Читать онлайн
"Плацдарм-2: атомная угроза"

После освобождения Ярославля, завершившегося разгромом оперативной группы вермахта под командованием фельдмаршала Моделя, немецко-румынские войска оставили Кострому и все населенные пункты вдоль транспортного коридора, соединявшего территорию Восточного Союза и Московский регион. На волне успеха Тухачевский начал штурм Кирова и к середине сентября город удалось очистить от оккупантов. После этого фронт стабилизировался. В сторону Рыбинска линия боевого соприкосновения проходила примерно в сорока километрах севернее Ярославля, в сторону Иваново – примерно в тридцати километрах южнее столицы области. Ширина «дороги жизни» протяженностью почти в тысячу километров, соединяющей западный анклав с основной территорией Восточного союза, колебалась от тридцати до семидесяти километров. Несмотря на успех, достигнутый войсками Говорова и Тухачевского, стратегическое положение советских войск оставалось довольно шатким – весьма вероятно, вермахт попытается перерезать «дорогу жизни».

Несмотря на очевидную опасность, Троцкий, любивший яркие и смелые решения, сразу после освобождения принял решение о переносе ставки в Москву. Возглавил город Бухарин, с которым у Председателя партии сложился альянс еще со времен совместной партийной борьбы против Сталина. У Троцкого была еще и другая цель: хотя Говоров в личном разговоре заверил Председателя партии в отсутствии политических амбиций, старый большевик знал – такого рода заверения имеют тенденцию протухать, и довольно быстро. Поэтому пригляд за боевым командиром с выросшим после победы в Ярославле авторитетом лишним не будет.

Разгром группы Моделя дался советским войскам высокой ценой: танковые подразделения Говорова, начавшие боевые действия в августе, оказались уничтоженными на две трети, так что срочно встал вопрос о формировании новых подразделений и доукомплектования уже имеющихся. Танкоград в Челябинске работал в три смены, выпуская тяжелые «Львы». Одновременно с этим в Нижнем Тагиле осваивали производство танков ИС3. Дело шло туго из-за практически полного отсутствия документации. К тому же боевые действия выявили множество недостатков новейшего советского танка, главным образом в ходовой части. Эти «детские болезни» приходилось лечить инженерам «Уралвагонзавода».

Хотя в боевых действия возникла пауза – обе стороны исчерпали ресурсы для наступательных действий – никто не сомневался, что существующее положение не устраивает ни Германию, ни Восточный союз. Вопрос был в том, кто и когда накопит достаточно сил, чтобы ударить первым.

Посольство США в Восточном Союзе осталось в Челябинске, хотя Троцкий перевел большую часть правительственных и партийных учреждений в Москву – Госдеп решил, что положение древней столицы России пока еще недостаточно устойчиво. В Москву для оперативной связи посол направил второго секретаря, военного атташе и с десяток сотрудников. Миссия заняла часть здания на Моховой, в непосредственной близости от Кремля.

Работы у второго секретаря и военного атташе хватало – в связи с последними успехами на фронте советское правительство подняло вопрос об увеличении американской помощи в рамках ленд-лиза. Переговоры шли непросто –охрана конвоев, шедших из Лос-Анджелеса и других портов Западного побережья США во Владивосток, требовала серьезных ресурсов, которых, как всегда, не хватало. Война с Японией все еще продолжалась, островное государство контролировало северную часть Тихого океана, и с помощью немецких специалистов развивало подводный флот, ставший настоящим бичом американских авианосных групп. Это объясняло, почему новые просьбы Москвы о помощи встречали в Госдепе довольно прохладный прием, хотя дипломаты при каждом удобном случае выражали восхищение последними успехами советских войск.

Джеймс Форест, военный атташе, как раз собирался насладиться вечерней порцией виски – здесь, в Москве, крепкий алкоголь перед тем сном быстро стал привычкой, без которой он долго ворочался в постели, прокручивая в сегодняшние и завтрашние переговоры, - когда зазвонил телефон прямой связи с посольством.

