Читать онлайн
"Центряк и концентряк. Формула Вселенной"

"На Ордынку, визжа в повороте шинами, выехало такси с больными седоками... - и в то же мгновение другое такси - с двумя седоками и одним лежаком в багажнике - повернуло с Садовой на Гороховую, бывшая Средняя Проспективная - и остановилось у "Чака", что арендует в доме сорок один...".

Так начиналась моя повесть, которую я отправил в редакцию Шубиной и долго, многие месяцы, ждал положительного ответа насчет публикации, а потом обнаружил пакет у себя в ячейке на почте, куда я практически не заглядываю. На конверте имелась наклейка самодельного вида "по данному адресу получателя нет" - и я решил что это судьба: разодрал повесть на отдельные смысловые фрагменты, наделал из них готовых рассказиков и снова принялся рассылать их направо-налево... - с тем же, как говорится, переменным успехом.

- Привет... - говорю я матери в трубку.

- Привет... - отвечает она.

- Слушай, я выпью чуток до полудня, как ты считаешь? Сейчас без десяти двенадцать.

- Конечно выпей, - соглашается моя мать. - Ведь ты же в отпуске - когда еще и выпить, как не сейчас... Ну, только за руль уж тогда не садись.

- Какой руль... - отвечаю я. - Видеть его уже не могу - этот руль. Вместе с "участниками движения", с ментами и фотокамерами.

- Выпей, выпей, сынок, - одобряет она. - Раз потребность имеется - надо выпить. Жизнь трудна...

- Да, - соглашаюсь я. - это я тоже уже заметил...

Мы прощаемся и кладем трубки.

Я выпиваю рюмочку под квашеную капусту... потом еще одну под мягкий и склизкий бочковой огурец. И наконец сразу третью - под конфетку фабрики "Лайма" с каким-то упругим, вроде мармелада, желатином внутри.

"Вот так полдень... - думаю я себе, пялясь вниз, на газон, в окно. Солнце лупит как не в себя - даже больно глазам. - Это хороший у меня получается полдень, - думаю я. - Годный..."

"Латвийцы нас ненавидят, - думаю я дальше, - а конфетки ничего... все идут сюда. Кто их еще купит?.."

Патриотизм у меня в крови. Да он и оправдан, как я считаю, этот патриотизм - оправдан экономически. Ресурсы не безграничны - и то, что досталось тебе, уже не достанется врагу. Ну, или чужому, что в общем одно и то же. Не надо только распускать слюни и играть в плюрализм и любовь к ближнему. Всё это чушь и фуфло - просто нынче оно удобно политикам для их беспроигрышной игры. Хотя по-человечески и их тоже можно понять: зарплата у них завидная - особенно в высших эшелонах, - и там надо как-то держаться. А баранов можно немножко и развести. Бараны - это мы, если кто-то не понял...

Рептилоиды, как я считаю, - они давно уже здесь, больше ста лет. Гемофилию наследника Романовых еще можно объяснить рационально, генетически, но триумфальный взлет Распутина, успехи большевиков - партии небольшой и на деле не самой влиятельной - это уже не укладывается ни в какие рамки, так же как и без малого тридцать лет правления кремлевского горца, затем кузькину мать его преемника и всё прочее, вплоть до лобызаний Брежнева с Хоннекером... ну и так далее, что всем уже слишком даже известно.

Илья Муромец работает на стадионе "Динамо". Он работает и у себя дома - "на печи", как он выражается, Самсон же работает только на стадионе. "Самсон, зэ риэлтор", - представляется он, когда видит незнакомых, и протягивает руку - крепкую и уверенную руку знающего себе цену мужчины. Стадион давным-давно выкупило трамвайное управление и хранит теперь на нем шпалы под открытым обширным небом. А трамвайное управление принадлежит Самсону. Это через него я тогда получил здесь местечко под производство, а Муромец мне устроил квартиру задешево, когда я явился в Москву. А что? Тут, в отличие от Питера, всё-таки центряк.

Илья вообще занят по большей части квартирами, Самсон же ищет недвижимость для предпринимателей: сараи, пакгаузы, офисы и выставочные помещения. Он рад-радешенек, когда удается удачно пристроить старый фабричный цех стартаперу, планирующему дополнительно укрепить, к примеру, сегмент пельменей в палитре национального питания. Да и спичечный цех в Болотине наши, ну то есть с моей старой работы, купили, если припомнить, тоже тогда через Самсона - в то время совсем еще молодого и отчасти наивного риэлтора.

