Сорока Часть 5: Забыть, чтобы вспомнить (главы 11 - 20)

11

Благополучно зачисленный в ряды армии телохранителей, Сорока чувствовал, как его жизнь мало-помалу налаживалась. Из квартиры, определённой ему в качестве жилья, он вскоре съехал за нецелесообразностью. Тася хотела, чтобы он был постоянно при ней, денно и нощно. Такой расклад Сороку устраивал, Тася ему нравилась, и выполнение её прихотей ему вроде как даже в радость. Как говорится: любой каприз за ваши деньги. Но Сорока тратил и свои, пусть немного, но это делало его ближе к ней. Он заставил генерала-отца оборудовать её квартиру и загородный домик системой видеонаблюдения и кодами доступа. Тасе это было неприятно, но она согласилась на такие меры с одним условием, что следить за ней будет только он, её личный телохранитель. На Сороку это взваливало лишние обязанности, и он, поджав губы и снося ехидства: назвался груздем – полезай в кузов, смирился.

Их отношения были бы забавными, если не такими щекотливыми. Тася часто говорила с ним о сексе; ходила полуобнажённая по дому; просила после ванны причесать, садясь ему на колени чистым и разгоряченным телом в тонком шелковом халатике, и, когда чувствовала ответную реакцию парня, вскакивала, хохоча, уносясь в спальню. Заставляла нервничать и заламывать пальцы от ревности каждый раз, когда шла на свидание с каким-нибудь богатеньким чуваком и смеялась над его, Сорочьим, поведением. Эти встречи всегда были безобидными, но Сорока того не знал, и это веселило Тасю. Она со своим взбалмошным характером придумывала массу изощрённых способов ввести верного стража в замешательство, как ей казалось, двусмысленное. Но Сорока ко всему относился философски и подавлял свой основной инстинкт, напоминая себе каждый раз, что это работа, пусть и ставшая специфической, но терять её себе дороже. Пока что его устраивает нынешнее положение вещей, а что до будущего… так всему ж своё время. Он пока не чувствует, что это время пришло.

С этой мыслью Сорока глубоко вздохнул, проводив взглядом желанную фигурку девушки на кухню. Включил телевизор.

По ящику шла программа «Жди меня». Сороке она всегда не нравилась: слишком уж жалостливая и с тех пор… с тех пор, как… короче, давно он не видел этой программы. Хотел переключить, но тут услышал человека, отличавшегося от всех прочих, стоявших у фонтана, потрёпанностью и потерянностью. Взгляд его затравлен, он говорил:

– Здравствуйте… я… я не знаю, кто я, не знаю откуда… я очнулся на городской свалке. Меня облизывал какой-то пёс… Я долго бродил, пытаясь понять, что со мной, пытаясь определить где я вообще… Все думают, что я бомж, но я не чувствую себя таким! Я просто… Просто я ничего не помню… Не помню о себе. Но я знаю, что есть передача «Жди меня», что вы помогаете найти людей. Пожалуйста, найдите меня! – мужчина заплакал. Картинка сменилась, показывая озабоченного Квашу, мотающего сокрушённо головой.

Сороку как током долбануло. Он почувствовал себя Гердой, оказавшейся в волшебном саду колдуньи, где не было роз.

Тасина весёлость исчезла в тот миг, когда она увидела, что Сорока смотрит. Лицо её стало напряженным. Она тихонько вернулась на кухню, брякнула крышкой о кастрюлю и, вернув лицу беспечность, зашла в зал.

Резкий звук посуды вывел Сороку из оцепенения, он переключил канал с очередным сериалом и откинулся на спинку софы.

В зал вошла Тася, продолжая озорно улыбаться.

– Что смотришь? – она запрыгнула на софу, рассыпав немного из глубокой чаши воздушную кукурузу. – Хочешь? Сама сделала!

– Сериал какой-то… – ответил Сорока, запустив руку в чашу.

– Ты же сериалы терпеть не можешь!.. Знаешь что, драгоценный мой, слетай-ка в магазин за инжиром.

– Так домработница скоро придёт.

– Она придёт через два часа, а я сейчас хочу! – Тася начинала капризничать, знать, всё равно идти.

Сорока встал и направился к выходу.

– Не обиделся?

– Так на тебя ж грешно обижаться.

Тася захохотала. Как только Сорока покинул квартиру, Тасин смех, как ножом срезался. Она достала телефон.

– Виталий Николаевич? Это я. Больше нельзя ждать… Один кролик засветился на экране… один из первых, «Шумахер»… «Жди меня»…

Она отключила трубу. Каникулы кончились неожиданно.

12

Мысли Сороки постоянно занимал тот мужчина из «Жди меня». Он хотел с ним встретиться, поговорить. Понять. Но Сорока связан работой, и с этой работой пора было что-то решать. Пришло время. Всё-таки пришло.

Он вёз Тасю за город, на барбекю к её лучшей подруге. У неё все подруги были лучшие. Тася по дороге о чём-то без умолку щебетала, а Сорока хмурился, не зная, как бы сказать работодателю, что хочет уволиться, пусть даже без отпускных и выходного пособия.

Тася ощущала его замкнутость и делала вид, что не замечает её, изображая беззаботную весёлость.

Они выехали за город.

Тася умолкла, глядя в зеркальце заднего вида. Сорока решил воспользоваться моментом и озвучить своё заявление. Он любопытства ради, что там такого интересного увидела Тася, глянул в зеркальце со своей стороны и побледнел. Их маленький салатовый «Рено» догоняли два чёрных здоровенных внедорожника. Сорока утопил педаль газа.

– Ты рехнулся? – Тася подскочила на месте.

– Пристегнись, – ответил Сорока.

– Сбавь скорость, дурак, дождь же был! Ты нас угробишь! – кричала Тася, пытаясь пристегнуть ремень безопасности.

– Или нас угробят те молодчики! – парировал телохранитель, кивнув головой назад.

Тася обернулась.

– Кто это?! – в голосе была истерика.

– Я знаю? Похитители, наверно… – крякнул Сорока, выворачивая руль, чтоб вписаться в поворот. Шины взвизгнули на мокром асфальте, автомобиль повело. Сорока вынуждено ударил по тормозам. Зря. «Рено» крутануло и выкинуло в кювет.

…Сорока очнулся и почувствовал боль в виске. Левый глаз застилала кровавая пелена, он потёр его, размазывая сгущающуюся кровь по лицу.

Тася…

Он повернулся к пассажирскому месту. Резко. Голову повело, и он опустил её на грудь. Мозг успел зафиксировать пустое кресло. Тасю похитили.

Сорока бессильно застонал.

13

Горю генерала не было границ. Он сокрушался и сотрясал своей тростью воздух, тихо сидел и метался по кабинету, он слушал и слушать не хотел. В конце концов, успокоился и сел напротив Сороки.

– Вот что, голубчик, ты её профукал, ты мне её и вернешь. Она у меня одна, я её без матери воспитывал. Не уберёг, понадеялся на сосунка такого!

Сорока вскинулся, но счёл за благо промолчать. А Виталий Николаевич внимания не обращал, продолжал говорить.

– Есть у меня одно подозрение, кто причастен к этому. Жаль, номеров ты не запомнил: удостовериться бы…

– Заляпаны были.

– Да… расклад таков, Сорока, – Белов погрузился в мысли. – Скоро они выкуп потребуют. Хорошо, если зелень… а если им информация нужна или ещё что, а? – Он посмотрел на Сороку.

Сорока не выдержал взгляд.

– Я сделаю всё возможное, чтоб её найти, – сказал Сорока.

– Сделаешь! И возможное и невозможное сделаешь… Иначе сгною я тебя, телохранитель хренов, – генерал доверительно заглянул в глаза парню. – Понял? – Но не увидал в них страх, похлопал по плечу. – Понял.

Он отошёл к окну, закурил. Позвал Сороку.

