Грей Фласк

Вереск давно отцвëл

Тео пишет бесконечные письма. На бумаге в клетку, на бумаге в косую линейку – непременно поперëк, чтобы напомнить, как они вместе шли против системы – Тео пишет на обычных белых листах, строчки получаются неровные, ползут кто куда, жалкое зрелище.
Тео пишет, что розы цветут красота, красота, и понимает, что это не его слова, вспоминает, что это сказка, а их сказка была другой, более тревожной, но в чëм-то более волшебной.
Тео пишет, что орхидеи ещë не зацвели и досадливо качает головой, чудовище в их истории тоже было совсем другим, и никакой овсянки, были правда овощи, которые он не любил, цветная капуста и варëная морковь, подумать только.
Тео пишет, kennst du das Land, wo die Zitronen blüh'n?
И сам себя одëргивает, он не уверен, что адресат помнит немецкий. Он спрашивает задумчиво, так знаешь ли тот край, где цветёт лимон?
Тео понимает, что это всё не то. Не так. Неправильно.
Он уже ни на что не надеется, он устал надеяться.
Но всë же берëт новый лист бумаги и пишет торопливо о том, что вереск давно отцвëл, что ночи становятся всë холоднее, что прошлой ночью луна заглядывала в окно спальни жëлтая и нахальная, что холодно одному в их постели, что он ждëт и верит, что всё вернëтся на круги своя. Почти уже не верит, но ждёт.
И это письмо получается самым искренним и самым пронзительным. Это не чья-то чужая сказка, это их история. И есть один шанс на миллион, что они всё же допишут эту историю вместе.

Он часто здесь появляется?

Честно говоря, мужчина опешил от такого вопроса.
Как и положено всякому ответственному молодому отцу, он прочитал множество специальной литературы. И научпоп, и художественную, и даже пытался изучать мамские форумы, был уверен, что все эти страшилки про "годовасика-тугосерю" это чья-то злая и не особо умная шутка, гротеск и преувеличение. Но вынужден был ретироваться, не попрощавшись, понял, что злые языки в чём-то даже преуменьшили, а не преувеличили.
Но всё же советы по воспитанию детей читал. И варианты возможных вопросов. Пытался даже заранее и в спокойной обстановке продумать варианты ответов на некоторые из них, чтобы не выглядеть совсем уж бледно.
И про то откуда берутся дети, и про то, почему у мамы есть сиси, а у папы нет, и про то, почему в их семье есть папа и мама, а у Петьки только мама, а почему у Васи есть братик, а в их семье нет малыша, а будет? И даже на вопрос почему небо синее, а трава зелёная, он пытался найти ответы простыми и понятными словами. И почему нельзя ходить босиком по холодному полу и лезть в розетку мокрыми пальцами.

Но он растерялся, когда во время вечерней прогулки сынишка поднял голову вверх, восхищëнно выдохнул, забыл про своë мороженое и спросил, указывая пальчиком на серп молодого месяца:
– Он часто здесь появляется?

Полевая тропа

– Деда, пойдëм скорее, я хочу прогуляться по тропе. Мне так не хватало этого в городе, пойдëм, деда.
Дед внимательно посмотрел на внука из-под седых кустистых бровей. Не выдержал всё же, улыбнулся ласково. Он мог выглядеть сурово для других, но он не мог обмануть и ввести в заблуждение внука, это не срабатывало.
Тот уже приплясывал нетерпеливо вокруг дедушки, только проснулся утром, наспех натянул шортики и майку, не умылся и не причесался, так торопится скорее гулять.
Славный мальчишка его внук. И учится хорошо, и по дому помогает, и бережно относится к животным и растениям. Растения особенно любит, слушает деда про различные цветы и травы, всё запоминает, помогает собирать и сушить иван-чай. Потом находит информацию в учебниках и своих книгах, делится с дедушкой, дополняет его рассказы.
Жаль, что родители привозят его только на летние каникулы.
Когда умерла жена деда, бабушка мальчишки, стало совсем грустно и одиноко, так они вместе ждали внука из города, бабушка вязала для него носки и варежки, дед выстругивал из дерева игрушки и свистульки. Он приезжал каждый раз будто немного незнакомый и чужой, а потом словно бы вместе с городской одеждой сбрасывал эту отчуждëнность, бегал босиком по двору и деревенским дорожкам, волосы выцветали на солнце, нос обгорал, и кожа облезала, бабушка мазала нос внука сметаной и притворно ворчала, только она тоже не могла обмануть и ввести в заблуждение своего внука.