По документам Самсон исповедует ислам, и за ним официально числятся две жены - Хамса и Бирюза. Была еще Айгуль, но в ковид она не выдержала - уехала обратно к своим в аул.

- Жили-были... - начинает Самсон, когда мы в пятницу вечером собираемся в моей печатной сторожке немного бухнуть перед выходными. - Жили-были... штрафной изолятор...

Самсон отсидел еще в прошлой пятилетке, но его до сих пор так и не отпускает - видно, тюрьма пустила в нем корни. Это при том что в общем Самсон боец: про него ходят слухи, что однажды на разборке под Педжикентом он напугал своим грозным видом какого-то таджикского хищника, внезапно появившегося из-за бархана - кажется льва. "Самсон побеждает льва, уже порвалась голова..." - процитировала однажды на общем застолье то ли Хамса, то ли Бирюза - я их всегда путаю. Дальше в стишке шел сплошной мат, поэтому здесь я его не привожу. Хотя со львом это всё же наверное враки...

- Нет, - поправляется Самсон, - лучше СИЗО, изолятор следственный. Так интереснее... И отсидка порою короче, и вообще... может быть мы тут все невиновны, следствие покажет...

Помещение у нас на стадионе просторное, сделано с запасом, ибо это вам не тюрьма, где всё про всех известно - некоторые у нас вообще без документов или же с выдуманными фамилиями, вот как Фима Мачтин и Овсей Парусевич, наши старожилы, матросы почетного Тихоокеанского флота, которые, несмотря на наветы следствия, упорно стоят на своем: я не я, и хата не моя. И таких мачтиных может в любой момент насыпаться к нам сколько хочешь, поэтому и помещение как бы с запасом.

Это, конечно шутка, но агентов у Самсона с Муромцем и вправду полно, а я... я всего лишь нанимаю тут у них угол с моей печатной машиной и прочими прибамбасами. Ну, и печатаю им, понятное дело, все их нарядные риэлторские оферты - в разумных пределах, конечно: это им бонус к аренде.

Основной заказчик у меня ЖКХ. Продукция у них скучная, но зато массовая - кое-как я свожу концы с концами.

В час дня у нас на стадионе обед. В бытовку под трибунами один за другим подтягиваются наличные сотрудники - сегодня Зинаида обещала привезти кастрюлю рассольника.

- Ну где же она? - ноет нетерпеливо Мачтин и ерзает в пыльном гостиничном кресле, полдюжины которых мы получили от одного заказчика даром.

- ...Затопал грозно каблуками, - вдруг декламирует Парусевич что-то из своего нового, -

И с раздраженьем заказал

Такси с больными седоками,

Чтоб ехать на Речной вокзал...

Вот так мы тут и живем...

Мы нестройно поаплодировали автору, затем дверь в коридоре хлопнула, наша открылась - и в проеме появилась Зинаида с пятилитровой кастрюлей.

- Привет, Зиночка... - захлопотал Самсон.

- Ты наше золотце, - подтвердил Муромец, тяжело поднимаясь с кресла и принимая у Зины кастрюлю.

Прочие оживленно загомонили.

- Чего это ты не бреешься? - раздраженно поинтересовалась, обращаясь ко мне, Зинаида, с которой мы по разным причинам уже неделю не виделись. - Обленился? Или страх потерял?

И она добавила нараспев:

Мой мужчина залохматился,

Завилась руном бородушка...

- Я не твой мужчина, - тут же поправил я. - Я сам по себе...

- Знаю-знаю, Типограф Типографович. Но не принимаю... Давай как-нибудь исправляйся... А то сам знаешь: приспичит потом - а граница на замке. - И она демонически ухмыльнулась.

Разлив суп по тарелкам и поболтав немного с нашей пестрой компанией, Зинаида наконец удалилась, а мы принялись за еду.

Ключик к сердцу Зинаиды я подобрал давно - и, можно сказать, случайно.

На большой вечеринке, на встрече выпускников нашей школы, отмечавшейся в уютной кафешке на окраине города, мы с Зиной вдруг узнали друг друга, хотя учились в разных классах и за все школьные годы едва ли сказали друг другу два слова, а когда на ступеньках перед входом завязалась драка, Зина вдруг схватила меня за руку и потащила внутрь. "Пойдем, - торопила она. - Не знаю как ты, а я так точно могу тоже по ходу отгрести...

