Читать онлайн
"Грех"

Грех
Ан Со

ЧЕРНОЕ НА БЕЛОМ

Алая вуаль занавеса приоткрывается и на сцену выхожу я - рассказчик истории. Свет в зале приглушается, оставаясь сконцентрированным только на мне. Я снимаю перед вами черный цилиндр и опускаю его на деревянный, испещренный царапинами и сколами, пол. Передо мной нет микрофона, вы и так все услышите, даже если я буду говорить шепотом, даже если буду молчать. Вот, я усаживаюсь на стул, опираясь на серебристую трость, и оглядываю зал. Ваши лица, сейчас ничего не выражают, взгляд с интересом смотрит на меня и ждет, когда же я начну раскручивать спираль повествования. Наконец я вас приветствую, без радости в голосе, без привычных, сценарным мастерам восклицаний. Оваций нет, это хорошо, значит вы не отвлекаетесь. Я достаю из кармана белый шар. Он кажется в моих руках таким легким, но стоило мне кинуть им в публику, как он тут же наливается тяжестью. Поймавший его, едва смог удержать шар в руке. " - Какого цвета шар? - Задаю я вопрос, и державший в руках мою загадку, начинает крутить в руках, некогда белый предмет, рассматривать его, ощупывать", я вижу, что он знает ответ, но он не похож с тем, что находиться в моей голове. Я вижу, как он мечется между выбором, сказать что видит сам, и тем, что знаю я. Мне приходиться подтолкнуть поймавшего к ответу: "Не говорите о том, чего нет у вас в руках, о том, чего не видите сейчас, не говорите о том, что видели у меня, скажите лишь о том, каков цвет шара для вас - поймавший, вдруг успокаивается, перестает крутить предмет в руках и с глазами полного облегчения, отвечает: " - Он черный, господин рассказчик!"

***

Мне было девять лет. Жизнь кипела в моем теле, как в ростке сорняка, пробивавшегося сквозь асфальт, на участке автострады. Вокруг меня, ежечасно происходило столько всего, что маленькой голове едва удавалось удержать все внутри. А эти сны. Они были прекрасны. Переплетения сюжетов, смешавшиеся с фантазией воспоминания. Был бы я чуть смышленее тогда, моя первая книга смогла бы взбудоражить умы читателей. Но увы, девять лет, это возраст, когда большинство детей хотят просто жить. И я просто жил, в старом районе города, с облезлыми фасадами зданий, разорившимися стройками, которые стояли особняком долгие годы, зазывая к себе странных, а зачастую и мрачных людей. Мой мир заключался во всем этом. Я не видел другого. Лавочки у подъездов были всегда заняты пьянчужками, кочующими с одной стороны деревянных реек, на другую. Мои сверстники прыгали по крышам гаражей, другая половина их, тихо покуривала сигареты в кустах и узких закоулках, иногда собираясь в группы для драки за не пойми что. Взрослых, я видел дважды в день. Когда они уходили на работу и когда приходили с нее. Все остальное время, я был предоставлен сам себе. Школа, это отдельный мир, в котором я находился не так часто, как хотелось учителям и моим родителям. Мне казалось, что делать там нечего. Все эти бесполезные знания, которые нам так упорно пытались втемяшить в голову, для меня были пыткой. Я не мог усидеть на одном месте и урока, что говорить о полном дне. На таких, как я, одноклассники смотрели с опаской. Учителя же, со временем просто перестали обращать на меня внимание, и ставили тройки, просто за то, что являюсь на уроки. Некому было объяснить мне, что именно этот мир, дает путь в жизнь, а не законы улицы и способность уворачиваться от ударов. Но тогда, это все было не важно. Я жил, как жили все в моем маленьком мире. Не выбираясь никуда и не желая выбраться от туда. Серость, которая меня полностью устраивала.
В один из таких дней, я вновь прогуливал школу. Родители ушли из дома раньше, чем могли меня поднять, хотя в это время я уже не спал, и ждал, когда захлопнется дверь. Звук проворачивающегося ключа, был условным знаком - пора действовать. Подойдя к окну, я спрятался за разросшимся на подоконнике кустом алоэ. Смотря на уходящие фигуры отца с матерью, и подгадывая время, когда они смогут уехать, я не глядя нажимал кнопки на пульте от телевизора, выбирая канал с мультиками. Мне было тревожно, за возможность получить нагоняй, но вместе с тем, ощущение полной свободы давало мне удовлетворение. Убедившись, что мне ничего не грозит в ближайшие несколько часов, я с полным умиротворением, уселся на диван, уплетая шоколадное лакомство с чаем, и посмеиваясь над придурковатыми героями мультфильмов.
Закончился очередной мультфильм, на подходе была реклама, за которой следовал новый, как вдруг в окно постучались. Это был не привычный стук. Вряд ли пытавшийся привлечь мое внимание стал бы залазить на третий этаж. В окно кидались мелкой галькой, лежавшей на клумбах во дворе. Взрослые так не делают, поэтому я без опаски подошел к окну. Возле дома стояла шайка из моих уличных друзей. Я почему то, считал, что есть разные друзья, те что шляются по улицам, и те, что сидят по домам. Домашние друзья смягчали последствия прогулов. Обычно родители говорили, что уж лучше я буду сидеть у них, чем шататься неизвестно где и с кем. Ребята, со скалящейся улыбкой махали мне рукой, зазывая выйти на балкон.
– Хочешь с нам на речку? – Выкрикнул один из них. Кучерявый мальчуган, на порядок выше остальных, был негласным главой пацанской банды, и всегда вызывал у меня чувство настороженности "А стоит ли с ним связываться?", но детское любопытство всегда перевешивало странный страх.
– А что я там не видел? – Попытавшись отмахнуться от сомнительного предложения, я тут же поймал себя на мысли: "А вдруг там будет что-то интересное?"
– Там ребята из соседнего двора предлагают с девчонками познакомиться, и могут на машине покатать!
Вот оно! Он зацепил меня, в который раз уже. Я срывался с места и всегда вляпывался в неприятности, но это было другое, совершенно другое, так я думал. Мне было абсолютно непонятно зачем знакомиться с какими-то там девчонками, но покататься на машине - это было что-то новенькое.
– Мне до вечера нужно быть дома, Вить! – Пропищав своим детским голосом, я надеялся, это будет моим последним аргументом, для того, чтобы они отстали от меня.
– Мы там до обеда! Знаешь же, жара будет потом такая, что хоть в речку, хоть под тень, все равно! – Кучерявый Витя разводил руками, убеждая меня в безопасности шалости, а мне была интересна только машина. Я никогда до этого не катался просто так. Либо такси, либо автобус, а тут бесплатный аттракцион. Не простил бы себе, отказавшись от такого, а еще хуже было бы, услышав я разговоры ребят, побывавших там без меня. Зависть съест, как пить дать.
– Хорошо! – Выкрикнул я, – Только подождите меня немного, сейчас оденусь и выбегу!
– И возьми поесть чего ни будь! – Крикнул напоследок Витя.
– И спички возьми! – Наконец подав голос, крикнул Влад, стоявший прямо за спиной кучерявого.
Как же я ненавижу себя за тот день. Нужно было проявить стойкость, включить мозги, пойти в школу наконец. Но нет! Я сделал все, чтобы испортить себе жизнь, на все оставшееся время. Казалось бы, что может статься с ребенком, совершившим такую маленькую провинность. Однако, все начинается с маленького снежка, брошенного с горы. Начало было положено. Занавес снова опускается, чтобы подготовить нас к новому, более длинному акту.

