Читать онлайн
"Михалыч"

«Что голова так раскалывается?!» – Михалыч с трудом оторвал тяжёлую, словно налитую свинцом, голову от сплющенной в блин подушки.

«Как обычно пили водку. А пиво? Так и раньше после водки стакан «Жигулёвского» и ничего».

– Да что ж такое…? – он потряс головой.

– Бля, – лучше бы этого не делал. Свинец в черепной коробке задвигался, тупая боль усилилась, потянуло на рвоту. Еле пересилил неприятные позывы…. Рядом кто-то глухо всхрапнул. Морщась от болевых ощущений, повернул голову к стене и замер, недоуменно разглядывая возвышающийся продолговатый холм из толстого одеяла, скрадывавшего очертания человеческого тела. Осторожно приподнял уголок одеяла, в нос ударило коктейлем из перегара и аромата женского пота. Он и сам в данный момент пах не фиалками, но то был чужеродный, непривычный для его комнаты запах. Поднял повыше одеяло – взлохмаченные рыжие волосы, лицо в конопушках и приоткрытый пухлый рот.

– Тьфу, ты! – соседка Зинка с первого этажа. Разведёнка и любительница поддать.

– Хреновые дела, – почесав сквозь синие семейники своё хозяйство, пробормотал озадаченный хозяин квартиры. Скрипнул пружинами продавленного дивана, кряхтя, поднялся и пошлёпал босыми ногами по холодным половицам пола на кухню своей однушки. Головная боль даже не думала прекращать мучительную пытку, а тут ещё и конфуз с соседкой. Трезвому ему неприятно и взглянуть на неё, тем более в голову не пришло бы привести её домой. Женщина свободных нравов, местами, надо отдать должное, даже немножко и симпатичная, но за последние года три опустившаяся. Подсела на стакан, перестала за собой следить. Работала дворничихой, убиралась в их же дворе, да ещё в соседнем. Местный участковый лейтенант Сапрыкин буквально прописался в их подъезде. И всё из-за шумных пьяных гулянок Зинки с мужиками. В подъезде вечно воняло подгоревшей пищей, она частенько засыпала, забыв про включенную плиту и сковородку с картошкой на ней. Этак и до пожара недалеко.

– Да, хреновые дела, – повторил Михалыч и добавил, – видно вчера «на бровях» домой пришёл, раз её с собой приволок.

Снова почесал своё хозяйство: – хоть бы заразы какой не подхватить.

Поразмышлял и обречённо вздохнув, махнул рукой: – раньше думать надо было, что сейчас языком молоть.

На кухонном столе красовались грязные тарелки, скатерть заляпана тёмно-красными, уже закоревшими, пятнами.

«Ну, да, килька в томате на закуску была».

В пустой жестяной банке возвышалась горка из смятых мундштуков папирос и сигаретных окурков. Дама курила «Приму», а он «Беломорканал». Пустая бутылка от «Русской» стояла на полу. Не заметил и задел её ногой, глухо звякнув, бутылка откатилась к стене.

– Ну и шут с ней, потом подберу, – наклоняться поостерегся, рвотные позывы периодически напоминали о себе.

– Чем же поправиться? – недопитая бутылка «Лучистого» – как светская дама, Зинка предпочитает вино.

– Блин, пиво не допили, а пробкой закрыть забыли! Вычхлось, поди, – но всё же выпил, оставалось ещё с полстакана. Не выливать же.

– Гадость! – стало ещё хуже и противнее. Головная боль даже не думала отступать. Послышалось неровное шлёпанье босых ног – пошатываясь, уже одетая в платье, на кухню зашла Зинка. Потухшие было глаза, при виде бутылки с вином оживились. Ни слова не говоря, она схватила заветную ёмкость дрожащей рукой и, запрокинув голову, жадно обхватила горлышко пухлыми губами. Через мгновение с сожалением посмотрела на опустевшую бутылку. Отрыгнув, она выронила её на пол и как-то странно посмотрела на хозяина квартиры. От её безумного взгляда по телу у него пробежала дрожь.