– Иди сюда, покури.

Сорока подошёл. Взял сигарету, закурил.

План извлечения Таси отличался необычной замысловатостью. Сорока никак не думал, что ум отца похищенного ребёнка может быть холодно-расчётливым, но ведь это был не простой отец, нужно делать поправку на генеральские погоны, с ФСБ всегда не всё так просто, пусть и поменяли они первые две буквы аббревиатуры.

Генерал уверял, что доподлинно знает человека, причастного к похищению дочери. Мелкая сошка, но единственная соломинка, за которую можно ухватиться в нынешнем положении утопающего, выразился Белов. И если эта соломинка обломится, он, генерал-полковник ФСБ Белов, претворит в жизнь свою угрозу на счёт него, Сороки.

Эта была чистая правда. У них не подготовлена подстраховка на случай провала, слишком рано их супермен задумался о своей памяти. Чертов «Шумахер», эта одна из первых проб, ошибка! Надо было грохнуть его, а не слушать этого пацифиста-доктора. Ну, да что было, того не миновать. Ни впервой идти ва-банк. Главное не давать Сороке времени искать истину. Пусть, как в «Секретных материалах», истина будет где-то рядом.

«Недалеко от истины!» – генерал рассмеялся тавтологии последней мысли и налил себе полстакана хорошего коньяка за удачное начало операции «Антитеракт».

14

Сороке действительно некогда было думать о таких «мелочах», как потерянная память. Все мысли заняты Тасей. Теперь он тайный агент под прикрытием. Поневоле. Да уж, озадачила его Златоглавая… Попал в замес, едва успев приехать, не каждому так везёт.

Нынче он идёт в диско-клуб «Ленинград», что на Белорусской, там тусуется эта мелкая сошка, бритоголовый и узколобый детина с убийственным взглядом сказочного Василиска, с которым и нужно познакомиться Сороке.

Сороку культурно обшмонали на входе, поставили светящийся в неоновом свете штампик на руке и проводили к заранее заказанному столику. Попросил кружку пива и деликатесный салат, ожидая заказ, оглядел зал. Народу не особо много. Василиска Сорока заприметил сразу, это было нетрудно: тот то и дело что-то выкрикивал и размахивал руками, он был пьян, но это обстоятельство не мешало двум ночным фрейлинам тереться подле него.

На сцену вышла длинноногая блондинка с саксофоном. Зал зааплодировал.

Исполненная композиция очень понравилась, и Сорока искренне аплодировал девушке вместе с залом. Но нормально продолжить выступление ей не удалось, на сцену вывалился – и кто бы мог подумать! – Василиск. Он, дабы удержать себя в равновесии, схватил артистку за подол шикарного серебристого платья с длинным вырезом, обнажавшим стройную ножку… и ещё чуть-чуть и вырез дошёл бы до груди, но вовремя подоспевший охранник предупредил скандал, выкрутив руку Василиску.

«На халяву и зверь бежит», – усмехнулся Сорока. Он подбежал к охраннику, скрутившего Василиска.

– Слышь, мужик, он со мной.

– А мне плевать! – процедил громила, стаскивая пьяного со сцены.

– Отдай мне его, и мы уберёмся отсюда, – сказал Сорока, подхватывая Василиска под руку с другой стороны.

– Никуда я не пойду! – подал голос нарушитель спокойствия.

– Ой ли уж! – громила-охранник сгримасничал, но Василиска это мало проняло. Он стал вырываться и материться.

Блондинка тем временем продолжила выступление. Но внимание аудитории она практически потеряла, всех увлекла забавная троица.

Подбежали девицы, что были с Василиском.

– А-а, шмары! – расплылся в желтозубой улыбке Василиск.

– Исчезли, – Сорока зло сверкнул глазами.

– Козёл! – получил он в ответ.

Но девки благоразумно ретировались, поняв, что клиента безвозвратно увели, а связываться с мужиком не бабское дело, тем более что мужик вроде серьёзный и с клиентом знаком. Другое дело своих братков позвать – пусть они разрулят. Подруги прошмыгнули к выходу.

Охранника долго уговаривать не пришлось. Он отдал Сороке Василиска на поруки, и Сорока повёл его на улицу. В фойе Василиск остановился и осмысленно посмотрел на Сороку.

– Ты кто?

– Я – Сорока. А тебя как?

– Робот.

«Василиск мне больше нравилось», – подумал Сорока.

Робот громко рыгнул и опустил голову, повиснув на Сороке. Они вышли на улицу.

На выходе их поджидали спортивно-серьёзного вида ребята.

– Браток, разговор есть, – обратился один к Сороке.

– Говори, коль есть. – Сорока остановился и посмотрел в глаза худому до безобразия парню.

– Не здесь. Там, – кивнул за ворота Кощей, как окрестил его Сорока.

– Поможешь донести? – спросил Сорока.

Кощей выгнул бровь, но дал знак своим браткам.

Они вышли за территорию клуба. Сорока огляделся: возле серого «мерина» курили знакомые шмары.

– Ты их крыша что ль? – первым спросил Сорока.

– Ты испортил им вечер, брат, – ответил Кощей.

«Не брат ты мне, гнида…» – едва не вырвалось у Сороки.

– Мой друг пьян, – сказал Сорока.

– Тебя не было с ним.

– Это меняет дело? Я хочу его домой отвезти, – сказал Сорока.

– Ты, видно, не понял, – Кощей задумчиво почесал макушку. – Он нам денег должен.

– Кому?! – очнулся Робот, но тут же получил удар в живот от державших его хлопцев, сложился.

– Не бейте его, – сказал Сорока. Ситуация потихоньку его утомляла.

Кощей осклабился.

– Короче, мы его забираем. Хочешь серьёзный базар, приходи на стрелку, – Кощей назвал место. – Поздно уже…

Сорока посмотрел на девок, те откровенно издевались. Это был край.

Щёлк!

Сорока с разворота съездил в пах одному из державших Робота хлопцев, другому кулаком вдавил адамово яблоко к шейным позвонкам. Робот едва удержался на ногах от неожиданной потери опоры. Сорока развернулся лицом к Кощею. На него смотрело дуло «ТТ». Сорока замер на миг. Кощей нажал на курок, но пуля достала не ту цель. Сорока молнией бросился в ноги Кощея, сбивая того. За спиной раздался душераздирающий вопль. Сорока жахнул Кощея головой об асфальт. Ещё и ещё, пока тот не затих. Встал, обернулся: браток, получивший в пах, отходил от шока; другой лежал навзничь; Робот стоял на коленях, зажав уши, по левой пятерне текла кровь. Робот выл.

Сорока посмотрел в сторону серого «мерина», но последнего там не было. Как не было и девиц. Сорока с ноги саданул хлопца в челюсть и принялся поднимать Робота.

– Они мне ухо отстрелили! – заревел отрезвевший Робот.

– Ты же робот, тебе не должно быть больно, – пошутил Сорока.

– Да пошёл ты!

– Ты на машине, Робот?.. Ясно. Едем на моей.

Сорока ухватил затравленный взгляд поверженного братка, обратился:

– Ещё раз встречу – убью.

А Робот выставил средний палец и плюнул.

– Какого хрена им надо было? – спросил Робот, сидя в машине, и продолжая ныть.

Сорока протянул ветошь.

– На, приложи пока, а то салон испоганишь, – вырулил на Ленинградский проспект и сказал. – Не фиг всяких шлюх без разбора цеплять!

15

Сорока довёз «приятеля» до дома его подруги. Она, мол, медичка, без больницы обойдусь. Хозяин – барин. Поднялись на второй этаж старой десятиэтажки, что на втором повороте от проспекта 60-летия Октября. Дверь открыла девчонка лет тринадцати с сигаретой во рту, с кляксами туши у глаз и в халатике, едва прикрывающем наготу. Робот, не церемонясь, отодвинул малолетку, спросив, где Светка. Сорока зашёл следом, осторожно ступая на более-менее чистые островки замусоренного пола.