- Твою ж мать, - ругнулся Джеймс, глянув на часы: четверть десятого. Что им там надо?

- Форест у аппарата, - сказал он, изо всех сил стараясь не выдать голосом недовольства. И не напрасно - это был посол собственной персоной. После краткого обмена приветствиями тот сразу перешел к делу:

- Через пять минут тебе поступит шифрограмма, - сообщил посол, - прочитай внимательно и затем перезвони мне. Нужно решить, что из этого можно сообщить русским, и в какой форме. И кому именно сообщить, причем срочно. У тебя есть связи в советском МИДе?

- Я знаком с Литвиновым, - ответил Джеймс. Он уже понял – дело серьезное, - вчера ужинал с ним в доме ученых. Роскошный особняк, я был удивлен…

- Очень хорошо, - прервал его посол. – Он согласится с тобой встретиться? Или мне подключиться?

- Думаю, завтра я смогу…

- Господи, Джеймс, - снова прервал его посол, - ты слышал меня или нет? Я же сказал, что дело срочное. Ты можешь встретиться с ним сегодня? Скажем, через пару часов. Он тебя примет? Или, повторю, мне подключиться?

Через пару часов, лихорадочно соображал Джеймс. Сколько уйдет на расшифровку? В последний раз Люси из отдела связи управилась за полчаса, умница. А еще надо переговорить с послом после расшифровки. Да, лучше бы подстраховаться, но… тут Форест почувствовал: это его шанс отличиться, продемонстрировать начальству самостоятельность. В конце концов, зачем еще нужны связи с советским министром иностранных дел, если не использовать их для карьерного роста? Должность военного атташе отнюдь не была пределом мечтаний Фореста, он рассматривал ее как ступеньку к более высокой цели – сначала первый заместитель посла, а затем, мечталось ему, он и сам возглавит посольство. А там, глядишь, и звание рыцаря присвоят – все же исполнял обязанности в воюющей стране, и неплохо исполнял…

- Я справлюсь, сэр, - ответил Форест спокойным тоном офицера, на которого всегда можно положиться в трудной ситуации. Надежный человек готов подставить плечо.

- Ну, хорошо, Джеймс, рад это слышать, - ответил посол с явным облегчением. – Спасибо, что взял это на себя. Мне, знаешь ли, еще с разведкой договариваться. Они, видите ли, считают, что лучше нас разбираются в отношениях с Советами!

Форест, разумеется, поддержал негодование посла и посочувствовал ему. Закончив разговор, он позвонил Люси и попросил ее срочно приехать на Моховую, кратко упомянув разговор с послом, причем намекнул, что сэр Алек попросил его, Джейсма, задействовать все связи для организации контакта с советским МИДом. Что поделать – эта двадцатипятилетняя девушка, выпускница престижной школы святой Катерины в Брэмли, была нежной мечтой Фореста, причем идущей в одной связке с карьерными планами. В самом деле, офицеру воюющей страны нужна боевая подруга: умная, понимающая, готовая прийти на помощь в сложной работе – конечно, в рамках своей компетенции. Ну, а если отношения офицера и его боевой подруги несколько выйдут за рамки служебных – что ж, это война, здесь другая мораль и другие правила. Кэти должна понимать. Уж девочки-то точно поймут…

Через полчаса Джейс, нависая сзади над Люси, склонившей аккуратную головку над вытащенными из факса листами, и с безупречной точностью превращавший набор цифр и букв в осмысленный текст, пытался понять, что все это значит. Подошедший техник протянул Форесту изображения, переданные из посольства по факсимильной связи:

- Вот, сэр, готово.

Атташе с одного взгляда понял, что именно изображено на смазанных фотографиях. Да, дело серьезное.

- Наберите посла, и побыстрее, - распорядился он.

Полтора часа спустя автомобиль Фореста затормозил у одного из подъездов знаменитого Дома на Набережной, построенного для советских и партийных деятелей еще до войны. В период оккупации здесь проживали высшие чины рейхскомиссариата Московия, и следы от свастики на стенах еще не везде закрасили. Теперь этим чинам пришлось убраться в другое место, а в спешно покинутых помещениях делали ремонт, еще не везде завершившийся. Литвинов с семьей занимал в Доме пятикомнатную квартиру на шестом этаже с видом на Москву-реку и Кремль.

