Соратник (полный текст)

РУКОПИСЬ

СОРАТНИК

Предисловие автора

Мир хирургии – мир «полуангелов» в белых одеяниях, спешащих на помощь человеку, попавшему в беду. Мир – загадочный, таинственный, и, во многом непонятный простому обывателю. Как и сами хирурги, наделенные правом терзать человеческую плоть во имя спасения жизни. Они живут среди нас. Радуются праздникам, влюбляются, растят детей, ходят по одним с нами улицам, пьют водку, ходят на футбол, нарушают правила дорожного движения. Они, на первый взгляд, неотличимы от остальных. Но это только на первый взгляд. Они – посвященные. Только им дано право нарушать планы «костлявой».

В книге повествуется о тернистом, извилистом жизненном пути хирурга, выведенного под псевдонимом «Соратник». Сразу скажу, что и Соратник, и все остальные герои романа – люди выдуманные. Это – собирательные образы. В природе таких людей не было, и нет. Точно также выдуманы и «Центр», и «Архипелаг» и «Железка».

События, описанные в книге – также плод синтеза «хирургических» баек, фольклора, передающегося из поколения в поколение хирургов. Было это на самом деле, или нет – кто его знает. Но каждый расказчик утверждает, что такое было именно в их больничке, а свидетелем этого был он лично. Автор – не был свидетелем описанных событий. Что-то он слышал, о чем-то читал, что-то ему пригрезилось.

Не стоит и персонифицировать автора с расказчиком того, что приведено в книге. Повествование от первого лица, встречающееся в тексте – не более чем литературный прием.

Вот, пожалуй, и все.

Автор желает позитивных эмоций при погружении уважаемого Читателя в мир Соратника и его коллег.

Приятного Вам чтения.

ЧАСТЬ 1 «НАЧАЛА»

Он пришел к нам в сентябре. В том, неудачном году, когда в одночасье рухнули все наши надежды на реконструкцию клиники… «Центра» хирургии, расположенного на базе самой старой больницы города, в корпусе постройки далекого 1876 года.

После трех лет мучений Фортуна повернулась к нам лицом. Удачная операция у отца ооооччччень влиятельного человека привлекла внимание власть имцщих к нашей клинике и к нашему шефу. Прозвучал начальственный рык, и… до того не видевшие нас «в упор» финансовые воротилы выделили средства госбюджета на рекнструкцию нашей клиники. Но… коварно подкралась «перестройка», с ее «новым мышлением», «ускорением», «углублением» и прочим мракобесием.

И тогда два с половиной миллиона инвалютных рублей, прописанных для нас отдельной строкой бюджета, превратились в сумму счета легкого «междусобойчика» на три-четыре персоны в кооперативном ресторане средней паршивости. Погоревав немного о превратности «злодейки судьбы» мы стали обживаться в пролетарской больничке, куда нас уже успели перевести. Планировали временно, оказалось – навсегда.

Нужно сказать, что местные эскулапы нас встретили без открытой неприязни, но и без восторга. Мы серьезно нарушили их монотонную, отработанную десятилетиями текучку плановой, почти поликлинической хирургии. «Атеромки, липомки, кисты копчика, фимозы, короткие уздечки»… и тому подобная мелочевка была у двух третей пациентов, госпиталируемых в стационар. Слегка оживляли картину аппендициты и разные гнойники, раз в неделю доставляемые по скорой помощи. Но погоды они не делали.

– Не прооперируем сегодня – прооперируем завтра… Завтра не получится – не беда… покапаем, понаблюдаем, полечим. Ближе и полновеснее будет контакт больных и их родственников с хирургами, которые, прямо, как на подбор, носили звучные фамилии, оканчивающиеся на –берг или –ман. Выглядели хирурги довольно упитанно.

Вот в такую больничку мы и пришли, на девятом году существования нашего «Центра», во главе с нашим профессором, которого за глаза окрестили уважительным словом – «Дядя».

Команда наша за девять лет круглосуточной ургенции в центральной больнице города и притерлась, и оперировать научилась, да…и что греха таить, и спелась, как профессионально, так и «неформально», «неоднократно обсуждая актуальные вопросы улучшения качества оказания медицинской помощи за круглым дружеским столом». Но в меру. Администрация больнички, увидев нас, немедленно окрестила нашу прокуренную и спаянную команду «ордой», а профессора, почему-то нарекли «Али-бабой»… Так и говорили

– Ах, эти «Али-баба и сорок разбойников»… И т.д. и т.п.

Итак, мы работали уже два месяца на новом месте, и тут появился он. Не заметить нового человека среди нас было просто невозможно. В отличие от нас, он был в шапочке. И не просто в шапочке, а в высоченной шапчище, белоснежной, без единой морщинки, католической тиарой поднимавшейся ввысь. Такие шапки были визитной карточкой врачей из районов, причем, чем западнее область – тем шапка была выше, а накрахмалена круче.

Почему они любили такие «сооружения» нам сначала было непонятно, но в конце-концов я понял причину такого «дресс-кода». Она кроется в …религии. Да,да.. Не смейтесь. Именно в религии, а точнее в отличиях религиозных взглядов села и небольших городов запада от пролетарских поселений востока и центра Украины. Кроме того, что чем западнее расположен населенный пункт, тем население там – религиознее, тем сильнее - влияние католицизма с его высоченными епископскими тиарами. И, напротив, в центре страны, и, особенно на востоке, священники, зачастую, обходятся небольшими скуфейками, а там, где многочисленна греческая диаспора – камилавками, несравнимыми по высоте с тиарой.

Да и само отношение к врачу разное. На западе врача уважают больше, чем на востоке. Это проявляется и в строжайшей субординации в самой больнице. Врачи - «Западенцы» находятся на полном пансионе у сестры хозяйки, которая ночь спать не будет, а шапочки «панам – докторам» и выстирает, и накрахмалит и отутюжит.

Так у нас в клинике появился новый «клинический ординатор». Спокойный, уверенный в себе, с неизменным, как бы, оценивающим, пришуром глаз, и… накрахмаленной высокой шапкой.

* * *

Хирурги – люди особенные. Профессионально закаленные, но морально-психически деформированные. Не случайно в Великобритании только трем категориям граждан запрещено быть «присяжными заседателями» в судах. Морякам, пробывшим в плавании более 6 месяцев, мясникам и хирургам. Их психике, добропорядочные англосаксы, не доверяют. И правильно делают. Постоянный коллектив в замкнутом помещении, ограниченная информация и монотонная работа с «неестественными» объектами. Одно дело фиалки выращивать. А совсем другое кровь из туши в сточное отверстие направлять или гангренозную ногу отпиливать… Так что, как характер влияет на выбор профессии - так и профессия расставляет акценты на характере. Случайные люди в хирургии не задерживаются, зато те, кто задержался, остаются надолго. Хирургические коллективы отличаются постоянством состава. Парадокс, но «хирургии изменяют реже, чем женам».

В результате, через несколько лет совместной работы формируется устойчивая по составу и объединенная по профессиональному признаку «группировка», охраняющая свою территорию и «цеховой устав» по которому она живет. Естественная убыль ее членов компенсируется тщательной селекцией кандидатов срели молодежи, мечтающей о хирургии и многолетним коллективным их выращиванием. Чужаки, особенно опытные, со стажем работы, практически никогда не воспринимаются «группировкой» дружелюбно, и редко приживаются. Даже если ты «хирург от Бога» и придешь к ним начальником с неограниченными полномочиями.

Два-три мелких «прокола», несколько стычек, и от исходной «исключительности» в профессии очень быстро ничего не остается, и ты, из «небожителя» быстро становишься почти изгоем, ненавидимым всеми своими коллегами. И не только коллегами. Многое зависит от того где ты живешь, в мегаполисе или в райцентре.

Одно дело если все происходит в крупной больнице большого города. Там, выйдя за ее ворота, ты мигом затеряешься среди тысяч и тысяч таких же «винтиков урбанизации». Тебя нет… Ты – деперсонизировался… Окружающим нет до тебя никакого дела. Кто ты и чем занимаешься, их не интересует.

У тебя есть время отдохнуть от «цеха», восстановиться…. А утром, с относительно свежими силами, можно снова в забой.

И совсем другое дело, когда ты работаешь в районе, где все и всегда на виду. Где санитарка в операционной, совершенно случайно оказывается кумой пациента, которому ты во время операции случайно повредил крупный сосуд, и она отчетливо запомнила все твои высказывания «об извращенных формах секса с легкодоступными женщинами, вкупе с «дьяволом и тысячей чертей у него в глотке». И, конечно, при необходимости она все это в «лицах» повторит, и дома и, не дай Бог, в прокуратуре. И твоим рассказам, как «выстрелил» кровоостанавливающий зажим, никто не поверит.

Где твой «коллега» обязательно увидит, как ты укладывал в багажник машины, привезенное тебе благодарным больным к новому году, «стегно кабанчика» и пару трехлитровых банок «самограя», где главный врач столкнется с тобой «нос к носу», пробираясь на «вечерний релакс» к разбитной блондинке Вальке из бухгалтерии…. Ты – оттуда, он – туда.

Короче – в районной больничке ты все время «как под микроскопом». И в «забой» с утра, ты идешь в таком же состоянии, каким был вечером накануне. Заменить тебя некем. Вас – хирургов всего-то 4 – 5 человек на всю больницу и поликлинику. Ни секунды релакса. Это – фронт. Без перемирий. Недаром, районных хирургов в шутку называют «полевыми командирами» или «комбатами».

Я не случайно уделили столько внимания некоторым отличиям работы хирургов в большом городе и в районе. Новый клинический ординатор пришел к нам, в городскую больницу, в специализированный «Центр» именно из района. За спиной у него были восьмилетний опыт практической работы общим хирургом, и заслуженная репутация здравомыслящего человека.

С районом ему повезло. Недалеко от города, рядом с оживленной трассой и аэропортом. Да и традиции в той больнице были достойные. Главным хирургом района, уже много лет, был авторитетнейший «динозавр», который знал и умел все, что положено знать и уметь на его месте. Кроме того, он обладал потрясающим «чутьем» на всякие «негоразды» и свято помнил, что «ответственность, это такая штука, которой не грех поделиться со старшими товарищами из областной больницы». Он, конечно, старался не злоупотреблять частыми переводами больных, но …. Жизнь есть жизнь.

Система, настроенная «динозавром», работала четко и по «ургентной пятерке» больница никогда не выходила за «рамки допустимого». Все было хорошо, но омрачалось тем, что он уже «не тянул» нагрузки, обеспечивавшей «руку на пульсе» отделения. Тяжелый диабет и гипертония давали о себе знать. Пора бы и на покой, но на покой ему было никак нельзя. Проклятые дензнаки были крайне необходимы для больных жены и ребенка. Позднего… Долгожданного и очень нездорового.

Приход молодого коллеги оказался очень кстати. Прошло совсем немного времени и заведующий получил надежную опору во всех ситуациях. Врожденнный талант и поразительная работоспособность «юного дарования» позволили передать большую часть практической работы ему. И даже тогда, когда участие зава в операции было абсолютно необходимо по «политическим» показаниям, он все чаще ограничивался выполнением какого-то этапа, после чего спрашивал

– «Ну, ты понял? Давай, заканчивай сам….»

Дублер заканчивал, а точнее выполнял, операцию, но никогда не забывал в протоколе указать зава оператором, отведя себе скромное место ассистента. То же он рассказывал и больному и его родственникам. И все были довольны. Зав имел надежный тыл, ординатор – быстро расширял диапазон выполняемых хирургических вмешательств. Больные выздоравливали, а коллектив отделения работал без склок и интриг. И, так - каждый день, 52 недели в году… Год за годом.

Все было хорошо. Но всегда наступает момент, когда появляется чувство неудовлетворенности. Или, может быть не неудовлетворенности, а чувство «отсутствия новизны». Все, вроде бы неплохо, а вот радости уже нет. Это, как кризис в семье. И жена, казалось бы умница, хозяйка, недурна собой. Но быт, бигуди, халат и классическое

- Я тоже работаю, у меня «голова болит», тебе только это и надо…

Такая себе – «семейная текучка».

То же и на работе. Ну, еще одна резекция желудка, ну еще какие-то вены, грыжи, гнойники…. А дальше? Рутина, рутина и еще раз рутина.

Можно, конечно, успокоиться. Жить по-накатанному. С 9.00 до 16.00 спасать болеющее население района. В соответствии со штатным расписанием раз в неделю дежурить. Завести роман «для души» и «тело для снятия стресса». Найти хобби, собирать марки, выращивать капусту, вязать на спицах, стать рыболовом или охотником… Попивать с друзьями водочку. Да мало ли что еще.

Так и прокоптишь до пенсии или преждевременной эпитафии.

Но, не таким оказался повзрослевший эскулап. Стоило ему пару раз посетить заседания «Общества хирургов города и области» и он заболел. Заболел мечтой о большой хирургии.

Здесь уместно отметить, что в те годы хирурги непременно посещали заседания общества. Это была хорошая школа, где в живой дискуссии обсуждали самые животрепещущие вопросы. Выступали, как практики, так и маститые профессора. А вот среди них, встречались ослепительные звезды. На «них» ходили, как на «оперных див». Мест в аудиториях не хватало, стояли в проходах. «Суперзвездой» был «Дядя», профессор, заведующий кафедрой, руководитель «Центра».

Им и был наповал «инфицирован» хирург из района.

Учиться. Обязательно учиться. И, не у кого-нибудь, а у «Дяди».

Не сразу, со второй попытки, он поступил в клиническую ординатуру.

* * *

Для оказания помощи больным, поступающим по «скорой помощи», на сутки, выделяли дежурную бригаду. Обычно – это четыре хирурга и два анестезиолога. А так как клиника была дежурной ежедневно, то каждый успевал 5 – 6 раз в месяц, кроме ежедневной работы, подежурить. Руководил «всем и всеми» в эти 24 часа – «ответственный хирург». Это был, как правило, самый маститый в бригаде врач..

Как мы тогда подшучивали – ответственный «выносил приговоры», а остальные их выполняли. Понятно, что в случаях, когда кто-то с чем-то не справлялся, к «станку» становился он. Если же и он испытывал затруднения, то из дома вызывали «резерв главного командующего» - одного из четырех «правых рук» шефа. Когда и они не справлялись, доступен был и шеф.

В то дежурство новый «клинок» первый раз был членом бригады. Все непривычное… неродное. Отличается от района. Там он был и Богом и прокуратором в одном лице. Сам принимал больного, сам ставил ему диагноз и сам его оперировал. Иногда он, конечно, обращался к «Гуру-заву», но как мы указывали выше, со временем, это стало просто казуистикой.

А здесь? Здесь он был назначен самым младшим «дежурным ангелом». Его фамилия в списке бригады была последней.

- Недооценивают – подзуживал, где-то в глубине души, «червячок гордыни».

Мало того, у «ответственного хирурга» и стаж работы был на два года меньше, да и опыта районного он не имел.

«Червячок» продолжал, «капать на мозги»

- Не ошибку ли ты сделал, поступив в ординатуру. Никто тебя не ценит. Никого не волнует твой опыт… Может уйти, пока не поздно? Вернуться в район, где все обжитое, родное…

Но разум быстро «привел его в чувство»»

- А как бы ты отнесся к незнакомому человеку, тем более в хирургии, где больной даже сопротивляться твоему насилию не может. Его не просто привязывают к столу, а еще и «отравляют до потери сознания» наркозом. А в руках у тебя – холодное оружие – скальпель. А вдруг ты шизофреник, хорошо много лет маскировавшийся? Так что – не выпендривайся, а работай. Докажи местным, что ты чего-то стоишь…

Но вправду говорят

– «Бог не фраер, он все видит».

Тем более, что Бог его любил.

Это подтвердилось и на том, первом дежурстве. Это подтверждалось и потом, много раз, в разных ситуациях. Много раз Бог помогал… Кроме одного дня… Но об этом - потом.

А пока? Пока – дежурство. Шла рутинная для клиники работа. Скорые, одна за другой. Кто-то выходил из машины сам, кого-то несли на носилках… Кто-то с женами и домочадцами, с торбами лекарств и снеди, а кто-то один, с тощим пакетом, в котором сиротливо лежали кружка и ложка…

Кто-то кричал от боли…. Кто-то просто скрипел стиснутыми зубами, а кто-то молчал, уставившись на потолок в одну точку, немигающими глазами.

Вот эти «молчуны» и есть, самые тяжелые больные. Они уже видят, посланного за ними Азраила – ангела смерти, и не в силах отвести взгляд, завороженные таинством предстоящего путешествия Души…

Осмотр, анализы, если надо – всякие УЗИ-шмузи, рентгены и прочие исследования и манипуляции..

И вот, диагноз ясен, вынесен приговор, назначены исполнители и…вперед, в «забой».

Слышны обрывки разговоров

- Как там со столами?

На втором столе хирурги уже зашили рану. У анестезиологов проблемы. Кто-то оправдывается

- Счас (именно – счас) «отсосет и выну» - (в смысле – через катетер удалит электроотсосом жидкость из трахеобронхиального дерева перед удалением интубационной трубки)…

Но, что-то идет не так, как нужно

- Щель вижу, а попасть не могу..А ты «конец» больше согни. – советует кто-то из старших.

И, наконец, все становится на свои места

- Удаляю… Ого, сопля какая… Больной – откашляйте…побольше откашляйте. Не жмитесь..

Такие диалоги не для неискушенного уха, но в медицине, тем более в неотложной хирургии – свой сленг.

Очередная больная. Посреди ночи. Острая кишечная непроходимость. Запущенная, болеет дольше 5 суток. Поступила еще до обеда, но тогда брать на стол было нельзя. Слишком глубокие нарушения «всех и вся». Анестезиологи «поколдовали». Как смогли, стабилизировали гемодинамику, думали дотянуть до утра, но… живот внезапно стал хуже. Надо брать на стол. Оперировать пошел сам «ответственный».

В животе – катастрофа. Не буду пугать неискушенного Читателя, смакуя кровожадные подробности. Укажу только то, что важно. Опухоль (рак) сигмовидной кишки полностью перекрыл ее просвет. В вышележащих отделах кишечника собралось столько содержимого (дерьма), что не «выдержала» и разорвалась стенка слепой кишки. И все, что было в кишечнике, потекло в живот.

Ситуация, я вам скажу, действительно критическая. Что в этой ситуации сделать? Ушивать дырку – бесполезно. Развалится. Да и с опухолью, что-то сделать надо. А больная «еле дышит». Причем, это «что-то» сделать нужно быстро …и бегом уносить ноги, пока больная окончательно не декомпенссировалась. Ситуация – «аховая», но, именно в таких ситуациях и проверяется зрелость «ургентного» (неотложного) хирурга.

Ответственный – растерялся. Он был хорош «на плане» (плановых операциях), на желудке и желчных протоках, когда все тщательно подготовлено. Но здесь, в условиях цейтнота, он не знал, что предпринять. И в этом не было его вины.

Как-то так сложилось, что, попав после института в специализированную клинику, он не имел возможности приобрести достаточный опыт в общей хирургии. Он был наглядным подтверждением слов бессмертного Козьмы Пруткова

– Специалист подобен флюсу, полнота его односторонняя…».

Вся бригада собралась в операционной. Мнения разделились, а время шло.

И тут, «внутренний голос» тихо, но внятно сказал

- Ты же сталкивался с таким в районе. И – побеждал. Не бойся… Это – твой шанс. На чужих проколах не только учатся, на чужих проколах делают карьеру…

«Клинок» обратился к ответственному

- Давайте я помогу. Не сомневайтесь, я справлюсь. И похуже ситуации бывали.

И, после небольшой паузы, переспросил

- Так, что, мне мыться?

Он говорил это таким уверенным голосом, что «ответственный» согласился.

Это был настоящий триумф. Осушен живот, грубыми швами, через все слои закрыты дырки к кишке. А затем… Затем мобилизована вся толстая кишка с опухолью, аж до прямой кишки, и весь этот «баллон с токсинами» целиком удален. Причем все это сделано быстро, бескровно, без «воплей и соплей». Тонкая кишка выведена наружу, не время вшивать ее в культю прямой. Сейчас о жизни думать надо, а не о расширении объема операции. Помыть брюшную полость, дренажи, швы на рану, повязка.

Вся дежурная бригада сразу же посмотрела на него совершенно другими глазами. Его признали. А в хирургическом коллективе это «дорогого стоит».

Но, мало операцию сделать. Важно все «правильно» записать. «ИстЕрия болезни» документ, который может и защитить и посадить. Как говорили предшественники, а они- то опыт общения с «органами» имели колоссальный

- Сделал – запиши, не сделал – два раза запиши.

И еще

– «Чем больше бумаги, тем чище ж..па»

Это он помнил четко. Быстро написал протокол, листок назначений и.. . к «ответственному»

- Подпишите, пожалуйста, протокол. А то потом забегаемся, забудем.

Ответственный, прочитал протокол и вопросительно посмотрел на него. Оператором был записан он, ответственный.

- Понимаете, я человек новый, по статусу – вообще «учащийся». Давайте, чтобы не было лишних вопросов, сделаем так. Да и по традициям, такую больную должен оперировать старший в бригаде. Старший – это вы. Так и записано.

Поверьте, я таких больных уже наоперировался. Мне это славы не прибавит, а так мы выйдем красиво из создавшегося положения. Тем более, что вы операцию начинали, а потом, когда все стало понятным вы поручили «закончить» операцию другому хирургу, то есть - мне. Лады?

После дежурства общение продолжилось. Вся бригада «присела» в пельменной, неподалеку от больнички, и отметила (очень умеренно), приход в коллектив классного хирурга и надежного парня.

* * *

Ординатура пролетает быстро. Всего два года и… свободен. Хорошо если возьмут на работу туда, откуда пришел на учебу. А если нет? Мало ли какие ситуации бывают. Могут отделение сократить, перепрофилировать или вообще закрыть, могут принять на твое место «позвоночного, с мохнатой лапой» наверху. Но чаще, сам «ученик» не хочет возвращаться на нижние этажи хирургической иерархии. Он уже «нанюхался «хирургического наркотика» совсем другого класса. Он уже попал в «систему». Ему, отныне, для «хирургического оргазма», нужны совсем другие раздражители. Повыше. Помощнее. «Позабористее».

Наш герой и здесь оказался на высоте. Во время обучения в ординатуре его заметил шеф, и, начал поручать отдельные фрагменты научных исследований, переводы статей из зарубежных журналов, подмену кафедральных ассистентов, когда тем приходилось разрываться между студентами и больными, аудиторией и операционной.

Постепенно определилось и направление исследований для его диссертации. В итоге, окончание ординатуры привело не к прощанию с полюбившимся всем «клинком», а к появлению на кафедре нового ассистента. Пока что на полставочки. Чему все были бесконечно рады, а особенно он сам.

«Клинок» - учащийся. Пусть он многоопытный хирург с солидным опытом, но, те кто «учит», отвечают «за него». И «Кодекс законов о труде» его касается постольку-поскольку… Штатный сотрудник – дело другое. Тем более ассистент кафедры. Хотя и здесь не все так просто.

Еще, каких-то 20 – 30 лет назад, работать «кафедралом» было престижно. Они были «спецназом» профессора - завкафа. Такого себе «хирурга в законе», мнение которого было окончательным, а власть в отделении – абсолютна.

Тогда это было справедливо, потому что на кафедре работали действительно профессионалы. Стать кафедралом было сложно, а быть им - престижно. К тому же, и зарплата, у кафедральных, в те годы, была несравнимо выше, чем у обычных больничных ординаторов. Это и стало «ахиллесовой пятой» кафедр. Постепенно, при смене поколений, штатное расписание кафедр заполнили, не матерые специалисты, а «блатные» «сынки» и «зятьки», на большинстве из которых «природа отдыхала».

Затем рухнула империя. Вместе с ней, рухнула и устоявшаяся система иерархии в медицинском мире. Ценить стали не специалиста, а администратора - распорядителя финансов. Постепенно абсолютную власть в больничках захватили главные врачи, получившие право «дерибанить» бюджет, а кафедры трансформировались в «арендаторов». «Кто был никем – стал всем».

По мнению администрации больниц – кафедралы – это «прихлебатели», которых можно и «по головке погладить», а можно и «послать подальше». Один из матерых столичных главврачей – долгожителей, договорился до того, что во всеуслышание заявил

– «Кафедра – это «раковая опухоль» на здоровом теле больницы. И выжигать эту «опухоль» нужно каленым железом».

Он даже составил список профессоров, которых ему удалось выжить из больницы. И очень он гордился и похвалялся тем, что этот список постоянно пополнялся. Все вокруг знали, что, если он наметил жертву, то она была обречена, так как он сумел запугать ректоров учебных заведений, которым принадлежали кафедры – угрозой разрыва «договора аренды», если не будет уволен, указанный им кафедрал.

И солидные ректора, закованные в научные степени, академические звания и многочисленные лауреатства, как «зомби» исполняли прихоти, возомнившего себя всесильным, «медицинского чинуши» районного уровня. Малообразованного, с безобразными пороками, но досконально изучившего все тонкости «интригологии».

Мало того, эти ректора с лакейским усердием обеспечивали ему и написание «его» диссертации, и ее успешную защиту, предоставляя ему совместительство на указанной им кафедре с быстрым ростом в научной иерархии.

И это не единичный случай. Это стало повсеместным позором.

Вчерашние троечники, ставшие администраторами из-за своей неспособности работать с больными, после обретения права «дерибанить бюджет» больницы, превратились во всесильных «феодалов». «Де юре» - главврачи только управляют государственным учреждением, а «де факто» - беспредельно ими владеют, калеча человеческие судьбы и насаждая самые отвратительные пороки, в том числе и коррупцию.

На зарплаты, как на источник существования, уже никто серьезно не смотрит. Источником материального благополучия постепенно стал больной. Во всех СМИ настолько подробно описаны обязательные платежи в «бесплатной медицине», что справочника о том, что, кому и сколько – не нужно. Берешь газету и знакомишься с прейскурантом.

Я не случайно так подробно, хотя и заведомо «сгустив краски», обрисовал ту обстановку, которая сложилась тогда, когда молодой ассистент ринулся покорять практические, научные и педагогические вершины. Неблагоприятная ему досталась эпоха. Прямо скажем – сволочная. А папы – министра, или дяди – владельца «гостиниц, газет, пароходов» у него не было. Зато была семья с двумя детьми и малюсенькая квартирка-двушка, в пригороде.

Но было и стремление к вершинам профессионализма.

И он пошел этой трудной дорогой…

* * *

Мы тогда не были друзьями. Точнее, в то время, когда он начал заниматься диссертацией, мы друзьями еще не стали. Во многом это было связано с тем, что был, четко очерченный круг хирургов, «стоявших у истоков» клиники, т.е. прошедших «Крым и Рим» Центральной больницы от момента образования «Центра». Остальные были – «примкнувшие». Приходило их немало. Прижились – единицы.

Он – пришедший. Вроде бы он и прижился - но как-то не так… В клинике он был «своим в доску», но в наших «околохирургических безобразиях» (а что «греха таить», случалось разное) – он участия не принимал. Какой-то он был «наш, но не совсем»… Правда, это особо не мешало. Повторяю, мы тогда не были друзьями, но относились друг к другу с неизменным уважением.

Дело было еще и в том, что он продолжал жить в пригороде. В том же райцентре, из которого он пришел в ординатуру. Переехать в столицу в те годы «бешеной инфляции» стало просто нереально. К тому же его жена, продолжавшая работать в ЦРБ, стала заведующей отделением и, довольно неожиданно, увлеклась политикой. Ее врожденное чувство справедливости, помноженное на ответственность, позволило завоевать уважение земляков, избравших ее своим депутатом. Пусть пока только в районном совете, но все-таки… Терять все это ей было совсем «не с руки». В семье хватит одного сотрудника столичной клиники.

Шло время, но изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, ровно в 5 30 утра, в любую погоду, зимой и летом, водители рейсовых автобусов «Аэропорт – Столица» проезжая транзитом райцентр, притормаживали на выезде из него, чтобы «подхватить» «до города» одинокого пассажира. А в 8 поутру, он, всегда выбритый и наутюженный, уже работал с больными. Потом – операции, студенты, опять операции, тяжелые больные, дежурства, библиотека и т.д и т.п. И только поздним вечером он отправлялся домой.

- «Беру курс на базу» - прощался он и растворялся в темноте.

Как он это выдерживал – оставалось загадкой. Но пройти без последствий это не могло. Поняли это, к сожалению, поздно.

* * *

Диссертации бывают разные. Оригинальные и компилированные, умные и бездарные, выстраданные и «свалившиеся с неба», написанные самостоятельно и купленные или, еще хуже – украденные.

Еще они бывают мужские, где кто-то, что-то, по иному пришил или отрезал, а почему так сделал – объяснить толком не может. Главное – больной выжил. А бывают – женские, где много-много анализов, таблиц и табличек, показывающих минимальные изменения какого-то экзотического субстрата, типа «стронция слюны», а вот как это влияет, и влияет ли вообще, на течение заболевания или лечения пациента, остается непонятным.

Многое, при написании диссертации, зависит от психологических особенностей диссертанта. Многое, да не все. А вот роль шефа – руководителя работы здесь просто незаменима.

Нам с шефом повезло. Энциклопедически образованный профессор не только прекрасно ориентировался в состояния медицинской, и не только хирургической науки, но и обладал редким даром разложить решение сложной проблемы на решение ряда простых задач. Все становилось логически обоснованным и понятным.

Не буду вдаваться в излишние подробности, дабы не запутать уважаемого Читателя, отмечу только то, что задачи исследования диссертанта, посвященного хирургии желчных протоков, были определены конкретно, в итоге он выработал четкие и однозначные критерии выбора способа операции при их тяжелых поражениях.

Важным было и то, что эти критерии можно было определять в каких угодно операционных. И в палатке медсанбата, и в супер-оборудованной операционной элитной клиники, что позволяло надеяться на использование их в практической работе хирургов.

Именно период подготовки к защите и совпал с нашим с ним сближением. А инициатором этого, опять же, выступил шеф. По мере написания соискателем работы он поручал изучить ее тем сотрудникам, кто сам недавно защитил диссертацию.

Это было гениальное решение.

Во-первых, такой «рецензент» еще ориентировался в постоянно изменяющихся требованиях ВАКа, нелогичных, а зачастую, просто абсурдных. Это позволяло обойти «подводные камни» и не дать возможность ваковским чинушам от науки придраться по формальным признакам.

А, во-вторых – «рецензент», переполненный своей «значимостью», действительно помогал соискателю. Порок «тщеславия» здесь был просто находкой. Еще бы. Тебе уже поручили «исправить работу», где руководителем сам шеф! Нужно «из кожи лезть». Не дай Бог, самому обос…ся перед шефом.

Кстати, тогда, впервые и прозвучало слово «Соратник». После одной телепередачи, пропагандировавшей реформы в армии, кто-то затеял дискуссию о том, правильно ли заменили в приветствии слово «товарищ», на слово «пан». И кто мы теперь? «Товарищ» – пережиток коммунистического совка. Нельзя. Так что, теперь мы «паны»?

Спорили долго. Каждый настойчиво аргументировал свое мнение. И вдруг, новый ассистент сказал

- Вот, есть классное слово - «Соратник». В толковом словаре, это – надежный, испытанный боевой товарищ, сомысленник. А то выдумали – «пан» У древних греков, «пан» - это сын бога Гермеса, покровитель пастухов. У поляков и у нас – феодал, помещик, кровопийца.

Мы, хирурги – не помещики и не покровители пастухов. Мы – товарищи. Значит – Соратники.

Постепенно, предмет спора все забыли, а за ним закрепилось псевдо – «Соратник».

* * *

На работе нам заниматься диссертацией было некогда. Больные, операции, посетители, медсоветы, отряды борьбы «за трезвость», рейды по студенческим общежитиям.… Да мало ли еще, было того, что постоянно отвлекало.

Дома? Дома хотелось спать, читать, слушать музыку, смотреть телевизор, любить жену, заниматься детьми, пить пиво с соседом в гараже и мечтать о выезде на рыбалку. Дома тоже не подходило. Выход был найден абсолютно неожиданно.

Дело в том, что тогда мы все поголовно увлеклись баней. С веником, медовым укутыванием и…пивом. Пиво нам с Соратником не подходило. Мы тогда синхронно перешли на «тренерскую работу» поставив кружки на полку. И тогда ребром стал вопрос – где приютят бедного соискателя?

Походы в частные сауны даже не рассматривали ввиду их дороговизны для рядовых эскулапов. И тут в действие вступил генальный принцип жизни тех далеких годов – Ты мне, я тебе. Такой своеобразный бартер. Поэтому, уже через 3 – 5 лет работы у каждого «взрослого» хирурга уже была сформирована база возможностей бывших пациентов.

Доходило до абсурда. У одной из доцентствующих мадам была толстенная записная книжка, которую она хранила, как «зеницу ока». Там, строго по алфавиту были систематизированы бесценные сведения. Например, буква «М» - это мясо, машина, мохер, милиция (да-да, и в милиции нужен был блат), Моршин и т.д. И так по всему алфавиту.

Но у нас, страницы на букву «Б», были исписаны именами и телефонами, а вот слова- «баня», не было.

Тогда мы зашли «с тыла». Обзвонили бывших пациентов – начальников, мелкого и среднего уровня. Посетовали, что из-за нехватки времени и текучки мало общаемся,, забываем друг-друга. Тут же следовало приглашение, но мы опять же сетовали на цейтнот.

– Просто так выделить время сложно, а вот если бы в баньке? – забрасывали мы приманку.

И… через сутки мы имели пропуск в десяток ведомственных, «закрытых» «храмов здоровья»..

В итоге, мы откололись от коллектива и стали ходить в баню без них. Они продолжали брать в баню пиво и веники. Мы же ходили в баню с бумагами, ноутбуком и чаем.

* * *

Каждое воскресенье мы встречались в курортной Пуще - водице, где среди вековых сосен притаилась старая пожарная часть. Такие себе, ничем не приметные строения из кирпича, обнесенные невысоким заборчиком, без всяких указателей и табличек. От пожарной службы сохранилось только название ведомства, которому все принадлежало, потому что вместо гаража для машин и сладов материальных ресурсов, внутри здания был создан «оазис отдыха». И баня, и сауна, и хаммам, и банкетный зал, и биллиард, и, конечно… комнаты отдыха. С водопадом или без, с зеркальным потолком или со стенами, отделанными бразильской пробкой и т.д. и т.п.

Нам было выделено время с 12 00 до 16 00, по воскресениям, т.к. «небожители» пожарной службы предпочитали париться в рабочее время, поэтому в выходные баня была совершенно свободна.

После первого в нее похода мы убедились, что рай существует.

* * *

Помывка дома в ванной – это так, фигня на лопате. То ли дело – баня. Как только ты поместишь свое усталое, провонявшееся тело на полатях, жар, с раскаленной каменки, обволакивает его, стекая сверху-вниз. Ввиду этого, голове достается больше жара, чем ногам. Спасает ситуацию войлочный колпак на голову – чтобы «уши не завяли». А для получения не только наслаждения, но и пользы важно соблюдение принципа постепенности в индивидуальном, именно индивидуальном исполнении.

Все достаточно просто В общедоступной бане посетитель вынужден довольствоваться тем режимом, который комфортен доминирующему большинству клиентов. Ни о каких «предварительных ласках» и речи быть не может. И приносится в жертву главный принцип хорошей бани – постепенность.

Перед первым заходом в парную нужно подготовить тело. Идеален для этого горячий душ. Именно горячий. Не холодный, не контрастный, не теплый, а именно горячий, после которого, нужно на 5 – 10 минут зайти в парную с параметрами «римской термы» - «тепидариума», где температура не превышает 45 – 500 С. И здесь вы сталкиваетесь с парадоксом. Зимой, когда вы зашли в баню с мороза, помещение парной будет для вас теплым, а летом, после уличной жары, вы будете ощущать приятную прохладу.

Таких заходов можно сделать 2 – 3, с десятиминутными перерывами между ними. Именно в эти моменты, в удобном кресле, с теплым зеленым чаем и происходит «выбор партитуры» предстоящего банного праздника души и тела. А в то время, что будет потрачено на «прелюдию», нужно подбросить в котел сухих теплоемких полений, дабы нагнать в парной температуру в 90 - 100 О С.

Мне могут возразить, что это, дескать, «детская температура», для мужиков и 120 не предел. Не знаю, не знаю… Может быть, кому-то по душе условия микроволновки, а нам и такие параметры были комфортны.

Устроившись в кресле, ты видишь через стекло дверки, как полыхают ярким пламенем поленья в печи, каменка в парной, призывно потрескивает, как-бы выпрашивая ковшик воды, и начинается неторопливый диалог.

Давно замечено, что банная атмосфера воодушевляет людей на откровенные, «незашоренные» разговоры. Зачастую, даже совершенно незнакомые люди начинают изливать друг-другу душу, выдавая самое сокровенное и наболевшее, то, что в обычной жизни они вряд ли кому-либо расскажут. В бане царствует «голая правда». и очень много полезной информации можно получить в банных откровениях.

