Читать онлайн
"Дремучий случай"

12 сентября

Бывают дни, когда кажется, что весь мир ополчился против тебя и хуже уже быть просто-напросто не может… Будьте уверены, хуже может быть всегда.

У каждой истории есть свое начало и свой конец. Это начало моей истории.

Она началась не с каких-то грандиозных событий, просто в один прекрасный (или скорее ужасный) день моя жизнь перевернулась с ног на голову и больше никогда не вставала на место.

А впрочем, было ли оно у меня, это место?

Мне было шестнадцать, я как раз оканчивал школу и строил неумелые планы на будущее. Многие люди живут сегодняшним днем, не думая о том, что будет с ними дальше, я же только мечтал о достойной жизни в дальнейшем, не думая, как живу сейчас.

Своего отца я не знал. Сначала мама говорила, что он умер, потом — что погиб при несчастном случае, еще позже — что его убили. Словом, версий было много. Когда я был от горшка два вершка, я, естественно, всему верил. И только годам к семи-восьми меня вдруг заинтересовал вопрос, почему мама и я носим фамилию ее родителей…

Лет в десять я окончательно убедился в том, что, как бы мать это ни скрывала от меня, замужем она не была, а неизвестный мне тип, мой биологический папаша, бросил ее еще до моего рождения. Так что бог его знает, откуда появился я, Роман Николаевич Марусев, носящий материну девичью фамилию и получивший отчество от имени ее же отца.

Мама вышла замуж, когда мне исполнилось одиннадцать. Она встретила хорошего мужчину, честное слово, хорошего. Хорошего, доброго и заботливого. Просто так уж вышло, что мы с ним возненавидели друг друга с первого дня знакомства. Я был довеском к матери, которую он безумно любил, а потому был вынужден терпеть и меня. За что его возненавидел я? По правде говоря, понятия не имею, может, за то, что он пытался мной командовать, а может, только за то, что это он не любил меня.

Мы не переносили друг друга, но оба любили маму, а потому вынужденно терпели и пытались не скандалить в ее присутствии. Да и какое я право имел лезть в личную жизнь моей матери? Это, помню, однажды объяснила мне бабушка, сам я, наверное, не додумался бы и окончательно испортил бы маме жизнь. А так я скрипел зубами, но ни во что не вмешивался, только устраивал протесты, когда Вадим, так звали моего отчима, начинал изображать из себя отца и пытался учить меня уму-разуму.

Так прошло три года их довольно-таки счастливой семейной жизни.

А потом мамы не стало.

Попала в автомобильную аварию: пьяный водитель КамАЗа смял ее иномарку, не оставив никакого шанса. Его нашли и дали срок, только это уже ничего не могло изменить.

В четырнадцать я остался с ненавистным отчимом и бабушкой, живущей в пригороде, довольно далеко от нас. Надо отдать Вадиму должное, он меня не бросил, правда, швырнул в лицо несколько колких фраз, что, мол, это только ради светлой маминой памяти, и, будь его воля, он бы давно выставил меня из дома.

После таких его заявлений мне на самом деле хотелось уйти, хлопнуть дверью и послать его ко всем чертям. Но потом ярость и обида проходили, и я понимал, что уйти-то уйду, вот только куда? Дать гордости волю, а потом умереть в холодной подворотне? Кому я нужен? В конце концов, Вадим ведь не отправил меня в детский дом, хотя, я знал, ему очень этого хотелось. Он даже поначалу давал мне деньги, вернее пытался давать. Я не брал — рука не поднималась. Да, вот такой вот у меня характер, мне пытаются помочь, а я упираюсь в свою дурацкую гордость, отчего хуже становится не кому-то, а только мне самому. Но я не хотел, чтобы мои проблемами стали проблемами Вадима. Я жил с ним в одной квартире и иногда ел то, что находил в холодильнике, хотя там редко можно было что-либо найти. После смерти моей матери меню Вадима очень скоро стало однообразным: завтрак — пиво и сигареты, обед — пиво и сигареты, ужин — водка, иногда спирт.