– Ты чё, Зина? – инстинктивно отступил от неё на шаг и упёрся спиной в стену. Между лопаток побежала струйка холодного пота. Женщина в ответ утробно заурчала и, подойдя к нему вплотную, неожиданно вцепилась зубами в его обнажённое плечо. Надо отдать должное, зубы у неё оказались на редкость острыми и крепкими. Прокушенное плечо словно обожгло кипятком, струйки крови весенней капелью, соскользнув с плеча, увлажнили пол.

– Ты совсем охренела? Что творишь, кошка драная?! – вскипевший от ещё одной боли и злости, с силой оттолкнул от себя, видимо, сошедшую с ума соседку. Та не удержалась на ногах, нелепо взмахнув руками, рухнула на пол.

– Маркс твою Энгельс! – выругался Михалыч и замер, предчувствуя плохое. Зинка упала на спину, а затылком её угораздило попасть прямо на тяжёлые компактные железные тисочки. Он забыл про них напрочь. Вчера вечером перед застольем убрал со стола и временно опустил на пол, собираясь отнести их в кладовку.

– Лучше бы на подоконник поставил, идиот, – клял себя и свою лень.

Но по пьяни его желания хватило лишь на первое действие. Работать с металлом очень любил, как–никак, а слесарь-инструментальщик шестого разряда. Это тебе не хухры-мухры. А где ему ещё в своей однушке любимым делом заниматься – конечно же, на кухне. Злополучные тисочки постоянно находились на кухонном столе.

– Мда, хреновая ситуёвина, ничего не скажешь, – озадаченно почесал свой затылок, словно это он сам им ударился. Лужица тягучей крови медленно увеличивалась на полу. Тяжело опустился на табурет, на время забыв о не прекращавшей его терзать головной боли. Что Зинка мертва, он понял сразу – противный хруст проломившегося черепа, растекающаяся на полу лужа крови, безжизненный неподвижный взгляд карих глаз. Михалыч не считался пропащим человеком. В свои 45 лет слесарь-инструментальщик шестого разряда, член партии. В цеху все относились к нему с уважением и он уже не помнил, когда к нему последний раз обращались по имени Николай. Только – Михалыч. Правда, за последнее время секретарь парторганизации инструментального цеха Иван Кузьмич Попов, уже в который раз грозился поставить вопрос ребром об его исключении из партии. Лишь малая статистика членства в партии рабочего контингента и непременные последующие затем оргвыводы со стороны парткома завода и райкома партии, удерживали его от решительных действий. А всему причиной явилась несчастная любовь мастера золотых рук.

Всё шло к законному оформлению отношений, как он вдруг поссорился со своей подругой, вернее конфликт возник с будущей тёщей. Его любимая, бухгалтер ЖЭКа Галя, обидевшись за наезд на её мамулечку – при обсуждении будущего бракосочетания, новоявленный жених назвал некоторые предложения будущей тёщи дурдомом, уехала в Сочи отдохнуть и снять стресс. Там умудрилась, быстренько, минуя всякие административные препоны и бюрократические проволочки, расписаться с сыном хозяйки, у которой она снимала в сарайчике койку. Такого предательства Михалыч не смог пережить. Водка помогала ему на время забывать про сердечную рану. Нет, он не стал алкоголиком, дело совсем в другом. Природа не обделила его: рост немного выше среднего, развитая мускулатура и кулаки, вызывали у его оппонентов страх и уважение. А вот нервы ни к чёрту, тем более после такого удара судьбы. Вследствие чего даже от случайного косого взгляда он вскипал и выплёскивал свою эмоциональную энергию на обидчика. После чего очередная бумага из милиции на завод и в партком. Непременно и не единожды находил применение своим кулакам, доводя до белого каления руководство цеха и парторга. А работяги в цеху удивлялись, как он своими, вечно разбитыми в кровь кулаками, управляется с деталями сложнейших штампов, буквально порхая над ними с напильником. Если бы не эти обстоятельства, то жил бы он очень хорошо. Высокий заработок, бесплатная квартира от завода, путёвки от профкома на море, уважение в коллективе, о котором уже упоминалось.