Именно банные беседы сблизили нас, когда оказалось, что на многие вопросы мы смотрим одинаково, хотя в быту и на работе это приходилось тщательно скрывать. К тому времени мы уже были научены многочисленными примерами, когда и карьера, и личная жизнь в одночасье рушились, и, вчерашний баловень судьбы в одночасье превращался в «сбитого летчика».

Как бы то ни было, баня сблизила нас. Мы крепко подружились, и, впоследствии никогда не разочаровались в этом.

Но вернемся в баню. «Прелюдии» - только старт, а подготовленное тело требует продолжения. И наступает то, ради чего, собственно и идут в баню.

Надев на голову войлочный колпак, чтобы «уши не завяли» вы шагаете в парилку, и тело окутывает горячая пелена.

Упаси Вас Боже, сразу же лезть на полоки. Сначала нужно постоять на полу, привыкнуть к горячему воздуху, и, только потом отправляться на полок, расстелив на нем захваченное с собой полотенце. По коже прокатывается волна озноба. Это - «нутряной» холод мечется в теле, пытаясь найти выход. Но выхода нет, везде горячий пар! И холод, сдавшись, выступает бисеринками пота. Хорошо!

Веник, загодя опущенный в горячую воду, уже отмяк. Макаем его в холодную воду. И, вот оно, банное чудо! В умелых руках веник подобен музыкальному инструменту. Его похлопывания, пошлёпывания, растирания и поглаживания от ног к голове нагоняют жар в каждую клеточку тела, а, когда неожиданно, буквально на несколько секунд, парильщик плотно прижимает веник к твоей груди - дыхание замирает, а... эйфория тела и души взрывается «оргазмом».

Хочется париться еще и еще… Но, знай меру, долго залёживаться нельзя. С непривычки может закружиться голова, а то и вообще приключится коллапс. А это, ну совсем ни к чему.

Потихонечку «выползаем» в моечное отделение, и, опрокинув на себя «ледяной водопад» из дубовой бочки, приходим в себя. Отошел? А теперь из тазика или под душем смываем с себя всё, что выдавила «парная» - холод, пот, соли, нездоровье, усталость...Во-о-от! И ты чувствуешь необычайную легкость. А теперь – в кресло и…чай. И ты понимаешь – как хорошо жить.

На то, что описано выше, у нас уходило примерно 2 часа, а оставшееся время мы могли посвятить правке диссертации и формулированию задач, решить которые нужно было к следующему воскресенью.

Именно в бане и закрепилось за ним прозвище – Соратник. Емкий термин, произнося который, так и представляешь, изготовившуюся к бою дружину, где только верный друг закроет спину и поддержит в нужный момент тебя. Потому что Вы с ним одной рати. Вы Соратники.

Все шло неплохо, но однажды позвонил наш «главный спонсор», и, справившись, будем ли мы в следующее воскресенье, пообещал заехать.

Захотел встретиться, так захотел. На то он и «хозяин».

Подъезжая к бане, мы заметили служебную машину «спонсора» припаркованную у ворот. Водитель стоял рядом с машиной и внимательно рассматривал рыжего кота, забравшегося на дерево, и не решавшегося спуститься вниз. Котяра истошно орал, но сдвинуться с места боялся.

- Вот бисова тварина..- выругался водитель – шож мени теперича за дробиною идти? Та дэ та дробина захована? Итить твою..

- Привет Василий, а где «сам»?

- Да в бане, ждет вас.

«Спонсор», одетый по гражданке, в спортивный костюм, по случаю воскресенья, сидел в кресле с запотевшей бутылкой «Боржоми» в руках, хотя по блеску глаз было видно, что свою утреннюю дозу в 0,5 вискарика он уже принял. Мы знали, что его дневная доза две по 0,5, причем первую он приканчивал до 10 00 утра, зато вторую «смаковал» с обеда и до отбоя. Не больше, но и не меньше. И так на протяжении нескольких лет, но несмотря на это он никогда не терял здравомыслия. Его выдавали только глаза, но на это внимание обращали только посвященные.

- Привет эскулапы… Как жизнь – поприветствовал он нас

- Да «все пучком» Федорыч, все в норме. А Вы, небось, с нами попариться решили? – мы перебросили мячик на его поле.

- Еще не решил. Может, и попарюсь, но жду звонок важный, все от него зависит.

Он отхлебнул из бутылки, немного помолчал и продолжил

- Не хотел я вам говорить, но слухи всякие о вас ходят. Я то, не верю, но «на каждый роток не набросишь платок».

- ??? –

- Народ в недоумении. Два крепких, молодых мужика уже больше 4 месяцев ходят в баню, и ни разу ни набухались, ни разу баб не привели. Уж не «разноцветные» ли вы? А то тут один договорился, что мои друзья баню «законтачили»? Я, конечно, не верю, но, все таки, как-то подозрительно, баня без баб и бухла. Не по-нашему, как-то…

Мы не сразу сообразили, что Федорыч имел ввиду, а когда до нас «дошло» мы заржали, как два колхозных мерина

- Ну Федорыч, без ножа зарезал. Покажи-ка нам этот «народ», пусть за «базары ответ» держат. Да, за такие предъявы, знаешь, что бывает?

И т.д и т.п.

- Да успокойтесь вы оба. Выгнал я того придурка уже, да и сисадмин информацию и с видео и с аудио просмотрел и прослушал. Достойно вы себя вели, по-мужицки.

Хотя с аудио вопросы есть. Пару раз вы слишком уж языки распустили. Обсуждали, кое - кого. Да с фактами, и с фамилиями. Мы, конечно, записи подчистили, но где гарантия, что тот хмырь, что я выгнал, копии не снял?

- Я правильно понял, что банька не простая, а «зафаршированная»?

- Правильно

- И смотрели тут за всеми, кто здесь бывал? И за вашими начальниками, и за гостями? – спросил я Федорыча, а про себя подумал

- Ни хера себе, попали в ловушечку. А с виду, приличные люди…

- А что делать. Это еще при Андропове, когда баню строили, чекисты ее и зарядили. Они тогда за всеми следили. Ну, а потом, когда Союз рухнул, чекисты исчезли, а аппаратура нам досталась. Ну, как не воспользоваться? – почти оправдывался Федорыч.

- Вы уж извините, что так получилось, я команду дал, вас не чипаты… Так что приходите, парьтесь, никто вас не тронет.

Вот такой получился разговор. Последний разговор с Федорычем в его «замечательной» бане. Больше мы в нее не ходили.

Диссертация, что была скомпонована под «легкий парок», вскоре была успешно защищена. В общении по воскресеньям, как-то отпала необходимость. Жизнь поставила новые задачи и указала новые приоритеты.

В итоге, банная традиция «канула в лету».

* * *

- «Если хочешь работать в моей клинике, то должен защитить кандидатскую диссертацию и забыть о докторской» - обычно говорил один из отечественных патриархов-хирургов, при собеседовании с кандидатом в сотрудники. Патриарх был очень заслуженный, опытный и, по-житейски, мудрый. Он сразу же расставлял все акценты.

Его мировоззрение формировалось в 30 - 40-х годах прошлого века, страшных годах всеобщего подсиживания и доносительства. Потом он закалился в горниле всепожирающей войны, причем, не отсиживаясь, где-то в тылу, а окунувшись в самую, что ни есть, адскую круговерть партизанской жизни, куда он был десантирован с самолета. Планировали на пару месяцев, оказалось на три с лишним года.

И выполнив тысячи операций в самых невероятных условиях, зачастую подручными слесарными инструментами, он достиг хирургических вершин и заработал немалый авторитет. Про него потом так и говорили – «Единожды выпрыгнув из самолета с парашютом, он всю остальную жизнь на нем спускался».

Он много чего видел и сумел выбрать для себя единственно правильную, с его точки зрения, линию поведения – «чтобы жить спокойно и долго, не создавай себе конкурентов сам».

Докторов наук из его кафедры не выходило.

Так, в период застоя, поступали практически все профессора-руководители клиник. Они уже наоперировались, «на всю оставшуюся жизнь» в годы войны и послевоенной разрухи, и теперь, в период «раннего сытого застоя» им хотелось пожить для себя.

Все спокойно, архаично, с редкими операциями и «наукообразием», создаваемом по принципу «толочь воду в ступе». Окружение из «пешек» надежно поддерживало мнение окружающих, что руководитель клиники - «король». Если же «пешка» давала малейший повод того, что она стремится стать «проходной», то судьба ее становилась незавидной.

Но в конце 70-х, начале 80-х «старая гвардия» постарела, утратила настороженность и «перестала ловить мышей». Появилась новая «поросль» докторов наук. В основном из НИИ, куда не дотягивальсь руки ретроградов. Процесс смены поколений стал необратимым. На мединститутские кафедры десантировались доктора наук из «Флагмана» отечественной хирургии.

Кстати, там исповедывался тот же «классический» принцип работы с подчиненными. Зав отделом – доктор наук, должен быть только один. Защитил докторскую, будь любезен, «бери шинель» и ищи место работы.

Нам повезло с шефом. Он прошел шахтерский поселок, областной диспансер, два столичных НИИ. Одинаково свободно оперировал, как хирургическую, так и онкологическую патологию. Он был молод, амбициозен, ненасытен в работе и… обижен Шефом, выставившем Его из НИИ, на собственные хлеба.

База ему досталась – самая старая в городе, построенная в конце Х1Х века. Финансирования – никакого. Единственное, что удалось сделать – добиться статуса Центра с дополнительными врачебными ставками. Вот и все. И работай, как хочешь. А мы с тебя спросим, если, что-то не так. Хирургических клиник в городе немало, и в каждой сидит профессор-долгожитель. И, новоиспеченный завкафедрой начал свою борьбу, «один против всех». Доброжелателей со стороны, как-то замечено не было.

А начал он с формирования коллектива единомышленников в своем Центре.

Он не боялся конкурентов. Не боялся потому, что все равно он оставался лидером. И в хирургии, и в науке. Он прекрасно понимал, что «опираться можно только на то, что сопротивляется», поэтому при кастинге отдавал предпочтение «норовистым рысакам», с пусть даже «подмоченной» репутацией, а не «рабочим лошадкам». Он хотел участвовать в «скачках», а не «возить навоз». И не просто участвовать. Выигрывать. Взять «Дерби», Но это касалось индивидуальных возможностей отобранных сотрудников.

Сложнее было сформировать коллектив. Собранные вместе музыканты, тем более «звезды» никогда не смогут исполнять, что либо вместе, без дирижера. Обычно это оканчивается какофонией. Нужно иметь немалый организаторский талант, чтобы создать оркестр. Работа на личном примере, тысячекратное объяснение каждому о его роли привело к тому, что ему удалось собрать «оркестр виртуозов», способных сыграть партитуру любой сложности. А он, с упоением, «дирижировал» этим «оркестром».

Постепенно клиника структурировалась, сложились несколько специализированных бригад, которым были поставлены задачи по разработке и усовершенствовании диагностической и лечебной тактики при определенных видах патологии.

Приоритетами оставались – острый панкреатит, осложнения желчнокаменной болезни, очаговая патология печени и опухоли поджелудочной железы. Больные сложные, а операции продолжительные и травматичные. За таким нужен «глаз да глаз». Шефу за всем было просто не уследить, и, место консолидатора, а попросту – заместителя шефа по лечебной работе с успехом занял Соратник.

Так продолжалось несколько лет. Но закончилось эта идиллия, как всегда и как у всех. Проработав в Центре более десятка лет, Соратнику стало тесно в тех рамках, в которые приходилось существовать. К тому же и количество, объем операций, проводимых в клинике, заметно уменьшились.

Его интересовала реконструктивная хирургия, а клиника, под непрерывным давлением недоброжелателей от «власть имущих», все больше превращалась в скоропомощное отделение. Он освоил и начал выполнять сосудистые операции при циррозах (крайне сложный раздел абдоминальной хирургии), но тут же, дождавшись осложнений, неизбежных у таких больных, администрация больницы запретила их госпитализацию.

Титаническими усилиями он внедрил в клиническую практику использование стволовых клеток, получил первые, обнадеживающие результаты, и вновь столкнулся с открытым саботажем.

Иллюзии успеха сменились реальностью. Вчера – рутина, сегодня – рутина, и, завтра будет рутина.

Казалось бы – стабильная работа, чего еще хотеть? Трагедия была в том, что эта работа перестала приносить удовлетворение. В ней не было творчества и новизны.

А он не захотел превратиться в «массовика затейника в доме престарелых», не менявшего шуток десятилетиями.

Немалую роль сыграло и его неудовлетворенное «эго». Он уже давно перерос должность ассистента кафедры, успешно набирал материал на докторскую диссертацию, но даже доцентство ему не светило. Крайне скуп и избирателен был тогдашний ректор на научные звания. Их получали либо сотрудники ректората и деканатов, парткомовские функционеры или негласные осведомители 3-го отдела. Не отказывал ректор и тем, кто имел родственные связи с «власть имущими». Таких «сынков» и «зятьков» у нас к тому времени было уже с избытком. Популярность шефа в те годы достигла зенита. Клиника стала своеобразной хирургической Меккой. В нее стремились попасть. Работать у нас было престижно. Диссертации «вылетали», как «горячие пирожки».

Но, ни под одну из перечисленных выше категорий, сын учителей из райцентра хиленькой области в центральной Украине, увы, не подходил.

Появились первые признаки профессионального выгорания.

Соратник тщательно скрывал их, периодически исчезая на несколько дней, дабы не «сорваться» на работе, но с обнаженными нервами долго не живут. В кармане прописался «нитроглицерин».

* * *

Не факт, что то, что нравится сегодня, будет приносить удовлетворение завтра. Это аксиома. Многократно проверенная и подтвержденная. Аксиома о неустойчивости, существующих длительный период систем. Даже кажущихся стабильными. Неизбежно наступает момент, когда они в одночасье распадаются. Неожиданно. Вдруг.

Это, как поход супруга к вокзальной проститутке. И жена – умница и красавица, и дети радуют, и дом полной чашей… А он, убегает от этого на самое «дно». Налицо неустойчивость системы – «семья». И объяснение этого, простое, как «кусок хозяйственного мыла»,

– Ежедневный «бутерброд с черной икрой» приедается. Хочется «ливерной колбаски»…

И в этом суть бытия. Ничто не вечно в этом мире, все течет, все меняется, а человек слаб и неустойчив в своих порывах. Особенно если он акцентуированный, тестостероновый альфа-самец, стремящийся к лидерству. Путь его эволюции неведом, а возможности маневра непредсказуемы.

По мере существования у «винтиков системы» неизбежно возникает неудовлетворенность достигнутым, которая не оставляет места самоуспокоенности, а заставляет искать пути реализации своего потенциала. Истинного или мнимого.

Так и в хирургии. То, что вчера вызывало восторг, казалось недостижимым, сегодня превращается в рутину. Обожествляемый шеф, оказывается не таким уже и «небожителем». То, что вчера радовало, когда он, на операции, где ты ассистент, сделав ревизию говорил

– Ну, ты понял? Это убираешь, анастомоз с той петлей… Давай, только не торопись - и уходил из операционной - воспринимается уже не как доверие, а как «попадание в рай на чужом горбе», как неприкрытая эксплуатация.

Червячок внутреннего голоса занудно свербит

– Опять все лавры не мне…

Так формируется конфликт развившейся амбициозности и навязываемого смирения. «Винтик» стремится к звездам, а его заставляют смириться с тем, что в сложившейся ситуации, в этой клинике, при этом шефе, он их никогда не достигнет. А шеф полон сил и энергии, да и разница в возрасте с ним у «винтика» небольшая. Когда шеф уйдет и самому уже будет нужно подумывать о пенсии. Так что «занять трон» не удастся.

Еще одно дежурство, еще одна резекция желудка, еще один перитонит… Так и мелькают дни, недели, годы. А тут еще и молодежь в отделении, как-то незаметно, подросла. Современная молодежь. В меру, а чаще и чрезмерно, наглая, беспринципная, с детства знающая, чего она хочет от жизни, и, напрочь, лишенная моральных шор.

Они, уже давно, не лечат больных. Они продают «курсы лечения». Курс может идти пакетом «all inclusive». А может оплачиваться частями (врачи, лекарства, санитарке – чтобы судно вынесла, медсестре, чтобы капельницу поставила). В итоге здоровье, и сама жизнь, обрели цену.

Классическая «цеховая солидарность», по их идеологии, заменена на «солидарность стаи». Старых и больных, стая отбраковывает.

Путей выхода из этого неизбежного кризиса несколько. Низвергнуть шефа и самому возглавить клинику или смириться со сложившимися обстоятельствами, и, переступив свое «эго», продолжать «тянуть свою лямку.

Можно, в конце концов, сменить место работы.

Именно так и поступил Соратник, когда его пригласили на руководящую должность в новую клинику. Не совсем, конечно, в новую, но в клинику с новым статусом и руководством. Новый ВУЗ, новая кафедра. Клиническая база в тысячекоечной больнице. Обещания поддержки его исследованиям, повышение в научном статусе. Короче, было от чего соблазниться.

Он ушел. Так же красиво, как и работал, поблагодарив всех за годы, проведенные вместе.

Какое-то, очень непродолжительное время он позванивал и заезжал на «чашку чая», но эти звонки и визиты становились все реже и реже. В, конце концов, они прекратились вовсе.

Никто особенно не удивился, потому что жить Соратник продолжал в пригороде, а больница, в которую он перешел, была на далеком левом берегу реки, разделявшей город на правобережье и левобережье. Это район издревле называли «Пригородный хутор». И если жители мегаполисов, проживающие в одной многоэтажке, могут годами не видеться, то отдаленность «Пригородного хутора» от нашей больнички сильно препятствовала общению.

Когда-то это была вообще соседняя область, так что, без особой нужды ни он к нам, ни мы к нему не ездили.

Та больница была просто огромной. Прекрасная, в десятки гектаров, территория, переходящая в парк, на которой разместились лечебные корпуса. Их было много, от скромных двухэтажек, до девятиэтажных монстров, заполненных отделениями, лабораториями, аудиториями, хозяйством и еще, Бог знает чем. В общем, всем тем, что называется тысячекоечной больницей.

Скопление островов в океане называют «архипелагом». Это же название стал использовать А. Солженицын для обозначения страны, состоящей из лагерей – ГУЛАГ. Так же, с легкой руки Соратника мы стали называть скопление корпусов, образующих ту больницу. А почему бы и нет? «Архипелаг», так «Архипелаг».

Только изредка к нам доходили сведения о том, что он там все еще работает, и вроде бы успешно, да в журналах периодически печатали его статьи. Но их становилось все меньше. Потом они исчезли вовсе.

* * *

Как-то, поутру, при проверке поступившей электронной почты, я обнаружил файл с хорошо знакомого адреса. Соратник раздуплился? Ну, и что он там пишет? Открываю. О, ужас. То, что я прочитал, по-настоящему меня встревожило.

Добрый день!

Мне грустно, что в трудную для меня жизненную полосу я оказался один перед стаей кровожадных врагов и шакалов, которые не знают того, что они давно трансформировались в жалких орангутанов и не так уже страшны какими себя представляют.

Три трупа, один за другим, которые я не избежал в первых числах июня в архипелаге – это конечно фора, но не так просто меня съесть. Ни комиссии, которые быстренько дружбаны составлять начали, ни требования уволить меня (по-кумовски, вопреки, официальной и подписанной заяве на отпуск за свой счет, которую я своевременно отнес в отдел кадров больницы), ни попытка унизить меня, навесив клеймо алкоголика (на более изысканную форму компромата не хватает ума, надо больше читать классиков, включая живых), меня не сломали и не сломают.

Обиженный и раненый кит возвращается через годы к тому судну, с которого его самого или его стаю гарпунировали и топит эту паскудную посудину со всем вонючим содержимым. И не обязательно ставить «печать Гетьмана» на затылок, это уже совсем грубо, да и Бога гневить не стоит. Главное выстоять, как Вы меня учили, за что огромная Вам благодарность.

С другой стороны, я окончательно почувствовал, что дружба только тогда является дружбой, когда это - взаимовыгодное сотрудничество. В любом ином случае – это костыль, который иногда нужен, а при необходимости, в любой момент его можно убрать. Необходимо ходить без костылей и не превращаться самому в костыли другим. Самый надежный способ двигаться вперед – это самому надувать свои паруса. Благодарю Вас за уроки жизни, они помогают мне и, несомненно, будут учтены и использованы в дальнейшем с максимальной возможностью в оставшийся отрезок лабиринта жизни.

Желаю Вам процветания и успехов!

Это письмо было похожим на завещание.

- Тьфу, тьфу. Не дай Бог – промелькнуло у меня в голове.

-Да нет, что-то здесь не то, не вяжется это. Не таким я знал Соратника, несгибаемого бойца, способного «переть, как танк», когда он чувствовал свою правоту. Да и сожрать его за «понюшку табака» нынешней «шпане», вряд ли под силу. А тут – трупы, унижения, навешивание ярлыков…

Ох, и далек я был тогда от понимания всего трагизма происходящего

Но, не будем дорогой Читатель торопиться. Вернемся назад и проследим путь Соратника в «Архипелаге», от его прихода до написания письма.

* * *

ЧАСТЬ 2 ЗНАКОМСТВО С «АРХИПЕЛАГОМ»

К работе, новоиспеченный «доцент» приступил за две недели до начала учебного года. Удивляло его на новом месте работы многое. И в первую очередь – «тонны» всевозможных приказов, распоряжений, форм отчетности и обязательных для исполнения директив, зачастую противоречивых и взаимоисключающих.

За каждым врачом следили многочисленные контролирующие структуры - административные и общественные, официальные и доморощенные. Они, своей непрерывной «заботой», напрочь отбивали способности к пониманию происходящего.

В итоге, все руководствовались принципом «как бы чего не вышло», подменив творческий лечебно-диагностический процесс формальным отбыванием рабочего времени, которое уходило, в основном, на выполнение указаний «власть имущих» и «контролирующих», написание многотомных историй болезни и разных форм обязательной отчетности.

В операционную врачи попадали нечасто, в основном в роли ассистента, помогая на плановых операциях «небожителям», начмеду, профессору да заведующим отделениями, а сами оперировали мало, в основном острую патологию у больных, поступивших по «скорой».

Непривычной была и разобщенность сотрудников, четко разделяющая коллектив на «кафедральных» и «больничных». Но и это не все.

Все врачи входили в группировки. Так, в хирургии были группировки профессора, заведующих отделениями, главного врача и начмеда, причем они непрерывно интриговали друг против друга, и, все против всех.

Периодически возникали ситуационные коалиции, когда несколько группировок объединяли усилия в травле избранной жертвы, но они были очень недолговечны и нередко вчерашняя жертва, сегодня, объединившись с «заклятыми врагами» выступала единым фронтом с недавним обидчиком против нового врага.

Особняком держался немногочисленный отряд «анархистов», который состоял в основном из заслуженных пенсионеров, когда-то занимавших административные должности и привыкших к самостоятельности. Эти, имели в виду всех. А учитывая то, что все собирали компромат на всех, а наиболее дальновидные и на своего шефа, то конфронтации в таком «террариуме» были неизбежны. И стоило кому-то «бросить зажженную спичку», как разгорался очередной пожар. Спички бросали часто. Так и жили, от пожара до пожара.

Все это Соратник, привыкший к открытости, дружелюбию и взаимовыручке, понял не сразу, поэтому и ошибок наделал немало. Главное, что он забыл один из основных принципов самосохранения – лучше промолчать, чем дать дураку, имеющему власть, повод для ответных мер. Он сам «дал в руки дуракам палку».

* * *

Как-то, в понедельник, ход утренней пятиминутки, когда только успели заслушать дежурную смену за выходные и перешли к разбору идущих на операции, был прерван громким звонком «инфарктного» телефона. Красного, без диска номеронабирателя. Аппарата прямой связи с главным врачем.

- Чует мое сердце, не к добру… – сказал заведующий клиникой

– Какого им надо… - и поднял трубку.

- Да, хирургия, у аппарата

В ответ, секретарь главного, менторским скрипучим голосом сообщила о внеплановом медицинском совете, который состоится в 10 00. Явка всех врачей обязательна, под расписку. И чтобы все кафедралы были.

Вялая попытка объяснить ей, что сегодня операционный день, больным уже сделана премедикация и их подают в операционную, осталась без ответа.

- Твою мать, да когда же это закончится? – простонал зав. – Все. Заканчиваем «посиделки». Всем в актовый зал. И не вздумайте, не прийти, даже если у вас сейчас занятия со студентами. Всем ясно?

Дело в том, что у профессора – руководителя клиники, с больничным начальством сложилась взаимная нелюбовь. Они уже несколько месяцев вели войну. Победить друг друга они не могли, поэтому война носила позиционный характер, с внезапными «артналетами» и мелкими провокациями. А началось все, как и бывает, с совершенно невинной ситуации. В «тихое болото» хирургии, по приказу свыше, была имплантирована кафедра. Радоваться, казалось надо, больница обрела статус клинической, а коллектив пополнился хирургами с титулами и связями. Чем плохо? Но не тут то было.

Местная администрация и, особенно главный врач - Анатолий Борисович Кравец, именно этих титулов и связей и опасалась. Одно дело командовать безголосыми врачами, полностью от тебя зависимыми, а другое всякими профессорами и доцентами. К тому же, сам главный официальных научных степеней и званий не имел. Не имел, но очень хотел. И это «хочу» сыграло с ним злую шутку.

Он, как и всякий ограниченный чиновник, далекий не только от науки, но и от медицины вообще, был крайне падок на внешний антураж – всяких званий, блестящих побрякушек, значков и медалек, «почетные» статусы, лауреатства, причем ему было абсолютно неважно, если подобная мишура была произведена «псевдоофициальными» артелями аферистов и вызывала у информированных людей только пренебрежительное отношение и смех.

Короче, местный главврач прикупил себе кучу, подобных титулов, не понимая, что большинство из них только подчеркивали его ничтожество.

Он крайне ревностно следил, чтобы его фамилия никогда не употребляли без указания, что он – «заслуженный врач», действительный член Нью-Йоркской академии наук, академик академии Развития прогрессивного общества, атаман Казачьего войска, член Ассоциации главных врачей. Поговаривали, что у очередных аферистов, он, уроженец «Мухосранска», прикупил себе титул «графа», но, то ли одумался, то ли ему кто-то подсказал, но обращаться к нему по титулу, он не требовал, хотя за «рюмкой чая», в кругу таких же «хозяев жизни», нет нет, да вспоминал о своих «голубых кровях».

И надо же было случиться тому, что уже при первом ознакомительном визите «вежливости» к руководству больницы заведующий кафедрой, профессор Таран допустил роковую ошибку. Он вручил главврачу, в виде шутки, приветственный адрес. Вроде, как «верительные грамоты». И без упоминания этих опереточных титулов. Там было указано просто – «главному врачу» имярек… Ну, вручил, да и вручил. Прикол такой с «адресом», в научной среде, кстати, довольно распространенный… Но не тут то было.

Главный затаил обиду и, как мелкий пакостник, стал завкафа «за глаза» называть не иначе как «арендатор», а в официальных бумагах после указания должности всегда пропускал слово «профессор». Но это не все. Уже в начале работы из кафедры вышло несколько «служебных записок» и «докладных» на имя главного, снова игнорирующих его «иконостас».

На это моментально отреагировал заместитель главного по оргметодработе, который пригласил профессора к себе в кабинет и разразился прозрачными угрозами из серии - «Тебе что, должность жмет?» - после чего вручил «официальный документ» - приказ по больнице, где было указано, что обращение к главврачу должно вестись только в строго определенной, подхалимской форме с обязательным перечислением всех титулов.

Закончилась та беседа безобразным скандалом, вышедшим за пределы больницы. Была даже создана комиссия из представителей руководства всех заинтересованных сторон, больницы, горздрава и ВУЗа. И случилось невероятное. За заведующего кафедрой никто не заступился. Его предал даже «родной» ректор, угодливо поддержавший главного врача, аргументируя это тем, что «ломать – не строить», а построено глубокоуважаемым «академиком» было много и построено «добротно», «на века», так сказать.

Злые языки намекали, что поддержка ректором была щедро оплачена главным, как гонорар, за кандидатскую диссертацию, создаваемую для него на кафедре, возглавляемой ректором. Но, это были только слухи. Клевета…

Именно тогда и пробежала «черная кошка» между главным и завкафедрой. Именно тогда они и стали «заклятыми друзьями». Но вернемся к тому злополучному утру.

Ровно к 10 00 персонал больницы и работающих на ее базе кафедр согнали в актовый зал. Кроме «местных» пришли и представители трех поликлиник. Разместить в этом небольшом зале такое количество народа было делом нелегким. Многие сидели на коленях друг у друга, многие толпились в проходах или подпирали стены.

Ночная смена потирала опухшие от бессонной ночи глаза и зевала в кулак. Ночь выдалась тяжелой, и все, чего хотел уставший организм – это рухнуть и закрыть глаза… Но, приказ есть приказ. Его нужно выполнять, и желательно молча. Иначе представители разветвленной и многочисленная подхалимо-стукаческой сети, охватывающей все подразделения больницы, мигом донесут до чуткого слуха главврача любое «крамольное» высказывание каждого недовольного вольнодумца.

Без пары минут десять вошли в зал и, поднялись на сцену, главврач, начмеды, зав кадрами, пергидролевая блондинка неопределенного возраста, два попа в рясах, девица в ботфортах, и в боевом макияже, парочка гоблинов с поломанными ушами, бегающими глазами… и, следами от выведенных татуировок на пальцах, да стайка потасканного возраста мужичков с типичной номенклатурной внешностью.

Вся эта ватага попыталась разместиться за столом, накрытым в лучших традициях, красным плюшем, но стульев не хватило. Сначала, гонцы, из «доверенных», бегали за табуретками, потом оказалось, что за столом в один ряд всем места опять не хватает. Стола длиннее не было, поэтому организовали 2-й и 3-й ряды президиума.

Потом, кто-то пытался усесться не «по чину» и его стали прогонять.

В итоге этого «циркового представления» в задние ряды, отправили «номенклатурщиков», начмедов и кадровика. Все это время главный сидел, как сфинкс, в центре стола, «погрузившись» в изучение, каких-то бумаг. Казалось, что вот вот сыграют гимн и внесут знамя, в сопровождении пионеров. Но гимн не сыграли.

Первым выступил начмед по терапии, известный подхалим и склочник. Вот и теперь, он битых полчаса монотонно говорил о том, что «в непростое время» медицина повсюду агонизирует, а народ бедствует. Везде, но не в нашей больнице.

После этого он перешел к успехам, которых коллектив больницы достиг, благодаря мудрому руководству и отеческой заботе главврача, и, наконец, сообщил, что «уважаемый и бессменный» Анатолий Борисович решил баллотироваться в депутаты. Оторвавшись от бумажки, он остервенело зааплодировал, приглашая к этому настороженную массу сидящих и стоящих в зале людей.

Первыми его хлопки подхватили подхалимы из первых рядов, сочно ударяя ладонью о ладонь, но их было мало, поэтому овации не получилось.

Главный, не отрываясь от бумаг, нахмурил брови и повелительным, артистическим жестом оборвал пародию на аплодисменты.

- Это у вас всегда так? Вместо работы – посиделки, с вылизыванием ж..ы главному? – достаточно громко спросил Соратник у сидевшего рядом анестезиолога.

Тот, от неожиданного вопроса, аж вздрогнул.

- Тише, тише… Не дай Бог, кто услышит. Не оберешься потом.- зашипел он.

- Ты что, серьезно? Чего не оберешься? Я же только спросил. – удивился Соратник, и добавил

– Везде, где я работал, такие собрания проводили только в нерабочее время. КЗОТ учите, там четко все написано. Или у вас, как император решит, так и бывает? Больные побоку, а КЗОТ не указ?

Сидящие впереди, обернулись и с интересом посмотрели на Соратника.

Анестезиолог, втянув голову в плечи, и уже с ненавистью произнес

- Слушай, парень, ты, наверное, только устроился и еще не все понял о работе у нас. Здесь свои правила, а много спрашивать – вредно для здоровья. Здесь и «стены имеют уши». Психокоррекцию быстро проведут и, для начала, «ведерную клизму из битого стекла» поставят. Так что, если хочешь спокойно и долго работать, помалкивай. И меня в такие «балачки» не втягивай.

- Ну, лады, если вы тут такие пуганные, не буду… – Соратник окончил диалог.

Представление на сцене, тем временем, продолжалось. Сначала запустили заикающегося иерея, из неизвестного никому прихода, который битых полчаса пытался прочесть послание от старшего по званию и благословлял кандидата в депутаты. Затем, один из «номенклатурщиков» долго и пафосно оглашал телеграмму в поддержку главврача администрацией района. Его сменили, похожие, как близнецы, чинуши, прочитавшие телеграммы с такими же текстами от области, от города и от минздрава.

С хвалебными речами выступили пергидролевая дама, оказавшаяся представителем профсоюзов и гоблин с татуировками - председатель наблюдательного совета фонда помощи больным СПИДом.

Стрелки часов приближались к 12, а ораторы все никак не могли угомониться.

К микрофону подошла «раскрашенная девица» из президиума, в ботфортах, чулках «в сетку» и микроюбке, оказавшаяся заместителем мэра по социальным вопросам. Прокуренным голосом она сообщила, что в том году городская администрация «сделала хорошие деньги», и, уже даже вышла с предложением, направить немного этих денег врачам, чтобы довести их зарплату до уровня, хотя бы 50% от зарплаты дворника.

Однако, как всегда, реакционный кабмин, до сих пор возглавляемый «популисткой с косой», не принял поправки к бюджету и заблокировал операции в казначействах, что помешало распорядиться деньгами. Но, с избранием главврача депутатом, все будет по-новому, и никакое казначейство не посмеет блокировать счета больницы, руководимой депутатом.

За эти слова и за сооблазнительные бедра она сорвала самые громкие и продолжительные аплодисменты и овации.

Дальше пошла массовка. Под мелодичные трели мобильных телефонов в зале, штатные выступающие, тщательно подобранные администрацией больницы по возрасту, полу, специальности и владению мовой, говорили о нуждах медицинских работников, скотских условиях труда и тут же благодарили главного врача за «бескорыстное служение» больным и ежеминутную заботу о сотрудниках больницы.

Когда продолжительность представления приблизилась к четырем часам, Соратник вновь не удержался

- Твою мать… Идиотизм какой-то. Одному придурку захотелось депутатом стать, так он сотням людей мозги засерает. Ну и порядочки. С такими долбое…ми работать – много не наработаешь. Да и мочевой пузырь не резиновый. И вообще, курить охота.

Не знал он тогда, ох, не знал, что все его слова уже сегодня будут «вложены в уши» главного, с соответствующими комментариями и примерами из его биографии.

Марафон словоблудия продолжался. И вот, наступил момент, когда микрофон передали главному. Он, в отличие от других докладчиков, не взгромоздил свою рыхлую тушу на трибуну. Он продолжал сидеть за столом, не ворочая головой по сторонам, чему, вероятно, мешал туго затянутый галстук, и – уже сформировавшийся второй подбородок с зачатками третьего. Всем своим видом подчеркивая, «кто в доме хозяин», а кто – так, прирученная придворная шавка, преданно заглядывающая «хозяину» в глаза, выпрашивая подачку и тявкающая по команде.

Микрофон с трибуны перенесли к нему. Главный, негромким голосом с менторскими интонациями, рассказал, как он собирается устроить, ну просто «коммунизм», в отдельно взятой больнице, завершив свое выступление словами

- … и тогда мы добьемся полного удовлетворения социальных и материальных запросов.

В зале повисла тишина. Присутствующие, как-то не поняли, закончил Кравец выступление, или нет. Пауза затягивалась и в этой тишине отчетливо прозвучало

- И мы даже догадываемся о чьих запросах речь.

Раздались смешки, сначала одинокие, робкие, они становились все более отчетливыми по мере нарастания реакции зала, и, в конце концов, переросли в гомерический хохот.

Напрасно, вскочивший начмед махал руками с призывом – прекратить безобразие. Утомленные предшествующим дежурством и озлобленные происходящей дуростью врачи не могли справиться с эмоциями, вырвавшимися наружу.

Главный сидел, как монумент, с побагровевшим лицом, буравя полным ненавистью взглядом, собравшихся в зале. Дождавшись ослабления смеха, он постучал карандашом по микрофону. В наступившей тишине прозвучал его вопрос

- Кому, то, что я сказал, кажется смешным? Какому такому умнику? Ну, покажись всем. Или смелости хватает только чтобы из кустов подгавкивать?

- Да нет. Я не скрываюсь. Могу еще раз повторить. Мы догадываемся, чьи запросы будут удовлетворены, если вас депутатом изберут. – сказал немолодой врач, вставший в середине зала.

- Кто это. – поинтересовался Соратник у сидящих рядом.

- Патанатом Фурсенко Платон Лукич. Хороший мужик, старожил больницы. Специалист классный, но язык у него… Как помело. Вечно со своими шуточками и вопросиками. Главный его терпеть не может, но и выгнать – кишка тонка. У Лукича брат в генеральной прокуратуре большой шишкой, так что он, на главного, «прибор положил».