– Светка, блин, в спальне… но тебе туда нельзя…

– Что?! – Робот зарычал и ринулся в спальню. Пропитанная кровью светлая рубашка, окровавленная рука и пол-лица в крови делали Робота ужасающим. Несдобровать его медичке. Сорока не стал следовать за ним, зашёл в туалет.

Девчонка за спиной хмыкнула и закрыла дверь.

В туалете Сороку чуть не вытошнило от вида унитаза и горы говеёных бумажек вокруг, модус вивенди жильцов этой квартиры отбил охоту облегчаться, он ногой толкнул дверь и направился к спальне, где было подозрительно тихо.

– Осторожно, сучка! – услышал Сорока Робота, входя в открытую дверь. Робот сидел на табурете, как на троне, с «ТТ» в руке, направленным на горе-любовника. Тот дрочил, как в последний раз, загипнотизировано глядя в чёрное дуло пистолета. А подружка-медичка, всхлипывая, дрожащими руками бинтовала голову Робота; она стояла в чём мать родила. Увидев Сороку, девушка стыдливо попыталась закрыться руками, но Робот дёрнул её за руку:

– Чего прикрылась, шалава? Трахаться с этим недоноском не стрёмно, тля, было, а нормальных мужиков ссышь?! – Робот кивнул в сторону Сороки.

– Роби…

– Не зови меня так! А то я тебе это дуло в жопу засуну и магазин разряжу! Перевязывай!.. А ты чо, выпердыш кровавый, жертва аборта, сиська тараканья, остановился? Ща яйца отстрелю!

Сорока во время этого словарного поноса спокойно закурил и сквозь прищур и дымку рассматривал подружку Робота: у неё было на что посмотреть. Она закончила перевязку и шагнула назад, прикрываясь, как Венера на шедевре Сандро Боттичелли, только волосы цвета красного дерева. Робот встал, осмотрел повязку в зеркале: нигде не течёт; обратился так участливо к незадачливому полюбовничку.

– Ну, чо, шкуркодрок, не выходит без бабы?

Сорока поперхнулся дымом от смеха, услышав, как Робот назвал того: велик и могуч русский язык – истинно!

– Отпусти, а! – взмолился в ответ парень.

– Отпустить? Иди… через окошко, – Робот явно наслаждался всемогуществом. – Давай! Как в анекдоте.

– Робот, ты где пушку-то взял? – спросил Сорока.

– Места надо знать, фраерок! – отозвался Робот, продолжая испепелять взглядом парня, и спросил его. – Тя как зовут?

– С… с… Слава…

– Бесславно ты подохнешь, С-с-слава!

– Робот, отпусти его! Ну что ты взвился?! Я обещаю… – Светка ухватилась за руку, сжимающую пистолет. Грохнул выстрел. Любовник повалился на кровати с развороченным горлом. У Сороки изо рта вывалилась сигарета, у Робота из руки – пистолет. Светка, обернувшись, задохнулась в крике, захрипела. В комнату вбежала, до того беззаботно возлежащая на кушетке и пялящаяся безучастно в телевизор, открывшая им дверь малолетка. Сорока схватил её за волосы и швырнул обратно в зал.

– Сиди, где сидишь, – сказал он.

Та беспрекословно заползла обратно на кушетку и притихла, испуганно глядя на Сороку. Но Сорока уже забыл о ней. Он поднял пистолет, сунул в карман, съездил Роботу в челюсть, а Светке в живот, чтобы та не устроила истерику.

– Идиот… – процедил Сорока, не знамо в какой надежде щупая пульс у убитого. – Идиот! – Вскричал он и с разворота разбил нос Роботу. Тот запнулся за табурет и упал.

– Я не хотел… это она… – захлюпал Робот и, получив от Сороки удар по почкам, заткнулся.

Светка очухалась в углу, Сорока поднял её на ноги, сказал:

– Оденься. Надо с этим чего-то делать. – Сорока махнул на труп.

– Боже, нас теперь посадят!

– Заткнись, идиотка! – осадил её Сорока. – Придумаем что-нибудь… – добавил он, закуривая сигарету.

16

Вчетвером они сидели на кухне, пили водку и ждали ночи. От шока водка никого не брала, но по этому поводу никто не огорчался. Адреналин щекотал нервы, а страх держал на взводе не хуже пистолета. Малолетка, которую, оказалось, зовут Жанна, поначалу рвалась смыться от греха подальше, но грех решили поделить на всех.

Труп лежал в здоровом бауле, какие бывают у торгашей-челноков, в зале, в сумку поменьше запихнули матрац, на котором бедолага разлил лужу крови.

Пили молча. Но мысли каждого можно было прочитать, как в раскрытой книге, направление оных имело один вектор: как не замараться в крови в прямом и переносном смысле.

Сорока видел это на их лицах и потому пистолет Робота положил на край стола возле руки. Он не был уверен, что второй выстрел не вызовет подозрение у соседей, как первый, но такая мелочь не остановит, если будет нужно кого-то подстрелить. И Сороке даже нравилось ощущать в себе безграничную расслабленность и наплевательство на последствия. Возможно, это следствие знания, что генерал его охранит от ментовского пресса в кутузке, но Сороке более приятно думать, что безмятежность ему придаёт та шальная сила, что живёт (и – что немаловажно – развивается) в нём с момента, как он очнулся в поле. И от водки.

Ночь окутывала улицы за окном с невообразимой ленцой, будто знала, что её ждут с нетерпением, и потому плела свои тени не спеша, изгаляясь. Водка закончилась, Жанна тихонько хныкала и материла себя, что не свалила, когда её звали дружки «на рюмку чая», Робот спал, его Светка витала где-то в астрале, вперив взгляд на пистолет Робота, а стрелки часов едва перевалили за первый час ночи. Это было рано; Сорока ждал двух ночи, глядя на светящиеся прямоугольники окон соседнего дома, курил. Он насторожился, когда мысли вдруг стали рифмоваться, складываясь в стишок:

Ночь захватила меня

Ярким свеченьем луны,

В саване мрака земля

Шлёт людям разные сны.

Сорока помотал головой, отгоняя наваждение. Именно наваждением ему показалась столь странная игра мыслей. Стихи… Он где-то их читал или придумал сам? Сорока напряг серое вещество, но не смог вспомнить, чтобы ему попадались на глаза или на слух эти строчки. Даже если попенять на память, то ведь он помнит, что «буря мглою небо кроет» и другие более редкие, например, Логана: «о, сколько слёз прольёшь из глаз, пока придёт твой смертный час!..» или Людмилу Исаеву: «лабиринт своих дорог ты бы сам прочесть не смог». По какому поводу он их разучивал, можно только гадать, но не ломать в бесполезных потугах голову, как делал уже не раз, в надежде реанимировать хоть незначительные воспоминания о своём прошлом, о людях, которых любил и которые любили его. Елена… мама… у него ведь должна быть мама. У всех есть мама! Мысль, что он может быть сиротой, отчего-то воспринималась несостоятельной априори.

– Ведь так не должно быть на свете, чтоб были потеряны дети, – пробормотал Сорока, вспоминая о передаче «Жди меня».

Сон на Ивана Купала –

Прелесть волшебных цветов.

А в небесах вновь упала

Вера в несбыточность снов.

Ну вот, снова! Я не Лермонтов и не Пушкин, я простой поэт Чекушкин… Поэт? Не-ет, бред! Ну какой из меня поэт? Версификатор, блин… А может, это во мне программа, заложенная наряду с моими боевыми навыками, как в фильме «Разрушитель» со Сталлоне, где он, матерый коп, за ночь вязал кофточки? Может, я и тот мужик из «Жди меня» и ещё кто-то… по любому нас не двое… часть какого-то секретного эксперимента засекреченных лабораторий? Тогда в чём фишка выпускать нас? Чтобы мы проявили себя в естественной среде? Не понятно… Зачем же они допустили, что мужик попал в передачу? Выходит, за ним нет слежки или она есть, а ведётся более тонкая и сложная игра? Да уж, с мозгом игры верно интересны! Быстрее нужно найти Тасю и вернуть отцу, а потом уж заняться ребусом с памятью.

