Читать онлайн
"Фрактал"

Вы действительно считаете,

что Луна существует,

только когда вы на неё смотрите?

А. Эйнштейн

Я думал, эта история меня не зацепит. Как же. Когда я вернулся из деревни, наивный мифик о стране вечнослепых приходил ко мне каждый вечер. Работа выматывала, пила все соки, а припоминание рассказа бабушки служило мне странным отдохновением в эскапизме. Уж извините за эксцентричный вокабуляр, но изъясняться другим образом не способен.

Бабушка говаривала, что, мол, в обществе незрячих бытовали настоящие чувства, которые не шли ни в какое сравнение с нынешними цветными капустами. А дело состояло в том, что считается, между прочим, дефектом. В обществе, где никто не мог видеть, не завелись такие чудики, как Красота и Уродство. Люди любили друг друга только за (сейчас считающуюся неактуальной субстанцию —) душу. Да, разумеется, конечно и безусловно, находились такие прохиндеи, которые изменяли высокому чувству с низким вожделением, но, как водилось в те времена, счастья в дальнейшей жизни подобные им не знавали.

Однажды в историю вступил некий Неца. Ему нравилось вести монологи о высоких структурах в присутствии недалёкой Гляды, единственной, кто слушал философа и кто восторженными ушами ловил каждую его фонему. Вместе со словами внутрь девушки проникала блаженная теплота близости. Тьма, в которой только и жили, странным образом менялась… Описать ощущения Гляда, к сожалению, не могла, поскольку не обладала рифмой к своему имени.

Неца долго плёл словеса и доплёлся до того, что ментально совершил деконструкцию в стиле Ж. Деррида, которого тогда и в помине, и без помина не наблюдалось. Молодой человек отказался от традиции изучения объекта с целью углубления знания о нём, то есть просто создал риторический вопрос следующего содержания:

— Что скрывается за мраком, в котором мы пребываем?

Гляда от удивления не знала себя. Она-то и подумать не могла, что её милый Неца совершит феноменологический прорыв (разумеется, она ведь не знала такого прилагательного). Действительно, чтó — за мраком? Вокруг и около даже не помышляли, будто тьма может что-то скрывать. Реальности, данной в ощущениях слуха, обоняния, осязания, вкуса, равновесия, перепада температур и пр. всем оказывалось достаточно. К чему же подозревать, что спектр чувств не предоставлен исчерпывающим?

Ночь от ночи Гляда улавливала по интонациям и лунным вздохам благоверного перемены. Неца становился всё более ненежен. Даже частый чай с шиповником не выводил его из прострации. Кто знает, может ввиду слепоты она перепутала чай с отчаянием…

Однажды Гляда заснула одна. Затем — дважды. И трижды. И другие

-жды. Или «жди». И она ждала. Но к ней пришла только печальная До, которая стала перед «жди», и создала за окном новую форму тишины. К тому же, стало сыро. И сиро.

В другое однажды Гляда услышала знакомый скрип половицы, но и быстрейший аллофон <а> не успел сорваться с уст, как шарк-шарк-шарк по порогу и хлюп-хлюп-хлюп по земле двинулись во тьму, которая, собственно, была везде. «О, где ты укрываешься среди мрака, в котором я прозябаю?» — подумала Гляда и убежала в бессознательное.

Поговаривали, что Неца связался со злобным богом, или добрым демоном, или безумным простаком, или заурядным учёным —

Кем-то, так написать, кто ответил на риторический вопрос мыслителя. Он расширил инструментарий чувств и сумел то, что мы называем «видеть». А когда можешь видеть, способен и узреть. И вот Неца узрел в реке, насколько его отражение прекрасно. Когда же он познал собственную красоту, то возжелал взглянуть и на облик той, о которой догадаться нетрудно.

Вот и говорила бабушка, что тот мифический философ — наш прапредок. Но разве я недостаточно вырос, чтобы перестать верить во всякие неБЫЛИцы?..

Выходит, что недостаточно… Дни и ночи, утра и вечера переплетались и растягивались в цепочке ДНК Хроноса, а я нуждался в чуде, без которого такой пустой проигрывалась³ жизнь. Я не верил, что всё завершилось побегом прозревшего мыслителя. Скорее, это послужило истоком для дальнейшего. Истории не сворачиваются, когда иссякает рассказ.

Как бы то не было, я с нетерпением ждал момента, чтобы выудить рыбу последующего сюжета. И вот блаженная буква «о» растянулась передо мной в слове «отпуск». Одним из иссиня-прохладных сумраков тихого августа мы с бабушкой вновь удобно устроились на крытой террасе и наблюдали свечение бесчисленных звёзд. При свете лампадки я показал старушке переписанный с её слов сказ. Начался и не останавливался парад негромких смешков, сквозь который продрался-таки вопрос:

— И зачем же, внучек, ты пользуешься такими чудны́ми оборотами?

— А я иначе реципировал. Всё зависит от системы отчёта, бабушка.

— Как заумно-то, мальчик мой. Не менее, чем в изложении сказки. Твоё восприятие истории стало новой историей.

— Какое время, такие и слова.

— А какое время?

— Постсоврем…

— Нет, ты эту заразу брось! Не сам ли сказывал, что время — фи… фи… фигн… Ой! — ладонь на груди. — Что нету его, дескать.

Я умилился попытке старухи вспомнить слово «фикция». Ну, куда там ей? То ли дело я, когнитивно-молодцеватый индивидуум.