В зале повисла тишина, она была такой тяжелой, что ее можно было взвешивать.

- Фурсенко, вон из зала – завизжал начмед. – мы не позволим срывать политическое мероприятие.

- Какой идиот – опять не удержался Соратник, и, сидящие рядом, снова испуганно повернулись к нему.

А патанатом вошел «во вкус» и рубил «правду матку»

- Мероприятие? А больных на целый день бросать можно? Или отмену операций будете мероприятиями объяснять? Тоже мне, в депутаты собрался, а то, что человек к операции готовился, ночь не спал, волновался – вам пофигу? А то, что у меня, четыре не вскрытых жмура лежат. Ладно я. Я до ночи задержусь, вскрою… А что родичам этих жмуров делать? Им справка нужна, чтобы организовать все. И гроб, и место, и поминки. У людей горе, а кому-то приспичило целый день «жвачку жевать».

- Прекрати паясничать, убирайся. Мы в другом месте поговорим – вновь заверещал начмед.

- Да идите вы все… С удовольствием уйду из этого балагана – и Фурсенко стал пробираться к выходу.

- Стоять. Уйдешь, когда я отпущу – прорычал главный.

- О, голос прорезался. Самодержец ты наш. Я сказал уйду, значит уйду, как бы ты «ножонками не супотил и слюнкой не брызгал» - огрызнулся возмутитель спокойствия и добавил

- И не тыкай, мне. Я с тобой «коров не пас». А будешь продолжать хамить, то через десять минут три канала телевидения я тебе гарантирую. И накроется твое депутатство… Да, хрен с тобой, мне работать надо, а не языком ляпать.

С этими словами патанатом покинул зал.

- Вот это мужик. Кремень – подумал Соратник,- нужно поближе познакомиться.

Окончание собрания было безжалостно скомкано. В зале стоял несмолкаемый гул, не прекращающийся ни на какие призывы модератора. В этом хаосе по-быстрому проголосовали за резолюцию о единогласной поддержке выдвиженца трудовым коллективом.

Соратник выходил из зала молча. Его переполняла брезгливость и тревога. Он отчетливо понял, что «своим» в этом болоте, он не станет никогда. Но, «человек предполагает, а Бог располагает».

Соратнику пришлось задержаться в «Архипелаге» на долгих 3 года.

* * *

ЧАСТЬ 3 «БУДНИ»

Еще один день перевалил экватор. Половина запланированных, на сегодня, операций сделана. Дежурный по операционной суетится с подачей следующих больных. Раньше начнешь, раньше закончишь. Никому не хочется допоздна в больнице задерживаться.

.Соратник отложил в сторону опостылевшие рефераты нерадивых студентов по пропущенным занятиям. Сейчас он переоденется и пойдет в операционную. Сегодня у него вторая очередь, т.к. на первую, стол занял завкафедрой. Но у того запланирована банальная холецистэктомия. Это не долго. Так что скоро стол должен быть свободен.

С некоторого момента его стала тяготить вся эта педагогика. И дело совсем не в потраченном на общение со студентами времени, а в том, что это время тратилось впустую. «Болонская система» с ее «ГАИшными тестами-угадайками» подменила живое общение, а перекос при наборе в пользу оплачивающих обучение «контрактников» привел к тому, что и поговорить то стало не с кем. Уровень их подготовки оказался «ниже плинтуса».

Не спасали положение и «бюджетные» студенты. Почему-то считалось, что они поступили на оплаченные государством места по знаниям, в результате конкурсного отбора, но в это мало кто верил, потому что знания, у них в головах, «не ночевали».

Злые языки утверждали, что бесплатность в обучении, это такой же миф в медицине, как и все остальное. Все было значительно проще. Коррупция «правила бал».

Их поступление оплачивалось «кэшем» для руководства ВУЗа, одновременно с подачей документов, причем суммой, примерно, половиной от того, что в итоге заплатит за весь курс «контрактник». Половина, но вперед. Это было выгодно всем. Студенты, а точнее их родители, экономили, а администрация института имела «серый нал».

В итоге, и у этой группы студентов, вопрос о знаниях – вопрос второстепенный. Хотя, нужно все-таки признать, что «бюджетники» учились лучше «контрактников», и объяснение этому простое. «Бюджетников», все-таки, иногда, и отчисляли, а это означало, что затраченный «кэш» пропадал. Обучение в медицинском ВУЗе, как и вся медицина «дело неточное, деньги назад не возвращают». Отчислить же «контрактника» было просто невозможно. Отчислишь, лишишься следующего транша, значит останешься без зарплаты, а там глядишь и без работы.

Единственное, что Соратник делал с удовольствием, это руководство студенческим кружком по хирургии. Он вкладывал душу в этих ребят, бредивших хирургией, и не жалел ни своего времени, ни сил.

При подходе к операционной Соратника чуть не сбила с ног, «врезавшись» в него, выскочившая из дверей, старшая оперсестра Галина Пална, или просто Галка.

- Тьфу, черт! Ты куда летишь… Так, и убить можно

- Ой, дОцент... - с ударением на «О» - испуганно ответила старшая, - за кровью я в ОПК. Уже за третьим флаконом. Там Шеф «кровопускание» устроил..

- И давно?

- Да уже часа два дрочимся – и Галка, включив форсаж, скрылась за углом.

- Что-то неладно в доме нашем – подумал Соратник, и, не переодеваясь в «стерильное», а, только натянув бахилы, поспешил в операционную, на ходу завязывая поворозки маски.

Уже на подходе к операционной он услышал раскаты мата и шум от падения, чего-то металлического. Заглянув в открытые двери, Соратник увидел орущего шефа, с руками, по локоть засунутыми в брюшную полость. По багровым простыням струйками стекала кровь, растекаясь по полу в немалую лужу. Анестезиолог нагнетал жидкости в две вены, а на мониторе, кривая давления застыла на уровне отметки - 60..

- Давление не поднимается… Еще минут десять-пятнадцать и если «кран не перекроете» то мозги «отлетят» - сказал анестезиолог.

- Так поднимай давление. Видишь, я руками там держу. Должно уже остановиться. - огрызнулся оператор

- Да я вижу, как остановил… вся кровь на полу. Вот вся вытечет и остановится.

- Шеф, помочь? – спросил Соратник

После нескольких минут замешательства, завкаф буркнул

- Давай, мойся. С этими придурками-ассистентами, ни хера сделать невозможно.

- Куда мне стать? Ассистентов двое, там я не помещусь…

- Иди ко мне, под левую руку.

- Шеф, я там не помещусь, давайте я справа, а вы бочком..

-Ну, хрен с тобой, давай, бочком.

- Если не видеть, то вас послушать - такое подумать можно. Сексодром какой-то – буркнула операционная сестра – Ильинична.

Только она сохраняла полное спокойствие во все этом бедламе. И, немудрено. За плечами 7 лет Афгана. Два ранения, да два ордена. Наших. И куча побрякушек от афганцев. Всякого насмотрелась. Вот, из-за этого и побаивались с ней связываться не только молодые врачи, но и представители администрации. А она в комментариях не стеснялась.

Соратник встал к столу

- На раз, два, три – убираешь руки. Отсос..

Шеф извлек из живота трясущиеся руки со сведенными судорогой пальцами. Толку от него не было никакого.

Мысли Соратника заработали четко, как автомат

- Так, течет из-под печени… Пузырь убран. К чертям эти зажимы. Ага, пальцем в винслово отверстие… Слава Богу свободно. Ну, ещё, еще чуть вперед, пальчиком. Слева направо…

- Отсос, работайте отсосом, мне увидеть нужно, вон там, в малом сальнике. Да отведи ты левую долю печени, слабосильный, что-ли…. Ага, вот и кончик пальчика.

- Ильинична, турникет на Федоровском зажиме. Хорошо. Еще потяни зеркало. Молодец…

Соратник погрузил зажим с ПХВ трубкой куда-то вглубь и вытащил оба конца трубки в рану.

- Замочек, - он пропустил оба конца трубки в отрезок трубки большего диаметра, и как удавку, двинул его вглубь раны.

И кровотечение прекратилось.

- А ну-ка, братья по разуму, посмотрим. Вытягивайте все тряпки, помыть, отсос..

Ну, так я и знал. Смотрите. Видите, турникетом я пережал печеночно-двенадцатиперстную связку, Там что идет?. – и сам ответил – холедох, печеночная артерия и воротная вена.

- Кстати, Сергеич, обратился он к анестезиологу, засеки время, печеночный кровоток выключен. Через десять минут скажешь, и мы турникет попустим, дадим печени кровушки. Лады?

- Так вот, малята,- обратился Соратник к ассистентам, - это прием Барона. Знаете такой? Его еще в англоязычной литературе называют приемом Прингла. Правда, не полностью в правильном исполнении. Тут нам повезло, что винслово отверстие свободно, а если нет? Ни хрена бы турникет не провели. Запомните, когда на холецистэктомии возможен стрем, перед тем, как лезть на шейку, проверьте, свободно ли винслово отверстие, а потом, мобилизуйте двенадцатиперстную кишку по Кохеру, так, чтобы четырьмя пальцами левой руки сзади, аж за головку поджелудочной железы прошли. Если кровонуло, то четыре сзади, а пятым, т.е. большим, к ним ad masse взяли и прижали. И тогда «по-сухому» источник кровотечения ищешь. Вслепую зажимом хватать нельзя. Так только еще что-то порвать можно. Воротную вену, например. И если потеряете при возникшем кровотечении голову – больной потеряет жизнь. Запомнили? – и продолжил

– Ладно, время тикает, посмотрим, откуда у нас кровило. Вот, видите, пузырная артерия оторвана от печеночной. Ильинична, давайте атравматик на сосудистом иглодержателе…

После чего, Соратник, как бы «заметил» шефа

- В принципе все. Вы как, сами шить будете, или мы… Пузырь то вы убрали, тут уже нечего профессору делать?

- Да, да…. Сами заканчивайте. Думаю, теперь то, справитесь.

У Ильиничны удивленно поднялись брови… Анестезистка фыркнула, ассистенты переглянулись…

- Кровь, четыреста кубиков, свеженькая, за вчера. Уже совместили, можно лить. - заскочила в операционную старшая, устранив неловкость ситуации.

- Так кому атравматик давать. Вы уж разберитесь.

- Давай Ильнична мне – сказал Соратник, глядя в спину уходящего шефа.

Никто не подошел к нему, чтобы развязать поворозки халата и маски.

И Соратник подумал о превратностях судьбы и воле случая. Иногда, только один инцидент может изменить всю жизнь. Жизнь, где мы-актеры, играем разные роли, как в театре. Вот, роль профессора в момент триумфа. Небожитель, иногда снисходящий до обходов, общений с родственниками, демократичного общения с коллегами.

Все это требует немалого актерского мастерства. Торжественный выход с вымытыми руками, для совершения таинства проникновения в плоть пациента. Добавьте сюда еще и подтанцовку из ассистентов, анестезиологов, сестер. Ну, прямо король Лир, в первых действиях.

И, вдруг, непредвиденный казус, скрыть который невозможно… И, низвержение небожителя. И тогда, он покидает сцену. Освистанный… Оплеванный… Растоптанный…

И роль професора изменилась?

Отнюдь. Это тот же театр. Он, снова король Лир. Но… в последнем акте трагедии…

* * *

Когда завкафедрой ушел из операционной возник легкий шумок, сквозь который можно было разобрать смешки и едкие комментарии по поводу случившегося.

- А ну, цыц! Раскудахтались. Умники… со стороны. Быстро забыли, все что видели. Услышу где-нибудь, хотя бы что-то… Мало не покажется.

Последний шов сосуда совпал с сообщением анестезиолога о том, что пошла десятая минута окклюзии связки.

- Не волнуйся, снимаем турникет. Как там давление.

- Упало, но немного, где-то на 15 – 20 мм – ответил анестезиолог, И буквально через несколько минут добавил

- Давление 80 на 50, но у нас еще полфлакона крови. Работайте.

Теперь нужно оценить размеры бедствия. Так, на печени пара линейных разрывов, к счастью неглубоких. Сейчас мы их диатермийкой обработаем. Вот так. Нормалек. Дальше? А дальше, уже серьезней. В правой доле по висцеральной поверхности – гематома. Да и связку надавили. Сплошное месиво. Даже холедоха не видно. Вот варвары, это же надо, так крючками надавить. Это хужее. Как бы не нагноилось.

- Ребята, будете назначения писать, не забудьте антибиотики помощнее и метрид в дренаж. Дай Бог пронесет.

Затем Соратник обратился к анестезиологу

- А сколько всего крови потеряно? И сколько это все длилось?

- А кто его знает. Как хлюпнуло, так кровушка везде терялась. И на тряпках, и в отсос. Точно не сосчитаешь. Но явно больше полутора литров. Пишем два, не ошибемся. По лаборатории эритроцитов полтора миллиона и гемоглобина 72 грамма на литр. Но мы три флакона перелили, плюс растворы, так что считаем, что ОЦК восстановили. Даст Бог и по составу догоним. А длилось все это? Так, начало в 9.15, а турникет затянут в 12. 10. Ого, почти 3 часа гондураса… И еще вам дренажи ставить да ушивать рану. Ни хрена себе, холецистэктомийка…под 5 часов. За такое надо бы по рукам надавать.

- Следите, коллега, за базаром. Мы тут не одни – перебил его Соратник.

- Это ты своему шефу скажи – огрызнулся анестезиолог, - пусть оперировать научится.

Дальше, операция проходила в тишине.

В моечной, первый ассистент, клинический ординатор Костя, услужливо развязал Соратнику халат, и, заискивающе заглядывая в глаза, сказал

- Виртуозно. И как, уверенно, спокойно. Не то, что прохвессОр. Высший класс!

- И откуда же ты вылупился такой? ХЕрург, ты… От слова – хер. Чтож ты шефа своего, так быстро, сливаешь? – оборвал его Соратник. И добавил – А впрочем, далеко пойдешь, если правильно выберешь, на кого поставить.

Костя удивленно вытаращил глаза и, заикаясь, начал оправдываться

- Я же от души… С полным почтением.

- Ладно, не парься. Это я так, по-старчески. Но, все равно, не торопись своих хаять и сдавать. С каждым может такое случиться. Все под Богом ходим.

Соратник пытался развязать завязки фартука, но безуспешно. Порвать их, что ли – мелькнуло у него в голове, но грозный окрик Ильиничны остановил его

– Я тебе порву. Совсем обнаглели. Они рвут, а нам штопать. Не напасешься на вас. А ну, поворачивайся «тухесом», развяжу… И какая зараза на узел завязала? И уже без злобы

- Направление на пузырь не забудьте написать. Знаю я вас. Красавцы.

Наконец Соратник освободился от операционных доспехов и обратился к ассистентам

- Протокол сами не пишите. Я с шефом посоветуюсь, потом в журнал перепишете. Камни из пузыря шефу отнесите. И…в назначениях антибиотики не забудьте.

Соратник поспешил к выходу из операционной. Сначала нужно было распорядиться, чтобы подавали «вторую очередь» - больного, с раком желудка. Да, побыстрее. И так, уже затянули первую операцию. Весь порядок скомкали. К тому же, гастрэктомия, это не желчный пузырь удалить. По канонам, желудок должен был бы пе

рвым идти. Но шеф… Шеф привык оперировать только в первую очередь, в большой операционной. Ничего не поделаешь. Шеф есть шеф.

* * *

Вот и отделение. Подойдя к сестринскому посту, где хлопотало юное белокурое создание в нежно-розовом микрохалатике, не прикрывающем, а подчеркивающем округлые формы стройного тела. Она была из, недавно пришедших после училища, нимфеток, внесших в хирургию аромат юности. Самовольно и бесповоротно.

А началось все с того, что они заменили традиционный холодный белый цвет одежды, на пастельные оттенки, от желтого до небесно-голубого. У администрации это вызвало шок, но самая бойкая девчушка, на указание начмеда перейти на традиционный белый цвет, ничуть не смущаясь и глядя прямо в глаза, нахально заявила

- И не подумаем. Мы не «бытовая техника» с традиционным белым окрасом. Мы – цвет и хранители генофонда украинской нации. Нации красивой и колоритной. И вообще, \нигде не написано, какого цвета должна быть спецодежда. А вот то, что спецодежду должна предоставлять больница, в трудовом договоре есть.

Незавидной была бы судьба этой «Жанны Д арк», если бы ее не поддержали все хирурги отделения. Захотелось, прожженным тестостероновым циникам, поработать с такими сестрами. И оставил начмед молодежь в покое.

А насчет форм, как утверждали злые языки, постарался заведующий первой хирургии, как раз переживавший период «междуженья». И, надо было признать, что кастинг был проведен тщательно. Потом, это аукнется служебными романами, визитами разъяренных жен, размазыванием туши и соплей по смазливым мордашкам «обманутых» охотниц за докторами. Но это будет потом.

- Когда подашь больного, мне дай знать – сказал Соратник и направился к кабинету шефа.

* * *

Дубовые наборные двери шефского кабинета абсолютно не гармонировали с убогостью отделения. Они были, как «золотой зуб» во рту прокаженного. Массивная металлическая табличка сообщала, что внутри находится Доктор медицинских наук, профессор, лауреат Государственной премии, заслуженный деятель науки - Таран Василий Владимирович.

- Разрешите – спросил Соратник, приоткрыв двери и… отшатнулся от смрада.

- Тебя что, стучаться не учили, - с раздражением ответил профессор, - совсем обнаглели, прутся, как «рогули» на Крещатике.

Причина раздражения стала понятна, как только Соратник переступил порог кабинета. Заслуженный деятель и лауреат справлял малую нужду прямо в умывальник. На столе, в полной пепельнице, дымил окурок, рядом стояла, наполненная наполовину бутылка водки. Соратник усмехнулся, а «про себя» подумал

- Ну, конечно же, водка. Ничего кроме нее, родимой. Ненависть к коньяку «с потрохами» выдает плебейское происхождение. И использование умывальника…, - но вслух произнес-

- Вы, хотя бы окошко приоткройте. Задохнуться можно.

- Ты что, бл..ь, учить меня пришел. Чего приперся?

Соратник уже пожалел о своем приходе, но, стараясь сохранять хладнокровие, продолжил

- Я, не приперся, я, по делу. Согласовать протокол операции. Может, продиктуете, или сами напишете. Случай же неординарный. Банальная холецистэктомия и такие проблемы. Всякое с больным быть может…

- Что может? – перебил его профессор, - Что? Раскудахтался… Ты еще на Бессарабку пойди, там всем расскажи страшилки свои. Умник… И ситуация не банальная, как ты говоришь, а уникальная. Аномалия развития протоков с атипичным расположением сосудов… Понятно?

Профессор громко отрыгнул, вытер тыльной поверхностью ладони жирные губы, налил полстакана водки и залпом выпил. Лицо его исказилось в гримасе. Потом он трясущимися руками долго вынимал из пачки сигарету, долго и безуспешно чиркал зажигалкой. Так и не получив огонь, он грязно выругался и швырнул зажигалку в угол кабинета.

- Спички есть?

- Шеф, там не было никакой аномалии. Все типично, как в атласе.

- А я говорю, аномалия. Ты что, со мной спорить будешь? С тем, кто тебя с помойки подобрал? Правильно мне начмед говорил, зря я тебя взял. Гнилой ты… С тобой «в разведку» не пойдешь.

- Уважаемый Василий Владимирович. Я понимаю, что вы устали, расстроились, понимаю, что сейчас не вы, водка в вас говорит, но послушайте «дурака». Я же хочу ситуацию по-мирному разрулить, - сказал Соратник, усаживаясь за стол, напротив шефа.

- Ну, напишем мы аномалия. Все может прокатить, если клиент выживет. А если нет? А если умрет? Что тогда? А тогда будет Фурсенко. Знаете такого? А он – человек принципиальный, и напишет все, как есть на самом деле. И что тогда? Тюрьма? Короче, шеф, с аномалией не получится. Я о другом подумал. Давайте все свернем на инструменты. Мол, «бранша зажима сломалась, и пузырная артерия ускользнула в связку». С анестезиологом я поговорю, чтобы наркозную карту переделал, длительность операции часа на 2 – 2,5 сократил. Денег, конечно, придется отстегнуть. Но, думаю, не много. Договорились?

- Хочешь водки? Вижу, что хочешь… Возьми себе посуду, давай выпьем. – промычал профессор.

- У меня, Василий Владимирович, еще операция. Да и вам, похоже, хватит. Не дай Бог увидит кто. Настучат же. Оно вам надо.

- Цыц! Я сам знаю, что мне надо, а что не надо. – огрызнулся шеф, и добавил – Я сказал пей, значит пей… А операцию твою я… отменяю. Запрещаю тебе сегодня оперировать. Понял? И попробуй ослушаться. Выгоню, к «едреной фене».

- Шеф, не надо со мной так разговаривать. Я тебе не мальчик. «Следи за базаром», а то я не посмотрю, что ты начальник. Тебе что, «зубы жмут», - перейдя на «ты» огрызнулся Соратник, сжав кулаки.

И, вдруг, он почувствовал, как «молоточки застучали в висках» и поплыла картинка перед глазами.

Сказанное, отрезвляюще подействовало на профессора. Он сразу, как-то, осекся, сник. Пьяный то, пьяный, но, где-то там, в «спинном мозге», у него сработал инстинкт самосохранения. А, чем «черт не шутит». Соратник – мужик здоровый. Попадет кулачищем - мало не покажется. А, так как, профессор, от рождения был трусом, то попытался «сменить пластинку».

- Ну, ладно. Погорячился я. Эмоции… Тяжело мне. На душе тяжело. Давай, выпьем…

- Нет. Я же сказал, что не буду. И вам не дам. Я вызову сейчас сюда УЗИста. Он свой человек, могила. К тому же дежурит до утра. Он вас на вашей машине домой отвезет и на такси вернется. И все будет тип топ. И машина ваша не будет под больницей светиться. Только выйти нужно будет не через центральный выход, а сзади, через служебный. Там тихо и никто не увидит. Давайте шеф. Так лучше будет. Переодевайтесь.

Профессор тупо смотрел перед собой. Опьянение подходило к стадии «наркоза». Он уже с трудом ориентировался в том, что происходит.

- Щас, я еще выпью, и поеду…

- Поедешь, поедешь. А выпьешь дома. И в люлю… Завтра нужно быть, как «огурчик» - сказал Соратник, забирая со стола бутылку с остатками водки

– А я на операцию. Протокол завтра напишем.

Раздался стук в двери. Бутылка и стаканы полетели в урну. Пепельница? Да, черт с ней? Сигареты – это не водка, хотя на всей территории больницы курить запрещено. И в корпусах и на улице.

Соратник приоткрыл двери. Там стояла «розовая сестра» Ирина

- Начмед запретил вторую очередь сегодня брать. А я уже и премедикацию сделала и наркотик списала. Что делать?

- Ты иди на пост. Больного пока не подавай, а я разберусь.

- Ой, чего это вы такой красный. И лицо, и глаза. И говорите, как –то «в растяжку»? У вас все нормально? Может, давайте я давление померяю… А то у вас тут так табачищем воняет, что умереть можно. От дыма, наверное, давление и скакнуло.

- Иди, Ира. Иди. Все нормально.

* * *

Путь от кабинета профессора до выхода из отделения пролегал мимо четырех палат, в одной из которых лежал больной Заславский Яков Григорьевич. Тот больной, которому Соратник планировал удалить желудок, пораженный раковой опухолью. В отделении больной находился уже довольно долго, дольше двух недель. Поступил он «по-скорой», в плачевном состоянии. Анемичный, истощенный. С тяжелыми водно-электролитными нарушениями. Благодаря ему удалось показать студентам «руку акушера», сгибательную контрактуру пальцев руки, наподобие формы руки, которой акушеры проводят влагалищное исследование. С согнутыми 4 и 5 пальцами и выпрямленными 2 и 3-им. Это симптом тяжелых электролитных нарушений, и в первую очередь говорит о дефиците хлора. В наше время до такого состояния больные не доходят, но тут случай был особый.

Пациент, 72 лет, в прошлом известный архитектор, последние годы жил с женой в пригородном доме. Занимался садом, писал мемуары. По выходным, их навешали дети и внуки. Иногда его беспокоила застарелая язва желудка, но не так, чтобы очень «мешала ему жить». И все было бы хорошо, но полгода назад умерла его верная спутница жизни. Умирала она тяжело. Запущенная онкология съела ее тело, а непрерывная боль – помутила разум.

Он остался один и загрустил. Попытки родных перевезти его в город, успеха не имели. Яков Григорьевич наотрез отказался бросить любимую дворняжку Бульку и полосатую кошку Люську. Родственники могли навещать его нечасто и не заметили момента, когда болезнь обострилась и стала быстро прогрессировать. Да и сам дедушка отличался немногословием и на вопрос о здоровье, неизменно отвечал

– Не дождетесь…

К болям присоединилась рвота. Сначала эпизодическая, потом – сопровождающая каждый прием пищи. Дошло до того, что он мог только пить. Таким и застал его сын, и немедленно привез в больницу, к старому другу, Соратнику. Обследование позволило установить диагноз – Рак антрального отдела и тела желудка. Две недели ушло на то, чтобы компенсировать нарушения гомеостаза и подготовить его к операции, назначенной на сегодня. А, в итоге, все летело в «тартары».

Пройти незамеченным по отделению не удалось. Соратник «нос к носу» столкнулся с выходящим из палаты сыном пациента, Павлом.

- Слушай, будет операция сегодня, или нет? Дед уже совсем измучился. И у меня «крыша едет». Ирка премедикацию уколола, но в операционную батю не забрали. Что нам делать?

- Понимаешь, Паша, не совсем гладко первая очередь прошла. Затянулась. Но ты не волнуйся. Я сейчас с начмедом все согласую. Ты успокойся, и Якова Григорьевича успокой. Я же с вами… - ответил Соратник и заспешил к выходу. Кабинет начмеда был на первом этаже.

- Бл…ди. Нашли с кем в «игрушки играть». Дед распсихуется и шандарахнет его инфаркт… или инсульт. И что за люди. Ни х..я у них человеческого не осталось. Вон, дед жучку с кошкой бросить не мог, а им все «до барабана» - с такими мыслями подошел Соратник к кабинету начмеда по хирургии - Круторогова Евгения Сергеевича.

Начмед, никак не отреагировал на вопрос Соратника о разрешении войти в кабинет. Он неподвижно восседал за столом и не оторвал взгляда от бумаги, которую держал в руках, когда Соратник приоткрыл двери.

Весь стол начмеда был занят аккуратными стопками папок и бумаг. На приставной тумбе выстроились селектор и несколько телефонных аппаратов, разных цветов. Стену за креслом украшал портрет действующего президента, а в углу, в специальной витрине стоял национальный флаг.

Евгений Сергеевич был «служака». Даже в кабинете он был в шапочке и «глухом» хирургическом халате, с завязками сзади. Шапочку он носил по-особенному, по «Юдински», копируя манеру великого хирурга, по изображениям на старых фото. Начмед был худ, невысок ростом и белобрыс, что маскировало его возраст. Поэтому он выглядел молодо, хотя уже разменял седьмой десяток. Воистину, «маленькая собаченка, до смерти щенок».

Когда-то он работал в НИИ, куда пришел прямо с институтской скамьи. Его карьера развивалась стремительно. Благодаря напористости и поразительной работоспособности, при полном отсутствии моральных тормозов, вредных привычек и увлечений, отвлекающих молодых врачей, он, много работал, быстро защитился и, вскоре, стал заведовать престижным отделом. Директор-академик и его жена, души в нем не чаяли и доверял полностью. Как оказалось – зря.

Юный завотделом, сам поверил в свою гениальность и непогрешимость. И сорвался с тормозов. Дошло до того, что он стал писать в партийные органы кляузы на… директора. Этого, старая гвардия «стоявшая рядом с академиком у истоков» института ему простить не могла. А дальше? Дальше все пошло по давно испытанным схемам. Статистика – вещь упрямая. Если есть какой-то процент неудач, то он будет у каждого. Нужно только немного подождать и правильно прокомментировать.

В конце концов, ему пришлось уйти из института, иначе все могло бы закончиться хуже. Так, вчерашняя звезда, завотделом академического НИИ оказался обычным ординатором обычной городской больницы. И стоило немалых трудов, чтобы подняться до кресла начмеда по хирургии. И он очень дорожил этим креслом.

Наконец, начмед «заметил» вошедшего в кабинет Соратника

- Слушаю вас… Надеюсь, вы по делу?

- Конечно по делу. Я хочу знать, почему вы запретили сегодня оперировать Заславского?

- И мало того. Завтра он будет выписан.

- ???

- А что вы себе думаете? Думаете, кто-то вам позволит делать все, что вы захотите? У нас не «шарашкина контора», как вы говорите о нас в подворотнях. И не «идиоты» у нас в администрации. Работали мы без вас. Неплохо, кстати, работали. Так что, либо вы будете подчиняться нашим правилам, либо… мы никого не держим. А в наш монастырь, да со своим уставом… Простите, обойдемся без сопливых.

Соратник не верил своим ушам. Буквально неделю назад начмед зашел к нему в кабинет, и за чашкой чая, (действительно чая) – долго расхваливал его и строил планы долгосрочного сотрудничества. Концовка общения, правда, была смазана. Тогда начмед выразил надежду, что Соратник станет его надежным помошником по укреплению дисциплины и поддержанию порядка. За всем, понимаешь ли, не уследишь, так что, если Соратник своевременно сообщит о выявленных негативных явлениях и порочных взглядах и действиях сотрудников, и особенно его шефа – Тарана, то это ему зачтется.

- Извините, но стукачем я никогда не был, и не буду – ответил тогда Соратник.

На том и расстались. Вроде бы мирно. Но осадок остался.

- Евгений Сергеевич, а что же с больным не так? Обследован, подготовлен. Обеспечение родственники закупили. Все, вплоть до операционных халатов одноразовых. Кровь заготовили. И взнос благотворительный в кассу больницы заплатили. Что еще нужно?

- Слушай, не строй из себя девочку. Все ты прекрасно понимаешь.

- Да нет. Разъясните тупому.

- Разъясняю. Для, как ты сам сказал – тупого, - с побагровевшим лицом и «металлом в голосе» сказал начмед, и, положив, наконец, бумажку на стол, продолжил

- У нас какое отделение? Правильно, хирургическое. А у больного что? Рак. Ты понял – рак. Где оперируют рак? По-моему, даже дети знают, что в онкологии. Вопросы есть?

И сам ответил

- Вопросов нет. Так что, готовь выписку и завтра отправляй больного в онкологию. А сам готовься к разбору на ВЛЭК и… выговору. Пока – первому. А там… Может, что-то поймешь. А может и нет, - и захихикал гнусным тонким смешком, упиваясь своей властью.

Соратник еле сдерживал ненависть, рвущуюся наружу.

- Только бы не сорваться. Нельзя... Молчать – приказывал он себе.

А «молоточки в голове» слились в пульсирующий, синхронно с сердечным ритмом, горячий шар. Во рту появился привкус металла.

- Но вы же сами оперируете онкологию. И другие оперируют. И кишечник, и желудки и даже матки. Значит, вам можно, а мне нельзя? Тем более, что с Заславским все законно. Рак желудка, осложненный гастродуоденальной непроходимостью. Абсолютные жизненные показания, - попробовал зайти с «другой стороны» Соратник.

- А вот это уже не твое дело, кого я оперирую. Кто я и кто ты. Я здесь – закон, а ты – арендатор. Ты даже не в штате больницы. Бери своих студентов, иди в кабинет и занимайся. Пока совсем не выгнали. Кстати, и что это ты так за этого деда уцепился? Денег много взял? Да? Ну, колись? Взял же? – издевался начмед. – я же сказал выписать, значит выписать.

И добавил

- Свободен.

Соратник молча вышел из кабинета. Такого унижения он не переживал давно.

На лестнице его поджидал сын пациента

- Ну, как там? Что порешили?

- Херово. Все херово, Паша. Начмед уперся, операцию запретил. Приказал деда в онкологию переводить.

- Блин. Какая на х…й онкология. Батя, если услышит слово рак – повесится. Нельзя его в онкологию. Он на мать насмотрелся, пока она мучилась, и говорил тогда – Удавлюсь, чтобы самому не мучиться и других не мучить. – Павел закурил прямо под запретительным знаком.

- Ладно, Паша. Давай сейчас паузу возьмем. Успокоимся. Сегодня уже точно оперировать не будем. Деда до завтра никто не тронет. А завтра – посмотрим. На худой конец попробую в «дружеской» хирургии договориться. Там прооперировать. Не брошу я вас. Ты же знаешь меня не первый год.

Знакомы они были давно. Еще с тех времен, когда Соратник работал в ЦРБ. Привезли тогда Павла зимней ночью с огнестрельным ранением. Дело было в том, что районные бонзы решили к новогоднему столу «завалить кабанчика».

Ночью, приняв по «100 граммов для сугреву», обложили со всех сторон «лежку» и начали загонку, но зверь пошел не по тому пути, как предполагали. В итоге, на линии огня оказался стрелок, которого в темноте приняли за кабана. И получил, Паша, хороший заряд свинца в поясницу. Допустить огласку, означало крах карьер, уголовное дело и вполне реальные сроки. Напомним, что происходило это в 80-е годы прошлого века, при самом, что ни есть «совке», с «взаправду» действующими законами.

К счастью участников охоты, дежурным хирургом, в ту проклятую ночь, был Соратник. Он их и спас, поскольку нигде не написал об опьянении и огнестрельном характере ран у районного начальника «Спецсвязи». Далеко, кстати, не простого ведомства.

Все было представлено, как бытовая травма с падением на борону для трактора. Вот с тех пор они подружились, и стал Соратник для Павла «семейным доктором». Много членов той семьи прошли через него. Кого-то он оперировал, кому-то помогал попасть к нужному специалисту. И всегда Соратник оказывался на уровне. Вот и сейчас, вся семья не представляла, что Якова Григорьевичу будет оперировать не Соратник, а кто-то другой.

Начмед, даже не подозревал, какие рычаги будут задействованы для реализации первоначально намеченного Соратником и Павлом плана.

* * *

Вот и вечер. Он подкрался незаметно, вдруг. Декоратор Вселенной сменил яркое солнце в зените, на багровую полоску между землей и облачным небом на западном направлении.

- Красный закат – к дождю и ветру на следующий день, - подумал Соратник, выйдя из больницы.

- Нужно будет взять зонт.

Перейдя на противоположную сторону улицы, он встал около газетного киоска неподалеку от остановки общественного транспорта. Это было условным местом. Здесь он каждый день ждал автобус-экспресс маршрута «ЖД вокзал – аэропорт». За многие годы его работы в городе он познакомился со всеми водителями, и они охотно подвозили его. Утром – на работу, вечером – домой.

* * *

Недавняя оттепель сменилась морозом, и подтаявший снег взялся ледяной коркой, превратившись в наст, с вмерзшими комьями грязи и обломками валежника. Вчерашние лужи затягивались льдом, наползавшим от берега к центру. Ветер гнал поземку, но не из снега, а из мельчайших глыбок льда с острыми, как лезвие, краями, впивающимися в живую плоть. Одним словом, погода была мерзкая.

Вдалеке, между редкими чахлыми кустами мелькнула тень. То, исчезая, то вновь появляясь, тень постепенно приближалась и наконец, материализовалась в крадущегося волка. Это был красивый, мощный зверь, настоящая «машина для убийства», идеально приспособленная для охоты. Широкая грудь, стройные мускулистые лапы, огромные острые клыки и цепкий, пронизывающий взгляд, зеленоватых глаз, вот – краткое описание этого хищника. Его стоячие уши были в непрерывно движении, что обеспечивало идеальное улавливание звуков. Кончики, его необычно темной, почти черной, шерсти, обледенели и сверкали серебристыми стразами, создавая иллюзию седины.

Это был очень опытный волк. Мудрый и свободолюбивый. Он не смог жить в волчьей стае с ее непонятными законами, не пожелал подчиниться воле вожака, запретившего идти «на флажки», когда стаю оцепили охотники.

Он навсегда запомнил день, когда люди и предатели рода псовых – собаки, загнали стаю волков, его стаю, в узкий овраг, а поперек единственного выхода из него, узкого, как бутылочное горлышко, натянули веревку с развевающимися на ветру красными матерчатыми флажками. Стая метнулась к выходу, спасение, казалось таким близким, но… вожак повернул назад и повел стаю прямо на ружья охотников. Волки металась по дну оврага, а люди, стоящие на его краях, поливали их свинцом.

Из всей стаи спасся только он. Он ослушался вожака и перепрыгнул поверх веревки. Перепрыгнул сам и вернулся за подругой. Голубоглазой волчицей с белым пятном на груди. Но она не могла пересилить инстинкт. Она пятилась, скулила и… боялась. Тогда он впился клыками ей в загривок, да так, что она, обезумев от боли, совершила спасительный прыжок.

С тех пор они жили вместе. А на память о моменте заключения «брачного союза» он носил в спине с десяток дробин, догнавших его, когда он возвращался за ней.