В том, что память есть возможность вернуть, сомнений нет. Необходимо найти лишь способ. На яд всегда найдётся противоядие. Должно найтись. Нужно только постараться.

Мысли подтолкнули к действию. Сорока посмотрел на время: тридцать пять минут второго. Двадцать пять минут погоды не сделают. Он встал, взял пистолет. Девушки одновременно вздрогнули, только причины были разные: Светка вырвалась из астрала, потеряв с ним связь-соединение посредством дула оружия, а Жанна поняла, что пришло время, о котором она и не мечтала, и мечтать не думала.

– Будите Робота. Пора, – сказал Сорока и вышел в зал.

На улице достаточно темно, редкие фонари во дворе района рассеивали свет, изгоняя темноту не дальше, чем на полтора метра. Сорока подогнал автомобиль к подъезду и помог подельникам вынести поклажу на улицу.

– Куда мы его? – с истерическим смешком спросила Жанна.

Сорока открыл багажник.

– Суйте сюда.

Чёрная «девятка» вырулила на улицу Ремизова и доехала до Помологического рассадника им. Ленина. Там они не без труда отыскали мусорный контейнер, где благополучно и избавились от преступной ноши путём сжигания мусора.

Сорока отвёз девчонок до метро, сказав на прощание:

– Сделайте так, чтоб у вас было алиби. Если вас вдруг расколют, я выкручусь, вы – нет, но я вас всё равно убью. Ясно? – Девушки закивали головами. – Хорошо. Удачи.

– Ну, что, Робот, делать будем? – спросил Сорока, когда девушки вышли из машины. – Может, ещё кого-нибудь грохнем?

– Не, Сорока, не шути так! Мне выпить надо…

– Да ты ж ещё не просох.

– Железные у тебя нервы, братан! После такого неделю можно не просыхать, а ты говоришь!

Они приехали в какой-то ночной бар с бильярдными столами и танцующими на этих столах полуобнажёнными девицами.

Робот заказал графин водки и закуску.

– Слушай, Сорока, а круто ты всё обставил! Я бы не додумался.

– Хочешь жить – умей вертеться, – Сорока пожал плечами.

– Верно! Давай выпьем за это, – Робот разлил водку по стопкам и поднял свою. – За тебя, Сорока! Ты дважды спас мою шкуру, я твой должник и твой друган на веки!

Они чокнулись, выпили.

– Скажи, а где ты так драться научился? Я аж офигел.

– Ты же в стельку был?

– Э-э, брат! Пьяный пьяному рознь…

– Здорова, Робот! Чо с твоим процессором? – прервал Робота голос за спиной.

– О, Петяй, присаживайся с нами водку кушать! – братаны обнялись.

– А это кто с тобой? – махнул головой в сторону Сороки Петяй.

– Это реальный мужик, Петяй! Садись, расскажу.

– Я с пацанами.

– Так зови, я угощаю!

– Базара нет! – Петяй свистнул, перекрывая музыку, и к столику подошли ещё трое тренированных парней. Двое из них кавказской наружности.

Они бесцеремонно пододвинули второй столик, поздоровались с Роботом и расселись, поглядывая на Сороку.

Робот снова подозвал официантку.

После десяти минут захлебывающегося монолога Робота дружки Робота смотрели на Сороку не так подозрительно, как поначалу, а к кульминации истории и вовсе признали своим корешом.

– А ты сам-то откуда, братан? – спросил один, когда фонтан Робота иссяк и он смочил горло водочкой.

– Из-под Белгорода, – ответил Сорока.

– А в Москву чо приехал?

– За хорошей жизнью, – Сорока пожал плечами, мол, что за глупый вопрос.

– И что в вашем Белгороде так драться учат, как Робот базарит? – спросил второй с лёгким акцентом.

– Да я слесарил у нас с одним корейцем, Кимом звали, сдружились, он меня и поднатаскал. А что, у нас, в этой дыре делать не хрен: водку жрать да баб е..ть.

Пацаны дружно заржали, похлопали Сороку по спине и тяпнули по стопке.

Хорошенько подшофе они покинули уютный бар незадолго до его закрытия. Пацаны постояли у крыльца, покурили.

– Ну, Сорока, что делать собираешься? Чем заниматься?

– Не знаю… Не придумал ещё.

– Давай к нам. Нашей братвэ таких бойцов нэ хватает, – предложил кавказец Али. – Волыном игрался?

– У нас тир был…

– Вот и отлычно! – Али положил руку на плечо Сороки. Робот пристроился слева.

– Поехали ко мне, Сорока, проспимся… да и башку перемотать надо, болит, сволочь… – Робот подошёл к машине Сороки.

– Поехали. Только на метро, я сейчас за руль не сяду.

– А откуда у тебя тачка с местными номерами? – спросил один из братков.

– Я не совсем одинок в Москве. Был бы один – и не приехал, может, – ответил Сорока.

– Ладно, пацаны, бывайте! – Робот пожал каждому руку. – Али, я позвоню тебе.

– Звоны. Завтра. Днём, – отозвался серьёзный Али.

Сорока тоже попрощался с каждым индивидуально. И когда они с Роботом скрылись за поворотом, Али обернулся к одному из своих:

– Сивый, пробэй номэр по нашим и по «мусорам». – Али посмотрел на Петяя. – А ты узнай, много ли лажи в приклучениях нашэго Электроныка.

Оба закивали головами, а Сивый авторучкой нацарапал на ладони буквенно-цифровые символы номера авто Сороки.

Тем временем Робот остановил Сороку у метрополитена.

– Не хочу в метро. Меня там стошнит… да ещё менты… Айда колёса тормознём!

Сорока устало махнул, мол, айда! У него самого звенела голова не хуже церковного колокола.

– Робот, а чем вы занимаетесь вообще? – спросил Сорока, когда перевязывал тому голову.

Они сидели в однокомнатной холостяцкой квартире, в пятнадцати минутах пешком от станции метро Орехово.

– Всем, что приносит быстрые «бабосы»: наркота, оружие, крыша… так, по мелочам… грохнуть кого-нибудь. – Робот хотел ещё что-то сказать, но передумал.

Сорока это понял по-своему, сердце ускорило бег:

– А похищения относятся к мелочам?

– Какие похищения? – Робот озадаченно посмотрел на нового дружка.

Сорока пожал плечами.

– Тебе виднее. Ты же сказал, что «всем», а шантаж, выкуп, все дела – мне кажется выгодный бизнес.

– Когда кажется – крестись! А мы такой ерундой не мараемся. Этим пусть отморозки бизнес крутят, а нам светиться ни к чему. Ты лучше скажи, на хрена ты мне нос сломал?

– А на хрена ты чувака завалил?

– Замяли, – Робот махнул рукой и завалился спать на одноместную кровать, обхватив её руками, как любимую женщину.

Сорока был сбит с толку. По словам Робота, выходило, что к похищениям они отношения не имеют. Тогда где же здесь собака порылась? Выходит одно из двух: или генерал облажался, или Робот темнит. Склонимся ко второму – что-то же хотел сказать Робот, но спохватился.

«Надо раскопать», – с этой мыслью Сорока лёг на кушетку, стоявшую у окна. Комната поплыла перед глазами, он закрыл их и окунулся в водоворот сна.