Внутри она подхватила с одного из столов едва початую бутылку зеленого синтетического ликерчика, и мы вскоре оказались где-то в углу кафешной кухни, в закутке у массивной двери кажется холодильника для мяса. "Трупы хорошо прятать, - прокомментировала нашу локацию Зинаида, пока я подтаскивал колченогие стулья с железными ногами и какой-то ящик из-под картошки, долженствующий заменить нам стол. Кухонные работники уже разошлись по домам, поскольку угощение на встрече было заказано скромно, а сама встреча уже перешла в фазу чистого "бухалова", причем спиртное мы принесли с собой - такая была договоренность с администрацией: скромный ужин и помещение. Без изысков.

Насосавшись вскоре ликерчиком, Зинаида потащила меня танцевать, включив на мобилке что-то подходящее случаю, затем принялась целоваться, а затем мы со спущенным низом стоя обменивались в углу у морозильника "энергетикой", как это называется - притушив, надо заметить, кухонное освещение.

Обратно в зал мы выбирались в темноте, и я не мог не заметить, что Зина, несмотря на опьянение и немного помятый вид, ловко обходит в кухне углы и выступы.

- А ты тут здорово ориентируешься... - одобрительно констатировал я.

- Работала в этой столовке год после школы, - пояснила моя спутница. - Как раз в этой кухне.

Всё это было еще в Питере - а теперь вот мы оба в Москве, каждый своим путем. Раньше, кстати, имя Зинаида писали через "е": "Зенаида" - достаточно полюбопытствовать в повести у Аполлинарии Сусловой, юной подружки Достоевского и затем многолетней мучительницы Розанова. Неясно только, как звучала краткая форма - Зена? Зюня? Ну да это не важно.

...Многое в Зининых статях и прелестях мне тогда понравилось, и я пару раз пытался склонить ее к продолжению нашей случайно возникшей связи, но она всякий раз глупо хихикала в трубку, мусолила шуточку про "это не повод для знакомства" - короче, выкручиваясь, несмотря на мои обещания купить для встречи много зеленого ликера и вообще всяких вкусностей.

- Просто посидим как люди, - уныло канючил я. - Вспомним школу...

- Нехера там вспоминать... - весело возражала она. - Гадюшник...

И тут мне привезли рысь. Точнее, это был рысёнок - приятелям нужно было срочно отлучиться на дачу, что-то там у них в садоводстве копали, а везти с собой в машине опасное животное, пускай пока и в миниатюре, им совсем не хотелось.

Это и решило наше с Зинаидой будущее. Я сообщил ей по телефону о своем временном постояльце, и через двадцать минут она уже снимала обувь у меня в передней.

- Дай погладить... - жалобно попросила она, когда отзвучали первые ахи и охи.

- Освободи нижнюю часть тела... - тут же нахмурился я.

- Нет. Сначала погладить, - опять попыталась продинамить меня Зинаида, но тут я проявил не очень свойственную мне в иных случаях твердость - и вскоре она уже тискала и гладила рысёнка.

А затем я стал регулярно навещать ее у нее дома, привозя ликерчик и прочее вкусное к чаю: мы всё-таки одноклассники, а такие люди должны держаться вместе - по крайней мере если у них как раз совпала холостяцкая фаза.

Потом мы надолго потерялись, а в Москве выяснилось, что в холостяцкой фазе Зинаида больше задерживаться не собирается.

- Мужчина должен работать и содержать женщину, не знал? - вдруг однажды при встрече решила она ознакомить меня со своими взглядами на структуру социума.

- Почему не знал? Знал, - возразил я. - А женщина будет таскаться на спа, на завивки - и путаться с почтальоном, пока ты батрачишь, рискуя здоровьем, у себя в офисе.

- А дети?!! - завопила Зинаида. - Кто, по-твоему, растит и воспитывает детей?! Не женщина?

- А она это умеет? - скривился я. - Или воспитывает как обычно: хотели как лучше, а получилось как всегда?

- Чушь городишь... - нахмурилась Зинаида. - Мир спасет любовь.

- Ага... - снова скривился я. - Бабло победит зло... Это поэтому каждый второй ребенок растет теперь в неполной семье? Любовь уже вплотную к победе?