И вот сейчас, из-за какой-то пьяной дуры, всё пойдёт прахом. Он со злостью посмотрел на труп Зинки, ничуть её не жалея, лишь проклиная момент, когда вчера её случайно затащил к себе, вернее, не смог от неё отвязаться. Надо звонить в милицию, сдаваться. Рука, потянувшаяся к телефону, остановилась на полпути.

– А ведь посадят меня, как пить дать, посадят. Могли бы, конечно, и отмазать, но накопившаяся изрядная пачка милицейских протоколов…

Вздохнув, подошёл к висящему на стене отрывному календарю. Сорвал листик с уже прожитым днём, скомкал и обернувшись, бросил бумажный катыш на стол.

– 27 апреля 1979 года, пятница. Запомни этот переломный день в твоей жизни, пьяный идиот! Ладно, – он вернулся в зал, поднял с пола, вечером сброшенные в порыве страсти, свои брюки. Порылся в карманах в поиске денег. Отыскал – на развёрнутой ладони лежало два смятых рубля и тридцать шесть копеек мелочи. Всё, что осталось на сегодняшний день от отпускных.

«На водку не хватит, на вино только. Погуляю в последний раз, а после сдамся. Бля, ну как же башка трещит! Никогда так хреново себя не чувствовал».

Одевшись, в коридоре сунул ноги в резиновые сапоги, накинул куртку – хоть и солнышко выглянуло, но ещё весна, а не лето. На улице свежо и лужи. Снял с крючка сетку авоську и вышел из квартиры.

«Что–то шумновато сегодня».

Из-за закрытых соседских дверей доносились возбуждённые крики, плач. Что-то постоянно падало на пол, топот и глухие удары. Пожал плечами – в чужие семейные разборки нечего лезть. Выйдя из подъезда, зажмурился от яркого солнечного света. Тепло.

«Зря, наверное, куртку надел, жарко будет».

Постоял, привыкая к свету, осмотрелся. В окружающей среде что-то изменилось. Но что? Утро, как утро. Народу на улице полно. Вот только…. У большинства какая-то странная походка, переваливающаяся что ли. При этом некоторые несознательные граждане пытаются напасть один на одного. Визг, крики. Толстая тётка отбивается от двух таких же дурных баб сумкой, нещадно их матеря.

– Психи, – пришёл к короткому выводу Михалыч и поспешил к продуктовому магазину в соседнем квартале. Чувствуя одолевающую жажду, остановился у двух аппаратов с газированной водой. К радости, в одном из них стоял гранёный стакан. Перевернул его и, нажав сверху, прополоскал слабыми струйками воды. Вымыв, переставил под высовывающуюся сверху трубку. Сунул в приёмную узкую щель найденную в кармане копейку. Лаская слух, аппарат фыркнул и в стакан ударила тугая струя воды, пузырясь при этом. С удовольствием выпил, пузырики приятно проскребли горло и пищевод. Но…. Чувство жажды не исчезло и лучше он себя не почувствовал.

– Да, что такое твориться сегодня! Хорошая же водка была!

Двери в магазин оказались распахнуты и страждущие, что странно, возле него, как обычно, не толпились. Но внутри всё же кто-то был – оттуда доносились непонятные и непривычные звуки. Вошёл в помещение и от удивления замер на месте. От увиденного едва глаза на лоб не полезли. Двое мужиков грызли лежавшую на полу продавщицу. Реально грызли, прокусывая и отрывая плоть. Петровна уже ни на что не реагировала, лишь в конвульсии вздрагивали разбросанные по сторонам её руки. Одуревший от жуткой картины, Михалыч легко оторвал от неё мужиков, схватив обоих за воротники курток. Держа безумцев в разведенных руках, со всей силы стукнул лбами один об одного. Отбросил обмякшие тела в стороны и склонился над продавщицей. Поздно, ей уже нечем было помочь.

«Эпидемия!» – мелькнула в голове мысль. Перед тем, как их столкнуть лбами, он услышал такое же урчание, что издавала и покойная Зинка. Не думая, что поступает неправильно и противозаконно, зашёл за прилавок и положил в авоську две бутылки водки, немного потоптался и снял с полки ещё три бутылки коньяка.

«Помирать, так с музыкой».