Форест приехал к Литвинову один. Признаться, он очень хотел захватить с собой Люси, чтобы произвести на нее впечатление, но так и не смог придумать причину, по которой девушка могла бы присутствовать на совершенно секретной встрече: потом ведь отчет придется писать! Так что осторожность и карьерные соображения все же взяли верх над нежными чувствами.

Обитателей Дома охранял Первый отдел НКВД, сотрудники которого относились к своим обязанностям со всей серьезностью – тем более, что после освобождения Москвы прошло не так уж много времени, а немецкая разведка вполне могла оставить в городе спящих диверсантов. Форест привык к строгим правилам и даже дал себя обыскать, что нарушало дипломатические правила, но ведь и встреча не была официальной. Форест знал, что ему скажут, если он откажется – перенесите разговор на рабочее время.

Завершив формальности, командир поста позвонил в квартиру Литвинову и сообщил нему о визитере. Министр решил лично спуститься за важным гостем.

Среди советских деятелей Максим Литвинов славился независимым характером, за словом в карман не лез, и часто позволял себе критиковать порядки в стране в частных разговорах с иностранными дипломатами, о чем НКВД, прослушивающее их, регулярно направляло донесения Троцкому. Однажды тот вызвал к себе министра иностранных дел и потребовал объяснений. Литвинов, нисколько не смущаясь, ответил, что смелые разговоры он ведет исключительно в интересах дела, создавая через показную откровенность каналы доверительного общения с важными людьми. Троцкий вполне удовлетворился таким объяснением – тем более, что оно соответствовало его собственному характеру. Еще одна причина, по которой Председатель Партии благоволил министру, заключалась в разграничении их сфер деятельности: Литвинов занимался внешними делами, по определению вторичными – с тех пор, как идея мировой пролетарской революции провалилась, - и не лез во внутреннюю политику, следуя в ней курсу Троцкого.

Доверительные и тесные отношения Литвинова, особенно в Америке, приобрели особое значение с началом войны, когда потребовалось срочно решать вопрос о помощи советской армии, отступающей под ударами вермахта. Влияние Литвинова в партии и правительстве значительно усилилось, но он, зная свое место, не делал никаких попыток оспорить авторитет Троцкого во внутренних делах, несмотря на тяжелейшие поражения и просчеты первых месяцев войны. Тот оценил такую лояльность, позволяя Литвинову решать задачи внешней политики теми средствами, которыми тот считает нужным, и дав команду НКВД не трогать министра и его ближайшее окружение.

Во то время, когда все партийные и правительственные учреждения страны располагались в Челябинске, сотрудники американского посольства частенько бывали на квартире у Литвинова, решая вопросы в неформальной обстановке. Форесту также доводилось участвовать в таких встречах – правда, только вместе с послом. Сегодня он впервые выступал, так сказать, соло.

- Как вам наше жилище? – спросил Литвинов, когда лифт поднял их на этаж и они, пройдя просторную лестничную площадку, оказались внутри квартиры министра.

- Впечатляет, - сдержанно ответил тот, хотя на самом деле был поражен роскошью квартиры, - особенно потолки.

Потолки и впрямь были высокими – чуть больше трех с половиной метров – что вкупе с прекрасным дубовым паркетом создавало ощущение чуть ли не царской роскоши.

Литвинов кивнул, и, усмехнувшись, сказал:

- Вы, небось, думаете – что же это за пролетарские руководители, живущие в такой роскоши да?

- Признаюсь, такое пришло мне в голову, - подыграл Форест министру.

- Так вот, Джеймс, знайте: все, что вы видите здесь, принадлежит не мне, а государству трудящихся. Когда меня уволят, я освобожу эту замечательную квартиру, и ее займет новый министр, который будет служить трудовому народу. Надеюсь, не хуже, чем я.

