо и медленно превращаюсь в бесплотную тень. Беда осторожно и бережно тянет пустые ладони навстречу - расстоянье во мне от меня до меня столь огромно что можно нечаянно поскользнуться и упасть на твёрдую землю. Отчаянно балансируя пятясь скользя оступаясь я лунно блуждаю в глухих лабиринтах понятий значений и смыслов боясь натолкнуться на имя - твоё ли моё ли чужое ли - это рискованно: дар был неслыханным... Десять взглядов в сторону уходящего (Тезисы) 1. Последний день осени. Взгляд встрепенувшейся птицей ещё облекается в форму паденья листа. 2. Формула речи: обильное сердце диктует гортани смертельно испуганный звук - этот звук притворяется Словом… 3. Ноябрь. Мнемозина. Мимозы - апрельская дань... И едкая фраза стремится отлиться в античную форму падения снега: в самом деле - зима? 4. Оплавленный вальс и медлительный вежливый жест, петля в огрубевшей руке, свет, рассыпанный вдребезги, это окно на ветру... 5. …мы обессилели в кромешном диалоге, годами выясняя, какова роль пауз в продолженье разговора… 6. …о роли каждой из октябрьских птиц в определенье направления на юг... 7. Сквозь зыбкий танец слов, теней и снов кошачий крик прорвался детским плачем. Какая полночь… 8. …и время бережно проносит надо мной пустой строки скорлупку, оболочку... …поспешно праздную чужое рождество… 9. …о роли ног в обоснованье танца… ...слова, погибшие у основанья речи... 10. …о боли… …и о двери и о звуке который всхлипнув издает дверной замок… …о речи что уродует слова собрав их в ворох исступленных звуков… …о роли времени… …о роли птиц и листьев… …о роли ноября... ИНТЕРЬЕРЫ 1.Интерьер с воздушным шаром …прозрачна голова моя такая нежная бесплотная пустая и светится насквозь сиреневым когда киваю подрагивая с комнатных небес тебе или другим и говорят пузырь я мыльный ничтожный и никчемный воздушный шар - настолько плотно заполняет меня дыхание твоё и шея тонкая как ниточка пожалуй её ты не согнешь и не сломаешь завяжешь разве в узелок - удобней будет свисать мне с потолка… 2.Интерьер ожидания Брожу от лампы одинокий свет вибрирует как звук рожденный скрипкой . брожу касаясь дремлющих миров которые притихли в старых книгах но звонкий тонкий острый диссонанс иглой впивается в безумие ночное - огромный синий шар хранилище дыханья твоего свисает с люстрой связанный петлёю! 3.Портрет в интерьере Шаги на паркете рисует весна крича о лете нахально как сойка обирающая голубей гримаса вселенского счастья у которого нет ни конца ни начала повисла на пресном лице улыбкой музейного эллина а смешная надежда забилась в самый глухой из углов как кот которому дали пинка цветы напевают о тихом начале безумия шар мой воздушный улетел из этой комнаты навсегда МЕДИУМ (Ноктюрны) 1.Часы Полночь удары часов на чернеющих башнях считает испуганный город наполненный пьяными спящими и сумасшедшими стой! это я коченеющий медиум ключиком от музыкальной шкатулки поблёскиваю в темноте 2.Следы Ремесло от сомнамбул в наследство досталось читать по слогам человечьи следы отзвуки жизней счастливые знаки приметы беды… это флейта? гобой? истеричкой визгливой горланит клаксон-полуночник и мне остается гадать о чем это бредит встревоженный ветер и где бродит вечный усталый любовник медноволосых и медовоглазых нимф стареющих в одиночку когда-то безбожник избранниц своих он смеясь обучал первым играм любовным 3.