Зинаида всё хмурилась - и я нахмурился тоже. Пахло близкой ссорой.

- И вообще, если приглядеться, то формула социума нынче это банальная ксенофагия. Жрём друг друга, как осы, - не очень в тему добавил я своё, больное. - Или как какие-нибудь грибки. Мужчина батрачит, женщина пьет ему кровь. Или наоборот: тётка батрачит, а любимый сидит у нее на шее, бухает с дружками и не пропускает ни одной юбки.

- Все мужики - сволочи, - убежденно вставила Зинаида. - И козлы.

- Давай на этом закончим эту учёную дискуссию, - предложил я. - А то сейчас разосремся.

- Давай... - легко согласилась она и принялась наполнять тарелками и плошками посудомойку.

- Тебе идет... - не смог удержаться я, наблюдая ее нехитрую работу.

- Иди в жопу... - беззлобно одернула меня Зина.

- Это надо воспринимать как оферту? - пошутил я.

- Что-о-о?! - возмущенно разогнулась от посудомойки моя подруга. - Надувную себе купи для этого...

Москва - столица нашей Родины, это в России знает каждый. На стадионе у нас работают сплошь местные, а мне после Питера здесь всё еще не приживается - хотя и прошло уже много лет с переезда. Конечно, Москва это центряк, в отличие от северной столицы... - но у нас там и дамба, и Токсово... а что тут?

"Парголово - враг Кузьмолова", говаривал мой старый дружок Фаддей, любивший во время оно подраться в проходном дворе у "Чайки" на Невском, где традиционно собирались тогда для тёрок представители районов, включая Автово, Бабушкин Садик и даже пресловутое Кузьмолово - регион формально уже областной, но как-то пробившийся в центровые благодаря особой дерзости и стойкости в битвах.

Сейчас мы печатаем с Зинаидой довольно большой заказ от ЖКХ. Зина, конечно, постоянно филонит, ссылаясь на женскую занятость, а работы на самом деле много. Машина мечет в стопки отпечатанную бумагу, а я похаживаю по своей будке кругами, слушаю радио и контролирую. Как это пел, помню, рэпер Ноггано:

Что-то Жора прихворал,

Но сидит на кассе,

Контролирует движение тудасе-сюдасе...

Вот так и я, только пока что не хворый, здоровый.

Слушать по радио что-либо, кроме классической музыки, я не могу совсем - видимо, мозг уже переполнен знаниями и не желает впускать внутрь новые тексты.

Но и с классикой, если прислушаться, не всё так прикольно, как это принято считать. Половина "опусов" построена по той же схеме, что и вражеский рок-н-ролл: композитор берет семистопную музыкальную фразу - "тиби-дуби - тирили", затем какое-то "бом" - восьмая или шестнадцатая, в зависимости от темпа, а затем пауза до конца такта.

Потом всё это хозяйство съезжает на тон ниже, затем еще на тон. Я знаю, это называется "модуляция" - проходили в школе на пении. Потом "тирили" заменяется на "тубиду", добавляются литавры - и в контрапункте еще "дум-дум". Всё!

Исполнители - скрипачи или пианисты - жмут, понятное дело, из себя ливер, чтоб сыграть пьеску побыстрее, с треском, и блеснуть техникой. И их можно понять: у них тоже везде конкуренция...

Вот так и проходит целый день... просто беда какая-то. А машина всё мечет и мечет листки. Страх в том, что и у Баха схема не очень-то отличается от "тиби-дуби - тирили", даром что он классик.

Британские ученые выяснили недавно, что пышная грудь, оказывается, совершенно не мешает женщинам-полицейским, солдатам и космонавтам, даже наоборот. Так же как и высокие каблуки. Дескать, с грудью и каблуками - или "кэблами", как это теперь кое-где говорится, - с ними имеет место некий синергетический эффект, их действие как-то удачным образом складывается, как это происходит со стоячей волной в бассейне, когда те же ученые пытаются симулировать цунами. А джинсы в обтяжку, так те и вообще превращают преследование врагов или злоумышленников в детскую забаву: рраз! - и преступник уже на земле, мордою вниз, а руки сцеплены за спиной наручниками. Я даже поговорил об этом с Зинаидой - дескать, а что вот она чувствует... И она подтвердила, что всё именно так, как утверждают ученые.