Он остро и с усмешкой посмотрел на Фореста, словно вызывая его на спор, но у того были другие планы.

- Максим, где мы можем поговорить с глазу на глаз? – спросил Форест. – Мне надо кое-что вам показать.

Литвинов, сразу посерьезнев, без лишних слов проводил гостя в просторную комнату, оборудованную под домашний кабинет с библиотекой и телефоном. У широкого стола, покрытого зеленым сукном, стояли два мягких кресла. Усевшись в одно из них, Литвинов жестом пригласил гостя занять другое. Форест достал из папки фотографии, пересланные по факсимильной связи, и передал их министру.

- Что это? – спросил тот. – Похоже на ракеты.

Джеймс кивнул.

- Наши специалисты считают так же. К сожалению, здесь снимок не очень четкий, но в управлении специальных служб есть экземпляры получше. Ракеты имеют обводы корпуса и оперение характерное для «Вассерфаль-2».

- Понятно. И почему это должно быть нам интересно?

Форест разложил снимки по порядку.

- Этот сделан в Берлине, следующий, примерно через день, в Праге, а вот этот, последний – в Минске. Дальше следы ракет теряются, так что точно мы не знаем, где они.

- Ладно, - сказал Литвинов, разглядывая снимки, - я понял. Вы хотите сказать, что ракеты везут сюда, к Москве?

- Это пока только предположение, - осторожно ответил Форест, - но весьма правдоподобное.

Литвинов, вздохнув, посмотрел в окно, на ночной Кремль, освещенный редкими огнями.

- Допустим, вы правы, - сказал он, - и немцы разместят некоторое количество «Вассерфаль-2» под Москвой. Их не так уж и много, так? Иначе у вас было бы больше снимков.

- Верно, - согласился Форест.

- Сколько их? Несколько штук? Несколько десятков – это в худшем случае, да?

- Вряд ли больше десяти. Но, Максим, дело здесь не в количестве.

- А в чем?

Форест взял самый четкий снимок, и мысленно поморщился – головная часть все же размыта. Интересно, мелькнула мысль – это дефект факсимильного аппарата, или в УСС специально ухудшили качество?

- Здесь не очень хорошо видно, но могу вас заверить – головная часть, несущая боезаряд, модифицирована. Она явно больше, чем у серийного экземпляра.

- То есть заряд станет мощнее? – спросил Литвинов. – Неприятная новость. Послушайте, Джеймс, давайте начистоту. Вы попросили о срочной встрече, почему? Чтобы сообщить о десятке ракет с боезарядом, равным по мощности авиационной бомбе?

- Это еще не все, - сказал Форест. Он подошел к самому главному. – Мы считаем, что немцам удалось поместить в ракету ядерный заряд. Вот почему они модифицировали головную часть.

Литвинов уставился на Фореста. Сведения об успешном испытании ядерного оружия на полигоне в Норвегии в апреле сорок пятого американская разведка получила почти сразу после события, но не спешила делиться ими с союзниками. Советская разведка, однако, сумела получить косвенные подтверждения создания немцами нового оружия чрезвычайной мощности. Но до сих пор оно еще ни разу не использовалось на фронтах мировой войны.

- И какая мощность у этого заряда? – спросил Литвинов.

- Мы можем оценить только примерно, - ответил Форест. – Наши специалисты считают, что порядка 10 килотонн.

- Десять килотонн? – переспросил министр. – Что это значит?

- Разрушения от такого заряда будут примерно такими же, как от одновременного взрыва нескольких десятков тысяч авиационных бомб.

Литвинов замер. С минуту он молчал, затем выбил сигарету из портсигара и закурил.

- Почему вы пришли с этим именно ко мне? – резко спросил он.

- Потому что вы знаете, с кем поговорить в советском руководстве, - ответил Форест. – И сделать это надо как можно быстрее.

Министр подошел к окну и вновь посмотрел на Кремль, словно пытаясь разглядеть, на месте ли еще Троцкий.

- Хорошо, - ответил он. - Мы идем немедленно. Вы, разумеется, со мной.

- Конечно, - согласился Форест.