Дед вздохнул, незаметно вытер глаза рукавом, внук уцепился за руку деда, и они пошли в поле. Вдалеке паслись козы, в поле можно было набрать цветов, дед с внуком всегда собирали букет для бабушки, приносили ей, она улыбалась, ставила цветы в синюю вазу. Этой вазе было много лет, молодые тогда ещё мужчина и женщина купили её в первый год после окончания войны, увидели на прилавке в городском магазине и не смогли пройти мимо.
Сначала он не понимал, зачем эта ваза, безделица, лучше бы взяли больше продуктов или тот отрез ткани, чтобы сшить жене нормальную блузу, она ходила в старенький да еще и перешитой из его гимнастëрки, его это тяготило.
А потом они стали собирать цветы, и букет в вазе возвращал его к мирной жизни, медленно и потихоньку, но всё же из войны и с фронтовых дорог – домой в обычную жизнь.
– Пойдём прогуляемся по той полевой тропе, милый.
– Полевая бывает кухня и почта, – хмурился он.
– И тропа, – весело смеялась она, – Тропа среди поля, травы и цветов. Всё закончилось, милый. Возвращайся в мир и домой.
И он сумел вернуться. К мирной жизни, цветам и семье. У них родились дети, а потом и внук, дед и бабушка любили его безмерно.

Когда он вернулся в жизнь, они шли вместе рука об руку, а потом жена ушла первой, ушла навсегда, и он тосковал, но у него был внук так похожий на бабушку, с такими же добрыми глазами и улыбкой.
Ради этого стоило жить. И ходить полевой тропой. Гладить мягкие шерстяные бока козочек, собирать цветы, ставить букеты в синюю вазу, пить вечерами чай с малиновым вареньем и знать, что когда-нибудь они с женой встретятся и больше уже никогда не расстанутся.
Главное, чтобы там тоже было поле, цветы, мягкая трава под ногами и полевая тропа, по которой так хорошо гулять.

Я сегодня добрый

Я сегодня добрый. И вчера тоже был добрый. И раньше. И завтра буду добрый.
Я не знаю, почему никто этого не понимает. Соседский пëс едва выжил после отравления, хозяева потратили огромное количество денег на ветеринара и лекарства, но не моя вина в том, что они его не воспитали и не объяснили, что нельзя ходить гадить на соседний участок. Я много раз говорил с ними по-хорошему, потом я даже предупредил, что рассыплю отраву, но меня не слышали и не хотели слушать.

Тот пацан упал со своего велосипеда потому что слишком разогнался, а тормоза были неисправные. Да, я мог бы его поймать, замедлить скорость, сократить количество полученных им травм. Но тогда пострадал бы я сам, а это совершенно не входило в мои планы.

Я не жертвую деньги на приюты для животных, не покупаю самодельное печенье у бойскаутов и не открываю дверь маленьким дьяволятам, которые клянчат сладости в костюме чертей на Хэллоуин.
А если их мяч упадëт на мой аккуратно стриженный газон, с мячом они могут попрощаться. Я не виноват, что родители не учат их элементарным правилам поведения.

Но вообще я добрый. Сегодня добрый, и вчера. И завтра тоже буду добрый.

Набор непонятных слов

Родина, долг, честь, верность, своë – это всегда было чем-то вроде набора непонятных слов. Каждое слово по-отдельности понятное, используемое в быту, объяснимое.
Но вместе они собирались во что-то абстрактное и не совсем понятное. Что-то давно забытое, о чём рассказывал дед, но дед умер, а отец рассказывал об этом гораздо меньше и совсем не так, и в общем-то он не особо и вникал, не было в этом необходимости.
Жил как все, не лучше и не хуже, помнил, что когда-то в сопливом детстве мечтал о возвышенном, но сейчас уже и не вспомнил бы о чëм были те мечты.
Хорошую машину купил на собственные честно заработанные деньги, без пап мам и кредитов. А позже тоже без пап и мам– правда от ушедшей в мир иной бабуленьки – и квартира своя появилась. Тоже хорошая квартира.