— Не мышление ведь функция от времени, а совсем-де наоборот, — проскрипела неожиданная фраза.

— Ого, бабушка, никак ты с Пятигорским знакома?!

— Конечно. Мы с ним и в школу одну хаживали и ели за общим столом. Те ещё однокашники были…

Из уст этой древесно-древней женщины подобные фразы звучали как весомые постироничные пропозиции. Я не знал, в какой степени её слова правдивы. К тому же, она, кажется, подмигнула…

— Всё шутишь?

— Говорим с другими, как они — с нами.

— А как это говорить снами? — растянул довольные щёки я.

— А вот огрею тросточкой по головушке — и поймёшь.

— Давайте обойдёмся без грубой силы, бабушка?

— Так я и сработаю мягонько, — на иссохшем лице обозначился прищур. — Ладно. Хватит-то водицу мутить и вилами по ней писать. Ты же показал мне свою писанину, чтобы?..

— Вот же, раскусила. Да. Дневная работа в поле утомляет. Я приехал из города, чтобы отдохнуть, а тут… Из огня да в полымя, как вы говорите. Вот и хочется, знаешь ли, и порелаксировать вечерком за прослушиванием увлекательной были.

— В труде разве дело? Не стал бы ты тетрадочку марать, чтобы «по-ре-ла-кси-ро-вать». До всякой там деревни ты уши-то развесить хотел, верно?

— Как всевидящее око… Но ты права. В прошлый раз, сдаётся мне, ты поспешила закончить. Не верю я, что Неца просто убежал и больше никто о нём не слышал. По архетипической традиции далее следуют испытания, поиски себя, внутренние противоречия… Смерть в конце концов. Или счастливая семейная жизнь, как в прочих сказках.

— Ненасытно же нынешнее племя до историй… Но что-де с тебя взять?

Щёки загорелись. Глаза заблестели. И взрослый мужчина во мне превратился в мальчика, который ждёт не дождётся очередной облечённой в слова фантазии. В таком состоянии я даже не стал говорить в пику, что мы-то, юнцы, пытаемся написать историю настоящего, вот и ненасытны.

Бабушка прокашлялась, промолчалась, глубоко вдохнула и начала нудноголосый интересный фикшн, который я, истый параллельный переводчик со свободного и правдивого на постструктуралистский, воспринимал следующим образом:

«Ото дня день Неца бродился около да вокруг поселения слепцов и наблюдал их вопиющую некрасивость. Философ выглядывал какого угодно неуродливого человека, но сим он мог безрезультатно заниматься до скончания фиктивных времён. Посему Неца для успокоения насмотрелся на собственное отражение в реке, в которую нельзя войти не то, что дважды, а даже один раз, окинул взором малую родину и покинул её.

— Неужели весь людской род — это сплошной урод, блуждающий в темноте зрения и знания? Они так ценят чувства, но при этом некрасивы, пусты и глупы. А ещё… — Неца делился мыслями с ветром, пока внезапный хруст ветки не стал созвучием сломленного нутра. — Но тем не менее все относились ко мне пусть не с почтением, но с принятием. А Гляда, жертва односторонней любви, была превосходным слушателем… — философ направил взгляд в небесную синь. — Да, но не собеседником…

Неца поскитывался в относительном недалеке от поселения слепцов. Подобным образом он разговаривал с собой часами. Да, он отстранился от места, которое мог бы называть “домом”, но человеческое, слишком человеческое не позволяло ему уйти сразу. Но сколь долгой не бывает пауза, она всегда остаётся только перерывом. Неца разрушил ментальный конструкт привязанности, и начал путь в направлении заходящего солнца.

Самые удивительные в разнообразии звери встречались ему на пути. Оказывается, все животные обладали зрением. Но Неца не на то обратил внимание, а на их гордую антиантропоморфную красу. На непарнопалом, хвостато-гривистом существе мыслитель даже удосужился проехать пять шагов и пируэтно слевитировать наземь. Болевые ощущения это доставило неприятные, но экспириенс Неца удовлетворил.

Кроме животных, поразили и сочные плоды. Нет, не их вкус — сама форма фруктов, их колор и блеск заслужили расположение Неца. Не так насыщало поедание, как любование. Философ претерпевал голод, чтобы долее обглядывать яблоко со всех сторон.

Но дороги не вечны, в отличие от впечатлений, и однажды Неца ступил на территорию индустриального городка. Здесь шумели обувные фабрики и воняли заведения повышенных градусов. Местные жители отличались невозможным распорядком занятий. На каждые сутки они выделяли по три трети: для сна, работы и алкоголя. При этом каждый отрезок хроноса заканчивался (или начинался) с неминуемого приёма пищи.

Такое автоматическое существование могло бы вызвать глубокое философское размышление, но быт горожан почти не интересовал Неца. Он более поразился тем, что за шесть смен солнца и луны ни единый человек не удостоил его взглядом. А зрением, о чём стоило сказать выше, здешние люди обладали. Но более, чем более философ удивился ужаснейшему ультрауродству урбанов. Иссохшие, согбенные до пояса (и едва из-за того не падающие), короткорукие, волосатые, в тряпьё одетые, в шикарные туфли и ботинки обутые персоны сновали перед наблюдателем-пришлецом.

