СИЗО и подельники

Директор мясокомбината Анатолий Полупанов воровал давно и умело. Вместе со своим заместителем по коммерческим вопросам и главным бухгалтером жили припеваючи, имея большие доходы от сбыта левой продукции. Но однажды неожиданная и тотальная министерская ревизия вскрыла эти хищения. В городском управлении полиции завели уголовное дело и Анатолия Ивановича поспешно заключили под стражу в следственный изолятор с целью полностью разоблачить его, доказать все злоупотребления и осудить.

Этот громкий процесс получил широкий общественный резонанс и вести дело поручили опытному следователю по особо важным делам подполковнику Захару Горкоту.

- В твоих руках честь всего управления, - наставлял его начальник УВД Пальчиков,- ты должен все вывернуть и раскопать, арестовать всех сообщников и каждому натянуть от пяти до десяти лет с полной конфискацией имущества. Будешь докладывать лично мне ежедневно. Уразумел?

- Так точно, товарищ генерал, - бодро отвечал Горкот, щелкая каблуками, хотя уже первое знакомство с материалами расследования произвели в его сознании путаницу и неопределенность.

Захар Степанович сразу почувствовал, как ему будет не просто уличить Полупанова и выявить его сообщников. Уже первые допросы показали, что колбасный директор необыкновенно изворотлив, а доказательств, чтобы припереть его к стенке, явно недоставало. Ситуацию могли спасти только нестандартные оперативно-розыскные мероприятия. И следователь Горкот, пребывая под тяжелым прессом генерала и возмущенной общественности, как между молотом и наковальней, пошел на них. Прикинул все возможные варианты, хорошо их обдумал, взвесил и поделился своими планами с другом детства, а ныне начальником СИЗО полковником Малаховым. Тот, не раздумывая согласился и они сразу же взялись за реализацию намеченного.

Вызвали к себе прапорщика Григория Сапожкова, контролера со стажем в два десятка лет, особо надежного, неоднократно проверенного, знающего свое место, умеющего молчать, а когда надо – говорить только то, что требовало начальство. Сейчас представился именно такой случай.

- Ну что, Сапог, - дружески улыбаясь, издалека начал Малахов, - как служба?

- Ничего, товарищ полковник, с переменным успехом. Выслуга уже есть, еще годик потяну и буду писать рапорт.

- Не спеши, Гриша, мы с тобой еще послужим. Куда тебе торопиться? На диван к телевизору? Рано, ты еще молод и здоров. Да и кем я тебя заменю? Видишь какая молодежь пошла, не успели зачислить, а уже увольнять надо. Ни пить, ни служить не могут. Не то, что мы с тобой. Нам все по плечу. Правда?

- Так точно, товарищ полковник, все новобранцы какие-то притороченные, - кисло улыбаясь, согласился Сапожков.

- Во, во, хорошо говоришь и правильно думаешь, но не о том речь. Значит так, Гриша, как говорил Мопассан, ближе к телу… - полковник полистал свою толстую тетрадь и начал одновременно записывать в нее и говорить, - с завтрашнего дня заступаешь на десятый пост. Там в двести первой камере сидит Полупанов, директор мясокомбината. Знаешь такого?

- Лично не знаком, но слышал, он человек известный.

- Еще бы, колбасного директора все знают. Так вот, мы должны с тобой его раскрутить. Твоя задача такая, с утра и до самого обеда возле этой камеры громко и отчетливо, так чтобы Полупанов услышал, несколько раз назовешь фамилии его сообщников. Вот тебе бумага, ручка, запиши и запомни.

- Только не очень громко, - добавил Горкот, - директор хитер, может и не поверить.

- Да, да, - подтвердил полковник, - чтобы там ключами звякнул, «кормушкой» хлопнул, дверями постучал. Рядом сделаем пустую камеру, ты уж постарайся.

- Все будет, как в лучших домах, товарищ полковник, - вытянулся Сапожков, преисполненный гордостью за оказанное доверие.

* * *

На следующий день, сразу после завтрака, когда начались выводы заключенных к следователям и адвокатам, контролер Сапожков приступил к тщательному надзору за Полупановым. И когда тот уселся на нарах поближе к двери, не очень громко, но довольно внятно продекламировал длинную фамилию заместителя директора мясокомбината:

- Уша-тель-ников, на выход!

Полупанов вздрогнул, напряженно вслушиваясь в то, что происходило в коридоре. Заскрежетал ключ, заскрипела и хлопнула дверь, тяжелые шаркающие шаги удалились в сторону следственной камеры.

Примерно через час контролер повторил такую же сценку, только с фамилией главного бухгалтера:

- Кваснецкий, на выход!

Анатолий Иванович насторожился и обмяк, теряя самообладание и сдержанность.

- «Кто-то раскололся», - мелькнула в его воспаленном сознании мысль и больно уколола в самое сердце.

Постучал в дверную форточку и подозвал прапорщика.

- Послушайте, - попросил он, облизывая пересохшие губы,- мне бы иголку с ниткой, тапочки зашить.

- Это пожалуйста, - ответил Сапожков, - иголки у нас имеются, только прочных ниток для обуви не бывает.

- А может у моих соседей есть?

- У каких таких соседей?

- Да я слышал, тут сидят Ушательников, Кваснецкий … - Полупанов вопросительно-умоляющим взглядом смотрел на контролера.

- А, ну да, - промямлил тот, - только передавать из камеры в камеру не положено.

- А они точно здесь?

- Кто они?

- Ну, эти - с мясокомбината.

- Да тут уже половина тюрьмы с мясокомбината, - отрезал Сапожков и хлопнул «кормушкой».

* * *

После длинной и тягостной, бессонной ночи, с осунувшимся, серым лицом и красными, воспаленными глазами Анатолий Иванович сидел перед начальником СИЗО, заявляя, что готов встретиться со следователем и дать любые показания.

- Это мне зачтется? – неуверенно, с дрожью в голосе спросил он.

- Вообще-то да, - равнодушно отвечал Малахов, - только я не знаю, кажется у следователя уже есть показания ваших подельников. Но, как бы там не было, явка с повинной всегда облегчает судьбу. Суд учитывает это.

И Полупанов тут же написал все и обо всех..

Ушательникова, Кваснецкого и еще некоторых сообщников тоже арестовали и посадили в СИЗО. Процесс получился громким, изобличительным и эффектным.

Горкот досрочно получил звание полковника, а Сапожков - старшего прапорщика и денежную премию в размере должностного оклада. А с Малаховым рассчитывался Горкот сам, поил его в ресторане до полуночи. Да так щедро, что тот в последующие два дня не мог появиться на службе, пил квас и отсыпался.