Они ушли из мест, где провели детство и юность. Ушли далеко и поселились в лесной чаще, в глухом распадке, на берегу ручья, впадающего в реку. Они были счастливы до того момента, пока сюда не добрались люди. А раз появились люди, то жди беды. И беда пришла. Он навсегда запомнил тот день, когда «голубоглазая», уводя охотников от логова с волчатами, погибла в браконьерской петле. С того дня он стал волком-одиночкой.

И вот сегодня он уходил от погони. Накануне он покинул уютный распадок и ушел по равнине к землям, которые обрабатывали люди. Он пошел туда следом за свиноматкой с ватагой годовалых поросят, которые паслись на неубранном картофельном поле. И попался на глаза людям. Ну, а те, понятное дело, устроили облаву.

Волк остановился и пристально посмотрел назад. Погоня отстала. И немудрено. Наст только кажется прочным. На самом деле, под тонкой твердой корочкой, находится слой грязи и оттаявшей земли. Охотники проваливались под наст, в итоге на ногах у них налипло по полпуда грязи. С таким грузом точно не побегаешь.

Волк двинулся вперед. Вон там оканчивается кустарник, потом метров сто гладкое поле, а дальше – спасительный лес с его буреломами и оврагами, где собаки точно потеряют след. Да и охотники не разбегутся. Волчище оскалился в насмешливой гримасе

- Уйду… Непременно уйду. Не возьмете…

* * *

Резкий звон будильника прервал сон Соратника.

Зима, волки, погоня, флажки, собачий лай… К чему бы это? Подумал Соратник, потягиваясь, перед тем, как сбросить одеяло…

Операций сегодня нет. Студентов с утра, тоже нет. Так, какого …. ехать в больницу «ни свет ни заря». Можно никуда не торопиться, поваляться подольше. На работу, правда, поехать придется, но попозже. На третьей паре – лекция.

Соратник закрыл глаза, но сна уже не было. Снова возникли ночные образы. Вьюга, волки… - Соратник поежился, как будто бы сам оказался в том перелеске и решительно встал с постели.

ЧАСТЬ 4 «МОББИНГ»

Ты хочешь, чтобы я был, как ель, зелёный,

Всегда зелёный – и зимой, и осенью.

Ты хочешь, чтобы я был гибкий как ива,

Чтобы я мог, не разгибаясь, гнуться.

Но я другое дерево.

Если рубанком содрать со ствола кожу,

Распилить его, высушить, а потом покрасить,

То может подняться мачта океанского корабля,

Могут родиться красная скрипка, копьё, рыжая или белая палуба.

А я не хочу чтобы с меня сдирали кожу.

Я не хочу чтобы меня красили, сушили, белили.

Нет, я этого не хочу.

Не потому что я лучше других деревьев.

Нет, я этого не говорю.

Просто, я другое дерево.

Говорят, если деревья долго лежат в земле,

То они превращаются в уголь, в каменный уголь,

Они долго горят не сгорая, и это даёт тепло.

А я хочу тянуться в небо.

Не потому что я лучше других деревьев, нет.

А просто, я другое дерево.

(Григорий Поженян)

Около 11 00 Соратник вошел на территорию больницы и по пути к хирургическому корпусу увидел «клинка» Костю, помошника на вчерашней экстраординароной операции. Тот, смешно семеня коротенькими полусогнутыми ножками, двигался вглубь территории. В руках он держал какие-то бумаги и небольшой пакет.

- Привет, юное дарование, куда это ты собрался? – окликнул его Соратник.

- Как куда… В морг, к Фурсенко историю несу. Вчерашний больной ночью умер. Он то, умер, а протокола операции не было. Пока утром шефа дождались, пока он протокол продиктовал, пока историю оформили. Хорошо, что Платон Лукич нормальный мужик, вошел в положение и никому не настучал, что тело без истории в морг привезли. Вот, несу историю и «уважение». Заведующий первой хирургией из своих запасов пару бутылок коньяка выделил.

- А ты вскрытия дождешься?

- Конечно. Меня, как участника операции, за тем и послали.

- Хорошо. Теперь слушай внимательно. Ты там, на вскрытии, стой молча. Стой и смотри. И как меньше рассказывай, а то наговоришь «херни» на нашу голову. В случае чего – «включай дурака», дескать «я только учащийся, сам не все понимаю». Понял? Чем меньше болтаешь, тем за меньшее отвечать придется – вразумлял Костю Соратник.

- А после вскрытия, сначала ко мне зайди. Расскажешь, что и как.

* * *

По пути в свой кабинет Соратник заглянул в приоткрытую дверь, палаты, где лежал Заславский. Заглянул и остолбенел… койка, где вчера лежал больной, была пуста.

- Забрали домой? Так почему Паша не позвонил? Что-то случилось… А может, расстроился дедок, и того? –

Ход его мыслей прервал, появившийся откуда-то сзади, Павел

- Шалом, доктор. Шалом акбар – спаясничал он,

- Не торопитесь вы на работу…

- Паша, объясни, в чем дело. Где дед? Я ничего не понимаю…

- Я и сам понимаю не больше – ответил Павел Соратнику, и предложил – Пошли к тебе. Все расскажу и посоветуемся.

Друзья поспешили в кабинет.

Усевшись на стол, Павел начал рассказ

- Я сегодня приехал, как всегда в полвосьмого. Подхожу к палате, а меня там уже «штымп», какой-то ждет, тощий такой, бледный, как спирохета. Ну, и говорит, дескать, администрация приносит свои глубочайшие извинения за досадное недоразумение, которое возникло по вине доцента, тебя то есть, который обманул всех. И вас, нас значит, меня и деда, и администрацию больницы. Сейчас, мы будем все исправлять. Ну и берут деда и тащат его в ВИП палату. Я, ничего опять не понимаю, спрашиваю этого деятеля

-А, вы, простите, кто?

Ну, он отвечает

- Начмед больницы по хирургии, главный хирург Пригородного района.

И добавляет

- Я буду оперировать вашего отца.

- Спорить я с ним не стал, решил тебя дождаться – на одном дыхании выпали Павел.

- Ну и дела. Воистину, непонятны простым смертным намерения твои, Господи! – подумал Соратник, а вслух произнес

- А вы-то, что решили?

- Что решили… А хрен ему в ж…у, чтобы голова не качалась. Оперировать будешь только ты.

В кабинет зашел заведующий хирургией – Николай Николаевич Барсук. Один из немногих, с кем, у Соратника, сложились нормальные деловые отношения. За спиной у зава были - и многолетний опыт , и заслуженная репутация здравомыслящего человека, суждения которого пусть и были зачастую неверными, зато всегда совпадали с точкой зрения начальства. Он обладал величайшим даром, не допускал откровенных ошибок и никогда не поддерживал непопулярных идей. А главное, он не высказывал мнений, не справившись прежде, что думают по этому поводу наверху

- Привет. Ты уже есть? Хорошо. А то, «от главного», уже все телефоны оборвали. Тебя ищут. Так что, не засиживайся, давай иди поскорее.

- А зачем зовут, не знаешь? – спросил Соратник.

- Не говорили. Знаю только то, что и вчера, и сегодня, «начмудак» из кабинета главного не вылазит.

Соратник надел халат и обратился к Павлу

- Ты посиди у меня. Ко мне люди должны придти. Так что, «всех впускать и никого не выпускать». Чайку попей. Заварка в банке, из-под кофе. Сахара, правда, нет, но в холодильнике мед есть.

* * *

Кабинет, а точнее апартаменты, главного врача, находились в соседнем с хирургией, двухэтажном корпусе. Главный занимал пол-этажа. Сначала посетителей встречала «Помощница главного врача», именно – «помощница», а не какой-то секретарь - Любовь Александровна. Для своих – Любаня.

Любовь Александровна была уникальной во всех отношениях. Для начала, она, в отличие распространенного «стандартного мнения» о том, что секретарем должна быть – (а) -. длинноногая, (б) - молодая и (с) -. блондинка – была брюнеткой. Жгучей брюнеткой. Немолодой. Зрелого возраста. Но ноги у нее были действительно длинными, без малейших признаков целлюлита. Они начинались от «манящих» округлых бедер и заканчивались десятисантиметровой шпилькой.

Да и в остальном она была «неотразимой». Мужскую половину посетителей приемной будоражили ее упругий бюст, выглядывающий из откровенного декольте, и, сводивший с ума «самцов». А совсем с ума сводил игривый кулон, имитирующий «белую каплю», стекающую с шеи в волнующую ложбинку. Ее утонченный вкус, в одежде отдавал предпочтение, либо черно-белым строгим деловым костюмам в моменты официоза, либо пастельным, слегка игривым фасонам, в весенне-летний период. Но всегда, непременными деталями были декольте и глубокий разрез юбки, приоткрывающий кружева резинки чулка.

Общаться, с ней, было легко и просто. Она не зарывалась. Многолетний «вышкол» укрепил в ней веру в правильность принципа, что – «курочка по зернышку клюет, и сыта всегда». Поэтому она никогда не требовала невозможного или трудновыполнимого для «среднего человека».

Все знали, что она любит швейцарский шоколад «Lindt Spr#252;ngli AG», хотя не откажется и от банального «Toblerone». Она не требовала дорогущего «Veuve Clicquot Ponsandin», а с удовольствием пила брют из «Нового Света». Когда вся страна перешла на «подношения» в долларах, она, некоторое время, сохраняла оригинальность, предпочитая «марки», отчего ее за глаза стали называть - «филателистка». Но время шло, Евросоюз никак не мог укрепиться, и она перешла на коллекционирование «портретов мертвых президентов США». И снова ее требования были умеренными. Она фанатично любила 7-го президента, Эндрю Джексона. Она, конечно, не отказывалась от Линкольна, но обычно, было достаточно Джексона.

На этом месте она работала уже более 20 лет, пережив трех главных врачей. Нынешний был у нее четвертым. «Главные» менялись, а она оставалась. Злые языки поговаривали, что это, не с проста, что она «постукивает в компетентные органы». Но… за руку ее никто не поймал, а слухи? Если всему верить, то и жить нельзя.

Как было указано выше, для «своих» она была Любаня. Как рассказывали старожилы, в больницу она пришла из райкома комсомола. Была когда-то такая «кузница партийных кадров», где молодежь обучали всему необходимому для партийной карьеры. В том числе учили и тщательно «впитывать» каждое слово партийного вождя. Причем, все это многократно закреплялось практикой. А так, как «в комсомоле все на ты», то мещанское Любовь было заменено на залихватское – Любаня.

Комсомольские привычки очень пригодились в больнице. Легкость, с которой она устанавливала отношения с людьми, видимая доброжелательность и стремление помочь, обращающимся к ней, очень быстро привели к тому, что бОльшую часть вопросов она разруливала сама, а решением остальных – умело руководила, манипулируя шефом. Причем все главврачи, с которыми она работала, были от нее просто без ума. Немалую роль в этом сыграло то, что она не давала повода для ревности главрачебным женам.

Ей было достаточно, что раз, два раза в неделю, в обеденный перерыв она, по ее же определению, «брала интервью» у шефа, но не в кабинете, где везде были понатыканы «жучки», а в совершенно неожиданных местах. В прачечной, в актовом зале в будке видеоинженера, в больничной храме. Да, мало ли где еще они могли оказаться наедине с главным. Таким экстримом она доводила шефов, погрязших в текучке, до исступления.

Еще одним увлечением Любови Александровны был патронаж юных хирургов. Она знала все обо всех… И еще, немножко.

Свою жертву она выбирала тщательно, отдавая предпочтение интеллигентным, застенчивым юношам, решившим «пожертвовать своей жизнью» ради спасения страждущих. Через 3 – 4 месяца «тесного общения» с Любаней юноши трансформировались в циничных самцов, четко понимающих, что «живем один раз». Тогда она выпускала фаворита «в жизнь», приговаривая – еще одна судьба спасена.

- А то, пропал бы мальчик. Сгорел бы ни за что…

Соратник вошел в «Приемную». Посетителей было немного. На стульях, вдоль стены разместились заведующий прачечной, директор больничной страховой компании «Порятунок», зав аптекой и зам по строительству.

- Ого, - подумал Соратник, - есть все, кроме врачей. К чему бы это?

Поздоровавшись, он подошел к столу помошницы главного врача и протянул ей книгу

- Это, Любовь Александровна, наша новая книжка об истории больницы и пути в ней нашей кафедры. Только вышла из печати. Вы, можно сказать, одна из первых обладательниц. Там, в книге, в конвертике, приглашение на презентацию. Не потеряйте, ради Бога. И, приходите. Презентация будет здесь, у нас, прямо в актовом зале. Вы всегда самая желанная, - с акцентом на последнем слове, прогнулся Соратник.

Она сразу же догадалась, что вместе с книгой и приглашением к ней «прибыл еще один портрет любимого Эндрю».

- Спасибо. Непременно буду. Такому мужчине я отказать не в силах… Ни в чем…- и, улыбнулась...

Спрятав книгу в тумбу, она, жестом пригласила Соратника присесть на стул, рядом с ее креслом, и, наклонившись к нему, негромко посвятила в суть происходящего.

- Вчера шеф засиделся допоздна. Решал свои избирательные дела. Ну, и я здесь была. Где-то около 21 00 дозвонился сюда мужчина. Начальника требовал, сказал, что шеф очень звонку обрадуется и назвал свою фамилию. Я у шефа спросила, что делать. Он сказал соединить. Дальше я не вникала, трубку с моей стороны положила… Только минут через пятнадцать шеф, как выскочит из кабинета, а за ним все, кто там был. И, все врассыпную. А он, как заорет

- Этого, растакого начмеда.. . ко мне… немедленно!!! Убью. тварь.!!!

- Нашли? – спросил Соратник.

- Ну, а где бы мы его нашли? Все знают, что Евгений Сергеевич мобильные телефоны не признает, а трубку обычного телефона дома, в нерабочее время, не берет.

А сегодня, главный с 7 00 на работе. Начмеда, на входе в больницу, перехватил шофер шефа и сюда привел. Вот с тех пор, начмед бегает, то к шефу в кабинет, то из кабинета… И эти – она указала глазами на посетителей, - сидят здесь с восьми….

Уже 4 часа сидят.

Загудел вызов селектора

- Да, Анатолий Борисович, слушаю…

И еще

- Пришел уже… Минут с десять… Хорошо, запускаю.

И указав Соратнику на дверь кабинета главного, сказала

- Заходите, Анатолий Борисович приглашает вас…

А шепотом добавила

- Ни, пуха…

* * *

Кабинет главного врача напоминал экспонат музея тоталитарного режима. Стены с дубовыми панелями, громоздкие «номенклатурные» шкафы со стекляными дверцами, необъятный стол для совещаний с зеленым матерчатым покрытием, массивные стулья с высокими спинками. В углу кабинета примостился уголок для конфиденциальных переговоров. Пара мягких кресел, круглый столик с прозрачной столешницей, да небольшая «горка», из которой, при открытии дверцы, выкатывался сервировочный столик с напитками и легкими закусками.

- Разрешите?

- Ну, конечно, заходите. Ждем вас… С нетерпением ждем – неожиданно доброжелательным тоном произнес главный и, встав с кресла, вышел из-за стола, навстречу Соратнику, протягивая руку.

- Наконец-то вы и ко мне зашли. А то работаете уже у нас больше года…

- Уже 15 месяцев – поправил Соратник.

- Вот и я говорю, работаете у нас столько, что «скоро пора будет увольнять по уходу на пенсию»… - продолжил главный и сам рассмеялся от своей «шутки».

- А у меня не были. Не нашли времени, чтобы лично познакомиться. Или не хотели? А?

Ехидно хихикнул, и оскалился, стоящий, рядом со столом, начмед.

- Да просто повода не было, отвлекать вас по мелочам, а серьезных, нерешаемых вопросов не возникало. Все, что надо, вот, с Евгением Сергеевичем утрясали..- Соратник указал на начмеда..

- Я наслышан, как вы утрясали – перебил Соратника главный.

- Рассказывайте, что там у вас случилось с этим дедом… Как, там его… А, вот – Заславским?

- Разрешите, я доложу – оживился начмед.

- Ну, давай… Излагай. Только, покороче. Мне это ваш дед со вчерашнего вечера, как кость в горле.

- Я, думаю, что весь конфликт был спровоцирован из кафедры и от недостаточной информированности и излишней самостоятельности отдельных новых сотрудников. Вы же сами знаете, как Таран себя ведет. Сам своевольничает и сотрудников поощряет. Вот и Заславского, уважаемого человека, заслуженного архитектора, положили в общую палату, рядом с «люмпенами», две недели мурыжили, диагноз не могли установить. И это в клинической больнице! В столице! – с пафосом докладывал начмед.

Соратник не поверил своим ушам. Попробовал возразить

- Анатолий Борисович! Что он говорит? Все было не так…

- Как не так? – перебил его начмед,

- Разве не в общую палату деда положили? Разве не пролежал он у нас уже больше 2-х недель? Я что, неправду говорю? Я просто не хочу высказывать соображения, почему вы тянули с операцией. Но мы тут все взрослые собрались. Признайтесь – «деньжат захотели срубить».

И продолжил

- Мне пришлось вмешаться в это безобразие. Я, Анатолий Борисович, не мог не реагировать, на то, как подрывается репутация учреждения, вами руководимого. Поэтому я перевел больного в отдельную палату повышенной комфортности, проконтролировал историю, подправил все, что нужно, и, сам деда и прооперирую, как главный хирург.

- У тебя все? – спросил главный, и, повернувшись к Соратнику спросил

- Так все было? Или что-то не так?

- Да все не так – вскипел Соратник, - все не так.

- Положил я больного в общую палату, потому что тяжелым он был. Нельзя таких стариков в одиночку. Рядом люди должны быть, чтобы, если что случиться заметили во-время и врачей бы позвали. «Одиночки» мы уже проходили, когда утром на обходе, умерших, потихоньку ночью, находили. А когда они умерли – никто и не заметил.

Две недели нам понадобилось, чтобы откорригировать состояние больного, к операции подготовить, а не деньги вымогать. К тому же, о каких деньгах может речь идти, если это мои, почти что, родственники? Это все галлюцинации Евгения Сергеевича. Который, кстати, вчера запретил больного оперировать, и вообще, приказал выписать. И дальше…

- Хватит, - рявкнул главный. – я все понял.

- Ты что, совсем обнаглел? Совсем распоясался? – вскипел главный врач, обращаясь к начмеду, -

- Изолгался ты, как «сука вокзальная». Всех зафоршмачил, и меня нае…ть попытался.

- Ты, сучонок, знаешь, перед кем ты меня обосрал? Перед начальником КРУ минфина. Вот перед кем. Пшел вон… скотина. И, чтобы к больному, на километр не подходил. И мне на глаза не попадайся.

После того, как трясущийся от страха начмед, пятясь и спотыкаясь вышел из кабинета, главный врач кивнул Соратнику – садись, вон там, в кресле. – И нажав клавишу селектора сказал

- Любанечка, организуй нам кофеинчика…

- Или может чая? – уточнил он у Соратника, но, получив подтверждение насчет кофе, продолжил

- Да, обоим кофе… Ну, и к кофе, сама знаешь. Икорки, балычка, маслинчиков обязательно. И к маслинчикам. Да, посетителей всех перенеси на «после обеда». Чтобы в приемной было пусто. Сама разруливай. И еще… найди этому, придурку, начмеду путевку на курсы, там по «гражданской обороне» или по какой-то «организации», да чтобы не короче 6 месяцев и в другом городе… Подальше…

* * *

Посиделки с главным затянулись до самого обеда. Оказалось, что вчера, во время работы «избирательного штаба» до него дозвонились из приемной главы КРУ министерства финансов и «доверительно» посоветовали «не играть с огнем». Мягкий, мужской голос очень точно перечислил те структуры, которые могут вызывать интерес организаций, контролирующих расходование бюджетных средств. Была названа страховая компания «Порятунок», занимающаяся «отмывом» благотворительных взносов и средств по ОМС и ДМС. Гарантируя все и ничего, компания просто процветала, мошенничая налево и направо. Договор был составлен так, что «cтраховой случай» никогда не мог наступить по причине его фактической невозможности, потому что, страховали на «случай неоказания квалифицированной помощи» (и это в высокоспециализированных отделениях крупной больницы!!!).

Тот же голос рассказал главному об афере с постельным бельем, которое больница, якобы, арендовала у «малого предприятия», и об оповещении фирмочек, осуществляющих ритуальные услуги, о потенциальных покойниках, за «откаты». Больной еще жив, а агенты этих фирм уже обхаживают родственников. Высший пилотаж.

Вспомнили и два его бутика, в пассаже, в центре города. И торговлю «биоотходами», а, попросту, неродившимися эмбрионами из абортария. И еще, много о чем поведал «голос из трубки».

Разговор вчера получился длинный. Очень длинный. В самом конце разговора главному объяснили, что пациент Заславский – любимый дядя начальника КРУ, и, то, что с ним делают в больнице, вызвало нешуточный гнев племянника.

На вопрос главного – Кто это говорит? – в трубке раздались гудки.

- Что это? Шутка? Или, провокация? Или, на самом деле «тучи сгустились»? Если это попытка шантажа, то, что такое, какой-то больной? Если это козни политических конкурентов? Стоп. Похоже, что так и есть. Те, могли все это раскопать. Что же делать? – пронеслось тогда в голове у Кравца.

Скомкав «посиделки», именно так он называл заседания предвыборного штаба, он отправил всех участников, домой, задержав лишь помошницу. Любаня, в глубине души, усмехнулась и приготовилась к внеплановому «интервью», вытерев салфеткой помаду с губ.

- Вызови завтра на полвосьмого ко мне начмеда и всех хозяйственников и страховика. А сама пересмотри бумаги, чтобы сроки договоров не истекли, и чтобы согласования с «управой» везде были. Поняла?

- Все сделаю Анатолий Борисович. В лучшем виде. Не сомневайтесь – с облегчением ответила помошница, обрадовавшись, что на этот раз «пронесло». Помаду она стерла зря.

На том они и расстались.

То, что произошло с утра – тоже немногое прояснило. Ну, сцепились начмед с этим новым доцентом. Ну и что, первый раз, что ли «кафедралы» с «больничными» грызутся. Но этот звонок… Звонок не давал покоя.

Вот он, доцентик, сидит в кресле, спокоен. Радуется, наверное, что начмеда «приделал». Ну, да ладно. Пусть порадуется, а потом мы его… А что мы его? А силенок у нас хватит? КРУ минфина это не шуточки, это даже не ОБЭП. Это контролер бюджетных денежек. А там – до пожизненного. Не приведи, Господи. И все из-за этого доцента. Да кто же он такой, на самом деле? – думал главврач, и не находил ответа на эти вопросы.

- Ну, что, давайте по маленькой, за, так сказать, личное знакомство – предложил главный, разливая коньяк.

- Спасибо, конечно, но рабочий день только начался, к больным нужно идти, да и лекция у меня. Еше раз спасибо, но я на работе не употребляю.

- Что ты, как девочка… Раз главный тебе наливает, значит можно. Смотри, что пьем. «Кутузов». Самый лучший Коктебельский коньяк. Из Шебетовки. Не какой-нибудь паленый польский «Hennessy».

- Анатолий Борисович, я в другой раз выпью. Обязательно. Но сейчас не буду. – категоричным тоном заявил Соратник, а про себя, подумал – зачем это главный так настойчиво добивается, чтобы я выпил? Что он задумал? Чего ожидать?

- Ну, ладно. Не хочешь, как хочешь. А я выпью. Расширю сосуды – подытожил главный и опрокинул рюмку себе в рот.

Просидели Главный с Соратником, почти что, полтора часа. Разговор не клеился. На все вопросы Соратник отвечал коротко и односложно, контролируя каждое слово. Особенно насторожило Соратника, когда после четвертой или пятой рюмки, главного понесло на «откровенность».

- Ты думаешь, я «лох»? Что я ничего не знаю? Ошибаешься. Ты только подумал об устройстве на работу сюда. А я уже знал… Вернее, там – и главный указательным пальцем показал вверх.

- Там, решили внедрить тебя к нам, а мне уже доложили. Но это неважно. Важно то, что теперь и ты знаешь, что я знаю. Поэтому предлагаю. Ты – работаешь, делаешь свое дело. Стучишь «туда», но только то, что со мной согласуешь, а я тебе не мешаю. Наоборот, помогу. Хочешь начмедом стать? Будешь. Хоть сегодня. Или заведующим? Главного не предлагаю. Хотя, если депутатом стану, то могу тебя и главным сделать. На время депутатства. Так, если дураком не будешь, за эти пять лет – озолотишься. Запомни – «главный врач – это не должность, это счастье».

Соратник насторожился. Разговор принимал опасный характер.

- Вы, что-то Анатолий Борисович, путаете. Или неправильно информированы. Я никогда, ни к каким органам отношения не имел, и не имею. Я хирург и немного преподаватель. Лечу больных и учу студентов. А ваши домыслы… Они беспочвенны. Тут, какое-то недоразумение.

Кравец молчал. Он вперил в Соратника тяжелый взгляд, немигающих, слегка прищуренных глаз, и думал

- Да, не ошибся я. Крепкий пацанчик. Не ведется ни на что. Ну, ничего, посмотрим еще «кто кому Рабинович».

Молчал и Соратник. Он, в свою очередь, анализировал поведение главного.

- Не такой он и пьяный, как хотел показаться. Пропустил он примерно 5 рюмок, но пил то по половинке, а то и по трети. Что ему, при его-то закалке такая доза сделает. Тем более, с такой закуской. Сидит ровно, говорит медленно, с паузами, но брови! Брови, все время – неподвижны. А, вот, «ручонки»-шаловливые. То, нос почешет, то, побородок, то, очки поправит… Врал, значит, главный. Провоцировал.

Посмотрев друг на друга, они оба одновременно поняли, что – «оба все поняли», что пора заканчивать, эту дуэль. Сегодня победителя не будет.

Расставались они, как будто разговора за столом и не было вовсе.

- Ну, как, все в порядке? Пронесло? – участливо спросила Любаня Соратника, когда он вышел из кабинета главного в пустую приемную.

- Да, вроде бы, нормально все – ответил Соратник.

Он даже не заметил миниатюрный наушник в левом ухе помошницы, к тому же, к нему она была повернута правой стороной. Так что, все, что произошло в кабинете, она прекрасно знала, а спросила Соратника, маскируя свою осведомленность. Когда он ушел, Любаня зашла к шефу.

- Заведи новый файл на его имя, возьмешь кассету с записью и перепиши туда, на файл. Еще посмотрим, кто-кого.

Соратник шел в хирургию. Он и представить себе не мог, что в кабинет главного, из, замаскированной под книжный шкаф двери, вышел …. Начмед.

- Все слышал? – спросил его главный.

* * *

Соратник зашел в свой кабинет.

- Наконец-то… Ну, вы, ребята, даете. Все совещаетесь. Уже обед. А ты еще до больных не добрался – пробурчал Павел. – Так у вас все больные разбегутся.

- Я на чай уже смотреть не могу. На неделю вперед напился. Счас лопну. И из кабинета не уйти. Ключ ты не оставил.

- А я тебе его, что, через зонд вливал? Сам «до дармового» добрался… На себя и злись. Сходи, отлей, разговор есть, серьезный.

- Если серьезный – пошли куда-нибудь отсюда. Я вашей больничке не верю, а твоему кабинету – тем более. 100% он на «ушном». Иди к лавочке, около приемного, я в «круглую комнату» и к тебе.

- Так, и идиотом станешь, не заметишь, когда. От тени своей шарахаться будешь. – подумал Соратник, но возражать не стал.

Соратник сел на лавочку, а Павел, стоя разместился напротив

- Излагай, да поподробнее.

После того, как Соратник рассказал о том, что произошло в кабинете главного, Павел рассмеялся

- Ай да Мишка. Красава.

Соратник с недоумением уставился на него.

- Мишка. Шульман. Я ему вчера рассказал о «Санте Барабаре», что с отцом происходит. Так он сказал, что «херня вопрос» и обещал помочь. – начал рассказ Паша.

- Ночью, вчера, поздно, где-то в полпервого, звонил. Говорил, что вопрос решен. Я, правда, подробности не выяснил. Ночь, все-таки. А утром до него не дозвонился. А, оно, видишь как, закрутилось. Минфин КРУ. Ну, Мишка дает…

- Сейчас наберу его. Уточню детали. – Паша достал из кармана «мобильник».

Громкую связь он не включал, поэтому Соратник слышал лишь обрывки разговора.

- Да… Небо и земля… Отдельная… Его отстранили. Отстранили, говорю… Отстранили и на курсы, куда-то отправили. С ним поосторожнее быть? Он «на связи» с ментами. Понятно. Спасибо. Обязательно…. Еще раз спасибо. И от меня и от деда. Ну, и от Соратника…. «Уважение за нами». Хорошо, будет тебе рыбалка… Королевская.

- Значит, «слушай меня сюда». И не говори потом, что не слышал. Шучу. – игриво начал Павел.

- Звонок главному был точно из Минфина, от референта начальника. Он Мишке, «по жизни должен». Так что не подкопаешься, даже если, кто-то попытается по номеру пробить. Потом, если надо, еще позвонят. Поинтересуются… Или - поблагодарят. Как «карта ляжет». Значит, давай, сам оперируй деда. Хрен, кто мешать посмеет.

- Чудны дела твои, Господи – только и смог подумать Соратник.

* * *

На часах полвторого. А что успел сделать? Ни-че-го!!! У главного посиделки на три с лишним часа, с Пашей поговорил. Так день и просрал. Хорошо, что лекцию пошел читать свободный от операций коллега. Замена лектора - обычное среди кафедралов дело. Взаимовыручка. Когда-нибудь придется за него лекцию прочесть. А может и не придется.

Теперь в палаты нужно зайти. Больных глянуть. Обязательно. «Огородик» нельзя без присмотра оставлять. Где там мои помошники, мои «юные дарования»?

Кто и когда создавал «штатное расписание» в медицине? Наверное, какой-то вредитель. Это же какие «мозги» он имел, с какого «перепоя», когда выделил в хирургии одну врачебную ставку на 20—22 больных. Или он «безмозглым» был? Или – врагами подослан.

По таким нормам получается, что на отделение в 60 коек положено 3 врача. А если, ушли они втроем в операционную, и… все. Катастрофа. В палатах и в перевязочных работать некому, принимать поступающих больных, писать истории, тоже некому. А если у кого-то кровотечение внезапное или инфаркт? К тому же, хирурги могут понадобиться и в других отделениях, не только в хирургии. А никого нет. Все, где-то заняты. А в «отпускную кампанию». Хоть, бери и закрывай хирургию.

Вот, тут-то и становятся понятными преимущества «клинической больницы». В «клинике», благодаря кафедралам и «учащимся» много дополнительных, «дармовых» рук. И только от ума администрации больницы зависит, будут ли эти руки действительной помощью, или они останутся руками «нахлебников-арендаторов». Но, где «ум», а где - «администрация». Кафедралы и больничные редко уживаются мирно. Точнее, мирно уживаться им не дает администрация. Разделяй и властвуй. Рядовым же сотрудникам – делить нечего.

Соратник, как доцент, заместитель заведующего кафедрой по лечебной работе, курировал первое хирургическое отделение на 60 коек. Сложное отделение, в которое трижды в неделю во время дежурства госпитализировали больных, нуждающихся в срочной операции. Но в этом отделении были две палаты, закрепленные лично за ним. Точнее, за ним и двумя клиническими ординаторами. Костей и Михаилом. По джентельменским соглашениям между Соратником и «клинками». Они «возделывают грядочки», ведут документацию и курируют больных, а он – «собирает урожай» и «учит их жизни и хирургии».

* * *

Костя вернулся из «6-й хирургии». Так, между собой, хирурги называли морг – «Место Окончательной Регистрации Граждан». Обычно, это невзрачный домик, где-то в глубине больничной территории, куда очень не любят ходить врачи. Не любят, потому что это встреча со своим поражением, признание собственного бессилия и очередной повод для разочарования в выборе профессии. Потому, что каждый поход сюда, встреча с тем, что осталось от человека, поверившего врачу и доверившего ему самое дорогое – жизнь.

Не вызывает у врачей восторга и то, что здесь, он сталкивается с родственниками умершего, еще вчера смотревших на него, как на Бога, а сегодня проклинающих его. Так во всем мире. И не может быть иначе. Всякие попытки самооправдания тщетны, потому что врач обманул больного и его родственников.

В морге приходится общаться с особой разновидностью медицинского специалиста, с патологоанатомом.

Вопреки, распространенному мнению, что сотрудник морга – это суровый небритый дядька с мешками под глазами и стаканом разведенного спирта в руке, при знакомстве с ними, убеждаешься в обратном. Патанатомы, исключительно аккуратные люди, неисправимые жизнелюбы с искрометным чувством юмора. В общении с ним нужно, напрочь, забывать, что, по одной из версий, слово «врач» произошло от глагола «врать». Ему, как и судье нужно говорить правду и ничего кроме правды. Морг – это храм истины, а патанатомы – его верные жрецы.

Местный морг, ничем не отличался от сотен других больничный моргов. Такое же обветшалое двухэтажное здание, грязно желтого цвета, к которому из хирургического корпуса вела кривая аллея, покрытая очагами старого асфальта

Колеса каталки, на которой везли очередной труп, неизбежно попадали в многочисленные ямы, объехать которые, не было никакой возможности. Тогда тишину аллеи нарушали сердитые высказывания с упоминанием «женщин легкого поведения и каких-то матерей, занимающихся половыми извращениями». Наконец, каталка с «пассажиром» добиралась до пандуса, ведущего к распашным дверям с обитыми металлом створками и пропадала в сумраке помещения, чтобы через каких-то десять-пятнадцать минут вынырнуть оттуда с неизменным

- Лукинична, ты одеяло забрала? А простыни? Две штуки? Подпись «хирургия» проверила? А то, если, как в прошлый раз, на рванье подменили, платить сама будешь.

И дюжие санитарки толкали «транспорт» в отделение, где он будет «на стоянке» ожидать следующего «пассажира»..

Хозяином этого мрачного подразделения был Платон Лукич Фурсенко. Удивительно светлый человек. Настоящий профессионал. Работа «на отшибе», вдалеке от начальства сформировала его независимый характер и вольнодумство, а общение с «покойниками», отучило от излишней разговорчивости. Человек, не без странностей, но кто сейчас безупречен?

Над дверью в секционный зал висела табличка с немецким текстом – «Das ist der Ort, an dem der Tod mit Freude dem Leben zu Hilfe eilt», что переводилось, как – «Вот место, где смерть охотно помогает жизни». Выбор языка у многих вызывал удивление – Почему, именно, на немецком, а не, например, на латыни?

На что Лукич отвечал

- Латынь, конечно, для медицины привычнее, но это язык мертвый. А у меня здесь покойников и без лозунгов достаточно. А почему именно немецкий? Да, потому что Рихард Вагнер был немцем.

Платон Лукич был поклонником творчества Вагнера. Он собрал огромную коллекцию фонограмм произведений этого композитора. Особо он гордился записью всех четырех опер из цикла «Кольцо Нибелунга». Каждое утро, работу в секционном зале он неизменно начинал под «Полет Валькирий», объясняя это тем, что именно в эти минуты сестры Брунгильды, отправляют душу, вскрываемого им «пациента», в Валгаллу. Он никогда не называл, умерших - трупами, только – «пациенты», или «умершие пациенты».

С Фурсенко можно было спорить об особенностях танатогенеза, можно было обсуждать шифр заболевания для статистической отчетности при «конкурирующих» причинах смерти, особенно когда было нужно «уйти» от диагноза, от которого, по мнению чинуш и обывателей, люди умирать не должны. Но оспаривать его секционные находки, а тем более пытаться уговорить его исказить действительное положение, было делом абсолютно бесперспективным. Он был неумолим, как монолитная скала.

Вот и сегодня, он не обнаружил аномалии развития желчных протоков, как было описано в протоколе вчерашней профессорской операции, о чем он и сообщил, присутствовавшему на вскрытии ординатору Константину.

- Вот, смотри сам. Вот – печеночный проток, вот – холедох. За ним – воротная вена, а вот и печеночная артерия. Тромбированная на всем протяжении с распространением тромба на внутрипеченочные ветви. Но расположена он, там, где и должна быть. – сказал Фурсенко, показывая препарат Константину. И попросил

- Покажи- ка место, где вы артерию шили?

- Ага, вижу – и рассек артерию под швами по длине.

- Все нормально. Швы – состоятельны, сужения просвета нет. И тромбоз налицо. Давай-ка печень посмотрим.

- Ну вот, что и должно было развиться. Видишь – зоны некрозов печеночной ткани? – продолжил патанатом, аккуратно нарезая печень, как дыню, крупными «ломтями».

Памятуя наставления Соратника «держать язык за зубами», Константин поспешил к выходу.

- Задержись на пару минут - окликнул его Фурсенко, снимая перчатки и перелник.

- Надеюсь, ты не будешь против, если я сделаю твое фото?

- А зачем оно вам, Лукич?