Сначала я искал честные заработки: мыл машины и расклеивал объявления, потом сообразил, что можно прикладывать меньше труда и получать больше денег. Я связался с так называемой дурной компанией, которой порядочные люди сторонились. И не они меня затащили в свою банду — как раз наоборот: я намеренно вошел в их круг, и, поверьте, мальчику из приличной семьи это сделать было непросто. Но, как я уже говорил, характер у меня упрямый. И за полтора года я стал своим среди них. Сначала добился уважения, а потом стал человеком, к которому не только прислушиваются, а которого СЛУШАЮТСЯ. Даже не знаю, как так вышло, но за какие-то полтора-два года из послушного, глубоко положительного мальчика я стал одним из тех, кого раньше сам опасался и не хотел бы встретиться лицом к лицу на темной улице. Однако, как ни странно, учиться не бросил, прогуливал периодически, но не бросил. Мама хотела, чтобы я учился, и я дал себе слово, что школу окончу, все одиннадцать классов. А потом — собрать деньги на высшее образование и пойти учиться. И пусть говорят, что высшие учебные заведения не для таких, каким стал я, мама хотела, чтобы я учился, получил образование и нашел приличную работу.

Тот день начался как самый обычный мой день. С утра я пошвырял книжки в сумку и собрался в школу, пока Вадим еще спал. В прихожей, как всегда, валялись пустые бутылки. Вау, меню, кажется, слегка изменили — на полу обнаружилась посуда из-под коньяка. Впрочем, меня это мало волновало. Я еле разлепил глаза, потому что совершенно не выспался: сегодня ночью мы обчистили две машины, а потом еще долго разбирались с заказчиками, так что проспал я от силы часа три. С трудом волоча ноги, я добрался до зеркала и только поморщился, разглядев свое отражение: глаза, которые обычно были ярко-голубыми, сейчас выглядели ну совершенно мутными, лицо — невыспавшееся, а потому помятое, да еще и отросшая челка падала на глаза, что придавало мне совсем уж бандитский вид. Ладно, хоть кровоподтек на скуле прошел, а то мной в последние дни можно было только слабонервных пугать. Вот так пообщаешься с наркоманами и сам на них станешь похож, хотя, кроме обычных сигарет, ни к какой дряни я пристрастия не имел. Ну, пробовал пару раз, но втянуться не успел, да и жить как-то больше охота, чем забыться под кайфом.

Противные шесть уроков еле пережил, несколько раз чуть не уснул, растекшись по парте лужицей, но я упрямо держался, даже что-то ответил на истории, хотя совершенно не готовился, а только полистал учебник на перемене. «Умная голова дураку досталась, — прокомментировала мой ответ учительница. — Видишь же, Марусев, можешь, когда хочешь». Я только пожал плечами. Что я мог сказать? Она была неправа. Я не хотел. Параграф из учебника я прочел только потому, что побоялся уснуть прямо на подоконнике.

Наконец, уроки закончились, и я с чувством выполненного долга собрался домой, чтобы отоспаться как следует, но не тут-то было. Саня Мохов по кличке Мох, мой одноклассник и по совместительству член той же банды, махнул мне головой, молча спрашивая: «Идешь?»

— Спать хочу, — ответил я. — Домой поеду.

Мох взвалил рюкзак на плечо и подошел ближе.

— А что так? — удивился он.

— Не выспался, не ясно? — огрызнулся я. Терпеть не могу, когда от меня требуют отчетности. Все равно никто сейчас никаких деталей не заказывал, нет смысла идти на дело, если не уверен, что избавишься от товара, не оставив следов. — Скажи нашим, что на два дня беру тайм-аут, сегодня-завтра меня не трогайте.

Мох с опаской посмотрел на меня и на всякий пожарный отступил на шаг. Меня он боялся, а потому сразу же притворился овечкой. Его лицо побледнело, отчего веснушки выступили еще ярче.

Как же можно быть таким трусом?

— Да я это… просто… спросил просто… — забормотал он.

Я не стал слушать этот лепет и двинулся к двери. Саня Мох был одним из тех, кого можно назвать разве что хулиганом, вот стекла побить или матерное слово на заборе написать — это для него, а вот подумать головой — так это зачем? Разве голова не для того, чтобы черные очки цеплять? В принципе не понимаю, чего такой, как он, в школе после девятого класса делает. Ушел бы и работу какую-нибудь нашел, где мозги не требуются, так нет же, сидит тут, штаны просиживает и учителям нервы треплет.

Я уже был возле двери класса, когда меня окликнул наш физик, Алексей Дмитриевич Бендин. Он был одним из немногих наших преподавателей, кого я действительно уважал. Дельный мужик, понимающий — если видит, что у ученика была бессонная ночь, в жизни не спросит и вопросов по поводу прогула задавать не станет, знает же, что правду все равно мало кто скажет.

— Рома, можно тебя на минутку? — позвал он.

