Читать онлайн
"Дети Безымянного Лиса"

«Сказка наполовину рассказана, когда её рассказывает только один человек».

~ из «Саги о Греттире Сильном»

Алиса Ордо

Всякий знает: как придёт Нурмалинн – за порог без нужды не ходи. В осенних сумерках кромка зримого мира крива и ненадёжна, того и гляди забредёшь куда не следует или встретишь тех, кого лучше не встречать.

Это время, когда сплетаются в тугой клубок знакомые дороги и неведомые тропы и разгораются над застывшими лесами зелёные Лисьи Огни – то Безымянный несёт свою стражу, оберегая род людской от жадной Темноты. Ткачихи связывают узлами судьбы смертных и богов, и если не хочешь помешать ненароком – не берись за пряжу и не тки полотна. Падают с чёрного неба хвостатые звёзды, а человеку одно дозволено: сидеть у тёплой печи и за страшными сказками денно и нощно жечь свечи, да побольше.

…Как раз о свечах я и забыла. Их всегда приносил Анджей, и до сегодняшнего дня я и не думала, что надо зайти в свечную лавку. Весь год мы пользовались светляками – дядя не выносил тусклого света, – и брат покупал всё положенное по нурмалиннскому обычаю перед самым праздником. Но теперь некому было позаботиться об этом, а я, может, в глубине души всё ждала: вот сейчас он переступит порог, скинет плащ и положит на край стола свёрток с можжевеловыми свечками. И скажет что-нибудь такое… Разом насмешливое и ласковое.

Но как начало темнеть – то есть сразу после обеда, по альфхёльмской злой осени, – пришлось признать очевидное. На Даргой уже спускались сумерки, когда я, путаясь в подоле юбки, мчалась домой по едва припорошённым снегом улицам. В прошлом году город и окрестности побелели ещё в середине листобоя[1], нынче же зима будто вовсе не собиралась приходить – даже озеро не замёрзло. Холодные ветра давно оборвали пожелтевшую листву с берёз и теперь сердито, словно от безделья, трепали ели на берегу. Старый Рамо у городских ворот качал головой и каждый день бормотал, что не припомнит такого бесснежного грудня[2], и это, конечно же, к гнилой зиме и большим бедам. У него всё было к бедам: и крутая радуга над озером, и всполохи Лисьих Огней в небе над Дождливой горой, и серебристые круги вокруг луны холодными ночами. Но Нурмалинн без снега, ясное дело, хуже прочего.

Свернув на Озёрную улицу, я сразу увидела долговязую фигуру, топтавшуюся у наших ворот. Не раздумывая, юркнула обратно за угол дома и ругнулась сквозь зубы. Штирр побери! Принесло ведь… Только вчера его маменька длинно, скучно и многозначительно рассуждала о недопустимости неравных браков и всяких выскочках, что стремятся попасть в дворянскую семью, а Йорик уже снова под окнами бродит. Этак нура Гант скоро наш дом подожжёт, даром что никто в их благородное семейство не рвётся. Благородства в нём на два поколения, а третье было такими же лавочниками, как мы с дядей, но разве теперь кто вспомнит об этом?

Я вздохнула, покрутила головой по сторонам. Обойти да пробраться через лавку? Так вечер уже – Алесард наверняка запер дверь. Осторожно выглянула из-за угла: стоит, снег сапогами мнёт. И не холодно же ему! Хотя в меховом плаще чего мёрзнуть… Это я, глупая, в платке выскочила – ведь только до свечников сбегать собиралась. А тут вот что...

Я ещё немного попрыгала на месте, тщетно стараясь согреться и разрываясь между жалостью и раздражением, но довольно скоро перестала чувствовать пальцы на ногах. Пришлось признать, что стоять здесь и дальше никак не получится. Я досчитала до десяти и, приготовившись к мучительному разговору, направилась к воротам.

– Алиса! – засиял рыжий Йорик. – А я вот... Вас жду. Книгу новую принёс.

Он неизменно говорил мне «вы», хотя мы были знакомы, сколько я себя помнила. В детстве с одного берега прыгали в озеро и на одно болото бегали за клюквой, и была я «Алиска-сосиска», но года два назад вдруг стала «Алисонька» и непременно на «вы».

– Здравствуй, Йорик, – прохладно улыбнулась я, стараясь не смотреть на книгу, бережно завёрнутую в край плаща. Вон, толстая какая… Корешок тёмно-красный, с золочёным краешком. Сразу видно – новенькая, недавно напечатанная.

Я проскользнула в калитку, едва не выронив свечи. Йорик, зашедший следом, глянул отчаянно и протянул книгу. Я, подавив вздох, приняла её и погладила обложку с затейливой вязью названия – «Сказания Доэрганских земель». Сказания... Знает, что приносить.

– Сам ещё не читал, – пробормотал Йорик.

Книги были, пожалуй, главной причиной, по которой я до сих пор не сказала ему, что не следует навещать наш дом. Деньги у дяди водились, но в городке вроде Даргоя новые книги достать затруднительно – действительно новые, а не написанные десять лет назад и только теперь добравшиеся до Северной провинции. Юрген, появляясь у нас, обычно приносил с собой несколько, но надолго мне их не хватало, и потому всякий раз, когда Йорик показывался с очередным свёртком в руках, я не могла устоять. Его родители, как и полагается благородным шляхтичам, исправно пополняли семейную библиотеку, но поскольку они ничего не смыслили в книгах, на полках оказывались и научные труды, и описания далёких земель, и черхатские сказки, и приторные романы толщиной с ногу взрослого человека – они Йорику нравились особенно.

– Наверное, хорошая, – неловко предположил Йорик, видя, что я молчу.

Хорошая, конечно. И картинки красивые: красно-чёрные, аккуратные, не размытые.

…Но, Алиса, это ведь нечестно. Вон как радостно улыбается, а тебе лишь бы книжку забрать да со двора спровадить.

– Славно, что ты зашёл, но дел невпроворот – Нурмалинн всё-таки, – сказала я, загораживая ему дорогу.

Водянистые глаза сияли надеждой.

– А вы не переживайте, Алиса, я посижу в уголке и подожду сколько потребуется.

Именно об этом я и переживала. Мне совсем не хотелось, чтобы Йорик шёл в дом и сидел на лавке у печи, глядя преданно и вздыхая печально.

– Хлопот не доставлю, к ночи уйду – маменька ужинать ждёт.

Он неловко улыбнулся и пригладил рыжие чуть вьющиеся волосы. Всегда эти его кудри меня раздражали. Дурацкие они какие-то.

– Может, завтра? – я бочком поднялась на три ступеньки крыльца, и только тогда наши лица оказались на одном уровне. – Завтра работы мало, времени много... Книгу можешь оставить, перед сном полистаю, а потом и обсудим.

Быть честной до конца не получалось.

– Да? – Йорик сник, но сказания забирать, конечно, не стал.

…Ну и пусть – в конце концов, замуж не зовёт, а лишнее нечего придумывать.

Я пихнула дверь ногой и юркнула в дом.

– До свидания! – крикнул Йорик, но я не оглянулась.

Защемила дверью косу и край подола и была вынуждена снова высунуться на крыльцо, сделав вид, что решила кивнуть на прощание.

В кухне пахло табаком и смородиной. Алесард, устроившись у окна, курил трубку и осуждающе качал головой.

– Гостям на Нурмалинн не отказывают, – насмешливо сощурился он.

– Продрогшим путникам, – уточнила я, скидывая платок на лавку. – А не сытому Йорику.

Алесард хмыкнул и, выпустив колечко дыма к потолку, проследил взглядом его полёт.

– Не измывалась бы над беднягой, Алиса. Ничего парню не светит, а он тут каждый день, как на службе. А родители его? Мать при встрече уже не здоровается. Сболтнёт на рынке какую-нибудь дурость, и люди перестанут ходить к нам.

– Ты единственный аптекарь на округу. Куда им ещё ходить?

Алесард только хмыкнул.

Я бережно положила книгу на полку, вынула из свёртка свечи. По кухне поплыл горький аромат – я не удержалась, купила не простые восковые, а те, в которые нура Врени добавила тёмно-синие ягоды можжевельника.

Дядя посмотрел на книгу и понимающе заулыбался, закусив трубку.

– Порой я думаю, что напрасно научил тебя читать.

– Напрасно ты учил меня вязать – вот из этого точно ничего путного не вышло.

…А ещё вышивать и готовить. Эх.

Я сдула пыль с подсвечников и расставила их по окнам. Едва ли кому из незримых захочется бродить по городским улицам, но… Пусть горят. Да и уютнее, со свечами-то. А уж слушать сумрачные сказки при ярком светляке и вовсе неинтересно.

Дядя поправил колючую ветку над дверью. Наутро он положит её в печь, хотя считается, что следует оставить можжевельник до самого Йорма, чтобы защититься от приходящих с Изнанки.

– Что ж, мы почти управились, – Алесард оглядел кухню. – Дело за малым…

– За страшными историями, – быстро сказала я.

– За черёмуховыми пирожками, – весело сощурился дядя.

Увидел моё кислое лицо и улыбнулся:

– Не волнуйся, помогу. И даже Фарии рассказывать не буду.

Я хотела было согласиться, но посмотрела, как он украдкой потирает правое колено, и отрицательно покачала головой:

– Управлюсь.

Достала короб с сушёными ягодами, вымыла руки и насыпала в миску муки – не многовато ли? – плюхнула простокваши и осторожно стукнула яйцо о глиняный край. Желток вылился вместе с кусочками скорлупы, я тихонько ругнулась.

За выпечкой надо думать о хорошем, иначе недоразумение получится, а не пироги, но мысли мои не были светлы. Про Нурмалинн думать не хотелось, даром что раньше я его любила. Все говорили: «Тёмное время, добра не жди», а мне нравилось запираться в доме, сидеть у огня между дядей и братом, и, потягивая из шершавой кружки ягодный сбитень, слушать завораживающие истории о героях, драконах и тех, кто хозяйничает в золотых лиственничных рощах. Алесард таких историй знал бессчётное множество, и, сколько я себя помнила, ни разу не повторился. Может, потому что сам их выдумывал, хоть и не признавался в этом.

В самых страшных местах рассказа я ойкала и вздрагивала, и Анджей всегда дразнился, а иногда и нарочно пугал, внезапно разражаясь совиным хохотом или волчьим воем. Я в отместку дёргала его за ухо, хоть с каждым годом приходилось тянуться всё выше и выше.

…Только нынче некому пугать меня.

Я вздохнула и от души сыпанула в черёмуху соли, запоздало сообразив, что начинка должна быть сладкой. Искоса глянула на дядю, но тот махнул рукой:

– Не так уж много.

Лучше думать про Йорм – полторы луны до него. Весь Даргой украсится свечками и фонариками, а мы будем пить морошковое вино, есть брусничные пироги и водить хороводы до самого утра. Наступит новый год, и – как знать? – может, случится со мной что-нибудь эдакое, какое-нибудь приключение… Чтобы свои истории рассказывать, а не только чужие слушать.

Впрочем, дядя разве позволит, чтобы со мной, да приключение?

– Может, яблок добавим? – предложил Алесард, поглядывая на лиловую размазню в плошке. – Давай схожу в погреб.

Он погасил трубку и поднялся с лавки, но я возразила:

– Сама спущусь. У тебя нога болит, я ведь вижу. Не тревожь колено понапрасну.

Оглянулась на него и в который раз испугалась, как страшно дядя постарел за последние луны: едва встретил пятьдесят зим, а кажется, будто все семьдесят. Прежде всегда весёлый и уверенный в себе, после смерти сына он начал сутулиться, углубились горестные складки между бровей и в уголках рта, а в тёмных волосах прибавилось седины – будто просыпался на его голову снег, да так и не растаял.

Алесард молча вздохнул, но всё же сел обратно. Рассеянно погладил аккуратную бороду и спросил:

– Как ты будешь без меня?

Я вздохнула. После Лунара он заговаривал об этом чуть не каждый день, и я неизменно улыбалась в ответ и глупо отшучивалась. Как и теперь:

– Не бойся, не пропаду. Но ты не торопись в Светлые рощи. Выпихни меня замуж, полюбуйся внуками...

– Котятами! – расхохотался дядя.

Я закатила глаза. С дурацкого гадания, подсунувшего мне соседского кота вместо имени жениха, уже почти год прошёл, а Алесард всё веселится. И половина Даргоя тоже: «Кошачья невеста».

– Раньше двадцати не вздумай, – отсмеявшись, он сделался серьёзным. – Ни за что не разрешу.

Он всегда это говорил, уж не знаю почему. И чтоб ни в коем случае не за мага, но в Даргое их и не было – не считая старого, как мир, нура Гимая.

– Даже если захотела бы – за четыре луны нипочём не успеть, – отозвалась я.

– Это только кажется так, – хмыкнул дядя. – А потом – раз! – и на руке уже красный узор.

– С котами вокруг чаши не водят, – фыркнула я. Разминала рвущееся в лохмотья тесто и недоумевала: муки много, что ли?

– О, напрасно ты так думаешь. Юрген рассказывал, как один кузнец в Регенаре…

Я навострила уши, ожидая услышать новую историю, но дядя запнулся:

– Впрочем, знаешь, благовоспитанным девушкам такое не рассказывают.

– Значит, самого Юргена спрошу, как придёт, – поддразнила я.

– Давай-ка я лучше расскажу о Мартине, – предложил Алесард.

И стал вспоминать, как они с моим отцом оказались на границе с Тамирганом: бродили по горам, разыскивая дом старого отшельника, чтобы вручить королевское предписание явиться во дворец. Я слушала, месила тесто и представляла туманные горы и холодные реки, непроходимые чащи и их диковатых обитателей, смеялась над отцовскими приключениями и удивлялась дядиному красноречию.

…И – разрывалась от любви и жалости к этому человеку.

Пироги у меня, конечно же, не получились.

(Автор иллюстрации: Вета Антонова)

Карл Румару

На Мирр ложился снег.

Оседал на черепичных крышах Серого квартала, задерживался на ветвях яблонь, таял на камнях мостовых. Было это несвоевременно и безнадёжно: всё равно растает, да ещё и непролазная грязища получится.

За спиной поднимались стены Дома Гильдии – насколько привычные, настолько же и ненавистные. Стрельчатые окна парадного зала вытянулись почти до самой крыши, над которой шумели галки. Изваяния псов в полтора человеческих роста по обе стороны от входа медленно покрывались ледяной шерстью. Я сидел на постаменте левого и размышлял, что хуже: морозить зад холодным камнем или стоять. Голова после вчерашнего гудела, и по всему выходило, что стоять хуже, чем мёрзнуть.

Из внутреннего двора доносились крики – там осваивали клинковый бой младшие. Я прислушался и различил, как Наставник Рамзо – говорят, лучший мечник во всём королевстве, – хрипло костерит очередное поколение учеников: «Мешок! Тюфяк! Колода!» Сколько ему лет, никто не знал, но, во всяком случае, мы уже четыре года как прошли через экзамен и покинули жилое крыло, а Рамзо ни капли не изменился – всё так же беспощадно гонял мальчишек в любую погоду: кого с деревянными мечами, а кого – с настоящими.

Стрелка часов на Висельной башне вплотную подобралась к золочёной фигурке солнца – почти полдень. Тайле опаздывали.

– Улам, да? – мрачно спросил Кот, возникая из снегопада. Вопреки обыкновению, вид у него был помятый. Он отчаянно зевал и устало щурился.

– Зачем ещё звать всех четверых? – отозвался я, пряча руки в карманы куртки.

– Мы два дня как вернулись, – вздохнул он, усаживаясь рядом.

– Возможно, нам даже посочувствуют… Но вряд ли.

– Может, скажешь, что Дракона ранило, и он не удержится в седле? – предложил Мур-Мур.

– Скажу, конечно, – кивнул я. – Вон как правдоподобно хромает.

Драконову фигуру, возвышавшуюся над любой толпой, мы всегда узнавали издали. Вот и сейчас я заметил Младшего, едва он зашёл в ворота – довольно бодро, между прочим. А потом ссутулился, сгорбил плечи и, навесив на лицо выражение глубокого страдания, поковылял к нам, припадая на левую ногу.

– В тебе спит великий лицедей, – восхитился Кот.

– Переигрываешь, – сказал я.

– Не для вас стараюсь, – Дракон тяжело опустился на холодный камень возле меня и зашипел сквозь зубы – на сей раз всерьёз. Кажется, колено действительно болело.

– Мастера не имеют обыкновения пялиться в окно, – заметил я. – Напрасно корчишься.

Он помотал головой, стряхивая с соломенных волос талый снег.

– Я готовлюсь к дальнейшему представлению. Пусть что угодно делают, а я никуда не поеду.

– Прямо-таки что угодно? – я приподнял брови.

Дракон тяжело вздохнул.

– Ну куда я такой?

– Ты это не мне рассказывай.

– А где Эдаро? – спросил Кот.

– Допускаю, что сладко спит в тёплой постели очередной девицы. Впрочем, есть вероятность, что он уже неторопливо завтракает…

С часовой башни донёсся мелодичный звон, означавший наступление полудня.

– Сволочь, – беззлобно хмыкнул Мур-Мур.

– Ещё какая, – подтвердил я, отлепляясь от постамента. – Пойдём, без толку ждать.

Явится – за всё получит.

Внутри Дома было холодно и сумрачно – как и всегда, сколько я его помнил. В Гильдии числилось без малого три сотни воспитанников и вдвое больше Охотников, а в коридорах неизменно царила гулкая пустота, словно никто, кроме нескольких Мастеров, по ним не ходил.

Серый мрамор стен пробуждал мои самые неприятные воспоминания. Я знал, что если коснуться его рукой, то поначалу почувствуешь ожог, и только потом сообразишь, что на самом деле камень холоден, как лёд. Ещё я знал, что в этих коридорах может происходить сколь угодно страшное, а никто не услышит – стены поглощали звуки, не выпуская их за пределы помещения. Впервые об этом узнаёшь, когда кто-нибудь, случайно или нарочно тобой обиженный, подстерегает поздним вечером и зло и сильно прикладывает лицом о стену. В следующий раз вспоминаешь, когда противник хрипит и стучит ногами по полу, пытаясь вырваться.

Драки среди воспитанников Гильдии считались обычным делом, соблюдать следовало всего два условия: не убивать и не калечить. В остальном ученики были предоставлены сами себе и могли ломать друг другу пальцы сколько заблагорассудится.

– Не устаю радоваться, что мы не обязаны здесь жить, – пробормотал Дракон, отряхиваясь от снега.

Ему правила Гильдии были особенно не по душе – сломанный нос сросся криво.

Мы миновали два коридора и три лестницы и подошли к дубовой двери с медной пластиной врезного замка.

– Можем здесь подождать, – предложил Младший.

Он всегда это предлагал, хотя знал, что не могут.

Я не счёл нужным отвечать и постучал.

– Да заходи уж, – ответил хриплый голос.

Украшенный резьбой стол занимал едва ли не половину комнаты, но Мастеру такой был впору – Грато тоже умел заполнять собой всё свободное пространство. Не телом – оно было лёгкое и подтянутое, – но колючим взглядом тёмных глаз. Короткие седые волосы топорщились на голове, и это могло бы казаться забавным, знай я нрав Мастера чуть хуже.

Грато задумчиво водил пальцем по потрёпанной карте Юканима и даже не поднял головы при нашем появлении. Бормоча себе под нос, что-то высчитывал и вносил пометки в большую книгу, раскрытую на столе.

– А четвёртый где? – спросил он вместо приветствия.

Сесть не предложил, поэтому мы остались стоять; только Дракон невзначай прислонился к широкому подоконнику, перенося вес тела на здоровую ногу.

– Занят, – я глупо понадеялся, что Мастер не уточнит, чем именно. – Очень.

– Будь Эдаро действительно занят, вам бы жилось чуть легче, – криво усмехнулся Грато. – А так – у него слишком много свободного времени.

Я изобразил на лице вежливое непонимание.

– Какова первейшая обязанность Старшего, Карл?

– Отвечать за своих тайле перед Гильдией.

– Во-о-от, – протянул Грато. – А чтобы отвечать не пришлось, держать их следует в строгости. А ты что делаешь? Покрываешь, как напроказивший мальчишка перед взрослым.

Я молчал, уставившись в пол. Эти мягкие увещевания здорово настораживали – Гильдия обычно словами не обходится. Повод, видимо, был, однако пока я его не знал. Это точно не уламы – тут к нам не придерёшься, – значит, Эдаро что-то наворотил. Нетрудно догадаться в целом, но в таких вопросах важны подробности – без них не выкрутиться.

– Ну, впрочем, что я тебя воспитываю? – усмехнулся Грато. – Приступим к делу.

Он задумчиво замолк, уставившись в карту. Нарочно – чтобы я вдоволь подёргался.

– Знаешь, где находится Даргой? – наконец спросил он.

Название я слышал впервые, но взгляд Мастера блуждал по северным окраинам королевства, и я предположил:

– В Альфхёльме?

Грато удовлетворённо кивнул и с улыбкой сообщил:

– Вам туда.

Дракон издал звук, похожий не то на кашель, не то на стон, я подавил вздох. Штирр… Топи, Тьма!

Но уламы не выбирают. Мы не отказываемся и не соглашаемся – мы исполняем повеление Гильдии.

– Следую вашему слову.

Посмотрел, как Младший опирается на подоконник, и решился добавить:

– Однако у нас есть небольшое затруднение...

Грато приподнял брови, разом выражая и «ты наглый», и «слушаю тебя».

– Геддарда серьёзно ранили в последнюю Охоту, он не вполне здоров. Я не смею возражать воле Гильдии, но браться за новый улам было бы неосмотрительно с нашей стороны.

– А осмотрительность вообще не ваш конёк, – хмыкнул Грато.

Под его взглядом Дракон встал ровно и сделал сосредоточенное лицо.

– …И я бы непременно пошёл тебе навстречу, но увы – пришедший с именем настаивал на вашей четвёрке.

Всё-таки наказание. Мы не отвертимся. Придётся тащиться в Северную провинцию: к вьюгам, неприветливым людям, отвратительным дорогам и обилию нежити, а то и нечисти…

– Следую вашему слову, – покорно повторил я.

Грато удовлетворённо кивнул и заглянул в свои записи.

– В Даргое найдёте дом аптекаря. В нём живут двое. Алесард Ордо – владелец лавки. Будет светиться, но на деле вроде него, – Мастер кивнул на Дракона. – Не колдует. Светляки – и те у городского мага покупает.

Что как-то странно для семьи, в которой есть способный брать квельт.

– Вторая – его племянница, – Грато потянулся за стеклянной сферой, стоявшей на краю стола. Внутри клубился молочный туман – такой обычно заполняет пустые сосуды для квельта, в обиходе Гильдии именуемые стеклом. – Он зовёт её так, но общей крови у них нет. Родители были запрещёнными, устранены больше пятнадцати лет назад. Источник – люди.

Дракон страдальчески закатил глаза, Кот дёрнул уголком рта. Почему нам так не везёт-то?

– Собственно, девица и есть лаярре. Зовут Алисой, наследуемое имя носит дядино.

– А родительское?

– Ютари.

Я честно постарался вспомнить, слышал ли о таких, но не преуспел.

– Не прославились, – отмахнулся Грато. – Не из тех, о ком много расскажешь, но паны были неприятные. Дочь таких может доставить немало хлопот. Кстати, в открытую не колдует – надо полагать, очень осторожна.

Грато провёл левой ладонью по гладкой поверхности шара, и из белёсых сгустков проступило изображение – чьё-то воспоминание. Что-то в нём показалось странным, но я не успел сосредоточиться на этой мысли, потому что Дракон, не сдержавшись, возмутился:

– Серьёзно?

Грато ожёг его свирепым взглядом, а я наступил Младшему на ногу и пробормотал:

– Прошу простить.

– Научи своих тайле молчать, – холодно сказал Мастер.

Я кивнул.

Однако приходилось признать, что удивлялся Дракон не просто так. В лёгкой дымке, клубившейся в шаре, застыло девичье лицо с тонкими чертами. Ей было… Ну, в лучшем случае, лет восемнадцать. И всякий, кто встречал её, наверняка сначала видел только глаза. Даже не глаза, а глазищи: светло-карие, с золотистыми искрами – казалось, они занимали собой едва ли не половину лица. Вторая половина состояла из хитро-мечтательной улыбки и россыпи веснушек. Из небрежно заплетённой косы во все стороны торчали непослушные пряди волос. Цвет у них был штирр пойми какой – не то рыжий, не то коричневый.

Я ничего не сказал вслух, но Грато глянул колюче:

– Ты на пригожее личико не ведись. Будто мне вам о лаярре рассказывать: моргнуть не успеете – сожрёт. Прямо как двенадцать вооружённых мужиков из отряда иштана Стево.

– Прямо-таки сожрала? – уточнил я, отводя взгляд от сферы.

– Они пропали в Даргое в начале осени.

Нехорошо. Очень нехорошо.

– Известно что-нибудь ещё?

– Сказал ведь: скрытная.

То есть Наблюдатели поосторожничали. Ну, или колдунья и правда толково прячет свои дела от чужих глаз. А может, поняла, что за ней следят, и затаилась – это хуже всего.

– Срок?

– Как всегда – чем быстрее, тем лучше, – Грато отодвинул вновь заволокшуюся туманом сферу.

Раз «как всегда», то можно не спешить – успеем собраться как следует. Было бы срочно – дали бы луну, и уже завтра мы рысили бы по Атмирскому тракту.

Мастер обмакнул в чернильницу тёмно-синее перо, поставил затейливую подпись внизу исписанного листа бумаги и протянул его мне.

– Отдашь казначеям. Скажи Нивену, чтоб не скупился, выдавая на расходы – Альфхёльм всё-таки.

И даже не попытался скрыть насмешливую улыбку.

– Вопросы?

«За что?» Но это я и сам скоро выясню.

– Вот и прекрасно, – Грато потерял к нам интерес и, махнув рукой, снова вернулся к изучению карты. – Кстати, заберите Эдаро из учебного крыла.

Я удивился, но вслух произнёс надлежащее:

– Следую вашему слову.

Кот и Дракон беззвучно покинули кабинет, я последовал за ними и был уже на пороге, когда Мастер, не отвлекаясь от бумаг, сказал мне в спину:

– Заставь их подчиняться. Иначе твои тайле однажды погубят тебя.

Я в этом не сомневался – один Эдаро чего стоит. Молча кивнул и закрыл за собой дверь.

Дракон смотрел виновато.

– Ты совсем дурак? – спросил я.

– Ну ты видел?

– Я видел и похуже. И ты тоже. Но это всегда можно обсудить вне Серого квартала. Ещё раз такое отколешь – прокляну.

Кот мудро помалкивал.

– А что там с Эдаро-то? – спросил он, миролюбиво меняя предмет разговора.

– Сейчас и узнаем.

…Как оказалось, наш красавец был вынужден распинаться перед первыми тремя курсами в холодном и гулком учебном зале, где обыкновенно проходили занятия по истории. За огромными окнами снег засыпал Мирр, а за столами, отполированными локтями десятков поколений учеников, сидели мальчишки от семи до одиннадцати лет. Эдаро, картинно откидывая со лба волнистые ореховые волосы, мерил зал широкими шагами и плёл что в голову придёт:

– …Лаярре повсюду, их колдовство приводит к самым непредсказуемым и опасным последствиям: моровые поветрия, нашествия нежити, пожары и наводнения… Они купаются в крови, желая обрести бессмертие, возводят алтари Темноты из костей, чтобы получить власть над полчищами неупокоенных мертвецов, растят золото из печени попавшихся им бедолаг, выращивают драконов и прочих чудовищ – и до чего же отвратительно получается, – создают шенаров, призывают ливни и засуху…

Он примолк – видимо, сообразил, что его слушателям может быть рановато рассуждать об алтарях и печени. Впрочем, тут как посмотреть…

– Поэтому отлавливать и устранять таких колдунов следует вовремя, по первому известию от меденских советов. Быть Охотником на лаярре – очень ответственная и... – Эдаро снова запнулся, потеряв мысль. – И хорошо оплачиваемая работа.

Судя по тому, как часто он путался в словах, урок шёл уже долго, и блуждать вдали от предмета занятия становилось невозможно.

– Это даже как-то унизительно, – пробормотал Дракон.

– Сдаётся мне, в том и смысл… – отозвался я.

– Это ж как провиниться надо было, – содрогнулся Кот.

Мы зашли в нескрипнувшую дверь и устроились на последнем ряду. Эдаро не обрадовался – понял, что пришли зубоскалить. Кот ему подмигнул, тот в ответ состроил мрачную рожу, но вспомнил, что занятие должно быть посвящено истории:

– Гильдия возникла после Войны за Второе Королевство, сто...

Он запросто болтал на четырёх языках, а вот даты не мог запомнить вовсе.

– …Сто сорок лет назад.

Сто шестнадцать, вообще-то. На двенадцатый год тысячелетия Надежды. Впрочем, его слушателям об этом расскажут ещё не раз – успеют выучить.

– В Первом Королевстве наравне с властью государя существовали магические Ордены, и было их… Много. Они брали квельт из различных источников, но не могли договориться между собой. И тогда Орден Огненных Врат…э-э-э…стал главным. Все, кто был с ним не согласен... исчезли.

Я хмыкнул. Да-да, внезапно так. Взяли и исчезли.

Эдаро зашёл на пятый круг, описываемый по залу. Мальчишки, удивлённые появлением кого-то из Охотников – тех, которые действительно уезжают на уламы и занимаются отловом магов, – почтительно молчали.

Я вспомнил, как во времена учёбы к нам несколько раз приходили такие же старшие. Интересно, за какие проступки они расплачивались?

– …После этого возникло Второе Королевство, и новый Объединённый Орден занял заслуженное место у трона. Все остальные маги либо были уничтожены, либо скрылись, как скрываются их потомки по сей день. Уцелевших лаярре объявили вне закона – их можно было убить безнаказанно. Ну, как безнаказанно…

Эдаро призадумался над собственным опытом и уточнил:

– Мага не так-то просто убить, да ещё и самому уцелеть.

Белобрысый мальчишка, сидевший на ряду перед нами, толкнул локтем соседа:

– А разве…

– Сиди молча, – зашипел тот.

– Самое полезное умение, – усмехнулся Дракон.

Мальчишки испуганно подскочили и обернулись на нас.

Эдаро тем временем сел на край стола и вздохнул.

– …Желающих было немного, и тогда появились люди, сделавшие борьбу с лаярре делом своей жизни. В это же время Объединённому Ордену открылся способ применения магии врага на благо законопослушных колдунов. Квельт убитого лаярре собирается в сосуд и становится источником для плетений добропорядочных орденских магов и… В общем, Анико Балаш предложила создать Гильдию Охотников на запрещённых магов. Вот.

Я начал подозревать, что Эдаро толком не помнит даже историю Гильдии – не говоря уж о королевстве.

– Теперь лучшие наставники обучают вас на протяжении двенадцати лет, чтобы вы служили закону и благополучию подданных королевства. Это почётно и... э-э-э... оплачивается хорошо, да.