- Понимаешь, какое дело. На прошлой неделе в одной из больниц ЧП произошло. Ночью, из морга, где был только дежурный санитар, какие-то «абсолютно левые дюди», представившиеся сотрудниками больницы, забрали труп. Как потом рассказали «менты», это был криминальный авторитет, которому конкуренты подсунули «паленый наркотик». К тому же, был этот деятель, мусульманином, а у них, вообще, умершего нужно похоронить до захода солнца. Вот они его и выкрали.

Вот я и решил, сделаю фото сотрудников больницы. Не всех, конечно, а тех, кто сюда частенько заглядывает. Чтобы эти фото всегда «под рукой» у дежурного санитара были. Понятно? Время то. Видишь, какое. Один криминал вокруг.

Ну, давай, становись вон к той стене.- сказал Платон Лукич и направил на Костю фотокамеру.

- Кстати, а ты знаешь, откуда название – морг? Вы тут пытаетесь паясничать насчет регистрации граждан, а история совсем другая.

И поведал Лукич, свою версию

- Начиналось все, совсем не с покойников. Morgue, по французски — «лицо». Так называли место в тюрьме, где тюремщики запоминали лица всех поступавших арестантов. Живых конечно. Но, время шло. В тюрьме, как и везде, возник дефицит площадей и тюремщиков уплотнили. Власти объединили запоминание и опознание. В то же самое помещение, где запоминали лица живых, стали подкладывать тела неизвестных умерших, чтобы кто-то мог их опознать.

- Это что же получается? Я, по вашей милости, на стенд попал? Типа, их разыскивает полиция. Ну, спасибо, Платон Лукич. Уважили…

- Глупыш. Ты в историю вошел. Нас не будет, а фото твое в морге останется. Посмотрят потомки и, кто-нибкдь скажет – Был такой, доктор Костя. Даже в морге след оставил. Цени мою инициативу.

На том они и расстались.

* * *

Ложь – отвратительна. Она делает солгавшего заложником. Живи и бойся, что твоя ложь выплывет наружу, делай все что угодно, лишь бы ложь сохранилась в тайне. Чаще всего – ложь непрерывно порождает новую ложь.

Но не даром говорят, что «все тайное становится явным». И, тогда… Тогда никого не интересуют твои былые заслуги, тысячи, проведенных тобой операций, тысячи спасенных больных, незапятная репутация ученого. Стоит быть уличенным, хотя бы единожды, во лжи, перечеркивает былые заслуги, и ты переселяешься в касту «неприкасаемых». Здороваться с тобой, может быть и будут – уважать, никогда.

Так, поучал Соратник свих «клинков». Это, он напомнил им и теперь, когда, пришедший из морга Костя доложил на планерке у заведующего хирургией результаты вскрытия.

- И что, никак Фурсенко уговорить нельзя было, чтобы правильно написал? – спросил один из больничных ординаторов.

- Ты, что, забыл, кто такой Фурсенко? Не тот случай… - буркнул зав, и съехидничал

- Откуда тебе помнить, Филипыч. Ты в операционную раз в год ходишь. Никто у тебя не умирает. Забыл ты Лукича.

- И, вообще, дело здесь не только в фальсификации истории. В, конце концов, пусть профессор объясняется сам во всех инстанциях. Я, как представитель администрации, подам докладную начмеду о выявленном факте, а дальше не наше дело. Здесь тюрьмой пахнет. Так что язык на замок. А вот то, что печеночная артерия затромбировалась, и в печени очаги некроза – это прямая связь с действиями во время операции. Кто писал назначения?

- Я писал, вместе с анестезиологом – ответил Костя.

- А ты кто такой, чтобы что-то самостоятельно делать? Ты – у-ча-щий-ся – растягивая слово по слогам отреагировал заведующий. Не получив ответа, и продолжил

- Сколько была связка пережата? Может из-за этого тромбоз наступил?

- Это абсолютно исключено – вмешался Соратник.

- Турникет можно затягивать не то, что на 10 минут, а на значительно большее время. Печень запросто выдерживает 40 – минутное выключение из кровообращения. Тем более что при пережатии связки, кавальный кровоток полностью сохранятся. Целостность и проходимость артерии были восстановлены, сужения просвета по линии швов нет. Значит пережатие связки здесь не при чем.

- Что же тогда при чем? Что-то же при чем? – возбудился заведующий.

- Сейчас мы это не решим. Для начала нужно наркозную карту посмотреть. Какая кровопотеря, как возмещалась. Я, если память не изменяет, помню, что кровопускание составило до двух литров. А как компенсировали это, какими препаратами, какие сроки хранения крови? Нет, ребята, без карты нам никак. Давайте возьмем тайм-аут, потом соберемся с анестезиологами и все обсудим – предложил Соратник.

Костя поднял руку,

- Можно мне сказать?

- Валяй, только по делу

- А карту анестезиолог переписал. Сделал так, как его профессор попросил.

-…………..- разразился матерной тирадой зав.

- Ну и денек. Да вы что, все с ума походили. За что ни возьмись – везде криминал. Один мудак, показательные умерщвления устраивает, другие, документы фальсифицируют. Хоть бери всех и конвоируй «на зону».

- Все. Конец планерки. Валите все… - Барсук указал на двери.

- А как же клинический разбор, идущих завтра на операцию?

- Хрен вам, а не операции. Не будет завтра операций.

- Николай, это не дело – возразил Соратник

- Над Заславским, сколько можно издеваться? Его завтра брать нужно. И в 5-й палате, больная Вороненко, отяжелела. Желтуха нарастает, эндоскопически камень из холедоха извлечь не удалось.

- Ладно. Этих двух берите. Истории ко мне на стол. До последней запятой проверю. Потом не обижайтесь. Я предупредил. – смилостивился заведующий и обратился к Соратнику.

- Вы, желудок берите на первый стол, а я на второй, параллельно с вами, возьму желтуху. Надеюсь, если будет нужно, поможете?

- Коля, не вопрос. Конечно, помогу.

* * *

Можно ехать домой. На завтра – одна операция. Бедный дед. Намучили его. И столько говна вокруг повсплывало. Уже, скоро два года будет, как в этой больничке работаю, а все удивляюсь, как тут все запущено. Зато все чувства обострились. Расслабиться ни на минуту нельзя. Сожрут, и не подавятся.

А вообще-то не все так плохо. Доцентом стал, уже и диплом получил. С большинством врачей, вроде бы, сошелся. И не только с хирургами. Оперирую. Пока получается. Пару раз забрасывал шефу насчет докторской. Пока бормочет, что-то неясное. Боится. Окружил себя «пешками» и считает, что он «король». Хотя все уже поняли, что оперировать он не умеет. Так, понты для девочек. Стандарт он сделает, а шаг в сторону – и сдулся профессор. Да и откуда ему уметь.

Перфузиологом начинал в НИИ, потом, задурил голову завотделом созданием «искусственной печени» и криохирургией. Тот и взял его на кафедру университета, когда ушел из НИИ, думал – пусть с железяками ковыряется, может, что-то и получится. Почему нет. А Васек, так его тогда звали, слепил втихаря докторскую, да под руководством великого академика. Дескать, это еще старые наработки, еще из НИИ, и вы, уважаемый кем-то, «нынешний» шеф, к ним отношения не имеете. Защитился, и, как только получил подтверждение из ВАКа, а потом еще и Госпремию в коллективе авторов отхватил, то «сквозанул» в эту больничку, заведовать кафедрой «опереточного» института, который иначе, как «Крестовоздвиженская община», никто и не называл. Пока он на кафедре один имеет степень «доктор наук» – его не тронут, а если появится другой, да еще и оперирующий? Вот и «выкашивает он вокруг себя поле», чтобы расти единственным «будяком».

Ладно. Пора. По пути еще нужно в оперблок заскочить. Поздравить Лорика с днем рождения.

* * *

Ох, Лорик, Лорик… Где же ты взялась? Все началось с операции. Автослучай. Прямо напротив больницы «мажор», как потом оказалось, напрочь «загашенный наркотой», прямо на переходе снес мамочку с ребенком в коляске. Ребенку повезло, коляска сыграла роль спасательной капсулы, в которой он и улетел прямо в кустарник, как в сетку защитную. В итоге – пара ссадин, да испуг. А вот с мамочкой были проблемы.

Во-первых, дежурили в хирургии в тот вечер пенсионер и интерн-малолетка. Оба, насмерть перепугались, когда прохожие мамочку в приемник принесли. А, во-вторых, в операционном блоке – одна сестричка и столы с инструментами «разобраны». Но, повезло пострадавшей. На работе задержался Соратник и его товарищ – анестезиолог. Они брали тяжелого больного с панкреонекрозом на плановую перевязку под наркозом. Это и спасло мамочке жизнь.

Закончили, тогда, они операцию глубокой ночью. Потные, все в крови, вонючие. На ногах еле стояли. Ехать в таком виде было совершенно невозможно. И пошли они в душ. Сначала Лорик. Потом Соратник.

Увидев ее, снимающую халат, в раздевалке, он явственно ощутил зовущий запах секса. Не того, семейно-бытового, под одеялом, настороженного, чтобы не дай Бог, не разбудить тещу и детей. А секса другого, безбашенного, с жалким писком сломанной застежки бюстгальтера, порванными чулками, искусанными губами, и борьбой, без правил, на скомканной на полу одежде. С синхронным утробным ревом и струйками соленого пота, омывающего бесстыдное безумие, сплетенных в оргазме тел.

И тогда, Соратник, очертя голову и сократив дистанцию между телами на нет, впился в раскрытый горячий рот…

Вот и сегодня, вместо тог, чтобы ехать домой, Соратник поехал на седьмой этаж, в оперблок.

* * *

Посиделки, по поводу дня рождения, затянулись до темноты. И плевать на то, что завтра рабочий день, что еще нужно будет домой добраться. Больница живет своей, только ей понятной жизнью.

Только здесь, спаянный суточными дежурствами коллектив, становится семьей, потому что ежесекундное соприкосновение с людскими страданиями объединяет саму духовную сущность коллектива хирургии. Людей, играющих с «костлявой» в азартную игру, ставка в которой – жизнь.

Медики агрессивных специальностей долго не живут. Поэтому они торопятся жить, боясь, что-то в этой жизни пропустить, не попробовать.

Соратник, выйдя из оперблока, решил не ехать в лифте, а спуститься по лестнице. Так меньше вероятность столкнуться с кем-то любопытным. Да и легкий алкогольный запах не предрасполагал к нежеланной встрече.

И надо же было ему проходить мимо отделения терапии на втором этаже, когда створка двери, брызгами стекла вылетела, от мощного удара изнутри, на лестничную клетку.

Одновременно со звоном раздался звериный вой с потоком матерных слов. Здоровенный детина, вытаращив глаза, смотрел на руку, с разваленным до костей предплечьем, откуда пульсирующей струей извергалась кровь.

- Ну, это, блин вооо-ще…

Сквозь приоткрытые двери были видны две дамочки, неопределенного возраста, еще один мужик, явно «блатного» вида и санитарка, вцепившаяся пострадавшему дебоширу в здоровую руку. Она истошно голосила

- Рятуйте, люди добри, рятуйте! Держить цього злодия…

Мозг у Соратника работал четко, на автомате.

- Кровотечение, артериальное. Пока принесут жгут, вся кровь вытечет.

И, не обращая внимания на сопротивление мужика, он мгновенно расстегнул его брючный ремень и одним движением, от которого раненый упал, выдернул ремень из штанов.

- Лежи, падла, тихо. Если жить хочешь. – прошипел Соратник.

И, придавив грудь, упавшего, коленом наложил ремень на плечо, после чего продев полотно ремня в пряжку, туго затянул петлю. Кровотечение прекратилось. В этот момент, мужик, рукой, освобожденной от санитарки в момент падения… со всей дури врезал спасителю в ухо. Правое. Перед глазами Соратника поплыли круги.

На лестничную клетку вывалились спутники мужика. Все они были на изрядном подпитии. Продолжала голосить санитарка

- Да щож це таке робиться? И звидки ж ти сволота взявся. Ой, лишенько… - но подойти поближе боялась, жалась к стене.

- Ты, что козел сделал? Видишь, рука белая. – грозно прорычал «блатной мужик», и, обращаясь к товарищу спросил

- Витек, а ты пальцы чувствуешь?

Витек, дернул головой и икнул, что было расценено, как отрицательный ответ. «Блатной» попытался ослабить ремень, но Соратник перехватил его руку.

- Ослабишь ремень, кровотечение откроется.

- Да, пошел ты…

Туго пришлось бы Соратнику, если бы не подоспела помощь. Два дюжих охранника оттащили «блатного», а санитарки, погрузив дебошира «плавающего» от кровопотери на каталку, поволокли его в операционную травмпункта.

Соратник огляделся. То, что руки и лицо в крови, это фигня. Кровью были забрызганы рубашка и брюки. Выйти в таком виде на улицу было немыслимо.

В этот момент к нему подскочила одна из женщин из компании пострадавшего.

- А кто ж тебе, скотине, дал право на человека нападать?

Соратник опешил

- Я ему жизнь спас… Я врач… А ваш… он хулиган, вон стекло выбил. К тому же пьяный.

- Это кто пьяный. Мы еше посмотрим, кто пьяный. А стекло. Поскользнулся человек. Голова закружилась, ну и не заметил стекла. Темно у вас тут. Так, что? Бить его за это. На пол валять. Я этого так не оставлю. Врач, говоришь, а от самого водярой, так и разит. И свидетели у меня есть. Вон. Целых два.

Загремела ведром, подошедшая санитарка.

- А ну, алкашня, идите отсюда. Мне убираться нужно. Итак, разнесли кровищу по всему отделению, - и опустила швабру в воду.

«Блатной», который никак не мог успокоиться, грязно выругался, плюнул на пол сквозь зубы и с размаху пнул ведро ногой

- Мы то, сейчас уйдем. Но тебя, мудачок, я запомнил. Еще встретимся. Куда тут идти к травмпункту?

* * *

- Домой. Как попасть домой? – думал Соратник.

Для начала, нужно попасть в свой кабинет, отмыться, переодеться во что-нибудь чистое.. Кстати, что там в портмоне? Может на такси хватит?

И действительно. В «потаенном» кармашке лежала «неразменная купюра» в 100 долларов. Неприкосновенный запас – НЗ, для непредвиденных ситуаций.

Вот, эта ситуация и наступила.

Скинув испачканное, Соратник облачился в темно синий хирургический костюм. Не в тот, в котором оперировали, а в плотный, для работы в отделении. Глянул в зеркало

- А что. Совсем неплохо. Запросто до такси дойти сойдет и до дома доехать.

Диспетчер таксопарка ответил, на удивление, быстро

- Зеленый «Рено», 09 – 47. Через 10 минут около приемного отделения хирургии.

Соратник закрыл кабинет и направился к приемному отделению. Путь его пролегал мимо травмпункта.

- Вот он. Глядите идет, как ни в чем не бывало – заверещала женщина, увидев через приоткрытую дверь кабинета, идущего мимо Соратника.

В кабинете были «старые знакомые» с лестничной клетки, травматолог, тветственный администратор больницы и два полицейских. Один из них, что-то писал, сидя за столом. На кушетке, с забинтованной рукой, лежал «дебошир».

- Этот напал. Так толкнул Валерика, мужа моего, что он упал… Прямо на двери. На стекло. А этот, пьянючий, как бросится… Валерика на пол повалил, чуть не убил.

Соратник, недоуменно посмотрел на разыгрывающееся цирковое представление.

А тетка не унималась,

- Теперь, вот, у мужа голова кружится и сердце болит. Идти не может. Арестуйте его. Немедленно арестуйте.

Полицейский, свободный от писанины, обратился к Соратнику

- Ваши документы.

- Причем тут мои документы. Я врач, доцент кафедры хирургии, работаю здесь. А эти – Соратник указал на компанию в кабинете, - устроили, черти что, в терапии. Мужчина стекло рукой выбил, порезался. Я проходил мимо, случайно. Оказал помощь, остановил кровотечение. Какие ко мне претензии?

- Мы сами разберемся. Документы… повторно прошу. Пока по-хорошему. Лучше, гражданин, не нарывайтесь.

- Ого. Уже гражданин. Может, наручники наденешь?

- Будет нужно, надену. – окрысился полицейский, и обратился к ответственному администратору

- Это ваш сотрудник.

- Так точно, наш.

-А что это он так поздно в больнице делает?

- Не знаю, задержался, наверное…

- Ты смотри, а мы и не догадались, что задержался. Этож, надо… А сейчас, куда в таком виде собрался? У нас что, в таком виде по улицам ходить принято?

- Да, как вы не понимаете. Я помощь оказывал, вся одежда в крови. Не пойду же я на улицу в одежде окровавленной. Я уже и такси вызвал. Наверное, уже и приехала машина. – с раздражение парировал Соратник, и продолжил, вернее, попытался продолжить, но

- И...а...ы...- только эти звуки и удалось «выдавить» ему изо рта

Соратник, похолодел от ужаса охватившего его. Язык не слушался!

- Что ты сказал? – обратился к нему полицейский.

Соратник попытался, что-нибудь сказать, но тщетно. Ничего не получается!

- Доигрался! Пронеслось в голове.

Язык словно окаменел. Соратник попытался дотронуться им до зубов, до нёба и ничего не ощутил.

- Стоп. Успокойся. Это ты перепсиховал. Расслабься... Вздохни глубоко... Ещё раз... Не обращай ни на кого внимания. Это - нарушение мозгового кровообращения с временным выпадением речи. Спазм мозговых сосудов. Идиот! Не хватало ещё вот так, за здорово живешь, схлопотать инсульт и остаться инвалидом. И из-за кого? Из-за этого «быдла»? Что пациенты, что полицейские. Твари. Нитроглицерин. Срочно нитроглицерин под язык. И успокоиться... Ра-ра-ра... Спокойно, без паники. Ещё раз. Ла-ла-ла... Та-та-та... Начинает получаться! – думал Соратник, присев на топчанчик в коридоре напротив кабинета травматологов. – сейчас пройдет…

- И это врач? – снова закудахтала женщина, - Да он пьяный! Напился, небось, дармового спирта... Мы требуем провести экспертизу! Если не проведете, то и на вас жалобу напишу. Из полиции вылетите.

Это была ее непоправимая ошибка.

До блюстителей порядка, тупых, но с обостренным чувством самосохранения, стало, что-то доходить.

Потом, все писали объяснительные, у всех попытались набрать кровь на алкоголь. В итоге, набрали только у Соратника и «дебошира». Остальные отказались. Соратник написал заявление в полицию на хулиганские действия пьяного пациента. Прочитав его, полицейский выразил сомнения в перспективах дела. Неизвестно ещё, кто первый дебош учинил. Начала, как оказалось, никто не видел! И санитарка тоже.

Все – разошлись. Такси, не дождавшись клиента – уехало. Только Соратник остался сидеть на топчанчике в коридоре. Куда уже было ехать. На часах – полчетвертого…

* * *

В отделение идти не хотелось. После перенесенного приступа ишемии мозга хотелось на свежий воздух. Сейчас его раздражал сам запах больницы.

Он, в который уже раз, поймал себя на мысли – как же ему опостылел этот гадючник. Эти больные, вытирающие об тебя ноги, оплевывающие при каждом удобном случае. У них для тебя нет иного названия, кроме, как «коновал», «рвач», а то и просто – убийца.

Тупая администрация – малограмотные выскочки, неспособные к клинической работе. Такие себе, «мутанты» рода человеческого, с неистощимым потенциалом дурацкой инициативы, помноженной на некритичное отношение к себе и своему представлению об окружающей действительности.

Лживые и продажные коллеги, по сути своей — гиены и шакалы, которые сбиваются в стаи, чтобы большого зверя догнать и растерзать. Не дай Бог оказаться среди них в одиночку — растерзают. Но почувствовав силу, эти ничтожные, злые и истеричные людишки, моментально трусливо «поджимают хвост». Боятся, когда страшно, но совершенно распоясываются, почувствовав слабину. Бесы их одолевают...

И безденежье. Беспросветное безденежье, когда стыдно перед женой и дочками за их сапоги и китайские пуховики с оптового рынка, которые три-четыре сезона назад должны были быть похоронены на свалке, за штопаные колготки, типа, «под джинсами, все-равно не видно», за еду из «Форы», а не из «Эко-маркета», за паленую водку, за зловонные сигареты без фильтра.

Когда ты знаешь, что никогда не выберешься из двушки хрущовки, где вынужден жить с тещей и собакой… За то, что за двадцать лет напряженного труда, не заработал на подержаную рухлядь с немецкой автосвалки. За то, что так и не поднялся до порога европейской бедности, а остался на уровне отечественной нищеты. За то, что с мазохистским упорством, ежедневно, идешь на работу в проклятый «Архипелаг».

* * *

Соратник вышел из корпуса и направился к глухой аллейке, ведущей к моргу. В самом ее начале, среди кустов, притаилась лавочка. Он любил это место. Тихо. Шелестят листья деревьев. А вокруг – ни души.

А не вздремнуть, ли мне минуток шестьдесят – подумал Соратник, - правда, дремать придется сидя, но это не беда. За годы работы в хирургии вырабатывается способность спать при любом подходящем случае в любой позе. Даже стоя на операции.

Соратник уселся на скамейку, уперся локтями в бедра, «уронил» голову на ладони, и мгновенно «отключился».

- У вас все в порядке? - услышал он сквозь сон.

Открыв глаза, он увидел, склонившегося над ним старичка. Седого, с лицом, изрезанным глубокими морщинами. Тонкая шея торчала из растянутого ворота свитера, поверх которого был надет мятый пиджак, размера на два, больший, чем нужно. Обут он был в резиновые черные галоши на «босу ногу».

- Ого. Уже «бомжики» со мной заигрывают, подумал Соратник, - расту.

- Ты, сынок, не против, если я присяду?

Получив утвердительный кивок, старичок присел на край лавочки и продолжил

- Я просить ничего не буду… И мешать не буду. Ты, если хочешь поспать – поспи. Я покараулю. Смотрю – умаялся ты. И телом и душой умаялся. Мечешься. Душа твоя мечется, как птаха взаперти. В дом залетела, а дом чужой оказался. И правила в нем чужие. Вылететь бы. Да не тут то было. Бьется птаха. О стены, о стекла. Изранилась вся, а выхода все нет…

- Да, не парься ты дед, все у меня нормально. Немного устал, работы было много.. Отосплюсь, и все нормализуется

- Ой, ли. Ну да ладно, тебе виднее.

Спать расхотелось. И этот дед. Кто он и откуда взялся? Странный, какой-то, но на психа или «маразматика» не похож.

- А сам-то, какими путями здесь оказался?

- А я живу здесь. Точнее не здесь, а рядом, в парке. Там на пруду, около лодочного проката сараюшка есть, для весел и кругов всяких. Вот в ней я и живу. А сюда я захожу иногда. Здесь на столовке работает знакомая моя – Зинка. Вот я раз в неделю к ней и прихожу. Она за неделю мне «тормозок» собирает, из того, что остается и мне отдает. Так бы выбросили, а так мне подспорье. А я за нее молюсь. Добрая она, Зинка то. Тяжело ей сейчас. Не из этого времени она. Совестливая. И ты, не из этого времени. Хочешь, я и за тебя молиться стану?

- И давно ты так живешь?

- Давно, очень давно. Как третий раз «откинулся», так и живу.

- А ты что, в тюрьме сидел, что ли? – удивился Соратник, - так и не скажешь.

- Зачем в тюрьме. До тюрьмы я не дошел, «рылом не вышел». Там «урки» знатные, «в зоконе». А я, все больше по лагерям. Поближе к простому народу.

- А за что? Как это тебя угораздило? Если, конечно, не секрет.

- Ну, если хочешь, слушай. Только папироской угости. Кстати, Кузьмич я. Федор Кузьмич.

Затянувшись несколько раз, Кузьмич начал свой незамысловатый рассказ.

- До войны я только успел десять классов закончить. Еще ничего в жизни не видел, и на тебе, война. Но растеряться мне не дали. Мы тогда очень своему правительству верили. Нам сказали, что мы необходимы стране, что без нас не обойтись, мы и поверили, и записались на фронт. Каждый считал, что это именно он судьбу страны в руках держит.

На фронте встретились самые разные люди, из разных районов всей огромной страны, которые в других условиях, никогда бы не встретились. И там, от крестьян, я впервые узнал о голоде, который был в начале 30-х, от «зеков» - о лагерях и сфабрикованных делах, от «трудармейцев» о Беломорканале, от кадровых офицеров – о чистках в армии. Говорили мы обо всем этом – откровенно. Побаивались, конечно, чтобы «особисты» не услышали, но и на них управа была. Стукачи и шпионы долго не жили. До первой атаки. А там – пуля в спину. Иди... докажи.

А как фрица погнали и границу перешли, то просто шок. Мы увидели другую жизнь. Люди – такие же, как мы, а жили они совсем по-другому. Но осмыслить все это мы не успели. Жизнь, после войны – новая борьба за выживание. Это на фронте казалось, что после последнего выстрела наступит счастье.

Фронтовики вернулись домой. Жилья нет. Все родственники мои, в Бабьем яру. Работы по специальности нет. Да и специальности нет. Не успел приобрести. Ну и что делать таким, как я, кто ушел на фронт со школы – кто вообще ничего не знает и не умеет? Вернее, умеет только воевать.

С жильем, совсем плохо. Не заживают раны, наваливаются новые болезни. А все наше общение друг с другом, фронтовик с фронтовиком, не в каких-то ветеранских организациях или в клубах, а в «Голубом Дунае». Это распивочные такие. Много их тогда пооткрывали, по всей стране. Там мы и собирались, и за кружкой пива с «чекушкой» беленькой, мы, хотя бы выговориться могли. Вспомнить наше общее прошлое. Так что, «Голубой Дунай» последнее прибежище, последний бастион фронтовиков.

Помню, как за пивом, вспомнив погибших друзей, атаки и победы, осознавая, что впереди нас ничто, и никто не ждет, что жируют только «политработники» и отсидевшиеся в тылу приспособленцы – мы мечтали…о войне. Потому что, если и было тогда то, чем можно было гордиться, так это она – война.

Были, конечно, и те, кто смог психологически восстановиться, трудоустроиться. Кто, казалось бы, нашел себя в жизни. Особенно те, кто пошел учиться. Они составили вторую половину фронтового поколения. Отличную от первой, там, где оказался я.

Мы не понимали их, а они не понимали нас. Нам бы познакомиться с ними, заразиться их стремлением к развитию, к знаниям. Но власть страшно боялась организованных движений. Она была научена еще декабристами, восставшими, после знакомства нашего народа с Европой, во время заграничного похода, в войну с Наполеоном. Власти Страны Советов, боясь обществ, как огня, не разрешили даже «Союз генералов» и «Общество Героев Советского Союза».

Пути фронтовиков не пересеклись. Неудачники так и остались в «Голубом Дунае». Их «растворили» в общей массе «люмпенов».

Наградные деньги скоро закончились. Потом стали продавать и сами награды. А от этого, был только один шаг до уголовки.

Так и я вскоре угодил на зону. В 47-м это было. Потянул у «дамочки» хлебные карточки и загремел на «пятерик». В мордовские лагеря, а там полно власовцев, полицаев, да «лесных братьев», нам в спину стрелявших. И примирения тогда быть не могло. Страшная бойня тогда во всех зонах прокатилась. Мне повезло. В нашем лагере – большинство было из фронтовиков. Наша «масть» власть держала.

Только успел освободиться, только из «зоны» на волю ступил, «дружки», «обиженных» на зоне, подкараулили, отомстить хотели. Ну, я обоих и приговорил. Дали мне тогда, учитывая личности убиенных, за двойную «мокруху», только «десяточку». Потом, правда, в лагере, еще «пятерочку» накинули, за то, что «встал на лыжи».

Ну, а третий раз, я сам себе срок поднял. Вышел я в 90-м, огляделся. Да что же это такое со страной происходит. Беспредел, полный. А как жить? Ни жилья, ни денег, ни работы. Помаялся я полгодика на воле, да и «ломанул» киоск продуктовый. Сел в нем, выпил, закусил и задремал, ментов дожидаясь. В итоге, моя золотая «семерочка» и статус – особо опасный рецидивист. А мне того и надо. Сидел у нас, на Украине. Как на курорте. А что. Возраст и статус – уважение. Койка есть, тепло, вода горячая, хавчик три раза в день, лекпом в амбулатории. Все лучше, чем бомжевать.

Теперь вот, четвертый год в парке живу. Сыт, да и ладно. Главное, что я в жизни понял, что «от судьбы не уйдешь, а если ушел, значит не судьба».

Вот и ты, не рви душу. Эта больничка – не твоя клетка. Останешься – разобьешься.

Однако, пора мне. Может, угостишь еще папироской, на дорожку?

Дед спрятал сигарету в нагрудный карман и засеменил по аллее. Вскоре он скрылся за поворотом. Соратник, проводил его взглядом и побрел в хирургию. Скоро – начало рабочего дня. Операция больного Заславского.

* * *

- Ну и рожа, вся пожмаканая. Глаза краснючие, мешки под глазами «до колен» – подумал Соратник, увидев свое отражение в зеркале. Правильно говорят о трех периодах жизни. Первый - всю ночь пьешь, гуляешь, а с утра по тебе не видно. Второй, когда после ночных проделок, утром по тебе уже видно. И, третий, спишь дома, а утром тебя спрашивают – Ты что, всю ночь пил и гулял?

- Слава Богу, до третьего еще не дошел, а второй – налицо… Или, на…лице?

К тому же и следы «гастролей» имеются. Вон, в углу, одежда окровавленная. И никто не будет слушать о дебоширах, о кровотечении. Абсолютно неважно, что случилось. Важно – как это выглядит.

Докатился, доцент…

Раздумья прервал стук в двери.

- Заходите, не заперто…

В кабинет вкатилась докторица Нина Владимировна. Нинок… Маленький, «округлый» комочек позитива.

- Вы такой ранний. Наверняка, дома не ночевали? Ну, признавайтесь, с кем «в гречку прыгнули»?

- Нинок, на зарывайся… Не тот момент. Давай, если есть, по делу.

- По делу, так по делу… Жена ваша все телефоны «докрасна раскалила». Все Вас требовала. – Нинок фыркнула и капризно поджала пухленькие губки.

- Твою мать, подумал Соратник. - Как это я забыл? Теперь на пару месяцев тема для тяжелых разговоров с женой обеспечена.

- Если ко мне вопросов нет, то я пойду? Еще нужно истории поступивших к пятиминутке подготовить. Кстати, поступивших смотреть будете?

- А надо?

- Да, в общем-то, нет. Пять – поступило. Три аппендэктомии сделали, панкреатит – капаем, легче ему, и, сейчас в приемном оформляют бабушку, похоже на «сигму», но пока, проходимость есть. Да, совсем забыла, больного вашего подготовили. Идет в первую очередь на первый стол.

- На шефский? А что он сегодня в «простое»7

- Не знаю. Мне сказали – я подготовила. И кровь в ОПК заказала. И все на «шару». Спасибо, бедной девочке, никто не скажет…

- Не дуйся, Нинок. Спасибо. Не забуду.

- Все вы так говорите… Ну да ладно, мы привычные. – и, «укатилась» из кабинета.

* * *

Соратник заглянул в операционную. Негромко звучала музыка. Больной уже лежал на столе. Возле него прилаживал свои приборы анестезиолог. Операционная сестра-Оля, раскладывала на своем столике блестящие инструменты. Санитарки чем-то гремели в моечной. Все, как обычно.

- А где мои ассистенты – поинтересовался Соратник.

- Костя за зондами, к старшей пошел, а Жамал на перекуре, в душе.

- Матвеич, у меня время еще есть? – спросил Соратник у анестезиолога, и, получив утвердительный кивок, отправился в душ, вынимая из кармана пачку сигарет.

- Пойду и я подымлю.

- Здравствуйте учитель. Садитесь, пожалуйста – торопливо освободил край ванной молодой врач азиатской наружности.

- И тебе не хворать – ответил Соратник, протягивая руку.

- Учитель, валик подкладывать или нет?

- Жамал, детка, побойся Бога, какой валик? Мы с тобой сегодня, как белые люди оперируем. На шефском столе. Тут валик «от кнопочки» поднимается. Ты что, не видел?

- Нет. Кто меня сюда пустит. За два года, что я в ординатуре, в этой операционной ни разу не мылся.

- Ну, значит с «почином» тебя.- засмеялся Соратник.

В душевую зашел Константин

- Вот, зонды, фирменные. Старшая расщедрилась. И еще коробку атравматики дала. Говорила, чтобы не экономили чрезмерно.

- А ты «Плазон» приготовил?

- Обижаете, шеф. Конечно, приготовил. Все, как учили. Хороший аппарат. Буду домой в Самарканд ехать – куплю обязательно.

В операционной выключили музыку. Все знали, что Соратник не одобрял это увлечение. Операция – это операция, а не концерт по заявкам.

Были слышны отрывистые команды

- Померяй давление. Как сатурация? Отсос проверила? Давай по вене «двоечку»… медленно… не торопись. Петя, держи маску… вентилируй… хорошо вентилируй. Да не так ты держишь… плотнее нужно, вот так.

Соратник понял, что Григорий Матвеевич, опытнейший анестезиолог, будет проводить наркоз совместно с интерном Петром. Понял и не стал возражать. Всех когда-то учили. Все, когда-то начинали. И сам, с двумя вчерашними студентами, на большую операцию иду.

- Релаксанты. Давай, интубируй. Да помни о зубах. Больше двух ломать за одну интубацию неприлично.

- Григорий Матвеич, не идет. Щели вижу, конец вижу, а в щель – не идет.

- Петя. Петя. Не кипишуй. Согни конец покруче… и он войдет.

- Фу, слава Богу… Там. Раздуйте легкое, я послушаю… Точно там. Фиксировать трубку. Манжетку проверь.

Анестезистка - Мария, проворно, привязала интубационную трубку к раме.

- Бригаде, мыться! - Скомандовал анестезиолог и обратился к Петру

- Ставь толстый зонд в желудок, а Маша пусть мочевой пузырь катетеризирует.

Матвеевич был из той породы анестезиологов, с которой, даже самый слабый хирург, чувствовал себя уверенно. Он не суетился, никогда не паниковал, был немногословен и обстоятелен.

Еще, он очень любил молодых коллег, интернов. Возился с ними, таскал на операции, терпеливо объяснял, почему нужно делать так, а не иначе, подсовывал им книги, и не только по специальности. Но основной упор он делал на овладение практическими навыками, добиваясь автоматизма при их выполнении. Он часто повторял, что - «… невозможно научить жонглера по книгам. Для этого нужно выступать на арене, а не кидать мячики в теории».

- Матвеевич, начинать можно?

Получив в ответ утвердительный кивок, Соратник произнес любимую присказку

- И, да поможет нам прокурор…

Разрез. Ревизия.

- Смотрите, ребята, показываю вам «юдинский аккорд». Помните, кто такой Юдин?

- А как же. Вы нам рассказывали. Хирург знаменитый. Книжку написал «Этюды хирургии».

- Не «хирургии», а «желудочной хирургии». Но – молодцы. Помните. Это – хорошо. – поправил Соратник, и продолжил

- Смотрите. Ладонь правой руки ложится на желудок. Большим пальцем ощупываешь антрум, двенадцатиперстную кишку, указательным – проверяешь, нет ли прорастания опухоли в печень, средним – ощупываешь пищевод, безымянным – кардию, а мизинцем, проверяешь, нет ли метастазов в воротах селезенки. Запомнили? А теперь – попробуйте.

Пока «молодежь» осваивала аккорд, Соратник обратился к анестезиологам

- Матвеевич, тут субтотальная резекция не получится. Мало. Есть прорастание в левую долю печени и метастаз в лимфоузел ворот селезенки. Поэтому будет – гастрэктомия с левой долей печени и селезенкой. Understand, мои «люби друзи»?

- Гастрэктомия, так гастрэктомия… Работайте. Я так понял, по хвосту железы проедете? Так может, панкреатит уже лечить начнем?

- Так точно, Матвеевич. Уже давим панкреатит.

- Оля, а СПТУ – есть? А китайцы-круговые? Тоже нет? Херовенько. Придется «РукээЛом» анастомоз шить. То есть руками. Ну, хотя бы УКЛ, сороковочку на культю дашь?

Получив утвердительный кивок от Оли, Соратник скомандовал – сосредоточились… поехали.

Операция шла быстро и практически бескровно. Жамал и Костя старались изо всех сил, и, что особо приятно, у них получалось. Вот и «органокомплекс» переместился в тазик. Теперь «Плазон». Расфокусированной струей нужно пройтись по всем линиям отсечения органов и местам расположения удаленных лимфоузлов. Аппарат работал безупречно. Ткани приобретали матовый оттенок, очень любимый Соратником.

Есть в брюшной полости, опустевшей после удаления органов, что-то от серванта в гостинной, в котором, когда-то, строиными рядами хранились предметы гордости зозяйки дома. Заполненные полки серванта - символ достатка, крепости и незыбленности. И, вдруг, этот достаток бессовестно разрушен безжалостным, наглым вторжением, поставившим крест на семейном уюте. Вместо уюта – пустота. Обворованный сервант можно заполнить чем-то иным, новым… но, таким, как он был, он уже не будет никогда.