Вот же дремучий случай! Я остановился и отошел от прохода, пропуская, выходивших вслед за мной девчонок и Мохова, который от моего тяжелого взгляда втянул голову в плечи.

— Дверь прикрой, пожалуйста, — попросил Алексей Дмитриевич.

Я послушно кивнул и выполнил просьбу. Что-то мне все это не нравилось. Чего это он? Что я на этот раз сделал? Да я вообще ничего не делал, в школе я хороший мальчик, только ленивый — не хватало еще, чтоб исключили.

Выражение лица физика мне не нравилось.

— Что вы хотели? — недоуменно спросил я.

Он задумчиво пожевал губу, внимательно глядя на меня. Потом сказал:

— Хотел. Можно с тобой поговорить? Не будешь играть в ежа и ощетиниваться?

Хм, забавное сравнение.

— Смотря что скажите, — честно ответил я, не став напоминать, что у ежа иголки, а не щетина.

— В городе орудует банда подростков, — без дальнейших предисловий начал Бендин. — Очищают машины, иногда угоняют, мастерски отключают сигнализацию… Слышал?

Он внимательно следил за моей реакцией. Видимо, ему казалось, что у него не глаза, а рентген.

Интересно, чего он ждал? Что я расплачусь, упаду на колени и во всем признаюсь? Совершенно глупое предположение.

— Слышал, — сухо ответил я.

— Говорят, главарь этой банды — некто Змей, больше об этих преступниках ничего не известно.

Я еле сдержался, чтобы не присвистнуть. И оттуда же растут ноги у такой интересной информации? Это уже не пустые слухи, появляющиеся время от времени и уже порядком надоевшие, это факты.

Я устало потер переносицу. Мне бы сейчас поспать, а не лекции выслушивать.

— Зачем вы мне это говорите? — хмуро поинтересовался. — Я знаю не больше вас.

Алексей Дмитриевич покачал головой, видимо, он ожидал, что я буду более сговорчивым, но у меня не было ни малейшего желания ни каяться, ни строить из себя дурачка.

— Ромка, ты же умный парень, доиграться не боишься?

Вопреки его ожиданиям я не отвел взгляда и не стал уверять, что я тут ни при чем. Его вопрос меня скорее позабавил. Не боятся только дураки, и я это четко знал.

— До чертиков, — ответил честно.

Физик подошел ближе и протянул руку к моей шее. Душить меня собрался? Нелепая мысль пробежала и скрылась. Что за ерунда? Учителя учеников не душат, разве что сумасшедшие, а Алексея Дмитриевича психом я не считал.

Не шелохнулся.

Оказалось, что он потянулся вовсе не к моей шее, вернее не совсем к ней, а к золотому кулону на цепочке.

Его подарила мама, когда мне было лет шесть. Мы пошли в террариум, где я впервые увидел змей вживую и немедленно заявил, что хочу держать такую на балконе. Маме стоило больших усилий, чтобы убедить меня, что нашей «теплой» зимой змея на балконе помрет, да и правильно кормить мы ее не сможем. Словом, реву было много. Рыдал, естественно, я. А потом еще полгода вспоминал змею и то, как хочу себе такую. А на новый год мама подарила мне цепочку с кулоном. Маленьким детям обычно украшения не дарят, скорее машинки и пистолеты, но этим подарком она мне угодила, потому что на круглом кулоне была изображена кобра. Я был дико счастлив, всем показывал подарок и говорил, что у меня теперь есть собственный змей, которого почему-то назвал Петрушкой.

Я улыбнулся про себя этому воспоминанию. Кулон — это единственное, что осталось от мамы.

Именно из-за этого кулона в банде меня и звали Змеем, хотя никто и понятия не имел, почему я никогда его не снимал.

Я просто восхитился мозгами Бендина. Связать мой кулон и банду Змея — это еще додуматься надо. Конечно, в такие доказательства мало кто поверит, но тем не менее. И ведь он не просто предположил, он был абсолютно уверен в своей правоте, иначе ни за что бы не заговорил со мной на эту тему.

Что ж, я сам виноват, давно уже пора, думать тем местом, которым положено, а не тем, на котором сидят, и следить, чтобы кулон не выбивался из-под рубашки. Всегда нужно быть на полшага впереди других, иначе колония мне обеспечена.

— Доиграешься, — повторил учитель с каким-то ужесточением в голосе. — Догадался я, догадаются другие. — Я молчал. — Не думай, я не собираюсь бежать в полицию и докладывать, просто больно смотреть, как парень, у которого в голове далеко не пусто, спускает свою жизнь в канализацию.