17

Ему снился незнакомый… и в то же время знакомый город. Тихий, казалось, удалённый от шума цивилизации, но и не обделённый ею. Кафе. Или ресторан? Молодёжь: парни – в пиджаках и галстуках, девушки – в вечерних платьях. Пьяные. Парни – в хлам. Все медленно, как сквозь толщу воды, спускаются с крыльца. Свежий воздух не бодрит, но пьянит больше. Один парень, не шатаясь, спустился, прошёл пару тройку шагов и рухнул, яко телеграфный столб, лицом об асфальт. А девушка в чёрном платье вышла к центру автостоянки, обиженно склонила голову и обмочилась.

Сорока посмотрел направо. На широком пне когда-то могучего тополя

(откуда ему известно, что тополя?)

сидит другой парень и силится удержать в себе то, что ел и пил. К нему подошел друг, схватил за лацканы пиджака, приподнял и, икнув, прохрипел:

– Вставай, юрист долбанный!

И вместе они свалились возле пня.

Никто не видел Сороку, или просто до него нет дела. Ему же наскучило созерцание пьяной компании, и он летящей походкой переместился к перекрёстку. У дороги легкость в ногах прошла, гравитация усилилась втрое. Машин нет, но страх внезапного появления транспорта во время его ме-е-едленного перехода дороги возник. И рос с каждой до-о-о-олгой секундой. Появилась острая тревожная необходимость, во что бы то ни стало, пересечь перекрёсток быстро. Быстро, быстро. Быстро! Сорока пошёл. И посреди пути он понял, что не успеет добраться до спасительного бордюра. Он оглянулся, к нему, не торопясь, приближалась баклажанового цвета «Волга».

«Прибой» – неожиданно вспомнилось Сороке название ресторана.

Страх сковал и без того отяжелевшие ноги. Сорока остановился. «Волга» остановилась тоже. Водительская дверца открылась. Из неё вышел мужчина в баклажановом плаще и, не взглянув на Сороку, открыл багажник, что-то достал из него. В следующее мгновенье Сорока знал, что это. Мужчина направил на него винтовку и сказал: «Беги».

Вид баклажанового! отверстия дула придало Сороке сил к действию: он побежал, но бег сравним с бегом по магнитному плато в металлических подмётках на обуви. Он не сделал и пяти шагов к желанному бордюру, как очередь пуль вонзилась в его спину. Неверие в случившееся захлестнулось тьмой. Он умер.

Смерть во сне отключила мозг на несколько секунд (минут? часов? дней? парсеков?), и Сорока не в состоянии был вырваться из клещей сна…

ЭТО СОН!!!

Оглушительным вздохом-стоном мозг воспринял информацию, и Сорока сел на кушетке, дыша так, будто за полторы минуты пробежал без оглядки кладбище в безлунную ночь.

– «Прибой», – прошептал Сорока, свесил ноги с кушетки. – Прибой, прибой, прибой…

Но похмельная голова стопорила дальнейший ход мысли. Сорока встал… и сел: спину вдоль позвоночника прострелил

мужчина в баклажановом плаще

ревматизм или остеохондроз, или что-то в том же духе, жарко-огненным импульсом ударив в голову и рассеявшись вялыми сгустками боли по спине, слабо сконцентрировавшись пульсацией в местах вонзившихся пуль во сне.

– Быть не может!

Сорока прочапал в ванную мимо мирно посвистывающего сломанным носом Робота. В ванной Сорока повернулся к зеркалу так, чтобы можно увидеть – что? отметины? или раны? – спину.

Спина в порядке, не считая трёх маленьких, едва заметных пятнышек. Но именно эти пятнышки и ныли! Невообразимо… Непорядок воцарился в голове; Сорока умылся холодной водой и пошёл на кухню ставить чайник.

– «Прибой»…

Название ресторана из сна не шло из головы. Странный сон. Реалистичный. Где бы найти такого толкователя снов, какого нашёл себе Навуходоносор? Видение из моего тёмного прошлого? Не исключено. Ресторан «Прибой». Где ты есть? И есть ли? Может, к экстрасенсу там, гипнотизёру сходить. «Эффект бабочки» глобального масштаба… Я что смотрел этот фильм? Не помню… Очень смешно – я ж ни хрена вообще не помню! «Эффект бабочки», «Люди в чёрном», «Разрушитель» – сколько можно провести параллелей с кинематографом, интересно?

Но идея гипноза железно засела в мозгу Сороки: давала пусть призрачную, но надежду на лучик света в тёмном царстве безбрежной пустоты сознания и, быть может, глубин подсознания, омутов бессознательного и Бог его знает чего ещё. Не могли же они, (Сорока понятия не имел – кто, но верил, что они существуют и где-то сейчас что-то продолжают творить) дочиста промыть мозг, как корова слизнула. Так не бывает. Так… так не бывает! Просто не бывает.

Сорока заставил себя не развивать мысль. Должна остаться хотя бы вера, если надежда тщетна, а любви и вовсе нет.

Он достал из холодильника яйца и кусок «докторской» колбасы, всё это дело нарезал и разбил на сковороду.

Теперь он думал о Тасе. Где она может быть? Связаться с генералом? Рано. Сперва Робота колоть надо. Что-то ведь он не договорил, верно? На роже написано было: «знаю, но не скажу!» Или «не могу сказать»? Дела не меняет. Он на крючке, в долгу – расскажет! Только бы не опоздать, пока они чего не предприняли. А что тянуть? Будем будить – яичница готова.

Сорока растолкал мычащего и кряхтящего Робота.

18

– Ты как, с нами? – Робот, держа телефонную трубку, посмотрел на Сороку.

– С кем – вами?

– Ну, ты хочешь заняться серьёзным делом? Лавэ срубать неплохое, жить красиво, там?

– Как ты что ль? – Сорока скептически окинул квартиру Робота.

– Да я что! Мне драться, как ты хотя бы, может и жил бы в хоромах. А таких, как ты ценят…

– Кто?

– Серьёзные люди… на которых я работаю.

– Серьёзные дела, серьёзные люди… Что делать-то? Прямо сказать не судьба?

– Делать?.. Короче, братве нужны хорошие бойцы. Тебя проверят… тачку по любому уже пробили… если проявишь себя – пойдёшь в гору, на крутые дела, лохонёшься – поплывёшь рыбок кормить… но тебе, в натуре, это не светит.

Робот снова поднял трубку и принялся нажимать кнопки.

– Короче, Сорока, с Али встретимся, побалакаем. Он те больше скажет. – Робот переключился на голос в трубке. – Али? Здравствуй… Ага. Едем. – Положил трубку, сказал:

– Али нас ждёт.

– Он из тех серьёзных?

– Али-то? Он сам по себе серьёзный, но есть и посерьёзнее его.

Через два с лишним часа относительно свободной от пробок езды Сорока, забравший у метро своё авто, с Роботом подъезжали к трехэтажному «домику» в Мячиково.

Ворота открылись автоматически. И на давно немытую «девятку» Сороки уставились семь глаз: две пары из них принадлежали навострившим уши овчаркам, готовым по первой же команде охранника (коему принадлежала третья пара глаз) ринуться в атаку на непрошеных гостей, и один глаз – самый веский – вперила со столба камера наружного наблюдения.

Охранник показал, где можно парковать машину, и нажал на кнопку брелка, закрывая ворота.

У крыльца дома гостей встречал Али. Один. Пригласил в дом. Что-то (может, отсутствие вальяжности?) подсказало Сороке, что Али не хозяин этого «домика в деревне». Сорока окинул двор, прежде чем подняться по мраморной лестнице: беседка, мощённая камнем дорожка с рабаткой и скамейками вдоль неё, клумбы, плодовые деревья, в их гуще видна крыша то ли домика прислуги, то ли гостей, конюшня, баня.

Али выжидающе смотрел на Сороку, Сорока медленно поднялся; втроём они вошли в дом.

Их провели в кабинет, больше походивший на комнату досуга, где собираются на покер или на партию в бильярд богатые, влиятельные и уверенные в завтрашнем дне дядьки большого бизнеса. Кабинетом, в понимании Сороки, здесь веяло только с правой стены, представлявшей собой стеллажи с толстыми книгами в дорогом переплете.