Диоген Быть с Богом наедине - как песня самоубийцы на хриплой пластинке заезженной теми кто жаждет избавить себя от вины быть может это труднее чем быть просто Богом или таким проповедником счастья как ты и пророком быть легче наверное я в стороне странноватый и пошлый смешной человечек глиняный хрупкий с руками лиловыми от мороза хожу не дыша по бумажной тропинке стиснутой окаменевшими тушами злых домов из фольги мой фонарь голова в колпаке с бубенцами хожу и хожу может ночью увижу в чертах василисков которые прячутся в нишах бетонных черты бывших ангелов вдруг повезёт 4.Наваждение Когда прошлое исчезает а настоящее одержимо будущим которого нет когда каждое движение походит на колдовство и обещание счастья неистребимо как самое страшное из желаний когда неизбежное кажется невозможным тишина оборачивается колоколом и ты звонарь когда касание становится единственной истиной это любовь говорю я тебе это любовь смертельная игра затеянная мною с Богом тысячи лет назад 5.Свобода Невеселый небесный удел отыскать где взбесилась от страха свобода гладиатор звереющий от запаха собственной крови любовники смертники сатанеющие от любви 6.Песня Я птица огромная безъязыкая и безголосая чудищем зверем уродом распятьем на дыбе ветвей пою надрываясь печаль обещаю накликать себе и другим колыбельные песни ору идиотам и ангелам что впрочем одно и то же певучие пальцы страха на горле любви моей 7.Встреча Эй! здравствуй чудак баламут здравствуй родственник шут мой бедняга дурак пинком из подъезда выброшенный на снег Ты! ребёнок плебей бомж! сучонок! который вопит вдохновенно и шлёт истерически радостный кукиш надменным сверкающим окнам взлетевшим и замершим над землей На расстоянии 1. Мстительной музой вчерашних стихов внутри бьётся слово забытое на берегу сновидений мечется шершнем скребётся как мышь и скулит и поёт и вопит и бранится сучит глиняными ногами пинается изо всех сил лежу с трещиной изнутри остолбеневшая пустопорожняя будто китайская ваза белая-белая от тысячелетнего страха разбиться 2. Эй иссохшая как паучья мумия чья ты?.. откуда взялась коротышка и по какому праву ты притворяешься чьей-то душой? вертишься прыгаешь перед зеркалом все примеряешь бумажные крылья. их ровно шесть я сосчитала а ты все копаешься роешься перебираешь их невозмутимо бесстыдно как платья и шляпки как лепестки хризантем сжимаюсь в углу будто перед прыжком все равно я поймаю тебя и сожму в кулаке вот увидишь! ты похожа на муху чудовище карлица! на прозрачную остекленевшую устрицу или на оболочку чего-то бывшего сейчас уже трудно сказать чего именно сижу съежившись припоминаю что ж там всё-таки было - внутри?.. 3. Ветер тёплое безразличие недотрога и невидимка схоронился в обрывках писем изорванных в клочья в засохших древесных листьях в перьях царственных черных и белых лебедей они водятся слышала я только в чистых прудах здесь как-то стыдно заговаривать о бессмертии вдалеке потревоженный лес одряхлевшими машет руками тёмными древками жёлтых дырявых знамён Опыт молчания ... Ноябрь, презрев условность всех времен - который день. Который час? А год? А - полночь?.. Здесь так холодно... Здесь вечереет - всегда. Скользит вода податливо и лживо лелеет камень, огибая форму нутром пустующим. Ты так хотел... И, удлиняя путь к исчезновенью, душа, как лист качаясь, уплывает вниз по теченью. ... Одичалая память - рухлядь, утвари горка - преобразившись вдруг, лично объявляет войну. И поскольку с надменной угодливостью истерички расставит деревянные фигурки для шахмат. Играем? Позиция - вечный шах. Щадишь? Или так, от скуки - как с кошкою мышь, вернее - как с мышью кошка - иногда вдруг выстраиваешь шеренги пустующих далей и дней: то - в очередь за мерой хлеба насущного, то - в холодеющий ряд, словно смертников, лицами к белой стене. Я их наблюдаю - в прицел, в улюлюканье дамских депрессий - всё чаще. Всё вежливее. Страшней. ... Ловлю