Да что он знает о моей жизни?

Меня почему-то накрыло волной злобы.

— Моя жизнь и есть канализация, — огрызнулся я, резко высвобождая кулон из его руки, так что чуть не порвал цепочку.

— Я за тебя боюсь.

В его голосе не было ни ответной злобы, ни раздражения. Он не врал, ему действительно было меня жалко. А мне вдруг стало обидно. Я еще жив, не надо меня жалеть, жалость — худшее из всех чувств.

— Не волнуйтесь за меня, Алексей Дмитриевич, — попросил, стараясь говорить как можно спокойнее. — Я сам со всем справлюсь.

— Если тебе нужна помощь… — начал было он, но я не дал договорить.

— До свидания. Спасибо. Не нужно. — И выскользнул за дверь.

Уйти было наилучшим выходом, не хватало еще проболтаться о чем-нибудь. Или начать жаловаться, как паршиво у меня на душе. В любом случае, мое душевное состояние никого не касается.

А душе действительно было мерзко. Отвратительно, когда тебя жалеют. Тогда волей-неволей начинаешь жалеть сам себя и превращаешься в ноющую субстанцию, из которой очень сложно снова принять осмысленную форму.

Неужели я так ничтожен, что заслуживаю жалости? Одни боятся, вторые ненавидят, третьи жалеют — красота да и только. Интересно, меня хоть кто-нибудь любит?

Впрочем, вопрос риторический.

Домой я приехал в ужасном настроении, открыл дверь своим ключом и тут же чуть не упал, споткнувшись о новые пустые бутылки у порога. Так, похоже, Вадим снова решил сегодня не ходить на работу. Да уж, вот кому требовалась жалость и помощь побольше, чем мне.

Хороший же мужик был, с тоской подумал я. Значит, доктора не врут, что обильные дозы алкоголя начисто стирают личность.

Я махнул рукой на Вадима и на всю сегодняшнюю ситуацию в целом и пошел к себе.

Уже хотел войти в свою комнату, когда услышал голоса, доносящиеся из спальни. Два голоса: женский и Вадима. Женщина что-то щебетала, Вадим пьяно смеялся. Я замер, кулаки так и сжались. Видел я тех особ, даже можно сказать особей, с которыми в последнее время общался Вадим, но он никогда не приводил их домой, в квартиру моей матери!

Спокойно. Я несколько раз глубоко вдохнул, чтобы успокоиться. Он теперь свободный человек и пусть себе занимается, чем хочет, с кем хочет и когда хочет. «Но только не ЗДЕСЬ!» — отчаянно завопила часть меня, но я заставил ее заткнуться.

Мне чудовищно хотелось распахнуть ногой дверь и врезать Вадиму по давно не бритой челюсти, но, в конце концов, мы оба прописаны в этой квартире, у нас равные права, хотя я никогда не использовал квартиру матери для таких занятий…

— К чертям собачьим, — пробормотал я и решил поскорее закрыться в своей комнате и включить музыку погромче, чтобы не слышать, этого гадкого пьяного смеха.

Однако не тут-то было. Широко распахнув глаза, я так и замер на пороге — на моей кровати развалилась еще одна пьяная парочка, которую я раньше в глаза не видел. В моей комнате! В моей постели!

Ну, знаете, у меня было много терпения, просто океан, но и ему приходит конец.

Бордель чертов.

— Вадим! — заорал я и пулей вылетел из своей комнаты. — Вадим!

— Ну, чего? — из спальни высунулась заспанная и, как я и думал, небритая физиономия моего отчима.

— Что это значит?!

— Это? — Он пьяно икнул, потом нахмурил брови, пытаясь сконцентрироваться и понять, что я имею в виду. Я прямо-таки видел, как крутились смазанные спиртом шестеренки у него в голове. — Ах, это! Так это мои друзья.

— Убери их, — прорычал я сквозь зубы.

В этот момент из-за плеча Вадима появилась девица, завернутая в простыню, вернее, это ей казалось, что она завернулась, на самом деле простыня не прикрывала ровным счетом ничего, ну разве что пупок.

— Привет, — проворковала она мне. — Ой, какой милашка, не хочешь к нам?

Лучше бы она молчала…

— Я еще до опустился до того, чтобы спать со шлюхами! — На самом деле, я не хотел этого говорить, пусть Вадим спит с кем хочет, лишь бы меня не трогал.

Но я это сказал.

И Вадим сказал мне в ответ:

— Типа твоя мамаша была не тако…

Он даже не поговорил, как я с размаху ударил его по лицу. О целости его зубов я не заботился, а он такого не ожидал и от моего удара просто стек по стене на пол.

Женщина завизжала и спряталась в комнате. Пьяная парочка не просыпалась. Вадим смотрел на меня полными ненависти глазами, но количество выпитого плюс хорошая встряска мешали ему подняться и ответить мне тем же.

— Сопляк, — прорычал он, еле ворочая разбитой губой. — Пшел отсюда, выродок!..

Он кричал что-то еще, не помню. Я понял, что если буду слушать, то просто убью его. Я бы смог, честное слово. И меня бы мало волновали последствия, меня бы никто не остановил… Остановил портрет матери на стене.

Не говоря ни слова и пытаясь не слушать Вадима, я вернулся в свою комнату и стал собирать самые необходимые вещи. Взял сумку, кинул туда деньги и документы, какие-то вещи, которые первые попались под руку, запихнул ноутбук и снова вылетел в прихожую. К этому времени Вадим уже поднялся и теперь, покачиваясь, попытался замахнуться на меня.

— Алкаш, — прошептал я, мне даже больше не хотелось марать об него руки.

Я легко увернулся от его удара и пулей вылетел из квартиры, хлопнув дверью, зная наверняка только одно — сюда я больше не вернусь.

Середина сентября, а на улице вместо золотой осени промозгло и отвратительно. Под ногами не разноцветный ковер, а гнилые мокрые коричневые листья.

В такую погоду, как говорится, даже собаку из дома не выгонишь. Меня выгнали, значит, я хуже собаки.

— Не змей, а бездомный пес, — пробормотал я себе под нос.

Вадим оказался куда более слабым, чем я думал. Ведь он был порядочным вежливым человеком с хорошим воспитанием. И что с ним стало после смерти жены? Опустился на уровень ниже кафеля в туалетной комнате. Слабый… У людей бывают трудности и пострашнее, и ничего, выживают и продолжают бороться за свое место под солнцем. А этот спекся. Конечно, не мне его судить, с моим-то образом жизни. Но и сочувствовать ему я не собирался. В этом мире каждый сам за себя, это его выбор.

Я шел по улице куда глаза глядят, мелкие капли оседали на лице, но я их не замечал, казалось, будто так и надо — погодка как раз под мое настроение.

Никого и ничего у меня не было, и я был никем и ни для кого…

Зазвонил сотовый.

Я с трудом отбросил от себя грустные мысли и достал телефон из кармана. На экране высветилось: «Ига». Это Пашка Игаев, еще один член моей банды. Хороший парень, надежный, только резкий чересчур, может крови много пролить, не подумав. Парень что надо, главное его вовремя от глупостей сдерживать, чем я усердно и занимался в последнее время. В школе он окончил всего семь классов и уже успел побывать в колонии для несовершеннолетних.

В моей банде все были птицы такого полета. Только я и Мох были «чистые»: до сих пор учились, ни разу не попадались, нигде не сидели, даже на учете не состояли. Это пока, как сказал бы Алексей Дмитриевич.

Я остановился, пару секунд раздумывал, стоит ли отвечать на звонок. Потом все же решил поговорить. Хотя и было странно, чего это Ига решил мне позвонить, когда я еще в школе предупредил Мохова, что сегодня отсыпаюсь.

Наверняка, Мох забыл передать. Не человек, а дремучий случай.

— Чего? — быстро ответил я, добавляя грубости в голос.

— Не спишь? — задал он совершенно глупый вопрос.

— А похоже? — какой вопрос, такой и ответ. — Чего хотел?

— Змей, у нас заказ. Суперзаказ, платят прилично, одну тачку обработаем, и с нас хватит на полгода. Я ребятам уже звякнул. Все готовы. Только тебя ждем.

Я выдержал паузу в пару секунд, хотя и так сразу знал, что ответить:

— Не ждите.

— Змей, ты это… — растерялся Ига. — Ты чего это? Куда ж мы без тебя?

Действительно, никуда. И слава богу, меньше дров наломают.

Я один умел сигнализации выключать, чтобы наверняка. Пустить заниматься этим кого-нибудь из них — все равно, что сразу позвонить в ментам и сообщить свое место расположения.

Я печально улыбнулся: оказывается, вон я какой нужный.

Однако настроения не было никакого. А у меня на этот счет имелось золотое правило: если нет настроя, на дело не идти ни в коем случае. Воры они ведь тоже — люди творческие. Кроме того, разговор с Алексеем Дмитриевичем меня порядком озадачил. «Догадался я, догадаются и другие», — его слова так и звучали у меня в голове. Нет, определенно, нужно залечь на дно на пару недель, а то и месяцев.