В общем, прогресс везде, тут грех жаловаться, и чем грудь пышнее и каблуки выше, тем эффективнее проходит у таких женщин служба и карьерный рост - это видно по всем сериалам, которые, понятно, строятся на обширном фактическом материале и имеют в штате платных консультантов, которым продюсер тоже дает заработать - уж по знакомству или как-то еще, это не наше дело.

Сериалы на работе я себе тоже иногда ставлю - но они отвлекают. Лица у всех приятные - гиперактивный Петров компенсирует флегматика Цыганова... тут же приятная Снаткина или же милочка Пересильд, а то и Лукерья вдруг заявится на съемочную площадку в новых, с иголочки, сапогах до пояса. И режиссер Брунхильдяк, как я в шутку его называю.

Но все они разговаривают - а это, как и в музыке, напрягает.

Или вот актер из "Дозора" играет маргинального сыщика со странной фамилией - то ли Смегмин, то ли Спермин, не помню точно. Кстати, у немцев и англосаксов - если можно верить их фильмам - вообще принято судить о человеке по имени: дескать, Кевин - пацанчик клёвый, а вот Йохен или Дитер по определению должны быть полными отморозками.

Что-то в этом, конечно, есть: имя ребенку дают родители, и оно, в общем-то, говорит нам об их предпочтениях: у нас ведь еще недавно полно было Виленов и Вилоров - в честь Ленина, - имелась, по слухам, даже таинственная Даздраперма, аббревиатура первомайского поздравления.

"Основы характера закладываются в первые шесть лет жизни", объясняет знаменитый пиндосский психоученый Эрик Берн, в быту Леонард Бернстайн. А в этот период ребенок находится полностью под влиянием родителей. То есть Йохен скорее всего так и останется придурком Йохеном до конца жизни, если не попадет в счастливые десять процентов, которым, по уверению Бернстайна, удается по жизни преодолеть заложенный в детстве сценарий и стать космонавтами, пожарниками и доблестными полицейскими: то есть шерифами или кем-то еще. У нас ведь тоже не зря говорят: как корабль назовешь, так он и поплывет. Хотя корабли, как известно, не плавают, а ходят...

В общем, тут у меня получается некоторый когнитивный диссонанс - мыло "спермацетовое", видите ли, продавать без пометки "18+" можно, а иметь фамилию Спермин нельзя... Это, конечно, абсурд и капризы. Можно вообще-то всё. На то капитализм и насадил везде демократию. Америкосы, к примеру, уже давно ввели у себя понятие "diversity" - типа всё от Бога, ура.

А значит и Смегмин тоже от Бога, тут нечего и задумываться.

Недавно заметил - прошел уже год после въезда в эту квартиру и я в ней вполне обжился... - короче, заметил что в ванной под кафельной плиткой, уложенной примерно в уровень носа, живут какие-то блёклые меленькие букашки. Проснешься, бывает, ночью, пойдешь в туалет по делу - а над краем плитки одна или две из них вылезли прогуляться, попутешествовать.

Причем от домика своего они не далеко отходят - так и прогуливаются по беленой стене вдоль этих самых плиток.

Не знаю... По-моему, вот она - Формула Вселенной, пример мудрости и осознания своей роли в Мироздании, в Божьем ветрограде, как это говорится.

Возьмешь чуток туалетной бумаги, смахнешь такую букашку в сортир - и чувствуешь себя потом до утра во сне этаким чингисханом... или еще чем-то похуже. Может быть следует перестать их давить? Пусть себе проживают, где прижились? У каждого ведь своя по жизни планида - чего вмешиваться?.. А с другой стороны птичка какая-нибудь - малиновка или чибис - они не задумываясь сглотнули бы такую пищу и полетели дальше. "Птицы небесные не сеют, не пашут, не собирают в житницы..." - это не нами писано. Тоже, кстати, пример рационального осознания вселенной - не то что наши экзальтированные барыньки с пышной грудью и каблуками, осознающие себя магнитами в центре галактики, к которым притягивается всё живое. Ну, кроме барышень-конкуренток, разумеется - тут уже не до магнетизма...

На Ордынку, понятное дело, я по переезде в Москву в скором времени наведался: повесть моя для Шубиной писалась на фактическом материале. Скажу больше: именно я и был тем "лежаком" в багажнике, которого привезли на такси к Чаку, чтобы выбить из меня деньги.