***

Утро в моем городе всегда отличалось прохладой. Никогда нельзя было ходить в течении всего дня в одной и той же одежде, как и тогда. Я веселым шагом, примкнув к шайке, торопился успеть на речку. На олимпийку капал соус из пакета, который я перевесил через плечо, как авоську. В потертых терниках и совсем новых кедах, я чувствовал себя куда уверенней, нежели в той одежде, которую на меня одевали родители. Мы обсуждали между собой какие-то детские вещи, громко смеясь, расшвыривая ногами песок и грязь в разные стороны. Витя смотрел на нас с надеждой, с какой смотрят на напарников, мол - хоть вы не подведите. В общем, обычный день из жизни дворовой ребятни. Когда мы вышли к трассе, огражденной забором, мне стало не по себе. Я впервые был так далеко от дома, один. Со мной хоть и были "друзья", но где-то внутри, ни одному из них я не мог довериться в полной мере, и знал, что рано или поздно мы все разойдемся. И все же, не подовая вида, я уверенно шел за Витей, как и остальные.
На дорогу перелазить мы не стали, вместо этого, спустились по оврагу, который обрамлял ее с двух сторон и пошли дальше, через сухостой и колючие иголки. Мы стали задавать вопросы, как скоро будет речка, сколько еще осталось, на что Витя нам отвечал: "Что вы как маленькие, потерпите немного, уже почти пришли". Но, и мы, и он, были примерно одного возраста, так что слова, о нашей не зрелости, из его уст звучали странно. Заискивание со взрослой жизнью, не будучи подходящим по возрасту, всегда кончалось плохо. Однако, тогда мне это ни о чем не говорило. Мы шли за Витей, считая его на порядок взрослее нас, и хотелось верить, что он уж точно не станет нас бросать.
Отойдя от дороги далеко в сторону, мы перешагнули через холм, который закрывал нам все это время лес. Он тонкой полосой шел вдоль реки, которая тянулась до самого горизонта. Среди поля из пожухшей травы, была четкая колея, по которой ездили машины. И как только мы наткнулись на нее, Витя сказал: "Мы почти на месте, а вы думали идти далеко!" Все сомнения сдуло будто ветром, и мы воодушевленные походом к заветному месту, зашагали с новыми силами. Хорошенько развеселившись, то и дело задирая друг друга, я почти забыл о тревогах и стремительно удаляющемся доме. Мне казалось, что сюда можно будет ходить хоть каждый день, думалось, я смогу сюда привести отца, показать где можно рыбачить. В моих перспективах на это место, была только радость и безмятежный отдых.
Пробравшись сквозь заросли деревьев, ветки которых то и дело норовили зацепиться за одежду или выколоть глаз, мы вышли к пляжу. Мягкий, но от того не менее грязный песок, приятно проминался под каждым шагом. Чем ближе мы подходили к месту сбора, тем отчетливее чувствовался запах костра и мяса, готовившемся на нем. За густыми ветвями ивы показалась машина. Черный мерседес красовался на солнце, красуясь и без того ровными очертаниями. Сквозь тонировку невозможно было пробиться взгляду, оно и не было нужно. он был прикован к самой машине. Такой мы еще не видели, никто из нас не видел. Стали слышны радостные возгласы и девичий смех. Витя, подойдя ближе к машине, уверенно облокотился на крыло, словно она была его и крикнул: "Серега, я пришел!"
– О-о! Наконец-то, а то я стал думать ты потерялся. – Прозвучал голос, доносившийся откуда-то сбоку. Машина закрывала собой часть обзора, так, что было совершенно не видно ни говорящего, ни то, что он там делал. Однако, вскоре появился и он. Брат Вити, Сергей. Рослый подросток, с длинными волосами. Но только увидев нас, он тот час переменился в лице. – А это еще кто?! – Схватив брата за грудки, Сергей начал яростно трясти Витю. – Я же тебе простым языком сказал, никого не приводи! Никого! Это так трудно запомнить?
– Они мои друзья! Мы даже поесть принесли и спички! – Пытаясь оправдаться, глава шайки заверещал. Он выглядел в руках брата немощным и бессильным. Мы были не на шутку испуганны. Ведь Витя, никогда и никому во дворе не уступал по силе, для нас он всегда был воплощением стойкости и самостоятельности. Тогда я впервые понял выражение "На каждую большую рыбу, найдется другая, которая ее съест".
– Какие еще спички? На кой черт они нам нужны? – Отпуская брата на землю, Сергей на глазах успокаивался. – Ты попить бы чего принес лучше, но смотрю ни ты, ни твои друзья до этого не додумались... – Вздохнув поглубже, Сергей добавил, – Дебилы мелкие.
Витя удрученно опустил голову, молча вынося пронзающий взгляд брата, изредка косясь на нас. Мы же, до последнего надеялись что нас не прогонят. Мелкие, это да, только мы понимали, что взрослый вряд ли будет гнать нас обратно. В моей голове, начал созревать план, как жалостливее выпросить пропуск на пикник, я буквально видел картинки происходящего, как я поднимаю брови, поджимаю губы и слезно обижаюсь. Делать этого не пришлось. На переполох прибежала неизвестно откуда взявшаяся Лелька. Она была подругой моего двоюродного брата, который жил в другом городе и был гордостью семьи. Престижный университет, большие планы на будущее, не то что мы, проблемные... Я конечно обрадовался ей, хотя не столько ей, сколько возможности увидеть брата, ведь они всегда были вместе, да вот только не было его там. Вместо него, рядом с Лелькой шли двое обалдуя. Завидя меня, девушка тут же переменилась в лице. Легкость, с которой она подходила к брату Вити, чтобы умерить его пыл, превратилась в ужасную гримасу испуга, смешанной с грузом проблем, которые маячили на горизонте, в виде меня.
–Леля, привет! – Восклицая, я тут же бросился к ней. От подруги брата всегда приятно пахло. Когда она меня обнимала, становилось спокойно и легко, особенно в те моменты, когда она поглаживала меня рукой по голове. Ее нежные пальцы перебирали мои волосы, проводя волнистыми движениями по голове.
– Привет, Женек... – Обняв меня, как и всегда, Лелька, вдруг, показалась мне отстраненной. Подняв на нее голову, я увидел лишь пустой взгляд, устремленный в сторону. – Ты как здесь очутился? – Подруга брата, говорила нервничая, без присущей ей радости в голосе.
– А я с ребятами решил на речку сходить! – Отбросив непонятные мне подозрения, я уткнулся лицом в теплый живот девушки, растирая носом ее майку. – А где Валера? Почему ты без него?
– Он... Он вечером должен приехать, Женек. – Запинаясь, ответила Лелька, переводя взгляд на смеявшихся парней. Сергей что-то сказал на ухо одному из обалдуев, от чего оба рассмеялись в голос, пристально смотря на подругу брата. В ответ на это, лицо девушки покрылось румянцем. Мне было непонятно, что происходит, но из-за смеха, я думал, что все хорошо и улыбался вместе со всеми.
Я не замечал, как свет растворяется во мраке мыслей и поступков людей. Для меня было совершенно очевидным, что именно так выглядит настоящая дружба. Всепозволяющая, вседозволенная и свободная от предрассудков. Мне было неизвестно о предательстве сердца, об узах отношений и негласных правил окружающих их. Как и не понимал, что на моих глазах происходит разрушение судьбы, которая могла бы привести к прекрасному будущему.
– Хорошо! – Все так же радостно отвечая, я думал только о том, что можно будет искупаться и вкусно поесть. – А что мы будем делать?
– Что мы будем делать? – Переспросила Леля, но уже обращаясь к парням.
– Много чего... – С язвительной ухмылкой ответил Сергей.
– Я серьезно спрашиваю, надо занять чем-то ребят, чтобы они не слонялись просто так под солнцем. – С укором посмотрев на Сергея, Леля слегка сжала мои плечи, отстраняя от себя. – Идите с ним, он скажет вам что делать.