Видно было, что Эдаро выдохся. Сиди перед ним хорошенькие девицы или хотя бы торговцы, у которых надо сбить цену на очередную безделицу, его было бы не остановить, но внимательно слушавшие мальчишки нашего красавца совсем не вдохновляли.

Он с тоской посмотрел на нас, мы дружно помахали в ответ. Эдаро чуть сощурился и сказал:

– Через несколько лет вам предстоит выбирать себе тайле – тех, с кем вы будете охотиться, когда завершите обучение. Так вот, самое важное – чтобы Старший вашей четвёрки был здоровый на голову.

Дракон и Кот переглянулись, но улыбок себе не позволили.

– ...Потому как если вдруг Старший с придурью, то всё – пиши пропало. Жизни вам не будет.

Эдаро вырыл бы себе яму поглубже, но в коридоре смотритель милосердно прозвонил в колокольчик, знаменуя конец часа, и наш красавец взмахом руки отпустил слушателей. Те говорливым потоком потянулись в коридор.

– Боги, какой позор, – вздохнул Эдаро, подходя к нам.

– Да ты прирождённый воспитатель, – фальшиво восхитился Кот.

– Прямо завтра в Наставники, – поддержал Дракон.

– Я аж проникся, – кивнул я. – «Служить закону и благополучию подданных королевства»! Так трогательно.

Эдаро испепелил нас взглядом, но вслух ничего не сказал.

– А что там с дурковатыми Старшими? – вспомнил я.

Он ухмыльнулся в ответ:

– Делился горьким опытом других четвёрок, которым повезло не так, как нам.

– Ах, вот оно что...

– Но почему именно история? – спросил Кот. – Больше рассказывать нечего?

– Наставник Матис так решил, – пожал плечами Эдаро, втискиваясь на скамью между Котом и Драконом.

– Он, наверное, никак не может забыть, как ты сдавал ему экзамен, – расхохотался Дракон.

– А разве младшие курсы проходят последний период? – делано удивился Кот.

– Нет, я должен был рассказать о четвёртом Орденском Собрании. Вроде бы… Но я в этом не очень хорошо разбираюсь.

– Учитывая, что Собраний случилось всего три…

Эдаро улыбнулся и махнул рукой: да ну вас.

– Чем ты так провинился, что тебя послали урок вести? – спросил я.

Дракон моим безмятежным тоном не обманулся и сел ровнее. А вот Эдаро ничего не заметил и только снова вздохнул:

– Напомнили, где моё место.

– А ты дал повод?

Эдаро помялся, подёргал острую бородку и всё-таки признался:

– Отец Эльзы, оказывается, большой друг кого-то из Мастеров.

Кот на миг прикрыл глаза, Дракон чуть отклонился назад.

– Ну, значит, я угадал… – протянул я.

– Что?

– Причину, по которой мы загремели в Альфхёльм.

– В Альфхёльм? – ужаснулся Эдаро. – Да мы только вернулись! И причём здесь…

– По словам Грато, заказчик хотел, чтобы ехали именно мы, – поделился я. – Почему-то. Предложишь другие объяснения?

Под нашими взглядами Эдаро разом утратил возмущённый вид и заёрзал на скамье. Неловко откинул волосы со лба – именно это движение любую женщину заставляло затаить дыхание, но потом Эдаро улыбался, и женщины вздыхали, уже не таясь. Он честно старался быть осмотрительным, но то и дело влипал в неприятности, связываясь с высокопоставленными дочками, жёнами и племянницами.

Да ещё и нас втягивал.

Вот как сейчас.

– Да быть такого не может, чтобы из-за Эльзы… – пробормотал он.

– Не из-за Эльзы. Из-за тебя, – уточнил я.

– Да откуда ж я мог знать…

Он замолк, здраво рассудив, что это безопаснее.

– Наголо побрею, – пообещал я.

– Замёрзнет – на север ведь едем, – заметил Кот.

– Тогда вернёмся, а потом побрею.

Дракон только шумно вздохнул, глядя на снег за окном.

Эдаро тоже повздыхал и пофыркал, удостоверился, что немедленной кары не последует, и полюбопытствовал:

– Что за улам-то?

– Тебе понравится, – криво усмехнулся Кот.

– Некая Алиса Ордо, племянница аптекаря. С косой, веснушками и способностью брать квельт из людей, – поделился Дракон.

– Из людей – это плохо, – покачал головой Эдаро. Покопался в кармане, выудил дольку сушёного яблока и закинул в рот. Прожевал и бодро предположил: – Но, может, быстренько справимся и к Новогодью будем дома?

– Мы даже не знаем, где именно этот Даргой, – разочаровал я. – Если в дальнем Альфхёльме, то помогите нам боги хотя бы добраться туда к Новогодью.

Тайле молчали. Уламы всегда сулили неприятности – в том их смысл, – но всё-таки запрещённые маги, которые прятались на тёплых берегах Бирюзового моря, нравились мне больше тех, кто находил пристанище где-нибудь на Ржавых болотах. А вот так, чтобы в Северную провинцию да на излёте осени… Я пожалел о каждом шраме, который когда-либо разгладил на лице придурка.

– Эдаро, она хоть красивая? – подал голос Кот.

Тот кашлянул и неловко потёр шею.

– Не настолько.

(Автор иллюстрации: Вета Антонова)

Алиса Ордо

Нурмалинн прошёл, и в Даргое воцарилась зима – правда, по-прежнему почти бесснежная. Дни, всё укорачиваясь, мелькали друг за другом в хороводе заморозков и оттепелей. Иногда рассветы и закаты, обёрнутые в серое небо и сырой туман с озера, были и вовсе незаметны, сливаясь в однообразную кашу сумерек. Ночи удлинялись, вечера наступали быстрее, и всё чаще ночные морозы серебрили ельник на берегу.

Наступил снежень, и мы принялись отсчитывать дни до Йорма. Седмица – и Фари начнёт печь пирожки с клюквой, а потом ещё две – и Алесард принесёт из леса еловые ветви. В доме будет пахнуть хвоей, и Сима станет просить разрешения украсить ветки по своему усмотрению. Фария ей такого не позволяет – в священный праздник всё должно быть как заведено, а мы с Алесардом можем повесить на ёлку что угодно – было бы красиво. Потому на нашем дереве могут оказаться и подвески из разноцветных стёклышек, и связки белых птичьих перьев, и бусы из шишек.

Остальные даргойцы ещё развешивают рябину и паутинки из красных нитей – чтобы незримые не вздумали на праздник заглянуть. Но мы так не делаем; дядя вообще как будто их не опасается. Я как-то спросила: «Не веришь?» Он рассмеялся: «Поболее прочих. Поэтому никакой рябины».

…Я со вздохом перелистнула страницу «Исторического очерка о народах Юканима». Книга была скучной до зевоты, и глаза впустую скользили по строчкам. Столетней давности грызня между магическими Орденами, война за Второе королевство, запрещённая магия… О самих народах автор написал мало. Никаких рассказов об обычаях лаами, ни одного упоминания странников норгэли, а Альфхёльм и вовсе назван «дикие земли, населённые малыми народцами». И это о медье, где стоят два вольных города!

В лавку из кухни просачивался сладкий аромат смородины – на печке тихонько кипел отвар для Эльма-кузнеца. У него разболелись руки, Алесард пообещал сделать мазь для воспалившихся суставов, и теперь весь дом пах летом и ягодами.

Я пролистала книгу до конца – может, хоть о Безумном короле что будет? Но сочинитель, некий Арумо Тановский, обрывал повествование на избрании Карнана Книжника и дальше описывать народы Юканима не собирался.

Я покосилась на вишнёвую обложку «Сказаний Доэрганских земель». Они всяко были занимательнее «Исторического очерка», но взяться за книгу я тоже не могла – сразу вспоминала, как смотрел Йорик, когда я всё же собралась с духом и сказала, что ему не следует ходить к нам. Он долго молчал, а потом развернулся и зашагал со двора. С того дня миновала седмица, и я думала, что следовало подобрать другие слова.

Над дверью звякнул колокольчик, и в лавке появилась нура Ратше – жена городского судьи. Эта сухопарая старушка обладала разом и самым надменным подбородком, и самой приветливой улыбкой из всех, что я видела.

– Шестеро в помощь, Алиса, – поздоровалась она, осторожно отряхивая отдельные снежинки с перчаток.

– Здравствуйте, – я улыбнулась и отложила книгу. – Пришли за каплями леверры?

– Как всегда, милая, – нура Ратише с любопытством глянула на обложку. – Мой старый ворчун опять жалуется – глаза болят.

– Дядя ведь говорил: принимать лекарство следует постоянно, а не от случая к случаю, – я покачала головой и пододвинула тяжёлый табурет к шкафу.

Шкаф был новенький, свежо пахнущий деревом, но для меня слишком высокий – я едва-едва доставала до верха даже с табурета. Ещё он выглядел довольно шатким и, пожалуй, стоило попросить дядю закрепить его получше… Я наступила на подол собственной юбки и чуть не свалилась. Шкаф качнулся, тоненько зазвенели баночки на полках.

– Алиса! – ахнула нура Ратше.

Я помахала рукой: ничего страшного. Пошарила на полке, достала тёмную склянку – вроде эта…

– Вот, совсем свежие, вчера приготовили, – я осторожно спустилась на пол и протянула лекарство покупательнице. – Только уж проследите, чтобы нур Ратше не забрасывал лечение, когда ему станет лучше. Не то придётся заново начинать.

– Да ему и лекарь это твердит, но толку-то, – вздохнула старушка, убирая склянку в глубокий карман тёплого плаща. – Сколько с меня?

– Шесть дубов.

Она выложила на прилавок медные монетки, я ссыпала их в ящик стола и достала приходную книгу. «Второй день снеженя, капли глазные на две меры, шесть дубов…» В конце строки расползлась большая клякса. Ну вот.

– Определённо, я намеревалась купить что-то ещё, да запамятовала... – нура Ратше разглядывала полки за моей спиной.

– Это бывает, – утешила я, убирая книгу с кляксой. – Не торопитесь, вспоминайте.

В кухне ждала рыба, и я не спешила к ней. На дух её не выносила, но дядя любил, и сейчас принёс с озера, чтобы потушить со сметаной и луком. Рыбина была тяжёлой и склизкой, пахла тиной и сыростью, и мне всё казалось, что она смотрит на меня неподвижным равнодушным глазом.

– А что, гости у вас? – спросила нура Ратше.

– Какие? – удивилась я.

– Так Юрген. Встретила его, когда к Фарии шла.

– Да ну? – не поверила я. – Я с утра здесь, даже и не слышала...

– Сходи проверь, – старушка направилась к выходу. – А я позже зайду, если что вспомню.

Она ушла, а я кинулась в жилую часть дома. В прихожей висел чужой плащ, из кухни плыл запах табака и шалфея, и я сразу его узнала – и правда Юрген.

...Они сидели за столом, и у дяди был страшный взгляд – потухший и как будто мёртвый, как у рыбины в лохани. Трубка, зажатая в зубах, давно погасла.

Заметив меня, он спрятал это жуткое выражение и заулыбался:

– Вот и Алиса пришла!

Юрген обернулся, весело щурясь:

– Здравствуй, птаха. Всё хорошеешь?

Был он как всегда – насмешливый и хитрый, с лучиками-морщинками в уголках светло-карих, почти медовых, глаз и неизменной трубкой в смеющихся губах. Спроси меня кто-нибудь, сколько дядиному другу лет, я бы ни за что не ответила – может, сорок, а может, шестьдесят пять. Высокий, сухопарый и смуглый, Юрген двигался с ловкостью кота, но когда садился плести очередную историю, становилось понятно, что за четыре десятка лет такого опыта не накопишь.

– Что-то случилось? – спросила я Алесарда. – Ты какой-то... расстроенный.

– Это оттого, что я не соглашаюсь остаться, – Юрген убрал под лавку длинные ноги, позволяя мне пройти к столу. Сапоги у него были удивительно чистые, будто и не ходил он по даргойской грязи.

– Почему? – удивилась я. – Ты ведь только приехал.

– Дела, – серьёзно отозвался Юрген. – Я должен идти.

– Ну вот, – расстроилась я. – Дядя рыбу принёс, тушить будем, а ты и не попробуешь даже?

– Попробую непременно, но в другой раз, – пообещал Юрген.

– Да? – странно посмотрел на него Алесард.

– Обязательно.

Юрген извлёк из кармана холщовый мешочек с завязками и протянул его мне.

– Что это?

– Подарок на грядущее двадцатилетие.

– Так до него почти четыре луны…

Он развёл руками – так, мол, получается.

– Что, и на Йорм не придёшь? – не поверила я.

На Йорм-то Юрген всегда появлялся. Приносил подарки и сказки, и его прихода мы ждали больше, чем самого праздника.

Но сейчас он молчал. Не сводил взгляда с дяди и ни слова не говорил.

– Открывай, – Алесард кивнул на мешочек.

Я развязала тесёмки и вытряхнула на ладонь браслет: нити жёлтого металла, искристый янтарь и удивительные зелёные камешки складывались в паутинно-кружевной узор редкой сложности и красоты – словно переплетения ветвей в осеннем лесу, и даже изящные дубовые листочки виднелись.

Я восхищённо замерла – ничего подобного мне прежде видеть не доводилось.

– Нравится? – спросил Юрген, глядя на моё лицо.

– Спрашиваешь! – выдохнула я. – Только…

– Что?

– Это ведь золото, верно?

– Отчасти.

– Всё равно – он слишком дорогой для меня, – пробормотала я. – Ты же знаешь: я потеряю или ещё что…

Юрген переглянулся с Алесардом и рассмеялся, запрокинув голову. Дядя загадочно улыбался.

– Нет, Алиса, – Юрген застегнул украшение на моём запястье. – Его не потеряешь, если только нарочно этого не пожелать. Но ты не желай, и он принесёт тебе удачу и оградит от беды. Носи не снимая, пожалуйста. Помни, что это наш с Алесардом тебе подарок – двадцать лет, как-никак. Совсем взрослая будешь, и никто тебе не указ.

Алесард остро глянул на него, но Юрген сделал вид, что не заметил.

– Ну, мне пора, – он поднялся с лавки.

Дядя пошёл провожать, я увязалась следом.

– Когда же мы теперь увидимся?

– Когда срок придёт, – Юрген шагнул за порог.

На ступеньках крыльца обернулся.

– Я сделал всё что мог.

– Я знаю, – Алесард пожал ему руку. – Спасибо.

Левый уголок рта чуть подрагивал.

Юрген набросил капюшон и вышел в начавшийся снегопад. Я смотрела, как дядин друг широкими шагами пересекает наш двор и гадала, зачем он приходил и отчего Алесард такой... убитый.

– Что случилось? – спросила я, когда мы вернулись в кухню.

Дядя молча покачал головой и вдруг обнял меня. Я ткнулась в плечо, пахнущее табаком и травами, и тяжело вздохнула. Что-то пришло в наш дом, но я не знала этому названия.

– Всё ведь будет хорошо? – пробормотала я.

– Обязательно, радость моя, – Алесард прижался ко мне щекой, отчего у меня зачесалась макушка. – Всё непременно закончится хорошо. И давай-ка ужин готовить. Ну его, этого Юргена. Раз не хочет – пусть голодает.

Отстранился и глянул на рыбину, лежавшую в лохани с холодной водой:

– Почищу, не расстраивайся.

Я благодарно улыбнулась:

– А я порежу лук.

– Лучше спой мне, – попросил Алесард. – Давно не слышал.

– С прошлой седмицы? – уточнила я.

Он поднял указательный палец:

– Аж с прошлой седмицы!

Я сбегала в комнату за гитарой и устроилась на лавке у окна. Браслет непривычно холодил руку, я покрутила его, рассматривая со всех сторон. Представить страшно, до чего он дорогой – не столько из-за золота и камней, сколько из-за тончайшей работы ювелира.

– Умеет Юрген выбирать, – одобрительно заметил дядя, аккуратно снимая чешую с рыбы.

– А что за камни?

Алесард пожал плечами.

– Зная Юргена, допускаю, что кусочки Лисьих Огней, – пошутил он.

Я заулыбалась, а потом тронула нежно загудевшие гитарные струны и задумалась.

Раньше, когда Анджей был с нами, песни приходили сами собой. Дядя научил меня всем, которые знал, и я могла выбирать: пела песни весёлые и грустные, светло-печальные и плутовски-озорные, подходящие к любому времени года, дню или празднику... Потом нас осталось двое, и некоторые песни стали мне не под силу. А сейчас, когда что-то так явно заботило Алесарда, я и вовсе не могла выдавить из себя ни строчки. Но подумала о Юргене и пробежалась пальцами по струнам.

В тёплой ладони скрывается солнце,

Греет холодный заснеженный край.

Другу, когда он из странствий вернётся,

Долго не думая, целым отдай[3].

Алесард чистил рыбу, ловко орудуя ножом: я спела всего две песни, а он уже укладывал ровные куски в глиняные горшочки. Я спохватилась, что надо нарезать лук, но он отмахнулся: играй.

И я играла, понемногу успокаиваясь. Может, и правда ничего страшного – есть ведь у них с Юргеном какие-то дела, о которых мне не рассказывают. Может, случилось что-то неприятное и неожиданное, но нужно просто переждать, и оно непременно выправится и наладится…

Дядя тем временем нарезал лук. По щекам его текли слёзы.

Константин Румару

– Сжечь штиррову провинцию! Обнести стеной, и чтоб сидели они тут со своей нежитью! – Эдаро никак не мог успокоиться. Подбирал вещи из грязи, издавал страдальческий стон, отряхивал и бережно укладывал обратно в сумку.

– Шудару вроде из нечисти, – неуверенно возразил Дракон, отдирая смолу от седла Горы.

Сам того не замечая, он старался к чему-нибудь прислониться и поменьше опираться на левую ногу. Кровати на постоялых дворах всегда были ему коротки, а сейчас, при больном колене, наверное, и вовсе превратились в пытку. Но, в отличие от Эдаро, Младший никогда не жаловался вслух.

– Один штирр! Они испортили… – Эдаро добрался до распотрошённого мешка с припасами и горестно застонал. – Испортили всё! Мерзкие твари!

– А нечего было барахло своё на конюшне оставлять, – спокойно заметил Карл, терпеливо распутывая мелкие узелки на поводьях Злыдни.

– Да кто ж знал, что у них тут такое водится? – ярился Эдаро. – Покажи мне ещё хоть одно медье, где на постоялом дворе жила бы подобная дрянь!

– А ты рассчитывал на тёплый приём? – хмыкнул Карл, наконец управившись со сбруей. – Это же Альфхёльм. Будь он гостеприимным местом, поездка в него не считалась бы за наказание. Да, Эдаро?

Эдаро молча сопел, запихивая в сумку перепачканную одежду. Дорогущие рубашки из шерсти тархимских овец утратили свой васильковый цвет и стали одинаково бурыми.

Издёрганные за ночь лошади косились на нас и тревожно фыркали, но, стоит признать, перенесли неприятное соседство весьма достойно. Когда мы дома объяснили, куда собираемся, Ярек сразу сказал, что без алефской породы на Севере не обойтись и настоял на покупке новых лошадей. Вид у них был не самый привычный – они казались толще и пушистее прочих, – однако мы до сих пор не разочаровались в принятом решении. Лошади были и выносливые, и, выходит, спокойные.

– Напрасно вы не повесили на лошадок медные колокольчики. Всякому ж известно: с таким колокольчиком ни шудару в сумки не проберётся, ни берейка коня не напугает.

Хозяин двора – немолодой мужик со светло-карими, как у многих северян, глазами и седыми волосами, собранными в хвост на затылке, – небрежно прислонился плечом к дверному проёму. Помогать нам он не собирался и, судя по всему, не видел своей вины в том, что прошедшей ночью мелкая зловредная нечисть перепугала лошадей и распотрошила поклажу.

– …А лучше, если и медные, и серебряные. Потому как серебряный колокольчик от йелен – первейшее средство.

Как и все в штирровом медье, он слегка растягивал гласные, отчего речь казалась певучей.

Эдаро вскинул голову и свирепо уставился на него.

– А может, это тебе стоило озаботиться тем, чтоб в твоей конюшне всякая погань не мучила лошадей постояльцев?

Мальчишка-конюх помалкивал, но путался под ногами, больше мешая, чем помогая. На тканом поясе у него покачивался оберег – деревянная фигурка лиса.

– Вы, нуры любезные, зря весёлых соседей ругаете и на меня гневаетесь тоже напрасно, – пожал плечами хозяин. – Коли вы тут впервой, разве моя в том вина?

Я покривился – обращение «нур» резало слух. Во всём королевстве собеседников звали панами, но северяне и тут выделялись. Видимо, не зря говорят: «Юканимец может обойти весь свет, но не найдёт ничего страннее Альфхёльма».

– Поэтому вам, нуры, стоило бы…

– Румару, – рявкнул обозлённый Эдаро. – Нуры Румару, раз уж ты собрался учить нас жизни.

И… Ничего не произошло.

Это имя – одно на всю Гильдию – неизменно впечатляло тех, кто его слышал. Мы четверо назывались им редко, предпочитая до последнего прикидываться наёмниками, но уж если произносили вслух, то знали, что собеседник сразу поймёт, кто мы, и немедленно прекратит портить нам жизнь.

В штирровом же Альфхёльме о Гильдии думать не привыкли. Вот и хозяин осуждающе покачал головой:

– Не дело так именами разбрасываться.

Но потом всё же сообразил. Осёкся и побледнел, разом перестав быть и спокойным, и самоуверенным.

– Вы… Эти, что ли?

– Эти, – хмыкнул Карл.

Мальчишка, который до того счищал с шерстистого лошадиного бока прилипшую грязь, тоненько ойкнул и выронил щётку.

Хозяин часто-часто заморгал, не зная, как себя повести.

– Извините, любезные нуры, – наконец выдавил он. – Не признал. Расходы ваши непременно возмещу.

– Проваливай уже, – шикнул я. – Без тебя разберёмся. Лучше бы анчина какого позвал да от этой дряни избавился.

– Так анчин от шудару разве… – забормотал северянин, но потом низко поклонился. – Всенепременно, нуры хорошие.

И торопливо покинул конюшню – наверное, побежал рассказывать, что в их село явилась Гильдия Охотников на магов.

– Зря ты так, – сказал Карл Эдаро и кивнул мальчишке:

– Иди скажи, чтобы не трепался. Нам будет не лень вернуться.

Тот мгновенно исчез, будто и не было.

Глупое происшествие отняло немало времени, и постоялый двор мы покинули уже днём – скрытое плотными облаками солнце висело над самыми крышами. В Альфхёльме оно выше и не поднималось, обычно даже не показываясь из-за островерхих чёрных елей. Ели, к слову, здесь росли другие – и больше, и темнее, и будто бы живее. А берёзы были сплошь серые и корявые – не то что на юге, за Мирром. Южнее всё было иначе – там, например, вовсе не встречались необъятные лиственницы выше любой башни. Они целыми рощами стояли по обеим сторонам дороги и завораживали своей непохожестью на прочие деревья. Эдаро, правда, первые два дня думал, что это здоровущие ели, сбросившие хвою из-за какой-то напасти.

Вода в северных реках была чиста, но цветом напоминала гречишную медовуху, которую в Альфхёльме ставил каждый, у кого в хозяйстве нашлась достаточно большая посудина. По вкусу они тоже отличались мало – вода была даже лучше, пожалуй.

Северные города и деревни почти не разнились между собой: и те, и другие состояли из больших бревенчатых домов с высоко поднятыми окнами и причудливыми коньками крыш. Населяли их кареглазые люди с текучей речью и пристрастием к красному цвету в одежде. Над входом в свои жилища они вешали гроздья рябины и, здороваясь, обводили ладонью обережный полукруг.

…На перекрёстке двух дорог – одна широкая проезжая, вторая полузаросшая лесная – стоял покосившийся алтарь Держащих мир. Такой же, какие ставились по всему Юканиму: деревянные резные столбики, крытый тёсом купол и позвякивающий на ветру оловянный колокольчик. Был он совсем невелик – вздумай Дракон поклониться богам, ему пришлось бы сгибаться в три погибели.

– О, здесь тоже шесть, – заметил Эдаро, кивая на столбики.

Без малого седмицу нам встречались такие алтари. Пожалуй, пределы Альфхёльма можно было угадать и без пограничных камней, потому как во всём остальном королевстве число столбов в святилищах всегда равнялось пяти – ведь именно Пятеро стоят над нашим миром.

И только упрямые северяне считают иначе.

– Не терпится увидеть здешние орсаги, – хмыкнул Дракон.

– Напрасно смеёшься, – сказал я. – Ещё ночь-другая с нечистью и сам пойду складывать молитву Безымянному Лису.

– Почему его так называют? – спросил Эдаро.

Я пожал плечами:

– Вероятно, потому что у него нет имени.

– И потому что он лис, да?

– Возможно.

– Если он может защитить от нечисти, то пусть как угодно называется, – сказал Карл.

За четыре года службы Гильдии нас впервые занесло в Северную провинцию. Лаярре – как, впрочем, и законопослушные маги – здесь не селились. Виной тому были магические искажения, а ещё – долгая зима, холодное лето, непроезжие дороги и бессчётное множество нечисти. Вот даже не привычной нежити – тварей опасных и мерзких, но всё же понятных, а именно нечисти – обитателей Изнанки, которых в Альфхёльме как только ни звали: Другими, незримыми, живущими в лиственницах, весёлыми соседями, сумеречниками… Но никогда по имени – альвари. Шёпотом не говорили, и, кажется, про себя не думали.

– Как понять, где нечисть, а где нежить? – спросил Эдаро, оглядываясь на резной столб на краю подступавшей к дороге рощи. Полуистлевшие разноцветные ленты на нём змеились на ветру.

Раньше у нас не было поводов задаваться подобными вопросами: всё, что не человек – нежить. В Северной же провинции иные твари куда разнообразнее.

– Цагрейв говорит, если хочет сожрать – значит, нежить, а если чего-нибудь другого – нечисть, – ответил я.

– Чего-нибудь другого – это чего, например? – насупился Эдаро.

– Эти, наверное, хотели примерить твои рубашки, – предположил Карл. – Такой оттенок!

Синяя шерсть стоила дороже, но Эдаро всё же раскошелился, а теперь изводился.

Дракон фыркнул, а Эдаро молча натянул капюшон плаща до самого носа.

Небо потемнело, сизые тучи нависли над трактом. Из них посыпалась колючая ледяная крупа, царапавшая лицо и громко стучавшая по капюшону. Белые горошины, подпрыгивая, раскатывались по бороздам замёрзшей дорожной грязи.

Руки в перчатках всё равно мёрзли, и я по привычке растянул между пальцами согревающее плетение. Руны засветились и замерцали, но тепла не дали. Я ругнулся сквозь зубы: штирров Север, даже магия здесь вывихнута. Добавил квельта – в другое время уже обжёгся бы, сейчас же по рукам едва-едва потянулся слабый поток. Я сначала обрадовался, но тепло всё усиливалось, постепенно превращаясь в жар, и плетение пришлось разрывать, пока дело не дошло до ожогов.

– Надо было просто подождать, – заметил Карл, наблюдавший за моими мучениями. – Здесь руны отзываются медленнее.

– И, по-моему, всё-таки тянут больше квельта.

– Я пока не понял, – признался он. – Может, кажется из-за замедленности. А может, и правда расход больше.

– Почему так? – спросил Дракон.

– В книгах пишут, что из-за близости Ярулы. Мол, в горах есть что-то, искажающее магию.

– А с лечением как? – насторожился Эдаро.

– Так же, как и с боевыми плетениями, – усмехнулся Карл. – Так что, береги себя.

Дракон поёжился и шумно вздохнул.

– Что надо было натворить, чтобы теперь прятаться здесь? Какой колдун в здравом уме согласится жить в подобном месте?

– Как насчёт Иннре Мьеле? – сощурился Карл.

– Я говорю, «в здравом уме».

– Зря ты так, – покачал головой Старший. – Что ни говори, Орден с ней считается. Целый Орден – с одной колдуньей.

– Но она родилась здесь, и потому никаких затруднений не испытывает, – возразил я. – Чего не скажешь о чужаках вроде нас.

– Считается, что в Альфхёльме нет чужаков, – усмехнулся Карл. – Здесь издавна прячутся все, кто не прижился в прочих медье, и, говорят, их больше, чем коренных жителей. Правда, магов среди них обычно не водится…

– Вот-вот.

– Видать, семью Ордо кривое колдовство не тревожит, – заметил Дракон. – Может, потому что аптекарь не колдует.

– Предположительно, – уточнил Старший. – А так это или нет, мы доподлинно не знаем, и не узнаем, пока он не попытается убить нас каким-нибудь заклятием. Ну, или топором – если действительно не колдует.

– Зато девица колдует точно, – сказал я. – Эльза или как там её?

– Алиса, – сказал Карл. – Эльза – это девица Эдаро, из-за которой мы наслаждаемся красотами Альфхёльма.

– Четвёртый раз, – буркнул Эдаро.

– Что?

– Четвёртый раз за сегодня вы меня этим тыкаете. За вчера – восемь.

– Что ж, давай сегодня дойдём до десяти.

Тракт петлял между многочисленными озёрами – их в Альфхёльме, кажется, приходилось на семью по штуке, а то и поболее. Скалистые берега, поросшие соснами, елями и лиственницами, отвесно поднимались над чёрной водой. В заводях она уже подёрнулась плёночкой льда, а где-то и промёрзла основательно, до толстой ледяной корки. Дорога то ныряла в узкие расщелины между красными утёсами, то поднималась на вершины холмов, с которых были видны бескрайние моря тёмных лесов. Было холодно.

До Даргоя оставался день пути.

Алиса Ордо

Рассвета словно не предвиделось – когда я открыла ставни, к стёклам льнул тёмно-серый туман, за которым нельзя было различить даже яблоню в огороде.

Всю ночь мне снилось неприятное и сумрачное, и, проснувшись, я какое-то время пряталась в уютном тепле пухового одеяла, пытаясь разогнать тоскливый осадок на душе. Потом всё же спустила босые ноги на пол, застеленный ткаными дорожками. В доме стояла непривычная тишина, и я удивилась: неужели дядя спит?

Умывшись, натянув одёжку и кое-как заплетя косу, я спустилась в кухню и убедилась, что Алесард не вставал. На столе всё так же стояла вымытая с вечера посуда, гитара лежала на лавке, и ставни на окне не были открыты.

Я убрала гитару в угол, посуду – в шкаф и потрогала почти остывшую печь. Странно, обычно дядя поднимается в час, когда ночь едва-едва переходит в утро, и порой обоснованно зовёт меня соней и лентяйкой.

Растопила печь, поставила вариться кашу, нарезала хлеб. Успела собрать бельё на стирку и замочить чечевицу, чтобы сварить её к обеду. За окном посветлело, жиденький рассвет выплеснулся из-за горизонта. Я прислушалась, не скрипят ли половицы наверху – тишина. А он дома вообще?

Поднялась по лестнице и тихонько постучала в дверь Алесардовой комнаты. Ответа не последовало, и я заглянула внутрь.

– Дядь?

Он сидел на кровати, упёршись локтями в колени и низко опустив голову. Голубовато-белые, словно бескровные руки, мелко дрожали. От скрипа двери Алесард вздрогнул и выпрямился, и я увидела, что лицо у него как некрашеный лён.

– Ты что?!

Я подскочила к нему, коснулась холодной ладони. Дядя смотрел на меня, но вряд ли видел – взгляд его был мутным и отрешённым.

– Алиса...

– Что случилось? Тебе плохо?

– Болит, – он приложил руку к груди – там, где сердце.

Медленно вдохнул, осторожно выдохнул.

– Тяжело…

По седым вискам скатывались крупные капли пота. Я стёрла их краем рукава.

– Принесу бродник, – я развернулась, чтобы бежать в лавку, но Алесард остановил меня:

– Закончился.

– Как? Весь? – я озадаченно уставилась на него. – Мы ведь летом столько купили...

Он молчал, тяжело дыша. Потом признался:

– Не сегодня это началось… Я с весны его пил.

– Да как же...

Я растерянно опустилась на край кровати.

– Знаешь ведь: лучшее средство для сердца, – Алесард неловко потянулся к кувшину на столе.

– Да почему ты не сказал-то?! – я налила воды в кружку, протянула ему.

– А что надо было говорить? – дядя бледно улыбнулся, будто я сказала страшную глупость. – Что в любое мгновение отправлюсь за Мост?

– Я бы хоть знала и...

– Послушай, – он отпил воды и успокоительно погладил меня по плечу. – Принеси пузырёк с горицветом, а потом соберись да поезжай к Хейно за бродником.

– К Хейно? В Соленьки? – ахнула я. – Да я только завтра вернусь! Как я тебя оставлю?

– Горицвет тоже сгодится, не волнуйся. Сходи к Эбингам, попроси кого из младших зайти ко мне раз-другой, чтобы тебе спокойнее ехать было.

Я смотрела на серое лицо, слушала хриплое дыхание и разрывалась между мыслью о правоте Алесарда и нежеланием его оставлять.

Но разум взял верх, я слетела по лестнице и вломилась в лавку, едва не свернув по пути шкаф. Начала судорожно перебирать сердечные лекарства, ругаясь сквозь зубы. Где этот несчастный горицвет? Почему не стоит, где надо – поблизости, под рукой?

Наконец нужный пузырёк отыскался, я бегом вернулась в комнату. Накапала двадцать капель в ложку, сунула дяде в рот. Он проглотил лекарство, покривившись от горечи, и улыбнулся – уже более уверенно.

– Алиса, не тревожься – обычное дело. Возраст такой, ничего не поделаешь. Всё будет хорошо. Но чем это пахнет?

…Пахло кашей, обращавшейся в угли на печи. Когда я прибежала, кухню заполняли сизый дымок и горький запах, от которых я раскашлялась. Едва не уронила горшок с ухвата, но всё-таки удержала и аккуратно опустила на стол. Глянула на чёрные потёки на полосатом боку и только вздохнула – сейчас неважно.

– Окошко-то откроем, да? – Алесард толкнул створку, впуская в кухню воздух с запахом озера.

– Ты зачем спустился? – возмутилась я.

– Испугался, что кашей не обойдёмся, – слабо улыбнулся дядя. Осторожно сел на лавку и весело сощурился: – Зато гляди, как быстро в себя пришёл.

Посмотрел на моё лицо и сказал:

– Ничего страшного. Ты собирайся, пожалуйста. И к Фарии сходи, а я пока проверю, как там каша.

Пшённая каша в горшке цветом походила на гречневую – яснее некуда. Но думать о том было некогда, и я побежала в таверну на другой стороне улицы. Туман рассеялся, и потянувший с озера ветерок покачивал вывеску, украшенную веточками рябины по северному обычаю и пучками белых перьев – по южному.

…Рассказывали, что без малого тридцать лет назад Ойре Эбинг, будучи молодым, белокурым и отважным, напросился в дальний поход с невесть как заплывшими в Даргой шойтами – мореходами, что зарабатывали себе на жизнь торговлей и разбоем. Вернулся два года спустя и не привёз ни славы, ни денег. Зато с ним на лошади – старой и хромой, – ехала тонкая, как тростинка, черноокая, как ночь, и пугливая, как лань, невероятной красоты девушка. Красота, впрочем, показалась даргойцам странной: кожа девушки была смугла, а многочисленные косицы – черны и украшены звенящими подвесками. На почти прозрачных запястьях висело столько браслетов, что никто в округе не взялся бы сосчитать их точное число. Звали её Фарией, и она ни слова не понимала на рутине – языке, на котором говорит и пишет весь Юканим. И ещё шептались, будто Ойре привёз девушку силой, потому как мужа она боялась больше всех остальных.

Но прошли годы, и тонкая боязливая Фария превратилась в округлую и смешливую тётушку Фари, что бойко болтала на трёх языках, считая северный алем, воспитывала пятерых детей и одним взглядом умела утихомирить разбушевавшихся в таверне плотогонов. В Ойре она души не чаяла и заботилась о муже всеми силами, со снисходительной улыбкой снося причуды его испортившегося с возрастом нрава.

Её безмерного терпения и бескрайней заботы хватало и на Алесарда, и на нас с Анджеем. Я почти каждый день прибегала то за некстати закончившейся солью, то за советом в деле, о котором не спросишь дядю, и выучилась говорить на амри – языке Доэрганских земель. Фария одолела со мной все трудности девчачьего взросления и казалась мне самой мудрой женщиной, что только жила на свете.

– Фари! – я вломилась в их двор, походя потрепала лобастую голову старого пса Пирата и взлетела по ступенькам на крыльцо.

– Что случилось, Алиса? – она обернулась ко мне от печи и сразу нахмурилась: – Ты почему раздетая? На улице зима, а она без плаща бегает!

От большого начищенного горшка распространялся сладкий аромат каши с ягодами – ясное дело, и не думавшей пригорать.

– Алесарду плохо! – выпалила я. – Бродник закончился, я поеду в Соленьки. Присмотри до завтра, пожалуйста.

– Опять горох покатился, – покачала головой Фария, откладывая длинную деревянную ложку. – Думаешь, я разберу твой стрекот?

Она вытерла руки о белоснежный передник и крепко взяла меня за плечи, разворачивая к свету.

– Ну-ка, объясни толком. Что случилось с твоим упрямым дядюшкой?

– Сердце, – я попробовала вывернуться, но не тут-то было – всю свою хрупкость Фария утратила ещё до моего рождения. – Я дала ему горицвет, должно полегчать. Но без бродника никак.

Она покачала головой, морщинка между чёрных бровей стала глубже.

– Поезжай, конечно. Не торопись, будь осторожна. Я отправлю к Алесарду Симу и сама захаживать буду.

Заглянула мне в лицо и ласково погладила по волосам:

– Мы справимся. И не бойся – у нас, стариков, такое бывает.

Я криво улыбнулась:

– Тоже мне, старики сыскались.

Вернулась домой, поднялась к дяде. Он снова улёгся в постель и теперь лежал с закрытыми глазами. Дыхание успокоилось, щёки заметно порозовели. Может, и правда всё обойдётся?

– Видишь, я почти здоров, – при моём появлении Алесард приподнялся на локте. – И мои дела всяко лучше, чем у каши.

Я разом нахмурилась и фыркнула. Дядя поймал мою руку, легонько сжал и прошептал, коснувшись браслета:

– Помни, что сказал Юрген. Не снимай.

Я пожала плечами – браслет сейчас занимал меня менее всего.

– Собирайся. Я как раз пока сложу кое-что для Хейно.

– Да какое…

– Очень нужно ему это передать.

Решив отложить споры до лучших времён, я пошла к себе. Вытряхнулась из юбки, натянула штаны и шерстяную рубашку. Покружилась по комнате в поисках тёплых дорожных сапог, наткнулась на перчатки. Потом всё же отыскала и сапоги, и куртку, подвесила к ремню короткий нож – не то чтобы я хорошо им владела, но он придавал уверенности и отпугивал совсем уж глупых.

Достала из тайника деньги, отсыпала пять серебряных ив и горсть медных дубов – расплатиться с Хейно и на всякий дорожный случай. У двери обернулась, оглядела комнату, размышляя, не забыла ли что важное. Поняла, что перевернула всё вверх дном – по возвращении надо будет непременно убраться. И мяту на окне полить, что ли, а то вон какая квёлая.

Когда я снова пришла к дяде, там уже была Сима. Сидела на подоконнике, болтала в воздухе ногами и расписывала Алесарду, как сегодня утром пёс Пират позорно проиграл очередной бой с петухом.

– Опять что-то пожгла? – серьёзно, очень по-взрослому спросила она, оборвав рассказ.

Я улыбнулась загадочно и многозначительно:

– Не моих рук дело.

Это я у Юргена научилась. Он, если не хотел отвечать, говорил: «Козни незримых», следом приплетал смешную и замысловатую историю, и собеседник забывал, о чём спрашивал. Вот и Сима удивлённо округлила рот:

– Правда?

– Потом расскажу.

Алесард тихо хмыкнул.

– Только Фарии не показывайся, – посоветовал он.

Фария не уставала ругаться, завидев меня в штанах. «Да как можно, да разве приличная девушка такое наденет, да кто ж на тебе женится...» Я понимала, что она беспокоится обо мне, и покладисто опускала ресницы, но, пожалуй, Алесард прав – будет лучше, если Фария меня сейчас не увидит.

– Вот, отдашь Хейно, – дядя протянул мне запечатанный конверт из плотной желтоватой бумаги. – Сразу, как приедешь. Это важно, не забудь. И не потеряй, конечно.

– Что там? – я удостоверилась, что внутренний карман плаща недырявый и сунула конверт туда.

– Наши денежные расчёты, – объяснил Алесард. – А то конец года, неохота новый с долгами начинать.

– Нашёл время.

– Не ворчи, – улыбнулся он. – Ты поела?

Я коротко угукнула, не желая совсем уж врать, и подставила лоб для поцелуя:

– Я скоро. Дождись.

– Береги себя, – он коснулся моего лба прохладными губами. – Да хранят тебя Шестеро.

Я махнула рукой Симе, спустилась во двор и заседлала дряхлую кобылку Удачу. Искренне надеялась, что путь до Соленьков и обратно она осилит – уж больно много лет нашей старушке; дядя говорил, на ней ещё мой отец поездить успел – совсем недолго, правда.

Я вздохнула, тихонько покатала на языке родительское имя. Алиса Арим – хорошо ведь звучит. Однако Алесард запрещал произносить его при посторонних. Впрочем, со времён Безумного короля многие поступали подобным образом.

В последний раз оглянувшись на дом, который всегда считала родным, я взяла Удачу под уздцы и вышла на улицу.

В Даргое кипела жизнь. Дымки из труб поднимались к молочно-серому небу, над крышами кружили, переругиваясь, галки и вороны, ветер с озера скрипел флюгерами. Я торопливо шагала по деревянным настилам и густой грязи, но не могла не любоваться городом. Понимала, что кому другому Даргой наверняка показался бы мрачным – из-за невысоких домов, потемневших от сырости и времени, из-за обилия коричневого и серого цветов, из-за запахов дыма и мокрого дерева и тревожных птичьих криков над головой. Но мне всё это нравилось: резьба на наличниках и ставнях, карабкающиеся по оградам плети облетевшего хмеля, затейливые водостоки и дымники, которые делал наш кузнец – говорили, во всей Северной провинции похожих было не сыскать. А как красиво становилось весной, когда во дворах зацветали яблони! Весь город окунался в белую пену и тонул в ней, пока не распускалась сирень. И вот тогда наступали самые замечательные дни, заполненные тёплым ветром, сладким запахом и смутной надеждой на что-то эдакое... Огромное и настоящее.

В конце Восточной улицы замерла, перекосившись, повозка каменщика Хальва. Одно колесо, слетев с оси, валялось в грязи, и унылая лошадь тревожно пряла ушами, прислушиваясь к ругани хозяина и его помощника.

Я свернула в Пекарский переулок и пошла к воротам другой дорогой, через рынок. Деревянные здания яраша и орсага, стоявшие по разные стороны площади, всегда казались мне соседями, которых много лет разделяет непримиримая вражда: городской совет с узкими окнами и толстой башней был приземистым и суровым, а орсаг с шелковисто-серым куполом и шестью резными столбами – наоборот, изящным и словно отлитым из серебра. Мне отчего-то думалось, что яраш не одобряет такого легкомыслия соседа.

На улицах было многолюдно, то и дело навстречу попадался кто-нибудь из знакомых, и я кивала в ответ на приветствия, поражаясь, какой Даргой одновременно и маленький, и большой. Вот идёт, закинув за спину холщовый мешок, Эрве – он столяр, и притом отличный. Его матушка, что живёт в Песочках, никак не желает перебираться в город, и Эрве исправно посещает её каждую седмицу. Возвращается с узелком пирожков и раздаёт их местным ребятишкам – одному столько не съесть.

Он помахал рукой:

– Куда собралась, Алиса-ветер-в-голове?

– В Соленьки, – улыбнулась я. На прозвище я не обижалась – так меня звала добрая половина Даргоя, и, стоит признать, за дело.

– Хорошей дороги! – пожелал Эрве, вручая мне ватрушку. Я поблагодарила и убрала пирожок в сумку – по пути съем.

А вот ковыляет Олле – вечный ученик пекаря. Вечный – потому что обучение длится уже не один год, но пекарская наука никак не даётся Олле: то муку рассыплет по всей пекарне, то посолит начинку для сладких пирожков, то у него тесто из кадушки убежит – тут мы с ним родственные души. Все его жалеют, но перед покупкой непременно спрашивают, не прикладывал ли Олле руку к этой выпечке. Сейчас он с тяжёлой корзиной в обнимку плетётся за Маритой, плывущей через утреннее столпотворение. Марите восемнадцать, и она диво как хороша: пшеничная коса до колена и васильково-синие глаза ускоряют бег сердца любого мужчины. Вот и Олле как потерял голову позапрошлым летом, так и не может прийти в себя, а Марита на него и не взглянет лишний раз – если, конечно, нет нужды корзину таскать.

Анджея-то она о корзине никогда не просила, но мне всё равно казалось, что он нравится ей.

…Анджей. Наверное, это после его смерти дядино сердце перестало биться как полагается. То есть восемь лун назад. Подумать только: восемь лун мы живём без него. Восемь лун как он ушёл со двора, и с Алесардом они расстались в страшной ссоре.

Да и со мной, выходит, тоже.

Свернув за угол, я на кого-то натолкнулась. Этот кто-то обхватил меня за плечи и легко отодвинул в сторону. Я подняла голову – парень лет двадцати пяти: чуть вьющиеся волосы цветом в сосновую кору, плутоватые карие глаза, острая бородка. Красивый. За плечом виднелся лук, у левого бедра – закрытый колчан. За спиной нетерпеливо фыркала гнедая лошадь.

Парень поймал мой взгляд и широко и нагло улыбнулся. От этой улыбки мне сделалось неуютно, хотя никакой угрозы в ней не было.

– Милой панне нужно быть внимательнее.

Непривычное обращение резануло слух. Даже не из Альфхёльма, значит. И что он забыл в Даргое?

– Извините, – пробормотала я, осторожно обходя его.

Я видела, он обернулся мне вслед, но я уже свернула к привратной площади и направилась к выходу из города.

Всё будет хорошо. Обязательно.

Эдаро Румару

Обыкновенно о близости города можно узнать заранее – лес сменяется вспаханными полями, оградами пастбищ и россыпями деревень. Даргой же открылся взгляду неожиданно, за очередным поворотом пустующего тракта – приткнулся в низине у плеча лесистой горы, как гриб под трухлявым пнём. Дальше, на востоке, виднелись покатые голые поля, а с севера к самым стенам подступали свинцовые воды озера, берега которого терялись в сырой хмари, колышущейся от ветра.

– Это что? – озадачился Дракон, вглядываясь в очертания сторожевых башен.

– Деревянная городская стена, – хмыкнул Карл. – Признак не то крайней бедности, не то чрезвычайного благополучия.

Стена была высокой, добротно сложенной и крепкой на вид, но, штирр побери, бревенчатой. За четыре года скитаний по всему Юканиму я подобного ни разу не видел. После войны за Второе Королевство таких попросту не осталось – города, которые вовремя не обзавелись каменной стеной, не уцелели в битвах между магами.

– Здесь много леса и мало тех, кто может напасть, – сказал Кот.

– А если подожгут?

– Не загорится, – заметил Дракон. – Тут сыро, как в болоте.

Над распахнутыми воротами висел герб Даргоя – чёрная птица и очертания елей на выцветшем жёлтом поле. Такие же птицы с криками носились над восточной башней, крытой тёсом.

Нерасторопные стражи – четверо парней, вооружённых копьями, – скользнули по нам равнодушными взглядами и лениво осведомились, кто мы и зачем въезжаем в Даргой. Вид у них был недружелюбный – им пришлось отвлечься от игры в кости.

– Проездом в Атмир, – уже привычно ответил я, не заостряя внимание на вопросе «кто».

Стражники переглянулись, и главный махнул рукой: проезжайте.

– Люблю разгильдяев, – улыбнулся Кот, спешиваясь по другую сторону ворот.

– Только если не надо за них отвечать, – уточнил Карл.

Я сделал вид, что не услышал.

– Куда теперь? – спросил Дракон.

– В тепло и поесть, – поторопился предложить я – со Старшего сталось бы сразу отправиться на поиски аптеки и лаярре. Однако на сей раз он пожал плечами:

– Трудно не согласиться.

Привратная площадь Даргоя, мощёная деревянными плахами, ничем не отличалась от тех, что нам доводилось видеть в прочих захолустных городишках: длинные торговые склады – каменные, в отличие от остальных построек, – пустующая покосившаяся конюшня, взъерошенные воробьи под стрехами двухэтажных домов и небольшой алтарь Держащим мир. Столбиков, конечно же, было шесть. За тесовыми крышами виднелись купол орсага и колокольная башня яраша – значит, там и рыночная площадь.

Кот подошёл к торговцу соленьями, который раскладывал товар на лотке у стены склада.

– Скажи-ка, любезный, как обстоят дела с постоялыми дворами в вашем славном городе?

– Вон один, – мужчина, не отвлекаясь от своего занятия, кивнул на другую сторону площади.

Там возле добротного дома толпились люди и лошади, стояла гружёная доверху повозка и лаял пёс.

– А ещё есть? – спросил я.

– Таверна «Гнездо», – торговец так озабоченно вглядывался в бочонок с квашеной капустой, словно оттуда пропало что-то важное. – Я бы на вашем месте не поленился дойти. Зимой постояльцев не ждут, но с хозяйкой можно договориться.

– Далеко?

– Да вот прямо ступайте, у памятника повернёте налево. А там в конце улицы и увидите, аккурат напротив аптеки, – он помахал рукой в неопределённом направлении.

– Надо же, как удобно, – хмыкнул Кот.

– Заодно и осмотримся, – сказал Карл. – Разделяемся, встречаемся у таверны.

Мне достался самый кривой и дальний путь. Я не спрашивал, почему – и так знал, что они опять начнут упражняться в остроумии насчёт Эльзы. Которая, конечно, была не столь хороша, чтобы теперь так страдать, и если бы я только знал, чем всё закончится… Я вздохнул и потянул лошадь за собой.

– Пойдём, Зоренька, любоваться славным городом Даргоем.

Она фыркнула и дёрнула бархатным ухом.

Чем дальше я шёл по пропахшим мокрой древесиной улицам, тем очевиднее становилось, что Даргой был самой настоящей дырой – каждый дом, каждый двор и переулок кричали об этом. Может, городишко и оживал летом, когда сплавщики приводили в гавань плоты для отправки на юг, но сейчас, серым промозглым днём, он выглядел удивительно уныло и ничем не отличался от села: просторные дома, обширные дворы, голые яблоневые сады, огороды с грядками и пустыри, заваленные толстыми нераспиленными брёвнами. По брёвнам скакали козы и дети.

Каменных построек было не видать, а всё, что было деревянным, казалось почти чёрным от постоянной сырости. В воздухе висела холодная изморось, и Дракон, наверное, был прав, когда сказал, что даргойцы не боятся пожаров – вокруг так влажно, что для разжигания огня потребуется приложить немалые усилия.

Большинство домов украшала резьба – весьма неплохая, стоит признать. Почти на каждом окне красовался Бессмертник и другие знаки Держащих мир, но чаще прочих встречался лис – похоже, северяне обращаются к Безымянному охотнее, чем к его родичам. Хотя Шестой едва ли приведёт в порядок их мостовые: копыта лошади чавкали по грязи, а всё, чем озаботился даргойский яраш – это аккуратные дощатые настилы, протянувшиеся вдоль заборов и под окнами домов. Даргойцы ходили по ним, прижимаясь к оградам и стенам, и, кажется, не испытывали неудобств.

Впрочем, девушка, возникшая из-за угла дома, шла прямо посередине улицы. За ней послушно плелась старенькая пегая лошадёнка. То ли задумавшись, то ли просто по невнимательности девушка почти врезалась в меня – я еле успел выставить руки. Она была очень маленького роста – едва доставала мне до плеча, но это её не портило. В красавицы я бы её не записал, но было в ней что-то приятно-уютное – словно солнечный луч ранней весной. Таким, как она, всегда хочется улыбнуться, что я и сделал:

– Милой панне нужно быть внимательнее.

Северянка моего обаяния не оценила. Тихо извинившись, обогнула по широкой дуге и продолжила свой путь, так и не улыбнувшись в ответ. Я разочарованно проводил её взглядом и запоздало удивился, что одета она в штаны и куртку – наряд совсем не вязался с тоненькой до хрупкости фигуркой и роскошной косой до колена.

Впрочем, шагов через десять передо мной блеснула бездонная синева лукавых глаз, и я сразу позабыл про неулыбчивую.

– Нур заблудился в нашем городе? – золотокосая красавица насмешливо сощурилась.

За её спиной переминался с ноги на ногу круглолицый паренёк с большой корзиной.

– Немного, – соврал я. – Ищу таверну «Гнездо».

– О, здесь недалеко, – девушка принялась объяснять, а я слушал вполуха и косился на парня. Думал попросить незнакомку показать дорогу в обмен на таскание корзины, но представил лицо Карла и просто кивнул:

– Спасибо.

И поплёлся куда следовало.

Дважды повернул налево и во дворе совсем небольшой таверны увидел на коновязи знакомых лошадей – ясное дело, все добрались раньше меня.

На противоположной стороне, на углу двух улиц стояла аптека. Дом как дом: двухэтажный, на три окна, вход в лавку с одной улицы, калитка во двор – с другой. Над входом покачивался на озёрном ветру кованый травяной венок, на створках ворот были вырезаны затейливые солнца.

Я поручил Зорьку заботам черноволосого смуглого паренька лет четырнадцати, а сам поднялся по ступенькам крыльца и очутился в полутёмных сенях – как и во всех прочих северных тавернах: сберегать тепло, а может, чтобы без шума прирезать неугодного.

Сам зал был совсем невелик: десяток столов, большой камин, лестница на второй этаж и дверь в кухню; пол чисто выметен, столы отскоблены добела. Столбы, поддерживающие тёмные балки, украшала резьба: какие-то цветы и листья, крашеные синей и красной краской. Несмотря на то, что за окнами стоял день, в сетке под потолком мягко светился светляк. Пахло свежим хлебом и жареными грибами.

Тайле, конечно, расположились поближе к камину, аккуратно вычищенному от сажи. Огонь в нём не горел, но от прогретого печного камня шли волны тепла. Камень был слоистый и светло-серый, чуть отливающий серебром – такой сохраняет жар дольше всего, и я мимолётно удивился: в Мирре он дорог, а в Альфхёльме им обкладывают камины в тавернах.

На столе перед тайле уже лежал полукруг ржаного хлеба и стояли миски со сметаной, квашеной капустой и солёными огурцами. На глиняном блюде белел нарезанный толстыми ломтями сыр, посыпанный сушёным укропом, и высилась стопка овсяных лепёшек.

Я опустился на скамью возле Дракона, вытянул ноги и блаженно выдохнул. Боги, какое счастье – сидеть в тепле…

– Рожа твоя радостная меня прям злит, – признался Карл.

– Девушку хорошую встретил, – поделился я, протягивая руку за сыром. – Такие глаза...

– Ничему тебя жизнь не учит, – покачал головой Дракон.

– С каких пор ты девушкам в глаза смотришь? – ухмыльнулся Кот.

– Много ты понимаешь, – отмахнулся я, пододвигая к себе миску с огурцами.

– Ты, может, по делу что скажешь? – нахмурился Старший.

– Сады-огороды и дырявые заборы – бегай не хочу. Улицы кривые, полно закутков и переулков, – отчитался я. – Упускать ни в коем случае нельзя – потеряем в каких-нибудь кустах. А что есть будем?

– А что на Севере едят? – хмуро отозвался Дракон.

– Опять пельмени? – помрачнел я.

– Их принесут быстро, а всё прочее пришлось бы ждать, – объяснил Карл. – А у нас дела, если ты забыл.

– Ещё один повод управиться побыстрее и убраться отсюда, – хмыкнул Кот.

– А то нам их не хватает.

Пельмени подавались в каждой альфхёльмской таверне или гостинице – в холодное время их готовили впрок, а потом просто варили. В этом смысле цены им не было, в остальном же они мне не понравились: пересоленное мясо и пресное тесто, вкуса которому не придавала даже сметана. Мы попробовали пельмени трижды, а потом решили поступиться временем в пользу удовольствия от еды. Однако теперь времени у нас нет, и потому придётся есть что дадут.

К столу подплыла полная женщина с приветливой улыбкой. Тёмно-красное, почти бурое, платье украшала разноцветная затейливая вышивка как у всех северян, однако смуглая кожа и чёрные с проседью волосы выдавали южанку. Радушно улыбаясь, она поставила на стол большой горшок, накрытый крышкой. Глянула внимательно на наши лица и предложила:

– Если пожелаете что-нибудь ещё, могу предложить жаркое по-джахурски.

Выговор у неё был чуть гортанный – доэрганка, наверное. По левой руке вился красный узор – видно, угораздило выйти замуж за альфхёльмца.

– Спасибо, нам хватит пельменей.

Карл, спрятав обычное змеиное выражение лица, обаятельно улыбнулся, и хозяйка сделалась ещё приветливее. Сняла крышку, и из горшка вкусно потянуло тимьяном и можжевельником – ну, может, содержимое не так уж плохо.

– Любезные нуры в Даргое проездом? – невзначай спросила женщина, раскладывая еду по мискам.

– В Атмир едем, – безмятежно ответил Кот.

– Наёмники? – она слегка нахмурилась, и Кот успокоительно поднял ладони:

– Вы не тревожьтесь, мы мирные. У нас свои дела и неприятностей мы не доставим.

Улыбнулся, и хозяйка немедленно поддалась его вкрадчивому обаянию.

– Если потребуется ночлег, могу открыть второй этаж, – предложила она.

– Были бы весьма признательны, – кивнул Карл.

– Шесть ив. Вместе с обедом и присмотром за лошадьми.

– Замечательно. Как к вам обращаться?

– Фария, – просто назвалась она, не размениваясь на «нуру».

– Фария, подскажите, пожалуйста, где в Даргое найти аптеку? А то простыл в пути, лекарство бы... – кашлянул Дракон.

– Аптека у нас одна, на той стороне улицы, – женщина кивнула на окно. – Но сегодня она закрыта, хозяину нездоровится.

– Надо же: владеет аптекой, а сам не лечится, – покачал головой Кот.

– Ай, Алесард такой... – отмахнулась Фария и тяжело вздохнула. – Но, если очень надо, можно зайти и попросить что требуется. Младшенький покормит лошадей, а после сходит с вами. Вы пока обедайте.

– Безмерно благодарны, – проникновенно улыбнулся Карл.

Она забрала горшок и ушла в кухню.

– Алесард, значит, – Кот посмотрел в окно.

– То есть мы не ошиблись.

– Только в том, что касается колдунов, – пробормотал Дракон с набитым ртом. – С пельменями прогадали – надо было больше просить.

В этой таверне, которой заправляла улыбчивая южанка, они оказались удивительно вкусны – едва ли не лучше всего, что мне доводилось пробовать. Я никак не мог разобрать, какие пряности добавлены к мясу, но, честно сказать, не больно-то и пытался – восхитительный вкус напрочь вытеснил из моей головы все посторонние мысли.

– А что, может, и с медовухой рискнём? – предложил я. – Вдруг здесь и она хороша?

– С делом покончим и рискнём, – одёрнул Карл, и мне оставалось только вздохнуть – Старший, конечно, был прав.

– Я, кажется, готов тут поселиться, – выдохнул Дракон, вычерпывая со дна миски остатки ароматного отвара.

– Два улама и свободен, – хмыкнул Кот, аккуратно доедая свою порцию. – А то и один. Кстати, Карл. Сколько?

– Двадцать пять клёнов.

Кот скривился.

– Меньше, чем обычно, – заметил я, с тоской озирая стол – пельменей мне не хватило.

– Сказали, девчонка проще большинства, – пожал плечами Карл, пробуя стянуть у Дракона последний кусок хлеба.

– Ага, конечно, – фыркнул Младший, накрывая хлеб ладонью. – Что умеет – неизвестно, что может – никто не видел, квельт берёт из людей. И это называется «проще».

Старший оставил покушения и обошёлся овсяной лепёшкой – здесь даже они были вкусными.

– В утешение могу сказать, что Нивен выдал на расходы шесть клёнов и разрешил не подавать отчёт – Альфхёльм всё-таки.

– С этого и надо было начинать!

Из кухни снова появилась хозяйка, прошла за прилавок – такой же чистый, как и всё остальное в таверне. Зашуршала страницами огромной книги для записей, тихо звякнула крышкой чернильницы. Мы, старательно прикидываясь обычными наёмниками, трепались о дорогах Альфхёльма.

Стукнула распахнутая дверь, и на пороге возникла черноволосая девочка лет двенадцати, тоненькая и подвижная. В руках она бережно держала холщовый мешочек.

– Тая, что я говорила про походы через общий зал? – строго вопросила Фария, аккуратно принимая мешок.

– По хозяйственным делам следует ходить через кухню, – покладисто ответила девочка. – Но Бангур поставил у калитки вёдра с водой и попробуй теперь там пройди! Я сказала, что отец за такое надерёт ему уши, но Бангур обещал надрать уши мне.

Она стянула с головы тёмно-синий платок, и, нимало не смущаясь нашим присутствием, начала торопливо делиться новостями с матерью:

– Нур Гимай сказал, что после Йорма будет брать по иве за два светляка.

– С чего вдруг? – нахмурилась Фария, осторожно вынимая из свёртка стеклянные сферы.

– Говорит, раз всё дорожает, то и его труд тоже должен оплачиваться больше, – рассудительно объяснила Тая.