Сгрёб несколько плиток шоколада «Алёнка», не забыл и про «Беломорканал» – дома уже закончился. Метнулся в соседний молочно-колбасный отдел и вернулся назад с двумя серыми кольцами ливерной колбасы. Засобирался было на выход, но раздавшийся шорох заставил глянуть в сторону мужиков. Те поднялись с пола и, как ни в чём не бывало, попытались на него наброситься. Начинающий закипать слесарь, осторожно опустил тяжёлую авоську на пол, молча подошёл к ним и по очереди, свернул шеи. Всё вышло просто и буднично. Хрустнули шейные позвонки, мужики кулями свалились на пол.

«Теперь уже точно – вышка! Как же день дебильно начался…», – тоска и обида охватила Михалыча.

«Из-за каких-то ненормальных разом испортить себе жизнь. Мелкие милицейские протоколы не в счёт, парторг пошумит и перестанет. А тут вон дома Зинка холодная с утра лежит и плюс эти ещё два придурка дохлых».

– Не понял?! – «трупы», не переставая урчать, вновь поднялись на ноги и направились к нему с опущенными вниз головами – позвонки то переломаны. Михалыч подхватил с пола авоську с ценным грузом и поспешил от греха подальше на улицу. Он уже ничего не понимал, что происходит. Затворил за собой двери и на всякий случай привалил к ним чугунную урну для мусора, что стояла в стороне от входа. Отойдя от магазина метров тридцать, услышал за спиной шум моторов. Оглянулся – с соседней улицы выехало два грузовых бело-голубых сто тридцатых ЗИЛа и газон пятьдесят первый. Их внешний вид вызвал недоумение. Кабины и кузова сплошь обварены листами железа с торчащими в стороны штырями.

– Дурдом, – что-то последнее время это выражение стало его любимым. У здания райотдела милиции находился бронетранспортёр, если армейская память не подводит, то сто пятьдесят первый и ещё один однотипный сто тридцатый ЗИЛ. Вооружённые люди, одетые, как в военную форму, так и в гражданскую одежду, выносили и загружали деревянные и металлические ящики. Почувствовав неладное, Михалыч поспешил завернуть в ближайший двор, изменив свой маршрут, но не успел.

– Мужик, а ты куда так торопишься? – он вздрогнул от неожиданно прозвучавшего голоса у себя за спиной, бутылки в авоське жалобно звякнули. Обернулся назад – парень в расстёгнутой гражданской куртке и потёртых джинсах, с автоматом АК-74 в руках. Заплечный солдатский вещевой мешок, на брючном ремне, в петле свисает кирка с длинной деревянной ручкой, а в чехле, с другой стороны, армейская фляжка. Довольно колоритный вид, с точки зрения Михалыча, дополняли синие от татуировок кисти рук. Слесарь-инструментальщик с партбилетом в нагрудном кармане терпеть не мог приблатнённых и прочих уголовников. Он аккуратно, в который раз, опустил на пыльный асфальт авоську с драгоценной ношей. Парень с ухмылкой наблюдал за его действиями. Неожиданно и резко Михалыч врезал своим кулачищем со всей своей пролетарской ненавистью в челюсть парня, с одного удара свернув её набок. Оглянулся по сторонам и затянул бесчувственное тело в ближайшую подворотню, затем вернулся за авоськой и выпавшим из рук парня автоматом. Быстро обыскал его карманы – ничего интересного и информативного. Лишь во внутреннем кармане нащупал узелок. Обычный носовой платок, как ни странно чистый, а в нём с десяток желтоватых шариков, очень похожих на виноград. Сколько он такого съел на море и не сосчитаешь. Эти же виноградины были твёрдые как кость. Задумался на миг, пожал плечами и выбросил их.

«Всякую хрень эти уголовники с собой таскают!»

Дошла очередь до фляжки, отвинтил пробку, понюхал бултыхающуюся в ней жидкость.

– Фу, гадость какая! – его аж передёрнуло и едва не вытошнило. Брезгливо морщась от пренеприятнейшего запаха, вылил вонючую жидкость на землю. В ней ощущалось присутствие алкоголя, но имея в авоське «Пшеничную» и коньяк и при этом пить всякое дерьмо?