Леля буквально сбросила нас на брата Вити и ушла в сторону навеса. Над тентом возвышалось громоздкое дерево, раскинувшее свою крону, создавая островок прохлады. Ее взгляд, в тот момент, был устремлен в никуда и каждый шаг был наполнен тяжестью, еще чуть-чуть, и она могла бы провалиться сквозь землю. Я был достаточно умен, чтобы понять - Леля расстроилась из-за меня, но не понимал почему. Шелестевшие листья дерева напоминали шепот невидимых призраков, знающих о грядущем, они будто вились вокруг девушки, пытаясь что-то сказать, вот только никто не мог понять их слов.
Вокруг щебетали птицы, речка изредка покрывалась рябью от ветра. Всюду царила идиллия, но мое сердце колотилось как сумасшедшее, хоть и причин тому я не замечал. Меня разъедала обида на подругу брата, ведь я ничего не сделал, просто пришел и всего. Леля же, все глубже уходила из-под солнца, становясь похожей, всего лишь на очертания красивой девушки, брошенной карандашом на холст талантливым художником. Только черный, на белом, как снег холсте.
– Так! – Скомандовал Сергей, перемещая мое внимание, – Витя, идешь собирать ветки, хворост и кору. Сложи у берега, и подходи к своим, которые идут рыбачить! – Последнее слово, Сергей выделил особенно ярко. – Вы же рыбачить умеете?
– Да, умеем! – Не думая, выпалил я, хотя удочки в руках держал всего пару раз, если не считая того случая, когда одну утопил. И сказал ведь из-за страха, что могут прогнать, подумать, что мы не достойны их компании, что мы бестолковые. А так хотелось одобрения, признания, что мы годны на многое.
– Хорошо, значит, пока не поймаете по три больших карася, вот таких примерно, – Сергей поставил ладонь ребром на руку чуть выше запястья, – не возвращайтесь. Удочки я сейчас вам дам.
Удочки нам дали, но старые, деревянные, перемотанные скотчем и изолентой. Чуть надави, того и гляди обломятся. Задача и без того была не простой, а тут еще и это. В общем влипли мы. Но ребята были мне благодарны хотя бы за то, что я уже сказал, будто мы умеем все. Всучив попутно ведро и банку с червями, нас толкнули в сторону зарослей. Мол, там клюет лучше. А что делать? Пришлось соглашаться на все.
Пока Витя шумел в глубине лесополосы, ломая ветки и срывая кору, мы старались размотать удочки. Справившись с этим, стали насаживать червей, или скорее пытаться. Они были склизкими, то и дело норовя вырваться из наших рук. Крючки скользили по их телам, не желая протыкать наживку. Промучившись так некоторое время, я наконец смог насадить первого червя, гордо хвалясь Владу. Тот по моему примеру сделал так же. Только вот, сколько бы мы ни закидывали леску в речку, поймать что либо у нас не получалось. Порядком подустав, мы сели на землю, разглядывая потоки воды, выуживая места, где будет плескаться рыба. К этому времени, к нам подошел Витя с охапкой веток и коры.
– Ну что, как успехи? – Укоризненным взглядом посмотрев на нас и ведро, он выхватил у меня удочку рассматривая крючок. – Так червей же менять надо, они у вас все покусанные. На это даже самая больная рыба не клюнет! Смотри как надо...
Витя, ловким движением насадил червя на крючок, так будто всю жизнь этим занимался, размахнулся и со всей ребяческой дурью, метнул снасть почти на середину речки. Минута, две, три, леска натянулась! Бросив удочку в сторону, Витя стал наматывать прозрачную нить на руку. Когда из воды показалась рыба, мы стали прыгать от счастья. Первая рыба, выловленная самостоятельно, возбудила в нас азарт и жгучее желание сделать то же самое, а лучше на перегонки, у кого больше. Спустя некоторое время, у нас стало получаться, не с первого раза, и не всегда это была рыба большая, а точнее, больших мы так и не смогли поймать, но все же. Улов начинал по-немного наклевываться, мы даже потеряли счет времени, настолько нас охватило рвение поймать больше другого.
Когда черви в банке закончились, Витя приподнял два ведра на трясущихся руках и улыбнувшись сказал: "Не сильно большие, но думаю хватит чтобы всем наесться". Конечно, по детским меркам, того улова было достаточно, но вспоминая сейчас этот день, я понимаю, едва и одному взрослому бы хватило. Рыба была костлявая, небольшая, на зуб и того меньше. Но делать было нечего. Меня, как человека без костей в языке, отправили с одним ведром вперед, чтобы узнать, достаточно ли этого будет?
Подходя к лагерю, я услышал разговоры взрослых, волей не волей прислушиваясь к словам. Детское любопытство не знает границ, и старается влезть всюду, лишь бы узнать, чем живут взрослые. Авось тайну узнает или сюрприз какой разгадает. Но не в тот раз.
– Посмотри, никого там нет? – Раздавался голос на той стороне лесополосы.
– Да нет никого, давай быстрее, – ответил второй. Я узнал его, это был Сергей, он нервничал и тяжело дышал. Они что-то поднимали.
– Точно никого?
– Да что ты телишься, бери давай за ноги! Они еще часа два будут там торчать! И-и раз, взяли!
– Тяжелая, а с виду худая и хрупкая, во дают девки... – Послышался голос третьего. Казалось, ему было тяжелее всех. – Вот зачем ты так?
– Получилось так, Ром... – Запыхавшись, отвечал Сергей, – получилось так. Я не специально. Она... она вырывалась, кричать пыталась, а что если Витек услышал бы?
– Да и хуй бы с ней! Зачем убивать то?
– А ты сесть хочешь? У детей рот не закрывается... – Вновь глотнув воздух, продолжил Сергей, – у нее тоже не закрылся бы, лучше пусть утонувшей считают, чем так, понимаешь?
Я осторожно сделал несколько шагов вперед, чтобы высунуть голову. От слова "убивать", мои ноги предательски тряслись, почти не слушаясь. Все во мне кричало - Беги! Да куда там, с мим любопытством. Неудачный шаг, треск веток, но я успел разглядеть...
Трое взрослых, одетых только в трусы, тащили на руках абсолютно голую Лельку. Я тогда впервые увидел голую женщину. Ее голова была неестественно опущена вниз. Руки безвольно болтались, задевая пальцами песок. Грудь слегка подрагивала от каждого шага взрослых. Она была мертва, совершенно точно мертва. Все нутро сжалось, готовясь выплеснуть наружу содержимое завтрака. Я слышал по новостям слова "насилие", но никогда не понимал, что оно означает. Увидев своими глазами, мне вдруг все стало ясно. Словно мир обрел для меня совершенно другие краски. Стал серым, темно желтым и ядовито красным. "Насилие... так вот, что это такое! Сила, с которой можно делать все что угодно."
– Блять! Сергей, я же просил! – Вдруг бросив ноги Лельки, Роман быстрым шагом направился ко мне. – Стой на месте, малец, иначе хуже будет!
Стоять конечно я не стал. Бросил ведро с рыбой на землю и побежал обратно, даже не всматриваясь куда. Услышав, как на рыбе подскользнулся преследователь, как он ругается, я ускорился еще быстрее. Мне казалось он совсем рядом, еще немного и схватит руками за шиворот, так же, как Лельку, в воду! Я бежал и кричал что было сил. Бежал, пока не уткнулся в дверь подъезда. Не помня, как добрался, я на не гнущихся ногах зашел в дом. На пороге меня встречала мать с недовольным лицом. Но увидев, в каком я состоянии, тут же сменила гнев на милость. Принеся стакан с водой и мокрое полотенце, она стала задавать вопросы. Поперхнувшись, водой, я в слезах рассказал как все было. Мама на глазах побелела. Воображение на слуху рисует чудовищные картины. В ту ночь я не спал, да и последующие, тоже.