— Вот и не суйтесь без меня, — отрезал я. — Не бедствуем, заказ пропустим.

Ига помолчал.

— Понимаю, — через минуту сказал он, — личные проблемы, не до нас.

— Правильно понял.

— Змей, пацаны против будут.

— Тогда, может, кто-то из них выскажет претензии лично мне? — злорадно поинтересовался я. Пожалуй, Ига был единственным, у кого хватило бы смелости сказать мне прямо в глаза: «Змей, ты не прав» или «Змей, ты дурак», остальные не решились бы, и я это знал на сто процентов.

— Ладно, Змей, передумаешь, звони, — отозвался Ига. На заднем фоне раздался гул недовольных голосов, но я его проигнорировал.

— Хоккей, — отозвался и отключился.

Куда бы податься? Все сейчас, видимо, собрались в подвале, где мы обычно обитали, и туда мне уж точно не хотелось. Погода гадкая, на душе гадко, прям, не жизнь, а сплошная гадость.

Я подумал еще пару минут. Надо было где-нибудь посидеть и подумать в тишине, как жить дальше. Если Бендин догадался, кто такой Змей, то скоро и еще кому-нибудь придет в голову такая гениальная идейка, и тогда путь мне один — в чудное место, где меня гостеприимно дожидаются небо в клеточку и костюмчик в полосочку. Не то чтобы я никогда не думал, чем может закончиться моя преступная деятельность, но думать об этом всерьез точно не хотелось. А раз я не хочу за решетку, нам всем следует затаиться. Ребята без меня, по идее, на дело не пойдут, так что я их попридержу. Наверное, сейчас уехать к бабушке в деревню было бы самым идеальным вариантом. Учебный год, конечно, но, если мозги есть, месяц прогула ничем не повредит, досдам пропущенные контрольные — и все дела.

Так, я вроде бы определился. Только до бабули три часа в электричке, если поехать сейчас, приеду поздно и бабушку перепугаю, так что разумнее ехать с утра.

Тогда что сейчас?

Я посмотрел на часы: шесть часов вечера. Выходит, я уже целый час просто слонялся по улицам. Ну вот, психика исковеркана, чувство времени нарушено, ведь мне показалось, что я вышел из дома от силы десять минут назад. Да уж…

— Дремучий мой случай, — пробормотал я себе под нос, досадливо потерев переносицу. Мелкие капли оседали на лице. Противная морось никак не желала перейти в настоящий дождь и только еще больше действовала на нервы. Мерзость да и только. Ненавижу слякоть.

Я покрутился на месте еще несколько минут, потом быстро пошел дальше по улице и свернул на другую, по которой можно было легко дойти до городского кладбища. Уж не знаю, зачем меня туда потянуло. Бывают у людей такие странные характеры, как у меня, — нам подсознательно хочется почувствовать себя еще хуже, еще более никому ненужными, чем есть на самом деле. И я поддался своему подсознанию. Пусть, поплачусь сам себе на судьбу, а завтра начнется новый день и жизнь пойдет дальше. А что потом? Завтра видно будет.

Снова зазвонил сотовый. Я зло выругался. Сам дурак, отключить надо было, раз не хотелось никого слышать.

Я выудил телефон из кармана. На дисплее высветилось: «Сазан». Это еще один мой… как бы получше выразиться? Мой соучастник. Вот его я не любил: мозгов не больше, чем у высушенной корюшки, зато самомнения до небес, так и норовит командовать, только вот не получается.

Я хотел все же отключить телефон, но в последний момент передумал. Сазан никогда мне не звонил, так как мы не ладили. Он не желал признавать мое первенство, но вынужденно терпел ради наживы, я же никогда не считал нужным скрывать, что в нашей банде он нужен только как безмозглая гора мышц.

— На связи, — все же ответил я, не сумев перебороть свое любопытство. Просто так он звонить бы не стал. Без причины, как говорится, даже мухи не… летают.

— Ига сказал, ты сегодня пасуешь, — без предисловий обвинил меня Сазан.

Мне не понравился его тон. Любить меня не надо, а вот уважать обязательно. К тому же Сазан тот еще трус, а раз в его голосе улавливались нотки борзости, значит, он уверен в себе. С чего бы? Чего эта рыбья башка еще надумала? Не к добру это.

— Может, тебе справку от врача принести? — ехидно поинтересовался я. — Легко. В пять секунд нарисую.

— Змей, не крути мозги, — снова забасил Сазан, словно и не слыша меня. — Нам предложили такие «бабки», что будь ты хоть труп, но ползи.

Вот теперь я по-настоящему разозлился. Все деньги, которые зарабатывали, мы получали только благодаря мне. И теперь я должен бежать по первому зову, как только этому борову захотелось наживы?

— Я не пойду. И точка.

В ответ из трубки в течение нескольких секунд доносилось злое тяжелое дыхание.

Потом Сазан выдохнул:

— Поговорить надо.

Я даже немного растерялся — сколько угрозы было в его голосе. Интересно, что он мне сделать может? Если бы мог, давно бы уже придушил. Напугал страшным голосом и думает, что убедил? Как бы не так. С какой стати мне его бояться, я ведь знаю, что остальные против меня не пойдут.

— Ну, валяй, — согласился я. — Поговорим.

Где это в глубине душе кольнуло, что все это плохо пахнет, но я отбросил от себя дурные мысли.

— Где?

Да где угодно, лишь бы отстал.

Я прикинул, куда бы податься, но потом решил, что из-за короткого замыкания в мозгу у Сазана планы менять не имеет смысла.

— На городском кладбище. Через час.

— Хоккей, — отозвался он и положил трубку.

У меня аж зубы свело от возмущения: совсем обнаглел, еще и мою постоянную фразу использует. Тьфу ты! Больше никогда так выражаться не буду. Хочет поговорить, что ж, я ему много выскажу.

От злости я ускорил шаг. Такое чувство, что сегодня все решили свести меня с ума.

На кладбище я был через полчаса. Погода не улучшалась, настроение тоже. Хотелось поскорее разобраться с претензиями Сазана, чтобы освободить мозги от лишнего груза. Я даже пожалел, что назначил встречу только через час.

Пришлось ждать.

Я сел на оградку материной могилы и закурил. Так и просидел все оставшееся время, глотая дым и не думая ни о чем. Надо было перестать ныть и начать трезво мыслить перед встречей с Сазаном.

Каково же было мое удивление, когда я поднял глаза и увидел, что он направляется ко мне не один, а со всеми нашими. Восемь человек — это, конечно, не армия, но на пустом кладбище они смотрелись внушительно. И как только Сазану удалось вытащить всех?

Я насторожился. Лица у всех были далеко не дружелюбные, а Ига вообще смотрел куда-то в сторону, избегая моего взгляда. А вот это было ой как скверно. С Игой у нас, пожалуй, были самые лучшие отношения, и если даже он воротит нос…

Избрав лучшей зашитой нападение, я спрыгнул с оградки и решительно зашагал им навстречу. Остановился перед всей этой импровизированной бригадой.

— Что здесь происходит?

Явно что-то нехорошее и точно не в мою пользу.

Сазан расплылся в злорадной улыбочке, сверкая вставными золотыми зубами.

— Происходит только то, что ты допрыгался.

— Прыжками не занимаюсь, не кенгуру, — отрезал я, хотя, признаюсь, восемь здоровых детин, все как один злобно уставившиеся на меня, пугали. — Что за цирк, я спрашиваю? — Лучше уж вести себя уверенно, это единственное, что мне оставалось.

— Из-за тебя мы упустили Сделку! — вякнул из-за плеча Сазана Мох, но, натолкнувшись на мой горящий взгляд, быстро опустил глаза и даже отступил на шаг назад. В его устах слово «Сделка» явно прозвучало с большой буквы.

В ответ на выкрик Моха у остальных загорелись глаза. Они напомнили мне голодных зомби из второсортного кино.

Что-то было не так. Они всегда меня беспрекословно слушались. А сейчас их отрицательные эмоции прямо-таки давили на меня.

Похоже, я потерял контроль.

— Что, не получили на лапу и заверещали? — выпалил, пытаясь хоть как-то их смутить. — Как крысы!

— Ты кого крысой обозвал? — надвинулся на меня Сазан. Он был выше меня на целую голову и весил килограмм на тридцать больше, так что получилось внушительно. Дремучий случай, одним словом.

Но я не собирался поджимать хвост и спасаться бегством.

— Я сказал только то, что сказал. А теперь жду объяснений от вас. Вас что-то не устраивает? Шли бы без меня, раз такие умные.

Вперед шагнул Ига, он больше не прятал глаз.

— Дело не только в Сделке, — хмуро сказал он; это слово снова было произнесено с большой буквы. — Мох говорит, ты нас сдал.