Он честно и ответственно платил налоги, не давал взяток, не садился за руль, если выпил хотя бы даже немного, да и пил только по праздникам. Начал было сортировать мусор, но на это не хватило прилежания и занудства. Но он не покупал пакеты в магазинах, пользовался многоразовой сумкой, пытался сокращать расходы пластика и помогать сохранению мирового океана.
Несколько раз переводил деньги в фонд защиты диких животных. А один раз стал донором и сдал кровь для мальчика, попавшего в аварию.
Он никогда не думал, пойдёт ли всё это в какой-нибудь высший зачëт или улучшит ли это его карму. Просто жил так, как считал нужным и правильным. И так как ему нравилось.

Жить в блиндаже в лесу ему не нравилось. Стрелять из автомата, выезжать на БМП на очередное задание, чëтко исполнять приказы командования.
Он не выбирал этого, но не отказался и не скрылся от того, что стало нужным. Сложно сказать, насколько это было правильным. Но он не говорил и не думал, просто действовал.
Бой на подступах к городу, осколок в шее, реанимация, кома и борт в большой город где-то там на краю земли – всё это тоже не было правильным. Но было случившимся фактом его жизни.
Всё, что он мог сделать – выздоравливать и набираться сил. Этим он и занимался пока не слушалось всё тело, пока невозможно было пошевелить даже пальцем, пока девчонка-санитарка кормила его с ложки, сливала мешок-мочеприëмник, массировала неподвижные и нечувствительные руки и ноги, словно это может чем-то помочь. И говорила, говорила, говорила. Рассказывала про жизнь, про которую он давно забыл и от которой отвык, про котика с мокрым носом и пушистым мягким животом, про реку за окном и про то, как по глади воды спешат теплоходы и катерки, про малиновый закат, звëздное небо и большую медведицу, про жареную картошку и пирожки с луком и яйцом, про единорогов и бабочек с дивными узорами на тонких трепетных крылышках. Он не всегда успевал за ходом еë мыслей, он погружался в свои собственные мысли, не всегда они были тяжёлые, возвращалась потихоньку и радость.
Он больше ни в чём не мог быть уверен. Но одно он теперь знал точно. Когда усталый врач вынимал осколок из его шеи, когда решали вопросы с необходимыми документами, чтобы поместить его в реабилитационный центр, когда звонила мама и поначалу плакала в трубку, а потом рассказывала про помидоры, закатки в погребе, его одноклассника, который недавно женился, про сериал, который она смотрит каждый вечер, про то, как они с отцом ждут его домой, ждут любым и всегда, и даже когда девчонка-санитарка снова рассказывала что-то про птиц, книги и капусту и пыталась его рассмешить или хотя бы заставить улыбнуться – тогда он просто и немудряще понял, что слова родина, долг, честь, верность, своë вовсе не являются набором непонятных слов.

Чëртово новолунье

Он спросил почему у Пушкина инициалы А. С. если он Наше Всё. Я не стал вдаваться в подробности и объяснил, что инициалы Н. В. уже занял Гоголь ©

– Эссе надо написать, тема дурацкая совсем, я еë не понимаю и не могу ничего придумать, – мальчишка сердито зыркнул из-под лохматой своей чëлки и показательно вздохнул. Излишне театрально, слишком громко и очень раздражающе.
Мать тоже вздохнула в ответ. Не так громко и совершенно искренне. Закрыла ноутбук, устало помассировала переносицу и внимательно посмотрела на сына.
– Ну давай, что там тебе задали?
Сидящая в кресле бабушка тоже прислушались к разговору, отложила в сторону вязание и чинно сложила руки на коленях.
– Тема эссе "Чëртово новолунье" – обиженно сказал мальчишка и шмыгнул носом, – Вы можете трактовать тему так широко, как сами того хотите, – он постарался изменить голос, сделал его писклявым, он считал, что так стало похоже на голос их учительницы русского языка и литературы и по совместительству классной руководительницы.
– И правда странная тема, – ответила мать и изумлëнно приподняла бровь. Она не была против новаторских идей и творческого подхода, но некоторые идеи их учительницы были чрезмерно что ли творческие, – К Хэллоуину готовитесь? – осторожно уточнила она.
– Тьфу, понапридумывают всяких пришлых праздников, Хэллоуин, скажете тоже, почему нельзя отпраздновать Велесову ночь, если так уж хочется пообщаться с духами? – подала голос бабушка, и мать страдальчески закатила глаза и снова усталым движением потëрла переносицу. Этот жест остался у неë просто в силу привычки, раньше она носила очки, переносица уставала после тяжёлого дня, позже женщина перешла на линзы, но стереотипное движение осталось с ней, видимо, навсегда.
Мальчишка тоже закатил глаза, но у него хватило ума отвернуться, чтобы взрослые не увидели. Сейчас они снова начнут спорить, перечислят все ошибки и промахи друг друга, поскандалят, разойдутся обиженные и вымотанные – всё по одинаковому сценарию, всё по накатанной.
– Он не знает славянских традиций, и не надо забивать ему голову ерундой, мама, – молодая женщина ядовито называла свекровь мамой, иногда казалось, что она шипит это слово, в котором не может быть никаких шипящих.
– Он ничего не знает, разгильдяй и шалопай, – запальчиво ответила бабушка. И слава всем богам, что она отложила вязание, казалось, что она готова схватиться за спицу, словно за разящий меч. Но вязание далеко, домочадцы в безопасности.
– Между прочим про новолуние давно уже всё написал Гоголь в своей "Ночи перед Рождеством" – сообщила мать, обращаясь то ли к сыну, то ли в пространство.
Филолог и преподаватель литературы в престижном вузе она никак не могла смириться с тем, что мальчишка не любил читать.
– Совершенно согласна, мог бы запомнить хотя бы это, – сказала бабушка и в комнате повисла оглушительная тишина. И в квартире. И во всëм мире повисла тишина, и мир замолчал в недоумении, время замедлило свой бег – свекровь и невестка в чëм-то согласились.
Мальчик ошарашенно кивнул, громко сглотнул, подхватил собрание сочинений Гоголя и ускользнул в свою комнату писать эссе, а женщины недоумëнно посмотрели друг на друга, не зная, что теперь с этим делать.
– Но он хорошо разбирается в травах и кореньях, – тихо сказала мать и добавила едва слышно: Вы хорошо его научили.. мама, – и сейчас в еë голосе не было ни грана яда.
– Он пишет неплохие стихи, – тихо ответила бабушка, – Твои занятия не проходят даром.
Мальчик сидел в своей комнате и писал эссе, он подумал с не детской совершенно иронией, что лучше бы им задали сочинение на тему "За что я люблю свою семью" но здраво рассудил, что на сегодня хватит дуэлей и потрясений для этого лучшего из миров.

Ябеда и наушник

Тина нетерпеливо разорвала подарочную упаковку. Раскрыла коробку и ей на ладонь выпал чехол с эирподсами. Это был оригинал, а не реплика, Тина поняла это сразу. Улыбнулась, вышла из офиса и закрыла за собой дверь. Рождество – время, которое следует проводить с семьёй, отложить всю суету и спешку этого мира. Этим Тина сейчас и займëтся.