Прошло несколько дней, после стоящей у меня перед глазами картины. В родительской спальне раздался звонок. Маленький телефон с металлическими кнопками, верещал на полке, неприятно ерзая по комоду. "– Алло! – Как всегда нарочито громко, с долей негатива, мама взяла трубку. – Здравствуй Вера. Соболезную... Да, я помню. Уже собираемся. Спасибо что позвонила, еще раз соболезную. – Голос матери, внезапно переменился. Печаль, с которой она разговаривала с Лелькиной мамой, была не просто наигранной, мама говорила с издевкой, молча смотря в зеркало. Я видел, потому что уже стоял на пороге их комнаты, слушая разговор. Мама красила ногти, попутно завивая волосы небольшими трубками, накручивая на каждую, локон за локоном. Чистейшая ненависть, еще немного и она улыбнется".
Оно и понятно. Девушка старшего и наверное любимого сына, ходила налево, да еще и как порочная девка, закончила свои дни. Наверное в глазах мамы, она была именно, что шлюхой. Не знаю, того же мнения придерживалась она, когда Лелька была жива, мама ведь никогда особо не говорила о ней. Но тогда, мне было ясно, мои родители ее никогда не любили, только брату не говорили, боялись наверное повредить его учебе.
– Не связывайся с такими никогда, ты меня понял, Женя? – Мама повернулась ко мне с полными грусти, глазами, нажимая сброс на телефоне. Я смог кивнуть головой, только и всего. – Сейчас время такое странное... Где найти нормальную девушку, вообще не понятно. Может мир сошел с ума?
Мама продолжала говорить, и ходить по комнате, собирая вещи в сумочку, попутно закидывая платок в пакет и какие-то блокноты.
– Это все ваша свобода, которой вы кидаетесь на лево и направо. Вседозволенность! Нормы морали и приличия в вашей голове стерлись, осталась одна глупость на уме. А потом вырастают, такие вот Лели, которые считают что им можно все, всегда и где бы то ни было. Ой, тьфу! – Сплюнув куда-то в сторону, мама продолжила горячо распинаться, она была в ярости. – Мир перевернулся с ног на голову, так и в Тартар сгинуть не долго, а скорее всего, именно ваше поколение, молодых, дерзких, туда его и загонит. Вы же сломя голову ломитесь всюду! Для вас же нет ни каких правил. Кто вообще это придумал? Мы, Жень, не знали что такое вседозволенность, и нам хватало того, что мы имели. Наш народ строил этот мир, двигал его основы к совершенству, пытался взрастить в пытливых умах, любовь к труду, самосовершенствованию, к науке и истинным ценностям. А что в итоге? Мы породили слабых, ленивых людей, которых кормят с ложечки до самого их взросления, но что хуже всего, продолжают кормить и после. Мы вырастили потребителей, будучи героями, стойко переносящими и преодолевающими трудности жизни.
Я все кивал головой, не понимая, кажется, ни слова из того что говорила мама. Ей, моего понимания не требовалось. Она говорила больше с собой, нежели обращаясь ко мне. Вспоминая прошлое, ее глаза горели, ей хотелось выпорхнуть наружу из маленькой квартиры, навстречу времени и жизни, показывая и доказывая всем, что они не правы. Но года берут свое, и вот некогда бойкая девушка, остепеняется и становится матерью, нежно поглаживая сына по голове, тяжело вздыхая от сказанных слов и бессилия.
– Ничего-ничего, ты у меня умненький, вырастишь и все поймешь. – Мама приобняла меня за плечо, направившись в мою комнату. – И будешь лучше всех, этих... Правильно? – Я вновь закивал, на мгновение почувствовав как на мои плечи ложиться тяжелый груз, будто прижимающий меня к полу. – Вот и умница! А теперь давай собираться, нам скоро выходить!
Мама поцеловала меня в голову и легонько подтолкнула к дивану с уже разложенными вещами. Для меня все было готово, даже искать не пришлось. У выхода меня ждали начищенные до блеска туфли и родительница, пыхтящая над моей прической, приговаривая "Одни перья в волосах, ну что с тобой поделать?"
Пока мы ехали в такси, я все думал, что же мне делать, чтобы не стать этими... В голову приходили разные мысли и ни одной стоящей. Детская голова не могла вобрать в себя все сказанное и перемешав с воображением, превратила в непонятную кашу, от которой стоило избавиться, что я и сделал, благополучно забыв о пламенной речи спустя двадцать минут. Меня гораздо больше волновали вывески магазинов, рекламные билборды и будничная серость, переливающаяся в моих глазах историями о героях, битвах с инопланетными захватчиками и объятиях любимой девушки после победы над врагом.
А потом были крики... Разрывающая душу агония, после взгляда на свою дочь, среди сотен могил и вскопанных ям, для новых постояльцев погоста, вызывала у меня испуг и жжение в животе. Женщина стояла у гроба, в котором лежала Лелька. Красивая, словно заснувшая, которая ни как не могла проснуться. Я смотрел на фотографии людей, прикрепленных к памятникам, и ни как не мог понять: "Это что, все? Вот так в землю? Она же здесь, вот она, зачем ее хоронить? Еще немного и она откроет глаза!" Глаза Лелька так и не открыла. Несколько мужчин накрыли гроб крышкой, после взявшись за стропа, аккуратно опустили его в землю. Женщина кричала навзрыд, родственники держали ее под руки, не давая упасть. Другие стояли в стороне, словно в растерянности, не зная что сказать, и как утешить. Потерю ребенка не восполнить словами и сочувствием, не исправить временем. Ее нельзя понять, потому что ребенок у каждого свой, и его потеря для каждого, кто через этого прошел, единственная ни с чем не сравнимая и не достойная этого. Моя мама, прижала меня к себе, вытирая слезы платком, которые шли по-настоящему, из ее по-настоящему грустных глаз. В тот момент я вроде бы понял, что нужно делать, чтобы не стать "этими", о которых она говорила. В голове, бьясь о каждый нерв моего мозга, витала мысль: "Главное, не умереть".
В августе, уже под конец лета, отцу дали отпуск. Он появлялся дома реже, чем мать, проводя на работе почти все свободное время. Именно благодаря ему, наша семья держалась на плаву и могла себе позволить много из того, что не могли позволить себе мои одноклассники и друзья. Мы часто ходили в парки и на аттракционы, в детские заведения и вечерние рестораны. Мама всегда гордилась, а иногда и присваивала себе успехи папы. Мол, это она сделала из него человека, направляя везде и всюду на правильный путь. Отец с этим соглашался, скромно улыбаясь при друзьях и родственниках. На деле же, он был довольно жестким человеком, его уважали коллеги, многие набивались к нему в друзья, но случись что, он не лез за словом в карман. Говорил всегда резко и по делу, бывало, в молодую бытность, не раз пускал в ход кулаки, опять же по рассказам мамы. С людьми, отец сходился неохотно, чаще сторонясь любого шумного общества. Попросту их не любил, вот и всего, чего не скажешь о его любви к семье. Я никогда не слышал от него громкого слова в доме, ругани или шальных фраз, брошенных в скандале напоследок. Когда папа был дома, все в доме превращалось в праздник. Мама становилась теплее и улыбчивее, от нее можно было даже услышать смех, что являлось само по себе, редким явлением. Папа любил рассказывать истории о своей молодости, выдумывал сказки и шутил так, что можно было кататься по полу. Я любил отца и видел в нем того, на кого можно было равняться.
