Читать онлайн
"Элизабет"

Тёмные тучи сгущались над её головой, превращаясь в сплошное тяжёлое марево. Она кричала что-то, но едва ли я мог понять, что именно… Я догадывался что. И всё-таки мне не стоило сюда приходить. Да и я бы не пришёл. Её день рождения перестал быть для меня красной датой календаря уже добрых два года назад. Тогда почему я здесь? Глаза как-то невольно находят на полу брошенный, потрёпанный жизнью букет ромашек. Я хотел купить розы. Очень хотел… Но подумал, что это точно не те цветы, которые она хотела бы получить от меня.

Что я, в конце концов, здесь делаю? Это кафе находится слишком далеко от моего дома, от тёплой квартиры и дивана, на котором я планировал провести эту субботу. Если бы не тот телефонный звонок. Если бы не твой ужасный характер, Элизабет. Я и представить не мог, как можно было настолько вывести из себя всех своих друзей, чтобы они, в конечном счёте, всем скопом решили, не предупредив, бросить тебя одну в твой день рождения. Даже этот полудурок Ник не пришёл. Надеюсь, хоть это покажет тебе, кто он такой на самом деле.

Но почему я здесь? Кристин позвонила мне, чтобы рассказать об этом «гениальном» уроке для моей бывшей. Она ждала, что я посмеюсь вместе с ними. Но едва ли я увидел в этом хоть йоту чего-то смешного. В голове как-то сам собой возник её образ. В её любимом бледно-жёлтом платье с бабочками, неизменном каждый год. С тёмными волосами, с таким трепетом завитыми в крупные локоны. С кружкой уже давно остывшего кофе и растёкшейся по щекам ненавистной тушью, от которой у неё всегда болели глаза, и которую она так старательно наносила на свои ресницы только по особым дням.

Именно такой она и стояла передо мной сейчас. Есть вещи, которые не меняются… Можно ли это отнести и ко мне? Не знаю…

Мне не следовало приходить. Я определённо был худшим из тех, кто мог бы теперь стоять перед ней с поздравлениями… Не знаю, что в конце концов привело меня сюда. Даже если они поступили с ней так жестоко, это было не моим делом. Я не должен был кричать на Кристин, не должен был ничего не слушая сбрасывать телефон и уж точно не должен был мчаться сюда, чтобы… Чтобы что, интересно?

Сквозь шквал её слов порой, словно раскаты грома, проходили слишком отчётливые «ненавижу» и «проваливай». Я ничего другого и не ожидал. Это тоже можно отнести к тому, что не меняется. Не менялось последние два года.

Я всё молча смотрел на неё и не понимал. Не понимал, что происходит, не понимал зачем я это слушаю, не понимал её в принципе… О, Элизабет, если бы не твои бесщадные, порой даже бесчеловечные, слова… Если бы не твой неумолкающий ни на секунду рот. Всё было бы по-другому и сейчас, и тогда. Но думать об этом теперь было бессмысленно. В конце концов, зачем мы вообще начинали мучить друг друга этими отношениями, если заранее знали, к чему это приведёт…

А знали ли? Сидя на колокольне настоящего и глядя вниз на прошлое, казалось, знали. На самом же деле нет. И это нормально, это проходящее. Проходящее, которое почему-то так и не прошло ни у меня, ни, судя по её истошному крику, у неё. Эту затянувшуюся песню давно следовало закончить…

Господи, если это сон, то я хочу немедленно проснуться.

«Прощай, Лиззи», – голос тонет в шуме набежавшего ветра, так навсегда и оставаясь неуслышанным. Я дёрнул ручку двери, уходя прочь. Вода под ногами, расцвеченная разводами бензина звучно вторила топоту старых кроссовок. Родиться в такой промозглый сентябрьский день – ей подходит.

В ушах стоит белый шум. Кровь, циркулирующая в голове, заглушает всё, что только возможно – потоки мыслей, гул машин, пищание двери в подъезде и поворот ключа в дверной скважине. Весь мир превращается в одну сплошную шутку, выдуманную кем-то. Вокруг ничего нет. Это всё лишь сон, навеянный кем-то когда-то и зачем-то. Как много неопределённости.