Половина ивы за светляк – это немало. Карл задумчиво выпятил губу и пробормотал:

– Квельт в Альфхёльме дорог.

– Ну ещё бы, – хмыкнул Кот.

Девочка тем временем пристроила плащ на вешалку у дверей и вернулась к матери. Уселась на высокий табурет, позвенела мелочью в кармане юбки.

– Можно оставить сдачу себе?

– А ты скатерть зашила?

Тая со вздохом ссыпала в материнскую ладонь горстку дубов.

– Нура Эммеле хочет закрыть лавку и уехать к дочери в Регенар.

– Третий год хочет, – рассеяно усмехнулась Фария, бережно убирая светляки под прилавок.

– …А ещё на рынке болтают, будто Йорик сватался к Алисе.

Карл сразу насторожился, Дракон чуть склонил голову, прислушиваясь.

Фария строго нахмурилась.

– На рынке никогда правду не скажут. Неужели ты думаешь, что Алиса нам не рассказала бы?

– Так она его прогнала, говорят, – девочка наматывала на указательный палец выбившуюся из косы прядь. Покосилась на мать и добавила: – А нура Гант говорит, что Алиса его приворожила.

– Уж если кто кого и ворожил, то нура Гант своего супруга! – сердито отозвалась хозяйка. – Неясно, как иначе он мог жениться на эдаком чудовище.

Глянула на дочь и, видимо, пожалела, что позволила себе горячность.

– Зачем всякие глупости слушаешь?

– Так говорят, – жалобно сказала девочка.

– Иди скатерть дошивай, – Фария кивнула в сторону лестницы.

Тая, поняв, что её разговоры пришлись матери не по душе, немедленно улизнула. Хозяйка заметила наши внимательные взгляды, подошла к столу и неловко развела руками:

– Простите – городские сплетни.

– Ничего, – мягко улыбнулся Кот. – В каждом городе кого-нибудь да обсуждают. А уж если девушка красивая, сразу приплетут запретное колдовство.

Фария опечаленно покачала головой, собирая со стола грязную посуду:

– Да разве в красоте дело…

– А в чём же? – приподнял брови Кот.

Хозяйка вздохнула, морщинка над переносицей стала глубже.

– Горе луковое, а не девушка.

– Что с ней не так? – спросил Кот.

И, конечно, любому другому ответили бы: «А тебе что за печаль?» Но только не Коту. Серые глаза чуть сузились, голос сделался мягким и вкрадчивым, он лился в уши, как сладкий мёд, и так же склеивал мозги слушающего.

Взгляд Фарии остекленел.

– Чудная она, – сказала она. – Всё за книжками и песнями, а кашу сварить толком не умеет.

– Колдует? – тихо спросил Кот, глядя ей в глаза.

Я невольно поёжился. Меня это никак не касалось, но холодок всё равно полз по спине – Мур-Мур, штирр побери.

– Нет, – женщина говорила глухо и медленно, словно через силу.

– А дядя её?

– Нет.

Фария нахмурилась, потёрла лоб.

– Чем они занимаются?

В кухне что-то стукнуло, и звонкий мальчишечий голос громко позвал:

– Мам!

Кот сразу отвёл взгляд. Хозяйка таверны тряхнула головой, приходя в себя, и озадаченно посмотрела на нас.

– Так о чём мы?

– О светляках, – подсказал Кот. – В Даргое они дороги, но куда деваться – при свечах только беседовать хорошо, а делом не займёшься.

– Ах, да…

– Теперь можно идти в аптеку? – спросил Карл, глядя на мальчишку в дверях кухни. – А то Геддард совсем раскашляется.

– Кхе-кхе, – подтвердил Дракон.

Дракон Румару

Мальчишку звали Бангур. Лицом он здорово походил на мать, но был очень худым и двигался легко и ловко – такому мечный бой дался бы запросто.

– Подождите здесь, – кивнул он нам, и мы с Карлом покладисто остались стоять на месте, озираясь по сторонам.

Смотреть было не на что: небольшой двор, дом с крыльцом на восемь ступеней, кусты сирени и длинная постройка вдоль изгороди – не то конюшня, не то дровяник, а может, и то и другое. За домом – две яблони и три грядки, голые по бесснежной зиме.

Над крыльцом висело простенькое сторожевое плетение – от совсем уж наглых взломщиков. Ни сложных построений, ни замены слов – такое скорее напугает, чем причинит вред. Но я-то знал, в чей дом мы пришли, и отсутствие явной защиты настораживало – если мы её не видим, это не значит, что её нет.

С другой стороны, хозяйка таверны непритворно печётся о соседях. Притом кажется, будто сплетни, которые ходят о девице Ордо, тревожат её едва ли не больше болезни аптекаря.

Карл осторожно поднялся по ступенькам, взялся за дверную ручку. Ручка была намного светлее самой двери – новая, наверное. Красивая и затейливая – вырезанная в виде растянувшейся в прыжке кошки. Я последовал за Старшим, и мы очутились в тесной прихожей. Пахло пригоревшей кашей, мятой и как будто яблоками. Дверь по левую руку оказалась заперта, а та, что справа, тихонько поскрипывала, приоткрывшись. На второй этаж вела узкая лесенка, оттуда доносились голоса: Бангура и чей-то ещё.

Карл заглянул за правую дверь и недоумённо нахмурился. Там оказалась чистенькая кухня: белёная печка, окно с хорошим прозрачным стеклом, вышитые занавески и посреди стола – полосатый горшок с тёмными потёками. С балок свешивалась сетка, какие бывают в домах немагов, не имеющих возможности оставлять светляки в воздухе. Я озадаченно уставился на неё – на что она Ордо?

Карл обернулся, чуть приподнял брови: что думаешь? Я развёл руками – ничего не понимаю. Совсем не похоже на жилище лаярре. Возможно, это означает, что живущие здесь действительно опасны. А возможно…

По ступенькам застучали лёгкие торопливые шаги, сверху ссыпался Бангур. Увидел нас, раздражённо поджал губы – не ожидал, что зайдём в дом. Следом за ним тяжело спустился немолодой мужчина: изрядно побелённые сединой волосы, короткая борода, внимательные серо-зелёные глаза и усталое лицо.

Я быстро глянул на него сквозь ресницы и увидел алые отблески, словно от горячих углей – значит, маг. Другое дело, что он может быть вроде меня и Эдаро – для посторонних мы тоже светимся, но толку-то…

– Доброго вам дня, нуры, – дружелюбно улыбнулся аптекарь, рассматривая нас.

Он был очень спокойный и совсем не боялся, хотя знал, кто мы. Сразу понял, но ничто в нём не дрогнуло.

– Пойдёмте, – Алесард Ордо откинул засов с двери и первым спустился в лавку, Бангур скользнул следом.

Нападать аптекарь, определённо, не собирался, но я никак не мог взять в толк, почему. Правда не колдует? Враждебность-то в нём есть, и угрозу он представляет… Только вот в чём она? Какая-то ловушка?

Я незаметно тронул Карла за локоть: осторожнее. Тот, не поворачиваясь, кивнул.

В лавке было светло и чисто. Приди я сюда действительно за лекарствами, покупал бы безбоязненно: никакой пыли, пахнет сушёными травами, все склянки, коробочки и мешочки со снадобьями аккуратно разложены на полках двух высоких шкафов – совсем новых на вид, ещё распространяющих аромат сосновой смолы.

– Вам поможет настойка остроцвета и порошок зимника, – аптекарь двинулся вдоль полок, выискивая взглядом нужные средства. – Настойку пить дважды в день после еды, а зимник заваривать и принимать один раз, вечером…

Голос у него был чуть хриплый, движения – неспешные и плавные.

– …Через два дня должно полегчать. Если больше не простужаться, конечно.

Карл кивал с самым внимательным видом. Сам весь подобрался на случай, если маг решит напасть, но тот и не собирался.

Я старательно прислушивался, изображая, что увлечён чтением надписей на разноцветных склянках. Виски заломило от напряжения, но я никак не мог разобраться в чужих ощущениях: он знал, кто мы; знал, что придём; просто так не сдастся – будет защищаться.

…Или защищать? Не за себя ведь боится.

– Вы надолго в Даргое? – аптекарь достал с полки пузырёк тёмного стекла и льняной мешочек с порошком.

– Завтра поедем дальше, – ответил Карл. – В Атмир.

Ордо криво улыбнулся, вынул из ящика потрёпанную книгу для записей. Двигался он нарочито медленно.

Почему же ты ничего не делаешь, а?

– Алесард, можно взять у Алисы ту зелёную книжку с картинками?

Я обернулся.

На пороге стояла девочка лет десяти – такая же худенькая и смуглая, как старшие брат и сестра. Чёрные волосы были туго заплетены в две косы, подол слишком длинного синего платья почти подметал пол.

…Вот поэтому.

– Если ты про норгэльские сказки, то уши она тебе надерёт за них, – заметил Бангур, до того глазевший в окно.

Сестра показала ему язык.

– Книга Алисина, у неё и спрашивай, – ровно отозвался Алесард.

– Так она когда ещё вернётся, – вздохнула девочка.

Карл насторожился ещё больше, но ничем себя не выдал.

– Скоро, – пообещал аптекарь. – С вас девять дубов, нуры.

– Спасибо за помощь, – Карл ссыпал медные монетки в глиняное блюдечко на прилавке. – Очень признателен.

Нур Ордо молча улыбнулся – одними губами, правда. Глаза оставались холодными, и я всё гадал, кто же узнал больше: мы о нём или он о нас?

– Что случилось с аптекарем? – спросил Карл у Бангура, когда мы вышли на улицу, и Алесард запер за нами дверь лавки.

– Сердце прихватило, – неохотно объяснил мальчишка.

– И его оставили одного?

– Племянница поехала в Соленьки за лекарством, а нас попросила приглядеть до завтра.

Дойдя до двора таверны, Бангур исчез на конюшне, а Карл повернулся ко мне.

Я знал, о чём он спросит – собственно, за тем я с ним и ходил. Но что отвечать – не знал. Пожалуй, впервые за всё время, что мы являлись в чужие дома и смотрели на магов.

– Он понял, кто мы такие, – сказал я. – Сразу, как только увидел.

– Ждал?

– Кажется, да.

– Почему не напал?

Я вздохнул. То, что я скажу, Старшему не понравится.

– Из-за детей.

– То есть? – вскинул брови Карл.

– Не хотел, чтобы что-то происходило при них.

И лаярре так себя не ведут – ни один не посчитался бы с соседями. Да вдобавок ими бы и закрылся от ударных плетений.

Карл озадаченно потёр переносицу.

– Значит, всё, что говорилось вслух, было сказано для нас. Вопрос в том, мог ли он заметить, что ты слышишь.

– Знаешь… – в горле что-то некстати зацарапалось, я кашлянул.

Карл подозрительно сощурился.

– Какой-то он… Не похож на лаярре. Вот совсем. Да, этот человек представляет собой угрозу, но не более, чем любой другой, кто стал бы защищать себя и свой дом от чужаков.

Синева глаз Старшего недобро похолодела. Он сложил руки на груди и чуть склонил голову набок, показывая, что слушает внимательно, но на самом-то деле мне следовало заткнуться. Однако я не сумел:

– …И соседи говорят о них весьма искренне. Что хозяйка таверны, что её дети…

– Куда ты клонишь?

– Я бы не торопился с выводами. Осмотрелся, узнал об этой семейке побольше…

– А ночью он спалит нас вместе с таверной, – хмыкнул Карл. – Раз уж понял, кто мы такие.

– Девицы всё равно нет, – возразил я.

– Вот заодно выясним, где она и когда вернётся. И вернётся ли вообще.

Я не сдержал тяжёлого вздоха.

– Карл, а не может быть такого…

– Даже не начинай.

– Но…

– В тот раз ты говорил то же самое. А в итоге что?

А в итоге мы все едва уцелели.

– К слову, ты же первый тогда оказался одной ногой на Мосту, – напомнил Карл.

– Я ошибся.

– Именно. И больше это не повторится.

Он раздражённо тряхнул головой, посмотрел на свинцово-серое небо, с которого посыпалась мелкая ледяная крупа. Где-то за таверной звенели голоса – спорили Бангур и Тая.

Старший вздохнул, отчего в воздухе повисло облачко пара.

– Боги, знал бы, что так будет – доломал бы тебе ногу. Точно никуда бы не отправили.

– Почему сразу мне?!

– Все знают, что ты вечно ранен, – он пожал плечами и ушёл в таверну.

Я остался пялиться на забор и аптеку. К ней как раз подошёл парень – очень высокий, почти с меня ростом, огненно-рыжий и какой-то удивительно нескладный. Подёргал запертую дверь лавки, неловко потоптался на месте, медленно приблизился к калитке в воротах. Потянулся к ручке-кольцу, но, почти коснувшись, раздумал. Спрятал ладони в карманы, покачался с пятки на носок.

Я подошёл ближе, прислушался и невольно ужаснулся. Что он собрался делать? Не знай я, что этот человек стоит на улице у ворот дома, сказал бы: прыгнет со скалы.

– Йорик, – позвали у меня за спиной.

Я обернулся и увидел хозяйку таверны – она махала рукой с крыльца.

– Иди сюда!

Парень отчаянно помотал головой и попятился. Потом развернулся и стремительно пошёл – почти побежал – прочь.

– Вот дурной, – вздохнула женщина и, не обратив на меня внимания, ушла внутрь.

Происходившее вокруг дома Ордо выглядело всё более странно.

Лаярре, за которыми мы являлись в большие города и лесную глушь, были совсем не такими. Освещённые красными отблесками квельта, обычными для всех колдунов, запрещённые маги словно носили в себе ещё какую-то черноту, поглощавшую свет и тепло. Во всяком их чувстве слышался отзвук собственного превосходства и вседозволенности, презрения к людям, алчности, злобы, а порой и вовсе безумия. Я по одной этой черте мог бы определять лаярре в толпе, но Карл здраво посоветовал помалкивать о своих наблюдениях при Мастерах и Наставниках.

...А ещё он прав, когда говорит, что я однажды уже ошибся. Та, на которую мы нарвались на втором уламе, тоже поначалу показалась мне обычным человеком – красивой, весёлой и открытой девушкой без всякой внутренней темноты. Я сказал тогда, что в Гильдии напутали – выдали улам не на того мага. Разве может такая извести всех молодых женщин в округе? Да и зачем бы ей?

Позже выяснилось, что у «девушки» всё-таки имелась причина убивать юных крестьянок – на деле ей было без малого сотня лет, и с помощью их крови колдунья поддерживала облик. Так я узнал, что не только тайле умеют от меня закрываться. Когда плетение рассыпалось, я едва не оглох от чужой ярости и ненависти, а потом почти умер – защитные амулеты не выдержали ударных плетений.

…Больше я в людях подобным образом не ошибался – ни до, ни после. И не ошибусь, конечно, потому что Старший такого не допустит.

Алиса Ордо

До Соленьков мы обычно добирались за половину дня летом и к закату – зимой. Хейно радовался и непременно приглашал остаться на ночь. Мы, разумеется, принимали это приглашение, и тогда они с Алесардом до позднего вечера сидели за чуть освещённым столом, пили разноцветные настойки с запахом ягод и много говорили.

Иногда мы с Анджеем подслушивали, но чаще забирались на сеновал, ложились ногами в разные стороны и, одинаково закинув руки за голову, смотрели на звёзды в прорехах кровли. В близком лесу кричали ночные птицы, из открытых окон доносились голоса и смех, а мы соприкасались макушками и локтями и мечтали, как однажды увидим столицу Юканима – великолепный город Мирр, как отправимся в плавание к холодным обрывистым берегам Аттора или к горячим белым скалам Мурина, как обойдём весь мир и проживём жизнь вроде Алесардовой – чтобы был целый ворох историй, которые можно рассказать детям и внукам. Ну, или, посмеиваясь, оставить при себе…

Зимой мы устраивались на жарко натопленной печи, зарывались в ворох одеял и прислушивались к разговорам взрослых – они это, конечно, понимали и нарочно травили друг другу восхитительно-пугающие байки.

Наутро мы складывали в повозку мешки с кореньями, короба с ягодами и склянки с вытяжками из трав и отправлялись в обратный путь. Хейно непременно совал мне что-нибудь на дорогу: то кулёк с вяленой клюквой, то пирожки с брусникой.

Потом мы выросли, наш мир изменился. Анджей всё чаще оставался с Хейно и Алесардом, и они о чём-то спорили, а я забиралась в уютный печной угол и засыпала, убаюканная их разговором. В тёплое время я оставалась верна колючему сеновалу и считала звёзды уже в одиночестве. Однако Анджей неизменно приходил за полночь и молча ложился, упираясь горячей макушкой в мою голову – так мы и засыпали.

И минувшим летом, когда мы приехали к Хейно вдвоём с Алесардом, я сквозь сон до последнего ждала, что вот сейчас скрипнут доски под шагами брата, зашуршит сено, и он уляжется рядом, коснувшись локтя, и пробормочет что-нибудь сонно. Я никак не могла поверить, что Анджей больше никогда не придёт.

…Сегодня, конечно, всё было не так. Я влетела в Соленьки на Удаче, едва не снеся ворота деревенской изгороди. Промчалась по улице, распугав выбравшихся с чьего-то двора кур, и слезла с лошади только возле крайнего в селении дома.

– Хейно! – крикнула я, и он немедленно появился на крыльце – высокий и худой, похожий на выросшее на болоте дерево. Коротко стриженые волосы искрились сединой, в длинной бороде едва слышно позвякивали крохотные бубенцы – «баловства ради и чтоб птиц не пугать».

Моё внезапное появление его встревожило:

– Алиса? Что случилось?

В руке Хейно сжимал неизменный посох, но только теперь мне подумалось, что травник носит его уже не просто по старой лесной привычке, а чтобы на самом деле опираться при ходьбе.

– Бродник, – выдохнула я, взбегая на высокое крыльцо. – Дай бродник – всё что есть, и я поеду обратно.

Хейно внимательно оглядел меня с головы до ног, сощурился и, поймав за локоть, повлёк в дом.

– Ну-ка, успокойся. Расскажи, что случилось.

– Некогда, Хейно, – я остановилась на пороге, но старик потянул меня к тёплой печи. – Алесарду плохо, сердце болит. Он, оказывается, весь бродник выпил, а мне не сказал. А утром прихватило...

– Надо же, в конце серпеня я ему столько дал... – задумчиво подёргал бороду травник. – И того не достало?

– Ты знал? – нахмурилась я.

Хейно кивнул и снял с меня плащ.

– Он не хотел признаваться, но я видел неладное. По лету всё же вытряс, в чём дело.

– Это после того как... – я запнулась. – Анджей, да?

Хейно молчал, но ответ был очевиден.

– Почему вы мне ничего не сказали?

– Ты слишком расстраиваешься из-за всяких пустяков, – неловко улыбнулся он.

– У вас странные представления о пустяках, – мрачно заметила я.

– Ну, не хмурься, птаха, – Хейно потрепал меня по голове и подтолкнул к лавке. – Всё наладится. Я тебе сейчас столько броднику насыплю, что после Йорма Алесард до Соленьков пешком дойдёт и не запыхается! А ты пока сядь да поешь, как раз в печи пшеничка подходит.

– Некогда, Хейно, – жалобно повторила я, но он глянул притворно-строго:

– А ну как по пути из седла свалишься? Набегут волки да съедят! Кто о нас, стариках, заботиться будет?

– Да ты и сам неплохо справляешься, – буркнула я. Всё же позволила усадить себя за стол и даже взялась за ложку – спорить с запахом каши было затруднительно.

– Так это пока, – хмыкнул Хейно, ставя передо мной миску. – А ещё годик-другой, и стану совсем немощный. Тогда и переберусь к вам жить. Примешь?

– Приму, конечно, – пообещала я. – Но как ты без своего леса?

– У вас в огороде ёлок насажаю, – отозвался Хейно и ушёл в кладовую.

Я осталась в тёплой кухне есть кашу. Торопилась, обжигалась, дула на ложку и, рассматривая пучки трав на балках, прикидывала, в какой части обратного пути меня застанет темнота. Хейно, разумеется, примется уговаривать ехать наутро, и, может, так было бы правильнее – в конце концов, за Алесардом присматривают Эбинги, которым я сказала, что вернусь завтра... Но я не могу.

Я уплела остатки каши и оглянулась. Хейно стоял в дверях и внимательно смотрел на меня.

– Не стоит предлагать остаться, да?

Я угукнула в ответ.

– Как ты по темноте-то поедешь?

– У меня светляк есть. Да и дорога через поля – не так уж и темно. Я должна, Хейно.

– Понял уже, – вздохнул он. – Упрямая ты – в Алесарда, поди. Вот, хоть пирожок с собой возьми. Если что – от волков откупишься.

Обняв травника на прощание, я забралась в седло и поторопилась домой. О деньгах мы так и не заговорили.

…И о письме в кармане плаща я вспомнила уже возле самых даргойских ворот. Луна светила на закрытые створки, и проржавевшие железные полосы на них честно старались отражать её свет.

Я устала, Удача едва перебирала ногами, и была почти полночь, но мы всё же добрались домой. Я постучала в дубовую створку и крикнула в крошечное окошко слева от ворот:

– Впустите, пожалуйста! Это Алиса Ордо.

Калитка приоткрылась, на меня глянули сонные глаза стражника Сердо:

– До утра жди, – буркнул он. – Не положено.

– Ну пожалуйста, Сердо, – жалобно попросила я. – Я так устала.

– Не положено, – заладил он. – Почём мне знать, что ты такое? Не пущу.

– Эх, значит, замёрзнет настой ситника, за которым я ездила в Соленьки, – вздохнула я. – Замёрзнет и испортится, и не видать нам нового до самой весны…

Сердо засопел. Частенько он приходил в лавку и покупал это средство для тех, у кого слабые лёгкие. Однако на вечно кашляющего стражник походил мало, и вскоре стало понятно, что он приобретает лекарство не ради лёгких, а из-за весьма своеобразного побочного действия ситника. Действие, очевидно, нравилось супруге Сердо, и потому он, будучи здоровым, всё равно принимал настой, не считаясь с осторожными предупреждениями Алесарда о возможном вреде. Просил лишний раз о том никому не болтать и обещался быть осмотрительнее.

Калитка беззвучно отворилась.

– Брысь отсюда, – буркнул Сердо, пропуская меня внутрь. – Порядочные девушки по ночам не шатаются.

Я широко улыбнулась ему:

– Спасибо, не забуду твою доброту.

День казался бесконечным. До дрожи хотелось наконец переступить знакомый порог, убедиться, что с дядей всё хорошо, и рухнув в свою постель, свернуться клубком под тёплым одеялом.

А завтра всё будет лучше. Завтра всё наладится. И письмо в Соленьки отвезу непременно – просто чуть позже.

Я зевнула, потёрла кулаками слипавшиеся глаза и одолела последние шаги до наших ворот. Дальше Удача идти отказалась, начала вдруг артачиться, выгибая холодную от пота шею.

– Ну, что ты? – я ласково погладила лошадиную морду, легонько потянула поводья. – Это ведь дом. Наш с тобой – разве не узнала?

Удача сердито ржала и мотала головой.

– На конюшне тепло, я сниму с тебя седло и дам овса – не сена какого-нибудь, а самого настоящего овса… Пойдём, хорошая. Алесард, наверное, заждался уже.

Я тянула лошадь к воротам, но она ни в какую не соглашалась сделать хотя бы шаг. Светляк в руке здорово мешал. Из-за того, что я трясла им, по улице метались страшноватые неровные тени, и в них мне вдруг почудилось что-то жуткое.

Я набросила поводья на сук яблони, росшей у калитки, и юркнула во двор. Прижимая к груди мешок с бродником и не глядя по сторонам, одолела восемь скрипучих ступеней крыльца и толкнула дверь.

Из окон лавки посыпались стёкла.

Карл Румару

Дракон, наблюдавший за аптекой, не повернул головы на звук моих шагов, но на незаданный вопрос ответил сразу:

– Всё ждёт.

Я встал рядом, спрятав замёрзшие руки в карманы куртки, и какое-то время смотрел, как долговязый нескладный парень топчется под окнами лавки, не считаясь со сгустившейся над Даргоем ночью. Едва ли он видел хоть что-то в чернильном мраке пустой улицы, но тем не менее упорно продолжал бродить туда-обратно, освещая грязь под ногами тусклым светляком.

– Какое поразительное упорство. Интересно, ради чего?

Я не различал лица Дракона в темноте, но его молчания хватало, чтобы понять – с гостем аптекарей что-то не то.

– Ну?

Младший тихо вздохнул.

– Я слышу решительность, ужас и надежду.

– Занятный набор.

– …А ещё хозяйка таверны звала его Йориком.

– Хочешь сказать, он свататься пришёл? – не поверил я.

Дракон пожал плечами и спросил:

– А ты что-нибудь нашёл?

– Нет. Ни сторожевых, ни защитных плетений, никаких ловушек, отводов, иллюзий, мороков, меток… Впервые вижу, чтобы так хорошо прикидывались.

Дом Ордо выглядел как самая заурядная аптека в захудалом городишке. Их любили соседи, о них болтали на рынке, в кухне обыденно пахло пригоревшей кашей, а в лавке царила чистота. Из магических предметов нам на глаза попались только светляки, да и те, говорил Грато, покупные. Надо полагать, Наблюдатели увидели то же самое, увязали это с пропажей отряда и не рискнули лезть дальше – пусть, мол, четвёрка разбирается, – и это вызывало у меня раздражение. Нам не всегда сообщали, в чём преступление лаярре, и мне, пожалуй, было всё равно, но об умениях мага я предпочитал узнавать до того, как он сплетёт какую-нибудь удивительную дрянь. Впрочем, об аптекаре сказали, будто он не колдует, и если девчонка-лаярре и правда покинула дом, то всё закончится очень быстро.

В таверне было тихо. Хозяева спокойно спали, и даже старый пёс со смешной кличкой Пират похрапывал под крыльцом, совершенно равнодушный к нашим шатаниям по тёмному двору.

Над забором мелькнула тень.

– Ничего не понимаю, – Кот, едва различимый в ночи, беззвучно спрыгнул на землю. – Самые законопослушные и мирные горожане из всех, кого мне доводилось встречать.

– Аж мороз по коже, – кивнул я. – Считай, вслепую пойдём.

– А этот что? – Кот кивнул на плававший вдоль аптекарского дома светляк.

– Дракон говорит, свататься пришёл, – хмыкнул я.

– В таком случае сегодня самый счастливый день в его жизни. Хотя вряд ли он об этом узнает.

– Как получится. Если не уберётся до того, как мы пойдём…

Но парень будто услышал нас и, завершив очередной круг вдоль забора, всё же побрёл прочь по улице. Он даже не представлял, насколько боги добры к нему.

Последним явился Эдаро, которого я посылал осмотреть пустырь за лавкой и окрестные улицы. Молча развёл руками, выражая своё отношение к увиденному.

Я вздохнул. Что ж, бывает и такое.

– Ну, раз так, то зачем тянуть? – я попрыгал на месте, проверяя, не звенит ли что-нибудь. – Да и пан Ордо может заявить о себе первым – знает ведь, кто мы такие.

– Нур, – поправил Дракон. – Нур Ордо.

– Ах, да…

– Я повесил на забор «пузырь» от шума, – предупредил Кот. – Чтоб уж точно никто не явился невовремя.

– На него ничего не отозвалось?

– Нет, я проверял.

Эдаро поправил налуч за спиной, снял перчатки и напомнил:

– Вы там это… Колдуйте заранее.

– Уже начал, – хмыкнул Кот, сплетая щитовое заклятие.

Мы покинули двор таверны и разошлись в разные стороны. Дракон остался под деревом у ворот, Кот и Эдаро направились ко входу в лавку, а я, минуя шумную калитку, полез через ограду аптекарского двора.

Темнота была непроницаема. Под порывами ветра на конюшне что-то постукивало, ветки корявой яблони царапали стену дома. Я помнил, что ступени крыльца страшно скрипят, и старался наступать только на края. Дверь оказалась не заперта – милая провинциальная привычка, – и из тёмных глубин дома пахнуло теплом и запахом трав.

Щитовое заклинание не дрогнуло, я шагнул за оббитый войлоком порог и прислушался.

Сначала было тихо, а потом воздух загудел. Из-под двери в лавку потёк яркий малиновый свет. Кот!

Уже не таясь, я ногой распахнул дверь и сразу задохнулся. Воздух оказался густ, как студень; в нём серебрились слова плетения, но их бредовость кого угодно могла поставить в тупик: «стальной холод», «застывание», «объятия ветра»… Что? Щитовое плетение спокойно висело передо мной, подёргивая мир рыжей дымкой, но малейшее движение требовало немалых усилий.

Штирр побери! «Не колдует», говорите?!

Кот тем временем уворачивался от тёмно-синих сгустков, щит над ним то и дело вспыхивал жёлтым светом и всё больше прогибался. Руны тувара постепенно бледнели и оплывали.

Я с трудом поймал слабый, едва ощутимый воздушный поток, сложил «лезвие» и «рассекать», и, не задумываясь над правильностью построения, залил в него чуть не половину своего запаса квельта – некогда мне ждать.

– Ренге банглас, и-тро.

Поток разрезал сгустки заклинания, и я обрёл способность двигаться. Правда, тут же остался без щита – лаярре пробил его с такой лёгкостью, что я опешил. Спрыгнул с лесенки в лавку, укрылся за шкафом, выставляя новые щиты и на себя, и на Кота, у которого из носа текла кровь. Подбросил к потолку светляк, но он тут же разлетелся стеклянными брызгами – нуру Ордо не нравился свет.

Я щёлкнул пальцами, создавая искру, усилил её, увеличивая до огненного шара, и метнул в мага. Тот не впечатлился вовсе – попросту поймал шар и растворил между ладоней. Я успел прочитать «хидек-кез» – «холод рук». Следующий шар я оставил висеть в воздухе, чтобы хоть что-то различать. Лишь бы Ордо и до него не дотянулся…

Штирровы Наблюдатели! «Светится, но не колдует»! Вернусь в Мирр, выясню, какая ленивая сволочь следила за семейкой, и переломаю ноги.

Сверху посыпались жёлтые искры, прожигавшие дыры не только в щите, но и в куртке. В них светились слова плетения, но понять, что передо мной, я никак не мог. «Смерть деревьев», «коснуться мертвеца», «живой зацветёт золотом» – бессмыслица какая-то. Поэт, сожри его Темнота!

Я развернул над собой очередной щит, заплёл в него «ветер», и искры стали падать в стороне. Никакого вреда деревянному полу они не причиняли. Я внимательнее вчитался в плетение: «Древесная смерть не коснётся мёртвого; на живом зацветёт золотой мак» – так правильно. «Древесная смерть» – огонь. Собственно, «золотой мак» – он же. Огонь, который не спалит деревянный дом, но подожжёт живого противника колдуна.

Я ощутил нечто вроде уважения к нуру Ордо. Так сейчас мало кто колдует – это до войны маги едва ли не поэмы на туваре сплетали, теперь же время на подобные построения не тратят, предпочитая полагаться на силу воздействия. Хотя в клятом Альфхёльме, наверное, по-другому никак.