На второй день отпуска, отец решил поехать на охоту. Напросившись к нему попутчиком, я стал собирать вещи, большую часть которых, папа сказал не брать. "Мы едем на охоту, в лес, а ты собираешься на отдых. Тут другой подход нужен, говорил отец, – чванливо задрав нос, тыкая пальцем на вещи которые стоило оставить, – вещи бери те, в которых не зацепишься за ветки и не запутаешься в ногах, но еще должно быть и тепло, потому что в лесу холодно. Обувь бери свободную, кроссовки или кеды, если ноги замерзнут, их всегда можно отогреть у костра! Все запомнил?" Я кивал головой, сколько было сил, лишь бы дать понять отцу, что я на все согласен, а у самого уже мысли в голове, как буду бегать между деревьев, залазить на ветки и палить из ружья по чем зря.
Кое-как собрав все в рюкзак, я закинул его в багажник машины и уселся на переднее сидение. Отец предусмотрительно задавал мало вопросов, сводя все к интересам в мультфильмах и героях, которые мне нравятся, я же был невероятно рад на них отвечать. В кои то век родители интересовались тем, что нравилось мне. К сожалению наш разговор длился не долго. Мы доехали до дома Петра Ивановича. Это был друг отца, с которым они познакомились еще в студенческие годы. Он хорошо ориентировался на местности, знал много баек, и любил охоту так же, как и отец. К тому же, Петр Иванович был геологом, что являлось моей личной гордостью среди одноклассников. Знакомый геолог, который может среди грязи найти золото! Так мне он рассказывал, а я уж немного приукрасив, рассказывал друзьям. Еще он потрясающе рисовал. В его арсенале были даже небольшие комиксы, но от чего-то он хранил их в столе, не решаясь издать или показать на всеобщее обозрение. На вопрос "почему?", он отмахивался, придумывая отмазки, мол куда ему тягаться с мастерами подобного творчества, хотя мне нравилось рассматривать его работы, порой я даже зачитывался захватывающими историями о несуществующих героях и битвах в космосе. С его детьми я не особо общался, они были старше меня на десяток лет. Один учился на инженера, часами пропадая в своей комнате, усиленно клацая по клавиатуре и громко ворча, что его кто-то "вынес" не по правилам. Второй был студентом медиком. На кого он точно учился я не знал, но он всегда был сдержанным, при встрече скромно улыбался и тут же пропадал из виду. Родители говорили, что он собирается в Москву, на работу, вознося его талант к медицине на самый высокий уровень.
Петр Иванович с широкой улыбкой вышел из подъезда, раскинув руки. "О, какие люди! Давно не виделись, Миш! – Отсалютовав мне коротким взмахом руки, друг отца обратился к нему, – Женек вымахал как, а? Скоро с тобой поровняется, хех!" Тепло поприветствовав друг друга, Петр Иванович кинул в багажник, услужливо открытый отцом, увесистую сумку и ружье. Пригладив белые, почти седые волосы, и длинную бороду, собранную в хвост, доходившую почти до груди, он стал рассказывать папе о своей жизни, о жене, которая "все время изводила его нежную душу", не забывая манерно причмокивать дымящую сигарету. Я резво выскочил из машины, чтобы постоять вместе с ними, принюхиваясь к аромату дорогих папирос, попутно впитывая новые слова и истории в свою маленькую голову. Постояв так еще немного, мне наскучила взрослая болтовня и отсутствие интереса к своей персоне. Сказав, что буду ждать в машине, я залез на заднее сиденье, уставившись на болтающуюся от ветра побрякушку под зеркалом.
Разбавив разговор шуткой, они разошлись по разные стороны машины, усаживаясь и продолжая говорить. Я пропускал все мимо ушей, мне было не интересно слушать тогда о взрослой жизни. Вокруг зарождалась осень. Кружащие вихри листьев у подъездов, голубое и такое низкое небо, готовое упасть на нас сверху освежающим ливнем, шумящая детвора на площадке, шагающие по тропинкам люди, утопающие в своих мыслях, все это было наполненное жизнью, движимо и по своему прекрасно. Пока в один момент, по тротуару не прошла девушка. Она шла одна, с небольшим рюкзаком за спиной. Распущенные волосы едва открывали лицо. Стоило ветру усилить свой напор, как вдруг волосы незнакомки растрепались, открывая мне то, чего я кажется видеть не хотел. Мое сердце сжалось в подрагивающий комок. Я видел Лелю. Ее походка, внешность и даже волосы были те же. Каждый шаг девушки, казалось останавливал время на короткий миг, позволяя мне рассмотреть ее лучше. Она была мертва, и определенно находилась там, куда свет жизни уже никогда не проникнет, только вот, мои глаза видели ее так же хорошо, как отца, в зеркале заднего вида. Ее лицо внезапно повернулось ко мне. Равнодушный взгляд Лели раздирал мое тело, мне хотелось выпрыгнуть из машины и пуститься прочь. Вдруг, машина дернулась вперед, заставляя меня моргнуть. Лели нигде не было, по дорожке шла незнакомая мне девушка, с ярко-красными губами и рыжими локонами волос, волнами гуляя по ее плечам.
– Пап! – Дернув за плечо отца, я не отводил взгляда от незнакомки, – Я только что видел Лелю, вон там! – Указывая пальцем на незнакомку, краем глаза заметил, как мои глаза выглядели в зеркале. Раскрытые в ужасе, на бледном лице. Перепуганный я, испугал меня больше, чем незнакомка. "Неужели это страх? – Подумалось мне вдруг, при взгляде на этого ребенка в отражении, – маленький, неказистый и совершенно беспомощный ребенок, который сейчас не стоит ничего, кроме осуждения. Вот я какой, оказывается. Мне это не нравится, не хочу таким быть. – Мое лицо стало разглаживаться, приходя к равнодушному облику"
– Тебе показалось, Жень. Все нормально, – папа успокаивающе улыбался, хоть и в каждом его слове слышалась неуверенность, – откидывайся на сиденье и поспи. Ехать нам далеко, а тебе нужно набраться сил, в лесу не будет времени на отдых! – Отец вытянулся из-за сидения, подкладывая мне под голову дорожную подушку. – Вот так лучше будет, а теперь спи.
Не знаю почему, страх вдруг отступил. Вслед за облегчением последовал сон. Он навалился на веки свинцовым одеялом, сковывая взгляд усталостью. Прикрыв глаза на всего-то секунду, я тут же провалился во тьму...
Вокруг меня распласталась безжизненная пустыня, усеянная могилами и крестами. Багряный закат нависал над этим миром, отражаясь солнечным диском в бликах каменных изваяний. Однако, погост не казался пустым, рядом с могилами стояли люди, точнее их тени. Кто-то из них сидел, положив руки на подобие головы, кто-то лежал грудью на могиле, беззвучно трясясь от рыданий, один и вовсе пытался раскопать землю под своим памятником. Но никто из тех, кого я видел, не обращал на меня внимания. Сделав несколько шагов вперед, и убедившись, что тени заняты исключительно своей смертью, я беспрепятственно пошел вперед. Редеющие стоянки мертвецов, кончались бескрайней степью, с выжженными солнцем кустами, пожухшей травой и выстроившимися в ряд костями, торчащими из земли. Они образовывали тропу, внутри странного купола. Я шел внутри гигантской, грудной клетки, некогда живого великана, которая вела к одному единственному дереву. Величественный исполин, с раскидистыми ветвями, был окружен столпом огня, пульсирующим в такт биения моего сердца. Из огня доносился нежный голос женщины. Он шепотом звал меня. Не пытаясь сопротивляться, я шел к нему столь уверенно, что кажется, будь предо мной стена из камня, я не раздумывая, сломал бы ее. Но только я сделал очередной шаг, как вдруг моя нога запнулась о маленький булыжник, торчащий из земли самой малой частью. Я упал и тут же вскочил, перепугав отца и его друга.