«Ну, уж нет!»

А вот фляжка вещь нужная, в хозяйстве пригодится. В армии у него такая же была. Стянул со спины уголовника вещевой мешок. Вот он порадовал своим содержимым – два запасных полных магазина, в полотняном мешочке ещё россыпью патроны, перевязочные пакеты и продукты. Переложил туда же содержимое своей авоськи. Снял с парня куртку, завернул в неё автомат, приклад немного торчал наружу. Не важно, дом его недалеко, донесёт как-нибудь. Осмотрелся – ничего подозрительного и поспешил в направлении своего двора. Пройдя несколько домов, замер. Если бы его руки не были заняты курткой с автоматом, то протёр бы глаза – справа от него между домами, метрах в пятидесяти, проскочила сгорбленная обезьяноподобная мускулистая фигура под три метра ростом, с жуткой вытянутой мордой и длиннющими лапами. Следом двигались ещё две, поменьше, но не менее симпатичных.

– Ё-моё, – только и смог он вымолвить. Раздавшиеся автоматные очереди и одна более басистая, если он не ошибся, то из крупнокалиберного пулемёта. Служба в армии научила различать всякие ружейные звуки. Вспомнив бога, что не совсем было уместно для члена партии, он резво, насколько позволяло ему его больное состояние, понёсся к своему дому. Когда прижмёт, то все идейные безбожники, враз становятся верующими.

Положив автомат и рюкзак в зале, зашёл на кухню. Как он уже понял, звонить в милицию и сдаваться теперь уже не имело никакого смысла. В городе творилось чёрт те что и никому нет дела до его мелких пакостей в сравнении с глобальной ситуацией. А вот прибраться на кухне не мешало бы. Натянул на голову Зинки мешок из-под картошки, закрепил его, что бы ни слетел. Подхватил подмышки, вытянул её из квартиры на лестничную площадку, спустил на пару этажей ниже и положил у окна. У соседей больше криков слышно не было, лишь изредка доносилось глухое урчание. Обтянутые ватином, а поверх дермантином, деревянные двери скрадывали шумы.

Устроившись на сложенном диване перед неработающим чёрно-белым «Горизонтом», в один приём выдул из горла полбутылки коньяка и заел любимый напиток интеллигенции ладным куском свежей ливерки. Лимоны у него отродясь дома не водились, к тому же он слесарь, а не какой-то там профессор. Но от непрекращающейся невыносимой головной боли коньяк не спас.

– Да, что же такое! – в который раз в сердцах выкрикнул Михалыч. Кряхтя поднялся с дивана и поплёлся на кухню за спичками, зажав беломорину в зубах. Потряс спичечный коробок – пустой.

– Бля! Папирос в магазине набрал, а про спички забыл! – ещё раз, уже чисто механически, потряс коробком и в изумлении замер, открыв рот. Приклеившись разжёванным мундштуком, папироса свисала с нижней губы. Было от чего замереть – из оттопыренного указательного правой руки, сжимающей спичечный коробок, словно из зажигалки, выскочил и заколыхался на воздухе, лепесток пламени. Ничего не понимающий Михалыч, напрочь забыв про головную боль, чисто автоматически прикурил от пальца и по привычке, взмахнув рукой, погасил пламя. Ещё с минуту постоял, ошарашенно рассматривая палец и обалдевший от случившегося с ним, на ватных и ослабевших разом ногах, еле доковылял до зала, по пути периодически зажигая и гася огонёк. Усевшись, допил коньяк и устало привалившись к спинке дивана, продолжил тупо смотреть на мерцающее перед ним фантастическое небольшое пламя. Жизненная энергия постепенно вытекала из тела несчастного слесаря, а вместе с ней уменьшался в размере и огонёк. Глаза Михалыча закрылись, последний толчок и сердце остановилось. Он так и остался сидеть на диване с выставленным перед собой указательным пальцем. Как из погашенной свечи, из него вверх тянулась тонкая струйка дыма, а на стуле у дивана матово блестел воронённой сталью так и не пригодившийся ему автомат.

Если бы он только знал, что два часа назад собственноручно выбросил и вылил столь необходимое его организму лекарство. Если бы он только знал…