Мне повезло: у ментов в этот день случилась какая-то внеплановая облава, к Чаку ввалился ОМОН, и тюремщики мои отвлеклись на шум и стрельбу, успев, по счастью, отпереть багажник. Я с некоторым трудом вывалился на асфальт и на четвереньках, неуклюже переваливаясь с боку на бок, отполз до ближайших кустиков.

О какой-то торчащий из ограды железный штырь я одну за другой разрезал веревки, которыми был обвязан по телу буквально как какая-нибудь колбаса, предназначенная для длительного копчения, и вскоре уже снова шагал по Садовой как ни в чем не бывало. Но после этой истории я решил распрощаться с Питером - будущего у меня там не предвиделось, по крайне мере на ближайшее время.

В принципе можно считать, что на новом месте всё уже как-то сложилось. Зина даже порой начинает ныть: мол, давай съедемся, народим деток - ну, чтобы было как у людей. Вот и сейчас по телефону она снова съехала на заветную тему.

- Я рожать никого не собираюсь, - отвечаю я грубо. - Это не мужское дело...

- Не боись! - бодро возражает Зинаида. - Я сама нарожу... Ты только дай мне команду что уже можно.

- Фертильная ты наша... - возражаю я скептически. И добавляю: - Ты наверно сошла с ума, Зинаида? Ну, с детками...

- Чего это я сошла с ума? - тут же набычивается она.

- Зина! - говорю я торжественно. - Мы оба живем с заказов от ЖКХ. Ты это хоть понимаешь?

Зина конечно понимает: в ВУЗе она помимо своей столовой всё же учила матлингвистику - только кого этим нынче удивишь? А дальше всё понеслось как обычно, то есть Зина ни дня не работала по специальности - всё где-то на побегушках и на подхвате. Что, собственно, продолжает делать и у меня.

- И оба живем в снятых квартирах... - продолжаю я свою лекцию. - Представь, что будет, если ЖКХ вдруг накроется.

- ЖКХ никогда не накроется. - возражает мне Зина. - ЖКХ вечен, как Луна и звезды.

- Как материальный объект - вероятно, - не сдаюсь я. - Но в любой момент там может смениться начальник, и тогда все заказы перейдут от меня к его зятю или племяннику. Так ведь всегда и бывает.

Разговоры эти повторяются уже не раз и не два - и каждый раз Зина находит какие-то новые аргументы в пользу воспроизводства.

- Ты пессимист, - наконец заключает она. - Если бы не мое чувство, я бы тебя наверно убила...

- Вот еще новости... - делано возмущаюсь я.

- Сиди там на месте, никуда не девайся, - наконец говорит она в трубку. - Я сейчас приеду...

Времени десять вечера, у меня в работе большой заказ - но когда это Зину останавливало...

- Смотри, осторожно. Собаки... - напоминаю я.

- Возьму им немного колбаски... - легкомысленно отвечает моя пассия.

Ночами у нас иногда страшновато: свистит наверху, на трибунах, в полуразрушенных рядах кресел ветер, вырвавшийся над стадионом на свободу из зажатых домами городских кварталов, ползет по небу нелепого цвета луна среди туч - в общем, в окно ночами на стадионе лучше не выглядывать, чтобы не портить себе дополнительно настроения. И, конечно, повсюду собаки. От шпал, уложенных высокими штабелями, несет креозотом, собаки в зависимости от фазы луны либо гавкают, либо воют... - хорошо что вход к нам в комнаты под трибунами с улицы, а не с футбольного поля. Конечно на улице, если недоглядеть, тоже можно огрести по башке тяжелым предметом, но к собакам, внутрь стадиона, я даже не суюсь: какие-то они у нас все лохматые, в колтунах и репьях и с неумеренно злющими мордами - как будто охраняют что-то действительно важное, типа как на границе.

Снова звонит Зина:

- Я у вас под дверями, открывай...

Я привычно беру с тумбочки при входе железяку и иду отпирать.

- Ты баллончик с собою хоть возишь, полуночница? - усталым голосом интересуюсь я у подруги.

- Меня такси подвезло почти к самому входу, - отвечает она.

И мы идем коридорами ко мне в мастерскую.

Внутри Зина тут же включает весь мыслимый свет и принимается хозяйничать - как она это понимает.

Я в позе суслика снова застываю у машины и слежу за печатью.