Дурацкие часы в прихожей показывают, что прошёл час, а как по мне прошла целая вечность. Вечность с того момента, как я сижу на полу, опершись о тумбочку для обуви. Ещё одно доказательство искусственности происходящего. Я же знаю, что прошла вечность. Возможно ли спутать её с часом? Голова раскалывается от бесполезных мыслей. Всё из-за неё… Какого только чёрта я туда попёрся?..

Вибрация лежащего рядом телефона заставила ненадолго отвлечься. Я нехотя перевернул его экраном вверх. Это мать Элизабет.

«Лиззи… она, она в больнице…»

Прерывистый голос женщины казался каким-то совершенно оторвано далёким. В какой больнице? Лиззи в кафе. Допивает свой остывший латте и выслушивает успокаивающие речи официантки. С минуты на минуту она позвонит сама и скажет ещё пару ласковых, которые не успела плюнуть мне в лицо там.

Но проходит секунда, вторая, а звонка нет. Осознание начинает проклёвываться сквозь плотную оболочку, окутавшую мозг. Она правда в больнице… Но это не моё дело. Больше не моё…

Куртка как-то сама оказывается под рукой и дверь за спиной стремительно хлопает, снова пропадая из воспринимаемой действительности.

Она попала под машину, когда шла домой. Из-за шума дождя не услышала её приближения, не увидела фар за непроницаемой водной стеной. Я никак не мог понять, какого дождя. Не было его, ни когда я плёлся домой, ни когда шёл сюда. Не было. И в этом меня не могли убедить ни слова матери Лиззи, ни звучные капли, что всё ещё громко барабанили по окнам, ни даже моя промокшая насквозь куртка.

- Я знала, что ты придёшь, - сквозь слёзы прошептала мать Элизабет.

Я нашёл её у отделения реанимации совсем одну. Где, чёрт возьми, Ник? Разве не он должен быть здесь? Должен метаться, как ошпаренный, по коридору, должен рваться к ней, переживать… Он ведь был таким «чутким и заботливым», когда забирал её у меня. Где сейчас носит его чуткую и заботливую задницу, если здесь, вместо него, снова я… «Никчёмный и бесчувственный» я. Конечно, можно было сослаться на то, что он ещё не успел приехать. Но проходили часы, а он так и не появлялся. И вариант с тем, что мать Элизабет ему не позвонила, тоже отпал, когда она протянула мне свой телефон, чтобы я позвонил ей на работу и сказал, что она не придёт. У неё самой слишком сильно дрожали руки и голос…

- Скажи, что ты её парень, – буркнула женщина, когда я спросил, как мне лучше представиться. – Даже если Лиззи этого не признаёт, разве это не так?

Открыв телефонную книгу, я увидел список последних вызовов, среди которых было двенадцать сброшенных Ником звонков…

К Элизабет нас запустили только под утро. Я не спал всё это время, не ходил и, казалось, не дышал. Лишь, опершись об стену, тупо смотрел в пол, чувствуя, как периодически что-то внутри сжимается. Нет, я не хочу обелить себя. Быть честным, я не чувствовал ничего. Ровным счётом ничего. Я не переживал за неё и уж тем более не закатывал истерик, дабы показать своё неравнодушие к этой ситуации. Видимо, Лиззи права, и я в самом деле бесчувственная тварь. Даже как-то перед собой стыдно было. Разве мне хоть немного не должно быть страшно за неё сейчас? Просто по-человечески, просто если предположить, что меня с ней ничего никогда не связывало. Только неприятное ощущение вины время от времени подёргивало меня. Не я ли виноват, во всём, что с ней случилось? Если бы я чуть задержался, если бы хотя бы попытался её успокоить, пришло бы всё к этому? Оно словно маяк то загоралось, то угасало во мне. Но зачем было искать виноватых, если виноваты, считай, были все. И я, и её друзья, и Ник, и она сама, и даже чёртов дождь, принятие факта наличия которого я всё ещё не мог достичь. А, ну и, конечно же, водитель. Это был какой-то мужчина лет сорока. Именно он привёз её в больницу. Я надолго запомню это виноватое испуганное лицо. Он клялся, что не заметил её из-за дождя, сожалел, обещал оплатить лечение, да и вообще сделать всё, что в его силах, для разрешения этой ситуации. Но мать Элизабет отказалась от его помощи. Он потом ещё раз приходил в больницу, чтобы проверить изменения в состоянии пострадавшей, и мне пришлось выводить его, отводя подальше от шокированной, измученной женщины, которая уже готова была на него сорваться.