Машина уже некоторое время ползла по грунтовой дороге, если это можно было назвать дорогой. Сплошные ямы, лужи, грязь, колея размытая глиной и колесами других. Солнце здесь не особо помогало, ветви деревьев нависающие над тропой, не давали проникать лучам и высушивать вязкую почву. Петр Иванович указывал отцу куда лучше поворачивать, и как ехать, чтобы не угодить в западню, на что папа лишь отмахивался, мол знаю эту дорогу, как свои пять пальцев. Мой сон исчез, после очередной ямы, в которой автомобиль немного застрял. Я уже думал, что пропадем в этой глуши насовсем. Не вытянет машина, не сможет ни как. По самые дверь водой накрыло. Петр Иванович без особого волнения цокнул языком, проговаривая: "Говорил я тебе, не лезь туда, потом отмывать целый час будешь... – я, удивленный такому спокойствию и уверенности в том, что машина все таки выберется из западны, смотрел на ситуацию уже с восхищением."
– Если бы я полез на ту сторону, мы бы скатились в траву, смотри какой там уклон, а дальше кусты и трава, – закуривая очередную сигарету, отец кивал головой в более сухую сторону, – лично, за два года, вытащил три машины от туда, таких вот, как ты. А если бы еще и на двух машинах поехали, то и тебя бы вытаскивал!
– Может ты и прав, я здесь впервые проезжаю, раньше по южной стороне всегда ездил, – не охотно соглашаясь, Петр Иванович сделал пас рукой в сторону, – там, знаешь ли по приятнее дорога.
– В том-то и дело, Петь, – хлопнув по плечу друга, отец переключил передачу и без лишний усилий выбрался из ямы, добавляя: "Вот-так, хех" – там, куда ты ездишь обычно, уже давным давно и кустика свободного нет, а сюда поди попробуй добраться. Здесь и охота на лад идет и куда больше места для привала, да и людей поменьше будет. Где дичи больше, там где народу, как грязи или там, куда они просто не добираются?
– Ладно-ладно, подловил, сколько ехать то еще?
– Не долго, еще минут так двадцать.
Спустя почти час, мы наконец выехали на поляну, густо поросшую травой и кустарником. Свет здесь проникал гораздо лучше, чем на дороге, от того и на душе стало проще. Выдохнув с облегчением, я выскочил из машины, и тут же принялся бегать по окрестностям, выискивая палку по прочнее, чтобы помахать ею в свое удовольствие. Пока я носился по округе, сметая на своем пути кусты, и разбивая в пух и прах наросты на деревьях, отец с другом вытаскивали из машины вещи, раскладывали палатки и разбивали место для костра. Через некоторое время, мое озорство было остановлено. Меня нагрузили ветками и небольшими бревнами, поручив таскать все к небольшому костру. Дали немного перекусить, и вручили в руки ружье.
– На вот, подержи пока у себя, – Петр Иванович с лихой улыбкой, отпустил в мои руки "сайгу", только держи мушкой вниз, не то подстрелишь кого ненароком.
– А пострелять можно? – Вдохновленный властью над жизнями, во мне загорелся первый, тлеющий огонек.
– Наверное нет, – Петр Иванович посмотрел на отца, кинувшего не одобряющий взгляд в нашу сторону, и стушевавшись ответить обратное, почесал затылок, – когда придет время, станешь метким стрелком и добытчиком, а пока, просто подержи.
– Хотя бы разок можно, дядь Петь? – заискивающее посмотрев на отца, метавшегося в выборе, я тут же стал давить на жалость. – Когда мы еще поедем на охоту, вот так? Папа опять на работу уедет, зимой мы не выбираемся сюда, в следующем году... Это та-ак долго ждать!
– Жень, что тебе даст этот один выстрел? Только раззадорит и всего, а больше не дадут. – Проведя рукой по бороде, Петр Иванович закончил с приготовлениями, вытягивая руку к ружью, которое я как мог прижимал к себе. – Вот представь, ты в тире выстрелишь раз из ружья, у тебя отберут и скажут, что больше нельзя, хотя пулек в нем полно, и будут стрелять сами. Неужели тебе не обидно будет? Уж лучше вообще не стрелять, чем такое удовольствие половинчатое.
– Но я же буду знать, что мне дали всего на один выстрел, чего я буду обижаться?
– Упертости тебе не занимать, Жень. – Подключился к разговору отец. – Чтобы стрелять из ружья, нужно учиться и получить лицензию, потому что владение подобной убойной силой, влечет за собой и большую ответственность. В случае же нарушения правил и пренебрежения ответственностью, вверенной тебе, незамедлительно настигнет наказание. Тут уж никакие отговорки и "я больше так не буду", не сработают. Накажут жестко и сразу, а может случиться так, что и наказание растянется на долгие годы, если нарушил правила еще серьезней. Если хочешь пострелять, иди в тир, настоящее тебе ни к чему.
– Но вы же будете стрелять! – Не унимался я. Мне и впрямь тогда хватало упертости, чем и пользовался неоднократно. – Чего тебе стоит дать один раз бахнуть, разок всего! Пожалуйста!
– Скажи хоть, зачем тебе стрелять? Обоснуй свое желание, тогда и посмотрим. – Отец пытался бороться до последнего, ему тоже хотелось посмотреть на мой первый выстрел, но в том и отличие детей и взрослых. Желаний почти одни и те же, ответственность разная.
– Просто, хочу пострелять и все, – на самом деле, мне было довольно сложно объяснить все те чувства, которые преследовали мое желание, – вы же стреляете просто так!
– Не просто так, Жень, – вздохнув, отец забрал ружье из моих рук, – у всего есть смысл и значение. Прежде чем взять оружие в руки вновь, хорошенько подумай, для чего оно тебе и какие будут последствия, если ты ошибся.
– Хорошо. – Насупившись, я ушел к палатке.
– Женек, не расстраивайся ты так! – крикнув мне напоследок, Петр Иванович с искреннем сочувствием посмотрел на папу. – Ну что ж ты так с ним?
– А ты подумай, Петь. Он выстрелит не так, либо покалечится, либо кого-нибудь из нас подстрелит, и ладно, если только нас, а если сам на дробь нарвется? Нет, это того не стоит. Лучше сейчас я ему немного испорчу настроение, чем потом буду сожалеть о чем-то более плохом.
– Есть в твоих словах истина, но опять же, кто не рискует, тот не пьет шампанского!
– И ты туда же? Не стоит этот риск всех тех, пусть и возможных, последствий. – Отец растер переносицу, выуживая из своей памяти не самые приятные воспоминания. – Возьми хоть Валеру. Он рискнул, хоть и малым. Уехал в свой Питер, оставив Лелю, земля ей стекловатой, а что в итоге? И он, и мы еще не один год будем разгребать навалившиеся проблемы.
– Так она же сама отказалась с ним ехать, чего Валеру приплетать-то?
– Это ты по слухам знаешь, на самом деле, он решил не посвящать ее в общажную жизнь и студенческую рутину. У нее же здесь все было, где жить, подработка, родители, знакомая местность, одним словом комфорт, а там, поди проживи без всего этого. Решил забрать ее, когда обустроиться на месте, а оно, вон как вышло.
– Что Валера говорит на счет произошедшего?
– Он звонил мне недавно, попросил не вмешиваться, мол сам со всем разберется, голос у него правда был не совсем тот, на который я рассчитывал.
– В смысле?
– Уставший он был. И ощущение такое складывалось, что ему все равно на произошедшее. Я вот боюсь, не шок ли это, не натворит он чего? Конечно, хочется верить, что парень он с мозгами, но где ты видел, чтобы любовь проходила без следа?