- "Гремят торжественные клики, - выкрикивает вдруг Зинаида, закончив с пылью на подоконниках, -

Молчанью мудрому уча.

Я имя нежной Вероники

На стали вырезал меча".

- Это Асадов... - замечаю я сурово. - Или Левитанский.

- Дурашка... - ухмыляется Зинаида. - Это Аминодав Шполянский, Дон Аминадо.

- Сама ты аминодав, - хмурюсь я.

- И не смешно ни грамма... - парирует она и принимается за контейнеры с обрезками бумаги.

- Только не поднимай пыли... - комментирую я. - И не тягай тяжелое... Тебе еще деток рожать.

- Ага... - кривится Зинаида. - Дождешься от вас деток, пожалуй.

- Ну, если поведение будет хорошим... - улыбаюсь я.

Машина допечатывает тридцать седьмую тысячу листов - это всё на сегодня. Мы идем с Зиной в душ, потом в общей кухоньке готовим себе в грильнице пару бутербродов на ужин - и наконец укладываемся в небольшой комнатке без окон рядом с моей будкой - вероятно бывшем чулане. Без четверти полночь, рабочий день окончен.

От описания дальнейшего воздержусь: Зинаида тоже устала, весь день мотавшись по халтурам, и вместо феерии страсти мы в половине первого уже спим мертвым сном освобожденного пролетариата, как говорили в газетах сто лет назад, после Октябрьской революции...

Когда я просыпаюсь без будильника в семь, Зины рядом уже нет - помчалась по своим заработкам. В конце коридора хлопает дверь: пришел Муромец. Он всегда заявляется рано, боится испортить лишним сном фигуру.

Мы здороваемся, недолго пьем в кухоньке кофе и затем разбредаемся по своим местам. Я подвожу в будку со склада тяжелый поддон бумаги, снова запускаю машину и включаю телек без звука - все равно из-за шума не много что слышно.

Вот и еще день.

Около десяти звонит Зина - у нее на халтуре первый перерыв и ей охота пожаловаться на жизнь: она не выспалась, у нее всё болит и так далее.

- Зачем мы вообще живем, Зинаида? - тусклым голосом спрашиваю я. - Чтобы заработать цветных бумажек, купить еды и раз в год слетать в Сочи полежать на пляже?

- Не ной, - тут же включается она. - Это обычная диалектика. Борьба бобра с козлом.

- Ага, - соглашаюсь я. - И бобро в конечном итоге победит козло... Когда вот только это произойдет, стесняюсь спросить...

Я почему-то думаю о Самсоне с его тремя женами - и не завидую...

- Ладно, пока, - прощается моя взбодрившаяся от разговора подруга. - Работай там как следует, не поддавайся козлу...

И она кладет трубку.

Бумага кстати, если кто-то не знает, краями ужасно режется. Если взять стопку обычной писчей бумаги и начать колотить ею об стол - что я регулярно делаю, собирая у машины печатную продукцию, - то можно реально изрезать себе ладони в лапшу. Конечно, у меня навык - я уже давно в этом бумажном процессе, - но для свежего человека бумага - большая опасность, Зина на первых порах часто резалась.

...На экране тем временем снова появляется кокетка Лукерья в ботфортах. Я заглядываюсь на нее и... - черт!.. Стопка бумаги смаху выскальзывает между ладоней на стол и рассыпается веером.

Профессионал в этом случае прежде всего пытается не измазать кровью бумагу. А потом уже занимается своими резаными ранами...

- Опять у тебе травма? - недовольно осведомляется Самсон, услышавший из-за тонкой стенки мои матюки и поспешивший на помощь. - Ты всё-таки как-то поаккуратней, родной...

- Концентряк... - наставительно добавляет он на своем тюремном наречии

Муромец выглядывает у Самсона из-за спины. С ладоней у меня на пол капает кровь. Голова Муромца исчезает - Илюша не переносит вида крови.

- Концентряк...- повторяю я бездумно, механически, и иду в угол к шкафу - там у меня аптечка.

Стены в моей печатной будке тоже выложены плиткой до уровня носа - возможно, раньше тут была душевая или раздевалка.

Я приглядываюсь. Над краем плитки на белой беленой стене тут и там видны мелкие точки: букашки выползли прогуляться. Теперь вот и здесь то же самое.

"Концентряк... - повторяю я про себя. - Формула Вселенной..."