За столиком для покера сидит… даже скорее – восседает (вот она – вальяжность), широкоплечий, но худой человек в белом костюме с чёрным галстуком с золотым зажимом, посверкивающим в свете свисающего с потолка торшера. Голова мужчины в белом скрывалась в тени, наводя Сороку на мысль о грошовом гангстерском боевике. Не меняя позы, он приветствовал вошедших неожиданной тирадой:

– Садитесь, господа! Ведь теперь все мы господа. Не правда ли, какая она – эволюция человеческого ханжества, я бы даже сказал – тщеславия: раньше, до коммунистов, испокон веков велось: господы и чернь. Но радетели пролетариата сделали немыслимое: провели такую уравниловку, что, небось, самим дурно стало; а ныне всё свелось к абсурду: последний уборщик общественных туалетов – и тот господин!.. Но это не в обиду вам, господа. Сигары?

Хозяин белого пиджака вытащил из-под полы матово-чёрную коробочку, открыл и пододвинул гостям, успевшим рассесться в круг стола. На момент лицо хозяина осветилось, и Сорока удивился, что оно принадлежит кавказцу: речь его не была коверкана акцентом.

Каждый взял по сигаре.

Тем временем кавказец с лёгкой сединой в волосах и прекрасным произношением продолжил своё эпическое умозаключение, словно оно было первостепенно важным в этот момент и именно этим людям он должен его поведать сейчас.

– Вы молодые и, конечно, не помните те прожекторы пятилеток с обязательным перевыполнением планов. Тем более с того момента, как культивировали Алексея Стаханова с его отбойным молотком. А время масштабного строительства всевозможных заводов и фабрик? Это ж, господа, было немыслимо! – Кавказец явно наслаждался. – Немыслимо глупо насаждать принудительно производство там, где оно и быть не должно. Посудите: построить тракторный завод в республике, где нет металла, или мебельную фабрику, где нет леса. В результате, чтобы предприятия могли стабильно и плодотворно функционировать, приходилось да и приходится, гнать поезда, сотни барж и фур за сырьём…

Все молча внимали словам кавказца, попыхивая крепкими сигарами. Сороку, не привыкшего к натуральному табаку, скоро повело, и голова казалась звенящей пустышкой; он посмотрел на Робота и Али. Эта парочка синхронно кивала в знак согласия со словами Белого Пиджачка. И внезапно до Сороки дошло, что вся словесная лабуда произносится для него. Он сосредоточился в желании уловить тайный смысл словоблудия.

– …Централей натыкали надо и не надо, – продолжал кавказец. – А ГЭС? Изуродовали реки в руслах, вода стояча, цветёт с середины лета, рыба обмельчала или плывёт верх пузом, отравленная всем дерьмом, что сливается без зазрения совести в воду… А ведь энергетическую проблему в своё время можно было решить много проще. Достаточно лишь грамотно эксплуатировать атом! Да, господа, атомные электростанции были бы решением глобальной электрификации всей страны при достаточной технической базе, а не так, как в Припяти, когда администрация Чернобыльской АЭС просто «забила» на сигнал о разрушении реактора. И это притом, что станция не имела вообще никакой аварийной защиты, как сказал профессор Дубовский. И у меня нет причин ему не верить. Ведь у нас был самый «идеальный» Союз, чёрт возьми, у нас не могло произойти подобного, что с американской АЭС Три-Майл-Айленд!.. Но если уж грянуло, то нужно всеми правдами-неправдами такое дело замять и по возможности тихо, а медикам дать секретнейшую инструкцию не оформлять инвалидности ни в коем разе…

«Лектор» оборвал себя, и некоторое время молча окутывал себя дымом. Тишину никто не смел нарушить.

«Не плохо он подготовил домашнее задание. Но к чему, к чему ведёт?» – ломал голову Сорока. – «И кто он такой? Хоть бы представился».

Наконец кавказец почти сокрушённо вздохнул, но в новом русле:

– Вот и получается: сперва посеем, потом вспашем… Но до 91-го была хоть какая-то идеология, нынче же всем на всё с высока плевать. Об экологии не думается вообще. Думать забыли! Всех волнуют только деньги. Самообогащение и власть. Обращали внимание, господа, на тенденцию нашего времени: у кого власть – у того и деньги? И чем больше одного, тем, соответственно, больше и другого. Вот вы, молодой человек, что думаете по поводу власти? – кавказец подался вперед, и в зону света попали его тонко очерченные губы, крепко сжимавшие сигару.

– Власть – хорошо, – осторожно отозвался Сорока. – Безграничная власть – превосходно. Но в руках, не могущих удержать её и не желающих хотя бы большую часть направлять во благо государства, в котором властвуешь, власть превращается в хаос.

– Браво! Подобного ответа я не слышал давно. А в Бога вы верите?

– Верю, – ответил Сорока.

– Я тоже верю в Бога, Единого для всех, не зависимого от религий… Только, похоже, Он забыл о нас, погрязших в грехах. Особенно о нашей огромной многострадальной стране. Вы согласны?

Робот и Али закивали, Сорока ответил:

– Я не задумывался.

– А я думаю, что Он не забыл, – сказал кавказец. – Он просто махнул рукой на шар, сконцентрировав Свою агапэ на какую-нибудь другую планету, устав от нас и не желая нам помочь очиститься от грехов вновь, как когда-то, во времена Ноя. И мы решили Его позвать…

– Позвать? Как?! – Сорока задохнулся дымом. – «А Белый Пиджачок-то псих! И хуже того, сам не знает, что он псих, и верит в то, что говорит, отдавая себе отчёт, или, как говорится в этих кругах, отвечая за базар».

Это-то и страшно. По крайней мере, должно быть страшно. Но Сороку такой страх не пронял. Скорее интерес, как этому ненормальному удастся привлечь внимание Самого, что он задумал?

– А об этом мы поговорим позднее, – отозвался «псих».

19

– Знаю, – сказал генерал-полковник Белов, когда наблюдатель сообщил, что Сорока находится в загородном доме Вахита и неровен час поймёт, что к похищению Таси эта братия не имеет отношения даже косвенного.

За недолгое время службы в подчинении генерала, наблюдатель привык не удивляться его прозорливой «осведомленности» о фактах, имевших место быть только что и не имеющих возможности быть узнанными раньше положенного срока. Но раз «знает», значит – знает.

– К «спектаклю» всё готово? – спросил Белов, отвлекая внимание от изучения бумаг поднятием головы. Наблюдатель кивнул. – Тогда ждите сигнал в любой момент. Ты возглавляешь.

– Так точно.

– Свободен, – сказал генерал, тут же углубившись в бумаги.

Но едва за наблюдателем закрылась дверь, генерал отстранился от стола и, закинув руки за голову, предался размышлениям. А подумать было о чём.

«Сорока» оказался самым удачным проектом эксперимента. Многие сошли с ума, кто-то стал инфантильным, кто-то агрессивным, кто-то превратился в растение… кто-то в животное. Кто-то, получив Знание, боялся его применить, а чаще терялся, не понимая, зачем Оно есть, если нет самого себя. Кто же мог предугадать этот неучтённый момент желания «участника» вспомнить? И оттого находиться в постоянном смятении, отказываясь от возможности использовать свои… возможности? Какая же это грандиозная загадка – мозг! Как одинаковое наложение информационной сетки на личностную матрицу влияет на психическое и душевное состояние индивидуумов! Поразительно: один из ста… Этот Сорока не только сохранил разум и душевные качества, но и свободно эксплуатирует корректированные в мозг знания. При этом, настырно пытаясь что-то вспомнить. И где гарантия, что он не добьётся своего? Профессора, конечно, люди умные, но их заверения, что память Сороки чиста, как у младенца всё больше вызывают сомнения. Один из ста… Если есть минимальный (нехай – теоретический) шанс восстановления памяти, надо изолировать парня при первом же подозрении. Неохота делать из него зомби, но и ликвидировать такой идеальный экземпляр ещё жальче.