Соратник приступил к восстановительному этапу операции. Тяжеловато, конечно, потому что почти все приходилось делать самому. И шить, и вязать. Ассистентам можно было доверить, разве что, тянуть крючки, да обрезать нитки. Ну, и за то спасибо.

Вот и все. Анастомозы наложены. Живот промыт. Дренажи поставлены.

- Жамал-ага, может, ты уже отпустишь «пидстаркуватого» доцента? А живот без меня зашьете? – сказал Соратник, снимая перчатки.

- Всем спасибо. Было очень приятно с вами работать – и пошел к выходу из операционной.

* * *

Под кабинетом, на лавочке сидели Паша с женой. Увидев, Соратника, зашедшего в отделение, они вскочили и устремились ему навстречу.

- Ну, как там? Как дед?

- Обычно… Нештатных ситуаций не было. Опухоль, конечно, запущенная, но «ушло» все, что было видно. А дальше – как «карты лягут». Хорошо то, что он старый. У стариков опухоли медленнее растут и реже метастазируют.

- А что нам сейчас делать? – наседала Пашина жена.

- Для начала давайте ко мне зайдем. Не в коридоре же это обсуждать. Да и я – падаю. Вторые сутки на ногах. – Соратник открыл дверь кабинета.

- Заходите, садитесь. Я скоро.

И, матюгнувшись, Соратник припустил в туалет.

– Лишь бы не было занято. Обоссусь.

Когда-то давно, по-молодости, во время учебы в клинической ординатуре, он очень любил разговаривать после операции с родственниками больных. Он, просто балдел, от их восхищенных взглядов, охов и ахов, когда, сообщал им, что – «…еще немного, и, аппендикс бы «лопнул». Еле, еле успели!

В эти моменты он упивался от своей «значимости». Он, банальную операцию, представлял так, как будто ему удалось вмешаться в божественный замысел по судьбе больного. Да, что там вмешаться. Он, только что державший жизнь больного в своих руках, уже был, без пяти минут, избранным – небожителем, и относиться к нему, нужно, как к лицу, способному, в любой момент, подменить Всевышнего. И никак иначе. У него, даже появилась присказка – «Ну, я же не Бог… Я только учусь».

Ничего необычного в этом не было. Хирургия коварна. Она всегда приводит к профессиональной деформации, а первым признаком ее развития, в молодом, еще морально слабом интеллекте юного доктора, как раз и является «впадение в прелесть»

Неизвестно, куда бы могли завести его тогдашние взгляды, но однажды, свидетелем такого разговора стал «матерый доцентище», «дядя Вадик», а точнее Вадим Степанович, по фамилии Мотузка. Двухметровый гигант, фронтовик, добрейший и отзывчивый человек. Его побаивались все. Особенно, когда он «бубнил», делая внушение. Побаивались и уважали. И было за что.

Он был великолепным диагностом, с «острым чутьем» и развитой интуицией. А оперировал он, своими огромными, твердыми, как «кирпич» ручищами – просто божественно. Уверенно, анатомично и бескровно… С неизменным успехом. Его очень ценил тогдашний шеф. Дошло до того, что, когда по дурости ректора, приказавшего, по решению минздрава, увольнять без разбора всех, достигших пенсионного возраста, шеф отказался выполнить приказ, заявив

– Увольняете Мотузку – увольняйте и меня. Я без него работать не смогу.

И, от Степановича отцепились.

И пока он занимался «скорой помощью», не было пропущенных аппендицитов и прободных язв, не находили «отошедших в мир иной» больных с недиагностированным внутрибрюшным кровотечением. И еще, много чего удавалось избегать, благодаря Мотузке. Он был настоящий Цербер на страже благополучия больных.. . И, равных ему, не было.

Так вот, «дядя Вадик» стал свидетелем разговора Соратника с родственниками. Дождавшись, пока те ушли, он начал диалог

— А ты не слышал, что человека украшает скромность?

— Как Вам сказать. Так обычно оправдываются убогие. Неуверенные в себе, и ни на что не способные. Может, такие люди и будут когда-нибудь цениться, но пока миром правят те, кто может себя преподнести. Разве не так? – парировал Соратник.

- Одно дело «преподнести», а другое «вознестись» и поглядывать «с небес» на копошащихся внизу. Но это ты думаешь, что они копошатся внизу. А им то, снизу, лучше видно, кто ты, и что из себя представляешь.

Ты думаешь, что ты им один рассказываешь? Ошибаешься. Вокруг тебя «доброжелателей» - хоть «пруд пруди». И, поверь, каждое твое слово будет прокомментировано.

Не забывай и о законах больших цифр. Положено, что культя двенадцатиперстной кишки «летит» у 2% больных, причем у всех хирургов, так будь уверен, 50 – 100 операций пройдет без осложнений, а потом – шлеп! И доберешь свои 2 процента. А тут и прокомментируют, дескать – «…возомнил себя всесильным, а оказалось, что он самый, что ни на есть обычный, и авторитет его «дутый».

А, не дай Бог, попадешь в «черную полосу». Ты сделал одну операцию — у тебя труп, ты сделал вторую — у тебя труп, ты сделал третью — труп. И тебе скажут, что ты – «…сумасшедший. Иди, торгуй сосисками у метро».

Так что, никогда не переоценивай себя.

К тому же, родственникам, и так «не до жиру», а ты еще больше их добиваешь. Разволнуется, какой-нибудь дедушка, давление скакнет, а там и до инфаркта недалеко. И вместо того, чтобы он бабушке бублик принес, придется его лечить, в лучшем случае. А в худшем? Совершать ритуалы под музыку Шопена?

Надеюсь, что ты меня правильно понял. Притормозись, пока не поздно. Одумайся.

Тот разговор Соратник запомнил на всю жизнь. Пророческий разговор. Потому что, как только он пытался быть нескромным, слава Богу, нечасто, бытие его омрачали «хирургические пощечины» в виде осложнений, которые отрезвляли и ставили мысли на место, как ничто другое.

Теперь, он старался общаться с родственниками, кратко, по сути. Идеально, если они предварительно записывали вопросы на бумаге. За два десятка лет работы, он, почти наверняка, мог угадать, о чем его будут спрашивать. Только взглянув на них. Поэтому, разговор после операции звучал примерно так

- Вот. Представляю вам центральную фигуру в лечении нашего больного, вашего лечащего врача, непосредственного участника операции. Моя, так сказать, правая рука. Он подробно ответит на все ваши влпросы.

С Пашей так не поступишь. Соратник поудобнее устроился в кресле, и приступил к длительному, детальному разговору. Тем более, что он чувствовал себя должником, за поддержку в противостоянии с начмедом.

* * *

Домой. Скорее домой. Провести двое суток в больнице, и не просто провести, а, практически не приседая, решать одновременно множество неотложных вопросов. И все это – на нервах, когда адреналин стекал в ботинки ручьями. Но, как ни старался Соратник уехать пораньше, домой он попал, когда сумерки накрыли землю. Проскочить незаметно, чтобы никто не увидел в чем он приехал, не удалось.

- Ты откуда такой красивый? Ничего не перепутал? Улица – не операционная. – удивилась жена – Надежда, тоже врач, и не просто врач, а целый завотделением в ЦРБ.

- Я сейчас все объясню. Не нагнетай ситуацию. И без твоих вопросов тошно. К тому же, ей Богу, еле на ногах держусь.

- И расскажешь, где ты был?

- Как где? На работе.

- На работе? Я тысячу раз звонила, тебя везде искали, но, почему-то не нашли. Будь мужиком. Скажи правду, на какой работе ты был? И где твоя одежда?

- Слушай, что бы я сейчас не сказал – ты все равно не поверишь, поэтому говорить сейчас нам с тобой, смысла нет. Давай так, ты остынешь, я, в себя приду, сядем, и спокойно во всем разберемся. А сейчас… не могу. Поверь, я очень люблю, и тебя, и девченок. Не думай плохо. Верь мне.

Годы совместной жизни, а поженились они еще студентами, на четвертом курсе, и в этот раз, сыграли свою роль. Надежда, изучающе смотрела на супруга. Синева губ и землистый оттенок небритого лица, не оставляли сомнения в крайней степени его усталости, а тот, уверенный тон, тон человека, которому не в чем оправдываться, окончательно успокоил ее.

- Хорошо, давай возьмем тайм-аут. Иди, мойся, приводи себя в порядок. Ужинать будешь?

* * *

Аллейка, ведущая к моргу, обычно тихая и уютная, встретила Соратника неприветливо. Любимая лавочка была перевернута, вокруг разбросаны окурки и пустые бутылки, вперемежку с битым стеклом и объедками. Неподалеку, в кустах лежала убитая собака. Небольшая, лохматая дворняга. Таких обычно рисуют в детских книгах о дружбе, с призывом, заботиться о братьях наших меньших. Деревья, в осеннем убранстве, в пасмурный день, вдруг, потеряли свою яркую палитру, серой стеной обступили место недавно разыгравшейся трагедии. Вечерело. Наступало время полутеней.

Пока Соратник задумчиво осматривал любимое место, а точнее то, что от него осталось, вечернюю тишину разорвал ужасный вой и что-то, очень быстро промчалось за его спиной и скрылось в глубине аллейки. Он вздрогнул и обернулся, но не успел толком ничего разглядеть. Только в глубине аллеи, в сумраке, мелькнули тени и скрылись в зарослях кустов. Теперь вой раздавался оттуда, его подхватил второй, третий, и так, до тех пор, пока, как показалось, завыло все вокруг – трава, опавшие листья, кусты, деревья…

Ужас охватил Соратника, и он побежал, но, почему-то, не к хирургическому корпусу, а вглубь аллейки, к моргу. Он бежал, спотыкаясь, падая, поднимаясь, и вновь падая… Ему казалось, что где-то там его ждет спасение, но не понимал, от чего. Вдруг он осознал, что бежит он не по знакомой аллейке, что он где-то свернул с нее в какое-то боковое ответвление, но остановиться он не смел, он продолжал упорно двигаться вперед.

Фонари, вдоль аллеи, закончились, закончился и асфальт, и его ноги стали скользить по мокрой земле, покрытой слоем опавших листьев, периодически попадая в лужи, заполненные грязной жижей. В конце концов, он выбрался на небольшую поляну и остановился. Поляна, с трех сторон была окружена деревьями, а с четвертой была ограничена озером. Еле видна была небольшая халупка, приткнувшаяся на самом крае полянки. От нее в воду отходил небольшой пирс, с пришвартованными лодками.

- Уж, не к Кузьмичу ли меня занесло? – мелькнуло в голове у Соратника.

Но, только мелькнув, мысль исчезла. Сумерки сменились тьмой. Той, первой тьмой, когда солнечного света уже нет, а лунного – еще нет. Тьмой кромешной. Она была такая густая, что он не видел конца своей вытянутой руки. Дальше идти было некуда.

Где-то радом «ухнул» филин. Ему ответила ворона хриплым карканьем. Под ложечкой у Соратника похолодело, по спине проползли мурашки. И тут он увидел огоньки. Десятки, сотни, тысячи огоньков окружали его со всех сторон. Беспорядочно двигаясь, сталкиваясь друг с другом, исчезая и вновь появляясь, они были повсюду, в траве, на кустах, на деревьях…

Внезапно, он почувствовал чей-то взгляд. Он не видел его. Он, действительно, почувствовал его спиной. Обернувшись, Соратник увидел, что два огонька стали приближаться к нему. Медленно, с остановками… Из тьмы неба вынырнула луна и осветила огромного рыжего пса, крадущегося прямо к Соратнику. В лунном свете его глаза были кроваво-красными. Пес оскалился смертельно опасными клыками, между которыми изо рта вытекала пенистая слюна.

И, Соратник, не выдержал. Ужас овладел им, и он побежал. Побежал, сквозь кусты, не разбирая дороги, натыкаясь на деревья и пни. Скорее, скорее… и подальше от этого места.

Но разве сможет убежать человек от зверя, заточенного самой природой на погоню за жертвой и ее убийство? Человек «царь природы», сидя на диване. Он способен гордится своими «подвигами», развешивая, продукцию таксидермистов, забывая, что «победа» досталась ему не в честной схватке, а с помощью «цейсовской» оптики и «зауэровского» карабина. А в брутальном, первобытном поединке с достойным соперником, человеку неизменно отведена роль жертвы.

Так и произошло. Соратник, запнувшись об корягу, растянулся на земле. Именно в этот момент на него прыгнул пес. Он, схватив правую руку пастью, стал ее «пережевывать», поднимаясь все выше и выше. Измочалив руку, он уперся передними лапами в грудь, лежащему на спине Соратнику, посмотрел прямо в глаза, оскалился и впился прямо в горло.

* * *

- Что.. Что случилось… Что с тобой… Да приди же ты в себя… - Надежда трясла Соратника за плечи, хлопала по ладонями по щекам. Не получив желаемого эффекта, она схватила с прикроватной тумбы бутылку минеральной воды и вылила ее на его лицо и голову.

- Где я? – прошептал Соратник, открыв глаза.

- Дома ты, дома.. Все хорошо. Как ты, как ты себя чувствуешь? С тобой все нормально?

- Ты кто?

- Как кто? Жена я твоя, Надя… Надя я… Слышишь меня.

- Слышу. А зачем вода?

- Ты так кричал, как будто тебя убивают. Сначала бормотал, что-то, слов не разобрать… Только звал, какого-то Кузьмича, а потом кричать стал.

- Помоги, я сяду.

Надежда обхватила его за плечи, но как только прикоснулась к правой руке, лицо Соратника исказилось от страдания.

- Осторожно, больно. Ой, как больно.

Надежда стащила с него ночную рубаху и остолбенела. Вся правая рука, от запястья до надплечья была одним сплошным синяком с огромными гематомами.

- Что зто?

- Я не знаю, - ответил Соратник, - но мне снилось, что на меня напали собаки…

* * *

Четверг. Так себе денек. «Ни рыба, ни мясо». Даже во времена коммуняк, четверг был рыбным днем – крутилось в голове у Соратника, когда он вышел из дома и направился к условному киоску, где, специально для него, останавливались автобусы-экспресс «Аэропорт – Центр». Идти было недалеко, метров триста.

Дело в том, что дом, в котором жил Соратник, был одним из пяти, образующих, своеобразный хуторок, точно у городской черты. Дальше, начиналась скоростная трасса на столицу, но машины, не ожидая окончания населенного пункта, набирали скорость, задолго до разрешающих знаков. И на противоположной стороне, на въезде, машины неслись, потому что водители не успевали, а может просто не хотели, сбросить скорость после движения по автостраде.

Метров за четыреста до начала населенного пункта, на противоположной от Соратника стороне, стояло добротное, 3-х этажное здание, в котором, когда-то был пост ГАИ. Этот пост, во времена разгула демократии и борьбы с «вымогателями в милицейской форме», взяли и закрыли. Вымогатели пересели в машины, а пост, приватизировал бывший начальник районного ГАИ, и устроил в нем торговый центр, с круглосуточно работающей «наливайкой» и отделением «фаст-фуда».

С тех пор, этот центр стал излюбленным местом поклонников Бахуса и водителей-дальнобойщиков. Первые могли круглосуточно «поправить здоровье», и еще унести с собой продаваемое в «розлив» вино или пиво, а вторые – вкусно и недорого перекусить, так как здешний «фаст-фуд» выгодно отличался от привычных тошниловок. Здесь готовили великолепные чебуреки, огромных размеров, с мясом или сыром и вкуснейшие беляши.

Одна беда, нормальной парковки там не было, и дальнобойщики оставляли свои «фуры» прямо на дороге, вдоль тротуара, занимая целую полосу движения, зачастую даже не глуша двигатель.

Вот и сегодня, вся противоположная от Соратника сторона была заставлена машинами. Машины, машинами, но они не помешали ему увидеть, как из «генделика» вышли двое мужчин, его старых знакомых. Они оба работали в аэропорту, один – диспетчер, второй – инженер-эксплуатационник. Нормальные, уравновешенные люди.

- Наверное, у них выходной, или работают неполную неделю – подумал Соратник, увидев в руках одного из них трехлитровую банку пива.

- Везет же людям. Утро, а они уже с пивком… или еще…с пивком. Да, не в этом суть. А, суть в том, что ему, Соратнику, нужно ехать на работу, а они, через, каких-то двадцать минут будут попивать пивко…

Они жили в том же «хуторке», что и Соратник. Сейчас они перейдут дорогу и можно будет перекинуться с ними парой слов. Соседи, есть соседи. Их дает Бог.

Его раздумья прервал громкий, режущий уши, противный визг тормозов… Соратник, не понимая, что случилось, метнулся взглядом туда, где взвилось облако дымка и пыли из-под колес «Бусика». Тут же раздался удар железа о железо, звон и хруст стекла. Истошно заголосила какая-то женщина. Мужчины, что стоял рядом с ним, готовясь перейти на ту сторону вскрикнул

- Ох, блин, ну це вже воще…!

Еще один женский крик. И… звон бьющейся об асфальт стеклянной банки.

Соратнику показалось, что у него остановилось сердце. Ему очень захотелось вдохнуть – глубоко-глубоко. Но воздуха не хватало.

Только спустя, секунд двадцать, он понял, что на противоположной стороне сбили человека. Как в замедленной съемке перед глазами Соратника пролетели кадры, как из за стоящей фуры, мужчина вышел на дорогу, прямо под колеса, мчавшегося «Бусика», как могучая сила подбросила тело в воздух и выбросила его на проезжую часть дороги, как раз, напротив Соратника.

Соратник, машинально отметил, что поза, в которой неподвижно лежало тело мужчины, не предвещала ничего хорошего. Он поднял глаза и увидел, что по обеим сторонам дороги мгновенно столпилось, где-то пятнадцать - двадцать человек. Но никто из них не решался подойти к лежащему на проезжей части.

«Бусик» с развороченной «мордой и продавленным лобовым стеклом воткнулся в зад огромной фуры. Его водитель продолжал оставаться в машине. Он сидел неподвижно, судорожно ухватившись за руль. Лицо его исказила идиотская улыбка. По всему было видно, что он просто еще не успел осознать происшедшее, еще не понял, что жизнь его, несколько секунд назад непоправимо изменилась.

На асфальте валялся целлофановый пакет, из которого выпали румяные чебуреки, а рядом с ним, в луже из пива, лежала, расколовшаяся на несколько частей трехлитровая банка.

И когда Соратник увидел эту лужу пива, его охватил ужас – такой, какого он никогда раньше не испытывал. Он видел в жизни всякое. И оторванные ноги, и, простреленные головы, и, распадающиеся раковые опухоли, но никогда ему не было так страшно, как сейчас. Когда он увидел обыкновенное, разлитое по асфальту пиво. Пиво, которое уже никогда не будет выпито в кругу друзей.

Он тупо смотрел, как несколько человек пытались перевернуть труп.

- Зачем? Он уже умер. Его уже нет здесь – подумал Соратник. – Только что был, нес домой три литра пива, абсолютно не думая о расставании с жизнью именно сейчас. Какое расставание, если у него не выполнено, по крайней мере, одно важное дело. Три литра пива, это, все-таки целых три литра!

- Хорошо, что они не знают, что я врач, - подумал Соратник. Если бы знали, то мгновенно бы стали требовать, чтобы я спасал, этого, уже умершего человека. Им – плевать, что он умер УЖЕ. Стоило бы мне только прикоснуться к нему, и виновником его смерти сразу же стал бы я.

Соратник смотрел на тех, кто копошился у тела. Наконец один из них, поднялся с колен, следом – второй, встал и махнул рукой. Тогда толпа, стоявшая до этого момента бесшумно, поняла, что случилось непоправимое, и … заголосила.

- Ты едешь, или нет – окликнули Соратника из остановившегося экспресса.

- Да, да, конечно еду, - ответил Соратник и полез в открытую дверь.

Салон был полупустым. Соратник уселся у окна и погрузился в раздумья. Точнее, продуктивно думать, он сейчас не мог. Его мысли скакали, как взбесившаяся кардиограмма.

Он мало чем отличался от водителя «Бусика». У него тоже сейчас сломалась жизнь. Неотвратимо и жестоко. Сломалась, потому, что он вдруг осознал, что нет смысла строить планы на будущее, стремиться к далекой цели, если, в следующую секунду может произойти непоправимое. И, конец всем мечтам и планам.

- Только бы не со мной… Нет… Только не со мной, - шептал он, глядя в окно, – Мы никак не защищены от случайности. Никак и никто.

* * *

Вот и больница. Но, что это. У въезда на территорию стоит милицейская машина, и два мента проверяют всех, идущих внутрь. И у Соратника поинтересовались, зачем он сюда идет. Впрочем, все очень доброжелательно, без давления.

Далее, опять неожиданная картина. Позади хирургического корпуса, на дороге, ведущей к уютной аллейке, стоял медицинский «РАФик», несколько машин, вперемежку милицейские и обычные легковушки. Среди них сновали какие-то люди, а приличный участок был отгорожен полосатыми милицейскими лентами.

- Час от часу не легче, - подумал Соратник.

Поколебавшись несколько мгновений, он направился к себе, в хирургию. Нечего лезть туда, куда тебя не зовут. Утренней банки с пивом ему хватало «выше крыши».

- Полоса, какая-то началась. Надо бы в храм сходить…

- Здравствуйте! Это вы доцент? – какая-то заплаканная женщина вернула Соратника в действительность, - Я вас тут поджидаю.

- И зачем, скажите на милость.

- Я тут вам передать, кое-что должна, - и рано располневшая, и, по всей видимости, плюнувшая на себя, крашеная «Рубином», достаточно неопрятная особа женского пола, стала рыться в своей сумке, периодически всхлипывая и "сербая" носом.

- Вот оно. Возьмите, - она протянула Соратнику завёрнутую в газету коробочку, размером не более спичечного коробка.

- Что это? Провокация? Здесь всего можно ожидать. – мелькнуло в голове у него, - И, кто эта тетка? Что ей надо?

- Вы ничего не путаете? Это точно мне? И, вообще, кто вы и откуда?

- Да не сумневайтесь. Федор Кузьмич мне вас точно описал.

- Это тот Кузьмич, что в парке живет?

- Он самый. Ой, горе-то какое…

- Слушайте, мадам, или, как там вас. Вы толком объяснить можете, причем я к Кузьмичу, что это за коробочка… И сама ты, кто и откуда? – психанул Соратник, - А, ну пошли, ко мне в кабинет.

В кабинете, он первым делом, заставил посетительницу выпить стакан воды, после чего произнес

- Теперь рассказывайте, все по-порядку.

- Зина я, с пищеблока. Приметила я, уже с год назад, старичка этого, Федора Кузьмича. Смотрю, вроде бы хороший человек, но неприкаянный, какой-то, зашуганный… Я его раз подкормила, другой. Смотрю, голодный, а приличия знает. На еду не набрасывается. Все у него чинно, с расстановкой. Поест, поблагодарит, но не заискивает, не лебезит. С достоинством человек.

У нас объедков немало остается, восемьсот человек кормим, вот и стала я его подкармливать. Соберу за неделю тормозок, он и заберет. По средам он забирал. Поутру. Вот и вчера, забрал пакуночек, ушел, а потом, перед концом смены опять пришел. Грустный такой, чем-то сильно расстроенный. Вот и попросил передать Вам этот коробочек. Единое, что сказал, что это он сам, вроде, как из ложки сделал. Оберегом назвал. Сказал, чтобы передала на словах, дескать – «Не верь, не бойся, не проси» и еще – «Пусть суки пьют кровь твою, она для них отрава». Вроде так.

Соратник слушал ее, боясь перебить, а Зина продолжала

- А сегодня, только я на работу пришла, а мы, пищеблок, рано приходим, к шести. Так вот, только пришла, бежит ко мне охранник наш, Васька. Иди, говорит, там на аллейке, на лавочке, твой сидит. Умерший… Вот и все. Тут эти все понаехали, а я к вам пошла.

Когда Соратник с Зинаидой вскрыли коробочку, то увидели, вырезанный из алюминиевой ложки, православный крестик на шпагате.

Зинаида перекрестилась

- Божий человек был Кузьмич. Помотала, видать, его судьбинушка, ой и помотала… И, конец, какой ему Бог послал за все страдания. Легкий. Без мучений. Сел вот на лавочку и представился… Как жил, никому обузой не был, так и умер, никого не потревожил.

Соратник, вспомнил свой ночной сон. Аллея, убитая собака, огни, горящие глаза собак, и, наконец, тот, рыжий, огромный пес, напавший на него… Вспомнил сон и поежился.

- Да на тебе лица нет, - перейдя на ты, вскрикнула Зина, - Ты, как, нормально себя чувствуешь? Может прилечь тебе? Давай, я доктора позову…

С этими словами Зина выскочила из кабинета, чтобы через пару минут вернуться с медсестрой.

- Здравствуйте, что это вы выдумали, болеть, - попробовала пошутить медсестричка Юля, но взглянув на Соратника, осеклась. Слишком уж неприглядно он выглядел.

- Рубашку снимите, я давление померяю.

Только Соратник снял одежду, и Зина, и Юля недоуменно уставились на его правую руку

- Что это с вами? Тут сплошной синяк и ссадины. Манжетку некуда приладить.

И в самом деле, вся рука, от запястья до надплечья представляла собой темно синее поле с желто-зелеными разводами, с множеством ран, покрытых струпом.

- Вот, сунул не туда, и досталось – попробовал отшутиться Соратник. Не рассказывать же им про сон и нападение собаки. Еще подумают, что доцент.. того, «крышей поехал».

Юля, тем временем, измерила давление на левой руке.

- Ого, 200 на 110. Я сейчас за доктором сбегаю.

- Никого звать не нужно, - остановил ее Соратник.

- Уколи мне 3 дибазола и 4 папаверина, а я «Каптопрес» пососу. А может у тебя «Фармодипин» есть, или у старшей спроси. Только никому и ничего. Поняла?

Юля, после минуты раздумий, кивнула и исчезла за дверью.

- Зина, а ты можешь немного посидеть у меня? Что-то мне совсем нехорошо. – спросил Соратник. Он, вдруг, почувствовал огромное доверие, к этой недалекой, затурканной жизнью женщине. Почувствовал ее искреннюю доброту. Доброту, первобытного человека, напрочь лишенного двуличия и стремления к личной выгоде.

- Хорошо, посижу, конечно, но не очень долго. Завтрак уже приготовили, а вот, где-то с десяти начнем обед варить, то и я пойду. Работа есть работа.

Пришла Юля, неся на подносе три шприца.

- Почему три? Один – дибазол, второй – папаверин. А что в третьем?

- Понимаете, когда я вышла из манипульки, то встретила Григория Матвеевича, ну и… рассказала ему про вас.

Соратник матюкнулся

- Я же тебя просил, никому и ничего. А дальше, что?

- Григорий Матвеевич сказал, что самое главное для вас – хотя бы пару часов поспать, и дал ампулу «Сибазона». Велел уколоть. Вот и все.

- А ведь это имеет смысл, - подумал Соратник. – Перепсиховал я за последние дни немало. Да и сна, как такового не было. Так, обрывки. А что, закроюсь в кабинете и «придавлю» минуток 300. Все равно сегодня операций нет.

- Ладно, коли свои «колеса».

То ли «Сибазон» подействовал, то ли эмоции стали выплёскиваться через край, но, впав в полудрему, Соратник, заплетающимся языком, рассказал Зине о вчерашнем сне.

Она выслушала его с неподдельным вниманием, иногда задавая уточняющие вопросы, типа – А кусты были с листьями или нет? А слюна из пасти просто стекала или были клочья пены? И все в таком духе. А когда он окончил свой рассказ, Зинаида перекрестилась и сказала

- Это редкий дар. Очень редкий. Дар предвидения чьей-то смерти. Но сказать, кто точно умрет, ты не можешь. Это будет один из тех, с кем ты общался за последние сутки. Можешь мне верить, а можешь и не верить. Я видела такого человека. У нас в селе жил. Так мы всегда боялись, когда у него на руке синяки видели. Только увидим – на следующий день покойник. Наш батюшка говорил, что он «посвященный», что он предвидит, но запрещал ему об этом людей предупреждать. Наоборот, велел всегда ходить в рубашке с длинными рукавами. Чтобы синяки не видны были. «Негоже, - говорил, - в промысел Божий вмешиваться».

Вот и ты, с Кузьмичем накануне поговорил и видать понял, что не жилец он.

- Ой, засиделась я у тебя. Скоро десять. Побегу я. Да и тебе уже полегче.

* * *

Соратник остался в кабинете в одиночества. После инъекций и таблеток стало значительно легче. Головокружение и головная боль практически прекратились. Оставалось чувство легкого опьянения, но это действие «Сибазона». Хотелось лежать с закрытыми глазами и ни о чем не думать. Но не тут то было. Внутренний голос никак не хотел покоя. Он назойливо «сверлил мозг».

- Ну что, доигрался? Ведешь себя, как мальчишка, хотя не так давно шестой десяток разменял. Устроил «марафон» протяженностью более чем двое суток, как пацан двадцатилетний, и все «на нервах»… Вот и лежи теперь, выхаркивай свои подвиги.

А помнишь, как твои родители, сельские учителя, мечтали, что ты продолжишь их дело? Так нет, какой-то черт в восемнадцать лет занес тебя в медицину! Наивный юнец, начитавшийся книжек о «людях в белых халатах». Ты тогда и представлять себе не мог, обо всех ужасах этой профессии. И совершил роковую ошибку, пошел в хирургию.

Ты тогда даже не подозревал, что для того, чтобы спокойно относиться к тому, что в этой профессии происходит, нужно быть циником с железными нервами! Нужны черты, характерные для психопатов, такие, как жестокость, безжалостность, умение принимать решение относительно чужой жизни. Особенно это касается хирургов и реаниматологов. И ты, не будучи изначально таким, взвалил на себя эту тяжелую ношу. Так чего же ты еще хочешь?

Оглянись вокруг. Где твои друзья, с которыми ты начинал путь в медицине? Многие давно сломались. Кто-то бросил профессию, кто-то ушел из хирургии в администраторы. А те, что остались? Пьют, умирают внезапно от перегрузок. кончают с собой. Даже те, кто живет, на первый взгляд, достойно, презираемы даже близкими, потому что влачат жалкое, полунищенское существование. Они не живут. Они – доживают.

Пойми – ты человек и жить так дальше, ты уже не сможешь. Ты просто не выдержишь этот марафон. Бросить хирургию, ты, конечно, вряд ли сможешь, но поискать место, где можно было бы работать поспокойне – тебе вполне по силам. Иначе, «Архипелаг» похоронит тебя.

* * *

Соратник посмотрел на часы,

- Ого, уже без четверти три. Не слабо я отключился. Нахально проспал весь рабочий день.

Подойдя к умывальнику, заглянул в зеркало. Оттуда на него смотрел выспавшийся, жизнерадостный мужчина, зрелого возраста. Казалось, что он подмигнул и улыбнулся, как бы говоря

– Все нормально, старина. Жизнь продолжается.

Соратник распахнул окно и прикурил сигарету. Но, то ли он еще не отошел от действия введенного ему препарата, то ли, просто, по рассеянности, он прикурил не с той сторону. Вдохнул дым от горящего фильтра, и закашлялся.

В этот момент в кабинет зашел заведующий отделением

- Слышу кашель, значит, думаю, проснулся. Доброго дня. Так я зайду?

- Доброго… Ты уже зашел. Так что, располагайся. Что тут у нас плохого?

- Все по плану, без эксцессов. Больные вчерашние, и ваш желудок, и желтуха, что я оперировал – идут нормально. Была, правда, у деда гипотония, но, подержали на ИВЛ, подлили, и, где-то к середине ночи он выровнялся. Желтуха, вообще, как лялечка. Билирубин на 30% за сутки упал, желчь сегодня уже светлая.

- Ты особо не радуйся. То, что так билирубин падает, «не есть хорошо». Смотри, чтобы к четвертым-пятым суткам не влетела мадам в печеночную недостаточность. Очень быстрая декомпрессия желчных протоков опасна. Мы, когда-то, у таких больных, даже «пломбы из фибрина» в желчные протоки ставили. «Пломба» постепенно рассасывается и дает возможность большему оттоку желчи. А какой билирубин у тебя был исходным?

- 276

- А что же мы до такого дотянули? Почему раньше не взяли?

- Да у нее, при поступлении, было уже под 200. Обезвожена, без мочи. Ее 2 недели «братья по разуму» в терапии лечили, в каком-то Мухосранске. Потом родичи сообразили, что, что-то не то, и приволокли ее к нам. Отчаянные люди. За 250 километров, в «Москвиче». У них там «пилотный проект» реформы обкатывали, вот и позакрывали половину ЦРБ, а в областной, из двух хирургий – одна осталась. И народ «посваливал». У них там Россия, за углом, так почти полным штатом отделения туда рванули. Это здесь мы, как у Бога за пазухой, а там – разруха.

- По больным ясно. А как вообще обстановка?

- Я же поэтому к вам и пришел. Надо перетереть пару вопросов, "тет а тет". – Барсук придвинулся ближе к Соратнику, - Кстати, у вас тут как? – он показал указательным пальцем в потолок.

- Думаю, что есть. Но мы сейчас вот, что сделаем – Соратник подошел к умывальнику и полностью открыл кран

- А мы с тобой встанем у открытого окошка, лицом на улицу.

Заняв позицию у окна, они начали разговор.

- Утром, всех завов вызывал главный. С понедельника будет работать комиссия из города и прокуратуры. Будут оценивать эффективность борьбы с коррупцией. Работать будут целый месяц. Нам сказано, поднять истории, поступивших, по «самообращениям», по кафедральным направлениям и непрофильных. Потом, еще, будут анкетировать, тех, кто лежит, на предмет поборов и вымогательства.

- Сосем ох…ли – выругался Соратник.

- Отвечает за работу с комиссией – начмед…

- Как начмед? Его же отправили на курсы? – удивился Соратник.

- Ой… Ты что, главному поверил? Это все «понты для приезжих». – рассмеялся заведующий, и продолжил

-Так вот, главный – начмед, ну и мы, заведующие «на стреме».

- Теперь, что вас, кафедралов, касается. Чтобы в порядке были «Договор аренды» и «Положение о кафедре». Ассистентам – палаты сдать больничным ординаторам, и вообще, лучше в отделении не светиться. На операции – только в роли ассистента. То же касается и «клинков».

Барсук замолчал. Чувствовалось, что он должен сказать, что-то очень неприятное. Должен, но никак не может решиться. Пауза затягивалась. Наконец, собравшись с духом он сказал

- Ты только пойми меня правильно. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, и ребята тебя уважают. Но это не я решил. Главный с Тараном согласовал. Короче, для работы комиссии нужно в отделении освободить кабинет. Сказали – твой.

Соратник тупо смотрел на заведующего, и… ничего не мог сказать.

- Ни х..я себе, подарочек. Час от часу не легче.

- Ты не расстраивайся так сильно. Не надо. Проглоти. Власть и сила на их стороне. Я, вот что подумал. Давай, на этот месяц, ко мне в кабинет переезжай. Он у меня, поболее твоего. Как-то поместимся. Только, Богом тебя прошу, не иди выяснять отношения. Они только и ждут, чтобы ты сорвался. Потерпи.

- Спасибо, Коля. Ты, наверное, прав, поднимать «кипешь» - смысла нет. Мне много места не надо, вот комп поставить, да с десяток книг и папок. Остальное я тут, в шкафу запру. – согласился Соратник, а про себя подумал

– Видно сильно я им поперек горла встал. Выживают.

- Ну и хорошо, что меня послушал. Время пройдет, дай Бог ситуация и изменится.

Пойдем, ко мне, я тебе ключ дам и место освободим. Не ссы, уживемся. Я, может, даже курить начну. Ты же не бросишь. Но есть еще одна информация, точнее распоряжение главного.

-???

- Комиссию, на время работы нужно обеспечить, разным там – чай-кофе, и к чаю и кофе. Ну, ты понимаешь, колбаска, сыр, зелень, лимончики, и все такое, чтобы постоянно в кабинете было, и, собрать со всех сотрудников, врачей, «зелени». С кого и сколько, в понедельник скажут. Сам понимаешь, комиссия серьезная, проверяет взятки и вымогательства. Нужно «подмазать», а то не дай Бог, кто-то из больных, что-то сболтнет, или в анкете напишет.

Выйдя из кабинета, Соратник увидел объявление, прикрепленное к двери. Крупными буквами был набран текст

– «Не стучать. Без костюма спецзащиты не входить. Проводится обеззараживание объекта».

На немой вопрос Соратника, заведующий ответил

– А как по другому остановить тех, кто к тебе рвался. Нужно же было тебе в себя прийдти.

* * *

Соратник подошел к кабинету шефа, и, чуть не столкнулся с выходящим из него начмедом.

- Вот это встреча. Вы еще не уехали на курсы?

- Меня отозвали, комиссия – буркнул тот, практически не обернувшись.

Соратник заглянул в кабинет

- Разрешите? – он попробовал переступить порог.