сверчка под вечер, суеверно в окно выбрасываю. Тусклые слова коварно шепчет мой разрушенный Гомер, хрестоматийно вперив взгляд слепца в пространство - или в то, что я упрямо называю им. Чужих терцин безжизненный поток причастьем суетным, чугунным эхом судебных каменных азов в гортань вползает - и живет. Часть речи... Я плохо знаю роль и, скверной пьесой пресытившись - за шторой прячусь, как будто убегаю за кулисы. СИРИНГА 1. Я зову тебя именем, ждущим во мне так давно и светло, что не помню рождения света. Мотыльком тишины твоё имя летит в темноту. Нимфа Эхо играет изменчивым всплеском пока до меня не доносится только дыханье которое было моим. Злую вечность я имя роняю в поющую горечь стихов, пересмешник бесплотный его отдает темноте. Разрушаюсь... Частицы меня только чьи-то игрушки... Всё меньше меня, всё меньше... 2. Выкарабкиваюсь из раковины, как по лестнице - в небо. Насмешливый медиум с золотыми как скарабеи глазами, на рифе, затерянном кладбище ороговевших кораллов, сидит неподвижно смеясь над моими попытками вновь превратиться в моллюска. «...Флейта!.. О Господи, флейта!..» - панически шепчет суфлёр, раздувая тугой капюшон зачарованной кобры из райских кущей, как будто кукушка из сладко зевнувших часов. Он походит на Моцарта. Я ему верю. Шепчу виновато, что роль не доучена мною ещё в сентябре. Только тело ребрится и множится, превращается в певчую флейту, которую Пан опечаленно прижимает к своим воспалённым губам. А глаза у него озорные и злые. Я вижу зрачок угасающего божества у того, что когда-то лицом моим было. 3. О как легко, взглянув со стороны, поверить в пресловутую взаимность порой любви, порою нелюбви. Сквозь прожитых времен неодолимость греховный ангел, демон суетливый, крадется в сумерки моей судьбы. Золотоглазый Пан швыряет флейту в озябшую отравленную воду сентябрьских рек. Здесь холодно!.. Я задыхаюсь... 4. Ночь - осенняя гостья моя, оплетает окно незаметно, чтобы после внезапно войти и обнять мои плечи. Иногда мне кажется, что она похожа на бабочку с хрупкими черными крыльями. Иногда, чуть касаясь щеки моей чутким вороньим крылом, она долго и нежно сидит на плече, трепеща от малейшего звука. Если смотреть в окно с точки зрения ночи, то женщина в раме, в проёме света, напоминает фаюмский портрет. Если смотреть в окно с точки зрения комнаты, ночь - тишина, темнота, неподвижность - чем-то очень похожа на смерть… Мир - бессонное ожидание, переполненное тобой. Мне хрустальная ночь нашептала ужасную правду о Боге моём, не умеющем плакать от боли, оплакивать и умирать. 5. Прогони эту наглую птицу печаль, чей зияющий голос - пустыня, зазор между правдой и речью. ВидишьЮ там, за окном, к чёрной ветке прилипла, глядит неотвязно сквозь мутные стекла беды? Прогони, пусть летит восвояси, о жизни кричит на своем языке, пусть не сводит с ума! Слух блудливой улиткой вползает в нутро и кочует от лжи к оправданью. Прогони! Прогони эту скользкую липкую тварь, пусть я лучше оглохну… Прогони эту злую старуху любовь, что всегда голодна и пророчит ведунья о смерти. Соглядатай души - пьяный ангел шатаясь бредет к ядовитой воде пересохшего лунного моря. Эти птичьи следы на песке... Эти страшные птичьи следы на песке!.. 5. Дегустирую память: печаль как густое вино. Заполняю пространство дыханьем. Движение нежною устрицей бережно пробует воздух на вкус. Сердце - слепой потаённый учитель - учит меня прорастать в пустоте, чтобы мстить уходящему времени. Тело предательски, не спеша сводит старые счеты с любовью. Ночные гобелены 1. Так и скользим как затерянные галеры над глубиною дыханием, взглядом, прикосновеньем по холмам и ложбинам, равнинам и впадинам, вдоль зыбкой поверхности, но не глубже, не глубже чем кожа. Говорю очень тихо, чтоб ты не расслышал: глубже может проникнуть только сталь, только нож или скальпель… Вдоль шелковой глади скользим и вдоль тверди упругой, соприкасаясь, сплетаясь, срастаясь, так втайне играют недолюбленные матерью дети, так трогают друг друга слепые, чтобы узнать кто рядом, так соприкасаются водоросли и ветви, так срастаются корни, сплетаются нити ночных гобеленов, так слетаются птицы на шелест спасительных зёрен, так кружатся серебрянокрылые вестники смерти над пляшущими рабами, так любовь затаённо глядит из темнотищи на оранжевые поленья бесноватых костров в полнолуние накануне Купала. 2. В шелестящее тело врастает усмешкою страх... В этом сонмище лунных идиллий осторожной любви не дает постареть фотографий искусная ретушь. Не уснуть... Осень в здешних местах. Прошлогодней листвы посеревшая ветошь устилает исхоженный путь. Опуская глаза, незаметно для прочих шепчу: ничего, ты древнее себя, этой ночью за тобой приплывут миллионы бумажных ковчегов, когда грянет оранжевый снег, и прозревшее небо переполнится бронзовым клекотом голубей, херувимов, комет... Спрятан в лезвии метронома холодок и нездешний свет. 3. Не спешить, улыбаться, молиться, дышать, пить вино, прорастать из глубин тысячелетним цветком, оплетая корнями певучее хищное сердце; погасить электрический свет, закурить сигарету, заполнить глубокие трещины между словами, зажигая свечу, чтоб никто не заметил, как вдруг побледнеет лицо от неловкого слова; наблюдая, как речь выдает говорящего с головой и скрывая отчаянье, втайне от всех постепенно смириться с тем, что речь неизбежно предаст и тебя; исповедовать будущий грех, уповая на то, что исповедь не бывает постыдной, никуда не спешить, улыбаться, молиться, дышать, пить вино... 4. Мне снилось всю ночь: возвращаясь из сумрачных странствий, я глотала свет и меня мутило, тошнило, рвало сверкающим фейерверком - наверно рассудок померк от счастья. Шепчу - это не твоё, только голос - глухонемая сомнамбула, и глаза мои - перламутровые раковины, из которых выглядывают незрячие влажно-ласковые улитки. Только рот - губы Пифии, которая беседует с кем-то по ту сторону полуусмешки, и слова мои - на библейском наречии, его помнят только женщины и умершие. Наверное я всю жизнь притворялась странницей, так наверное было спокойней, так казалось будет надежней, если мне не судьба быть счастливой… Да, теперь я почти уверена в том, что притворялась, на самом-то деле мне всегда была по душе оседлость... 5. Я не знаю, зачем ты спросил меня этой беспамятной ночью, наполненной светом, грехом и твоею поспешною речью - зачем ты спросил у меня: «Что это - счастье?..» «Стой!» - вибрирует воздух певучий, но в зыбком танцующем сердце толкнулся страх, ледяной бастард моих вечных сомнений... Я гарем, размноженный в зеркалах, как в силках, как в капканах… кто я ? Куртизанка, шалеющая от страсти? Неприкаянная невольница будущей старости? Выскальзываю вовне: вижу вовсе не то, чего так хотела душа, хотя и уловила несколько тусклых звезд, листву поблекшего цвета и отчаянье пляшущих мотыльков - там, на дальних холмах. Хохотать или плакать? Голосить обезумевшею Кассандрой о грянувшем горе, и о том, что внутри меня что-то пришло к согласию с тьмой? Ночь огибает ночник, покоряет пространство, превращается в окоченевшую куклу, но в кошачьих зрачках её чудится взгляд женщины, она шествует к зеркалу, усмехается отражению, что-то шепчет в стекло, запотевшее от дыханья, глядит как белесое небо льётся в оконный проём парным утренним молоком, а потом исчезает так быстро, не успеешь спросить: «Что приснилось тебе рано-рано, ещё до рассвета? И почему плакала ты?.." Это похоже на позднее покаяние, но я на другом берегу, отвечаю (тебе ли?.. ты вряд ли услышишь...): «Счастье?.. Постижение смысла...» 6. Тело - мудрое древо: корнями цепляюсь за детство, врастаю все глубже в пустоты болотистой зыби, в гниющую тину, которая сверху усеяна звёздами тихо светящихся тел гнилушек и лилий, но где в глубине обитают злопамятные рептилии и Офелии, позабывшие обо всем... Врастаю корнями в забытую безответность любви, в мамины руки, что били наотмашь: ты ведь всегда хотела, мама, чтоб я была самой лучшей, самой талантливой, самой послушной, самой невинной, самой мёртвой... Ты так хотела мною гордиться! Разве не ощущала ты, мама, запах тлена и ранней смерти, источаемое оскаленным, лицемерным словом «невинность»? Разве не знала ты, мама, сколько похоти в этом убийственном слове - «целомудрие»? Разве станешь сегодня спорить с тем, что всё это не имеет ничего общего с чистотой?.. О, не вкрадывайся вероломно между мной и моей любовью обезумевшей Ламией, я всё равно не поверю!.. Цепляюсь ветвями за белизну простыней, осыпаюсь увядшими листьями и лепестками, осыпаю плодами белопенное ложе, шепчу: не моё, не моё, не моё... Царапаю кончиком черной обугленной ветви по изрытой лунной поверхности, хочу начертить внутри лунного кратера слово «люблю», а потом твоё имя - оно походит на улей в форме готического собора, и только потом своё имя, в последнюю очередь, в самом углу гобелена, и даже не имя, а так, вензель, виньетку, намек, что это именно я, а не кто-то другой, чтобы ты догадался об этом и твёрдо запомнил, что тело моё небеса почему-то снабдили душой, наверно, чтоб я умела испытывать боль, и могла приносить плоды, и тоже имела право на смерть. Наравне с остальными... NOMINIS UMBRA__________ ТЕНЬ ИМЕНИ 1. Из Гераклита Слово - Бог, Имя Бога, поющее зеркало и отражение Бога, танцующего в центре вращения мира. Слово - то, что вращает мир, потаённая мудрость о будущем, учение о первопричинах вращения мира вокруг танцующего божества. Слово - повесть о том, как вращается мир и танцует ликующий Бог, покаянная речь о тебе и причудливом мире, населенном деревьями, травами, рыбами, птицами, животными , людьми, планетами и танцующими божествами. Слово - осколок поющего зеркала, где всё это отражалось когда-то, детский лепет о вечном и старческий плач о тленном, слово - сокровище мудрых, оружие слабых, эхо насмешки, рыданье, сорвавшееся с обветренных уст, непристойная брань площадная, проворность движений стареющего уличного плясуна, слепая привычка дождя, обещание счастья, молчание нищего, благословенье, проклятье, глухая вражда, тихий свист птицелова, стерегущего стайку взъерошенных слов, изголодавшихся по любви, горсть отравленных зёрен, летящих на снег, лживый шепот надежды, печаль, неподвижное тело, врастающее в глубины алчной черной земли, твоё прерывистое дыханье, летящее прочь, в небо, туда, где, по слухам, священные горы давно приютили усталого древнего Бога... Иероглиф, тонкий тающий росчерк на белом листе - слово, данное в дар для молитвы о дальнем... 2.Сон Не будет нас. На каменных страницах великих книг предъявлен кем-то счет наивным детям, сеющим песок сквозь ситечко. В отравленные недра с небес вольются вечные дожди, и будет вновь громадная земля рожать детей желанных, будет небо качать над миром первозданных птиц, никем не названные реки будут течь, безрадостно и тяжело впадая в густые безымянные моря, и прорастет цветок без имени навстречу созвездью тучных равнодушных солнц, вокруг которых, плавно извиваясь, как дым, кружиться будет безымянный осиротевший бывший женский смех, плывущий слепо в гулкое пространство. 