За два месяца до этого Тина спешила в офис. Грела озябшие руки о картонный стаканчик с кофе и с некоторой нервозность думала о дедлайне. Она укладывалась в сроки, всё было хорошо, но вечная неуверенность не оставляла и не позволяла жить спокойно.
Неудивительно, что она сердито рявкнула на потрëпанного мужчину, который вырос перед ней словно из-под земли, неловко толкнул девушку, и восхитительный горячий кофе расплескался, попал на руку, на джинсы и немного на новенькие ботинки из светлой замши.
Да, неудивительно, что она сорвалась. Но совершенно некрасиво.
– Прости, Тина, – с глубоким раскаянием сказал мужчина и посмотрел на неë очень и очень серьёзно.
Тина не сразу поняла, что незнакомец назвал еë по имени, фыркнула сердито, а потом внимательно посмотрела на него в ответ.
– Мелочи, забудь, – она почему-то назвала его на ты, отбросив все формальности и рамки этикета, – Мы знакомы? – всë же спросила она, сдавшись и признав, что не может вспомнить, кто это.
– Мы знакомы много лет. А просил прощения я не за пролитый кофе, а за то, что тогда сдал тебя директору. Помнишь? Тот украденный плеер. У него ещё работал только один наушник, но тогда это было сокровищем.
Тина вспомнила. И детство в приюте, и плеер с одним наушником, и директора, и то предательство, которое перевернуло весь еë мир, оказавшимся таким хрупким.
И, конечно, она вспомнила Ника, впрочем, наверное, она его и не забывала, мальчика, которого она всегда считала другом, мальчика, с которым они играли, делились тайнами и мечтами и строили планы на будущее. Мальчика, который еë предал.
– Ты изменился, – сказала она и досадливо покачала головой. Она нередко констатировала очевидное, и после этого всегда чувствовала себя ужасно глупо. Вот и теперь поняла, что это прозвучало несколько по-идиотски. Столько лет прошло, естественно он изменился, и следа не осталось от того мальчишки, теперь это был взрослый мужчина, потасканный жизнью и как-будто усталый от всего произошедшего, происходящего и даже от того, что ещё только произойдëт.
– А ты совсем не изменилась, я тебя сразу узнал, – улыбнулся он.
– Маленькая собачка до старости щенок? – несколько ядовито уточнила Тина, расправила плечи и постарались казаться выше и значительнее.
– И это тоже, – легко согласился он и захохотал просто и немудрено, в его смехе не было ничего обидного, и Тина тоже фыркнула, уже не рассерженно, а довольно, – Но ты правда совсем не изменилась, я долго наблюдал за тобой, не потому что сомневался и хотел удостовериться, а потому что вспоминал детство.
– Пойдëм-ка посидим, вспомним вместе, – серьёзно сказала Тина и дëрнула Ника за руку в сторону кофейни. В офис она уже всё равно опоздала, но не каждый же день люди встречабтся со своим прошлым.
Они долго сидели и разговаривали, вспоминали детство, свои мечты и планы, плеер, который украла Тина, зависть всех остальных детей, волшебную совершенно музыку, которая лилась из работающего наушника, и те странные чувства, которые оказались сильнее Ника, сильнее их дружбы и привязанности, то необъяснимое, что подтолкнуло его тогда прийти к директору в кабинет и рассказать, кто украл плеер, гнев директора и последовавшее за этим серьёзное наказание.
– А ведь это меня спасло, – мягко улыбнулась Тина и теперь уже без злости и без обиды вспомнила свои слëзы и боль, недоумение как так получилось, что её предал самый близкий человек, свои размышления о том, что она действительно поступила неправильно и своё решение измениться, стать честной, а ещё сильной и непременно добиться в этой жизни всего самой и больше не рассчитывать ни на кого, никому не доверять свои тайны и мечты.
Её удочерили очень хорошие люди, возрастная пара не испугалась клейма "воровка" и они никогда не напоминали об этом дочери, никогда не стыдили её и не пытались лезть в душу с нравоучительными проповедями.
Они научили её быть честной сильной и верной просто своим жизненным примером.
Тина многого добилась в жизни и скорее всё же была счастлива. По крайней мере на прямой вопрос она отвечала утвердительно.
– Кто знает, что было бы со мной, если бы ты меня тогда не сдал. Или изначально если бы я не украла этот плеер. Или если бы не обиделась на тебя так крепко, и если бы не решила доказать, что справлюсь и сама, – искренне сказала Тина.
– Так много "если", детка, – усмехнулся Ник.
И словно не было всех этих прожитых лет, словно не было обиды и недоумения. Он был взрослее и старше, он был сильным и почти божеством, тогда, целую вечность назад он звал еë детка, и ей было хорошо и радостно знать, что она не одна, есть тот, кто о ней позаботится.
Всё получилось совсем не так, как когда-то придумали двое маленьких детей.
Его жизнь оказалась не такой доброй и хорошей. Сомнительные люди, встреченные на жизненном пути. Алкоголь и неоправданные риски. Потерянные документы, переезд в другой город и невозможность социализироваться.
– А ведь когда-то ты был подающим надежды музыкантом, – мягко сказала Тина. В её словах не было издëвки или осуждения, она просто пыталась напомнить.

А после решительно взяла его за руку и потащила за собой. Оставалось не так много времени, а ей хотелось управиться к Новому году, она всегда слишком привязывалась к датам.
В рекордно короткие сроки были восстановлены документы, пройдено множество прослушиваний, записано и разослано не менее полусотни видеовизиток и всё это оказалось не зря, контракт всё же заключили.
Попутно Тина познакомила Ника со своей семьёй, очаровательные двойняшки Нико и Николь (она стоически проигнорировала удивлëнно поднятую бровь и боязливое недоверие во взгляде, сменившееся всеобъемлющей радостью) быстро нашли общий язык с дядей Ником, кажется сын с дочерью остались от него в восторге.
Время пролетело незаметно, приближался канун Рождества, и Ник пропадал на репетициях и выступлениях. Теперь он хорошо зарабатывал, приоделся, сделал модную стрижку, помолодел и больше не выглядел так потасканно как при их первой встрече.