- Погоди немного за дверью, видишь, я разговариваю по телефону – остановил его шеф.

Соратник выругался. Про себя, но матом. Темнит шеф, ох, темнит.

- Заходи, можно – послышалось из кабинета.

- Здравствуйте, Василий Владимирович. Я к вам по вопросу работы комиссии. Жду указаний.

- А причем ты к комиссии? Ты, человек больной, гипертонические кризы показательные устраиваешь. Лежишь по полдня. Больные и их родичи, всех «на уши» ставят, пока ты прохлаждаешься. Тебя все разыскивают. Ты – лежишь, а нам отдуваться.

- Василий Владимирович, это же первый раз такое. Кто мог подумать, что так давление скакнет. Мне, действительно, было хреново – ответил Соратник.

Но Таран продолжал

- Вести себя нужно прилично, тогда и давление будет в норме. И вообще… Ты что думаешь, никто тебя не видит? Совсем распоясался, сначала пьянку, с, чуть ли не развратом, в операционной устроил. Потом – драку, да так, что полиция разбиралась. Потом, полночи, твоя жена мне по телефону наяривала, все муженька искала. А он, понимаешь ли, вспомнил кобелирование, и где-то «козу водил», дома не ночевал. Потом, зачем-то, опять же ночью, около морга с какими-то бомжами шатался, а через день там труп нашли. И опять, ко мне с вопросами – Что же это ваш доцент себе позволяет? И, когда я меры приму…

- Да все не так. Позвольте я все вам объясню – попытался возразить Соратник.

- Ты лучше молчи. Молчи и слушай – перебил его шеф.

- Мне тут начмед про твои подвиги много чего рассказал.

Таран полистал лежащий перед ним «гроссбух», и, очевидно, найдя нужную запись, спросил

- Заславский, ты оперировал?

- Да, я. А в чем дело? Там все нормально.

- Нормально? Ты, обосрав меня, считаешь, что все нормально?

- Да, в чем, б..ь, дело? – не выдержав, повысил голос Соратник.

- И ты спрашиваешь в чем? Да ты, сволочь, забыл, кто тут у кого «Рабиновичем работает»? Кто завкафедрой, ты или я? Сколько раз я вам всем, придуркам, говорил, что VIP – пациентов, оперирую только я. А тут, доцент-сраный, нашел родственника начальника КРУ и сам решил выпендриться? Меня, даже в известность не поставил. Я, теперь, как дурак, пытаюсь дозвониться начальнику в кабинет, чтобы извиниться и объяснить, что я лично контролировал каждый этап операции - так его секретарша, посылает меня… говорит, что ни о каком больном он не знает и говорить со мной не будет. Я уже не говорю о том, что мне главный прокомментировал, после того, как ему из КРУ клизму вставили.

- Ну, ни х…ра себе, дела… - подумал Соратник, - Наделали мы с Пашей хе..ни, по самые «ай яй яй». - Надо, как-то ситуацию разруливать.

А, вслух, произнес

- Шеф, не кипятитесь. Вся ситуация была всем известна. Больной у нас больше двух недель пролежал. И вы его раз пять смотрели. А то, что у него такие родичи, так я и сам не знал. Виноват. Каюсь. Вы же знаете, я всегда к «випам» вас зову. А тут, этот, полудурок-начмед, вмешался. Ну и вышла ситуация из под контроля. Главный тогда помог во всем разобраться. Спросите у него, сколько мы с ним проговорили тогда. Шеф, ей Богу, я против вас – никогда.

- Да пошел ты…на…!

- Я то, конечно, могу пойти, а вы подумали, с кем вы останетесь? И как быстро вас сожрут, главный с начмедом и их прихлебатели. – медленно и спокойно произнес Соратник и добавил

- Вижу, разговора у нас с вами сегодня не получится, а я этот орган, на который вы меня послали, от профессора отличить могу. Так вот, я пошел туда, куда вы меня послали. Ауфидерзейн.

* * *

Злость распирала его, как пар в котле, в который набросали слишком много угля. Вот так, на ровном месте, по наклепу, каких-то ничтожеств, получить по морде? И от кого? От коллеги, с которым проработал, бок о бок, не один десяток лет, от того, кто уговорил его сменить уютное место работы со сплоченным коллективом на этот «Архипелаг» с «серпентарием единомышленников»? От того, чей авторитет, как хирурга, был создан чужими руками, так как он, зачастую, был не в состоянии выполнить необходимый объем операции. Ну, нет. Всему есть предел.

Жизнь, конечно, штука сложная. Человек редко бывает полностью свободным, чтобы имеет возможность все решать самому. Социум, с его уровнями и ступенями, устроен намного сложнее, и, для того, чтобы выжить и состояться, приходится карабкаться по этим ступеням, оставаясь до поры бессловесным подчиненным. Хочешь ты этого или нет.

Постоянно приходится решать извечную дилемму: быть «хозяйским псом» на коротком поводке и, услужливо выполняя команды босса, получать за это «полную миску», или быть свободным, но вечно «голодным волком», для которого законы чести – превыше всего. Быть одновременно псом и волчарой не получится.

Это только с виду они похожи, но один приучен лебезить, виляя хвостом, трусливо сносит побои, а гавкает только по команде «хозяина», а другой – рычит, не подпуская никого к себе, или, воет, в моменты отчаяния.

- Пса из меня не получилось, придется «одичать», иначе эти гиены и шакалы разорвут на мелкие куски. – подумал Соратник.

- Буду делать, как честь обязывает, а там…будь, что будет.

Формально, рабочий день уже окончился. Неотложной работы в отделении и на кафедре не было. Соратник собрался, попрощался с соседом по «коммунальному кабинету» и отправился домой.

Выйдя из хирургического корпуса, он поймал себя на мысли, что домой ехать ему не хотелось. Снова быт, вопросы и полунамеки от жены, по поводу недавних событий. То, что они, вроде как помирились, ничего не значило.

Их семейные отношения, в последние 5 – 7 лет, в известной мере, охладели. Две, почти взрослые дочери, в двухкомнатной квартире, вечная экономия на всем, ненормированная работа, которая позволяла семье собраться в полном составе только 3 – 4 раза в неделю. То он дежурит, то она. К тому же, Надежда, стала, наконец-то заведовать отделением, что не прибавило свободы. Вдобавок она увлеклась политикой. Всякие собрания, митинги, пикеты.

Где-то, в глубине души, Соратник понимал, что «сверх активность» жены – это ее защитная реакция на его поведение. Реакция женщины, тонко прочувствовавшей, что ей приходится делиться тем, чем она по праву, до сих пор, обладала единолично, еще с кем-то.

Он, предельно внимательно, маскировал, свою «отдушину», но зрелую женщину не так просто обмануть. Тем более, что она и сама работает в медицине, и, нравы, царящие там, знает прекрасно. Почти не ощутимый незнакомый запах чужой косметики, внеплановое дежурство или затянувшаяся на полночи операция, командировки по санавиации в очень «отдаленные районы», настолько отдаленные, что там не было даже телефонной связи, ранее полноценные, а теперь изрядно подешевевшие подарки к весомым датам ей самой и дочерям. Что поделать, «увлечения» нынче стоят недешево.

Соратник остановил такси – видавший виды «Пассат».

- На Байкове кладбище?

- Сколько?

- Не торгуйся, командир, не обижу…

- Можете курить, если хотите – предложил водитель, кучерявый брюнет с поломанными ушами и длинным, смещенным влево носом мясистым носом, золотой «фиксой» на клыке, «гайкой» на пальце и массивной «голдой» на короткой шее.

- Да, не откажусь… спасибо, - Соратник закурил и попытался поддержать беседу

- На мосту «Метро» в пробку не попадем?

- Эээ, зачем «Метро»? «Метро» всегда или пробка или тянучка. Мы по новому мосту поедем, по «Южный мост»… знаешь такой?

- А его что, уже открыли?

- Давно открыли, дорогой, уже месяца три, или даже четыре. Вот и мы по нему поедем, а там… раз, через Саперку, автовокзал и точно к кладбищу приедем. Только, если не секрет, зачем так поздно туда едешь? Там уже нет никого, только бомжи

- Посоветоваться мне надо, вот и еду, - буркнул Соратник.

Некоторое время ехали молча. Тишину прервал Соратник

- Слушай, я смотрю, ты человек серьезный – и указал взглядом на атрибуты «братвы», поэтому подожди меня, недолго, подстрахуй. Я, по быстрому, все «перетру» и ты завезешь меня в пригород, недалеко от аэропорта? А я плачу тебе «зеленью» - и назвал очень кругленькую сумму.

Это была «неразменная» купюра, которую Соратник носил в потайном кармашке на самый «черный день». Сегодня этот день наступил.

- Точно столько заплатишь?

- Зуб даю… - Соратник щелкнул пальцами по переднему зубу и сделал характерный жест рукой.

- Ладно, ладно… не кипишуй. Едем. За такие бабки я тебя по твоему маршруту два раза провезу.

- На въезде на Байкову гору притормози. Я цветы куплю.

* * *

Оставив машину неподалеку от Вознесенской церквушки, Соратник поднялся по дороге к крематорию, обогнул его справа и двинулся вверх по глинистой тропинке. Вот и памятник артисту Леониду Быкову, теперь налево. Вот и пришел.

- Здравствуйте Учитель – цветы легли на гранит памятника.

Соратник прикоснулся к вертикальной плите. Он любил приезжать сюда. Особенно, когда наступала «черная полоса».

Соратник присел на лавочку, закурил и погрузился в воспоминания.

Он вспомнил, как когда-то, еще работая в районе, он впервые попал на заседание общество хирургов на доклад Профессора. В тот момент он «влюбился» в него. Окончательно и бесповоротно. Потом, он, ценой огромных усилий и лишений, поступил в ординатуру, на кафедру Профессора, и, о чудо, тот заметил его, и, как бы сказал

- «Иди за мной, я покажу тебе дорогу», - взял за руку и повел по жизни.

Казалось, что эта встреча Учителя и ученика была предопределена самим Богом.

Буквально в первые годы учебы в ординатуре, Он смог убедить, что житейская наивность и вера в искренность людей – достоинство, а не недостаток Соратника. Он говорил

- «Ты должен видеть сердцем, а не глазами, ибо Дух человека – именно в сердце. Сердце не ошибается».

Он учил жить. Пусть жестко, бескомпромиссно, в бешеном ритме, на грани возможностей. Пусть с обидами и разочарованиями, но без интриг и подлости.

Его категорические наставления были лаконичны и абсолютно верны.

- «Никогда не стучи в дверь, за которую тебя однажды выставили… Никогда не плачь на публике и не размазывай сопли перед зрителями… Никогда не хвались своими «золотыми ручками»…

Алкоголь – абсолютное зло. Это не снятие стресса после операции, а смертельный яд для личности …».

Он готовил к самостоятельной жизни, искореняя комплекс «брошенного ребенка», который боится спать один в комнате без света. Он учил принимать самостоятельные решения в любых, самых трудных ситуациях… Он никогда не отмахивался от чужих проблем, а когда было нужно, отводил от ученика беду.

Да, разве, все упомнишь…

Но одного Соратник, точно не забудет никогда, а именно, что пришлось вынести Учителю от «заклятых врагов», рвавших его со всех сторон. Не забудет зависти и лицемерия «ученых мужей», железобетонной стеной закрывших ему доступ в Академию, клеветы и подстав от коллег и учеников, сытно кормившихся с его рук, и, тут же, выливающих на него ведра помоев. Не забудет, как Учитель, наперекор всему шел вперед, подчиняясь идеологии победителя

– «Броня крепка и танки наши быстры…».

Сигарета давно погасла, а Соратник все сидел, неподвижно, как монумент. По его щеке скатилась слеза.

- Вот. Пришел посоветоваться. В тупик зашел я, Учитель. И выхода не вижу. И поговорить не с кем. Все предали. Даже шеф нынешний, ученичек Ваш. Как дальше жить? И стоит ли?

- Бутылочку можно будет забрать? Или вы с собой унесете? – услышал Соратник чей-то голос, со спины.

- Какую бутылку? Тебе, что надо? А ну, вали отсюда – обернувшись, прорычал Соратник.

- О, вы не пьете, извините великодушно… Пошел я, пошел, извините. – и мужичок в старом грязном, когда-то габардиновом плаще, шляпе с надорваным полем и большой клетчатой сумке в руке, поспешил ретироваться.

- Вот Сволочь. Взял и все обгадил.

- До свидания, Учитель, кажется мне, что скоро встретимся. - попрощался Соратник и пошел к выходу, к, ждущему его автомобилю.

- Теперь можно и домой. Поехали, генацвале.

* * *

Вечерело. Автомобиль быстро вырвался из городских кварталов и полетел по магистрали к аэропорту. Вечер дышал теплом, так нехарактерным для этого времени года. Стоял почти полный штиль. Небо, из за отсутствия облаков долго оставалось светлым, угасая подобно диодной лампе.

После событий сегодняшнего дня Соратнику совсем не хотелось домой. Тем более, что только сейчас он ощутил «недетское» чувство голода. И на самом деле. Кроме утреннего стакана чая, в его рту не побывало ни крошки.

- Слушай, друг, давай-ка перед въездом в город повернем направо, на просёлок. Там, через два километра ресторанчик «Усадьба». Вот туда меня и завези.

- Не вопрос. Куда угодно за ваши гроши.

Соратник любил этот уютный ресторанчик. Его держала семья, бывшие его пациенты. Еще с тех пор, как он работал в ЦРБ. Вот оно, преимущество работы в районе, все друг друга знают, и, все друг от друга зависят. Именно в районе начинаешь отчетливо понимать значение слов «земляк» и «односельчанин».

И сегодня, Соратника встретили, как дорогого гостя

- Наконец-то до нас добрался. Мы уже и справки наводить начали, куда подевался наш доктор. Заходите внутрь, если хотите, или на верандочке вам накроем.

- Не замерзну, на верандочке?

- Да что вы. Еще тепло. Еще даже земля не остыла. Ну, а замерзните – пледиком накроем. Тем более что вы курите. Мы бы и в зале вам разрешили, но сами знаете, какие люди пошли. Какой-нибудь деятель на телефон сфотографирует, жалобу напишет в общество защиты прав потребителя, и выпишут штраф. Мы за этот месяц два раза платили. И ничего не докажешь.

Соратник устроился за столом.

- Мне бы покушать, ну и … выпить.

А про себя подумал - Да пошли они все…не дождутся, чтобы я сломался.

Хозяин «Усадьбы» достал блокнот

- И накормим и нальем. Вопросик – рыба? Мясо? Могу порекомендовать карасиков в тесте…

- А из мяса? Я голодный, как не знаю кто.

- Из мяса? Ребрышки очень хорошие в сливовом соусе.

- А «напиток», ваш, фирменный, на калгане, есть?

- Каанэчно! Для вас – все есть. Как обычно, 300 в графинчике?

- Ну и закусочек, сам сообрази. Грибочков там, с лучком, брынзы… или нет, не брынзы. Лучше сулугуни поджарь, до корочки хрустящей. А пока готовишь, дай мне два «эспрессо» в одну посуду, 50 граммов калгановки и пепельницу. Время пошло.

Прикурив сигарету и сделав пару затяжек, он опрокинул запотевшую рюмку слегка желтоватой жидкости прямо в рот. «Калгановка», легко скатилась по пищеводу на дно желудка и, на миг, задержавшись «под ложечкой», приятной теплой волной легкой дрожи разлилась по всему телу. Соратник выдохнул, сделал затяжку, вторую… отхлебнул, из неуспевшей остыть чаши, кофе и закрыл глаза

- Сегодня я заслужил это удовольствие.

На столе появились приборы и тарелки с аппетитным содержимым. Хозяин ловко наполнил из граненого графинчика опустевшую рюмку

- Приятного аппетита. Если чего-то еще… я тут, рядом.

- Какое тебе дело до моего аппетита? – мелькнуло в голове у Соратника, но он тут же отогнал эту мысль.

– Человек – от души старается, а тебя на диалоги тюремной «прописки» заносит. Не ляпнуть бы такого вслух.

- Спасибо, дай Бог с этим справиться.

Посетителей во всем ресторанчике было немного. В основном зале пятеро, угрюмого вида мужчин молча расправлялись с шашлыком. Периодически, кто-то из них вставал, произносил тост, с таким видом, словно он зачитывал приговор, все дружно опрокидывали свои рюмки, и, вновь за столом воцарялось молчание.

В углу зала, примостилась парочка, уже немолодых людей. С первого взгляда было понятно, что встретились они после работы, по дороге домой, причем дома у них были разные. Они смотрели друг на друга влюбленными глазами и держались за руку.

На веранде, кроме Соратника, устроился среднего возраста мужчина, с седыми, собранными в хвостик волосами и аккуратной бородой. Вот и вся публика.

Под белые маринованные грибочки, да под ребрышки, содержимое графинчика быстро перекочевало в желудок повеселевшего Соратника. И тут, ему, как всегда происходит в подобных случаях, захотелось «поговорить». Не долго думая, он подозвал хозяина и дал ему поручение

- Видишь того мужика, с хвостиком и бородой? Так вот. Возьми на подносик лафитник, слышишь, обязательно лафитник водки и бутербродик с красной икрой и лимончиком, и отнеси ему. А на словах скажешь, дескать, это от соседнего столика, в знак уважения. Короче, понял? Так выполняй. И мне, еще 300, большой стакан узварчика, ну и еще, закусить чем-то. Ну, там сырок, буженинка… Сам сообразишь...

Зачем он сделал это, он и сам бы не смог объяснить. Вероятно, наступила та фаза воздействия алкоголя, которая требует, «а поговорить». Пить в одиночку у нас не принято. Или это – защитная реакция человека, когда остатки, ускользающего рассудка, требуют выяснить, кто на самом деле находится рядом в момент расслабления. А может быть это – просто кураж, хвастовство. «Смотрите, какой я крутой. Всем, находящимся в заведении, выпивка за мой счет». Но, оставим теоретические мудрствования и продолжим наблюдение за происходящим.

Выслушав, подошедшего к нему хозяина, незнакомец обернулся к Соратнику, поднял лафитничек на уровень глаз, и кивком головы, как бы выразил свою благодарность. Выпив, предложенное, он не стал закусывать, а взяв в левую руку, стоявшую до сих пор на столе начатую бутылку водки, а в правую – тарелку с бутербродом, покинул свой столик и направился к столу Соратника.

- Разрешите поблагодарить вас за угощение и смиренно попросить вашего разрешения присесть за ваш стол?

- Не вопрос. Садитесь ради Бога.

- Благодарю Вас, - ответил незнакомец и уселся на стул, после чего продолжил

– Бог тут, как раз ни не при чем, скорее Люцифер толкает людей на мимолетные контакты с незнакомыми людьми, тем самым повергая само житие свое опасности. Но, ничего не поделаешь, страсти, а не разум властны над нами, особенно, в миг, когда разум затуманен алкоголем.

- Вениамин Аркадьевич, лучше просто – Вениамин. Ну а если полностью, то отец Вениамин – представился незнакомец.

- Странный он какой-то, подумал Соратник, но вслух произнес

– Очень приятно. Отец, так отец. Главное, чтобы отец не оказался «матерью». А то ведь в наше время всякое бывает.

И продолжил

- Ну, что, по «пятьдесюнчику»? За знакомство?

- Не откажусь. Но позвольте, я налью. Алаверды, так сказать.

Пока он разливал по рюмкам водку, Соратник поднял правую руку и щелкнул пальцами

- Хозяин, еще прибор. И повтори грибочки…

Чокнувшись, они опустошили свои рюмки.

- Хорошо пошла – похвалил Соратник.

- Недурственно, совсем недурственно – ответил Вениамин.

- Слушайте, как вы, служитель культа… и в ресторане, с водкой? Непонятно…

- А, что же здесь непонятного? Вы же знаете, что - «вся жизнь – театр, а люди в нем актеры?»

- Знаю. Но, причем это?

- А при том. Слушайте и не перебивайте. Так вот, если жизнь театр, то действие не может длиться непрерывно, оно разделено на акты. А что бывает между актами? Правильно, антракты. Во время действия, я – священник, с соответствующими ограничениями, а в перерыв – обычный мирянин, со всеми пороками. Мир не двухцветный. В нем очень много оттенков. Понятно вам… Тьфу, ты. Давай на ты?

И получив согласие, Вениамин закончил свой монолог

- Мир, имеет очень много оттенков, и их сочетание и создает мозаику жизни.

Хозяин, тем временем, заполнил стол тарелками и горшочками. Сняв с одного из них крышку, он сказал

- Вареники… «Царские». Рекомендую. Наше фирменное блюдо. Три вида мяса, в том числе и дичь. И тесто, на молочной сыворотке.

Соратник с батюшкой приняли еще по рюмочке и достали из «глечика» по варенику. Огромному. Ароматному.

- Осторожно. Сначала, на тарелке, проткните его вилкой. Там внутри, кроме начинки, растопленное масло. Помните, как в котлете «по-Киевски»? Иначе можно одежду забрызгать. – посоветовал Хозяин.

Вареник, действительно, оказался на редкость вкусным. Расправившись с ним, Соратник закурил и попытался возразить своему «vis-#224;-vis»

- Ну, тут –то, я не согласен. Как это, там - роль, а там – не роль. Вот я, и на работе хирург, врач, и вне работы, хирург.

- Может быть, может быть… Но всегда ли ты хочешь, чтобы все вокруг знали, что ты врач? И всегда ли ты поступаешь, именно так, как подобает врачу? Не торопись с ответом. Подумай. Покури. А я – отлучусь на минутку.

Соратник, сначала не понял, что этим хотел сказать Вениамин. Да стоит ли напрягаться? Эйфорическая стадия опьянения уверенно дрейфовала к наркотической.… И вдруг. Он отчетливо услышал визг тормозов… Женский крик… Звон. И пред глазами возникла разбитая банка в луже пива. И он, втянувший голову в плечи и моливший Бога, чтобы никто вокруг не узнал, что он врач.

- Все вареники без меня съел?

- На все места не хватит. С облегчением… - осклабился Соратник.

Вениамин ему понравился. Вроде бы нормальный мужик, без понтов. Не глупый, и не грузит всякими проповедями.

- Я – понятно. Четверг. Операций завтра нет. По пути домой заехал трошечки расслабиться. А тебя то, как сюда занесло? В этом кабаке, в основном, местные собираются. Залетные – редкость.

- А, я, считай, самый, что ни есть, местный. Приходик, мой, в соседнем районе. А по четвергам, я служу в храме, на «зоне» в… (Вениамин назвал населенный пункт, что был неподалеку.)

– Служу там и исповедую «пожизненников». Уже седьмой год пошел.

- Ни фига, себе. – удивился Соратник, - А оно тебе надо, «пожизненники»? Это же зверье, еще то…

- На все воля Божья. И привела она меня, к ним. Кого-то – в другое место, третьего – вообще, в никуда. А меня – сюда. Вот и сегодня, закончил дела на «зоне» и зашел сюда, потрапезничать. А тут – ты, милый человек, приветил меня. Ну и я, в ответ. Как ко мне, так и я. Теперь, трапезничаем вместе. И уютно сейчас моей душе…

- Все равно, странный выбор. Ну, жулики, мошенники, хулиганы, в конце концов. С теми понятно. Оступились и покатились по кривой дорожке. И эти, маньяки, убийцы серийные… Не понимаю. Как с ними вообще общаться можно. Расстрелять их, к чертовой матери, и делу конец. А то, содержат его, кормят, лечат.

- И я, когда-то, не понимал. И сейчас, не все до конца понимаю. Но, кое какие выводы я за свою жизнь, все-таки сделал.

Так вот, слушай.

- Я, как тебе, наверное, понятно, не всегда был священником. Наоборот, профессия у меня была, самая, что ни есть, грязная. Я с детства мечтал быть «зеленым беретом». И привела меня моя мечта в Рязанское училище ВДВ. Куда круче. Окончил я его с отличием, и сумел попасть в Югославию. Помнишь, была такая страна? Но, так как официально «наших» там не было, то и я там был не из Союза, и звали меня не Вениамин, а совсем по-другому. Пробыл я там два с половиной года. Что там творилось, и кто и чем там занимался – рассказывать не буду. Сам мечтаю, чтобы вычеркнуть все это из памяти, но пока не получается. Да и вряд ли получится.

Наш отряд был там, на нелегальном положении. Никто, в том числе и рядовые бойцы, типа меня, не знали, за кого мы на самом деле. Нам давали приказ, мы убивали одних, следующий приказ, и мы убивали других, даже вчерашних союзников. Нас ненавидели все. А мы, чтобы выжить, должны были ненавидеть их.

Что нас там держало? Не знаю. Но точно, не деньги. С одной стороны, мы, как вампиры, попробовавшие крови нуждались в новых ее порциях, а с другой, страх расстрела за дезертирство. Да, дезертирство. Были и у нас такие, но ни один из них не прожил и суток, после того, как решил исчезнуть. Всех нашли, и, в назидание другим, не расстреляли. Нет. Их, разобрали на «запчасти». Они же – молодые, здоровые. Зачем добру пропадать. А находили их быстро, потому что у каждого из нас, под левой лопаткой был «чип» с маяком. Его нам тайно вводили при вакцинации перед командировкой.

Мы были, как стая зверей. Мы понимали, что мы все обречены, поэтому каждый пытался украсть у другого, хотя бы крохи жизни. Поэтому все были злые. Злость помогала выжить, когда вокруг смерть. От злости, хитрости, изворотливости, и лишь, в некоторой степени, от физической силы, зависит, как долго протянет боец.

Прочие, человеческие качества, не в счет. Остаться человеком в звериной стае – невозможно. Либо ты озверел, либо ты труп. Потому, что и в других стаях – звери, даже если они внешне похожи на людей. Кроме того, нас, раз в неделю кормили «колесами», специальными таблетками, подавляющими человеческие чувства и эмоции.

Даже внутри стаи нельзя никому доверять. Стая убивает – сильных, чтобы он не уничтожил всю стаю поодиночке. Стая убивает слабых, за то, что их просто убить.

Поверь, тогда я заработал десяток «пожизненных».

Я прослужил в «стае» весь положенный по контракту срок. После успешного выполнения «особо важного» задания, я получил кругленькую сумму и уехал в отпуск, с клятвенным обещанием, вернуться назад. Хозяева верили мне. Да и как не верить, если твои координаты под круглосуточным контролем. Не знали они, что мне стала известна тайна «вакцинации».

Знакомый хирург, выковырял у меня проклятый «чип», и, покатился он, спрятанный в машине дальнобойщика, в среднюю Азию. Я справил у ментовских барыг новые документы и… ушел в глухой монастырь. Два года я безвылазно монашествовал, потом семинария, рукоположение в протоиереи, и, вот, уже восьмой год, я сельский священник.

Соратник, поймал себя на мысли, что рассказ Вениамина, его не особо удивил. Нравится тому в «зоне» с отбросами возиться… Почему – нет… Может быть в этом его спасение. Может, из- за сравнения своих грехов со злодеяниями «пожизненников» он и не «слетел с катушек». Кто знает, что у Вениамина в голове.

Кстати, как его мама звала в детстве. Веня? Венчик? Венюша? Венечка? Маленький, такой Венечка. Светленький. Кучерявенький. И берет Венечка «калаш», и фарширует, кого-нибудь свинцом. Б-рррррр… Хотя, это уже не Венечка. Венечка остался там, в детстве. Рядом с доброй мамой. Куличами в песочнице и соседской Танькой. А вместо Венечки теперь, другой.

- Кстати. А как тебя звали на войне. Ну не по имени же, в самом деле? – спросил он у священника.

- Очень просто – «Соратник». Вот такой непривычный позывной. Не «Череп» или «Фашист» какой-то, а «Соратник». Дело в том, что в моей группе не было откровенных уголовников и приблатненной шушары. Группа была укомплектована офицерами, с соответствующими псевдо – «Филин», «Ара», «Тунгус», и тому подобными. А вообще, новичкам старались подбирать позывной с учетом местности, поэтому были «Драго», «Албанец», «Лека», «Дритон». Так что, по именам мы различали, кто ветеран, а кто салага. Услышишь псевдо, типа «Тунгус», сразу понятно, что за плечами у него не один «выход», и не только в Югославии.

- Что-то мы увлеклись моим жизненным путем. Водка греется – подытожил Вениамин и поднял рюмку

- Предлагаю выпить за то, что нам нужно… а не за то, что мы заслуживаем.

- Золотые слова. «А не за то, что заслуживаем». Просто и емко. И, не поспоришь.

- А вот ответь мне на один вопрос – расправившись с закуской, спросил Соратник.

- Правда ли то, что Бог имеет свои планы на жизнь, каждого из нас?

- Безусловно, имеет. Человек появляется на свет, а судьба, участь ему уже назначена. Само его рождение - является началом осуществления божественного плана.

- Это, что же получается, если человек пошел на войну убивать, то это – божий план? А, как же «не убий?» Несоответствие…

- Никакого несоответствия. Жизненный путь каждого человека подразумевает однозначность и вариативность. Однозначность в том, что каждый пройдет свой путь, от рождения до смерти, а вариативность, в том, что первоначально заложенный путь может изменяться, в зависимости от обстоятельств. Это, как в генетике. Окружающая среда «воспитывает» все живое. Из за этого, у одних, развивается одно, у других – другое. Так, Божественный план по человеку может быть представлен, как рождение - "самое жизнь" (проживание, в котором предполагается брак и потомство, т.е. закладывается возможность продолжения жизни за пределами срока, отпущенного данному человеку), и, в конце – смерть тела. Это и есть универсальный Божественный замысел, где все решено помимо человека. По этому плану проживает каждый. Но каждый, всякий, любой человек одновременно и единствен в своем роде, неповторим и индивидуален. Поэтому – план у всех один, Божий план, а вот судьбы – разные. В итоге, обязательный путь, каждый человек проходит по-своему. Человек исполняет общечеловеческую судьбу и одновременно ту, которая выделена специально и только для него, свою часть из общего. Однако он не просто протаптывает свою тропинку на этой общей дороге - оба пути то сплетаются, сливаются друг с другом, то дают самые неожиданные девиации.

- Притормози, батюшка. Дай пару минут, чтобы это в голове уложилось. Тут, без пяти капель, не разберешься. Девиации, путь, судьба… Я, так понимаю – назначен тебе вот этот путь, то шагай по нему. Разве не так?

- И так, и не так. Бог сотворил человека своевольным и противоречивым. Человек не принимает безоговорочно то, что ему назначено, и постоянно пытается внести коррективы. Даже в ущерб себе. Это началось с того момента, когда человек сам уничтожил собственное бессмертие. И всему виной женщина. Вкусив, пока Бог отвлекся, по науськиванию змея, запретный плод с древа познания добра и зла, она и человека подбила попробовать яблочко. Вот и вызвали они гнев Божий и были изгнаны из Гефсиманского сада. Так, и сегодня, поддавшись влиянию всякой нечисти, человек продолжает посягать на волю высших сил неразумным своеволием и неповиновением, пытаясь уйти от судьбы, предопределенной Богом. Это и заносит его в «горячие точки» и развивает пороки.

Вот, как-то так…

- Ясно, что теперь все стало совсем неясным – сказал Соратник и перевернул графинчик вверх дном. Одинокая капля упала на стол.

- О! У нас боезапас закончился. Хозяин, неси еще…

- А, может, хватит? Дело, конечно, не мое … - спросил подошедший хозяин.- Скажете, еще принесу. Не вопрос. Но, поздновато уже. Да и машина вас заждалась.

- Какая машина?

- Как какая? «Пассат», на котором вы приехали.

- Ни, фига себе. Ну, «генацвале», учудил.. . или угодил? Раз ждет… Едем. Давай счет.

Выпив с Вениамином еще по соточке, «на коня», они обнялись и поклялись в «вечной дружбе». Пообещали, обязательно, заехать друг к другу в гости. Адресами и телефонами, правда, не обменялись. Как в бородатом анекдоте – «Зачем тебе адрес, приезжай просто так». Так, как клянутся в дружбе случайные собутыльники.

Каждый из них, пошел своей дорогой. Соратник поехал домой, а священник, уселся за стол, и, подмигнув хозяину, стал складывать остатки деликатесов в полотняную сумку. Жизнь научила его ценить еду, с тех пор, когда он в плену просидел три недели в «яме».

Подъехав к дому, Соратник поинтересовался

- Сколько еще с меня?

На что получил эмоциональный ответ

- Сколько, сколько. Ни сколько. Ты мне столько отвалил, что я тебя неделю возить должен. Ты что, не помнишь?

- Не помню – честно признался Соратник.

- Скажи, а почему ты не уехал? Мы не знакомы. Я, даже если бы захотел, никогда тебя не нашел? Тем более, мы чужие, даже по крови?

- Ээээ! Зачем так говоришь. Что, раз кавказец, значит барыга? Кидала? Совсем не так. Совсем… Вот, увидел я, что человеку нехорошо. Нормальный человек, когда ему хорошо в ресторан с дэвушкой едет, а ты на кладбище, а потом в ресторан, но один. И ресторан в лесу, где нет никого. Значит, достала жизнь тебя так, что ты видеть никого не хочешь. Плохо тебе. А раз так, то напиться сильно сильно можешь, так, что розум потеряешь. А там и до беды недалеко. Не дай Бог, на шпану нарвешься. А вокруг лес, и ночь… Вот и решил я тебя до дома довезти. Домой заходить не буду, вдруг твой жена сковородкой бить начнет. Это уже бэз меня… -

и после небольшой паузы, добавил

- Что, совсем не помнишь, сколько денег дал? Ну, и не помни. Тебе потом легче будет. Не будешь сильно расстраиваться. Приехали. Выходить будешь?

* * *

Жены - Надежды, слава Богу, дома не было. Ее, как заведующую неврологией, вызвали в больницу, куда с инсультом доставили родственницу районного прокурора. То, что у 92 летней пациентки была четвертая стадия рака – никого не интересовало. Прокурор недвусмысленно намекнул, что если она, не дай Бог, умрет, мало не покажется никому.

Примчавшейся, одновременно с Надеждой, главный врач, супотил ножками, надувал щеки, и, вытаращив глаза, то ли умолял, то ли угрожал

- Наденька, ты уж постарайся, «вытащи» бабульку… Любое требование в аптеку подпишу, любого консультанта оплачу. Сживет нас со свету этот прокурор. Он давно на больницу «зуб имеет». Ты же понимаешь, меня снимут, тебя тоже не пощадят.

Все складывалось так, что если пациентка не умрет в ближайшие часы, то ночь придется провести с ней. А умирать она, пока, не собиралась. Надежда привычно заготовила поллитровую кружку крепчайшего кофе.

* * *

Приоткрыв дверь в комнату к дочкам, Соратник увидел только младшую, которая мирно посапывала. Кровать старшей была пустой.

- Не понял… Как это так?

И тут он вспомнил, что еще неделю назад, старшая переехала жить к этому, как там его «по- ихнему»? Вспомнил – «бойфренду». И где он только взялся?

Соратнику захотелось выпить. Стараясь не шуметь, не включая освещения, он прокрался на кухню. Он отчетливо помнил, что в холодильнике, уже несколько месяцев, стояла початая бутылка водки. Открыв дверцу холодильника, он понял, что она действительно «стояла». Полка была пустая.

- Блин… В «кои то века» решил расслабиться, но и тут, эти бабы, «всю малину обосрали». Знают же, что недопить, хуже чем, перепить. Знают, и делают назло. Ну, и хрен с ними.

Раздевшись, он матюгнулся и плюхнулся в объятия давно остывшего «супружеского ложа» и мгновенно уснул.

* * *

За пять минут до звона будильника Соратник открыл глаза и подумал

- Чем лучше вечером, тем хуже утром… - и тут же, убедился в правильности этого тезиса, когда «заклятый друг» – «внутренний голос» попытался прочесть ему утреннюю нотацию

- Ты как себя ведешь? Ты что, забыл, что хирурга губит вино, деньги, женщины, азарт, честолюбие…

- Да заткнись, ты – святоша, со своей проповедью. – «выключив» его, Соратник и поднялся с дивана

- Хирурга губит, как раз, отсутствие вина, денег, женщин, азарта и честолюбия. Невозможно круглосуточно думать только о хирургии. Так, недалеко и до того, что «крыша поедет». Недаром, даже коммуняки для хирургов установили продолжительность рабочего дня в 6 часов. Поработал 6 часиков, а остальные 18 можешь тратить, как хочешь. Не всегда, конечно получается, но стремиться к этому надо.

На удивление, после «вчерашних хороводов», он чувствовал себя прекрасно.

- Наверное, потому, что уснул, как в пропасть провалился, и спал, без сновидений и пробуждений.

- Все-таки здорово, что я вчера в ресторан зарулил. Правы те, кто говорит, что алкоголь – защита от негативизма мира. А мы вчера этот негативизм – взяли и помножили на ноль, - подумал Соратник

- И, сегодня идем «на работу, как на праздник», с «чистой совестью»…

- Э, парень, ты что-то лозунгами заговорил. У тебя все в голове в порядке? – спохватился он, подходя к ванной комнате.