Наконец у существователей городка наступил Еженедельный Бестретный день. Пока Неца спал на скамье, они обступили его с каждой стороны. Философ проснулся от космической энергии смеха. Прорезанная взглядом дымка сновидений открыла ему пруд пруди толпу, из которой вылетали фразы следующего типа: “Каков урод!”, “Вы поглядите на его прямоту и ухоженность! Какая неестественность!”, “Вот же отброс!”.

Неца проглотил не только оскорбления, но и любые слова, которые мог сказать в ответ. Пока он хватал ртом воздух и собирался с силами, из бесконечных рядов индустриального общества вышел широкоплечий, перекрученный вокруг себя субъект и бросил на мощёный тротуар внезапный кирпич. Заиграла лютня тишины. Этот особенный уродец подошёл к Неца и спросил:

— Какой невзрачности ты к нам пожаловал? Твой прямой стан оскорбляет нас. Твоя чистая кожа ослепляет нас. Твои высокомерные взгляды задевают нас. Твои нежные руки свидетельствуют о том, что ты никогда не трудился по-настоящему. Так какой невзрачности ты к нам пожаловал?

— Я наблюдал за тем, как вы отчуждаетесь от результата собственной деятельности, как вы исполняете работу, которая убивает вашу красоту и превращает в уродов, как вы забываете об обычном счастье и глубоких философских вопросах. Я…

— Твоему лицу, видимо, не достаёт кирпича. Какое право имеешь ты говорить суперправдивые в своём ужасе вещи? О ты, лентяйственный мыслитель и смотритель, забудь размышления и здоровые позвонки во имя фабрики!

— Вы не услышали, о чём… — удар кирпича прервал Неца. На одном из камней мостовой красные буквы сложились в слово “боль”.

— Упорство в противостоянии труду наказуемо. На первый раз мы обходимся штрафом, который ты только что получил. Если будешь сквернословить и дальше, тебе сломают спину. Сие уразумел ты? — Неца кивнул. — Так ответь, какой невзрачности ты сюда пожаловал?

До сей поры Неца не нуждался в таком популярном риторическом инструменте, как ложь. Он говорил правду без разбора:

— Мне открылось зрение, и я покинул родное поселение…

— Да ты из слепцов! Понятно, почему несёшь такую околесицу да ещё и в рифму. Возмутительнейшее деяние! Отказ от сути наказуемо наказуем. Тебе придётся не только сломать спину, но и выколоть глаза, — особоуродый обернулся к толпе. — Слышали? Исполняйте!

Будто NPC, увечные начали смыкаться вокруг философа. Куцые ручки тянулись вперёд. Ослепительно блестела начищенная обувь. Неизвестно, что бы стало да как бы было, если бы он в мощи испытываемого страха не нашёл своевременного спасения.

Со скамьи пришлец запрыгнул на ближайший горб и понёсся по согнутым от пресловутой работы спинам. Подобно домино, посыпались ряды согбенных. Сколько не тянулись до преступника короткие конечности, цели достигнуть не могли. Так Неца минул опасность, покинул городок и отправился туда, куда глядели глаза.

Долго ли, коротко ли философ пускал себя по миру важным не представляется, поскольку так или иначе он добрался до громадных каменных стен некоего королевства. У ворот Неца встретила пара стражников.

— Откуда и с какой целью ступаешь ты на нашу землю, путник? — спросил один из них.

— Я пришёл с востока, где не находил понимания умозрительным изысканиям, — ответил Неца.

— Значит, ты мыслитель? — задал вопрос второй страж. Пришлец кивнул. — Все ли на твоей родине так отличительно красивы?

Неца с недоверием посмотрел на стражника. До сих пор никто не признавал приятную наружность философа, кроме него самого. Он сказал:

— Лишь я смог узреть во тьме истину, и только я так хорошо сложен лицом, телом и духом.

— Что же, любители мудрости у нас в почёте. Тебя препроводят к нашему правителю.

Ворота открылись. За ними Неца увидел двух королевских рыцарей, которым и поручили позаботиться о госте. Как и подобает, обращались с незнакомым человеком в неизвестной стране самым почтительным образом. Неца накормили, помыли, переодели и, в целом, привели в состояние физического, социального и психического благополучия. В этом большу́ю роль сыграли бесконечные комплиментарные эпитеты от каждого встречного.

Из-за этого Неца сквозь пальцы смотрел на недостатки во внешности окружающих. Даже к королю, которому его скоро представили в огромном зале для кушаний, мыслитель отнёсся с неизбежным снисхождением, хотя внешностью правитель обладал гиперболически скверной. За общим столом с самыми отборными яствами и напитками Неца старался смотреть в тарелку.

— Говоришь, ты ментально одарённый самородок с востока?

— Да… Кхм… Ваше Величество, — говорил Неца во время того, как жевал куриную грудку.

— Я уже посовещался с приближёнными, и мы пришли к определённому консенсусу.

Поражённый необычной лексикой короля, Неца поднял на него взгляд и, хотя об этом пожалел, не стал (его опускать)².

— Если выдержишь мой застольный экзамен, то займёшь место придворного философа. Тогда воспринимать действительность и жить станут согласно твоим интенциям. Но если… — король выдержал драматическую паузу, а потом передумал и решил вовсе не договаривать фразу. — Впрочем, иной исход важности не имеет.

Подобная формулировка насторожила Неца, но уверенность в собственных достоинствах перевесила данное чувство.

— Как будет угодно, Ваше Величество.

— Что же, тогда не буду ждать, пока ты дожуёшь помидор, и тут же почну. Как по-твоему: бытие определят сознание или сознание бытие?

