Читать онлайн
"Гвендарлин. Сигнал"

Семнадцать лет назад, одним ноябрьским вечером, в родовое отделение Сан-Себатьяна поступила женщина. В руках она не имела ни документов, ни денег, зато держалась в схватках стойко и терпеливо. Её русский, грубоватый на слух, никто из персонала не понимал. Сама она тоже не знала ни слово из местного лексикона. А Единственное, за что держалась, была надежда, с которой попала в руки дежурного врача - Марты.

В глазах темнело, боль была невыносимой. Роженицу с огеннными кудрями немедленно перевели в родильный блок. Женщина быстро уловила запах лекарств, сморщила лицо. Странный мороз прошёлся по конечностям, которые и без того немели.

Мария всю беременность ненавидела эти судороги, что будили её по ночам. И вот опять они напомнили о себе, безжалостно возникув не в то время.

Множество проводов и оборудования, словно монстры с щупальцами, заполняло комнату. Белые стены служили фоном и могли бы отличаться, но уже потеряли свой идеальный вид, пропитавшись временем. На одной из них висели часы с пожелтевшим циферблатом.

Пурпурная рамка была немного треснута. Только на них Мария могла долго смотреть, откинув голову назад, словно отлучаясь от реальности. Они показывали позднее время. Это уже было не то прекрасное утро, когда женщина радостно благодарила незнакомую пару супругов, нелегально перевёзшую её в этот город.

А как иначе ей нужно было скрыться? Никто из её старого окружения не ответил бы на этот вопрос. Они были бессильны, бесполезны. Глупо вздыхали при виде синяков на теле женщины. Неужели в их понимании жена должна была терпеть тиранию мужа? Мария не понимала идеи этих людей.

Рыжие волосы стали жирными и прилипли к потеющему лицу. Карие, почти черные, глаза блестели от нахлынувших слез. Кожа краснела от напряжения и боли, которые приходилось испытывать снова и снова. Всё вокруг кричали, призывая отчаянно дышать. Но их голоса лишь усиливали ощущение хаоса, происходящего вокруг.

- Дыши! Дыши! - не сдавалась Марта. - Не дайте ей потерять сознание!

Крупный плод и тяжёлые роды предвещали худший исход, от чего Марта переживала ещё сильнее. Она не могла потерять их обоих. В её жизни и карьере было слишком много потерь, из-за чего глаз дергался. На сей раз, будучи уже немолодой и овдовевшей, она искала жизнь повсюду. А там, где она просачивалась в мизерной доле, крепко держалась, чтобы не упустить.

- Тужься! Ну же! - в очередной раз приказала она, надеясь, что на этот раз ребёнок действительно родится, облегчив страдания своей матери.

Мария почти не слышала ничего, теряя свет в своих глазах. Голоса смешались в одну печальную музыку. В один момент все стало безразлично., Захотелось уйти. Но забирать её никто не спешил.

Это была секунда слабости, после которой женщина подняла голову, прижала подбородок к груди и выпустила весь свой отчаянный крик. В нем было много боли, надежды и злости. Всё то, что она терпеливо хранила внутри, вырвалось наружу. Мария освободилась.

Несколько секунд безумного молчания, и вот уже в руках извивалась девочка, омытая в крови своей матери. Она завизжала так, как делают все новорожденные. Чистый ребенок с освобожденной болью продолжал плакать, доказывая миру, что он жив.

Все вокруг выдохнули. Чудо произошло, тяжёлые минуты покинули их. Но было ли это облегчением для прусутвующих рядом со смертью, которая только переступила порог? Она незаметно вошла, но этот холод и отстранёность от жизни почувствовали все.

- Что-то не так! - крикнула одна из медсестёр.

Марта поднялась, прижимая в руках новорожденную, и подошла к новой матери. Она стремительно теряла свои силы. Глаза её все ещё были открыты и не сходили с дочери, желая взглянуть на неё в первый и последний раз. Почувствовав этот момент, врач повернула малышку, чтобы женщина смогла видеть своё дитя, которое так тяжело родила.

Голова и сердце Марии были полны сожалений. Когда-то она успела напридумывать себе и пофантазировать о светлом и безопасном будущем для неё и дочери. Если бы она могла дотронуться до неё, прижать к себе, сказать тысячу нежных и ласковых слов, подарить любовь. Если бы она могла быть рядом и никогда не отпускать. Если бы она могла держать её за руку и наблюдать, как её маленькая девочка растёт. Но ничего подобного не произойдёт, потому что она знала, что уходит.

- Виктория, - слабым, еле уловимым голосом произнесла Мария.