– Судя по твоему рассказу, его жизнь в Питере, тоже не белыми нитками шита. Может он там себе другую нашел?
– Хорошо если так, а может именно от этого и случилась вся эта история, женщины, они ж получше любого следователя. Учуют любой подвох там, где с собаками делать нечего.
– Так! – Прервав не самый приятный разговор, Петр Иванович глянул в сторону леса. – Еще часок давай здесь обустроимся и пойдем уже, не то вечера не вернемся. Уже в животе начинает подсасывать.
– Согласен, я пойду Женька растормошу, чтобы собирался.
Неохотно согласившись, я собрал необходимые вещи в небольшой рюкзак и поплелся следом за взрослыми. Мы отходили от лагеря все дальше и дальше, прислушиваясь к лесу, всматриваясь в следы и любые движения веток. Пару раз, что отец, что Петр Иванович выстрелили в пустоту, подстегивая друг друга, мол вот-вот и будет добыча. Дело шло из рук вон плохо, ни один патрон не зашел в цель. Взрослые начинали нервничать, к тому же начинало темнеть. Пора было уже возвращаться, но с пустыми руками идти совсем не хотелось.
Через час, когда было понятно, что идти назад нужно определенно сейчас, иначе придется ночевать посреди леса, мне на глаза попался папоротник, как в сказках. Я потянулся к нему рукой... Едва ли удача будет более податливой в другой раз, так всегда говорил папа: "Если чувствуешь, что свезло, и удача упала тебе прямо в руки, не думай, хватай все без остатка, два раза в одни руки она не дается". Только вот он всегда добавлял, что удачу легко спутать с другим, пугающим явлением судьбы, ее роком. Когда он маячит впереди, кажется, будто все, что происходило до этого момента, складывалось как должно, и вело именно сюда. Будто пазл. Но, стоит коснуться его, считай попался в капкан. Вырваться из него можно, подобно взбесившемуся зверю, только оставив кусок мяса или чего другого. Различить их просто, удача приходит внезапно, хаотично, не предвещая о себе. Рок же зовет издалека.
В попытке дотянуться до цветущего растения, я задел рукой сухие ветви сосны, нарочно свисающие к ногам. Треск в полночной тишине прозвучал раскатом грома. Время в то мгновение замерло, ибо все сошлось. Рок показал свое обличие. Сквозь ребристые листья, на меня взирало улыбающееся лицо Лели. Она стояла в окружении волчьей стаи. Их пасти раскрытые в беззвучном вое, позволяли падать чужой крови с острых клыков, окропляя спящую землю. Леля была нага, как в последний раз, когда мне довелось ее видеть. Она протягивала ко мне свои бледные руки, почти касаясь меня. Обернувшись, чтобы указать отцу, на вновь явившийся ужас, я не нашел его, только яркий пучок света, больно бьющий в глаза, только не ясно было, почему больнее всего было спине.
Меня сковывал истинный страх. Тряслись поджилки, испарина выходила на лбу, заливая глаза едкой солью. Не в силах выдавить из себя и слова, я безмолвно смотрел на девушку, чьи глаза были похожи на два желтых блюдца в свете луны. Разум рисовал все новые и новые картины, но одно оставалось неизменным - стоит сделать лишь шаг и меня заберут, растерзают на потеху ночи. Леля продолжала смотреть на меня не мигающим взглядом и протягивать руки. Так ведь не могло продолжаться вечно. Она безвольно опустила руки, улыбка сошла с ее лица, только безумный блеск в этих блюдцах был неизменным. Даже так, она оставалась самой красивой из всех, кого я знал, от этого становилось еще хуже. Желание, оказаться в ее объятиях боролось с разумной мыслью - бежать! Но куда? Позади была пустота с обжигающим светом, впереди же, явная смерть.
Стоять вот так, бесконечно не получиться, но ждать чего-то не пришлось. По шее, и все дальше вниз, прошлась теплой линией, капля пота. Она начиналась у рта, не прекращая стекать, как я не пытался ее вытереть. Кровь. Это кровь! Я смотрел на свою руку, испачканную в алой жидкости, не понимая откуда она, смотрел и кашлял. Внезапно, грудь сдавило жгучей болью, наружу, вырвался очередной хриплый звук. Листья папоротника окрасились алыми брызгами. Чувство смерти, до того не познанное мной в полной мере, было столь же явным, как дыхание. Инстинкты, или внутреннее ощущение убывающей жизни, кричало о важности спастись. Я был ребенком и не мог осилить этот ужас. Паника, заставила меня отбросить все сомнения, от того я протянул руки к Лиле, шагая на подгибающихся ногах. Слезы застилали глаза, размывая видимое мной. Сил на очередной шаг вперед не хватило, как вдруг меня подхватили нежные руки девушки.
Она с сожалением смотрела на меня, ласково, как прежде поглаживая по волосам. "Идем, нам нужно идти" Откуда эти слова взялись в моей голове, не знаю, но был уверен, что произносила их Лиля.
– Мне больно! – На мои мольбы о помощи, она твердила лишь одно: "– Идем за мной" – Я не могу идти, мне трудно дышать.
Когда я наконец упал от бессилия, то ощутил, как нечто теплое, мягкое, подставило мне свою спину. Один из волчьей стаи, что обступила нас, стал моей подушкой. Лиля усадила меня верхом на него, продолжая говорить: "Идем, сейчас не время сдаваться. Идем".
– Куда мы идем? Где мы? – В ответ тишина с редким потрескиванием веток, под лапами волков.
Выйдя на лесную тропу, я стал замечать кружащих вокруг Лели светлячков, на листьях, свисающих к нам веток то и дело загорались маленькие огни. Они не поджигали деревья, не пугали насекомых, лишь светили. Это было удивительно и даже успокаивающе.
Тропа все больше начинала превращаться в дорогу, устланную брусчаткой на краях которой стояли очаги с пляшущим огнем. Впереди замаячили очертаний огромных строений, выглядящих, подобно восточным храмам. Чем ближе мы подходили к ним, тем сильнее храмы меняли свой облик, добавляя к куполам и навершиям пики, крючки, торчащие из бойниц мечи, копья, в других же потрескавшиеся фрески с изображениям, которые я часто видел в в своем городе. В конце дороги появилась мощеная камнем арка. Ее оплетали растения и цветы невероятной красоты. Каждый лепесток излучал свет, стараясь выделиться среди других. Мой взор был так увлечен их видом, что я совсем не заметил, как мы зашли внутрь. Леля взяла меня на руки, отпуская, не решающихся идти дальше волков.
Мне открылся величественный город, поражающий своими размерами, казалось , ему конца и краю не было. Город был поделен на сотни, тысячи маленьких поселений, центрами которых как раз и были эти самые храмы, отделенных друг от друга заборами. За ними стояли люди, ухватившиеся за прутья, они смотрели на нас голодным взглядом, кто-то протягивал к нам ладони, будто их держали взаперти, кто-то истошно вопил и о чем-то просил на непонятном языке, кто-то даже кинул под ноги Лели свои глаза, от чего я в испуге вздрогнул, но Леля продолжала идти, по-прежнему поглаживая меня по волосам. Тела этих людей были искалечены и истощены настолько, что за кожей можно было увидеть белесые кости. У ворот стояли храмовники с чудными орудиями. Они стояли как вкопанные, их лица сокрытые под масками странных существ, казалось источают гнев, по мимо постоянного бормотания.
– Что это за место? – Прекратив гладить мои волосы, Леля поставила меня на ноги, давая рассмотреть все получше.
