Читать онлайн
"Потерянная в Little Sea. Тайны дома Кастро"
Дом Фаустов. Июль.
Вероника подглядывала сквозь приоткрытую дверь за своим отцом и его гостем. Сегодня в доме был приëм. Скромнее, чем обычно, так как отец любил размах и яркие запоминающиеся торжества. Повод здесь был не важен. Важно было пустить пыль в глаза, как господин Гэтсби из небезызвестного романа Фицжеральда. «Старый фанфарон» — мысленно называла его Вероника.
Из кабинета до Вероники доносились приглушённые голоса. Её отец, Михель Фауст, стоял возле небольшого бара в форме глобуса и потягивал маленькими глотками виски. Напротив него на углу массивного дубового стола сидел Дьюла Фаркаш. Он-то и приковывал всë внимание Вероники, но она не могла толком его разглядеть. Мужчина сидел в пол-оборота к ней, она видела его боком, мелькал локоть, обтянутый шёлковой сиреневой тканью рубашки. И его периодически загораживал отец.
Михель внезапно прервал беседу, отставил стакан и двинулся на выход.
— Сейчас-сейчас, Дьюла, вернусь, договорим, — сказал мужчина, выходя за дверь.
Дочь он не заметил, она притаилась в углу за тумбой, на которой стоял горшок с раскидистой драценой.
Дьюлу она прежде видела, но последний раз несколько лет назад. От отца она слышала обрывочные факты о нём, да и город полнился слухами, и сейчас её распирало от любопытства. Ей хотелось посмотреть на него вблизи, и в тоже время, ей было страшновато.
Наконец, она вернулась к приоткрытой двери, и стала незаметно наблюдать. Дьюла уже успел переместиться в чёрное мягкое кресло у рабочего стола отца и закурить его же сигару. Дьюле было позволительно всё, если не всё, то многое. Михель Фауст, депутат городской думы, хоть и частично, но зависел от него.
Девушка сама себе не смогла бы объяснить, почему испытывает такой мандраж, будто делает нечто запретное, наблюдает за тем, чего видеть не должна. Это в своём же доме?.. Она постаралась стряхнуть наваждение.
Дьюла носил необычную причёску, во всяком случае, во всём окружении Вероники мужчины не имели привычки отращивать столь длинные волосы. Густая иссиня-чëрная грива спускались ему до середины спины. Забранные от висков пряди были связаны в один хвостик на затылке, терявшийся в общей массе блестящих волос. Вероника подумала, что сама она таким богатством похвастаться не могла бы, хотя и гордилась своими медно-рыжими кудрями.
Дьюла был погружён в свои мысли, и будто бы не замечал её. Вероника, тем временем, почувствовала себя совсем глупо, и всё же решилась ступить в кабинет отца. Как будто бы небрежно, как будто бы невзначай. На середине пëстрого ковра она дёрнулась, приложила ладонь к своей груди...
— Ох! Вы здесь. Напугали!
Дьюла поднял на неё тëмные глаза, выдыхая струйку сизого дыма.
— Здравствуй, Вероника, — не улыбнулся он. Отклонился в кресле, и то чуть скрипнуло. — Уже такая большая девочка, а всё не меняешь привычек.
Вероника осеклась, поняв, что он с самого начала знал, что она наблюдает. Как малявка. Хотя ей уже двадцать два года на минуточку. Но девушка не потупилась. Лишь широко улыбнулась. И её улыбка тут же погасла.
Ощущение близости хищника. То самое, что вызывает оторопь, и в то же время, манит. А он смотрит без выражения, однако, за маской спокойствия таятся клыки, или ещё хуже — чëрный туман неизвестных мыслей. И он в любой момент может щëлкнуть зубами прямо перед лицом. Иррациональное, первобытное, прошибающее до мурашек ощущение. Когда смотришь на человека и взываешь к здравому смыслу, но кто мы перед опасностью, которую не в состоянии охватить своим существом?
Именно это чувство и одолевало Веронику, хоть она и боролась. Дьюла курил, будучи здесь, с ней, в кабинете, лишь частично. Взгляд его был расфокусирован, и ни на что толком не направлен. Ничего не делая, он ввёл её в состояние неконтролируемого напряжения.
— Дьюла... — позвала она, приблизившись.
— М?..
— А... Почему вы не со всеми? Не в зале.
Не это её волновало, но нужно было что-то говорить. Через коридоры с повышенной шумоизоляцией всё равно доносились звуки музыки из зала приёмов, а ещё через приоткрытую форточку были слышны голоса людей, собравшихся на фуршет у бассейна.
— А ты? — улыбнулся он лишь одним уголком рта, приподняв и чëрную широкую бровь. Глаза его сейчас были мутно-синими, почти серыми, хотя Вероника помнила их другими. Яркими, глубокого синего оттенка, как старинные сапфиры на подвесках её матери.
— Я просто мимо проходила и...
— И?
Дьюла не был раздражен... Вероника на это надеялась. Просто ему доставляло удовольствие ставить людей в тупик. Так она думала.
— Ладно, я заметила вас и решила поздороваться.
— Я не со всеми, потому что приехал только, чтоб уважить твоего папеньку и немного переговорить с ним о делах. Не более.
Вероника не могла перестать смотреть. Особое внимание привлекали его руки, усыпанные крупными перстнями. Рубин, изумруд, турмалин, бетонит... Чëрный оникс, несколько металлических на всю фалангу. Руки сильные, при этом не грубые.. Движения его пальцев приковывали взгляд, и девушка старалась поднимать глаза на лицо мужчины, но при этом избегала прямого взгляда. Ему нельзя смотреть в глаза. Это тоже иррациональный голос изнутри.
— Ты ещё учишься? — спросил он. Но интереса в его голосе Вероника не услышала.
— Нет, закончила. Но собираюсь поступать в магистратуру.
Дьюла согласно покачал головой.
— Умница.
Затушив куцый обрубок сигары, он поднялся с места.
— Мне всегда было интересно, сколько вам лет... — Вероника впервые пересеклась с ним взглядом, о чем тут же пожалела, потому что отвернуться было уже невозможно. И она ощутила подкожный холод, внутренний озноб. Белую занавеску тронул ветер, раздул веером пóнизу, задирая на самый стол.
«Это с улицы. Уже холодно».
Красив ли Дьюла? Бесспорно. Но это было последнее, о чем она могла бы сейчас подумать. Он внушал чувство опасности, что не сделать шаг назад было невозможно. Вероника попятилась на несколько шагов к массивным книжным полкам из тёмного дерева. Дьюла не обращал на это внимания.
В голове девушки была каша из калейдоскопа фактов... Венгр по происхождению. Ходили слухи на уровне шëпота, что генеалогия семьи Фаркаш восходит к одной из веток королевской семьи Венгрии. Эти слухи не получали ни подтверждений, ни опровержений. Колдун. Убийца. Криминал. Неограниченная власть.
Держит в рукаве весь Аберет. Манипулирует. Уничтожает. К нему на поклон ходит весь «верхний эшелон». Отец Дьюлы построил свою империю на крови. И Дьюла за последние пять лет успел себя зарекомендовать, как достойный преемник. Удержал власть и бизнес.
— А как ты сама думаешь?
— У вас будто нет возраста...
— Двадцать девять.
«...Тысяч лет?.. »
Ровный голос, спокойный взгляд, но его влияние невозможно переоценить. Конечно, про колдуна — это байки, обзывательство, как порой обольстительную женщину называют ведьмой. И тем не менее...
И Вероника снова смотрела ему в глаза. Теперь она увидела, что он... Печален. Бледен. Или ей казалось?.. И она спросила раньше, чем успела подумать:
— У вас что-то... Случилось?..
Дьюла повернулся к столу и налил в пустой стакан воды из хрустального графина. Отпив, провёл большим пальцем по уголку рта, собирая прозрачную каплю. У него пухлые губы, это почти незаметно, так как они практически всегда сжаты. Вероника обращала внимание на такие детали, на которых вообще никогда не концентрировалась. Это было странно, но сейчас от неё ничего не ускользало: шуршание складки шёлка на его предплечье, движение груди от дыхания, движение кадыка при глотании. Ветер снова задрал занавеску. Вдох. Выдох.
«Мне дурно... Надо уйти отсюда. Побыстрее... »
Всё, как при замедленной съемке. И Дьюла пугал всё меньше, всё больше притягивал к себе. Она тянулась к нему всем своим существом.
— Я потерял близкого человека, — тихо сказал он.
Она не ожидала.
— Я... Простите... Примите мои соболезнования.
— Спасибо, — он осушил весь стакан до дна.
Вероника часто поморгала и сделала к нему шаг. Коснулась нежного шëлка манжеты. Дьюла не отреагировал, лишь задержался на ней взглядом. Сейчас она видела его совсем близко. Глаза мужчины стали совсем тёмные. Красивые линии век, ровная кожа цвета слоновой кости, он был аристократичен буквально в каждой черте своего облика. Только, когда говорил или улыбался, были заметны чуть желтоватые от курения выпирающие клычки. Изъян, придававший ему только больше манкости.
— Нельзя, — прошептал он и едва ощутимо, вежливо, но твёрдо оттолкнул Веронику. Аккурат в ту секунду, когда в кабинет вернулся Михель.
Наваждение резко оборвалось. Вероника глубже вдохнула, будто к ней снова вернулась воля. Она выбежала прочь, на ходу чмокнув отца в скулу.
И не видела широкой улыбки Дьюлы ей вслед. Улыбался он недолго. Поворачивался к Михелю он уже с нечитаемым выражением лица.
Михель с задумчивым видом разливал виски по стаканам.
— Я не буду, Михель, — вежливо отказался Дьюла.
— Выпей со мной, уважь друга, хоть пригуби,— улыбнулся тот сквозь усы и короткую, подстриженную бороду. Михелю было едва за пятьдесят, но он уже успел стать полностью седым, и былая яркая рыжина чуть проглядывала сквозь посеребрëнные волосы.
Дьюла всё же принял стакан и сделал глоток.
— До меня дошли слухи, что ты залил кровью Самриту. В городе давно не было таких потрясений.
Дьюла не смотрел на него, снова присутствовал лишь частично, периодически глотая виски.
— Это правда, что ты прикрывал ту девчонку? Что наделала столько шума.
— По объективным причинам.
— Ты не тот, кто действует по соображениям справедливости.
— Тем не менее, представлений о ней не растерял, — размыто отвечал Дьюла.
— Столько кланов на тебя теперь точат зубы. Оно того стоило?
Дьюла лишь казался безучастным, и Фауст это знал. Чувствовал. Невозможно было не понять. Он долго не отвечал, и Михель продолжил:
— Я просто боюсь, как бы кровь не залила весь Аберет. Месть за месть цепляется, ты же знаешь. Мне эти волнения не нужны. Особенно сейчас, во время предвыборной кампании, — говорил Фауст спокойно, но в словах его легко угадывались ноты предостережения.
— Я понимаю, Фауст. Делаю всё возможное, чтобы кровь не вышла из берегов.
— Так... Стоило?..
— Не знаю. Но не жалею. И не пожалею. Мне нечего терять.
— Да ну? — вскинул бровь молодой старик. — Я же знаю, что она погибла в этом безумии.
Дьюла качнул головой, осушил стакан до конца и поставил его на стол чуть громче, чем мог бы.
— Я сочувствую тебе. Правда, Дьюла. Как бы там ни было... Но я хочу попросить тебя не забывать о том, что терять тебе всё же есть, что.
— Я ценю вашу заботу, — Дьюла поднял тускло блеснувшие глаза на собеседника. Фауст говорил об его ответственности и множестве тянущихся к Дьюле ниточек. Вовсе не о личных потерях. Фауст волновался о себе. Мафиозная разборка в городе, где он баллотировался на пост мэра, была ему сейчас костью в горле. Тринадцать. Тринадцать влиятельных семей были втянуты. Ровно столько входило в клан Кастро. Шесть из них были уже обезглавлены лично Дьюлой. И это являлось проблемой. Всем было известно, под чьим покровительством находился Фауст. И Михелю хотелось бы выразиться жёстче, хотелось разбить бутылку виски об его голову, встряхнуть за воротник, но он не смел. Слишком многое было на кону. Слишком многое зависело от, по его меркам, ещё мальчишки, который, без всяких сомнений, влюбился и потерял голову от горя. И сетовал лишь на то, что Ласло, отца Дьюлы, уже нет в живых. Тот бы нашёл на него управу. А у Фауста, к сожалению, таких рычагов давления не было.
После ухода «дорогого гостя», Михель ещё некоторое время пребывал в мрачных размышлениях наедине с собой. Вернулся к гостям лишь под конец приëма.