* * *

Проходя ворота больницы, Соратник едва успел увернуться от, заезжавшей на территорию «Волги» с прицепом, извещавшей об этом, мощным звуком «КраЗовского» клаксона. Это была знаменитая машина, знаменитого проктолога больницы – Изяслава Ароновича Драгунского. Каждое утро, по приезду на работу, а приезжал он рано, он парковал свою «ласточку» около пищеблока. Дело в том, что и багажник «Волги», и прицеп, представляли собой емкости для сбора и транспортировки пищевых отходов. В багажник укладывали хлеб и макаронные изделия, а в емкость прицепа – все остальное.

Драгунский жил неподалеку от города, в селе и занимался, кроме хирургии, откормом всякой живности. Свиней, кур, уток, гусей. И непонятно, кем он был больше – хирургом или животноводом. Да это и неважно. Он, как царь в старом еврейском анекдоте – «еще немного шил по ночам». Драгунский не был царем, поэтому он шил днем, когда работал хирургом, а все остальное время – ухаживал за, любимой сердцем, «животинкой». «Свинством» - как он сам говорил.

Выращенные им чушки, хотя и не были «кошерными», но всегда пользовались спросом. Ну, а в нынешнее время, когда «нувориши» помешались на ЭКО-продуктах без ГМО и «химии», брэнд «От Изи» был вне конкуренции. Все раскупалось мгновенно, несмотря на «негуманные» цены.

А началось все это, более чем 40 лет тому назад, когда молодой «докторенок» приехал заведовать участковой больничкой, расположенной в большущем селе неподалеку от столицы. Таких больничек на 20-30 коек, в то время, было немало. В те годы, «проклятые коммуняки» издевались над народом, обеспечивая ему медицинскую помощь, максимально приближенно к месту проживания. Не выезжая из села можно было родить, полечить всякую патологию, включая и такую серьезную, как пневмония или инсульт, в почти «домашней обстановке». А о всяких осмотрах и диспансеризациях, и говорить нечего. Никуда ехать не надо было, все на месте.

Мало того, практически во всех участковых больницах была операционная. Настоящая. С необходимым набором инструментов. И, если находился энтузиаст, то в селах развивалась и хирургия. Не такая, конечно, как в ЦРБ или городе, а попроще, в основном амбулаторная, но аппендэктомию, или грыжесечение там могли сделать вполне.

Приехав в село, юный доктор не роптал. С его «пятой графой» и дипломом Семипалатинского медицинского института получить место врача рядом со столицей – да об этом, таком счастье, и мечтать, то никто бы не посмел. И начал доктор Драгунский обустраиваться.

В те, 60-е годы, еще свежи были воспоминания об ужасах репрессий, о войне, о последствиях войны, о послевоенных репрессиях и ужасах периода ликвидации последствий репрессий. За неосторожно рассказанный анекдот отправляли валить лес в мордовские лагеря, за «буржуазные» штаны из голубого «коттона» – исключали из комсомола и партии. Художников, лидеры страны, называли «пидарасами», а пидарасов, в закрытых психушках, превращали в «овощей».

Главный врач участковой больницы впитал в себя многовековую мудрость породившего его народа, поэтому стремился жить по принципу

- shrit durkh shri (шаг за шагом)

Так, и только так. Не торопя события и не высовываясь. Но, неизменно, хотя бы на миллиметр в сутки, продвигаясь вперед.

Так и работал Изяслав Аронович, которого местные переименовали в Изю Абрамыча, главным врачем и терапевтом, и еще «немножечко», на полставочки, хирургом. Работы хватало. Гнойники, мелкие травмы, ожоги летом и отморожения зимой, родовые манипуляции, т.к. врача-акушера не было, то роды принимала акушерка. Роды то она принимала, а вот шить всякие разрывы не умела.

То ли действительно, он так хорошо лечил, то ли, люди просто истосковались по человеку в «белом халате», но слава о нем быстро распространилась по окрестным селам.

Не забывал главный врач и своих непосредственных начальников – ЦРБ. И, особенно, районного хирурга. Дело в том, что до городской черты от села, где осел Драгунский было всего-то 15 км, а вот до ЦРБ – целых 40. Понятно, что ушлые крестьяне быстро сообразили, что в городе медицина все-таки посильнее, и стали, правдами и неправдами стремиться оперироваться не в ЦРБ, а в городе. Мириться с такой ситуацией было никак нельзя. Дело в том, что с давних времен, это село славилось копчеными индюками и курами, сомовьими балыками, медом и белыми грибами. И это все, мимо ЦРБ стало уходить в город? Непорядок, на что и было указано главврачу участковой больницы «старшими» коллегами из района. И Изя сделал «правильные» выводы. Он сумел организовать регулярные «гастроли» районного хирурга в своей участковой больничке. Причем сделал это – виртуозно.

Он подождал, когда несколько операций в городе окончились, не совсем удачно, и больных «спихнули» лечить осложнения «по месту жительства», а именно, в его участковую больницу. Изя, тогда проявил неслыханное участие, окружив пациентов всесторонней заботой и лечением, с привлечением … районного хирурга. А, так, как «к пожару приводит только правильно брошенная спичка», их труды не пропали даром.

Больные перестали ездить в город. Изя, готовил 3 – 5 – 8 больных, сколько сумел уговорить, к операции, которую, «для удобства больных», выполнял районный хирург или, посланный им, «корифей» из ЦРБ. Изя, на первых порах, ассистировал им, но по мере накопления опыта, он, все чаще, операции делал сам, но записывал хирургом «консультанта», который в это время вдумчиво «осваивал программу командировки».

Дошло до того, что «районный» приезжал уже не на один день, а задерживался еще на пару-тройку, дабы «проконтролировать послеоперационный период». Хирурги ЦРБ, даже установили очередность посещения гостеприимного доктора, который взял за правило встречать гостей по полной программе. Обед-ужин, баня с «массажистками», рыбалка-охота, и, тормозок деликатесов, «на дорожку».

Так работать было намного веселее и спокойнее.

Ответственность за все осложнения, и даже смерть после таких операций, брали на себя высокие гости, а делал операции Изя. Разделение труда, которое всех устраивало. и, позволяло успешно решать задачи, которые подбрасывала жизнь. И ее юморная подружка – смерть.

И топились бани, и заводились вездеходы для поездок на рыбалки и охоты. Пришлось даже обустроить «гостевой номер» в блоке «изолированных палат». Благо, каждая из них имела отдельный вход. А незаменимой «хозайкой встречь» стала операционная сестра – Полина. Разбитная «разведенка» с офигенной фигурой, прошедшая и Крым и Рим. У нее хранился весь больничный спирт, поэтому тратиться на алкоголь для встречь было не нужно. Она умела готовить удивительные напитки на спирту – на калине, бруснике, с травкой калгана, на ореховых перегородках, и еще на многих других компонентах. И вообще, лучшей выпивкой она считала «настойку боярышника», называя ее не иначе, как «медицинский коньяк», а средством от похмелья – «салициловый спирт».

- Это, - говорила она, - чистый алкоголь с аспирином. Для реологии полезен, и утром голова не болит.

Ее стремление к рационализации не имело границ. Все, что использовалось в медицине, находило свое применение. Так, кожаную обувь она смазывала только облепиховым маслом, шапочки и халаты «крахмалила» «Полиглюкином», а «цыплят табака» и рыбу жарила на «Липофундине». Утверждала, что не подгорает.

Еще, Полина очень любила наведываться в районный центр, и, всегда, с удовольствием ездила на разбитой больничной «Буханке» за консультантами в ЦРБ. Иногда, доходило и до курьезов. Как-то послал ее Изя за районным хирургом. И вот, возвращается машина, а из нее никто не выходит. Встревоженный Изя открывает дверку и наблюдает такую картину. Районный – лежит на носилках, а Полина, сидит рядом и контролирует внутривенную инфузию.

- ????

- Да мы решили время зря не терять. Все равно пить придется, а пока мы эти 40 км по бездорожью проедем, часа два и пройдет. Так мы пока едем - организм к «отдыху» готовим. Профилактируем. Глюкозка, дезагреганты, противоаритмические, витаминчики… Годы-то уже не те, чтобы такие нагрузки выдерживать.

Ну, что тут скажешь. Все по-науке.

Так, постепенно, все и «устаканилось», но село есть село. Никогда не знаешь, что тебя ждет. И приключилась с Изей, удивительная история.

Однажды наведался к нему сосед. Его дом, как раз напротив больнички. Хороший дом с «крепким» хозяйством. Ставит этот сосед на стол бутылку водки и говорит

– Орест я. Сосед.

- Вижу, что не Маричка. А что сосед – тоже мне известно. Излагай, зачем пришел?

- Давай, сначала выпьем.

Выпили. Выдохнули воздух.

- Давай еще?

- Давай, только у меня закуска дома, вон в том флигеле. Пошли?

- Пошли.

Маленькая ремарка, дабы Читатель был в «курсе дела». По местным «законам гостеприимства», хозяин должен был ответить гостю таким же напитком, в количестве, не меньше выпитого.

Устроившись за столом в комнате Изи, «собутыльники» продолжили диалог.

- А ты яйца отрезать можешь?

- Могу.

-Тогда пошли. Бутылку с собой берем. Яйца отрежем, и… допьем, - икнул Орест.

Изя, попытался съехать «с темы», сославшись на то, что оперировать пьяным нельзя.

- Какой же ты пьяный. Ты трезв, «аки стекло». Тем более, я тебе ассистировать буду. Не ссы.

Отобрав нужные инструменты, они пошли через дорогу, в дом Ореста.

- Кому будем яйца отрезать? – все еще надеясь, что это розыгрыш, спросил Изя.

- Борьке, будь он неладен. Да боюсь, опоздал я малехо. Замотался.

- Ну и где Борька?

- Да вот он, - сказал хозяин, открывая двери сарая.

В загородке из толстенных бревен стоял здоровенный кабанюра и неласково смотрел на пришедших.

- Да он же разорвет нас в куски…

- Я же говорил тебе, опоздал я. Но ты не ссы, ты со мной. Лучше готовь инструменты.

И в этот же миг Орест «долбанул» кабана дубиной по голове. Тот, дернув ногами, рухнул в навозную жижу.

- У тебя 3 минуты. Давай… Время пошло – крикнул Орест и раздвинул кабану задние ноги.

- Долго я не удержу.

Это была сверхскоростная операция. Но звуковое сопровождение! Говорят, что кабаний визг был слышен на противоположном краю села.

Кабан приходил в себя. Операторы поспешили покинуть загон. Вот, Борька, встал на ноги.

- Доктор, а где яйца?

- Не знаю, наверное, в загоне остались.

Орест уничижительно посмотрел на Изю.

- Вот уже, б..ь, не славянская. Оставить яйца в загоне. Это ж надо, такое… Ну, что с тобой делать? Пошли, посмотрим, где они.

На счастье подельников, яйца лежали у самой загородки, возле дырки.

Орест просунул в нее руку и с воплем радости извлек «трофей».

- Пошли, операцию «обмоем». Мы ж твою бутылку так и не открыли.

Дальше были посиделки под бутылку водки и тушеные в майонезе кабаньи яйца.

- Ешь, ешь. Полезно. Силу мужскую повышает. Но ты все одно не поймёшь, вы же свиней не едите.

В селе ничего тайного быть не может. Все на виду. Слух, о том, что их главврач не только «человечий» хирург отменный, но и ветеринар, «от Бога», быстро распространились по всему району. И потянулись к Изе селяне. И не только с кабанчиками. Кого только не тащили, и котов, и козлов, и баранов… Он даже термин новый придумал, дабы словом «кастрация» не оскорблять слух. На французский манер, эту процедуру стали называть – «дефабержация», намекая на фамилию производителя пасхальных яиц – Фаберже. Культура – проникла в село. В холодильнике у Изи, с тех пор, не переводился запас деликатесных продуктов, а легенды о его потенции будоражили все женское население села и его окрестностей.

Так и прожил бы Изяслав Аронович всю жизнь главврачем участковой больнички, тем более, что устроился он совсем неплохо. Построил дом у озера, вырастил сад, обзавелся хозяйством. Что еще нужно для спокойной размеренной жизни? Но судьба распорядилась иначе.

Город рос, все ближе подбираясь к селу. В «Пригородном районе» взяли и построили крупную больницу. И оказалась Изина «богаделенка» лишней. И сам он мог оказаться «за бортом». Искать работу, переезжать на новое место? А дом, хозяйство?

Тут сыграла свою роль его репутация порядочного человека, понимающего правила игры и помнящего все четыре арифметических действия, не только «умножать» и «прибавлять», но и «отнимать» и «делить». А, так как, в кресла начальников в новой больнице, дружно пересели начальники из района, то и для Изи подыскали место. И не где-нибудь в статотделе или на приеме в поликлинике. Ему предложили стать проктологом.

В те годы проктология только что выделилась из общей хирургии. Дело в том, что тогдашний главный хирург страны так увлекся операциями на прямой кишке, что создал целый «Республиканский центр проктологии». А раз есть «штаб», то нужна и «армия». Вот и был брошен клич – «Даешь, по проктологу в каждую больницу». Короче стал Изя проктологом.

Нужно признать, что это был тот случай, когда новая специализация помогла раскрыться и реализоваться таланту. Оказалось, что малая проктология и Изя, просто, созданы, друг для друга. За, каких-то, пяток лет, он стал признанным лидером, особенно у пациентов его национальности, у которых заболевания этой деликатной зоны, чуть ли не эндемическая патология. Операция у доктора Драгунского стала брэндом. И, в самом деле, после его операций у больных с геморроем или свищами – рецидивов не было.

Увлечь Изю «большой проктологией» не удалось никому. На вопросы о том, почему он не интересуется остальными отделами толстой кишки, и не принимает участия в лечении таких больных, он придумал «убойную отмазку».

- Давайте разберем, что такое «проктология». Это из греческого - #960;#961;#969;#954;#964;#972;#962; — задний проход + #955;#972;#947;#959;#962; — учение. Значит, проктология – это ученье о болезнях «заднего прохода». И только его. Так при чем здесь толстая кишка? Спрашиваю я вас. А не при чем. Вот и у меня в трудовой книжке запись – «врач-проктолог». Понятно – «врач-проктолог», а не «колопроктолог». Так что, учите матчасть, и не морочьте мне голову. Я человек законопослушный.

Вот из этой самой «законопослушности» и сложился график его работы, без дежурств по скорой. Кроме того, в последние лет 10 – 12 он оперировал 2 раза в неделю, по вторникам и четвергам, исключительно по 2 операции. Не больше.

- Вас много, а я один. Я же не «ясное солнышко», всех не обогрею. Потерпите, дойдет и до вас очередь… - говорил он больным.

В последние годы он даже перешел на 0,5 ставки, чтобы рабочий день оканчивался уже в 12 – 42.

И, к 13 00, его «Волга», громыхая подвеской и крышками баков и, распространяя невыводимый запах тухлой капусты, покидала больницу. Изя ехал к своему хозяйству.

Сотрудники больницы относились к нему по-разному. Одни, презирали, за то, что врач погряз, по их выражению, в «пищевых отходах» и «свинстве», другие, наоборот, восхищались его трудолюбием и умением жить. Но вся информация о нем, была на уровне сплетен и домыслов. Близких друзей, из сотрудников больницы, у него не было. Да он в них и не нуждался. Жизненный опыт научил его тому, что чем меньше о тебе знают, тем меньше вероятность, что подставят. Но, как бы он не «шифровался», и у него было «слабое звено». Его дочь - Софа. В которой он, души не чаял.

Софу он вырастил сам. Когда ей было всего 5 лет, ее мама, не выдержав монотонности и скуки сельской жизни, подалась «во все тяжкие», и, сбежала, куда-то далеко, говорили, что в Узбекистан, с капитаном, замом «кума», из расположенной неподалеку от села исправительной колонии. Дело в том, что она была достаточно избалованной особой, с происхождением, как она любила говорить, из «творческой интеллигенции». Ее отец был администратором филармонии и не культуру в массы. Он занимался организацией гастролей малоизвестных поюще-блеющих попсовиков «второго эшелона», а мать – заведовала реквизитом в народном хоре. Бабушек у них не было, поэтому ее детство прошло за «кулисами», в непрерывных гастролях, где она познакомилась с артистическим бытом. Левые концерты, торговля, привезенным с гастролей дефицитом, ночные оргии с непомерными возлияниями, интриги, служебные и гастрольные романы и разборки после них, весь водоворот «околобогемной» жизни надежно затянул, совсем еще юную девушку.

С Изей она познакомилась случайно. После того, как она провалила вступительные экзамены в театральный институт, отец пристроил ее помощницей администратора в фольклорный ансамбль. И вот, этот ансамбль занесло в село, где проживал Изя. Что там произошло на самом деле – история умалчивает, но по официальной версии, она, после «угощений артистов» селянами, упала с лошади и повредила колено. Пришлось доктору оказывать помощь, и так его возбудила стройная ножка пострадавшей, что он совсем потерял голову.

В итоге, после бурного романа, с ночевками на сеновале, и последующими визитами к нему отца пациентки вместе с ребе и участковым, состоялась свадьба. В ЗАГС, кроме свидетелей, молодых сопровождали все те же – отец, ребе и участковый. А через четыре месяца родилась Софочка, и, мгновенно стала для Изи центром Вселенной.

Все складывалось неплохо. Изя оказался на редкость заботливым отцом. Софа ни в чем не знала отказа, росла в отцовской заботе и любви. Она отвечала ему тем же. Училась она охотно и, с первого раза, поступила в университет, на юрфак, по окончании которого устроилась работать в нотариальную контору. Все было бы нормальным, если бы не одно, но… Она была, некрасива. Рыжая, с редкими волосами, непропорционально короткими, кривоватыми ногами, широкоплечая с головой, посаженной, без шеи, прямо на туловище. Основную территорию лица побитого «оспинами» занимал нос. На таких, как говорят, женятся либо от большой любви, либо по большому расчёту. К ее 35 годам ни влюбленного, ни расчётливого не нашлось. Так и жили они вдвоем. Изя и его взрослая Софа.

Сказать, что Изя не предпринимал никаких мер – было бы неправдой. Каждый год он отбирал себе помощника из, пришедших в клинику на обучение, неженатых клинических ординаторов. Он сулил им раскрыть все секреты его мастерства и передачу дела всей жизни – стабильную благодарную клиентуру, не говоря уже о доме и «Волге», если возьмут в жены его Софочку. Но, пока, все его попытки были тщетными. То ли клинков отпугивало Изино «свинство», то ли они не имели тяги к проктологии, то ли пугались внешним видом потенциальной невесты. В итоге, ни один из его учеников не закончил у него обучения.

Поговаривали, что неудачи в поиске зятя привели к тому, что Изя изменил стратегию. Припомнив свое попадание в ЗАГС, он решил жениха изловить. Из затворника он вдруг превратился в гостеприимного хозяина, то и дело устраивающего «посиделки» под шашлычок или уху. Непременно с возлиянием, которое оканчивалось за полночь, так чтобы гость оставался на ночлег. Но, время шло, мясо съедали, алкоголь выпивали, а Софочка так и оставалась невестой.

* * *

- Привет, Аронович! Не боишься свой «продотряд» демонстрировать? Комиссия КРУ, по коррупции, в больнице работает, как бы проблем не было? - поинтересовался Соратник.

- А что они мне сделают? У меня, официальный договор на вывоз пищевых отходов на полигон для их захоронения. Запретят они мне это, что ли? Так без меня больничка засрется за неделю. К тому же, проверяющий тоже «кушать хочет». Накормим. Потратимся немного и накормим. А насчет проблем, я так скажу - Если на «справку» комиссии можно повлиять, значит это, всего лишь затраты. Запомни, друг мой, проверка – это затраты, а никакие не проблемы. На проблему – не повлияешь.

- Мудро. И возразить то нечего. В очередной раз убеждаюсь я, Изяслав Аронович, что гениальный вы народ… Со всеми можете поладить, на всем умеете заработать.

- Нам очень долго пришлось страдать, быть гонимыми, жить среди тех, кто, мягко говоря, считал нас источником всех бед. Вот и научились мы «не нарываться», не нарушать, без особой необходимости закон. А если и нарушать – то самую малость, не наглея, чтобы всегда была возможность откупиться. А, еще лучше, заранее прикормить тех, кто контролирует вопросы, которые интересуют. И, тогда всем хорошо. И, главному врачу – чистота на пищеблоке, и, немножко «кэша» в кармане, и мне – есть чем свинок кормить, и тебе – «чистое» парное мясцо кушать, и детишкам твоим – курочка нетоптанная, без антибиотиков и биостимуляторов. Разве я не прав?

- Да, Изя, прав… Наверное, поэтому вы и создали в пустыне рай, а мы, упорно и настойчиво, превращаем рай в пустыню. Обидно.

- Ну, заканчиваем «утренние извести», пошли работать – подытожил Соратник.

* * *

Соратник направился к лифту, поднялся в «хирургию» и, «на автопилоте», направился к своему кабинету. И остановился… Он вспомнил, что вчера был из него выселен. Развернувшись, Соратник пошел в противоположное крыло отделения, к кабинету заведующего. Дверь кабинета была заперта. Рядом с ним, толпилось с десяток посетителей, жаждущих общения с завом.

- Хреновенько день начинается, - подумал Соратник.

В этот момент, неопределенного возраста «мадам» с видом рыночной торговки, разразилась, довольно грубой тирадой,

- Посмотрите на этого умника. И этот без очереди прется. А здесь, между прочим, люди стоят. Интеллигент хренов. В галстуке. С пОртфелем (именно с «пОртфелем», с ударением на первом слоге). Небось, еще и не работает. Вон – «харя» заспанная. Тут трудящиеся, что налоги платят, с утра ожидают, а этот лезет… Вражина.

Толпа одобрительно загудела.

Соратнику абсолютно не хотелось встревать в дискуссию с этой публикой. Многолетний опыт давно развеял все иллюзии, что этим «рогулям» можно что-то объяснить. Они слышат себя, и только себя. Да и что от них ожидать, если «вся система» такая. Прав тот, кто наглее, крикливее, беспринципнее. Кто может «завести» толпу, для того, чтобы свора таких же «борцов за справедливость», с гиканием и улюлюканием, набросилась на обозначенную им жертву.

С другой стороны, эти «правдолюбы» активны, почему-то в школах, больницах, магазинах, в конце концов, но, мгновенно становятся «пай мальчиками и девочками» в проауратуре, или, например, банке? Почему, есть почтение к одним общественным местам и хамское отношение к другим. Одна страна, одни люди. Но в больнице можно «качать права», а в прокуратуре нет?

Все очень просто. Больница – есть место публичное и общедоступное. И почтение к ней, такое же, как к привокзальному туалету где-нибудь в «глубинке». Вход – свободный, пользование – бесплатное. Но, даже в «туалеты», иногда забредают доблестные блюстители порядка, дабы оградить добропорядочных и законопослушных пассажиров от, забредших сюда, маргиналов. Больницы же, по сути, являются проходными дворами, не представляющими интерес для представителей власти. А безвластие порождает безнаказанность. Чем и пользуются распоясавшиеся «граждане».

- Зарядить бы тебе, для начала, по «фейсу», да отправить за направлением к «семейному врачу» - подумал Соратник. Еще раз, презрительно посмотрел на «торговку» и пошел в отделение, в поисках «политического убежища».

- Нужно что-то делать. Это не работа. Это – настоящий моббинг со стороны администрации. Ничего противозаконного они вроде бы и не делают, но из равновесия выводят здорово. – крутилось в голове у «беспризорного доцента».

Идя по отделению, он «спиной» ощущал взгляды сотрудников. Сочувственные, у одних и торжествующие у других. Сочувствующих было больше, но это его не радовало.

Сзади приближался наглый стук каблучков. Цок, цок… Кто-то явно стремился догнать Соратника.

- Доброе утро! И, что это кафедра так рано в отделении делает? И без халата… Может, случилось что? Или – просто так? – заглядывая в глаза, спросила Соратника пышногрудая, рыжеволосая мадам, в возрасте «уже «за», но еще «не после». И не дожидаясь ответа, продолжила

- А, может быть, уважаемый доцент, решил заглянуть к одинокой девочке на утренний кофеек? А то, все обещаете, обещаете, а до дела никак не доходит. Все доценту некогда. Или, к другой девочке дорожку протоптали? В оперблок, например. Там девочек много. Помоложе. Признавайтесь, нашли?

- Да о чем ты, Марина? Какой оперблок? Только о работе все мысли. Вот видишь, едва пришел на работу, сразу вспомнил, что в чистую хирургию зайти нужно. Старшей почтение выразить..

- Ну, и, слава Богу. А то я уже плакать собралась. Куда нам до «оперного». Но раз ко мне идете, то пошли. До «пятиминетки» (она так и сказала – «пятиминетки») – успеем кофеек попить. А может и не только кофеек? – с кокетливой улыбкой спросила она, вставляя ключ в скважину двери, на которой висела табличка «Старшая медсестра».

- Там разберемся – буркнул Соратник,

- Открывай свои апартаменты.

Кабинетик у Марины был то, что надо. Небольшой, двухкомнатный, с душем и санузлом, расположенный в «закутке» в самом конце отделения. Она заняла его еще при предыдущем заведующем, убедив его, что ей просто необходимо второе помещение для запаса лекарств и хранения документации по страховым фирмам. На вопрос, какое отношение к лекарствам имеют диванчик, пара кресел и журнальный столик, поселившиеся в этом же помещении, – она убедительно отвечала, что рабочий день у нее ненормированный, что ей частенько приходится подменять не вышедших на работу сестер и находиться в отделении, иногда, по несколько суток кряду, то ей просто не выжить без уголка для отдыха.

Заведующий побурчал немного, но, к его несчастью, Марина была чудо, как хороша. Копна вьющихся, как у зловещей прелестницы - «ведьмы», рыжих волос, огромные, слегка грустные глаза, чувственный приоткрытый рот, в обрамлении всегда влажных губ и сбитая высокая фигура на длинных стройных ногах.

Все это создавало необыкновенную сексуальность, спокойно пройти мимо которой, было абсолютно невозможно. Зав, вяло и недолго сопротивлялся ее чарам. Природа взяла свое.

В результате, он пару раз «отдохнул» у «старшей», после чего, смирился с самозахватом кабинета. Как потом говорили злые языки, особенно ему понравилось, что даже по «нужде» не нужно было никуда идти, лишний раз «светиться». Все происходило автономно.

Сменивший его, нынешний зав, тоже, попытался, как-то поначалу, пересадить Марину в кабинет рядом со своим, но без результата. Испив, пару раз у «старшей» кофеечку с «коньячком» и «продолжением», он был «застукан» женой и временно оставил ее в покое. Марина же, в очередной раз убедилась в правильности тезиса, что страсть к «халяве», алкоголизм и кобелизм бессмертны и являются мощным катализатором решения любых вопросов.

Не успели Марина с Соратником выпить по чашке бодрящего напитка, как материализовался заведующий отделением.

- Марина, бросай все и быстренько из архива подними истории вот по этому списку, вместо приветствия сказал он и положил на стол пачку исписанных стандартных листов.

- Это твои «квартиранты» разошлись. Все копают и копают. Нашли пару «левых» госпитализаций жителей других областей, так теперь все подозрительные истории за год изучают. Этот список – только начало. Что-то они очень решительно настроены… «Жопой» чувствую, накопают они финансовых нарушений с бюджетными средствами. Ох, накопают… - сказал он, обратившись к Соратнику.

- Работа у них такая, государственные средства от народа охранять. Бюджет, и без больничек всяких, разворовывать есть кому. Так что, помнишь, как Папанов в фильме «Берегись автомобиля» зятьку говорил?

– «Посодют тебя…» - зло пошутил Соратник.

- Тьфу, на тебя… Накаркай.

Соратник продолжил

- А если без шуток, то надо бы, чтобы в каждой истории иногороднего, было кафедральное заключение. Так, мол, и так, тематический больной, госпитализация на 15% коек кафедры, согласно договора о совместной деятельности больницы и института. Сколько раз я вам всем это говорил? Но вы же, умники… А теперь – сопли жуете. Скулите – «Ай, посадят…».

- Так что же сейчас делать?

- Что делать, что делать? Бери интернов и клинков, тех, что посообразительнее и не трепливые, и дуй в архив. Перешерстить все истории больных не нашего района и вклеить туда кафедральные консультации. Да проследи, чтобы бланки разные были и почерки тоже. А для комиссии – принесите им полсотни историй по их списку, но только тех, где нарушений нет. Остальные истории – скажи, что ищете, архив, мол, переезжал, и хронологию нарушили… Короче – сам придумай, что-нибудь, не маленький.

И, вот, еще… Запускай к ним Марину с «фуршетом». Коньячок, там, балычок… Она сама сообразит. Она, в этом деле – ас. Не то, что вы. А в помощь ей надо Валеру Силантьева, из второй хирургии. Он их точно «укатает». Кстати, сколько там сегодня «оккупантов» в моем кабинете?

- Пока двое.

- Вот видишь, херня вопрос. Всего двое. А ты уже и обоссался. Посодют!

И, Соратник, подытожил «вливание»

- Ты мне, наверное, ключ от кабинета дай, а то я, как «бомж». Спасибо, вот, Марина приютила. Ну, что стоишь? Вперед. Спасай положение, а точнее – свою жопу. Время пошло.

Соратник недаром вспомнил доктора Силантьева, ординатора отделения гнойно-септической хирургии, тихого, неконфликтного работягу, разменявшего уже шестой десяток лет, смиренно тянувшего свою лямку среди алкашей с «отпадающими» ногами, гниющих нариков и парализованных инсультников с пролежнями. Он давно «отхотел» все то, что делает хирургию привлекательной и смирился с судьбой, забросившей его в «бак, с хирургическими отходами». Вся радость жизни теперь, заключалась у него в «бонусе», в виде бутылки с «эликсиром жизни», которую родственники больных, если они были, засылали ему сразу же по приходу на работу. Приняв нужное количество алкоголя, он с головой погружался в работу.

Перевязки, некрэктомии, санации полостей гнойников. В вони, ручьях гноя, человеческих испражнениях. И так – целый день. Перевязки, чередовались с приемом «подкрепления» из дежурной чашечки. Он никогда не напивался «в усмерть», не скандалил, не устраивал «цыганочек с выходом». Он, сохраняя «розум», находил общий язык с любым пациентом и их родственниками. Кроме того, на удивление всем, он скрупулезно вел документацию Его истории болезни, заполненные округлым, почти детским почерком, являлись образцом для подражания. О его алкогольной зависимости знали все, но, пока не возникало скандальных ситуаций, администрация «закрывала на это глаза», а простые врачи искренне любили этого безобидного труженика.

Пагубная страсть алкоголю была его «злым роком». Когда-то он был пытливым, целеустремленным юношей-студентом, не вылазившим из хирургического отделения. Туда он пришел еще десятиклассником. Пришел к заведующему и заявил

- Разрешите мне у вас в отделении мыть пол.

- ?????

- Мечтаю о хирургии, поэтому решил пройти все этапы не заочно, а окунувшись, в самый, что ни есть, круговорот жизни.

Ему разрешили, и он приступил к выполнению своих обязательств. Неделя, месяц, полгода, год… Ждали, когда ему надоест, но не дождались. Он не прекратил свою работу даже во время вступительных экзаменов в мединститут.

Став студентом он не покинул, ставшее для него родным, отделение. Рос он, повышался и уровень его работы. Постовая медсестра, операционная медсестра, анестезист, ассистенции на операциях, первая аппендэктомия на четвертом курсе…

По окончанию института, и кафедра, и больница сражались с чиновниками, выбивая для него место, сначала в интернатуре по «хирургии», а потом и должность «ординатора-хирурга».

Хирургия была главным смыслом его жизни, его работой и хобби одновременно, его любовью и страстью, изнуряющей и прекрасной. требовавшей постоянного и непрерывного совершенствования. Он был рожден для хирургии, как некоторые «рождаются для оперной сцены или игры в шахматы. Он работал с таким виртуозным блеском, изящно манипулируя длинными пальцами, с зажатыми в них инструментами, в глубине раны, из - за чего, на его операции, врачи ходили, как на спектакль.

Он очень быстро стал классным хирургом. Бог наградил его поразительных хирургическим везением – «фартом». Небожители клиники заметили это и часто брали его с собой на ассистенции, как «талисман», но, по мере его роста, все чаще, во время операции, менялись с ним местами. Прошло совсем немного времени, и он стал одним из них.

Он быстро защитил диссертацию и стал кафедральным сотрудником, быстро получил звание доцента. Шеф стал поговаривать о «докторской», намекая, что ему когда-то придется уходить, и кто-то должен будет возглавить кафедру. Но тут грянул гром.

Это произошло не внезапно. К тому, что произошло, он пришел вместе с друзьями, коллегами и благодарными пациентами. Друзьям льстило то, что они пьют с гением, коллеги – подначивали его «традициями сплоченности» хирургического братства и преданностью коллективу, пациенты – искренне старались отблагодарить его, а алкоголь, в те времена, служил самым надежным платежным средством. Все они, из самых добрых побуждений, целеустремленно спаивали его. Тут же активизировались и недоброжелатели, которые, регулярно «подливали масла в огонь», и одновременно создавали общественное мнение, сначала полунамеками, а потом и открыто.

- А наш - то, «гений» - алкаш..

Он стал опаздывать, отменять операции. Дошло до того, что он сначала оперировал на «отходняке», а потом, и вовсе, стал появляться в операционной «подшофе».

Его выгнали, сначала из взрастившей его клиники, потом из городской больницы, потом из поликлиники. Ушла жена. Так и сгинул бы он в какой-то канаве, если бы не нашла его, оперированная, когда-то им, пациентка. Ей тоже досталось в жизни. Казалось бы, банальный холецистит, осложнился панкреонекрозом. До десятка операций, полгода в больнице. Посчитав ее инвалидом, от нее ушел муж, а компаньоны по бизнесу попытались «отжать» ее долю. Но, они просчитались, не на ту напали. Только она «разобралась» с ними - лопнул банк. Но и в той ситуации она не сдалась. Всякое пришлось пережить, но в итоге – она победила. И, случайно встретив, своего спасителя, побиравшегося возле «наливайки», она не отвернулась от него, а сделала все, что смогла.

Полностью избавить его от болезни – не получилось, слишком далеко зашли нарушения биохимии. Алкоголь стал для него жизненно необходимым. Но, удалось перевести болезнь, в относительно «доброкачественное» течение. Ему стало хватать совсем немного, и главное, он смог работать. Под контролем, конечно, но работать. Какие доводы она приводила, какие «рычаги влияния» подключала, уговаривая главврача – доподлинно неизвестно, но стал Валера Силантьев работать ординатором гнойно-септического отделения.

* * *

- Идея с архивом – то, что надо. Жалко, что до прихода комиссии не знали, что именно их заинтересует. Подготовились бы, повклеивали бы эти чертовы направления – матюгнулся заведующий.

- Коля, ты неисправим. Впрочем, как и вся система. Зачем «авралить» потом, когда все это можно делать своевременно. Причем не напрягаясь. Трудно, что ли просто соблюдать требования? Контролируй заполнение документации, и живи спокойно. «Чем больше бумаги, тем чище жопа». Меня так учили, моих учителей так учили. Все, всегда знали, что история болезни – для прокурора. Это самое главное в жизни врача! В старину она «скорбным листом» называлась. Ты можешь ничего больному не сделать, но если ты в этот «скорбный лист» все правильно вписал, да еще два доктора подписали – это уже истина в последней инстанции! Значит - так оно и было! История – единственный документ, который врача или оправдает или утопит.

- А, хрен его знает… Наверное, ты прав. Но, за всем не уследишь… - согласился Барсук с Соратником.

- Да, вот еще. Вот тебе ключ от моего кабинета. Располагайся и работай там спокойно. Всем, кто меня будет спрашивать, говори, что сегодня меня не будет. Говори, что я в минздрав поехал. А я в архив, - и, обернувшись к Марине добавил

– За больничными проследи. Лучше сама позаполняй, а то эта молодежь понаписывает всякой чепухи. И, чтобы ключ от сейфа с «наркотой» у дежурного врача был, а не у девок на посту. Понимаю, что неудобно, но что поделаешь, комиссия.

После того, как Барсук умчался в архив, Соратник выпросил еще одну чашечку кофе. Потом он курил, стоя рядом с хозяйкой кабинета у приоткрытого окна.

- Мне, пожалуй, пора, - сказал он,

- Спасибо за теплый прием. Уходить не хочется, но работа есть работа.

- Когда же теперь вас ждать? Опять будете меня стороной обходить? – не отводя взгляда, и не пытаясь освободить руку, кокетливо спросила Марина.

- Ну что ты, Мариночка, теперь я тебе надоем. Кабинет мой занят, у зава – дурдом от посетителей, да и стеснять его не хочется, а у тебя – Эдем. Это сегодня времени нет, только на кофе и выкроил, а так, можно и с «шампусиком» … Ты, как, пустишь с «шампусиком»?

- Хулиган вы, а еще доцент… Вгоняете «старшую» в краску… А вдруг увидит кто. