Читать онлайн
"Пассажир"
Поезда дальнего следования. Отношение у всех из нас к ним разное. Одни обожают подобные путешествия, другие терпеть не могут, а третьим, и вовсе безразлично. Каждому свое. Но кто и как бы не относился к железнодорожному транспорту, тот факт, что подобное коротенькое приключение оставляет подчас в памяти пусть и не яркий, но запоминающийся след, отрицать нельзя, и дело тут не в своеобразной атмосфере крохотного купе, а в попутчиках.
Что приводит абсолютно чужих, далеких друг от друга людей к откровениям в подобных условиях? Трудно сказать. В самолете такого нет, там, в лучшем случае короткое: «Здравствуйте», и несколько часов сна до прилета, даже имя сидящего рядом попутчика не спрашиваем, какие уж там откровения.
Поезд это другое, тут мы угощаем сидящего напротив человека, взятыми из дома припасами, приготовленными собственными руками. по уникальному рецепту бабушки, бессовестно хвастаясь при этом их бесподобным вкусом, и в ответ выслушиваем, то же самое, пробуя на вкус жареную курочку, и маринованные огурчики, или еще какую снедь улыбающегося соседа по купе или плацкарту, а если еще к этому рюмочка коньячка...
Но, не это главное. Главное — это разговоры. Откровенные излияния души, такие, какие подчас и близкому человеку не решаются поведать, а здесь можно. Говорят, что есть даже такой термин в психологии, описывающий подобное состояние, но я не медик, и блистать тут своей эрудицией не буду, тем более что ее нет, рассказ не об этом.
***
Призрачными тенями, заслоняя на мгновение золотые блики солнечных лучей, бушующего за стеклом солнца, пролетали за окном деревья. Проскальзывали, цепляя на мгновение взгляд серыми домами, крохотные деревеньки, пятнами мелькающими вдоль железнодорожной насыпи. Колеса пели свою успокаивающую, колыбельную песню по стыкам рельс: «Чух-чух. Чух-чух...».
Я вошел в купе и поздоровался со своим будущим попутчиком, крупным мужчиной «далеко за пятьдесят», с посеребренными сединой черными волосами на лысеющей голове и густых усах. Он поднял на меня голубые, с нотками грусти и несовместимой с ними жесткой воли глаза, и улыбнулся полными губами.
— И вам не хворать. — Ответил на приветствие попутчик. — Вы до конца, или по дороге меня покинете? — Он поднялся, протянул огромную, жесткую ладонь без двух пальцев, и представился. — Николай.
— Степан. — Ответил я на крепкое рукопожатие. — Приятно познакомиться. До конечной. Вы, как я понял, так же. Но, извините, как вас по отчеству, вы мне в отцы годитесь, не удобно по имени обращаться.
Он махнул рукой:
— Пустое. Не будем обращать внимание на возраст... И вы правы, я, то же до конца.
Поезд толкнулся, громыхнув сцепками вагонов, качнулся подвыпившим, веселым гулякой, звякнул ложками в стаканах с чаем, и тронулся в путь. Вот так и началось наше короткое знакомство, оставившее в моей памяти немного грустный след.
Попутчик оказался внимательным слушателем. Приятное, крупное лицо, доброе выражение которого не портил даже длинный шрам на щеке, тяжелый подбородок и волевые скулы, умные, с грустинкой, глаза. Он как-то сразу расположил к себе, и я разоткровенничался, посетовав на работу, с вечными командировками, и постоянное одиночество, вдалеке от любимых жены и сына, которых обожал, но видел очень редко.
— Одиночество?..- Неожиданно прервал меня попутчик, плюнув словами. — Что ты знаешь об одиночестве?..- Но тут же осекся и стушевался. — Простите. Накатило. У меня с этим словом неприятные ассоциации. Как-то так жизнь сложилась.
И нахмурившись начал рассказ:
***
Матери своей я не был нужен с самого рождения, отец мой ее бросил, как только узнал о беременности, не входило в его планы нянчиться с малышом, молод еще, для себя пожить хотел, вот и перенесла мама свою неприязнь к нему, на меня, видимо не могла видеть рядом живое напоминание о предательстве. Нет, она не была плохой, все делала, что положено, кормила, поила, одевала, но все откровенно формально, без той, присущей только матерям любви к своему ребенку.
Жуткое чувство одиночества, рядом с близким и бесконечно чужим человеком, но это я осознал позже, когда она второй раз вышла замуж, и родила мне сестру. Можно было сравнить и осознать. Вот там была настоящая любовь и искренняя забота, то, чего не доставало мне. Я жил вместе с семьей, и в то же время сам по себе.
Когда подошло время, и я подрос, меня отдали в кадетское училище. Вроде пристроили, позаботились, но и в то же время избавились. За все годы обучения, моя семья посетила меня три раза, и во время их визитов, нам не о чем было разговаривать, мы были чужими и тяготились друг другом.
Затем военное училище и служба. Молодой лейтенант, огромные планы на жизнь, первая любовь и как следствие свадьба, с гостями только со стороны жены и друзей по службе, моя мама не приехала, сославшись на болезнь и не пустила сестру.