3. Еще из Гераклита. В потускневших осколках умершего света рождается тьма. Проступают сквозь тень умирающей тьмы очертания новорожденного света. Рождается человек - постепенно темнея, умирает его душа. Смерть приходит - душа оживает, дыша и светясь, прорастает сквозь ветошь безжизненной сброшенной плоти. Рождается слово - мертвеет трепещущий образ. Умирают слова - и рождается правда о мире и о тебе. 4.Из Парменида. Где бы ни был исток пути - ты именно здесь уронишь в теплую землю маленькое зерно, пройдешь мимо этой оливы, вдоль этой реки, коснёшься волос этой маленькой смуглой женщины, даже если будешь касаться многих других, увидишь кружащиеся облака, проводишь пустующим взглядом голодную запоздалую птицу, изведаешь нрав полуденного ветра и вероломство полночного шепота, ощутишь тепло собственного дыхания, овладеешь бесхитростным ремеслом произнесения слов, изучишь науку искренне заблуждаться, убедишься в весомости жалких суждений, в которых нет достоверности, удостоверишься в том, сколь обманчивой может быть очевидная правда, познаешь страх и надежду - они много древнее бессмертных, любовь и смерть, отчужденную неподвижность истины, постигнешь обидную тайну снисходительного безразличия Бога, каждое мгновенье рождающего мириады маленьких утлых вселенных, откроешь - в этом причудливом мире, который когда-то казался тебе несовершенным, все полнится богами, и незаметно вернешься к началу пути, к истоку - ведь истина закруглена... 5.Из Анаксагора Не так уж и много... Благодарить небеса за нечаянный случай, который позволил тебе родиться - зная - всё человеческое случайно; благословлять вкус винограда и винное терпкое жженье, шелковистое прикосновенье прохладной постели к разгоряченному телу, боготворить запах прели осенней и льющийся голос наибожественнейшего из кастратов - помня при этом, что все ощущения ложны; сочинять поэтические трактаты о жизни, о времени, о природе, не забывая, что в этом самонадеянном мире отнюдь не знанье царит, а всего лишь мненье; ликовать, когда рождаются твои дети, даже если потом они будут проданы в рабство; безутешно оплакивать своих умерших, которым, ты знаешь, вовсе нет дела до пышности похорон; украшать своих женщин цветами и драгоценностями, достигать сумасшествия в страсти и мести; гордиться неподражаемым ремеслом, создавая из липкой податливой глины упоительно пустые внутри сосуды; терпеливо плоды собирать в золотые от солнца корзины, обречённо любить бесплодную землю, отворачиваясь от немногословного неба - но твердо веря, однако, в то, что одна лишь душа - бессмертна... Разве этого мало? Разве что-то еще тебе нужно, чтобы встретиться после всего с неотступными и прощающими глазами твоего молчаливого Бога ?.. 6. Говорящий Стоишь, переполненный страшным желаньем произнести этот мир, заключить его в оболочку слова, чтобы стал он священным... Знаешь: слово древнее смертных, хоть и не было речи до рождения говорящего. И знаешь: слово, быть может, древнее бессмертных, оно было до светотворенья. Стоишь, не касаясь земли, впрочем, и до небес так и не дотянувшись, как самонадеянный авгур, скрывающий ужас перед стаей взлетающих птиц, как Фалес, измеривший высоту пирамид - по их тени, как Эмпедокл, всюду сеявший собственные отраженья - звериное тёплое тело, муляжи дельфийского бога... Бестелесное слово. Древесная плоть речи. 7. Тень имени Имя ночи покоится на линии горизонта, очерченной лунными затмениями. Имя дня покоится