- Мне так жаль… Я даже представить не мог, что подобное вообще со мной когда-нибудь произойдёт… - как мантру повторял он.

Он попытался насунуть мне денег, но я не принял их. Тогда, постояв перед больницей ещё с час, он уехал, оставив мне свой номер телефона.

Странное дело, виноваты были все и одновременно никто…

Врач разрешил нам войти часам к пяти утра. Лишь потянувшись к ручке двери в палату, я заметил, как сильно дрожали мои руки. Похоже, это из-за усталости. В конце концов, я не спал всю ночь, как не предстояло мне уснуть и завтра, и послезавтра тоже… Элизабет не приходила в себя, хоть и дышала самостоятельно. Я, сразу как вошёл, заметил отсутствие кислородной маски и совсем слабые вздымания груди. Это почему-то заставило выпустить вздох облегчения. От двери она казалась такой маленькой на этой больничной койке. Вся бледная с совсем тонкими, маленькими руками, усыпанными мелкими ссадинами и синяками. Это были пустяки. Уж точно не из-за этих царапин Лиззи попала в реанимацию… Скорее всего причина этому скрывалась под тонким белым покрывалом, которым было накрыто её тело, но этого я видеть не мог… И, может, оно и к лучшему. Подходя ближе, я вглядывался в её лицо. Ровное и спокойное, даже, пожалуй, немного просветлевшее. Она была похожа на фарфорового ангела с крохотным дефектом в виде ссадины на виске. А ведь когда Элизабет молчала, она и в самом деле походила на ангела. Если бы она только всегда так молчала… Была всегда так же безмятежно и безвременно спокойна. Как бы всё сложилось тогда?

Что проку было об этом думать? Но я думал. Стоял над бессознательной ней и думал. Я клял её вместе с её безудержным языком и тягой к дурацкому «ничему» в виде пустых слов, которые она готова была принимать за самые преданные обещания, к которым она так тянулась и которыми сама раскидывалась слишком небрежно. Клял чёртового Ника, что увлёк её за собой тупыми пышными речами, в которых не было и капли хоть чего-то правдивого. Клял Кристин и всех её подружек, за то, что они бросили Лиззи из-за её неосторожно брошенных слов, на которые она сама и внимания-то не обратила. Если бы только все люди на Земле заткнулись, насколько бы прекраснее стал этот мир! Какого бы зла он лишился. Но мне не нужен был весь мир. В конце концов, мне хватило бы лишь твоего молчания, Лиззи. Просто утихнув, ты бы поняла, что слова, в самом деле, не стоят ровным счётом ничего. Ты увидела бы другой мир, совсем не похожий на твой лживый прежний. Скольких людей ты тогда смогла бы разглядеть получше. Смогла бы понять, что есть вещи гораздо важнее пустой болтовни. Поэтому, прошу тебя, ради всего святого, проснувшись, пойми это и не произноси больше ни одного чёртового слова!

Тогда я ещё не знал, что моим желаньям суждено было сбыться… Лиззи, в самом деле, больше не сказала ни единого слова…

На следующий день состояние Элизабет резко ухудшилось. Врачи боролись за её жизнь до последнего, но так и не смогли ничего сделать.

Похороны назначили на понедельник.