– Это город надежды. – Голос девушки отзывался эхом в моей голове. Присев на корточки рядом со мной, она указала пальцем на один из храмов. Двор был усеян изваяниями драконов, бумажными машинами, домами и тлеющими в догорающем огне, деньгами. Сам храм был увешан золотыми четками огромных размеров. Храмовник, стороживший ворота, казался непомерно большим, с лысой головой. На его лице была маска со звериным оскалом и тремя глазами, недобро взирающими на мир. – Сюда попадают те, кто живут лишь надеждой. С приходом света, у этих несчастных, отбирают и ее.
– Но почему?
– Потому что это часть места, который вы называете Рай.
– Но как же? Почему эти люди мучаются?
– Они в изнуряющем блаженстве, не ведающие своей участи. Они ждут лишь одного, когда им даруется все, о чем мечтали и на что надеялись всю свою жизнь. И продолжают надеяться на лучшую жизнь, не понимая, что уже мертвы.
– Так зачем же у них ее отбирать?
– Надежда и только, есть величайшее зло, порождающее другие пороки, она же дарует и свет в кажущемся беспросветном мраке будущего. Его то и забирют Они. Им тоже нужен свет.
– Что становится с теми, у кого надежду отобрали?
– Для них отпирают ворота.
– И что потом?
– Ничего... – Леля взяла меня за руку, собираясь идти дальше, – Еще никто не выходил за пределы ворот по своей воле.
– Но почему?
– Потому что они не знают как без надежды жить.
Сделав шаг вперед, за углом раздался оглушительный взрыв, за ним последовала автоматная очередь, воинственные крики и яркое зарево от орудий всех мастей и калибров. Среди шума, стали появляться звонкие удары мечей, угрожающие призывы горнов и много чего еще, что было не разобрать среди какофонии внезапно возникшей войны.
– Что происходит? – В небо взмывали военные самолеты, тут же в них попадали выпущенные ракеты, снаряды сбивали друг-друга, падая за стенами другого поселения.
– Город проигравших. Они все надеются на победу, повторяя раз за разом то, чему их научила война.
– Но почему ни одна ракета не попала в этот город? – Указав на пузатую башню в цветах и статуях обнаженных божеств, я заметил как люди из этого города улыбаются мне, но стоило им хоть немного соприкоснуться друг с другом, начиналась драка.
– Ничто не может вырваться за границы города, как высоко бы не взлететь, все бесполезно. – Леля постаралась отвернуть меня от города с ругающимися людьми, направив взгляд на дорогу. – Туда тебе смотреть не нужно. Не для твоих глаз это.
– Почему?
– Это город желаний. Они отвергают тех, кому понравятся, тех, кто в них влюблен, но всю жизнь ищут что-то особенное, и вечно хотят всего, к чему не могут прикоснуться. Они надеются, что время для их счастья еще не пришло, и все ждут, и ждут придуманного ими идеала, завлекая его всем, что у них осталось.
Мы шли все дальше, проходя мимо странных, порой пугающих городов-храмов, пока не вышли к аллее, с парящими в воздухе фонарями и урнами с тлеющими углями, пригвожденными к земле цепями. Чем дальше мы шли по аллее, тем больше сгущалась тьма, становясь вязкой, обволакивая кожу колким холодом. В конце тропы нас встречал некто, сидящий на троне. Человекоподобное существо пыталось читать книгу, которая в его руках казалась крохотной, похожей на блокнот, умещавшийся в обычной ладони. Одно меня беспокоило, читать было нечем. Вместо головы, у существа было скопление рогов и щупалец, вьющихся, каждый по своей воле. Строгий костюм с десятком часов на запястье, указывали на странную любовь ко времени этого существа, но меня смущала только часть того тела, которым оно читало. Заприметив нас, существо откинуло книгу, как сущую безделицу. Уперевшись руками в трон, оно попыталось встать. Дерево под ним истошно закричало, трескаясь и рушась под весом гиганта. Я видел, как от тела существа отделялись деревянные руки, ветки, иглы, до этого вросшие в него. Капающая из ран кровь, обжигала дерево, заставляя искриться и кричать еще сильнее.
– Я мертв? – Впервые, за всю мою жизнь, я задал столь серьезный вопрос. Ошеломление от происходящего смахнуло в одночасье детскую наивность и ребячий дух.
– Нет, еще нет. Ты на грани в своем мире.
– А ты? Я же видел как те парни тащили тебя в реку. – Вопрошающе посмотрев на мертвенно-бледное лицо Лели, я вдруг понял, что ответ на вопрос очевиден.
– Так нужно было, мой хороший, так было нужно. – Вновь погладив меня по волосам, она повела меня прямиком к гиганту. Мне эта идея совсем не нравилась. Я старался, как можно сильнее оттягивать руку Лели, но это не помогало, даже не тормозило ее. – Не бойся. Это Хулай - он хозяин этого места.
– И что ему нужно от меня? Я не хочу быть запертым в клетке! – Еще сильнее начав вырываться из рук Лели, я вдруг заметил, как Хулай начал двигаться в нашу сторону, сотрясая землю с каждым шагом.
– Нет, это тебе нужно от него.
– Мне ничего не нужно от него, ничего! Отпусти меня домой!
– Сделать это может только он, мой хороший, – Леля посмотрела на меня с улыбкой, добавив, – если же тебе ничего не нужно от Хулая, почему ты здесь? Люди не появляются у его порога не имея особенных желаний, самых особенных.
– Я ничего не желал!
– Желал не ты, но твое сердце. – Ткнув в меня в грудь, Леля склонила голову, и тут же, склонила мою.
Подходя все ближе, Хулай источал ароматы благовоний и запах фруктов. Встав напротив нас, запахи перемешались, превратившись в отвратительно пахнувшую мешанину. Я мог различить поры на его ногах, из которых сочилась гниль. Ее запах оседал в носу сладостью с примесью металла, как, когда из носа идет кровь. Он присел на корточки, но я продолжал видеть лишь его ноги и немного коленей.
– О-Т-Д-А-Й! – Протянув руку к Леле, гигант произнес слово, раздавшееся ударами миллионов молотов.
– Он принадлежит мне. – Твердо ответив Хулаю, Леля крепко сжала мою руку. – Он пришел к тебе из желания, не по суду, не по времени.
– Э-Т-О, П-О-К-А О-Н Ж-И-В.
– Ты не смеешь причинить ему вред, до времени, когда он оступится.
– Ч-Е-Г-О Т-Ы Х-О-Ч-Е-ШЬ?
– Силу и власть! – Слова вырвались из меня сами собой, казалось их говорил даже не я, а кто-то изнутри. Этого хватило, чтобы существо вцепилось в меня, вырывая из рук Лели.
Хулай провел когтем по своей груди, разрезая кожу. Он раздвинул кости и вытащил оттуда бьющееся сердце, после чего сделал тоже самое со мной. Я не успел даже вскрикнуть от боли, но уже смотрел на некогда принадлежащую мне человечность, лежащую в руке хозяина этого места. Хулай сжал свое сердце в комок мяса и крови, как вдруг я понял, что он хочет поменять местами не просто наши органы, он хочет изменить саму жизнь во мне. Чувствуя необъятную силу в этом комке, все мои потуги к сопротивлению сошли на нет, я жаждал этого, и был честен с собой...
Когда я пришел в себя и открыл глаза в больничной палате, то увидел мать, сидящую у моей кровати. Она заснула на стуле с измученным видом. За зашторенными окнами тускло светило солнце, рядом пищал аппарат, и торчащие шланги из мои боков, подключенные к какому-то насосу.
Боль начинала накатывать с каждой секундой после пробуждения все сильнее, пока я не начал стонать. Мама тут же вскочила на ноги, начиная поглаживать меня по волосам, и со слезами кричала, чтобы пришел врач. Первой прибежала медсестра. Она с порога поприветствовала меня словами : "– С возвращением в жизнь, парень!"