Это была её маленькая победа - причина, по которой она сбежала и оказалась в чужой стране. Она не смогла здесь выжить, но надеялась, что её Виктория сможет.

Сердце будто сжала невидимая рука, не позволяя ему больше стучать. Стрелка циферблата перестала для неё отсчитывать время. Она покинула мир живых, с неведомой болью и историей.

Марта еле сдерживала слезы. К такому не привыкали, как бы ни хотелось. Много раз женщина была бессильным и убитым свидетелем смерти. И вновь она смотрела на безжизненное лицо и лишенные света глаза.

***

Десять лет спустя.

Солнце грело щеки девочки. Смешной румянец отражал жаркий день испанского лета. Глаза щурились, упорно пытаясь разглядеть безоблачное небо. В нем должны были возникнуть крылатые звери, о которых ей рассказывали ранее.

Виктория тихо сидела где-то в последних рядах за голубым рабочим столом, который успел накопить на себе достаточно надписей и рисунков. Несмотря на то что каждый год по одинаковым партам проходились слоями краски, сироты приюта стремились затмевать своих предшественников.

Виктория любила рисовать на бумаге, обходя любые другие поверхности. И к концу учебного года, вместо того чтобы присоединиться к занятиям со сверстниками, она сосредоточенно чертила на альбомном листе.

Шум открывающейся двери и шепот притихших детей не смутили её. Она не подняла голову, а рыжие волнистые волосы всё ещё свисали с лба. Рука продолжала скользить по эскизу, оставляя следы графитных линий.

Правым ухом, по которому не прошлись горячие лучи и которое всё ещё оставалось прохладным, Виктория услышала удивлённые возгласы детей. Наконец она подняла взгляд, полный откровенного любопытства, и пристально вгляделась в лицо женщины.

Сеньорита Наталия Касильяс, всё ещё блеклая, с желтезной в неухоженных волосах и бледной кожей в жаркой стране, уже не первый год преподовала изобразительное искусство в классе Виктории. Она совсем не соответствовала своему курсу и профессии, что ей пришлось когда-то избрать под убеждениями покойных родителей.

Женщина мечтала о счастье в работе модели и всем сердцем желала обрести полную семью. Но, со слов окружающих, и лицом не вышла, и достойной мужа не оказалась.

Дети боялись устрашающей мимики Наталии. Двадцатишестилетняя преподавательница напоминала им злую старуху из добрых сказок. Полюбить её было трудно не только сиротам, но и всему персоналу приюта. У неё был тяжёлый характер.

Она смотрела на десятилетних мальчиков и девочек с прозорливостью и злой усмешкой. Говорила с высокомерием, желая задеть каждой буквой своего языка, и, казалось, радовалась тому, что ей это удается.

Каждый ощущал себя рядом с Касильяс плохим. Но почему-то именно на Викторию долго и пристально глядела Наталия, будто знала все её тайны и тёмные углы.

Наконец они прервали свои взгляды. Виктория продолжила работать над рисунком, будто никто и не заходил в её душу. А Наталия устремила глаза на куполообразную клетку, покрытую сверху тёмной тканью. Её она принесла с собой и завлекла в тему урока весь заинтересованный класс.

Стены, оформленные деревянными панелями и голубой краской, которая никогда не заканчивалась у приюта, были во всех учебных классах. На них висели большие меловые доски, которые где-то даже успели потрескаться. Напротив находились железные шкафчики, где хранились важные вещи для сирот.

У Виктории шкаф был лимонного цвета. Он был заполнен не только учебниками и тетрадями, но и рисунками, наклейками - тем, что являлось её выражением в маленьком мире. Это делало её хранилище особенным, так же как и у каждого из её одноклассников.

Она видела, что сверстники тоже не отстают, и радовалась тому, что её, пожалуй, не посчитают фриком среди обычных людей: им не будет интересно, что ещё лежит в её шкафчике. Они никогда не заглянут туда.

- Сегодня мы поговорим о кукушке, - начала Наталия, доставая огромное изображение птицы из подсобки.

- Кто-нибудь знает, что это за птица?

- Хохлатая кукушка! - выкрикнул мальчик из первых рядов.

- Верно, Маркос, - кивнула женщина. - Что ещё ты можешь рассказать об этих удивительных птицах?

Мальчик поправил очки, поднимаясь с места.

- Ну... Кукушка... Она... - долгая пауза.

- Садись, - грубо повелела Касильяс. - Я расскажу вам.

В следующую минуту ткань сошла с клетки. После лёгкого движения Наталии перед глазами сирот предстала живая птица. Она мирно сидела в человеческой ловушке, не подозревая, где она находится и зачем.