20

Кавказца, хозяина дома, звали Вахит Мунисович. Но по отчеству его никто не называл. Все, кто был и бывал в его доме, звались друзьями, а какие могут быть между друзьями имя-отчества? Такое радушие льстило, но, как оказалось (а, впрочем, иначе и быть не может), оно друг другу – рознь. Мало быть просто другом, нужно быть лучшим другом, а чтобы им быть, необходимо заслужить. А заслужишь – будешь всегда желанным гостем! Когда пригласят.

Да уж… это тебе не песочница.

Хозяин предложил всем вина и фрукты. Вино понравилось Сороке, он спросил название. «Шато Рипо». И решил при случае купить.

После полуторачасового беспредметного разговора Робот с Сорокой покинули «гостеприимного» хозяина и в сопровождении «мерина» с четырьмя шкафами с антресолями, как выразился однажды известный юморист в адрес новорусских телохранителей-атлетов, отправились заслуживать для Сороки «лучшего друга».

По дороге Робот ввёл Сороку в курс дела, смысл коего заключался в том, что один козёл на одном рынке крепко зарвался, людей не слушает, с тем съезжает и, видно, вконец потерял реалии жизни…

– Откуда ты такие слова знаешь? – усмехнулся Сорока.

– Вахит сказал, – бесхитростно ответил Робот и потянулся к магнитоле. – А что ты без музыки по жизни?

Включил радио; в эфире звучала новая песня с претензией на хит:

Он шёл по городу один

В пыли дневного шума,

Плутая в омуте витрин,

Он просто шёл и думал.

Высокий ветряный брюнет –

Сердца ему подвластны.

Но вдруг увидел он портрет

Девушки прекрасной.

Забилось сердце отчего быстрей,

Ведь никогда не верил он в любовь.

И он пошёл, скрываясь в мир теней,

Среди домов плутая вновь и…

Сорока выключил магнитолу.

– Ты чего, нормальная песня?! – встрепенулся задумавшийся Робот.

– Не люблю музыку… в дороге, – сказал Сорока.

Ему не хотелось объяснять Роботу, зачем он выключил музыку. Вряд ли бы тот понял, отчего защемило сердце, и к горлу подкатил тугой ком. Да и смог бы он объяснить накатившее?.. Только вот зачесалось чуть выше запястья на левой руке, как

воспоминание?

напоминание, что где-то есть она, девушка прекрасная, которую он любил. Ведь неспроста же наколол он сердце?

«И почему любил? Люблю! Дайте мне лишь вспомнить!»

Меж тем по Дмитровскому шоссе они доехали до метро.

Заехали во двор. «Мерин» остановился поодаль. Робот достал откуда-то из-под сиденья волын с глушителем, протянул Сороке.

– Держи. Этот крендель там ошивается. – Робот подбородком указал в сторону рядов торговых павильонов. – Пошли, найдём гада.

Они шли вдоль рядов. Робот вертел башкой и заглядывал в окна каждого павильона; на полпути резко остановился, дёрнув Сороку за рукав.

– Вон он! С девкой. Видишь?

– Вижу, – сказал Сорока. – Купи пивка. И не лезь.

В метрах десяти впереди шёл парень, неподозревающий, что докуривает последнюю сигарету в жизни. Рядом с ним невысокая девушка; парень тот и дело гладит её по плечу, что-то увлечённо рассказывает. Они не спешат.

Сорока поравнялся с парочкой, прислушался.

– Она-то думала, что я лох, стала, короче, отшивать грубо так, – повествовал парень. – Чувака какого-то позвала, типа, друг её, все дела. А я ему стрелку… – они подошли к одному из крайних павильонов. – Мороженое хошь?

Девушка кивнула. И парень пнул дверцу, открывающуюся «от себя», вошёл первым, толкнув покупателя.

– Короче, развели того чувака, – продолжил историю парень. – Развели, что пришлось ему от неё отказаться и признать, что…

– Ты что толкаешься? – прервал парня покупатель, мужик сорока лет.

– Чо?! – состроил парень жёстокую гримасу.

– Толкаться не надо, – сказал мужик и поспешно вышел: что связываться с моральными уродами?

Сорока вошёл в павильон.

– Хошь, я пойду и грохну ща этого мудака? – всполошился парень.

– Оставь ты его! – испугалась девушка. И продавщица с кавказским акцентом принялась остужать пыл парня.

А парень, ничего иного и не ожидая, мигом успокоился и взял рожок мороженого, предложенного продавщицей «просто так».

Парочка вышла из павильона. Сорока следом.

– Хочешь, я докажу, что ты лох? – негромко сказал Сорока за спиной парня.

Тот медленно повернулся с полностью офигевшей физиономией.

– Что? Ты? Сказал? – отчеканил парень каждое слово.

– Ты – лох, и я это сейчас докажу, – повторил Сорока.

– Что?..

Но повторить свою фразу парню Сорока не дал. Он лёгким выпадом впечатал кулак парню в солнечное сплетение, от неожиданности и резкой нехватки воздуха тот повалился на асфальт. Девчонка смотрела на Сороку, как лань на фары автомобиля, вспыхнувшие во тьме.

Сорока вынул пистолет и приставил к виску парня.

– Теперь ты веришь, что ты лох? – спросил его Сорока.

– Д… да…

– Хорошо, – резюмировал Сорока и спустил курок. Схватил девушку за шею, сунул ей в руку волын. – Возьми.

Девушка в шоке ухватилась за оружие… и тут же отдернула руки, словно обожглась. Её раззявленный рот готов был исторгнуть вопль, но Сорока сжал ей горло.

Над головой прогромыхала электричка.

– Твои отпечатки – моя гарантия, если хочешь жить. Закрой пасть и беги, – горячим шепотом в лицо девушки прорычал Сорока и по лестнице вбежал на платформу.

Народ, привыкший за минувшее десятилетие ничего не замечать, поднял шум, только когда Сорока заскочил в поезд.

В переходе между вагонами Сорока, захлопнув за собой дверь, вытащил из-за пазухи пистолет, тщательно протёр, вытащил обойму и выбросил всё в щель под барабанную дробь железных колёс. Прошёл в следующий вагон и сел у окна.

В голове вертелся вопрос, который он мог теперь спокойно себе задать: а где же «щёлк!»? Почему не было прежнего выпадения из реальности? Ужели свыкся с навязанной ролью идеального убийцы? Так не годится, дорогой, пора вытаскивать себя из этого болота, как некогда Мюнхгаузен!

Сорока сошёл в Красногорске и на маршрутке доехал до Тушинского метро. Но в подземку спуститься не удалось: чей-то крепкий удар по темечку вырубил сознание…

Клин клином вышибают. Удар в челюсть привёл Сороку в чувство. В голове пищало до вибрации в зубах, хреновое ощущение. Затмение – как, если долго давить на глазные яблоки и после резко открыть глаза – растворялось волшебным облаком, позволив зрению сфокусироваться на камуфляжной фигуре, стоящего над Сорокой человека.

– Очухался? – спросил человек.

– Скажи мне, дурачок, кто тебе Щегла заказал? – услышал Сорока голос второго человека и повернул голову. К нему приближался здоровый детина, сильно хромая и опираясь на металлическую клюку. Его колено фиксировала пластиковая шина.