на линии горизонта, очерченной солнечными затмениями. Имя ветра блуждает, запутывая тонкие линии, словно волосы Вероники. Имена повисают в пространстве небес сиротливыми отзвуками, как бездомные зимние голуби в ненавистных сетях птицелова. Время распутывает волосы Вероники, злой птицелов умирает, и голуби тихо парят между линиями затмений... Незримая тень Имени Твоего. Тень Имени. Только тень... Тетралогия 1. Всплеск колокола за далью, за темной сгустившейся далью. Колокола встрепенулись, застрекотали, шагнули ко мне отовсюду, приблизились, захихикали и завизжали, ринулись хищными птицами - нахальные и болтливые - разорвали пространство на тысячи лепестков… Будто беженка без ночлега опечаленный край покидаю, где сотни убежищ разинули оголодавшие рты. Припадаю к земле всё плотней и кочую в себя - удался мой побег!.. Здесь так тихо... Лишь тёплые ветры, холодные родники да размеренный стук: это - сердце, слепой поводырь несмышленого идола, крошка-колокол… Он сегодня запел обо мне, зазвенел и заплакал внутри. 2. ...Я - сущее, прошлое и грядущее; моего покрывала никто не открыл; плод, рожденный мной - солнце...- говорят так гласила надпись на пьедестале богини Нейт в древнем Саисе; по крайней мере именно так описал содержание надписи высеченной рабами античный историк Плутарх умерший за тысячи лет до меня. 3. - Истина - знание, - говорит мудрый. - Это воля, - утверждает сильный. - Храбрость...- произносит усталый воин. - Истина - жизнь!.. - восклицает поэт. - Это хлеб, - убеждён пожилой крестьянин. - Нет, вино!.. - смеётся хмельной виночерпий. - Истина - это любовь... - плачет женщина, овдовевшая рано. - Ненависть!.. - цедит враг. - Нет, закон, - полагает судья справедливый. - Истина - боль!.. - хрипит тот, с кого заживо содрана кожа. - Это отчаянье... - шепчет самоубийца, зачарованно глядя на лезвие бритвы. - Смерть... - признаёт казнённый. -...Истина - это священный покой... - шелестят скарабеи в надменных гробницах. Глухонемой думает - Истина есть тишина... - ...Темнота... - ему вторит слепой от рожденья. - Истина - свет! - ликует прозревший. - Я - истина... - шепчет в саду человеческий сын, удивлённо прислушиваясь к золотому свеченью внутри. - Что есть истина?.. - озираясь, спрашивает Пилат в пустоте овдовевшей на вечность - и поспешно отводит глаза. 4. Справедливы слова твои маленькая прорицательница! Ты усеиваешь меня ими как зёрнами опасным сиянием наполняешь тёмные недра мои, и во мне прорастают каменные деревья и каменные цветы среди каменных трав, а из тысячи каменных чащ присмирев призадумавшись в сторону света уходят ручные столетние звери приходящие ночью, увижу прозревшая что происходит внутри поющего звонкого дерева когда осыпаются к осени спелые яблоки тихо светясь в темноте, открою завесу узнаю что прячется под тёплой поверхностью терпеливой любви внутри твёрдого как антрацит сердца того кто приносит дары, со всех жертвенников вспорхнут воскресшие горлицы стаи змеев бумажных ринутся в небо взорвутся сотни абиссинских ядерных солнц, и выйдут навстречу мне тысячи тростниковых невест с цветами тимпанами бубнами лютнями колокольчиками, за ними выступят чёрные воины с пальмовыми ветвями, и вместо волос моих зазмеятся певучие струны старинных скрипок, и вместо рук расцветут белые-белые флаги, и птицы потом вознесут меня в сияющей колеснице над каменным лесом всё дальше и дальше, всё выше... И вздрогнут вздохнув покаянно усталые мимы - по ту сторону представления: вот и встретились наконец вот и встретились... Справедливы слова твои девочка эльф прорицательница исчезать - удел человека тысячи раз исчезать.