Виктория тоже подняла глаза, но не поверила своим им в ту секунду, когда увидела маленькое создание, что начало биться крыльями о металлические прутья. Сердце защемило от несправедливости.

Мир в одно мгновение стал коварнее. И, сама того не осознавая, девочка вскочила, тем самым привлекая внимание всех, кто был в классе.

- Тебе есть что сказать, Виктория? - спросила женщина, убирая прямой локон за ухо.

- Да! Зачем вы держите её в клетке? Она должна быть на воле!

- Мы отпустим её, как только закончится занятие. А до тех пор вам следует нарисовать её и сдать работы мне на стол. Можете начинать, - сообщила преподавательница, будто не почувствовала просьбы девочки освободить животное.

Вместо этого Касильяс была спокойна и внимательно всматривалась в движения каждого, пока не наткнулась на Викторию. Она, похоже, не собиралась двигаться с места.

- Это касается и тебя. Садись и начни классную работу, - было велено.

- Я не буду рисовать. Она мучается. Её нужно выпустить на свободу прямо сейчас.

- Свобода, - усмехнулась Наталия, прицепившись к слову. - Что такое свобода? Дай людям волю - начнётся хаос. Беспредел! - повысила она голос, медленно приближаясь к Виктории. - Начнутся проблемы с бесконтрольным народом! Так что это не самое лучшее, что можно дать!

- Но птицы - это не люди. Они по природе свободны и делают то, что хотят. Они не привыкли жить вне воли. - Виктория продолжала отстаивать права кукушки.

Смех Наталии был противным и наигранным.

- Делают что хотят? Не смеши меня, - издевалась она. - Кукушка, о которой ты так печешься, откладывает свои яйца в чужие гнезда, чтобы их птенцов воспитывали и кормили кто-то другой. Прямо как твоя мать.

Виктория впервые услышала о своей матери из уст человека, озлобленного на мир. Она не знала, что ей сказать. Лицо стало каменным, а все мышцы, казалось, потеряли свою силу передавать эмоции. Даже если бы кожу девочки кусали голодные мыши, а сердце разрывал дикий зверь, она не почувствовала бы ничего, кроме пустоты.

- А теперь садись и не ерзай, - повелела Наталия. - Не хватало еще, чтобы и остальные заразились таким гениальным умом.

Виктория не выдержала и рывком покинула комнату. По ноздрям прошлась жгучая боль. Слезы готовились пролиться, но силой были возвращены в уколотое сердце.

Иногда девушка думала, чем же могла ответить на такое заявление: смехом, слезой или бессмысленной фразой. А со смыслом она бы ее никогда не придумала. Услышав, посмеялись бы, как смеялись в наступающие для маленькой девочки годы. Но в конце концов она приходила к мысли, что ничего бы не изменилось после другого ответа.

Следующие воспоминания Виктории были короткими. В них она проявляла грубость, беспощадность и бесчувственность, всё больше становясь похожей на ту, кто сделал её такой.

Но любовь к свободе она не утратила. Продолжала искать в этой любви утешение. И даже в отсутствии родителей, семьи и будущего, как твердили ей на ухо, она находила её в своём понимании. Поэтому понять странную и пугающую мысль подрастющей девочки никто не желал.

***

Ещё семь лет спустя.

Любимым местом Виктории всегда был низкий подоконник на втором этаже, шестое окно первого крыла. Первый поворот направо после лестницы.

Чистое и уютное, оно встречало её в любом настроении, в любое время года. Летом солнце Сан-Себастьяна оставляло неравномерный загар на лице, а зимой приносило прохладу, что временами переходило в простуду. Но Виктория не боялась болезни и в тяжёлые времена навещала коридор приюта, чтобы посидеть и поразмыслить.

Ей не наскучал одинокий цветочный магазин напротив здания. Она любила наблюдать за людьми, которые приходили туда. Ей нравилось думать о них и представлять историю жизни каждого, кто шагал мимо. Это доставляло ей удовольствие, вдохновляло на новые образы, которые она переносила на бумагу огрызком карандаша.

Ей нравилось нюхать свои пальцы после работы. Они пахли древесиной и графитом. Затем она уходила мыть руки, и запах менялся на цветочный, а жизнь - на скучную.

Дни сменялись неделями. Недели - месяцами, а месяцы - годами. Так, словно на глазах, прошли семь лет, и снова, ни свет ни заря, Виктория спустилась с третьего этажа на второй, чтобы немного поразмыслить и начать работу над ещё одним эскизом. Она постелила под бедра плед, нашла удобную позу и взглянула через окно на голубой свет, который полюбила за прожитые в этом месте моменты.