Мне-то что делать? Я такую поэзию не потяну – не умею огонь с цветами сравнивать.

Впрочем, довольно скоро стало понятно, что колдун устаёт. Тратился он отчаянно, без расчёта на отдалённое будущее – знал, чего будет стоить поражение, и старался выиграть любой ценой. Но с нами двоими тягаться ему было тяжело, Ордо почти исчерпался – плетения оставались сложными, но ущерба наносили всё меньше. Знать бы, откуда он потянет квельт, когда опустошится окончательно…

Но маг не стал затейничать и просто послал гулять по лавке воздушный вихрь, сносящий всё на своём пути. С полок посыпались склянки и мешки, в воздухе повисла травяная взвесь, от которой мы все, включая аптекаря, немедленно расчихались. Запахи лекарств и трав спутались в одуряющую мешанину, и больше всего в ней выделялся один – приторный и удушливый. Знакомое что-то, но…

Я увернулся от шара из прозрачных игл – где Ордо взял воду на ледовое плетение, штирр побери? – пригнулся к самому полу, и… Уткнулся взглядом в крупные когтистые лапы синего цвета.

Лапы принадлежали здоровущей псине, сквозь которую отчего-то виднелись очертания прилавка и шкафов. Из открытой пасти капала вязкая слюна, шерсть на загривке стояла дыбом.

Я успел перевернуться на спину и выставить нож, защищаясь от клыков, нацеленных в горло. Лезвие прошло сквозь прозрачно-синее тело, не причинив зверюге вреда. Я откатился в сторону и взвился на ноги. Пока тварь готовилась к новому прыжку, вытащил меч и одной рукой кое-как создал очередной, уже неизвестно какой по счёту, щит. Однако он не остановил пса, а лезвие меча не оставило на шерсти ни единого следа. Стылые Топи! Что это?

Я увернулся, но оказался недостаточно быстр – залитые слюной клыки сомкнулись на плече.

Ну, почти. Должны были. Однако боли я не ощутил, да и куртка осталась цела.

Я посмотрел на Кота, который в противоположном конце лавки отмахивался мечом от невидимого мне противника, и наконец узнал запах – серебристый стланик: неосторожно вдохнёшь мелкой пыли и покажется такое, что даже в бреду не является. Повезло, что всего лишь синяя собака привиделась.

Я махнул рукой, посылая воздушный поток в сторону окна – «вихрь», «движение» – и стёкла со звоном вылетели из рам. По полу потянуло холодом, а я, перестав обращать внимание на тающего в воздухе пса, успел увидеть, как аптекарь открывает дверь лавки.

Эдаро возник прямо перед ним, и я знал, что мало кто управляется с ножом быстрее нашего красавца. Но вот как лезвие отекает с рукояти расплавленным металлом – видел впервые. Эдаро, наверное, тоже. Однако нож выпустил вовремя, и от заклятия увернуться успел – только защитные амулеты вспыхнули. Второе плетение его зацепило, и Эдаро опрокинулся навзничь. Кот, тоже сообразивший насчёт видений, бросился к нему, и тут за моей спиной раздался звонкий голос, в котором сквозило недоумение:

– Дядь?

Колдун стремительно обернулся, на его лице отразился неподдельный ужас.

Я тоже оглянулся.

На лесенке, ведущей из жилой части дома, замерла запрещённая колдунья Алиса Ордо. Прижимая к груди мешок, набитый травой, она растерянно озирала царивший в лавке разгром, и я не мог не удивиться – до чего же мелкая.

– Назад! – гаркнул Алесард, но девчонка как раз увидела меня и замешкалась. Шарахнулась в сторону, но запоздало – я поймал её за длинную косу, сшиб с ног и прижал к полу. Колдунья выронила светляк, он покатился по полу. За спиной что-то загрохотало, пол под нами дрогнул.

– Ни-аро, ни-нуам.

«Не свернёшь, не скроешься». Плетение знакомо кольнуло ладони, руны тувара, создающие нить, потянулись к рукам лаярре. Но, штирр побери, как медленно!

Я едва успел доплести заклятие, прежде чем на затылок обрушился тяжёлый удар. Из глаз сыпанули искры, я на мгновение провалился в темноту, а когда вынырнул из неё, и аптекарь, и девица уже поднимались по лесенке. Под потолочными балками метались синеватые молнии, оставшиеся от какого-то плетения. Рассыпавшиеся из мешка соцветия бродника подрагивали на сквозняке.

…Правда бродник? Правда сердце?

В затылке гулко бухал не то ушиб, не то подкатывающее опустошение. Квельта во мне осталось всего ничего, и я решил пойти по пути нура Ордо – удариться в поэтические сравнения, которые он сходу не разгадает.

Заплёл остатки силы в два заклятия: одно обычное ударное, а второе… Если боги на моей стороне, лаяррово сердце остановится. «Вихрь полуденной ночи не позволит дышать, и белый свет её горяч и беззвучен». Я поднялся и, размахнувшись, послал плетения вдогонку колдунам. Загудел воздух, резкий порыв ветра заставил обоих пригнуться, а под потолком задрожала наливающаяся чернотой туча.

Аптекарь вскинул руку и поймал зарождающуюся грозу, не позволяя ей разрастись.

Отлично. Хоть в чём-то нам повезло.

Однако маг даже не пошатнулся. Не слишком старательно целясь, бросил в меня очередной огненный шар и скрылся за дверью.

Сожри его Темнота! Не хватило.

Я хотел бежать за ними, но оглянулся. Противоположную дверь перегородил завалившийся шкаф, из-под него виднелись неподвижные ноги в сапогах.

– Кот?

– Я живой, – глухо проговорил он, отпихивая доски, и напомнил: – Дракон.

С трудом сохраняя равновесие, я одолел ступени и вывалился на крыльцо. Свет от блёклого щита, который лаярре выставил перед собой, еле разгонял темноту, но его было достаточно, чтобы различить происходящее.

Аптекарь, похоже, почти исчерпался – он не нападал на Дракона, а лишь прикрылся щитовым заклятием. Так они и кружились по двору: немаг с длинным мечом-полуторником и безоружный колдун без квельта. Девчонка-лаярре отчего-то магию не применяла. Пряталась за спину дядюшки и двигалась медленно и бестолково – будто совсем ничего не видела.

Я вспомнил, какой у неё может быть источник. В прошлый раз, когда мы столкнулись с подобным, амулеты не выдержали, и Дракона едва не убило. А я пуст. Совсем. И сейчас не так уж ветрено, чтобы полноценно колдовать на воздухе, да ещё и в кривом Альфхёльме…

Я спрыгнул с крыльца, и двор качнулся перед глазами.

Заскрипела калитка, и из темноты донёсся удивлённый голос:

– Алисонька, что у вас случилось?

Дракон обернулся, и в следующий миг колдун выбросил вперёд левую руку, посылая в него сыплющее белыми искрами плетение. Сияло оно так, что я на мгновение ослеп. Ужаснулся вложенной силе, не думая, выставил щит перед Драконом, но при соприкосновении с заклятием он рассыпался.

Из носа потекла кровь, во рту стало солоно.

Младший увернулся. Я выдохнул.

Заклинание ударило в ворота, во все стороны брызнули щепки. Левую створку вышибло напрочь, а правая, перекосившись, повисла на одной петле. Котово плетение, поглощавшее звуки, всё ещё держалось, и в соседнем дворе даже пёс не залаял.

Парень, который уцелел только милостью богов, вместо того чтобы радоваться этому обстоятельству, кинулся на помощь «Алисоньке», размахивая светляком. Подскочил к Дракону и… Младший мараться не стал, врезал ему по зубам и бросился догонять убегавших лаярре.

– Не сметь! – гаркнул я.

Перед глазами плясали красные пятна.

Дракон остановился, обернулся ко мне.

– Уйдут ведь!

Я махнул рукой: штирр с ними. Нам сейчас не выстоять.

За воротами раздалась яростная ругань – Эдаро был жив и чем-то недоволен. Мы с Драконом выскочили на улицу и успели увидеть, как исчезает в ночи лошадь с двумя всадниками. Эдаро, сжимая лук, озирался по сторонам и костерил кого-то цветисто и замысловато. Из-под падавших на лоб волос тянулась струйка крови.

– Что случилось? – я прислонился спиной к забору.

Боги, до чего ненавижу это ощущение. Всякий раз обещаю себе, что до дна колдовать больше не буду, но кто ж мне позволит…

– Сбежали, – Эдаро виновато потупился. – Я промахнулся.

– Да ну? – удивился Дракон.

– Тварь какая-то с забора прямо на плечо спрыгнула. Кошка, что ли.

– Не повезло, – пробормотал Дракон. – Бывает.

– А с головой что? – спросил я.

Эдаро стёр кровь со лба, посмотрел на свою руку.

– Ты просто спрашиваешь или хочешь пошутить по этому поводу? – криво усмехнулся он.

– Моё желание шутить прилегло где-то во дворе, – отозвался я.

Он глянул сочувственно и объяснил:

– Треснулся обо что-то. Амулеты, я так понимаю, едва не…того.

Я молчал, потирая затылок. Мы все «едва не того».

– Двадцать пять клёнов, значит? – вздохнул Дракон, убирая меч в ножны. – Проще большинства, да?

Алиса Ордо

Копыта Удачи опускались в замёрзшую грязь с глухим стуком, и мои зубы тоже стучали – не то от тряски, не то от волнения. Город замер, словно накрытый тяжёлым одеялом, а мы мчались через ветреную темноту, и я совсем ничего не понимала. Вцепившись в гриву, блеяла что-то неразборчивое, а дядя, придерживая меня одной рукой, сосредоточенно погонял лошадь.

Что случилось? Кто эти люди? Почему мы убегаем из собственного дома?

Тьма безлунной ночи казалась непроницаемой, в окнах не светилось ни огонька, я не представляла, как Алесард выбирает дорогу и куда мы направляемся.

– Надо звать стражу! – крикнула я на очередном повороте, едва не прикусив язык.

– Нельзя, – коротко ответил Алесард, наклонившись к моему уху. – Это Охотники на магов.

– И причём здесь мы? – возмутилась я, но тут же осеклась.

Дядя колдует. То есть может колдовать. Правда, никогда этого не делает… То есть не делал – до сегодняшней ночи.

– Они ведь преследуют только запрещённых магов? – спросила я, но Алесард вряд ли расслышал за шумом ветра и топотом лошадиных копыт.

…Ну, или не захотел отвечать.

Мы выбрались на окраину до странного быстро. Если я представила правильно, то неподалёку в городской стене должна быть калиточка, через которую можно попасть к озеру, и нас даже могут выпустить из Даргоя – смотря кто стоит в дозоре этой ночью.

Вот только зачем нам уходить?

У стены, казавшейся сплошным сгустком черноты, дядя спешился и взял лошадь под уздцы.

– Не слезай, – велел он мне и вынул светляк.

На Алесарде не было ни куртки, ни плаща – только тёплая рубашка. Дома дядя её не носил и обычно надевал в дорогу, но сейчас он весь казался каким-то не домашним – собранным и строгим. Я его таким прежде не видела.

Но прежде в наш дом и не вламывались четверо парней с очевидным намерением убить.

– Алесард?

– Зачем ты вернулась? – тихо спросил он, вглядываясь в темноту.

Было тихо. Даргой мирно спал, будто и не случилось ничего в Озёрном квартале.

– То есть? – удивилась я, и дядя не сдержал стона.

– Ты отдала Хейно письмо?

Ой.

– Ясно, – Алесард кивнул.

– А причём здесь…

– Слушай очень внимательно, – начал он, но вдруг задохнулся и осел на землю.

Я слетела с лошади и бросилась к нему. Обхватила поперёк груди, бестолково погладила по руке, словно это могло помочь.

Что делать-то?

Алесард отдышался и медленно поднялся.

– Не останавливайся, идём.

– Тебе нужна помощь!

– Мне уже не помочь, – ответил он, и мы поковыляли дальше.

Дядя опирался на моё плечо, и с каждым шагом – всё ощутимее.

– Они пришли за тобой.

Звучало настолько дико, что я остановилась.

– Не стоим, – строго напомнил Алесард, и я послушно продолжила переставлять ноги, хватая ртом воздух.

– За мной? Да я ведь даже не колдую! Я вообще не маг! И уж подавно не…

– Нет времени, – Алесард стиснул мой локоть, вынуждая замолкнуть. – Ты поедешь в Мьёльс. Там найдёшь Иннре Мьеле и скажешь, что пан Сегедар шлёт привет с дальних берегов. Объяснишь ей, что случилось. Она тебе поможет…

Он на мгновение прикрыл глаза, переводя дыхание.

– …Должна помочь. Ей скажи своё настоящее имя, а больше нигде его упоминать не вздумай.

Я никак не могла взять в толк, о чём он говорит. Мьёльс, что на востоке Альфхёльма? До которого чуть не через всю провинцию тащиться? И попутно скрываться от Охотников на магов? Которые почему-то уверены, что я запрещённый маг?

…А может, дядя головой ударился, когда защищался от этих парней?

Спросить я не успела, потому что из темноты раздался грозный окрик:

– Стой! Кто идёт?

– Алесард и Алиса Ордо, – отозвался дядя, и голос у него был совсем слабый.

Мелькнул огонёк, и я увидела лицо стражника, освещённое светом масляного фонаря.

– Здравствуй, Таро.

Я обрадовалась – старший сын Эбингов уж наверняка нам поможет.

– Алесард? Откуда вы здесь? – он поправил съехавший на лоб шлем, озадаченно озирая нас.

И тут дядя, выпустив поводья лошади, упал.

Таро сунул мне фонарь и копьё и поспешно склонился над ним. Осторожно перевернул на спину, сам опустился рядом, подкладывая дяде под голову снятый с себя плащ. Я уронила копьё и плюхнулась в грязь возле них. Удача переступала ногами и тревожно фыркала.

Дядя посмотрел на свою правую руку и застонал:

– Какой я дурак…

Кончики пальцев в дрожащем свете фонаря казались совсем чёрными.

– Что случилось? – спросил меня Таро, но я могла только часто-часто моргать.

– Сердце прихватило, – выдохнул Алесард. – Позови кого-нибудь, пожалуйста. Воздуха не хватает…

– Держись, сейчас приведу лекаря, – Таро взвился на ноги. – Алиса, сиди тут.

Я тупо кивнула.

Глаза щипала прозрачная пелена. Губы были солёными.

– …И не реви – всё будет хорошо.

– Не упоминай, что видел Алису, – сказал ему в спину Алесард. – Обо мне одном рассказывай.

Таро удивился, но, видно, решил отложить расспросы на потом и растворился в темноте, оставив нам фонарь.

– Бери лошадь и уходи, – торопливо и сбивчиво заговорил дядя. – Пообещай, что немедленно уедешь и не остановишься так долго, как сможешь.

Я ожесточённо затрясла головой. Нет! Ни за что.

– Алиса, пожалуйста, – дядя сжал мою ладонь.

– Ладно-ладно, – пробормотала я, поглаживая его по плечу. – Ты только не волнуйся.

Он прикрыл глаза и продолжал:

– Я не сумел тебя защитить, прости. На тебе есть нить – плетение, которое позволит Охотникам всегда знать, где ты. Они найдут тебя, как бы далеко ты ни уехала, и только быстрота тебя спасёт.

– Дядь…

Слова очевидно давались ему с большим трудом.

– Браслет не снимай. И не верь магам. Никогда, ни за что и ни в чём. Они для тебя опаснее всего… А на Равен сама решишь.

Дядя хотел сказать что-то ещё, но только судорожно вздохнул и стиснул мою ладонь так, что я ойкнула.

– Я очень люблю тебя, Алиса, – прохрипел он. – Пусть это поможет тебе… сделать верный выбор.

Хотел погладить меня по щеке, но не сумел поднять руку. Голова запрокинулась, Алесард попытался сделать вдох, но получился только выдох:

– Он обещал.

Улыбнулся и замер.

– Дядь, – позвала я.

Руки у него были холодные – холоднее льда.

– Алесард!

Начался снегопад.

Эдаро Румару

Голова гудела, на макушке наливалась шишка, но о том, чтобы соваться к Карлу или Коту с ушибом, и думать не стоило – оба были пусты. А ещё – очевидно злы, и едва ли следовало сейчас рассказывать, как этим утром я оглядывался вслед девушке с медовой косой…

Дракон всё косился на меня – слышал мои метания. Он единственный из нас остался невредим – в кои-то веки. Ходил вдоль уцелевших полок, перешагивая обломки шкафа, и рассматривал остатки бутылок и склянок. Разноцветное стекло, ровным слоем усыпавшее пол, хрустело под подошвами. Запахи лекарств и трав щекотали ноздри, мы то и дело чихали.

– Где-то здесь просыпался серебристый стланик, – предупредил Карл. – Увидите странное – скорее всего, мерещится.

Он сидел на перекосившемся табурете у прилавка и временами порывался встать, но всякий раз терпел неудачу – его вело в сторону, и он снова садился.

Кот, ругаясь и шипя, вытаскивал занозы из ладоней. По полу у его ног гуляли маленькие вихри из травяной пыли и снежинок, занесённых ветром через выбитые окна.

– Ты, кстати, что видел? – спросил Карл.

– Какую-то дрянь вроде маленьких человечков. Злобные непомерно.

Старший уважительно покивал:

– Богатое воображение.

Я один за другим выдвигал ящички под прилавком. Ничего любопытного в них пока не обнаружилось: книга с записями проданных лекарств и полученных денег, свёртки с безобидными травами, пустые склянки тёмного стекла.

– Чего маешься? – вполголоса спросил Дракон, оглядываясь на Старшего.

Я поморщился.

– Я её упустил.

– Ты уже говорил. И, по-моему, бессмысленно изводиться, потому что…

– Не сейчас, – я помотал головой и сказал громко, чтобы было слышно всем: – Днём. Встретил по дороге к таверне.

Карл молча повернулся ко мне.

– Которая хорошая и с «такими глазами»? – уточнил Кот.

– Нет, это другая. Но колдунью тоже видел, – пробормотал я. – То есть я не знал, что она колдунья, но…

Я подумал, что лучше бы мне всё-таки помолчать.

– Тоже верно, – медленно произнёс Карл. – Ты и правда не знал.

– Учти, это он себя уговаривает, – предупредил Дракон. – И, конечно, при случае припомнит.

– Кто бы сомневался… – вздохнул я, рассматривая битое стекло на полу.

Карл глянул остро, но отвечать не стал. Понятное дело, сердится – не столько на нас, сколько на себя. И ещё, может, на Гильдию – что допустила такое.

Старший подцепил носком сапога колдуньин плащ, валявшийся на полу, подтянул к себе.

– Надо просить, чтобы присылали вторую четвёрку, – сказал он, выкладывая на расколотое блюдце содержимое карманов: две зелёные сосновые шишки, три медяка и облепленную мелким мусором дольку сушёного яблока.

– Мы так никогда не делали, – заметил Кот, опираясь локтями на прилавок.

– И с двумя магами разом мы тоже не сталкивались, – возразил Карл.

– Ну, вообще-то, в Трёхречье…

– Не считается. Тот парень был совсем никакой, я сначала и не понял, что он колдует. А здесь… Не знаю насчёт девчонки, но аптекаря мы точно не завалим.

Мы с Драконом помалкивали. Не колдуем – нечего и лезть. Тем более, я разделял мнение Карла – маг и правда оказался не из средненьких.

– Я даже не могу сказать, откуда он черпает квельт, – продолжал Старший. – Я уверен, что Ордо был пуст, но ты видел, как ворота разметало? И это не считая того, что я пытался…

Карл не договорил, достав из внутреннего кармана плаща запечатанный конверт. Вскрыл ножом, вынул сложенные сероватые листки.

Я подошёл ближе, заглянул ему через плечо. Записи на первых двух листах оказались перечнем лекарственных заготовок и денежными расчётами с подведённым итогом, а вот на третьем крупным разборчивым почерком было выведено несколько строчек. Слова выглядели смутно знакомыми, но смысл ускользал от понимания.

– Что за язык? – Карл задумчиво хмурился.

– Альфское наречие рутина, – сказал я. – Алем. Некоторые северяне пользуются им, но нечасто и больше в разговоре. Пишут совсем редко.

– Когда успел? – удивился Кот.

Я подумал, что рассказывать о светлоглазой красавице Нильфе, которая до замужества жила на южной границе Альфхёльма, пожалуй, не стоит. С её супругом получилось довольно неловко, и он, помнится, грозился меня убить, а Карл вроде бы об этом не знает и вообще…

– Да так.

– Я, кажется, догадался, – закатил глаза Старший.

Дракон хмыкнул и покачал головой.

– Что-нибудь понимаешь? – Карл развернул записку ко мне.

– Только это, – я ткнул в предпоследнее слово. – «Спасибо».

– Больше ничего?

– Увы.

Из кухни донёсся стон, мы переглянулись.

– Очень кстати, – хмыкнул Кот. – Сейчас спросим у северянина.

Сквозняк шевелил белые занавески на кухонном окне. Красно-жёлтая вышивка на них была не из тех, которыми принято хвастаться; рукодельнице Виде от такого безобразия и вовсе сделалось бы дурно. На полках стояли чистые миски и плошки, под потолком покачивались пучки сушёной ромашки и чабреца, пахло чем-то летним и как будто… домашним.

Связанный парень в этой благостности смотрелся неуместно. Дракон подёргал узел на стянутых верёвкой запястьях и несильно пихнул пленника коленом, проверяя, очнулся он или нет. Рыжая голова бессильно качнулась, парень опять застонал. Из разбитой губы сочилась кровь.

Мы усадили его на лавку, и Кот окатил парня водой из кувшина. Парень закашлялся и затряс мокрыми волосами, и я в который раз удивился их яркому, даже неестественному цвету – почти как облепиха. Взгляд серых выпуклых глаз казался удивлённым и по-животному доверчивым, однако впечатление было обманчивое: первое, что рыжий сделал, отдышавшись, – принялся угрожать.

– Да как вы смеете? Вы знаете, кто я?

Я, не удержавшись, фыркнул. Карл заулыбался.

– Мои родители памяти от вас не оставят! На рудники отправитесь!

Дракон закатил глаза, Кот не скрывал ухмылки.

– А если вы хоть пальцем тронете Алису, я...

Карл взял его за горло, и рыжий замер.

– Что тогда? – Старший заглянул ему в глаза.

Парень стал белым, как плохая сметана.

– Вам не жить, – прошептал он.

– Правда? – ухмыльнулся Карл, сжимая пальцы. – Неужели из Светлых рощ достанешь?

Рыжий замолчал – понял, что Рощи близки как никогда раньше.

– Давай поговорим спокойно, – Кот мягко оттеснил Карла. – Если ты перестанешь орать и ответишь на наши вопросы, мы тебя оставим и уйдём.

– А я бы убил, – кровожадно заявил Карл. – За ущерб и угрозы.

Бледное лицо парня приняло зеленоватый оттенок.

Я отвернулся, чтобы он не видел, как я улыбаюсь – Старший и Мур-Мур пугающе правдоподобно умеют разыгрывать вот такие представления. Другое дело, что им это может надоесть…

В дальнем углу кухни стояла прислонённая к стене гитара. Очень хорошая – настоящая илиримская: серая древесина озёрного ясеня, изящная роспись на деке, «паучьи струны». Не удержавшись, я провёл по ним пальцами, и гитара зазвенела протяжно и чисто – сказочно прекрасная вещь.

Карл мельком глянул на меня и снова повернулся к пленнику.

– Йорик, да?

– Йорнан, – с достоинством уточнил парень.

– …Так вот, Йорик. Мы Охотники на магов.

Выпуклые глаза удивлённо округлились – того и гляди выпадут.

– В ваш штирров Даргой мы приехали из-за Алисы Ордо. А она – не без твоей помощи – сбежала и теперь неизвестно что может натворить. И, раз так, то спрос будет с тебя. Я задаю вопросы – ты отвечаешь. Если не отвечаешь – получаешь по лицу. Если врёшь – ломаем тебе палец. Когда место на лице или пальцы на руках закончатся, я вспомню о пальцах на ногах. Ломаются они хуже, зато отрубаются запросто. Мы договорились?

Я всё смотрел на гитару. Такие мало того что баснословных денег стоят, так ещё попробуй их найди. Как они только достали её в этом своём Даргое? Впервые в жизни мне захотелось забрать что-то из дома лаярре.

– Ты лжёшь, – заявил Йорик, и я отвлёкся от гитары.

Надо же, какой смелый. Ну, или тупой – тут как посмотреть.

– Это не ответ, – Кот, стоявший у него за спиной, приложил парня лбом о край стола. Довольно нежно, между прочим.

Дракон скорбно завёл глаза к потолку.

Йорик облизнул губы и покривился:

– Я всё понял.

– Я рад, – скупо улыбнулся Карл, садясь по другую сторону стола. – Кто ты такой?

Йорик смотрел на красные пятна, оставшиеся на скатерти.

– Я… Мы… Мои родители Ганты и…

Кот вздохнул и отвесил ему оплеуху.

– Мы даргойские шляхтичи.

– И что ж ты, шляхтич, к магам посреди ночи притащился? – спросил Карл.

– Каким магам? – удивился Йорик. – Я к Алисе. А её нет.

– К Алисоньке, – хмыкнул Дракон.

Йорик глянул косо и начал краснеть: от шеи ко лбу, как хрустальный бокал, в который льют вино.

– Ну и зачем? – ухмыльнулся Карл.

Даргойский шляхтич молчал, поджав губы.

– Давай ведро принесу? – предложил Кот Карлу. – Головой в воду и дело с концом.

– Замуж позвать, – выдохнул Йорик.

Мы переглянулись.

– Ты это серьёзно?

Йорик кивнул.

– Она на той седмице сказала, что я неверно её понимаю и не следует так часто к ним ходить. А я как без неё? Вот и подумал, что надо уж решить и…всё.

– Что – «и всё»? – невольно заинтересовался я. – Если откажет, так топиться?

– В таком случае можем облегчить тебе задачу, – весело оскалился Кот. – И до озера идти не придётся.

Йорик покрывался пятнами – то белыми, то красными, – и сердито зыркал из-под бровей.

– Давно её знаешь? – продолжал Карл.

– Да.

– Насколько давно? – терпеливо уточнил Старший.

– С детства.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать три.

Надо же – одногодка Дракона, а такой дурак.

– …И мои родители…

– Далеко, – сказал Карл. – И увидишься ли ты с ними – вопрос. Откуда она здесь?

– Не знаю.

– Какой палец тебе наименее дорог? Я вот всегда считал, что самый бесполезный – это безымянный. А ты как думаешь?

– Слово дворянина! – подскочил Йорик. – Алиса была, сколько я себя помню. Жила с Алесардом, называла его дядей, но они не родня. Ещё с ними жил Анджей, Алесардов сын – точно сын. Но он ушёл в Мирр по весне. И вроде того... Умер.

– Алиса колдует?

– Нет.

– «Нет» или «не знаю»?

– Нет, – неожиданно твёрдо сказал Йорик. – Вы путаете её с кем-то, Алиса не может...

Карл не сдержался и отвесил ему зуботычину.

– Не твоё дело. Странности какие-то есть? У неё, у дяди?

Йорик тяжело вздохнул. Явно проклинал себя за то, что не молчит.

– Нур Гимай – городской маг, то есть – как-то говорил, что Алесард и сам мог бы светляки квельтом заполнять, а не ему деньги платить.

– Ну, это, допустим, не преступление, – заметил Кот. – Что-то ещё?

– Маменька утверждает, что денег у Ордо больше, чем лавка может принести.

– Вот как? Почему она так решила?

Йорик запыхтел и поджал губы, но поймал взгляд Карла и чуть поморщился:

– Маменьке просто немножко не нравится Алиса.

– Из-за чего?

– Маменька уверена, что Алиса меня… Мне… Хочет в нашу семью, в общем. Но маменька говорит, она мне не ровня – не благородной крови.

– Ах, да, – издевательски протянул Кот. – Вы же шляхтичи… В первом колене, наверное?

– Во втором.

– Серьёзное препятствие для брака, – поцокал языком Мур-Мур.

Трепетное отношение Гантов к собственному титулу его забавляло – Кот лучше прочих знал, как мало может значить происхождение. Он родился в дворянской семье, и даже законно, но это не спасло его от того, чтобы оказаться в одной Гильдии с, например, Драконом, который родителей вообще не помнил, или Карлом – бастардом спятившего йалтавара.

– Слушайте, – в рыжей голове Йорика, очевидно, забрезжила какая-то мысль. – А вы здесь не из-за этого?

– Из-за чего? – уточнил Карл.

– Маменька стала говорить на рынке, будто Алиса меня приворожила, – признался он. – Я и подумал, что, может быть, вы…

– А что такая блестящая дворянка как твоя маменька вообще забыла на городском рынке? – не удержался я.

– Кухарке доверять нельзя, – неловко дёрнул плечами даргойский дворянин.

Дракон жалостливо вздохнул:

– Нет, Йорик, нас не присылают из-за рыночных сплетен.

– Да это и не правда вовсе! Алиса очень хорошая.

– Мы уже убедились, ага…

Карл посмотрел на Дракона, тот развёл руками: больше с него взять нечего.

– И последний вопрос, – Старший развернул листок и показал его Йорику. – Что здесь написано?

– Я не знаю алема.

Карл снова оглянулся на Дракона, Младший кивнул: не врёт.

– Ладно. Сиди отдыхай.

– А…

– Молча.

Йорик покладисто опустил мокрую голову и осторожно пошевелил связанными руками.

Дракон смотрел в пол и ожесточённо тёр левый висок – что-то ему не нравится. Впрочем, ничего удивительного…

– Что теперь? – спросил Кот.

Карл пожал плечами:

– Однозначно, отправлять письмо в Гильдию. Заодно побеседуем с городским магом о том, как он умудрился развести у себя под носом такие чудеса. Но пока ночь, осмотримся в доме – вдруг что важное всплывёт. Хоть будем знать, чего ожидать.

– И что предъявить тем тупым Наблюдателям, которые проморгали второго колдуна, – добавил я, снимая крышку с горшка, стоявшего на печи.

– Да отправил кто-нибудь ученика, а сам сидел в таверне и медовуху пробовал, – предположил Кот, с брезгливым интересом приглядываясь к странного вида каше, которая оказалась внутри.

– Гармут, наверное. Он, говорят, в последнее время так пьёт, будто ему сам штирр наливает, – сказал Дракон, заглядывая через мою голову. – Что это за дрянь?

– Одно из двух: либо горелая каша, либо что-то могущее броситься на лицо, – сказал Карл. – Тут не угадаешь.

– Алисонька плоховато готовит, – подал голос Йорик. – Но ничего такого…

– А лучше бы она плохо колдовала, – откликнулся Карл. – Все были бы целее – и ты тоже.

Йорик молча сопел.

Кровь капала на скатерть.