Недолгая семейная жизнь, и легкий развод, благо делить было нечего, и деток господь не дал. Не выдержала моя молодая жена скитаний по гарнизонам и ожиданий возвращения мужа из бесконечных командировок, под час заканчивающихся в госпиталях, нашла степенного, обеспеченного парня, с «перспективами», и ушла, но я ее не виню, все сделала честно, хоть и больно.
Понеслась с тех пор моя жизнь по войнам, как бумажный кораблик по весеннему ручью. Жил, не оглядываясь назад и не задумываясь, что ждет впереди. Женщинами интересовался, но планов не строил и обещаний не давал. У меня появилась настоящая семья, и имя ей «Воинское братство», другой было не надо, эти не предадут и не бросят.
Все изменилось три года назад. Возвращаясь с задания, мы попали в мешок. Зажали нас в развалинах пятиэтажки. Крепко зажали, носа не высунуть. Свинцом поливают, готовятся, вот-вот на штурм пойдут. Не устоим мы, сомнут.
Нас пятеро, двое ранены, один из которых тяжелый. Пацаны совсем, жены у всех, у некоторых дети малые, не жили еще, счастья не видели, а мне, что? Я ломоть оторванный, никто плакать не будет.
Приказал уходить. Через подвал можно попробовать было выбраться на другую сторону дома, ну уж а там, в зеленке, затеряться, да и к своим выйти, тяжко, конечно, но шанс живыми остаться был. Сам устроился за разрушенной стеной отход прикрывать. Время парням надо, пока меня убивать будут, они успеют, уйдут. Не хотели ведь своего «батю» оставлять, бесята, не шли, ну да я только с виду такой добрый, когда надо и по «матушке» отчитать, да приказ исполнять заставлю. Рявкнул на них, и выгнал. Едва в развалинах скрылись мои орелики, штурм начался.
Патронов — один рожек, да одна граната. Одиночными отстреливался, пока затвор не щелкнул, отчитавшись о конце моего пути. Чеку с гранаты выдернул, в руке зажал, приготовился гостей встречать, не гоже офицеру, майору, в плен идти. Не одному же мне перед господом ответ держать. Тут меня и отключило. Что там было непонятно. То ли птичка прилетела с тротиловой начинкой, то ли с гранатомета приложили, не знаю. Очухался уже среди своих. Подскочил на ноги да рухнул в травку. Вместо ноги, ошметок по бедро, ремнем перетянутый. На адреналине боли не почувствовал. Отвоевался я с тех пор.
Парни мои тогда, разведчиков в зеленке встретили. Вот те на подмогу и пришли. Выручили.
Лежу в госпитале, в потолок смотрю. В голове пусто. Жить не хочется. Служба закончилась, а кроме нее у меня и нет ничего. Безнадега такая, что выть хочется. И тут словно ангела голос:
— Ничего. Все перемелется, мука будет. Без ноги, не без головы. Все наладится.
Голову повернул и остолбенел. Смотрят на меня из-под белой косынки голубые глаза. Ничего кроме них и не вижу больше, ничего кроме нет. Утонул в их доброте, даже задыхаться начал, горло перехватило.
— Успокойся, вояка. — Она села на краешек кровати, и улыбнулась. — Чего так разволновался, жизнь не закончилась. Господь тебя сберег, вот и радуйся.
Глупая, разве я о ноге беспокоился. Плевать на ногу, плевать на службу, на все плевать. Это от нее мне горло перехватило, от ее голоса, от ее глаз, от ее губ.
Санитарка Лариса. Через полгода она стала моей Ларисой. Не молоды мы оба, у каждого своя судьба. Я одиночка по жизни, она мать одиночка вырастившая дочь, и радующаяся теперь уже троим внукам. Богом мы друг другу видимо предназначались. Словно жизнь вместе прожили, а не встретились недавно в больничной палате.
Приняла меня новая семья как родного. Внуки быстро дедом называть начали. Дочка с зятем — Николаем Петровичем. Думал, вот оно счастье. Но нет. Не долго оно длилось. Всего два года. Забрала болезнь мою Ларису. Быстро сгорела кровинушка. За два месяца истаяла. Снова один остался.
Схоронил и уехал. У меня квартира осталась, от прошлой жизни, да еще кое-что, по мелочи. Поехал наследство на дочку приемную оформлять, некому больше, только она да внуки остались. Уж не знаю нужен ли я теперь им, без Ларисы, или нет, да только люблю их всем сердцем, нет у меня никого больше, все им после себя оставлю.
Позвонил вот с вокзала, что бы встретила дочка. Бумаги передам, а там уж как сложится.
***
Николай замолчал и отвернулся к окну, а я не знал, что ему ответить. Так и молчали до конца пути.
Приехали ночью. Недавно прошел дождь и асфальт на перроне блестел отражениями фонарей в лужицах. Он вышел из вагона впереди меня. Шагнул на асфальт и словно споткнулся и в стену невидимую уперся.
— Деда!!! — К нему бежали два мальчонки и девочка, а неподалеку стояли в обнимку молодая женщина и мужчина. Стояли и улыбались.
— Деда, а мы на рыбалку пойдем?...
.
ЛитСовет
Только что