— Или, — произнёс Неца и запил короткий ответ рислингом.

— Поразительно! — король смахнул пот со лба. — А ну-ка, рукоплещите ему! — послышался приказ, и тут же разнеслись недюжинные аплодисменты. — А что ты можешь сказать о вилке, которую держишь в левой руке?

— Она находится в моей шуйце, — проговорил Неца и названным прибором положил в рот горячий картофель, на который предварительно подул.

— Немыслимо! — раздался звон слетевшего с головы монархического символа власти. — Эй, вы чего не реагируете, прохвосты? — все захлопали до боли в руках. Когда овации стихли, экзаменатора “короновали” вновь. — Я поражён твоими… Нет, Ва́шими способностями, господин философ, но Процессуально-проделочный кодекс велит удостоверяться во всяком как минимум трижды.

— Разумеется, — сказал Неца, в то время как внешность короля едва ли не резала мыслителю глаза.

— Итак, финальный вопрос, после которого мы продолжим ужин за непринуждённым полилогом, — король прокашлялся. — Господин философ, что Вы знаете?

— Ничего, — ответил Неца и выскочил из-за стола прежде, чем не знавший себя монарх одним движением перевернул предлинный стол.

— Ох, извините, я не мог и полагать, что случайный путник окажется настолько сродным миру мысли. Вы…

“А я не мог и подумать, что в здешнем правителе обнаружится гадкая помесь власти, силы, скверной внешности и абсурдного измышления”.

В течение следующих полутора часов урод в короне вываливал на философа восхищения. Пока шло выступление экзальтированного оратора, слуги вытаскивали из-под стола дам и господ и приводили всё в порядок.

— …Мои похвалы бесконечны, но, к сожалению, наше время ограничено… — начал заканчивать король, но два слова мыслителя (“Времени нет”) растянули финал ровно до следующего абзаца…

— Итак, господин Неца, тут и сейчас я, властью, данной мне сумасбродным отцом, присуждаю Вам степень чумного доктора философии и назначаю подле двора с подобающим жалованием и статусом. Отныне мои люди будут слушаться Вас во всём, как и меня самого, а я лично буду советоваться с Вами по любым вопросам. А теперь пройдёмте в резервный зал, где наконец отобедаем…

Хотя новое помещение и было обозначено как запасное, оно представляло из себя пространство в 1.27 раза больше предыдущего. Здесь находился стол в форме равнобедренного треугольника, который покрывала изящная бирюзовая скатерть. Зал был полон многих красот, но какой в них был толк, если сюда пришли для еды?

Что удивительно при таком богатстве интерьера, так это поданные к столу ломтик хлеба и стакан воды. “Теперь-то мы попируем!” — провозгласил король. Когда все расселись, он ознаменовал начало доутренней (т. е. длящейся до утра) беседы на тему “Транссемиотический поворот в современной социо-культурной антропологии сквозь призму расширенного понимания текста и интертекстуальности (на примере личных рассуждений во время справления большой нужды)”.

Так как ночь прошла за обсуждением означенной темы, приближённый ко двору сброд проспал всё утро и половину дня. Пока все путешествовали по несвоевременным грёзам, Неца думал: “Всё прекрасно, но во мне пусто… Однако я пришёл туда, где ценят красоту и ум. Мне оказали огромную честь. Даже этот их король благоговеет ко мне. Только его внешность не даёт мне покоя… Если я хочу остаться, нужно тренироваться в созерцании ужасного. Но первым делом стоит разобраться с когнитивным потенциалом данного королевства. Смогу ли я узнать здесь что-то принципиально новое?”.

С тех пор Неца сделался важным лицом при дворе. Он занимался с высокопоставленными особами, планировал курс ментального развития королевства и, что было для него наиболее сложным, наставлял того урода, которому всем был обязан. В конце дня мыслитель полчаса просиживал у зеркала. Он созерцал собственную красоту, чтобы привести себя в психический тонус.

— Как Вы думаете, господин философ, следует ли при осуждении преступника руководствоваться и моральными нормами или стоит только вынести соразмерное ущербу наказание? — спросил однажды король.

— Нравственность — это искусственный конструкт, который создали слабые во имя уравновешивания с сильными. Судья должен быть последователем холодного рассудка.

— А что на счёт преданности? Она тоже… Как Вы там говорили… симулят?

— Оригинальный симулякр! “Преданность” и “предательство” недаром имеют общую корневую систему. Вам преданны, пока Вы не прéданы и не преданы́ хуле. Когда Ваша воля сильнее прочих, Вы прочнее силы.

— Хорошо. Давайте перейдем…

Неца старался не глядеть на собеседника. Беседы с королём философ переносил с трудом. Да, он не видел уродства, но знал о нём… С течением фиктивного времени данное ощущение заострялось и всё более влияло на психическую структуру мыслителя. Он покинул бы здешние земли намного раньше, чем по итогу, если бы не тайные занятия в королевской библиотеке.

Когда Неца узнал, что информацию возможно передавать и получать не только в устной, но и в зафиксированной на бумаге форме его восприятие мира сделало оборот. Ввиду минувшей слепоты Неца не подозревал о существовании такого предмета, как книга.

Однажды он увидел библиотекаря, который нёс целую стопку по коридору. Философ прошёл вслед за ним, расспросил его и потребовал тайного обучения письму и чтению.

Занятия приблизили Неца к его когнитивной цели. Однако скоро он овладел нужными навыками и перечитал все книги. Тогда скука пронзила грудь философа, а жажда дальнейшего познания двухтонным абстрактом устроилась на плечах.

К тому же, уродство окружающих всё сильнее бросалось в глаза. Многочисленные метрессы, с которыми он делал всё, чего не делал с давно позабытой Глядой, надоели ему. Отменными угощениями и питьём он пресытился. Чудачества ультрауродого обладателя короны начали выводить из себя.

В одно из таких состояний, когда Неца бродил вне себя, он пришёл к огромным воротам, за которыми лежал остальной мир. Никто не спрашивал, куда собрался господин философ и с какой целью: каждый полагал, что не имеет права на подобные любопытства.

Неца покинул королевство бессловесно и у всех на виду. Хотя того и не хотел, он оставил надежду на своё возвращение. По этой причине его ждали каждую минуту и ворота не закрывали. А по этой причине горбуны, которые решили расширить владения во имя новой фабрики обуви, с лёгкостью завладели королевством. Король, в ту пору захваченный мыслями Неца по поводу абсолютного солипсизма, заметил только то, что не существует ни захватчиков-горбунов, ни летящего в голову кирпича…

С грузом монадологии Лейбница, диалектики Гегеля, кантианской вещи в себе и с лиотаровским и бодрийяровским скепсисом в отношении всего этого Неца продолжил гносеологическое путешествие. Он оставлял позади горы и города, леса и поселения.

— В чём смысл бытия? Я ищу его с первой минуты рождения, — однажды обратился к Неца высокий грязный бродяга.

— Твоя цель — единственная верная цель. Пожалуй, главный вопрос, который должен задать себе человек: есть ли у жизни ценность и, если да, оправдывает ли она существование. Боюсь, однако, объективного значения нет. Каждый определяет его для себя сам, а истина в том, что нет истины, а есть только истины, — так сказал Неца искателю и, полный отвращения к нему, продолжил шествие.

Случалось, что дожди и грозы заставали мыслителя на голых равнинах. Неца переносил состояния природы со стоическим принятием. Он не мог повлиять на стихии и не хотел растрачивать психическую энергию на негативное эмоции. К тому же, в непогоде он находил определённую красоту.

Однажды ему встретился человек, который вызвал улыбку. Это был слепец. Он услышал шаги Неца и обратился к нему:

— О, путник! Ответишь ли ты мне, что скрывается во мраке, за котором мы прибываем?

Мыслитель отметил, что любопытный юноша был красив. “Неужели мудрость прямо пропорциональна приятной внешности и повышенному интересу к миру?”, — подумал Неца и с лаской поглядел на ожидающего ответ.

— То, что может погрузить в ещё больший мрак: уродство окружающих существ, которое придётся терпеть на пути к бессмертному огню просвещения. Открой разум для познания, тогда откроются твои глаза.

— Но не ослепну ли я вновь от повсеместного ужаса и пламени ненасытного накопления опыта?

— Если не сможешь того выдержать.

— Не лучше ли блуждать в темноте, дабы не разочароваться, если окажешься в ней после того, как смог узреть мир?

— Счастлив не ведающий мира в своём неведении. Счастлив, но глуп, — так сказал Неца и продолжил шествие.

Однажды философ увидел огромные здания. Они словно скребли само небо. К ним вела долгая асфальтированная дорога. Неца пошёл по обочине. Мимо проносились автомобили. Некоторые привлекали внимание сигнальной насмешкой, другие размеренно следовали маршруту.

Путь к большому городу длился и длился. Сокращение, видимо, не коррелировало с его планами. В нескончаемом процессе ходьбы Неца увидел аллегорию собственной жизни. Не так ли он брёл в бесконечности когнитивного процесса? Он многое узрел, обдумал и вычитал, но если бы кто-то во второй раз спросил его “Что ты знаешь?”, прозвучал бы тот же ответ. Nihil.

В отстранённом размышлении Неца не слышал, как к нему обращались: “Господин, давайте я Вас подвезу?”. Недосягаемые звуки только кружились около мысли. Философ ничего не видел и не слышал до тех пор, пока чья-то рука не легла на плечо. Неожиданное прикосновение — Неца не вздрогнул.

— О, хорошо! Тогда садитесь и будем знакомы. Меня, кстати, Дер номинуют, — сказал незнакомец. Бессвязность фраз выбила мыслителя из колеи и уколола его.

— О чём Вы? Куда садиться?

— Да, извините, что отвлёк от экзистенциальных раздумий.

— Откуда… — но построение вопроса прервалось естественным процессом моргания. В следующую секунду Неца сидел на заднем сидении набирающей ход машины. — Я же…

— Так говорите, что пришли из восточных земель, где были единственным любомудром, — произнёс водитель и на миг обернулся к пассажиру. — Ого, какой удивлённый вид. Вам кажется, что Вы ничего мне не сказали, да? Значит, Вы не из этих… Тогда я не понимаю, для чего Вам в город.

— Этих?

— Квантово превосходных.

— Как квантовая механика связана с превосходством?

— Совсем зелёный! — Дер присвистнул. — Вам хотя бы знаком постструктуральный релятивизм?

— Разумеется. Становящийся в относительности деконструкт.

— Отлично, с философией порядок. Может быть, город и будет полезен, но, скорее всего, Вам не понравится обращение здешних учёных…

Невольный пассажир отметил, что этот странный человек обладал прекрасным лицом и голосом. Он был ухожен и, видимо, умён. С его стороны не текло и тонкого ручейка враждебности, однако мыслитель понимал, что его собеседник отличался высокомерием. Но подобие подобию — рознь. Неца пожалел, что оказался в автомобиле, и пожелал из него исчезнуть.

Стоило философу закрыть глаза, как его воление приобрело плоть мгновенного исполнения. Он осознал себя находящимся у города. Превозмогая зверя вопросительного удивления, скиталец продолжил размеренную ходьбу.

Так он вошёл в постиндустриальный город прогрессивной физики и относительной философии. На широких улицах пришлец наблюдал странные колебания между плотными пробками и полной пустотой трасс в минуту. Шумы, как и производящие их машины, то появлялись, то будто бы растворялись в Лете. Всё словно зависело от решения странного уравнения. “Происходит немыслимое”, — подумал Неца и решил тщательным образом исследовать текущий локус.

Ветхие билборды с рекламой сотовой связи в мгновение становились памятниками выдающимся личностям, салоны красоты превращались в продуктовые магазины, а газетные киоски — в библиотеки. Неца попытался отстраниться от эмоционального осмысления мутаций окружающего пространства. Он решил подойти к происходящему с меркой субъективного идеализма:

— Отсутствие детерминизма создаёт в сознании город перестановок. Низвержение обусловленности может базироваться на моём сомнении в избранном пути. Ранее я не свидетельствовал такой явный параллелизм внутреннего состояния и бытия, а значит дело не столько в восприятии, сколько в месте. Стало быть, это пространство концентрированного солипсизма.

— Ты слышал? Этот парень выдал идею пятого класса. А, казалось бы, обычный дефективный, — прозвучал голый голос незримого обладателя.

— Видишь его квантовый контур? У него неопределённый индекс: и не монический, и не дуальный. Странно, — Неца крутился, как юла, но не мог никого увидеть.

“А вокруг всегда было настолько темно? Я не вижу даже… — внутренняя тишина догадки разрубила мысль Неца на части. — Я не вижу?!”

— Что вы со мной сделали? — пытался закричать Неца, но не мог преодолеть непонятное беззвучие.

— Рид, посмотри, как он распрыгался. Будто ослеп. Вот умора, — смех вонзался в уши философа кинжалами.

“Кто же они?”

— Нет-нет, Джойл, без сравнения. Он незрячий. Если это и мусор, каким ты его полагаешь, то мусор любопытный. Хм, — Рид что-то припоминал. — Не он ли? Беглого сканирования недостаточно.

— Предлагаешь исследовать его в лаборатории? — ответа не последовало или Неца его не услышал.

“Странное чувство… Я словно оказался в другом месте, — в глаза философа ударил свет. — Вижу! Вижу!..”

— Приветствую, Неца! — сказал Рид.

Наконец обладатель голоса стал зримым. Даже при таких неопределённых обстоятельствах философ отметил поражающую красивость стоящего перед ним.

— Кто вы?

— Квантово превосходные, — ответил Рид, поправил очки и стряхнул с пиджака иллюзорные пылинки. — Кто это такие? — Не успел и рта раскрыть Неца, как его вопрос был озвучен. — Да, не удивляйся. Я рассказывал тебе, но ты снова не услышал…

— Кризиса субъективности на тебя не хватает! Что за чертовщина? — Неца хотел наброситься на Рида, но не смог: кандалы непонятных законов сковали по рукам и ногам.

— Конечно, не хватает. Мы преодолели “конец истории”, крушение метанарративов и смерть автора. Это — отжившие концепты, но ты дальше них, к сожалению, не продвинулся, — Рид вздохнул. — Джойл, ты закончил сканирование?

— Да, — отозвался халатный (т.е. одетый в халат) учёный. Он сидел за персональным компьютером, к которому со всех сторон тянулись бесчисленные провода. — Результаты типично необычные, характеристики посредственно оригинальные, индекс условный. Посмотри, — предложил Джойл, — и этот тоже пускай глянет.

— Идём, — Рид коснулся плеча философа.

— Почему вы позволяете себе такое обращение? — никто не отреагировал на вопрос. А может быть, он и не был задан.

Неца и Рид подошли к столу и склонились над монитором. Яркий экран ожёг взгляд философа. Он отстранился и прикрыл глаза рукой. Послышалось насмешливое фырканье. Во второй раз травмирующий опыт не повторился, и взору Неца открылось любопытное множество непонятного.

— И что всё это значит? — спросил философ и подумал: “Почему я ещё здесь нахожусь? Ах да, скорее всего, бежать бесполезно… Что же, я хотя бы вижу то, чего не понимаю, а значит, могу узнать новое”.

— Какой же никчёмыш, — буркнул Джойл и встал из-за стола. — Разбирайся с кубитами дефективного сам. Я отправляюсь за деконструктором.

— Вы говорите обо мне так, словно меня не существует, — без тени эмоций констатировал Неца.

— Все мы в каком-то квантовом состоянии не существуем. На всё воля Гамильтониана, — нажимом на последние слова Рид сообщал им особую энергию сарказма.

— Не думал, что в этом мире есть настолько непонятное наречие.

— Итак, давай по порядку. Ты вышел из локуса слепых, но преодолел свою суть с помощью эпистемологической жажды.

— Да, а вам это известно, поскольку я, хотя сам того и не знаю, всё рассказал? — постиронизировал Неца.

— Похоже, ты начал что-то понимать.

— И от прозрения мне хочется орать…

— Давай-ка без интертекста, Кэин?

“С кем он разговаривает? Неужели здесь есть кто-то ещё, но я не вижу его, как не видел Джойла и Рида?”

— Как и у всех дефективных, до прозрения твой квантовый индекс был равен единице. Ты прожил в этом состоянии двадцать пять лет и, судя по выявленному приборами контуру, два года назад совершил реверсивный скачок. С тех пор твой коэффициент можно обозначить как полуторный.

— Почему “можно обозначить”, а не “обозначается, как…”? Это условная величина?

— Верно, — Рид щёлкнул пальцами. — В сущности, после скачка индекс также равен единице, обозначающий одно из состояний суперпозиции. Ты снова имеешь застывшую суть без возможности дуального перехода. Однако так как состояние системы имеет иное качество, то оно номинально обозначается как 1.5. Надеюсь, язык квантовой философии тебе понятен более, чем диаграммы, расчёты и формулы, от которых ты с таким пренебрежением отвернулся.

— Название “квантово высокомерные” подошло бы вам больше… — Неца обхватил предплечье Рида и большим пальцем надавал на область чуть ниже локтевого сгиба.

— Какова неудача, — послышался голос Рида из-за спины. Неца “держал” в руке воздух.

— Как я и думал, — хмыкнул Неца. — Из твоего объяснения я смог вывести множество интересных предположений… Вы манипулируете реальностью с помощью закреплённой субъективной системы отчёта. Дуальностью вы называете управляемый переход из одной хронотопической или причинно-следственной координаты в другую. Сам же он осуществляется за счёт… сознания? Солипсизм с ноткой кванта.

— В целом, ты прав, — Рид развёл руками.

— Тогда ты не существуешь. Исчезни!

— Так это, к сожалению, не раб… — голос растворился на полуслове, вместе с его обладателем.

— Неужто?..

Не успел Неца обрадоваться, как появились три фигуры. Рид показал философу язык. Джойл ухмыльнулся. А третий, Дер, с прищуром посмотрел на Неца. Философ не знал, что последует за короткими переглядываниями и улыбками, но готовился к худшему.

Нарастающее напряжение не помешало Неца оценить наружность присутствующих. Каждый обладал поразительной внешностью, которая превосходила нежные черты Неца. Тогда он понял, что уродство, которое презирал и которого сторонился, необязательно лишено внешней привлекательности. “Даже в лучших обликах скрывает антиэстетическая скверна, — подумал Неца. — И все, в ком она заключена, мои враги!”

— Рид, Джойл, вы слышали?

— Он ведь ничего… — начал первый.

— …не сказал, деконструктор Дер, — подхватил второй.

— Вот вам и квантовое превосходство, — Дер излился лошадиным смехом. — Раз вы не способны интерпретировать, значит, он выполнил поставленную задачу. Пора завершать текущую сессию!

— Сессию? — Неца прожигал деконструктора взглядом.

— Оператор Квин, отправляю вам данные и запускаю процесс разборки и пересборки…

В мгновения двух очей либо исчез город, либо исчез Неца. Только темнота разливалась вокруг, но больше никто не спрашивал: “Что скрывается за мраком, в которым мы пребываем?”.

— …Так и нашёл бродячий философ покой в тихом домике с прекрасной Гли. Он отказался от женитьбы на принцессе, от королевского наследства, от должности главного мыслителя Златограда, но не жалел ни о чём. Он и его верная возлюбленная жили душа в душу и умерли в один день, — закончила бабушка сказ.

— Финальной арке не достаёт мотивировки Неца. Почему после путешествия по стольким землям (по лесу с говорящими животными, по королевству алхимии и поэзии, по Золотому городу) он решил вернуться к этой простушке?

— Потому что настоящее чувство важнее всего остального. Главное понять, что оно истинно. “Люби, пока ещё быть можешь…”, как сказал один современный писатель.

— Какие же старческие воззрения, бабушка!

— На то я и старуха, — она рассмеялась.

— И то верно, — вздохнул я. — Отсюда же и эта выученная мораль… Внутренняя красота важнее внешней привлекательности. Сплошная тривиальщина.

— Кому выученная мораль, а кому мудрость жизни, внучек.

— Недалеко уйдёшь с такими мудростями… — сказал я в сторону.

— Ой, что-то я вымоталась. Да и время-то уже позднее. Пора и ч#31@°№404✓÷`≠×∞¢×¢2=error.

— FatalEror: #Fraktal?!

Traceback (most recent call last):

File "< Fraktal#3.7>", line 194, in

Гли

NameError: name 'Гли' is not defined

SyntaxError: invalid syntax

[Warning! The system is overloaded.]

— Оглохли? Замораживайте симуляцию! — прокричал ты. — Процессоры сейчас полетят к чертям.

— Да ладно. Всё равно дискуссия вашей бабки-сторителлерши и внучка-переводчика закончилась, — прошелестел Сид.

— Кому-то, я вижу, не хватает нагрузки, — сказал ты и подмигнул беззаботному Сиду, который стал отнекиваться.

— Это была долгая работа, — Игнац протёр лоб рукавом рубашки. — Насколько процентов по ключевой модели мы по итогу продвинулись, босс?

— На 22,0803%, — ответил ты.