С недавнего времени курьер переодически доставлял в офис для Тины картонные стаканчики с горячим кофе, букеты нежных роз и вот теперь доставил наушники. Хотелось верить, что оба работали.
Тина шла домой, туда где еë ждали самые родные люди, ловила языком снежинки и улыбалась непонятно чему.

Кто много спрашивает, тому много врут

Информация в книгах и уж тем более информация в интернете – она всегда была противоречивой, надо было проверять, уточнять, складывать и пытаться найти арифметическое среднее.
Рассказы, звучащие из телевизора, и выпуска новостей, и многочисленные ток-шоу и реклама – всё это тоже было ложью. Здесь впрочем, он не задавал вопросов, не спрашивал, просто это была лавина лжи. Наверное, это понимал не только он, просто все к этому привыкли, не воспринимали всерьëз.
Еда тоже преимущественно была обманом. Не только продукты фаст-фуда, которые кажется не содержали в себе никакой пользы, но даже овощи и фрукты на вид и на вкус отдавали пластиком. Поначалу он спрашивал, а чем полезен тот или иной продукт, а потом понял, что всё равно получает в ответ враньё.
Сначала он перестал слушать ответы. А потом перестал задавать вопросы.
Он жил по инерции, ел пластиковую еду, ходил на работу и получал деньги, чувствуя какое-то враньё в том, что этот кусок бумаги несëт в себе ценность.
Он гулял по улицам, понимая, что земля залита асфальтом, поля застроены зданиями, а неба не видно за крышами и проводами.
Когда-то думал, что и здесь обман и ложь, нет никакой правды и природы. Потом и с этим смирился, перестал об этом думать.
Он ходил в спортклуб, читал книги, смотрел фильмы. Он почти не искуственно улыбался тем, кого называл друзьями.
Он не видел во всём этом смысла и ценности пока не услышал: "Я люблю тебя"
Он не спрашивал. Он ведь совсем не спрашивал об этом. А значит ему не соврали?
Он смотрел в глаза, крепко сжимал в ладони тëплые пальцы, вдыхал запах кожи и нагретого на солнце дерева и всей душой хотел верить, что это не обман.
И ничего, ничего больше не спрашивал.

Где свет, там и люди

В темноте жили преимущественно чудовища и монстры. Это только спустя время человечество узнало, что в темноте вообще-то ещё и звëзды есть, но то была другая темнота – космическая с россыпью тех самых звëзд, со следами стремительно промчавшихся комет, со вспышками сверхновых и даже с завихрениями чëрных дыр. Это было не то, чтобы близко, не очень-то досягаемо и совсем не обыденно.
А вот в обычной темноте жили монстры. Он не любил монстров, не верил во все эти модные идеи и установки, подружись, мол, со своими внутренними монстрами, обуздай приручи. Это всё были рекламные уловки и предложения тренингов не лучшего, надо сказать, качества, весьма паршивеньких, если совсем уж откровенно.
Он не любил монстров. Не любил темноту. Зажигал свечи, развешивал по карнизам гирлянды, огоньки которых давали пусть и холодный белый, но всё же свет и цвет.

А там, где был свет, там жили люди. Самые разные, взрослые или дети, старые или соваем юные, добрые или злые.
Он ходил по улицам и заглядывал в окна, и одинаково всё равно ему было на то, кто обитал в квартире: одинокмй человек, пара или целая семья.
Иногда он стучал в окна домов. Так просто, и было в этом что-то хулиганское и совершенно мальчишечье.
Он использовал для этого всё, что угодно: ветки деревьев, капли дождя и порывы ветра.
Октябрь не был ещё взрослым отстранённым и холодным как зимние месяцы.
Он ещё помнил, что где свет там и люди, и по утрам или в течение дня ещё делился светом с людьми и с этим миром.

Райтобрь например. Этот Грей не уверен, получится ли довести дело до конца, но было бы славно