Издалека было видно, что крыши домов покрыты пылью и ожидают дождя, который не шел уже два дня. Рыжие, бордовые, коричневые - они хорошо сочетались со старыми деревьями, посаженными вдоль нескольких домов.

Их золотистое оперение сносило ветром, и небольшими вьюгами листья исполняли танец безумия. Рискуя своей красотой, осень играла в опасную игру. Виктория знала, что она дожидается дождей и слякоти, которые сотрут ее хрупкое нутро.

Кто-то тепло одетый вышел из цветочного магазина.

- Кладбище, - шепнула она, поняв, что он держит в руках букет лилий и хризантем.

Но изображать в рисунке горе и потерю вовсе не хотелось. Тысячи оправданий пронеслись в голове девушки, пока она тыкала в бумагу новым карандашом.

Заточенный грифель ожидаемо сломался и скатился по бумаге вниз, к белой блузке. Девушка подобрала обломок и убрала в сторону, где лежал еще один карандаш, но другой мягкости.

В момент, когда девушка решила сдаться и вернуться в комнату, на одну из крыш приземлился аист. Белоснежные крылья поднесли стройные ноги к небольшому гнезду, которое оказалось спрятано между телевизионной антенной и наклонной крышей.

Виктория улыбнулась своей удаче и приступила к рисунку, который постепенно начал перекрывать хаотичные тыки неопределённости.

Голубой свет за стеклом перешел в белый. День вступил в свои официальные права. Приют начал проявлять первые признаки бодрого утра. Проходящих мимо подоконника Виктории стало больше.

Только девушка собралась уйти, как за её спиной раздался знакомый голос.

- Посмотрите на неё! - Скрестив руки, Эбигейл ступала по деревянному паркету, на который падал солнечный свет. - Как это мило! - Притворно улыбнулась.

Она остановилась возле Виктории и стала рассматривать рисунок через её плечо. Эби не в первый раз позволяла себе вольности. Всем своим видом она давала понять, что не настроена дружелюбно. Каждая их встреча заканчивалась попытками укусить друг друга больнее.

- Опять будешь со мной в молчанку играть? - спросила брюнетка, закручивая рыжий локон Виктории на свой палец.

Это был способ, который хорошо выводил Эбигейл на эмоции, не столь приятные для её бывших подруг. Колкие слова в ответ могли лишь тешить её эго, а не обидеть или задеть каким-то образом.

- Скажи, что тебе нужно, и уходи.

- Как так? Заговорила. - Засмеялась. - В глаза мне даже не посмотришь? Не бойся, не укушу.

- Я жду. - Виктория не передумала, уверенно завершая рисунок.

- Какая же ты скучная, - протянула она, словно обиженный ребёнок, и ткнула пальцем в плечо.

Эби сделала несколько шагов и оказалась лицом к лицу с Викторией. Последняя была спокойна, и каждое её движение говорило о внутренней уверенности. Это раздражало Эбигейл до колючек внутри. Она не могла поверить, как человек, который однажды решил молчать и таким образом решать все свои проблемы, так долго остаётся устойчивым к её провокациям. Ей было бы достаточно, если бы та проявила хоть какую-то эмоцию. Но девушка, как река, упрямо шла своим путём, не реагируя на внешние факторы.

- Анна Карпова просила передать, чтобы ты обязательно присутствовала на осеннем балу. Любые отговорки не принимаются, - скопировала девушка фразу директорши.

- Ок, - сухо ответила Виктория, не сводя глаз с рисунка.

- Всё? - усмехнулась Эбигейл. - «Ок?» Больше ничего не скажешь?

- Нет, - очередной короткий ответ вызвал не столь правдоподобное удивление, каким это было несколько лет назад.

Иногда даже то, что надо отвечать, досаждало Виктории. Она могла лишиться дара речи, лишь бы не соприкасаться с созависимыми людьми. Но они, как назло, окружали её, требуя общения и вовлеченности в общество, от которого девушка хотела избавиться.

Эбигейл хмыкнула и ушла. Её тень скользила по панелям боазери, макушкой задевая светлую часть стен, и отдалялась от задумчивой Виктории.

Она провела рукой по волосам, которые ранее трогала Эби, и решила вернуться в комнату. Ежедневная рутина погрузила её в спокойствие, и девушке удалось забыть о том, что случилось утром. Это был четвёртый день ноября, конец осени, чье окончание отмечали в приюте каждый год. Но помимо торжественного бала, в этот день Виктории исполнялось семнадцать лет.