Дракон Румару

Знакомство с домом Ордо мы начали с подпола. Он был неглубок – Кот даже не мог распрямиться во весь рост. Я свесил голову и заглянул в сухой полумрак: полки, кадушки, горшки и корзины, бочки с капустой и брусникой и десяток винных бутылок. В углу стоял ящик с яблоками, обложенными сеном.

Карл не пытался скрыть разочарование.

– А что ты хотел увидеть? – спросил я.

– Три этажа подземных помещений и многочисленные трупы. Например.

– Это всё упростило бы, – признал я.

Доказало, что мы поступаем правильно. Что хозяйка таверны и нелепый Йорик многого не знали о своих соседях. Что это они ошибаются.

А не мы.

Кот простучал стены в поисках пустот, разворошил содержимое кадушек и горшков, закатал рукава и пошарил в бочках с соленьями и брусникой. Эдаро с жалостью смотрел, как крупные ягоды сыплются на земляной пол.

Ничего.

Мы разошлись по дому. На втором этаже втиснулись аж целых три комнаты. Принадлежность первой мы определили без труда: в ней жил хозяин – маг, который покупал светляки. Карл и Кот остались перетряхивать шкафы и сундуки и поднимать половицы.

Вторая комната была чистая и как будто нежилая – то ли для гостей держали, то ли её обитатель давно перебрался из дома. Эдаро выдвинул ящики хорошего письменного стола, а я отправился в самую дальнюю по коридору комнату.

Здесь жили, причём буквально до этого утра. На окне покачивалась подвеска – бегущая лисица из меди и жёлтых стекляшек. Когда на неё попал свет от моего светляка, по стенам запрыгали золотистые пятнышки. У окна стоял стол, в углу – кровать, застеленная красивым лоскутным покрывалом. По покрывалу расползся ворох чистой одежды, в котором, видимо, копались в большой спешке.

На двери висело овальное зеркало в резной оправе, у стены стоял расписной сундук, из него торчал синий льняной рукав. Я осторожно откинул тяжёлую, оббитую металлическими полосами крышку: три платья, одна тёплая шаль, сорочки, юбки, рубашки – всё очень маленькое, чуть ли не детское, – и деревянная шкатулка с горсткой простеньких украшений и сухим кленовым листом.

Под вещами оказались книги. Много книг – я начал вытаскивать их по одной и пролистывать в поисках заложенных между страниц предметов. Попутно читал названия в надежде найти что-то, посвящённое магии: «Сказания стародавнего времени», «Были Пустынных земель», «Повести, рассказанные Тарко Странником». Сказки, были, легенды… Помимо них в сундуке лежали две книги по истории, одна по лекарскому делу и три – с описаниями Юканима и соседних государств. О магии было написано только там и лишь то, что знает всякий житель Второго королевства, далёкий от колдовства.

– Есть что интересное? – спросил тихо вошедший Эдаро.

Я пожал плечами:

– Книги.

– Какие?

– Восхитительные романы про любовь, – невесело ухмыльнулся я, пролистывая книгу в обложке, украшенной рисунками роз. Из неё выпорхнул сложенный вдвое листок. Эдаро подобрал его, пробежал глазами по строчкам и цокнул языком:

– Утопить болвана будет милосердием.

Я взял листок, глянул на написанное и мысленно согласился.

«Драгоценная моя Алиса! Искренне надеюсь, что вам понравится сие произведение. Пожалуй, лишь его автору удалось описать – пускай и отдалённо, – те чувства, что может испытывать благородный мужчина к благонравной девушке, и те надежды, которые...» Читать этакую чушь было невыносимо, и, даже не глядя на подпись, я мог назвать автора послания.

– Полагаю, сие произведение до нужной страницы она ещё не прочитала, – улыбнулся Эдаро.

– Откуда знаешь? Может, уже написала не менее пылкий ответ?

С девчонки сталось бы – уж слишком впечатлительная: я чуть не оглох от происходящего в её голове. Ну, а с другой стороны, кто бы остался равнодушен, завидев в своём дворе Охотников на магов?

Я поднялся на ноги, выдвинул ящик стола. Внутри обнаружился напёрсток, подушечка с иголками и нитка разорванных бус. Бусины раскатились по дну ящика. Следом покатился светляк; на матовом стекле виднелись руны, какие обычно наносят, чтобы световое плетение подчинялось немагам.

На столе лежала большая тёмно-зелёная книга с рисунком лося на обложке. Между рогов вилась затейливая вязь названия – «Сказки норгэли». Наверное, это о ней спрашивала Алесарда та девочка. Я осторожно погладил бархатистый переплёт, заглянул внутрь и не мог не восхититься. Подобные рисунки мне прежде не встречались: по плотным страницам разбегались тонконогие кони, восходили над красными лесами золотое солнце и серебряная луна, поднимались из глубин морей чернильно-чёрные чудовища… Рисунки были не отпечатаны, а сделаны вручную, да ещё и с позолотой. Представить страшно, сколько может стоить такое великолепие.

– Нашли что-нибудь? – на пороге возник Кот.

Я поспешно захлопнул книгу. Попадись она мне где-нибудь в лавке – никаких денег не пожалел бы.

– Платья, романы, цветочки, – сказал я.

– Цветочки... – протянул он, подходя к кровати и проводя ладонью по покрывалу.

– Кот, тебе ничего не кажется странным?

Он молчал. Смотрел, как качается, поблёскивая, подвеска на окне. Потом вместо ответа спросил:

– В соседней комнате что?

– В последнее время никто не жил, – сказал Эдаро. – Возможно, когда-то обитал сын колдуна, о котором говорил этот придурочный. А у аптекаря что-нибудь нашлось?

– Ничего, – ответил Карл, переступая порог комнаты и оглядывая обстановку. – Совсем ничего. Ни одной книги о магии, ни одного запрещённого предмета... Даже удивительно. Так что придётся потревожить сон добропорядочных хозяев таверны и нура Гимая.

Однако со двора донёсся шум, который постепенно нарастал. Определённо, создавало его большое число встревоженных людей.

– Ну, и будить не придётся, – мрачно усмехнулся Кот.

…С чёрного неба медленно падал снег. Крупные хлопья опускались на аккуратно отставленные в сторонку обломки ворот и оседали на головах и плечах людей, толпившихся за спинами небольшого отряда стражников, шлемы и кирасы которых, кажется, застали войну за Второе Королевство.

С собой даргойцы принесли фонари и бледноватые светляки, свет от которых падал на носилки, сооружённые из стражничьих плащей и копий. На носилках лежало с головой укрытое тело, а над толпой висело глухое гудение, как в улье по весне.

– Охотники на магов, – Карл поднял светляк над двором, позволяя рассмотреть себя. – По велению Гильдии.

Командир стражников – мужчина лет сорока пяти с густой бородой и белым шрамом на щеке – недоверчиво оглядывал нас. Ладонь в перчатке лежала на рукояти топора.

– Ладно, – хмыкнул наш Старший. – А так?

Поднял рукава куртки и рубашки и показал левое предплечье.

Пёс, конечно, был на месте. Скалился, насторожив треугольные уши, – полвздоха до прыжка. Кайсарская гончая – от них не спрячешься, и потому Гильдия избрала её своим знаком и наносит каждому, кто становится Охотником.

Сразу зачесалась рука под курткой – вспомнилось, как всё вышло, когда через обряд проходил я. Две седмицы маялся от язв, разошедшихся по коже, а Карл сказал: «Я бы удивился, если бы обошлось».

Командир приблизился, рассмотрел знак и сразу перестал выглядеть уверенно – и ощущать уверенность тоже. Стражники за его спиной обменивались озадаченными взглядами, и мало-помалу все уставились на одного – парня чуть помладше нас. Парень был тонкокостный и смуглый и, кажется, я знал его родственников.

– Приветствую, – начальник стражников наконец собрался с мыслями и чуть склонил голову. – Я Аго Штар, командую отрядами стражи города Даргоя.

– Карл, – назвался наш Старший. – Румару.

– Ну разумеется…

– Я вижу, что-то случилось? – Карл кивнул на носилки.

– Возле городской стены найдено тело Алесарда Ордо, – Аго Штар снял перчатки и потёр руки. Ему было неуютно – может быть, даже страшно.

Карл ничего не ответил. Спустился с крыльца – легко и бодро, хотя совсем недавно едва ноги волочил, – подошёл к носилкам и отбросил плащ, укрывавший тело. Мы приблизились следом.

На застывшем лице мёртвого мага не было ни страдания, ни страха – только то благородное спокойствие, выражение которого можно увидеть на королевских гробницах в Высочайшем орсаге Мирра. Сложенные на груди руки казались мраморными.

Карл приложил пальцы к шее колдуна, проверяя, не бьётся ли сердце. Тронул за запястье, зачем-то раскрыл почти окоченевшую ладонь. Я не видел, что там было, но вслух Старший сказал:

– В самом деле мёртв.

– Что ж, похоже, не зря девчонка везла ему бродник, – заметил Кот, а я удивился – прежде был уверен, что лаяррово сердце не может остановиться вот так запросто, как у обычного человека.

Эдаро взирал на тело с тоскливой ненавистью. В Гильдии не любят самопроизвольные смерти магов, а потому Охотник обязан удостовериться, что лаярре действительно покинул эту сторону мира. Ну, и заодно не допустить его возвращения. И раз возможности возиться с огнём у нас нет, то...

– А где колдунья? – Карл закрыл мертвеца плащом и посмотрел на молодого стражника.

– Не понимаю, о ком речь, – ответил тот.

Мы с Эдаро переглянулись – дурак. Он ведь даже не лгал – сам понимал, что рассчитывать не на что, а потому это походило на вызов.

…Или – уверенность в собственной правоте?

Я прислушался. Парень, определённо, был растерян и напуган и едва ли разобрался в происходящем, но отступать не собирался.

– Девушка, сопровождавшая ныне покойного нура Ордо, – ровно пояснил Карл. – Вы зовёте её Алисой.

– Я не видел её сегодня.

Даргойцы, которым мало что было видно и ещё меньше – слышно, гудели за его спиной. Остальные стражники, переминаясь с ноги на ногу, украдкой переглядывались друг с другом.

– Подумай хорошенько и ответь снова, – посоветовал Карл.

– Недоразумение, нуры, – пробормотал Аго, опуская ладонь на плечо парня. – Таро ни за что не стал бы помогать запрещённому магу, да и…

– Однако маг покинул город. Хотя раньше рассвета это должно быть невозможно.

Гул перешёл в шёпот, а потом над двором растеклась вязкая тишина множества молчащих людей. Толпа слегка колыхалась – кто-то хотел подобраться поближе, чтобы лучше видеть и слышать, а кто-то предпочёл бы отойти в сторонку – мало ли что.

Нур Штар тянул время:

– Послушайте, я всё же не думаю, что Алиса… Позвольте выразить сомнение...

– Не позволяю, – отрезал Старший, и нур Штар потупился. – По-вашему, имена в Гильдию приносят просто так?

– Этого не может быть! – Таро сбросил руку командира и шагнул вперёд. – Я знаю Алису всю жизнь, и Алесарда тоже знаю, и с его сыном я дружил, пока Анджей не погиб. Я готов поклясться чем угодно, что...

– Ты преступник, парень, – оборвал его Карл. – Какие могут быть клятвы?

Смотрел Старший, правда, больше на меня, чем на стражника. Я показал раскрытую ладонь: подожди, непонятно.

– Алиса не колдовала! И Алесард тоже, – стоял на своём Таро.

– Ты выпустил её из города? – Карл не стал дослушивать. – Да или нет?

Таро запнулся.

– Они появились у восточной калитки, – тихо сказал он. – Алиса и Алесард. Алесарду было совсем худо, он не мог идти и всё держался за сердце. Потом упал. Попросил кого-нибудь привести, и я побежал за лекарем…

– Оставил дозор, – уточнил Карл, покосившись на командира.

Таро ещё ниже опустил голову и продолжил:

– Когда мы с нуром Орбаном прибежали, Алесард уже…

Он вздохнул, собираясь с силами, но так и не выговорил слово «умер».

– …А Алисы не было.

Командир Штар свирепо дёргал себя за бороду.

– Но всего остального быть не может, – упрямо повторил парень. – Я точно знаю, что…

– А ты знаешь, что полагается за такой поступок? – спросил Карл.

Таро молча кивнул. Все знают, что полагается за помощь запрещённым магам.

– Мы во всём разберёмся, – пробормотал Аго Штар, и я даже зауважал его. В подобных случаях отказываются от всех знакомых, друзей и родни, а он до последнего пытается спасти подчинённого.

…В подобных случаях говорят «Я так и знал». Или «Слава богам». Ну, или хотя бы «Наконец-то!» Но никогда – «Не может быть, вы ошиблись».

– Что случилось? – сквозь всё прибывавшую толпу протиснулась хозяйка таверны, заспанная и встревоженная. Кое-как повязанный платок норовил сползти с растрёпанных волос. Следом за ней пробирался высокий седой мужчина. Он заметно припадал на левую ногу и тщетно пытался поймать женщину за локоть.

– Фари, подожди…

– Что там говорят об Алесарде? – растерянно спрашивала она, озираясь по сторонам.

Увидела стражников, а потом – тело на носилках. Подошла ближе, ещё не понимая, кто это и что происходит.

– Таро? – подняла голову, заглядывая ему в лицо вопросительно и испуганно.

– Мам, не надо, – парень преградил ей дорогу, мягко обнимая за плечи. Скользнул отчаянным взглядом по нам, обернулся к командиру.

Эдаро тихо и зло выругался себе под нос.

Фария всё пыталась подойти к телу, потом узнала нас, недоумённо свела брови.

– Что здесь такое?

Таро был совсем белый. Закусив губу, он молча и сосредоточенно подталкивал мать обратно к воротам. Высокий мужчина, на которого парень так походил острым подбородком и прямым тонким носом, посмотрел на меня. Я невольно попятился.

Сейчас умом тронусь. Захлебнусь в чужом страхе, недоумении и холодном горе, которое поднимается в этих людях, как морская вода в прилив. Всё не так. Они ведь обычные: Таро, его родители, стража… Все они, стоящие перед нами. Да и девчонка с огромными растерянными глазами, которую маг так старательно прятал к себе за спину – тоже.

– Карл, – я подошёл к Старшему.

Он чуть склонил голову набок: слушаю тебя.

– Не надо, – тихо попросил я.

– Отправят на рудники – впредь умнее будет, – ровно отозвался он.

– И на рудники не надо. Ни в чём он не виноват. Ну, перед командиром разве что, но это не наше дело.

Старший молчал, разглядывая даргойцев – потрясённых, растерянных, взбудораженных, не верящих в случившееся на улицах их города.

– Хватит, – сказал я. – И с них, и с нас.

Эдаро коротко угукнул, Кот, не сводя взгляда с Таро и его родителей, едва заметно кивнул.

Карл криво усмехнулся, но я уже знал – уступит.

– Расходитесь.

Он сказал совсем негромко, но его услышали. Сразу поняли, что повторения лучше не дожидаться, и толпа начала быстро редеть – вскоре остались только стражники и хозяева таверны. Фария, которой уже успели объяснить, всё цеплялась за сына – молча, отчаянно.

– Вы тоже можете идти, – разрешил страже Карл. – А его оставьте.

И кивнул на Таро.

– Нет! – вскрикнула Фария, и двое стражников бережно взяли её под руки и повлекли прочь, словно не замечая попыток вырваться. Остальные убрались следом, и лишь Аго Штар и отец Таро топтались у воротных столбов.

– Ваше присутствие не требуется, – сказал Карл и, не дожидаясь, когда они начнут возражать, добавил: – Сами с ним разберётесь. Накажете как посчитаете нужным. К городскому магу и в яраш мы не пойдём.

Командир стражи вздохнул, не скрывая облегчения. Хозяин таверны медлил, и Аго ухватил его за локоть:

– Чем быстрее уйдём, тем скорее всё закончится.

Карл кивнул, подтверждая его правоту, и тогда мужчины ушли.

Старший сел на ступени крыльца, Кот устроился рядом, мы с Эдаро остались стоять.

– Рассказывай, – устало велел Карл Таро.

– Что? – уточнил стражник, снимая шлем и сразу становясь ещё младше – едва ли ему больше двадцати.

– Всё, – пожал плечами Карл. – Всё, что знаешь о семье Ордо и Алисе в частности. Врать не надо.

Таро облизнул губы и уставился в тёмное небо. Снежные хлопья падали ему на лицо, он жмурился и моргал, но опускать голову не хотел – так он не видел тела Алесарда.

– Я не помню, как они здесь появились – совсем малой был. Отец говорил, Алесард приехал с двумя детьми: мальчику было три года, девочке – шесть лун. Анджей приходился ему сыном, а Алиса звала его дядей. Её родителей казнили при Безумном короле.

Он замолчал, потом продолжил:

– Они не колдовали... – запнулся и уточнил: – Алиса и Алесард. Анджей мог. Сперва думали, будто у него совсем слабые способности, но со временем выяснилось, что неплохие... Он потому и ушёл по весне. Сказал, в Даргое ему тесно, и хотел добраться до Мирра, но... На Йог-Даге сошла лавина.

– И что потом?

Таро мрачно глянул на Карла. Хотел нагрубить, но раздумал.

– Алесард постарел больше, чем за все последние годы. И всё волновался за Алису – как она будет без него да без Анджея.

Вскинул на нас глаза и решился сказать:

– Я знаю, Гильдия просто так Охоту не начнёт. И я совсем ничего не смыслю в колдовстве. Но разве запрещённый маг может быть…таким?

– Каким? – уточнил Карл.

– Она же безобидная. И бестолковая немножко. Как… Как котёнок, что ли.

Он нахмурился и замолк. Пожалел, что позволил себе лишнее.

– Договаривай, – сказал я.

– Запрещённые маги – они ведь страшные.

– Что, многих встречал? – невесело усмехнулся Кот.

– Так рассказывают, – пожал плечами Таро. – И я что-то ни разу не слышал, чтобы такого мага звали Алиса-ветер-в-голове.

Я покосился на Карла. Люди, конечно, могут заблуждаться насчёт соседей. Но ни один лаярре такого прозвища не стерпит.

– Из-за чего?

Таро развёл руками и бледно улыбнулся.

– Такая она… Была.

И улыбаться перестал.

Соседка ему нравилась – но совсем не так, как дурковатому Йорику. Я поверил, что и правда дружили.

Кот прикрыл глаза, посмотрел на стражника из-под ресниц. Едва заметно сплёл три руны – проверяет на мороки и наваждения, но даже мне ясно, что ничего на Таро нет. Как и на Йорике и хозяйке таверны.

– Чем они занимались? – спросил Карл.

– Лекарствами. В ранах Алесард разбирался получше лекаря, с некоторыми шли сразу к нему.

– Яды?

– Нет.

– У вас в Даргое что-нибудь странное случается? – поинтересовался Кот.

– У нас в Даргое вообще ничего не случается, – криво усмехнулся Таро, но потом помрачнел, уставившись на тело аптекаря.

– А как же вооружённый отряд, пропавший по осени? – вкрадчиво уточнил Карл.

Таро смотрел озадаченно.

– Люди иштана Стево, – подсказал Кот.

Парень вскинул брови:

– Сборище пьянчуг с топорами? Пропали?

– А что, нет?

– Они сильно повздорили с гвардейцами иштана Ринга – те ехали в Атмир и было их вдвое больше. Как по мне, в таких случаях не говорят «пропали».

– А ещё стражник, – осуждающе поцокал языком Карл.

– Стража бережёт порядок и охраняет закон, – хмуро ответил Таро. – Но от глупости она не защитит.

Эдаро и Кот переглядывались.

– А что об Ордо говорил городской маг? – спросил Карл.

Таро осторожно почесал лоб.

– Ничего.

Это не было ни ложью, ни правдой, и я сказал:

– Поясни-ка.

Он понял правильно и упрямиться не стал.

– Да у нас… не то чтобы есть маг.

– Как это? – приподнял брови Карл. – Если есть город, должен быть и маг. Светляки-то вы где-то берёте.

Таро развёл руками:

– Так вот только светляками он и занимается. Ну, ещё над сточными канавами может поколдовать – грязищу-то разводить не хочется. Просто нур Гимай, он… Не очень молодой.

А ещё, видимо, не слишком умелый и не особенно сильный. Правильно, а какой ещё колдун останется в Альфхёльме по своей воле?

– Ладно, хранитель закона, – вздохнул Карл, вставая со ступеней. – Проваливай. Пусть твоё начальство с тобой разбирается.

– Но сперва принеси топор, – велел Кот. – Только острый.

– Зачем? – удивился Таро.

– Мы должны либо сжечь тело, либо отрубить ему голову, а если делать это тупым топором, ты первый в обморок грохнешься, – спокойно объяснил Кот.

Таро часто-часто заморгал.

– Да он же мёртвый!

– Мы не видели, как он умер, – сказал Карл. – Поэтому неси топор и поживее, не то тебе поручим.

Парень молча кивнул и на негнущихся ногах зашагал со двора.

– Ты или я? – хрипло спросил Эдаро Кота. – Или монетку бросим?

Меня они не спрашивали – пожалели.

– Я управлюсь, – махнул рукой Кот.

Снег всё падал и падал.

(Автор иллюстрации: Вета Антонова)

Алиса Ордо

Ночь волоклась за мной, облепляла сыростью, свистела над ухом ледяным ветром. За пределами света от тусклого светляка колыхалась слепая чернота, и казалось, что кроме нас с Удачей, больше никого в мире не осталось.

В детстве я боялась темноты. Иногда просыпалась ночью, и чудилось, что там, в углу у печи или за сундуком клубится что-то страшное, неправильное, тянется ко мне чернильными щупальцами и хочет утянуть в жадную тьму. Дядя приходил, садился на край кровати и рассказывал, как отважная Лёл – такая же маленькая, как я – шла через заколдованный лес, и ничего с ней не случилось. Или как хитрая Итрис обманула чудовищ, живущих в запретной пещере, и освободила своего жениха, а отважный Каркси вывел из царства ледяных пустошей прекрасную Линнан.

Герои его сказок всегда выходили из своей темноты.

Только я не выйду.

Потому что Алесарда больше нет.

Он больше не обнимет и не скажет: «Всё будет хорошо».

Не улыбнётся и не попросит: «Спой мне».

Не укроет от свалившейся беды.

…Лошадь споткнулась, я вздрогнула и огляделась. Колючий снег наискось падал на землю и уже не таял. Светляк был слабым, а липнущая к нему темнота – густой, и я не видела покрытых сухим чернобыльником пустошей, но знала, что они есть. Ветер пах гнилой травой.

Удача снова запнулась, а потом ещё раз и ещё. Я спешилась и пошла рядом, ведя её под уздцы.

– Прости меня, милая. Потерпи, пожалуйста. Слышала, что Алесард сказал? Нельзя нам на месте стоять, надо идти. По чуть-чуть, потихонечку… А потом всё наладится, и мы непременно отдохнём, а как до таверны доберёмся, так я тебе самого лучшего овса дам…

Я не знала, о какой таверне говорю, не представляла, какой овёс обещаю измученной лошади, и уж подавно не верила, что что-то может наладиться. Ничего у меня больше нет – только бесконечная стылая ночь, на смену которой не придёт рассвет.

Через десяток шагов Удача неловко согнула ноги и завалилась набок.

– Ты что, хорошая… – забормотала я, опускаясь в грязь рядом с ней и поглаживая мокрую от холодного пота шею. Глаза мои настолько опухли от слёз, что даже лошадь я видела плохо.

Удача тяжело дышала и дёргалась, пытаясь подняться, но я знала, что у неё не получится. Ещё я знала, что нужно делать, чтобы прекратить её мучения.

Вынула нож и, погладив мягкое дрожащее ухо, прошептала:

– Прости меня.

Прижалась лбом к бархатной морде и зажмурилась.

– Прости, пожалуйста.

Всего-то и надо – одно движение. Ей ведь больно. Ей ведь страшно. И хоть для кого-то из нас всё может закончиться.

Но я выронила нож. Ткнулась лицом в спутанную гриву и снова разрыдалась. Удача по-прежнему тяжело дышала, а потом вдруг всхрапнула, протяжно заржала и успокоилась.

Совсем.

Я не выдержала и завыла. Не знала, по кому – по Удаче ли, по дяде или по себе самой. Обнимала остывающую лошадь и захлёбывалась рыданиями. И всё мне казалось, что нужно просто зажмуриться покрепче и вдохнуть поглубже, а потом я наконец-то смогу проснуться. Открою глаза в уютной, совсем нестрашной темноте родного дома, и почувствую, как от жарко натопленной печи идёт тепло, услышу, как где-то на городской окраине лает собака, а внизу скрипит половицами Алесард, которому опять не спится в этот ранний предутренний час… Там не будет бескрайней, продуваемой всеми ветрами пустоши с чёрной травой, окостеневшей дорожной грязи, тусклой дрожи почти исчерпавшегося светляка, колючего снегопада и мёртвой лошади.

А дядя будет жив.

…Я не сумела бы сказать, сколько просидела так: может, час, а может, половину ночи. Поднялась, закинула на плечо сумку с пирожками – знали бы Эрве и Хейно, – и поплелась по дороге на Кресто.

Кресто на юго-востоке, но за ним можно будет свернуть на Ранум, а там… Там множество городов, деревень, озёр, рек и лесов, и я не представляю, где именно находится Мьёльс. Но я обещала дяде. Дяде, который теперь…

Я споткнулась и едва не полетела носом в грязь. Где-то завыл волк. Вроде бы далеко, но по спине пополз мерзкий холодок. Я ниже натянула капюшон куртки и спрятала нос в воротник. А потом побежала – подумалось вдруг, что сейчас меня догонят. Я даже не знала, от кого бегу – от волков, которые рыщут пустынными холмами или от тех… Которые выглядят как люди, но лучше бы повстречать волков.

Надолго меня не хватило, я выдохлась и села на придорожный камень. За спиной шуршала мёртвая сухая полынь. Я стискивала светляк во влажной ладони, изо всех сил стараясь не представлять, что из темноты за мной могут наблюдать чьи-то глаза – и без того мутило от ужаса.

…А они ведь правда обычные: куртки, плащи, высоченные сапоги, в которых не страшна дорожная грязь, и все при оружии. Таких в Даргое летом полным-полно: едут в Атмир или из него, сопровождают обозы, ищут работы у мелких иштанов, расспрашивают о полусказочных сокровищах Высоких, запрятанных в горах Ярулы. Иногда ссорятся между собой в таверне Фарии, но никогда не нападают на посторонних. Никто из них не заявился бы в аптекарскую лавку. Да и колдунов среди них почти не встречается…

Я поднялась с камня и потащилась дальше. Светляк давал всё меньше света, его почти не хватало, чтобы осветить дорогу, зато было достаточно, чтобы я пугалась мечущихся теней. В темноте угодила в глубокую, не промёрзшую до дна лужу, и лёд с громким треском проломился. Я отскочила в сторону, но ноги всё равно вымокли.

…Штирр, да я ведь даже не запомнила этих людей толком – из-за дядиной спины да в темноте много не разглядишь. Если нагонят где-то в толпе, я их вообще узнаю?

Узнаю, наверное. Должна.

Один – тот, что схватил меня, – был страшный: сплошь состоящий из острых углов, белолицый и злой. Горбинка на носу, резко очерченный подбородок, волосы как вороново крыло. Пахло от него глиной, а глаза чуть не светились холодной синевой – я и в полумраке разглядела.

Дорога стала подниматься на холм, сапоги скользили по грязи. Я начала уставать, пришлось идти медленнее. Вой снова разнёсся над холмами и показалось, что на сей раз ближе.

…О втором я бы не сумела рассказать. Не было в нём ни единой выдающейся черты: правильное лицо, тёмные короткие волосы, какие-то светлые глаза. О таких говорят «приятный молодой человек», а потом не могут толком описать.

Над головой пронеслась бесшумная тень, и в темноте кто-то пронзительно заверещал. Я подпрыгнула от неожиданности и ускорила шаги. Может, сова зайца поймала, а может, и не сова…

…Вот третьего я точно замечу – таких высоких прежде не встречала. Конечно, я и тем двоим до плеча не буду, но это со многими так – слишком уж я мелкая. Анджей всё смеялся, что когда боги меня придумывали, всю положенную длину извели на косу. Однако тот парень был даже выше Йорика, а мне-то казалось, что выше Йорика только столетние ели на берегу озера! Йорик, правда, весь как деревянный, а этот, наоборот – собранный и ловкий. И страшно представить, что будет, если случайно попадёшься ему под руку. А уж если не случайно... И нос у него неровный: давным-давно сломанный, да так и сросшийся неправильно, чуть набок и с горбинкой посередине.

Что до четвёртого, то его я вовсе не разглядела – так, уловила чьё-то присутствие, но потом всё смешалось в темноте, криках, дядиной руке на моём локте и стуке копыт.

Порыв ветра бросил в лицо пригоршню колючего снега, содрал с головы капюшон, пробрался под куртку. Пальцы стали совсем чужие, и я запоздало сообразила, что потеряла перчатки.

…А ещё – семью, дом и, кажется, жизнь.

Может, стоило остаться с Алесардом? Я не знаю, что случилось бы дальше. Если они и правда Охотники – а повода сомневаться нет, – меня бы убили, и вся даргойская стража не стала бы мне защитой.

…Стража. Таро.

Таро, который, выходит, выпустил из ночного города запрещённого мага. И Йорик, который полез этого мага защищать.

Я остановилась, уставившись себе под ноги.

Их ведь казнят. В Даргое никогда не появлялись ни запрещённые маги, ни Охотники на них, но все знают, что если встанешь между магом и Гильдией, голову отсекут на месте, и будут правы – таков закон Юканима.

Я стиснула зубы и зашагала назад – надо вернуться. Вернуться и сказать, что Йорик и Таро ни при чём, нет за ними никакой вины и ничего они обо мне не знали.

…Прямо как я сама.

Но кому я это скажу? Кто меня послушает? Да и когда я вернусь? К утру, когда ни Йорика, ни Таро не будет в живых?

А может, вступятся за них? Таро пришёлся по сердцу дочери Аго, их уже благословили идти вокруг чаши по весне. Уж постарается нур Штар защитить будущего зятя… А что до Йорика, то его родители наизнанку вывернутся, лишь бы спасти единственного сына. Нура Гант, конечно, все проклятия на меня сложит, но не даст его в обиду. Гантов знают в Даргое и меденском совете, у них есть знакомства и родственники аж в Мирре.

Только у меня ничего нет.

Я снова остановилась – нельзя возвращаться. Дяде ведь обещала. Он ушёл за Мост, но это не значит, что можно не держать слова. Наоборот, обещания ушедшим более всего весят.

…Ну, или я просто свою совесть успокаиваю. Потому как на самом деле умирать страшно. Пусть бы это и было честнее.

Я покрутила браслет на руке – прикосновение нагретого моим теплом металла казалось успокоительным. В Мьёльс, так в Мьёльс. Я зашагала прочь от Даргоя.