Колено (так его, Ципая, перекрестила братва после первой злопамятной встречи с Сорокой) крайне удивился неожиданному звонку мужика с тростью с костяным набалдашником после печально сорвавшейся сделки. Мужик вдруг объявил, что сделка не сорвалась, а лишь изменились её условия в силу видимых причин. Ципай-Колено, не раздумывая, согласился закончить начатое. Тем более что мужик с тростью скоро их вытащил из ментовки. А его бригаде нужно непременно реабилитироваться перед братвой и, естественно, отомстить козлу за двух полегших корешей и разбитую коленную чашечку. Более удачного способа и представить трудно. Единственное, что коробило нутро Колена – одно из новных условий мужика с тростью: над Коленом поставили «организатора», с мнением которого пришлось мириться и хуже всего, соглашаться. Но это до поры до времени, утешал себя Колено. Он подошёл к привязанному к стулу пленнику и с маху заехал Сороке клюкой по голове.

Второе включение в реальность далось Сороке не так болезненно, его никто не бил, приводя в чувства, и на том спасибо.

Наблюдателю было неловко находиться в непосредственной близи от подопечного. Он предоставил вести «допрос» Колену, строжайше предупредив, чтобы больше ни одного удара, тем паче по голове. И сел позади Сороки.

Мысли Колена были куда примитивнее. Пресануть этого козла, Сороку, и по голове сто пудово, не сейчас, так потом, никуда не денется… и мочкануть, как только лавэ в кармане будет! А после и зяблика, «организатора» хренова чик-чик. Но сейчас… Сейчас время спектакля, подготовленного мэном с тростью.

– На кого работаешь, полудурок? – Колено схватил Сороку за челюсть так, что губы сжались в трубочку, и щёлкнул его по носу. – Ты же мне всё расскажешь, да?

Что здесь не так? Гул в голове не давал сосредоточиться, уловить какую-то малость, деталь, нюанс неполноценности ситуации… и дежа вю. Что не так?

Хромой детина помог понять.

– Ты второй раз пересёк нам дорогу, обнаглел, дурило? – проговорил хромой, дыхнув на Сороку застоявшимся перегаром.

Взгляд Сороки блеснул; вот что за дежа вю: «дурило»! Это же выходит похитители Таси. Да уж, действительно пересечение во времени и пространстве! Слава Богу, что иногда и гора идёт к Магомету… Что-то мне подозрительно везёт, а?

– Где Тася? – спросил Сорока.

– Слушай ты, жид недорезанный…

– Остынь! – приказал Колену «организатор» и встал позади-над Сорокой.

– Ты хороший боец, – сказал наблюдатель, обращаясь к пленнику. – И отличный следопыт. Ты вышел на нашего человека и убил. Но да Бог с ним, он был кретином. И что дальше?

Сорока молчал.

– Сколько тебе заплатили за девчонку? – задал другой вопрос наблюдатель. – Мы заплатим больше. И ты будешь зарабатывать столько регулярно, если согласишься работать на нас.

– Кто вы? – спросил Сорока.

– Ну для чего тебе эти вопросы? Меньше знаешь, как говорится. У тебя будет своя команда…

– Нет.

– Ах, забыл. Ты же одинокий волк…

– Нет – это значит, я не буду на вас работать, – сказал Сорока.

– А ты подумай, есть ли у тебя выбор?

И Сорока подумал: кретин-детина, этот сзади, и двое с автоматами по углам; сам пристёгнут к стулу, ноги свободны. Шансы? Ноги свободны!

Тася!

Лицо обожгло волной ответственности за человека, которого ему поручили охранять. А вдруг над ней успели поглумиться? В груди заклокотало чувство горячей нетерпимости к изнасилованию. Сорока не ожидал, что эта мысль его так взвинтит. Он всхлипнул и… ЩЁЛК!

Молниеносно.

Сорока оттолкнулся от пола. Стул накренился, едва не упав, балансируя на задних ножках. Став гуттаперчевым, тело Сороки изогнулось дугой ногами верх, Сорока сделал ими захват шеи человека в камуфляже, как в фантастическом боевике «Смертельная битва». Наблюдатель, не ожидавший подобного, согнулся в коленях и упал на спину под весом пленника. На полу Сорока крутанулся со стулом (сломал одну из ножек), продолжая цепко сжимать горло главному похитителю, подлез, сколько позволял балласт за спиной, под его тело, дабы огородиться им, как щитом.

– Я сверну ему шею раньше, чем вы нажмете на курки! – заорал Сорока.

Наблюдатель захрипел. То ли воздуха не хватало, то ли сказать что хотел. Ципай-Колено стоял с отвисшей челюстью. Парочка с автоматами не успела не только навести дула, но и взять оружие, как следует, а после крика Сороки не знала, что вообще с ним делать.

– Пусти, – прохрипел наблюдатель.

– Прикажи своим положить оружие на пол и отойти к стене, к трубам! – сказал Сорока, чуть ослабляя горло заложнику.

– Делайте! – отдал команду «организатор». В эту минуту он проклинал, что решил, напросился вести Сороку до конца. Парень и раньше-то был непредсказуем, а теперь и шею свернуть может, как куре.

Парочка бойцов безропотно выполнила команду.

– Теперь наручники. Пусть бугай снимет. Его лишнее движение – твоя смерть, понял? – последнее слово Сорока выкрикнул.

Колено закивал башкой, продолжая пребывать в прострации от невероятного зрелища, которого не должно быть по-настоящему в реальной природе вещей, так не бывает, в натуре! Он расковал Сороку.

– Где девушка?

– Её здесь нет… пусти! – простонал наблюдатель.

– Мне нужен ствол, – сказал Сорока.

Когда в руках Сороки оказалось оружие и контроль над ситуацией, он внутренне поразился новому открытию. «Я не чувствую себя марионеткой, я владею движениями осознанно!» И не преминул отметить данное обстоятельство ударом с разворота по коленной чашечке бугая, чтоб неповадно было обзываться, но не по больной – по здоровой.

Колено взвыл, грохнувшись физиономией в пол. Сорока направил пистолет на бойцов у труб.

– Нет! – крикнул «организатор», хватая Сороку за рукав… и схлопотал удар по почке. – Не стреляй! – превозмогая боль, попросил он.

– Отчего же? – загнул бровь Сорока.

– Мне нужны люди… Убьёшь, не вернешь девку.

– Ты так печешься об этих двух ублюдках, что готов отказаться от своих планов? Издеваешься? Что ты задумал?! Кто ещё в здании? Я тебя пристрелю! – Сорока испугался, что не справится над контролируемой по какой-то неведомой ему причине им силой в ответственный момент, в момент подвоха. Сорока всеми фибрами души ощущал подвох.

– Кроме нас, здесь никого! Я отдам девчонку, но без вопросов, – сказал наблюдатель уже спокойнее: ситуация, слава Богу, вернулась в рамки сценария спектакля.

…Тася лежала в одежде в позе эмбриона на мятом и не стираном со времен Помпеи постельном белье. На появление личного телохранителя она не отреагировала никак; её взгляд видел Нечто за гранью разумного. Сорока подбежал к девушке.

– Что вы с ней сделали? – вскликнул Сорока, всё ещё во взвинченном состоянии, ожидая того гнусного подвоха, ощущение которого не оставляло и зудело пренеприятно у темени.

Наблюдатель поспешил заверить своего подконтрольного, но, увы и ах, неконтролируемого подопечного, что-де с девушкой всё нормально, ей лишь ввели успокаивающую дозу морфия, дабы снизить риск возможного побега.

Сорока взял девушку на руки и понёс к выходу, прочь из этой квартиры-камеры, куда его привёз противный человечишка в камуфляже.

– Я вас убью, если вы ей навредили! – сказал Сорока в лицо «камуфляжу».

Наблюдатель знал, это не пустые слова, и, возможно, даже испугался, если бы они действительно ей навредили. Он симпатизировал Сороке, но Сорока отнюдь не отвечал тем же, да и не нужно. «Организатор» посторонился, дав проход парню с девушкой.

– Надеюсь, у тебя хватит совести не стрелять в спину, – бросил на ходу Сорока (может в этом подвох?) и покинул помещение.

Наблюдатель посмотрел на его спину и растянул рот в триумфальной улыбке.