Холл в доме Элизабет, который всегда казался таким огромным, теперь был совершенно крохотным. Одни и те же лица мелькали перед глазами, словно проходя невидимый условный круг вдоль стен. Из моего угла в дверях кухни это было особенно видно. Всё как на ладони… На первом кругу они скорбели, на втором рассуждали о прошлом, а на третьем говорили уже о каких-то совсем не связанных личных вещах. Цирк да и только. Этот круговорот ужасно раздражал, но перейти в другое место я не мог – там было или слишком людно, или меня там никто не ждал. За моей спиной на кухне рыдала мать Лиззи, отодвигая от себя всё дальше бокал с чем-то крепким, которое уже ничем не помогало. Её утешала миссис Трейс – мать Ника. Милая женщина, но уж больно мягкосердечная, особенно по отношению к своему чаду. Пожалуй, эти две женщины были единственными, кого моё присутствие здесь устраивало. Другие её родственники меня не знали, а если знали, то считали, что мне тут уж точно не место. Есть же Ник. Да и благодаря Кристин разошёлся слушок, что это я наговорил Элизабет чего-то, что заставило её броситься под колёса. Какой-то бред. Мне едва ли было дело до её выдумок, но я бы всё-таки лучше дома остался, если бы не уже упомянутые женщины...

Они обе косились на Ника. Мы втроём на него косились. И придумалось же ему встать прямо напротив двери в кухню. О, он страдал. Рыдал, всплёскивал руками и упивался дорогим коньяком, который притащил с собой. То и дело его бросало к гробу, на который он вешался и жалобно стенал, выказывая собственную скорбь и сожаление. Вешался он и на других людей, уверяя, что Лиззи теперь в лучшем мире и что там ей непременно хорошо. А больше всех он вешался на Кристин, подходя к ней и опуская руку на её талию. И эта рука непременно сползала ниже… Каждый чёртов раз…

Это было отвратительно. Просто мерзко. Миссис Трейс извинилась за сына перед матерью Элизабет уже в сотый раз. А та лишь кивала, мол, всё равно его пришлось бы звать. Впрочем, для остальных гостей Ник оставался идеалом скорбящего возлюбленного. Словно у них глаз не было…

Мне поплохело и миссис Трейс заботливо сунула мне в руку стакан толи с корвалолом, толи со спиртом. Я так и не понял, что это было, но пить это желания не было. Я так и стоял в дверях, вперившись взглядом в этот стакан с жидкостью. У меня не хватило сил подойти к гробу, и гостей я тоже не успокаивал. Лишь молча стоял на одном месте, наблюдая за всем этим цирком со стороны. Всё это казалось до омерзительного противным и ненастоящим… Слова, летящие из каждого угла, не несли в себе никакого значения – лишь формальность и людская игра. Но я почему-то продолжал их слушать, а в голове всплывали слова Лиззи, её голос, её смех… На фоне всего этого гама они словно тёплый луч света оставались чисты и прекрасны. Я хотел, чтобы она замолчала, а теперь сделал бы всё, чтобы её услышать. Кажется, я сам не знаю, чего хочу…

Винил ли я себя? О, да… Пожалуй, да… Нет. Я не понимал, что происходит. Не хотел верить во всё это. В голове, как и в душе, было так пусто… И только её голос, который с каждой секундой становился всё дальше, всё тише… Я поплёлся мимо людей, пробираясь к лестнице на второй этаж. Шаг за шагом, ступенька за ступенькой… Рыдания Ника и шепотки толпы исчезали где-то за спиной. Поворот направо и одна-единственная до боли знакомая дверь.

Комната Лиззи была именно такой, какой я её запомнил – светлой и тёплой. На шкафу, на вешалке висело то самое платье в бабочках… На столе – фотография и разбитый вдребезги телефон. Тут пахло её любимыми духами с лёгкими нотками апельсина. Всё, абсолютно всё было таким как раньше, за исключением отсутствия здесь Лиззи. На полке за её любимыми романами я нашёл старый фотоальбом, переполненный нашими фотокарточками. Она не выкинула его… Запихнула в самый дальний угол, но не выкинула… Интересно, это потому что она не смогла, или потому что мать не разрешила? Впрочем, какая теперь разница.