Может, Юрген отыщет меня? Вдруг он вступится или хотя бы подскажет, как быть? Я вспомнила его внезапное появление накануне. О чём они говорили и отчего дядя выглядел таким потерянным? Что значит «Я сделал всё что мог?»

Я споткнулась обо что-то и в очередной, уже неизвестно какой, раз едва не упала. Идти становилось всё сложнее, всякий подъём дороги, даже самый пологий, давался с большим трудом. Я с утра на ногах, а последний раз ела у Хейно и…

У Хейно, от которого не должна была вернуться. То ли сегодня, то ли вовсе. Дядя так страшно расстроился, когда я пришла домой… В письме велась речь точно не о денежных расчётах – письме, так и оставшемся в кармане плаща. А плащ лежит на полу в лавке. Дядя вздёрнул меня на ноги и поволок за собой, а о плаще никто и не вспомнил. И теперь остаётся лишь гадать, что там написано.

Снег снова усилился, повалил крупными хлопьями, налипавшими на ресницы и холодившими лицо. Я прятала замёрзшие ладони в карманы куртки, но сумка то и дело сползала с плеча, и мне без конца приходилось её поправлять. В сапогах хлюпала вода.

Я шла.

Константин Румару

Нас, разумеется, не любили – слишком боялись. Отчасти за дело, отчасти – из-за глупых небылиц, выдуманных о Гильдии.

Однако всегда молчали. Могли радоваться, что странный сосед, вокруг которого половина улицы вымерла, теперь уж точно не потревожит, но радовались тихо, про себя, и, конечно, вслух не благодарили. Лишний раз вовсе предпочитали не заговаривать, а когда мы покидали город, вздыхали с облегчением: славно, что мы это страшилище порешили, но кто знает, что у нас, вечных чужаков, на уме?

И уж точно никогда не смотрели, как хозяева даргойской таверны – не с ужасом даже, а с омерзением, с каким обычно взирают на гадюк и прочих отвратительных, но опасных тварей.

До рассвета оставалось совсем недолго, когда мы вернулись в «Гнездо» за вещами и лошадьми. Пока собирались, муж и жена сидели в зале, не решаясь уйти. Младший сын, Бангур, с потерянным видом сидел возле матери; старший, наверное, остался при командире – его ожидали куда более серьёзные неприятности.

Ойрэ успокаивал рыдающую Фарию и всё подливал в её кружку нардум. Как по мне, больше лить уже не стоило – приторный аромат снадобья чуял даже я, однако Фарию нардум не брал. Она плакала, всхлипывая и вздрагивая всем округлым телом, и мне сделалось не по себе. При нас обычно не разговаривали и уж подавно не рыдали – никто не стал бы оплакивать тех, за кем мы приходили.

– У меня вопрос, – сказал Карл.

Ойрэ оставил супругу и сына и подошёл к нам.

– Что здесь написано? – Старший показал ему записку на алеме и, прежде чем мужчина ответит, тихо предупредил: – Не поверю, что хозяева таверны не знают северного наречия.

Ойрэ чуть нахмурился, но отпираться не стал.

– «Не пускай её обратно. Отправь на Серебряную гору. Спасибо. Прощай», – перевёл он.

– И всё?

– Да.

– Что за Серебряная гора?

– Я не знаю.

Дракон, стоявший возле Карла, вздохнул и покачал головой.

– Бангур, – позвал мальчишку Старший.

Тот вздрогнул, а мать, побелев, схватила его за руку.

– Так в Альфхёльме называют замок Иннре Мьеле, – быстро выговорил Ойрэ, загораживая их от Карла.

– Ага, спасибо, – кивнул тот. – Бангур, принеси из комнаты нож. Я на столе забыл.

Мальчишка смотрел на нас, часто-часто моргая. Потом коротко дёрнул головой и, оглянувшись на мать, взлетел по лестнице, перемахивая через ступеньку – ему остро хотелось, чтобы мы убрались поскорее.

А Фария вдруг вскочила со скамьи и с ловкостью, которой нельзя было ожидать от неё, полной и плавной, бросилась к нам и повалилась на колени.

– Нуры хорошие! Не может такого быть, чтобы Алиса…

Муж кинулся её поднимать, но она отталкивала его руки и задыхалась от рыданий и слов.

– …Я с первого дня её знаю, колыбель качала! Она мне как дочка, каждый день её видела, не колдует она! Ошиблись, послушайте!

От волнения доэрганский выговор стал особенно заметен, женщина сбивалась с рутина на родной амри, невнятно бормотала на алеме и всё продолжала умолять.

Эдаро с Драконом растерянно переглянулись.

– …Алиса лерем, какой из неё маг? Она…

– Молчать! – от рыка Карла мало что не дрогнули стены.

Фария замолкла как захлебнулась.

– Не надо, – очень тихо и очень внятно сказал Старший.

Он вышел на двор, Эдаро помог Ойрэ поднять Фарию на ноги. Хозяйка таверны пыталась заглянуть ему в глаза, но Эдаро отворачивался.

– Идём, – я взял Дракона за плечо и повлёк за собой.

Прибежавший Бангур отдавал Карлу нож, крепко зажмурившись.

– Что такое «лерем»? – спросил Дракон, когда мы, провожаемые взглядами из каждого окна, направились к городским воротам.

– Можешь вернуться и спросить, – сухо ответил Карл.

И потом мы молчали, пока даргойские стены не скрылись из виду. Тракт потянулся через жавшиеся к городу деревушки и чуть побелённые снегом голые поля, над которыми ветер гонял последние пожухшие листья.

– Мыться хочется, – вздохнул Эдаро, отряхивая с рукава куртки одному ему видимую грязь.

– Водой не смоешь, – тихо отозвался Дракон.

– Не нагнетай, – оборвал его Старший.

События минувшей ночи, определённо, отличались от привычных – за четыре года и шестнадцать уламов мы всякого навидались, но, в некотором смысле, это всё было одно и то же. Теперь же ничего не клеилось и не складывалось. Ни один лаярре не обитал в таком жилище – обыкновенном доме с лоскутными покрывалами, цветными половиками и пучками ромашки под потолком. Ни по одному колдуну не убивались соседи – так отчаянно, страшно и безнадёжно. За них не вступались – никто и никогда.

…И уж подавно ни один маг не смотрел с таким ужасом и недоумением, как та девчонка с растрёпанной косой.

– Причём здесь Иннре Мьеле? – спросил я.

– Не готов выяснять, – отозвался Карл. – Нам главное, чтобы колдунья не добралась до Мьёльса.

– Да вряд ли это правда, – усомнился Эдаро. – Где Мьеле и где лаярре?

Карл хмыкнул.

– История Второго королевства полна таких примеров.

– Все они приходятся на правление Безумного короля, – напомнил я. – И не всегда очевидны.

Уж я-то знаю.

– Ордо, кстати, тоже всё на него сваливали, – сказал Карл.

– Потому что объяснения удобнее не придумаешь.

– В любом случае, нам ничего неизвестно о том, что лаярре упоминали Иннре Мьеле, – Карл оглянулся на нас. – Надеюсь, это всем очевидно?

Мы дружно покивали. Если колдунья Севера в чём и замешана, не нам лить свет на подобную историю. С ней Орден считается, а таких как мы, в Гильдии почти шесть сотен, и нашей пропажи никто не заметит.

– Далеко? – спросил я Карла.

– На удивление, нет. Пешком идёт, что ли? До темноты нагоним.

От опустошения слегка мутило. Сейчас бы поесть и поспать, и мир сразу обрёл бы вкус и цвет. Но Карл разве позволит… Сам вон криво в седле сидит и выхлебал уже половину фляжки иритского настоя, но останавливаться ни за что не станет.

– Поделись, что ли? – попросил я.

– В этот раз он особенно отвратительный, – предупредил Старший, протягивая мне фляжку.

– Можно подумать, эта дрянь хоть однажды была вкусной, – проворчал я. Недаром вся Гильдия называет настой клопиным мёдом – название мерзкое и меткое.

Однако Карл не преувеличил – сейчас настой оказался удивительно гадким. Приторная сладость, отдающая гнилыми грушами, встала в горле шершавым комом, и я проглотил её лишь усилием воли, а после долго молчал, опасаясь, что меня вывернет.

– Ага, – кивнул Карл, глядя на моё лицо. – Вернёмся – надо будет побеседовать с лекарями, чтобы поколдовали над составом, а то невыносимо.

Впрочем, действовало средство как всегда – приятное тепло разошлось по телу, ноющая боль в затылке и висках притупилась и стала не то чтобы неощутимой, но хотя бы терпимой. Я посомневался, не выпить ли ещё, но противный привкус до сих пор стоял во рту, и я решил, что, пожалуй, обойдусь.

…К полудню выяснилось, что колдунья действительно идёт пешком – на обочине вытянулась мёртвая лошадь с неснятой сбруей. Селения давно остались позади, и поблизости не нашлось желающих прибрать пропадающее добро.

Мы осмотрели труп, но ничего достойного внимания не обнаружили. Жалеть лошадей мы давно отвыкли – уж сколько их погибло на уламах, – но Эдаро всё равно вздохнул:

– Ещё и бедную скотину загнала.

– Она была довольно старая, – заметил Дракон.

– Это не повод.

Вскоре пустоши сменились лесом, и по обеим сторонам дороги замерли громадные угрюмые ели, под которыми стоял густой мрак. Копыта лошадей, шедших бодрой иноходью, дробно стучали по выступавшим из земли камням. Серые, поросшие мхом валуны, сгорбившиеся между стволами, походили на спины уродливых чудовищ. Наверное, не мне одному пришло на ум это сравнение, потому что Эдаро неловко улыбнулся:

– Я слышал, в Альфхёльме по ночам оживают камни и даже целые холмы, и лучше с ними не встречаться.

– Я бы не удивился, – пожал плечами Карл. – Северная провинция полна паршивых неожиданностей. А ты слышал, что делать в таком случае?

– Бежать? – предположил Эдаро.

Дракон отмалчивался. Его вообще было не назвать разговорчивым, но сейчас он уж совсем потемнел. По сторонам не оглядывался, хмурился и иногда встряхивал головой, как это делают недовольные лошади.

Снова пошёл снег. Он уже не таял, и потихоньку земля и ельник становились белыми. Было не столько холодно, сколько промозгло и неуютно. Я поднял воротник плаща и мысленно поблагодарил Ирама – портного с улицы Старых Побед. Не зря он нахваливал тархимскую шерсть рубашек и штанов, и не зря Эдаро убедил нас потратиться.

Лес сделался сплошным и непроглядным. При нашем приближении с еловых ветвей срывались большие птицы и, лениво взмахивая чёрными крыльями, плавно поднимались в серое небо. Иногда дорогу перебегали зайцы – уже по-зимнему белые. Солнце так и не показалось из-за клочковатой пелены облаков, и пасмурный, тёмный день начал перетекать в сизые сумерки.

…Мы догнали лаярре незадолго до заката. С вершины очередного елового холма я увидел одинокую фигуру, медленно пересекающую болотистую низину. По дну низины неспешно несла свои воды широкая река; вода, холодная даже на вид, стремительно, но бесшумно текла между поросших ивняком берегов. Через реку протянулся узенький мостик, который отсюда, с высоты, казался кривым.

Лаярре, словно почуяв что-то, вдруг обернулась. В следующий миг она побежала, а лошади сорвались в галоп.

Стоит признать, бегала колдунья будь здоров. Конечно, не быстрее коня, и в конце концов мы бы её настигли – если бы не мост. По мере приближения всё яснее становилось, что он не казался кривым – он в самом деле был кривее некуда. Видимо, осенние дожди подняли реку, которая изрядно потрепала его бурным течением, и теперь прогнившие опоры так и норовили рухнуть.

Будь у меня выбор – ни за что бы на эту развалину не полез. Но выбора не было – колдунья бежала прямо к мосту, то ли не замечая его вида, то ли уповая на удачу. Взлетела на деревянный настил, и столбы зашатались. В чёрную воду посыпались обломки досок, но девицу это не остановило – петляя и перепрыгивая дыры, она побежала к противоположному берегу. Я отсюда видел, какая она лёгкая, но мост всё равно опасно накренился – нас ни за что не выдержит.

Мы остановились на берегу, Эдаро спрыгнул из седла и первым добежал до моста, когда лаярре уже была на середине.

– Провалишься! – крикнул Дракон.

Эдаро на бегу отмахнулся – что, мол, поделать, – запрыгнул на мост и раскинул руки, ловя равновесие. Сделал несколько шагов, но потемневшие от сырости и старости доски просели и затрещали под его ногами. Мост накренился ещё сильнее.

– Надо оглушить, – выдохнул Карл, поняв, что колдунья сейчас улизнёт – опять. – Только аккуратно.

«Аккуратно» – это всегда сложно, а уж в штирровом Альфхёльме... Я счёл, что у лаярре наверняка есть амулеты, которые погасят большую часть воздействия, а, значит, силы нужно заложить довольно много. Тут главное не промазать и…

Ударное плетение не разбилось о щиты амулетов. Оно отразилось и понеслось на нас.

– Вниз! – заорал Карл Эдаро, оказавшемуся на пути заклятия.

Тот беспрекословно нырнул в тёмную воду – одновременно с тем как опоры обломились, и мост рухнул, увлекая за собой лаярре.

Мы тоже успели отскочить, и плетение ударило в старую ель за нашими спинами. Дерево содрогнулось от корней до макушки, но устояло – то есть силу воздействия я правильно подобрал. Но, штирр побери…

Дракон кинулся в воду – на всякий случай. Эдаро плавать не любил и, честно сказать, делал это хуже, чем следовало бы. Младший ухватил его за воротник куртки, выдернул на поверхность и поволок к берегу. Эдаро фыркал, отплёвывался и всячески старался сохранить независимый вид.

Мокрая колдунья, цепляясь за ветки ивы, выбралась на противоположный берег и юркнула в заросли ивняка.

Обломки моста кружились в водоворотах.

Карл озадаченно смотрел на меня.

– Не разрушилось, а отскочило, – пробормотал он, оставляя в стороне очередной побег лаярре.

– Я заметил, – криво усмехнулся я.

Эдаро отдышался и потряс головой, обдав нас холодными брызгами.

– Какого…

– Не нарочно, – сказал я.

– Мне показалось, что…

– Не показалось.

Я положил ладонь ему на плечо и сосредоточился на плетении «тепла». Задрожало золотистое марево рун, от одежды и волос повалил пар, и вместо «спасибо» Эдаро чихнул.

– Впервые такое вижу, – сказал Карл, высушивая Дракона.

– Я даже не понимаю, как это можно сделать, – признался я.

– Пожалуй, можно, – Карл призадумался. – Но подобные амулеты будут непрестанно тянуть квельт – оно того не стоит, сплести разрушающие щиты куда проще.

– Как видишь... – я развёл руками. – Надо будет потом глянуть, что на ней понавешано.

– Ещё одна попытка, и если опять не получится, обойдёмся без «стекла», – сказал Карл, роясь в сумке. – В конце концов, нам главное устранить опасность, а не сосуд заполнить.

– Ага, только платят нам за сосуд, – сварливо возразил Эдаро. – А за просто устранение – почему-то не хотят.

– Двадцать пять клёнов не стоят того, чтобы мы сложили за них головы, – Карл раскрыл вынутую из сумки карту Северной провинции и задумчиво уставился в неё.

Почти стемнело, Дракон подбросил в воздух светляк, и он завис над Карлом, освещая карту Альфхёльма. Эдаро вроде купил её в какой-то миррской лавке; старая и мятая, она была покрыта надписями и пометками – по большей части, матерными. Одна из них относилась как раз к нашему мосту: коротенькое, но ёмкое слово сообщало, что мост ненадёжный. Теперь, пожалуй, следовало зачеркнуть его вовсе.

Пока Карл выискивал объезд, я разглядывал поросшие кустарником берега в надежде обнаружить хоть что-то, напоминающее брод. И какого штирра река не замёрзла?

– Поздравляю, до ближайшей переправы теперь ехать полдня, – вздохнул Старший. – Ну, в нашем случае – полночи.

Эдаро, проверявший содержимое карманов куртки, цветисто выразил своё отношение к меденскому совету Северной провинции, не озаботившемуся своевременной починкой моста, к самой провинции и к колдунье. Мы согласно покивали и тронулись прочь от берега.

– Может, у неё какой-то потрясающий амулет на удачу? – предположил Эдаро.

– Если только дарованный самим Юре-Сааром, – покачал головой я.

Тоже не отказался бы от его покровительства – если бы верил, что пятому Держащему мир есть до нас дело.

Я догнал Дракона и поехал рядом. Он глянул искоса, но ничего не сказал.

– Тебе что-то не нравится, да? – тихо спросил я.

Младший поднял ворот плаща, пряча лицо, и коротко кивнул.

– Что именно? – я понизил голос – нехорошо, если наши сомнительные беседы услышит едущий впереди Карл.

– Всё. По-моему, она просто человек.

– Светится ведь?

– Ну, я тоже свечусь. Или Эдаро. А толку-то? Лаярре – они не такие. Они...

– С чернотой внутри, – вспомнил я.

Когда-то я уже спрашивал Дракона – мне было любопытно, какие они для него.

– Девчонка обычная. Совсем. И она ведь даже ничего не сделала!

– Ну… – протянул я. – Так-то, да, но мы, считай, второй день с ней справиться не можем.

– И где здесь магия? – упрямо наклонил голову Дракон. – Такая, которую применила бы она сама, а не аптекарь?

Я молчал, позволяя ему говорить.

– Да и этот пропавший отряд… Грато не сомневался, что исчезновение связано с колдунами, а вот местным подобное и в голову не пришло.

– Местным обычно ничего в голову и не приходит, – возразил я. – Сам знаешь, с некоторых станется проморгать смерть половины улицы.

Младший раздражённо тряхнул головой:

– Ты меня спросил, я тебе ответил.

– Да я ж не ради того, чтоб поспорить, – примирительно сказал я. – Просто хочу понять.

Дракон выдохнул облачко пара.

– Да, мне многое кажется неправильным, и я не считаю, что мы должны убивать мага, который не совершил ничего преступного.

– А зря, – сказал Карл, оборачиваясь к нам.

Услышал-таки.

– …Как раз пока лаярре не совершил ничего преступного, мы и должны устранить его – или её. Ты не хуже меня знаешь: иногда страшны не столько дела колдунов, сколько источники, из которых они берут квельт на эти дела.

Карл придержал лошадь, дожидаясь, пока мы поравняемся с ним. Светляк над его головой ослепительно сиял, и можно было заметить, как недобро смотрит Старший. Но Дракон не заметил:

– Но мы же не видели...

– И повезёт, если не увидим. Тебе, к слову, особенно пригодилось бы такое везение.

– А могли в Гильдии ошибиться?

– За сотню лет такого не случалось, – усмехнулся Карл.

– Но всё бывает впервые, – стоял на своём Дракон. – Что такое обнаружили Наблюдатели, что нам не сказали?

– Паршивые там были Наблюдатели, – поморщился Старший.

– Да нам не всегда и говорят, – добавил я. – Вспомни хотя бы прошлый улам: облик мы видели, где искать – знали, а чем опасен и на чём прокололся – никто не объяснил.

– Да только мне едва ногу не оторвало, а тут…

– Именно! – Карл начал терять терпение. – Ногу тебе едва не оторвало, а ума не прибавило. Наоборот, каждого мага шарахаться должен, а не глупые вопросы задавать.

Дракон нахмурился и замолк. Я укоризненно посмотрел на Старшего: «Зря ты так».

– Дракон, – Карл на миг прикрыл глаза. – Я согласен, с девчонкой не всё просто. Но то, что она не применила магию, ничего не значит. Знаешь, одновременно бежать и колдовать очень неудобно – вот и всё. А может, пока плохо с источниками управляется – лет-то ей совсем мало. Если, конечно, это истинный облик.

Дракон не отзывался, мрачно глядя прямо перед собой, и Карл продолжал:

– Но я более чем уверен: проведи мы в Даргое чуть больше времени, непременно бы выяснилось, что в городишке происходят неприятные чудеса. Наёмники, может, и правда по собственной дурости сгинули, а может, лаярре достаточно умны, чтобы охотиться только на таких, чьё исчезновение не вызовет подозрений. Начни расспрашивать, и окажется, что в округе частенько пропадают бродяги, нищие и подёнщики. И да, местные девчонку любили, но штирр знает, откуда взялась такая удивительная привязанность. У нас просто нет времени выяснять, да и не наша это забота. Наблюдатели – пусть даже ленивые и бездарные – этим занимались, и они отчитались, что повод есть.

Что-то в словах Карла меня царапнуло, заставило насторожиться. В чём-то, связанном со Наблюдателями Гильдии крылась какая-то – очередная! – неправильность, но я никак не мог понять, какая именно.

– …Они плохо выполнили свою работу в том смысле, что многого об этой семейке не выяснили и записали аптекаря в неколдующие, но…

– С кого проще всего брать квельт, если уж взялся добывать его из людей? – спросил Дракон.

– С влюблённого человека, – признал Карл. – Но ты парня видел? Его же точно чем-то приложило. Мы ему, может, жизнь спасли.

– А по-моему, просто дурак. Сам говоришь, никакой магии.

Какое-то время мы ехали в тишине, потом Карл глубоко вздохнул:

– Дракон.

– М?

– Завязывай. Что на тебя нашло?

– Если б я знал, – Младший пожал плечами. – Не по себе. Будто что-то не то делаем.

Мы с Эдаро переглянулись. Была у Дракона одна черта – порой немного раздражающая – он обычно поступал правильно. Карл чаще всего поступал разумно, и неприятности начинались там, где это было не одно и то же.

– Ещё скажи, что это ощущение возникло у тебя впервые, – сощурился Старший.

– Настолько сильно – да, впервые.

Карл помолчал – наверняка мысленно считая до десяти, – и спросил:

– Помнишь, как года полтора назад в четвёрке Осаха погибли трое? Им тогда достался мальчишка лет шестнадцати.

Дракон понуро опустил голову:

– Помню.

Вся Гильдия, наверное, помнит. Поначалу тоже никто не думал, что парнишка опасен – пока он не скрутил жгутом время в целой деревне. Полсотни человек в один миг рассыпались прахом, а трое Охотников погибли от плетений. Если бы умер и Старший Осах, поделиться этой поучительной историей было бы некому.

– А ты что скажешь? – Карл обернулся ко мне. – Не просто же так разговор завёл?

– Ты дело говоришь, – отозвался я, и он удовлетворённо кивнул. – Но что-то здесь не складывается.

Собственно, я потому и заговорил с Драконом, что сам определиться никак не мог.

– Ты неправ, – Старший чуть сощурился.

– Может быть, – признал я.

Карл покачал головой и, сжав бока лошади, уехал вперёд, а я отстал и поехал последним.

За ёлками догорел вечерний свет, стало совсем темно. Холодало. Снег, то и дело начинавшийся в течение дня, перестал; небо почти расчистилось, и над дорогой повис серп растущей луны.

Разговор ничего не упростил, я по-прежнему не мог разобраться, в чём дело, но чуял какую-то нескладность. Вдобавок хотелось спать и есть – спать, пожалуй, даже больше. Холод уже не так донимал, тело чуть расслабилось. Я с наслаждением зевнул, на мгновение прикрыл глаза…

Ирган споткнулся, меня тряхнуло, и я вздрогнул. Потряс головой, откровенно завидуя Эдаро – он спокойно дремал в седле, покачиваясь из стороны в сторону. Умеет же! Ничто его не тревожит.

Под копытами лошадей чавкала грязь. Однообразная дорога тянулась по болотистым низинам. Бледный лунный свет сочился на припорошённые снегом болотные кочки и чёрные остовы сосенок, рискнувших вырасти посреди воды.

…И, наверное, я снова сполз в дрёму, потому что мне почудилось движение в стороне от дороги. Выпрямившись в седле, всмотрелся в тени – ничего. Карл спокойно ехал впереди, Дракон тоже не выглядел встревоженным. Показалось.

Гонимые ветром облака на короткое время закрыли луну, но потом она снова осветила дорогу и близлежащий пригорок – едва-едва, но этого хватило, чтобы различить, как справа, между завалившимися набок соснами, дрожит воздух.

Я повернул голову, уставился в упор. Ничего. Да что ж такое-то?

Я снова перевёл взгляд на дорогу, но боковым зрением различил шевеление в темноте.

Тихо свистнул Карла и кивнул на болото. Старший посмотрел туда и пожал плечами. Дракон последовал его примеру и настороженно замер.

– Видишь? – спросил я, догоняя его.

– Да. Или нет?

– Вот именно.

Я тоскливо вздохнул. Ну что, нежить или нечисть? Драться или торговаться, чтобы отпустили?

Карл остановился, Эдарова лошадь тоже встала, и он проснулся.

– Что такое?

– На болоте что-то есть.

Эдаро глянул на неподвижные деревья и здраво полюбопытствовал:

– Вам хочется выяснить, что это? Я бы просто убрался отсюда поскорее.

– Не получится, – Карл мрачно взирал на дорогу, над которой свет луны преломлялся в чём-то прозрачном.

– Что это за дрянь? – Эдаро потянулся к луку.

– По-моему, главное – это не трогать, – сказал я. – И не дать дотронуться до себя.

Дракон осторожно спешился, поднял с дороги камешек и бросил в дрожащий воздух. Камешек пролетел насквозь и упал по другую сторону – где и полагается.

Я вылез из седла и, взяв лошадь за уздечку, стал огибать мерцание по широкой дуге. Такая у меня обязанность – первым соваться во всё непонятное, потому что Карл Старший, а Дракон и Эдаро не колдуют. Они всякий раз обещают, что в случае чего сложат песню о моей героической гибели – весомый повод не умирать, как ни посмотри.

Я медленно вытянул меч из ножен, сталь тускло заблестела в свете луны. Дрожащее пятно не двигалось с места, но когда я почти прошёл мимо, оно бросилось так стремительно, что я не успел отклониться. Проехался спиной по мху, воздух вышибло из груди, и вздохнуть снова не получилось – я словно угодил в ледяной вихрь. В уши ударил вой, в глазах потемнело. Я наугад рубанул мечом, но без толку – разве что сидевшая на мне тварь перестала просвечивать и обрела плоть: длинные ноги, руки с когтями и страшенный оскал черепа с остатками плоти. Череп едва ли был человеческий – нижняя челюсть выдавалась далеко вперёд. В пустых глазницах мелькали синие огоньки.

Такое я видел впервые, но выяснил наверняка: оно не боится ни железа, ни серебра.

…И ещё я сейчас, возможно, умру – нежить тянула способность дышать и двигаться. Чем меньше сил оставалось у меня, тем плотнее и тяжелее становилась тварь.

Я изловчился и ударил коленом. Сгнившая грудная клетка легко проломилась, и меня осыпало прелыми прошлогодними листьями, в которых что-то шевелилось. По шее поползло многоногое и мерзкое, я с хрипом попытался скинуть с себя нежить, и на сей раз преуспел. Правда, сразу выяснилось, что это Карл сбросил её с меня, а в следующий миг сам отлетел в сторону. Монеты из выпавшего кошеля раскатились по мёрзлой земле, и чудовище вдруг ринулось собирать их жуткими лапами.

– Нэлуч! – заорал Дракон.

Дух разбойника, жадный до золота и серебра, – слышал, но не сталкивался. А теперь вот… Штирров Альфхёльм!

Я хотел встать, но нежить выпила меня сильнее, чем казалось поначалу. От резкого движения всё поехало, и я осел обратно в мох. Нэлуч тем временем закончил собирать деньги, оставив на земле только медные дубы – вроде боится он меди.

Болото и дорога покачивались перед глазами. Надо собраться и встать, а не то…

Эдаро кинулся нэлучу на спину, надавил локтем на жилистую шею, заставляя запрокинуть голову, и затолкал в пасть пригоршню медяков. Тварь взревела раненым медведем, Эдаро приложило о старую ель, и Дракон взмахнул мечом. Череп с выпирающей челюстью покатился по земле, а Младший пригвоздил извивающееся тело к кочке и провернул клинок. Нежить выгнулась дугой и распалась на труху и гниль. Монеты посыпались в грязь.

– Песню не сочиняем? – Эдаро лежал на спине, созерцая тёмное небо.

– В другой раз, – прохрипел я, с помощью Карла поднимаясь.

Дракон собирал деньги в кошель, бормоча себе под нос что-то насчёт Альфхёльма.

Я выпрямился – рёбра ныли, – и почувствовал, как вдоль позвоночника что-то ползёт. Содрогнулся от омерзения и принялся сдирать с себя одежду.

Тайле смотрели, как на умалишённого, пока я, прыгая на месте, перетряхивал вещи, наплевав на начавшийся снегопад. Из рубашек сыпались листья, хвоя и прочий мусор, к которому я предпочёл не приглядываться.

– Ты закончил? Можем ехать дальше? – сощурился Карл, когда я, стуча зубами от холода, снова оделся.

– А можем поискать то, что нэлуч успел награбить, – невинным голосом предложил Эдаро, придирчиво оглядывая свою куртку.

– Ага, и отхватить какое-нибудь проклятие, – покачал головой Старший. – Нет уж, ну его. Нам и без того неприятностей хватает.

Алиса Ордо

С меня стекала вода, в сапогах хлюпало. Морозец, до реки казавшийся почти неощутимым, быстро пробрался под мокрую одежду и покрыл инеем куртку и волосы. Зубы стучали, как я ни старалась унять дрожь.

Светляк теплился едва-едва и освещал тропу лишь на два шага вперёд. Пересекавшие её узловатые корни сосен так и норовили попасть под ноги, я то и дело спотыкалась.

Мне конец. Я мёртвая. Пока ещё иду и размазываю слёзы, но утро мне не застать, потому что ни сапоги, ни одежда не высохнут, а значит, я замёрзну. Вот совсем, насмерть.

Не удержавшись, я завыла от отчаяния – по-настоящему, в голос.

И где-то в лесу мне ответили.

Я остановилась, прислушиваясь, а потом бросилась бежать, не разбирая дороги – уже в который раз за прошедший день. Сама не знала зачем – просто собрала последние силы и помчалась через тёмный лес, зажав в руке светляк.

Убежала, правда, недалеко – запнулась о вздыбившийся корень и растянулась на едва укрытой снегом земле. Треснулась подбородком и увидела свет. Впрочем, это могли быть искры из глаз… Но нет. Точно свет.

Я прислушалась: собака лает. В воздухе пахло дымом. Если река была Неглядейкой, то, скорее всего, это Берёзовый Лог – деревенька, из которой иногда приходили на ярмарки в Даргой. Помнится, они приносили вкуснейшее варенье из сосновых шишек.

Я отряхнулась, придавая себе хоть сколько-нибудь благопристойный вид, и зашагала к селению. Хорошие люди после Нурмалинна по дорогам не шатаются, но, может, мне всё-таки не позволят околеть. Главное, чтобы за нелюдь не приняли.

У ограды я остановилась, не рискуя ломиться без спроса. Собаки по всему селению зашлись в дружном лае, предупреждая хозяев: «Чужой!» Дверь крайнего дома отворилась, и на высоком пороге возникла коренастая мужская фигура. Держа в левой руке дегтярный светильничек, а в правой – топор, хозяин зашагал ко мне.