— Выходит, сейчас ментальные структуры готовы на 50,59%. Да, этим можно заниматься вечно…

— Не скули, Игнац, — Сид хлопнул его по спине.

— Эй, я же просил перестать!

— Подумаешь, будешь регулярно не спать по три ночи. Зато сколько денег нам отвалят в конце, ммм!

— Когда это ещё будет, Сид? — спросил Вудшер, после чего снял очки и протёр усталые глаза. — Профессор Кэин, насколько ещё хватит квантовых процессоров №5, №8 и №11? Боюсь, ни один не переживёт следующего запуска полилокальности №9.

Ты оглядел трёх самых бессонных членов команды, улыбнулся уголком губ и сказал:

— Хотя бы кто-то здесь думает о работе. Думаю, стоит поговорить с начальством по поводу твоего оклада.

— Благодарю!

— Подлиза, — буркнул Сид.

— Я всё слышал…

— Кхм, — твой выразительный кашель обратил возникший шум в противоположность. — Снова придётся просить об увеличении финансирования. Текущих ресурсов для ускоренного завершения работы не хватит. Вы же помните, что уже через каких-то три месяца нас ждёт предварительная презентация “первой в мире философcко-нарративной виртуальности «Гипермирие» и лучшего видеоигрового ИИ «Ацен 5.2.»”?

— Я думал, у нас ещё полгода, шеф, — буркнул Сид. — А рекламный текст, который Вы так пафосно цитируете, конечно же, превосходен.

— В рот тебе мыло! Как же ты беспечен! Так и недолго без работы остаться, — сказал Игнац.

— Профессор Кэин, но мы ведь только завершили работу над версией 3.7. Значит, что хотя бы за шестьдесят дней мы должны продвинуться на пятнадцать этапов. Тогда у нас останется месяц на бета-тест игры, — с чувством, с толком, с расстановкой произнёс Вудшер.

— Всё так. Вернее, почти так. Бета-тест сократим втрое.

— Но…

— Какие могут быть “но”, Вудшер? Или у тебя есть идеи, как ускорить процесс?

— Не лучше ли вернуться к старому-доброму ИИ на основе чистого кода?— предложил Игнац. — Смесь самообучения и программирования дорого обходится, а симуляции с двойным дном вовсе жрут неисчислимое количество энергии… и нервов. Хотя чего ожидать от игры, ИИ которой просчитывает каждую вероятность, в соответствии с которыми конструируют сюжетные ветви… Поиграть бы уже в это самому.

— Вы забыли, почему текущая полилокальность была запущена со слепым ИИ? — ты положил руку на стол и стал стучать пальцами по поверхности.

— Потому что один придурок забыл прописать “Ацену” зрение, — напомнил Игнац.

— А кто тогда забил на финальную проверку, а? — ответил Сид. — И, к тому же, старт со слепым героем тоже был неплохо. Видели, как мы продвинулись по этико-эстетической линии?

— В любом случае как тогда, так и теперь время является ограниченным ресурсом, — заметил Вудшер.

— Вижу, наш искусственный философ на тебя повлиял, дружище, — Сид начал собирать вещи.

— Профессор Кэин, а мы не могли бы снова увеличить архитектонику симуляции? На каждом последующем уровне скорость протекания событий уменьшается всё больше. Ввод двойного нарратора бабушка/внук заметно ускорил темп нашей работы. Но что, если на верхнем локусе включить программу, имитирующую писателя, который уже будет создавать историю, где бабушка рассказывает внуку сказку, которую тот кодирует в удобную для нас последовательность чисел, составляющую в свою очередь базис Аутотелической церебрально-епифанической надреальности 3.8 и далее по версиям?

— Я не могу выделить людей для настройки такой программы, а также для корректировки и оптимизации симуляции в новом виде. Иные аспекты работы тоже требуют внимания… — ты поднял глаза к потолку, который посредством квантовой иллюзии имитировал звёздное небо.

— Я могу заняться этим лично, — предложение Вудшера заставило тебя растянуть улыбку до ушей.

— Тогда всё в твоих руках.

“Вот же работяга”, — подумали Игнац и Сид…»

— «…подумали Игнац и Сид?» — какова нелепость! У них один мозг на двоих, что ли? Разумеется, удаляем. Backspace. Backspace. Backspace. А ещё я, кажется, написал «оператор Квин», вместо «оператор Кэин». Нужно будет исправить при редактуре.

Квин, мужчина тридцати лет, одетый в шорты и футболку лежал на убранной кровати с горячим ноутбуком на коленях и настукивал одно из многочисленных «Странных видений».

— Не слишком ли я перекрутил историю?.. Или правильнее сказать истории? С другой стороны, я создал потрясающую в свой множественности и непрозрачности гиперреальность, — Квин похлопал самому себе. — Что вы, не стоит, не стоит…

— А что, если и я, обжигающий ноги ноутбуком, тоже искусственно создан каким-нибудь юным литератором? — писатель рассмеялся. — Какой же бред. Мне стоит отдохнуть. Пойду попью чая, — так он сказал, но, будучи текстом, не смог пойти никуда…

Неца вернулся в себя. Он поглядел на расписанный в стиле звёздного неба потолок и с досадой подумал, что его ждёт очередной день общения с ультрауродым королём, а где-то на другом конце пространства разливалась темнота, до тех пор пока ободранный бродяга-слепец не сказал: «Чёрт с тобой, философ! Что скрывается во мраке, за которым мы прибываем?».