От такого заявления у меня даже ноги подкосились. Мне показалось, что я ослышался. Даже не так, что я оглох, выжил из ума, и у меня начались галлюцинации.

— Чего-чего? — обалдел на полном серьезе. — Мох говорит — что? Я сделал — что?

— Сдал нас, — повторил Игаев и повернулся к Мохову. — Братан, повтори.

— Да уж, повтори, — в свою очередь прорычал я. — Давай, смотри на меня и объясни, кому это я вас сдал?

У Мохова испуганно забегали глаза, и он нервно облизал пересохшие губы, но все же заговорил:

— Это… я и говорю… Змей сегодня все выложил нашему учителю. Рассказал, кто такие банда Змея… Вот.

Это его «вот» меня добило и, сам не знаю почему, я просто начал смеяться. Наверно, этот смех был скорее истерическим, но я никак не мог сдержаться. Совсем дураки или прикидываются? Я бы их сдал! Ну конечно, сидел я дома, сидел, а потом вдруг подумал: «Чего это я дома-то сижу, лучше в тюрягу сяду». Так что ли?

Отсмеявшись, выпрямился, поднял голову и, обведя взглядом всю компанию, четко и с расстановкой произнес:

— Я. Никого. Не. Сдавал.

— Зачем Моху врать? — Сазан равнодушно пожал плечами и сам себе ответил: — Незачем.

Остальные молчали. Все стало ясно: меня порешили, вынесли приговор. Просто так с главарями банд не прощаются, таких, как я, не смещают — с ними кончают. И у них получится: восемь на одного. И убегать я не стану. Во-первых, догонят, а во-вторых, гордости у меня больше, чем чувства самосохранения.

— Значит, зоветесь теперь бандой Сазана? — спокойно поинтересовался я.

— Выходит, так. — Его улыбочка полоснула меня, как нож. Все смотрели на меня и, видимо, мысленно прощались. Дремучий случай, какой прекрасный день.

«Какой прекрасный день! Какой прекрасный пень! И песенка моя-я-я…» — запел в голове мышонок из старого советского мультфильма.

Не видя для себя никакой альтернативы, я без замаха ударил Сазана по квадратной челюсти.

И понеслось.

Вы когда-нибудь дрались с восьмерыми, трое из которых по комплекции в два раза больше вас? Нет? И не пробуйте. Точно помню, что разбил Сазану нос… За себя мне стыдиться нечего, я хорошо дрался, смог бы уложить двоих, даже троих, но не восьмерых, я же не Супермен…

Помню хруст ломаемых ребер. Моих и чужих.

Помню, как упал на мокрую землю… Помню удары тяжелых ботинок по почкам… Помню чей-то голос (но не помню чей): «Кончай его, Ига, ты в этом лучший».

А ведь Иге я верил больше остальных, был в нем уверен. «Пацаны против меня не пойдут», — так, кажется, я думал всего лишь какой-то час назад. Теперь я понял, что ошибался, понял, задыхаясь на земле и захлебываясь собственной кровью. Умные учатся на чужих ошибках, дураки — на своих. Я был дураком. И теперь мне представился последний шанс в этом убедиться в очередной раз.

— Кончай его, Ига! — на этот раз я разобрал голос Мохова. Парень смелел прямо на глазах.

Ига подошел ближе и склонился надо мной, в его руках сверкнуло лезвие. «И ты, Брут», — пришло мне на ум, но, закашлявшись кровью, я не смог это произнести. Да никто из этих ребят, кроме Моха, и не знал, ни кто такой Брут, ни кто такой Цезарь.

— Ты предал друзей, Змей, — прошептал Ига мне на ухо.

В голове было пусто, небо кружилось. На одной силе воли я удержал ускользающее сознание, сплюнул и прохрипел:

— Не… друзей… — За что получил новый пинок ботинком и резкий удар ножом под ребра.

Как бы издалека донесся голос:

— Пошли, пацаны. Готово.

«Готово… — медленно проплыло в голове. — Быстро…»

Они ушли. А я остался. Лежал на земле навзничь, истекая кровью, а с неба лил долгожданный дождь.

В глазах потемнело.

Умереть в шестнадцать лет… Дремучий случай…

Это было последним, о чем я еще подумал ясно. Потом стало темнеть и все перепуталось. Надо мной пронеслось что-то белое. «Мама?» Мне показалось, что это она пришла за мной, но нет, это была незнакомая мне женщина, потом она исчезла, а я отключился.