Возле других домов, почти неразличимых в ночи, замелькали огоньки, хлопнула дверь, кто-то вышел на крыльцо и прикрикнул на собаку.

– Кто такой? – грозно спросил мужчина, останавливаясь у ограды и напряжённо вглядываясь в темноту.

Едва ли ему было больше сорока зим, но короткая борода поседела уже наполовину.

– Что надо? – он на два шага приблизился к частоколу и раскрытой ладонью обвёл перед собой полукруг, прося защиты у Шестерых.

Я перекинула косу на плечо и подняла совсем уже тусклый светляк повыше, давая себя рассмотреть.

– Меня зовут Алиса, – я улыбалась непослушными губами, стараясь казаться одновременно приветливой и жалкой. Прилагать усилия не требовалось – я дрожала, с меня капала вода, волосы и одежда блестели от инея. – Иду из Даргоя в Кресто, к тётке. Мне бы переночевать. Если можно.

– А что, из Даргоя дорога появилась? – подозрительно сощурился мужчина.

– Скорее, наоборот, – я шмыгнула носом. – Мост упал ровнёхонько подо мной, я и навернулась в реку. Теперь мёрзну очень. Зайду, можно?

– Не приглашаю, – строго сказал крестьянин, но это не значило «нельзя». Это значило, что он не уверен, человек ли я со своей серебрёной морозом косой.

Я чуть-чуть приоткрыла калитку в ограде и осторожно протиснулась в неё.

– Мне и в дом-то не обязательно – лишь бы печка была или вроде того. Деньги едва ли найдутся, но...

– Что уж там, – рассмотрев меня вблизи, мужчина успокоился. – Заходи, коли без умысла.

Едва переступив оббитый войлоком порог, я устремились к боку большой белёной печи. Приникла всем телом, прижалась ладонями и лбом и едва не застонала от боли, которой отозвалась на тепло замёрзшая кожа.

– Да ты совсем заледенела! – всплеснула руками миловидная молодая женщина с тяжёлой русой косой. Под просторным платьем круглился живот – через луну-другую у троих ребят, выглядывавших из-за цветастой занавески, появится братик или сестрёнка.

– Одёжку-то сырую снимай, – хозяйка рылась в большом сундуке. – На вот, кутайся.

Протянула мне потрёпанное покрывало, и я вцепилась в него, как в величайшую драгоценность.

…И только раздевшись до нательного белья, завернувшись в покрывало и ухватив скрюченными пальцами миску с горячей ухой, я сообразила, как поступила с этими людьми. Они ведь дали приют лаярре, и если сейчас сюда явятся Охотники… Я уставилась на дверь, забыв проглотить набранную в рот похлёбку. Хозяева – они назвались Мэлис и Рох – недоумённо переглянулись.

– Что ты?

– Чудится всякое, – сказала я, кое-как прожевав кусок рыбы. Никогда её не любила, однако зимнее купание здорово меняет взгляды на мир.

А Охотникам, чтобы пересечь реку, теперь почти до Веребушки ехать. Вброд, да ещё с лошадьми, Неглядейку нипочём не перейти, так что придётся им искать мост. А пока они доберутся до него, пока догонят меня… Да и надо же им когда-то отдыхать? Ну, наверное. Надеюсь.

– Как там в Даргое? – не утерпев, хозяйка начала расспросы, не дождавшись, пока я доем уху.

Я не осуждала – новых людей здесь, наверное, с Лунара не видели, и с соседками у колодца обсуждать уже нечего.

– Да всё по-старому… – пробормотала я, торопливо соображая, о чём бы рассказать.

Не об Охотниках ведь. Хотя в самом Даргое это событие будет обсуждаться ещё года четыре.

– Глава яраша жениться решил…

– Да он же старый! – ахнула Мэлис.

– Лет пятьдесят, – кивнула я. – Говорит, самое время.

Рох одобрительно хмыкнул.

– По осени от лаами приходили, – продолжала я. – Привезли шкурки и ракушки со Стального моря.

Ракушки были плоские и гладкие, они походили на камешки и пахли морем.

– …И сушёные водоросли, – я улыбнулась воспоминанию. – Сами ели и наших уговаривали, но никто не попробовал.

Кроме меня, конечно – любопытство пересилило осторожность. Вкус у водорослей оказался слишком уж чудной – даже сравнить не с чем, но Алесард всё равно взял десяток связок: на мазь от ожогов и лекарство для Таро.

– А вот у вас там аптекарь был, – вдруг вспомнил Рох. – Я как-то покупал у него порошок от кашля, а то замучил, зараза. До чего славное средство! Враз позабыл проклятое кхеканье.

Кусок рыбы застрял в горле, вдруг показавшись острым.

– … Думаю приехать, как река станет, лекарством запастись. Как он, на месте?

Я молчала, хозяева смотрели на меня.

– Аптекарь-то, говорю, – неуверенно повторил Рох. – Там?

И тогда я сказала:

– Он умер.

Его больше нет. Ни аптекаря, ни соседа, ни друга, ни отца…

– Ох, жалость какая, – донёсся до меня голос Мэлис. Глухо, как сквозь одеяло.

Вот так – перед чужими людьми и в ответ на праздный вопрос – я впервые признала вслух, что Алесард мёртв.

Рох покачал головой.

– Надо же. А не казался ни старым, ни болезным. Или приключилось что?

– Сердце.

Племянница его не привезла бродник вовремя. Рассиживалась у Хейно, ела кашу, глазела по сторонам в дороге – вместо того чтобы поторопиться как следует. Тогда бы Алесард выдержал, и никакие Охотники не были бы нам страшны. Колдовал-то дядя отлично, как выяснилось.

Мысли в голове кипели, как пшено в котелке. Одновременно с этим на меня навалились вязкое отупение усталости и сонливость, которая всегда затягивает в свои объятия, когда отогреешься с мороза. Хозяева спрашивали ещё, но я отвечала совсем невпопад.

– Ну, ты спишь почти, – жалостливо улыбнулась Мэлис. – Ладно, ложись на сундуке и отдыхай.

И я, кажется, даже не сказала «спасибо». Коснулась виском травяной подушки и мгновенно провалилась в темноту.

…Я не ворочалась и не видела снов. И совсем не ожидала, что утро наступит так сразу, да ещё начнётся не тихо-мирно, а с истошного женского крика. Подскочив на сундуке, я ударилась плечом о стену и уставилась во мрак. Едва слышно хныкали напуганные дети, на столе оплывала почти догоревшая свеча, а со двора нёсся крик: ругался мужчина, рыдала женщина, на разные голоса орал домашний скот.

В щель между закрытыми ставнями пробивался жиденький сумрак рассвета – по крайней мере, действительно утро.

…И, возможно, это Охотники.

Я нашарила на печке свою одежду и попыталась влезть одновременно в штаны и в рубашку и не потерять носки и сапоги. Натягивала левый рукав куртки, когда дверь, ведущая в сени, грохнула о стену, и в проёме показался кривоногий мужик, от которого страшно разило прокисшим пивом – запах мгновенно расплылся по всему дому.

Увидев меня, мужик обрадованно хохотнул и позвал кого-то из сеней:

– Глянь, какая.

Я шарахнулась в сторону, огибая его по широкой дуге и рассчитывая переместиться к окну, но совсем забыла о косе – до недавнего времени за неё никто не хватался. Край стола больно упёрся в поясницу, оставляя синяки, потная ручища сжала шею. Погасшая свеча упала на пол, дети затихли за занавеской.

От запаха мутило, я задыхалась. Ладонь сама легла на рукоять ножа, я ударила наугад, не целясь. Лезвие прошлось по плечу противника вскользь, не причинив вреда, и тяжёлый удар опрокинул меня на пол. Зубы клацнули, в губе разлилась острая боль, и во рту стало солоно.

– Дрянь, – прошипел мужик, стискивая мой подбородок жёсткими пальцами.

Я хотела ударить коленом, но тупая боль под рёбрами немедленно вышибла из меня умение дышать и желание сопротивляться.

– Не сейчас, Рас, – сказал другой голос. – Волоки во двор.

Мужик подчинился и за косу потащил меня из дома. Я старалась резвее переставлять ноги, чтобы было не так больно.

Во дворе упала носом в грязь. Полежала немного, выравнивая дыхание, и, удостоверившись, что до меня никому нет дела, осторожно приподнялась и огляделась.

Восточный край неба над лесом нежно розовел, суля ясный день, заливисто лаяли собаки и громко блеяли козы. Над крышами домов поднимались дымки из труб, а вот деревенская изгородь горела почти без дыма. Из соседнего дома выскочил парень со шрамом через всё лицо и выволок мешок, из которого что-то сыпалось. В другом дворе его подельник ловил и совал в плетёный короб разбегавшихся куриц; ещё двое грабителей тащили по улице отчаянно упиравшуюся девушку чуть постарше меня. В середине небольшой площади у колодца толпились напуганные люди: мужчины и женщины, дети и старики – наверное, все жители деревни. Всего их набралось около четырёх десятков.

В грязи распростёрлись неподвижные тела, в сторону которых я малодушно старалась не смотреть.

– Мы говорили тебе, что нужно платить? – парень лет двадцати пяти размеренно, почти не зло пинал скорчившегося на земле мужчину вдвое старше его. – Мы говорили тебе, поделись? Мы говорили тебе, дай нам овса, ржи и пяток куриц?

Мужчина закрывал голову руками и невнятно мычал. Разбойник ударил сильнее и брызнула кровь – словно кто-то выплеснул из кружки не пришедшееся по вкусу вино.

– Хватит, – к ним подошёл парень чуть постарше и без левого глаза.

Избиение прекратилось, а одноглазый повернулся к селянам.

– Ваш староста сделал плохой выбор, – объявил он. – И потому теперь платить придётся больше. Вы отдадите нам все тёплые вещи, коз, хлеб, мясо, сыр и яйца. Поделитесь по доброй воле – больше никто не пострадает. Будете делать глупости – начнём вешать.

Люди, оправившиеся от первого потрясения, тревожно зароптали.

– И ещё нам нужна баба. На ваш выбор. Но чтоб не старая.

Ропот перешёл в гул.

– Не отдадим! Хоть что делай!

– Вешать, – коротко приказал предводитель, и его подручный выдернул из толпы худощавого парня в одних штанах.

Через перекладину ворот быстро перекинули верёвку, на шею жертвы надели петлю. Кто-то завыл от страха, парень таращился на односельчан безумными глазами.

– Возьмите девку! – вдруг громко сказали за моей спиной.

Я обернулась: рядом стояла Мэлис и указывала пальцем... на меня. Не успела я и рта раскрыть, как вокруг образовалась пустота.

– Забирайте её и делайте что хотите! – крикнул кто-то из деревенских, остальные согласно зашумели.

Нет, ведь есть у них перевес в силе, почему столпились стадом и покорно позволяют себя грабить?

А ты, Алиса, почему стоишь и ничего не делаешь?

– Тощая больно, – заметил кто-то из разбойников.

– Нам кашу варить, а не в сене валять, – ухмыльнулся главарь. – А как отъестся, так поглядим.

И жутко дёрнул щекой, подмигивая отсутствующим глазом.

Другой разбойник ухватил меня за руку повыше локтя и поволок вперёд. Я с оторопелостью, достойной овцы, бороздила сапогами грязь, перемешанную с соломой и кровью. Только теперь начала понимать, что всё по-настоящему, всерьёз, и что Охотники, может, не так уж страшны, потому как это быстрая смерть, а не…

Кусок прогоревшего частокола рухнул, и в пролом один за другим неспешно вплыли четверо всадников. Разбойники и селяне изумлённо уставились на них, а я прикрыла глаза и тихонько помянула Темноту. На самом-то деле умирать – пусть и быстро – мне не хотелось.

Под взглядом по-змеиному равнодушных синих глаз притихли все, даже грабители. Один из них, вздрогнув, позволил стреле сорваться с тетивы простенького лука, но Охотник – тот, о котором ничего внятного не скажешь, – вскинул руку, и воздух над всеми четверыми слегка задрожал. Стрела не долетела.

– Вам оно не надо, точно говорю, – надменные губы тронула странная, едва уловимая улыбка.

Голос у него был негромкий и вкрадчивый.

– Вы кто такие? – сощурился предводитель разбойников.

– Охотники на магов, – сказал другой парень – тот, что с синими глазами. – Нам нужна эта девушка. И всё, развлекайтесь дальше.

Правильный ответ, конечно же, был всем очевиден.

Кроме меня.

– А разве не им ты платил, чтобы они перебили этот сброд? – громко спросила я старосту, утиравшего кровь с разбитого рта.

Он посмотрел удивлённо, но его ответ едва ли кому требовался. Деревенские решили, что ещё могут постоять за свои жизни и имущество, разбойники поверили, что со старосты Берёзового Лога сталось бы позвать наёмников. Парень, которого хотели вешать, шарахнулся в сторону, а его товарищ вырвал копьё из рук ближайшего разбойника и всадил его в бок другого.

Я оторопело моргнула, и мгновение растянулось в вечность. Все люди – и разбойники, и деревенские – заорали разом, смешались и понеслись, как алые листья в речном водовороте. Водоворот этот втянул и Охотников, но я и подумать не могла, что четверо станут угрозой для двадцати. Разбойники, превосходя числом, здорово проигрывали в навыке боя. Они ловко орудовали серпами и дубинами, но в сравнении с мечами их и оружием было не назвать. Трое стрелков, бесспорно, умели обращаться с луками, но один из Охотников – темноволосый, с аккуратной бородкой и повадками ловкого зверя – сразу перебил их: три человека, три выстрела, три мертвеца. Он целился в четвёртого, я оторопело пялилась на него, а рядом со мной упало горящее тело. Запахло печёным мясом и горелым волосом, я отшатнулась, зажимая рот ладонями.

…Они ведь маги. Колдуют. И могут убить не только холодной сталью.

Кто-то истошно, по-звериному, орал от боли, деревенские попрятались по углам площади и в ближайших дворах, сруб колодца жарко полыхал. Кровь походила на клюквенный сок. Разбойники валились один за другим, словно среди них металось некое безжалостное чудовище с отточенной косой.

…Четыре чудовища.

Мир покачнулся и потемнел. В обморок, наверное, рухну – как в романах, которые приносил Йорик. Славный, безобидный Йорик… Только в романах всегда спасали, а меня никто не спасёт.

Рядом мелькнуло лезвие топора – бурое от крови и ржавчины. Снова взмыло в воздух, на сей раз надо мной – это я успела понять. А больше ничего не успела и закрыла глаза, не в силах глядеть на смерть.

Послышался странный влажный звук, что-то упало, и мне пришлось посмотреть. На красном снегу лежала мертвоглазая голова, а возле меня стоял Охотник с залитым кровью мечом. Непомерно высокий, с соломенными волосами, переломанным носом и глазами цвета пыльной серпеневой[4] листвы. Я увидела их близко-близко и даже разглядела тёмный ободок вокруг зелёной радужки.

И наконец сообразила, где я, кто передо мной и что случится дальше.

Отпрыгнула и помчалась прочь. Увернулась от удара цепа, поднырнула под локтем старосты, ввязавшегося в бой, и понеслась к забору, возле которого тревожно перебирала ногами привязанная лошадь. Штирр знает, чья, но я рванула поводья, взлетела в седло и ударила пятками в бока. Кто-то попытался меня остановить, но лошадь шарахнулась в сторону и, перескочив поломанную изгородь, понеслась к лесу.

Дракон Румару

Было утро, когда мы добрались до безымянной деревеньки, приткнувшейся на склоне холма между краем ельника и берёзовой рощицей. Над рощицей занимался холодный рассвет, он красил нежным светом белые стволы деревьев, укрытое снегом поле, тянущуюся через него дорогу и вовсю полыхавшую деревенскую изгородь.

– Я смотрю, у них там какое-то веселье, – Эдаро пригляделся к суматохе внизу.

– Придётся поучаствовать, – вздохнул Карл.

– А если нас не поймут? – уточнил я.

– Значит, сами виноваты, – Старший проверил, легко ли меч выходит из ножен. – Кот, колдунья на тебе. Хорошо бы, живая, но это как получится – главное, чтобы опять не сбежала. Вопросы?

– Когда завтрак? – спросил Эдаро.

Увернулся от Карловой руки и первым направил лошадь с холма.

…Деревню грабили. По единственной улице носились обезумевшие курицы, звероватого вида мужики выносили из домов всё хоть сколько-то ценное, а на крохотной площади толпились жители – растерянные и напуганные. У колодца кашлял кровью староста.

Наша колдунья стояла посреди этого сборища и, похоже, являлась предметом какого-то спора. Она переводила ошалелый взгляд с разбойников на селян и обратно и не пыталась не то что колдовать, а хотя бы возмутиться. Из разбитой губы сочилась кровь.

…Что она там старосте сказала, я так и не понял. Догадался только, что селяне решили бороться за своё добро, а разбойники – продать свои жизни подороже.

На какое-то время, отбиваясь от нескончаемых кос, топоров и серпов, я и думать забыл о девице. Не до того было – не получить бы оглоблей по хребту, пока отмахиваешься от косоглазого громилы с дубиной, не пропустить удар серпом в бок, пока уворачиваешься от рогатины, уберечь от ржавого топора ухо и голову… Разбойника проткнули вилами, селянин нанизался на копьё, я крутанулся на месте и отрубил кому-то руку.

Драться здесь никто не умел, но их было много, а потому пришлось нелегко – и мне, и тайле. А потом Эдаро возмущённо заорал:

– Вы куда смотрите? У них маг!

Я бы и сам заметил, наверное: в меня как раз прилетело плетение – больше искрящее, чем обжигающее. Такое и без щитовых амулетов не причинило бы вреда.

Я ударил наскочившего на меня парня гардой меча в лицо – этот-то точно из деревенских, зачем полез? – и отыскал взглядом колдуна. Было ему лет шестнадцать, и плетения у него выходили кривее некуда, но забывать о нём всё равно не следовало. На Карла насели сразу трое, и к магу двинулся Кот – по пути, почти не глядя, обрубил древко копья вместо с пальцами разбойника. Над моей головой свистнул кистень, я увернулся, коротко рубанул мечом, и клинок вошёл под рёбра нападавшего.

Когда я снова посмотрел, мальчишка-маг лежал на земле, Кот стоял над ним.

А я вдруг увидел колдунью. Она застыла посреди убивающих и умирающих людей и в оцепенении смотрела на кровавую круговерть, будто...

Один из разбойников отбился от селянина, воткнул топор ему в спину и двинулся к девице. Она должна была применить магию – непременно и неотвратимо, если умеет хоть что-то, пусть даже самое жалкое… Но колдунья не шевелилась.

Будто впервые видела смерть.

Я не услышал страха – она просто не понимала, что к чему. Разбойник замахнулся, и девчонка вдруг зажмурилась – совершенно по-детски, так удивительно и неуместно.

Я успел. Разбойничья башка покатилась по земле, а я уставился в светло-карие глаза с золотистыми искрами – прямо как у того изображения, которое показал нам Мастер Грато.

И отчего-то растерялся.

Зато девица очнулась и сделала то, что давно следовало – решила уносить ноги. Поняв, что сейчас она снова исчезнет, я побежал за ней. Девчонка вцепилась в поводья подвернувшейся лошади и, перемахнув остатки частокола, помчалась прочь. Я взлетел в седло Эдаровой Зорьки и понёсся следом.

За спиной что-то кричал Кот.

Расстояние между нами быстро сокращалось, и девица свернула в лес. Я решил было, что по глупости, но почти сразу догадался, что чужая лошадь понесла, и от всадницы уже ничего не зависит – ей бы удержаться. По лицу проехались ветви лиственницы с неопавшей хвоей, я пригнул голову, защищая глаза.

Перепуганная кобыла резво неслась между деревьями, не слушаясь поводьев, а девчонка, бросив попытки её остановить, вопила что-то испуганно-бессмысленное. Я чуть отстал: по полутёмному лесу верхом – это для совсем безумных. Насмерть вряд ли разобьётся, а остальное мне безразлично.

За лиственницами раздался короткий вскрик – вылетела из седла. Я спешился и побежал в ту сторону. В просвете между серыми стволами мелькнула медная коса. Девица неслась через рощу, перепрыгивая корни и задевая низко повисшие ветви, но было видно, что она уже устала. Запнулась о корягу и упала. Пока поднималась, я настиг её, сшиб с ног, и мы покатились по снегу и золотой хвое.

Ну, вот и всё.

Но хвоя и снег перед глазами всё кружились и кружились, и меня даже замутило.

…А когда мир вновь обрёл устойчивость, был закат.

Не понял.

Я приподнялся на локтях и огляделся. Только что голубо-розовое небо приобрело красноватый оттенок – словно солнце через миг сгинет за лесом. Алые отблески отражались в лужицах талой воды между камнями, из-под плотного ноздреватого снега пробивались странного вида зелёные колокольчики и земляника – синяя-синяя. Ветви исполинских лиственниц по краям поляны чуть подрагивали. Хвоя на них была чернее угля.

Какого штирра?

– Больно, – простонала колдунья, пытаясь вытянуть из-под меня левую ногу.

Я отодвинулся, позволив ей вылезти, но сразу ухватил за локоть. Поднялся сам и вздёрнул девицу на ноги; она оказалась очень лёгкой – взрослому человеку таким быть и не полагается. И совсем-совсем маленькой – не доставала мне до середины груди.

– Пусти! – девчонка старалась выглядеть грозно, и я едва не рассмеялся, даром что это было ну совсем неуместно.

А она вдруг испуганно ойкнула и уставилась на что-то позади меня. Я хотел сказать, что на подобную глупость не поведусь, но за моей спиной кто-то хихикнул. Тоненько, будто колокольчик звякнул – и так же бездушно-металлически. От этого звука мне сделалось холодно.

Не выпуская колдуньиного локтя, я обернулся.

Что угодно ожидал увидеть, но всё равно оказался не готов к виду сквозистых, словно из дыма сотканных существ с острыми не то лицами, не то мордочками. Они немного походили на людей – если бы люди могли быть такими хрупкими и изящными, – но красный свет пронизывал их тела, причудливо преломляясь. У некоторых существ были крылья; не оперённые или кожистые, а словно сухие листья – такие же коричневые и хрупкие на вид. В непомерно больших глазницах клубилось жёлтое марево и изредка мелькали алые огоньки.

– Ты слышал, слышал? – зазвенел тонкий голосок.

– Людь-нелюдь! – вторил ему другой, такой же звонкий. – Людь-нелюдь!

– В рощу! В нашу рощу пришли, – вздыхал третий.

Я покосился на девчонку, та отвела взгляд.

– Вломились незваными! – возмущался четвёртый. – Непозволительно!

– Грубо, – сокрушался ещё один.

– Неуважительно, – плакали другие.

Они вроде даже были разного пола, хотя я не стал бы утверждать с уверенностью. И насчёт возраста определиться не сумел – не то юноши и девушки, не то морщинистые старики.

Голоса звенели и звенели, и я уже не понимал толком, правда они разговаривают, или это у меня в ушах шумит.

– Заберём с собой, чтобы зиму не скучать!

– Утащим на кромку!

– Затанцуем, чтобы ноги по колено стёрли!

Я медленно потянул меч из ножен, но девица дёрнула меня за рукав и прошептала:

– Не трогай сталь, не зли их.

– Ты знаешь, кто это? – спросил я.

Она глянула, как на дурака. И тогда я всё-таки сообразил.

– Это что, аль…

– Хозяева золотых рощ, – с нажимом проговорила колдунья. – Весёлые соседи.

Я кивнул: понял. Тварей по имени не звать.

– Мне не нравится что они тут плетут, – вполголоса сказал я. – И было бы неплохо…

– Когда больше двух, говорят вслух! – захихикал голосок.

Я никак не мог разобрать, кто из альвари говорит. Их было много, они окружали поляну со всех сторон, но безгубые рты как будто не шевелились.

– Прошу простить наше вторжение, – девица низко поклонилась.

– Вы явились без приглашения, – этот голос отличался – низкий и холодный, он доносился разом отовсюду. – И раз так – будем плясать. Уж сколько сможете…

Ближайшее ко мне существо улыбалось, обнажив зубы как у хищного зверька.

– Я готова заплатить за свою оплошность, – спокойно сказала колдунья.

Вот бестолочь! Такими словами с нелюдями не разбрасываются – мало ли что они затребуют?

…Впрочем, на месте мага я предложил бы им глупого Охотника.

– Косу отдашь? – насмешливо спросил совсем тоненький голосок.

– Зачем? – вздрогнула девица.

– Хочу, – звякнул голосок. – Себе оставлю. Чтоб на рассвете пламенем горела, росу с травы собирала – красиво будет.

Колдунья растерянно провела ладонью по спутанным волосам.

– Может, лучше песню? – неуверенно предложила она. – Песня-то красивее будет.

Голоса заинтересованно зазвенели, тихо переговариваясь.

Песню? Это как?

Над поляной пролетела птица. Я насчитал у неё четыре крыла.

– Хорошо. Песню, так песню, – наконец согласился низкий голос. – Ты знаешь условия?

– Знаю, – девица низко склонила голову.

– Зато я не знаю, – не выдержал я.

– Тебе и не надо, – сердито прошипела она. – Помолчи, пожалуйста.

– Помолчи! – захихикали голоса.

– Помолчи!

– Помолчи!

Судорога смяла горло, я захрипел, хватая воздух, но вдоха не получилось – так, наверное, чувствует себя рыба, выброшенная на берег.

Колдунья испуганно смотрела на меня.

– Не надо, весёлый народ, – попросила она. – Не гневайтесь, он не знает, с кем говорит.

Невидимый обруч вокруг шеи ослаб, я смог дышать. Опять натолкнулся на взгляд янтарных глаз, но девица тут же отвернулась и… В самом деле запела.

Спи, не бойся, никто не тронет –

Я твои охраняю сны.

Я согрею в своих ладонях

Бледный свет золотой луны.

Мне снова не хватило воздуха – на миг я попросту разучился дышать. От красоты, от странности, от невозможности происходящего.

Из лесных полуночных трелей

Я сплету колыбель ветрам,

Песни все, что мне в детстве пели,

Без раздумий тебе отдам.[5]

Здесь и сейчас колыбельная звучала до дрожи неуместно, но голос… Голос оказался удивительно хорош – замерли даже альвари, не говоря уж обо мне. Чистый, как ключевая вода, он то звенел, то стихал почти до шёпота, и, наверное, мог быть магией посильнее слов на туваре. Откуда-то потекла удивительная, нелюдская музыка, сплелась с голосом и словами, и поляна засияла, словно облитая золотом.

Боги, может, я заснул в пути? Или головой в бою треснулся, вот теперь и чудится… такое?

Но вскоре песня закончилась, а музыка – нет. Она так и вилась между стволами чёрных лиственниц, и я не сомневался, что это не к добру.

– Хорошо, – восхитился кто-то.

– Очень хорошо! – поддержал другой.

– Принято, – сказал низкий голос.

Девушка чуть склонила голову:

– Благодарю за доброту, хозяева. Можем мы покинуть вас?

– Ты – да.

Так. Ну, этого стоило ожидать.

Колдунья оглянулась, облизнула разбитую губу и попятилась от меня к краю поляны. Пергаментно-хрупкие крылья альвари заслонили её, и я остался один. Непостижимая музыка всё звучала в ушах, и рукоять меча в ладони была успокоительно-тепла, но я уже понимал, что меч мне не защита.

...Трое. Их теперь останется трое. И Эдаро едва ли сложит песню – они ведь не узнают, что со мной случилось.

Клинок выскользнул из ножен с чуть слышным шелестом.

– Договоримся? – Алиса встала между мной и альвари.

Когда пела – голос не дрожал, теперь же едва можно было слова разобрать.

– На что?

Я не видел недобрых улыбок на губах нечисти, но ощутил их кожей.

– На другую песню.

– Ну, нет, – дружно протянули альвари. – У нас есть твоя песня, больше не надо.

– Может, косу? – чуть слышно прошептала девушка.

Коса была хороша – даже опутанная паутиной и осыпанная мелким лесным мусором, она не утратила шелковистого блеска. Хозяева рощи просили немало.

…За мою жизнь, боги.

– Вот так бы сразу, – звонко захохотал голосок. – Но теперь дороже возьмём.

Алиса погладила растрепавшиеся пряди, растерянно посмотрела на меня. Я поймал этот взгляд и испугался прислушиваться – знал, что различу: страх и жалость.

А лаярре не жалеют.

…Штирровы Наблюдатели. На кого вы смотрели? Что увидели? Как умудрились пропустить такое?

– Дороже некуда, – выдохнула девушка. – Коса у меня одна, новая отрасти не успеет. А единственное всегда ценнее.

Я помалкивал. И рад был бы вмешаться в сомнительный торг, но заговорить не получалось.

– И то верно, – тонким голоском пропел кто-то из альвари.

– Ладно, уговорила, – отозвался другой.

– Я отдала вам песню и отдам косу, – медленно произнесла Алиса. – Взамен вы вернёте меня и этого человека на людскую сторону. В то же время, в тот же день, живыми и здоровыми. Его – в то же место, а меня – на восточную границу леса, на твёрдую землю.

– Какая прекрасная наглость, – восхитился один из голосов. – Не боишься?

– Уже нет.

Смешок заметался от одного края поляны к другому, будто носимый ветром. Альвари искренне веселились из-за выдвинутых условий.

…Или из-за чего-то ещё.

– Что ж, уговор есть уговор, – наконец сказал голос.

Один из альвари дал Алисе золотой гребень: частые зубцы и капельки изумрудов по краю. Девушка дёрнула измятую ленту на конце косы, и волнистые пряди рассыпались по плечам, укрывая её до колен и сияя сосновой смолой на солнце. И до того это было невозможно, как-то невыносимо красиво, что я и думать забыл, где мы и что может случиться дальше.

Алиса проводила гребнем по волосам, которые в алом свете неба текли медовым водопадом. Она старалась казаться спокойной, но руки дрожали; между бровей пролегла тоненькая складка. Потом девушка снова завязала косу лентой и повернулась ко мне.

– Дай нож.

Я молча вытащил его из-за голенища сапога и протянул ей. Завидев блеск стали, альвари с шипением отшатнулись, и Алиса заторопилась. Хотела обрезать волосы одним движением, но сноровки не хватило, и, зажмурившись, она стала осторожно рассекать прядь за прядью.

Я подумал, что мне бы закрыть глаза – иначе ночь за ночью во сне буду стоять посреди проклятой поляны. Стоять и молчать.

Алиса наконец справилась и со вздохом потрогала затылок. Положила срезанные волосы на красно-белый снег, и коса, в последний раз вспыхнув медовым огнём, начала таять. Кто-то засмеялся.

А я провалился в алый закат.

[1] Вторая луна осени
[2] Третья луна осени
[3] Стихотворение Тани Масалыкиной
[4] Серпень – третья луна лета
[5] стихотворение Варвары Ларионовой