Голос Лиззи снова вернулся в мою голову, напевая давнёшнюю песню группы He is we. «All about us» - так она называлась… Это была её любимая песня, и моя тоже. Сколько кругов мы наматывали в своеобразном неловком танце по этой комнате, под аккомпанемент голоса Лиззи, которая почему-то всегда замедляла мотив… Я любил этот голос, любил эту песню, я любил её. И теперь этот голос с замедленной версией этой самой песни снова кружился в моей голове. Фотокарточки в трясущихся руках ловили беззвучные солёные капли. Голова кружилась, кружились мысли, растворяясь в этом месте, возвращаясь на два года назад. Где всё было хорошо, где не было осточертелого Ника, где голос Элизабет, её слова, порой слишком резкие, зато наверняка честные, песни и смех были отданы только мне… Это слишком жадно. Я знаю. Знаю, но не думаю об этом меньше, чем прежде. В конце концов, разве я не начал ненавидеть этот голос, потому что он стал звучать не для меня? Не знаю… Не пойму…

Глаза за пеленой слёз уже совсем ничего не различали и её кровать, на которой я сидел, дрожала вместе со мной. Почему всё так? Почему всё это происходит? Это кошмар, сущий кошмар… Но сколько бы я не спрашивал себя, никак не мог понять, что именно в этой ситуации для меня «кошмар». Для себя я решил что, пожалуй, всё. Совершенно всё. Рука потянулась к оставленному на тумбочке стакану. Покрутив его в руках ещё с минуту, я залпом выпил содержимое. Противная жидкость раздражила горло, но я так и не понял, что это было такое. Я вообще мало, что понимал вплоть до этого самого момента. Почему именно до этого? Что ж, пожалуй, только сейчас я понял одну вещь. Всего одну вещь, которая вполне могла восполнить неимение в сознании всего остального. Я люблю её. Люблю мою маленькую Лиззи… Лиззи, которая безвозвратно ушла.

Голос прорывается наружу тихим сипением сквозь руки, закрывающие лицо:

- Пожалуйста, пусть это всё закончится…

***

Я проснулся, встречаясь с парой обеспокоенных глаз напротив. Вся мокрая от дождя передо мной сидела Лиззи, готовая и сама расплакаться в любой момент. Не из-за грусти, а скорее уж от переизбытка чувств.

- Прости, я задержалась. Ник попросил купить продуктов тёте Трейс. Знаю, что ты просил не связываться с ними, но ты же знаешь, что она мне как родная. Ещё и Ник! Этот подонок совсем забыл о родной матери. Она сказала, что он был у неё целых два месяца назад. Два месяца, представляешь! И он просит меня завезти ей продукты! Меня – совершенно чужого ему человека! Как вообще можно подобным образом оправдывать собственную безалаберность! И не стыдно же! Ох, если бы не тётя Трейс, я бы высказала ему всё, что я о нём думаю!

Я смотрел на неё такую взбудораженную и недовольную. Смотрел на её влажные волосы, на надутые от раздражения губы, на брови, сдвинутые к переносице и серьёзные карие глаза, что выражали искреннее негодование. И на лице как-то сама собой расплылась улыбка. Из-под её кожаной розовой куртки выглядывало синее платье. Её любимое платье, которое она таскала по поводу и без повода, в котором она встречала каждый свой день рождения и в котором ходила со мной на свидания… Если так подумать, у Элизабет никогда и не было бледно-жёлтого платья, усеянного бабочками…

- Ну и чёрт с ним.

Потянув за руку, я увлёк её под одеяло прямо в верхней одежде. В нос тут же ударил запах улицы и приятных цитрусовых духов. Её тело было холодным, но от него почему-то шло какое-то странное тепло, пробирающееся под кожу и согревающее душу. Путающиеся в её волосах пальцы распускали прядки совсем не так хорошо, как её любимая расчёска. Однако судя по тому, как лицо Элизабет приподнялось, озаряясь довольной улыбкой, её всё более чем устраивало.

- Расскажи мне что-нибудь, – тихо сказал я, упираясь подбородком в её макушку.

- Что, например? – её холодные ладошки сомкнулись на моей спине.

- Что угодно… Ты только говори. Говори подольше…