***
Её машину нашли в озере. Её саму — нет. Но самое большое озеро Аберета — СкаЛит практически никогда не отдавало утопленников. Слишком глубокое, с множеством подводных пещер и валунов, до сих пор не до конца исследованное. К нему прочно прикрепилось название Little Sea*, заменившее официальное. Воды его темны и опасны. Кто тонет в нём, редко бывает обнаружен, разве что оно само смилостивится и отдаст своего пленника на каменистый берег. Вокруг ЛиттлСи ходит много легенд, несмотря на то, что в нём не водится никого вроде Лох-Несского чудовища. Оно само по себе — чудовище — раскрытая пасть, под не очень высокой, но опасно нависающей над ней, покатой скалой, опоясанной узкой дорогой.
Машина съехала в озеро на большой скорости с высоты крутого серпантина, пробив ограждение. Дьюла был почти уверен в том, что злоумышленник долго преследовал её, а после — просто «выдавил» с узкой извилистой дороги. На этом «Серпантине смерти» было легко это сделать. Куда больнее ему давалась мысль, что Ассанта не выдержала всех потрясений и... Он болезненно поморщился.
И не мог перестать размышлять.
«Тебе было страшно? В те последние минуты?»...
Её любимый чëрный спорткар, её ласточка, у которой было даже имя — Кеди́* с громким хлопком, разгоняя на берег волны, рухнула в озеро. Треснули стëкла. Машина быстро заполнялась водой, а Ассанта ударилась головой в процессе падения об руль, или об стекло, отключилась. Пришла в себя, когда уже задыхалась, набрав полные лëгкие воды. Когда умирала.
«...Тебе было больно?...»
Ассанта билась в заклинившие двери, широко открывая рот в беззвучном крике, но выходили лишь пузыри... Дверь открылась сама, или она всё же выбралась, но не смогла выплыть?.. Или же... Её убили, а машину скинули в озеро. Или. Она где-то под замком.
Страшные образы в разных проявлениях завладевали Дьюлой, и он не был способен их отогнать.
Был и третий вариант, на который Дьюла в тайне надеялся. Этого ничего не было. Всё инсценировка. И неважно, для кого, для него или для взбешëнных семей. Даже, если для него. В тайне, потому что понимал — это могут быть лишь пустые надежды, которые впоследствии разобьют ему сердце. Снова.
Его люди искали её.
Время шло, но никаких зацепок, никаких следов, ничего не находилось. Он устал. Чертовски. Критически устал. Только не замечал этого, пока горел жаждой мести. Чувство это вовсе не было похоже на пламя. Нет, это бездонная, чëрная, губительная яма, тянущая в себя на арканах выжигающей морозом ненависти. Ему хотелось каждого, кто был к этому причастен, сломать в руках, как куклу. Сворачивать головы... И в первую очередь... Себе. Дьюла винил себя. Если бы он повёл себя иначе... Если бы... Вовремя её услышал, ничего этого бы не случилось. Ничего.
Со дня, когда «Кеди» нашли, прошло уже больше двух месяцев. Дни шли, и надежды на третий возможный сценарий, таяли. На смену им приходила серая, гнетущая апатия, до удушья. Как бывает, когда плотная серость духоты нагнетается перед грозой, а она всё не проливается дождём, лишь гремит где-то вдалеке... Будто под стеклянным куполом, пока медленно, по капле, исчезает кислород, и каждый вдох становится болезненным, не оправдывающим ожиданий. Это состояние иссушало, тело становилось тяжёлым и неподъëмным, а душа и того тяжелее.
Ассанта каким-то образом упала с огромной высоты в озеро, когда только зацвëл жасмин. Конец мая. Её любимый период в году. Он помнил её с охапкой нарванных жасминов прошлым летом, эти цветы были неразрывно связаны с её образом.
Ещё точнее — двадцать девятое мая.
Предположительно, машина оказалась в воде около семи утра. Эти цифры теперь стали его неизменными спутниками. Постоянно возникали в голове в любое время, независимо от того, чем он занимался.
Не уберёг.
_________________
Примечания:
*Кеди (Kedi) — Кошка (турецкий)
*Little Sea — Маленькое Море (пер.англ.), в дальнейшем в тексте будет упоминаться, как ЛиттлСи
ЛитСовет
Только что
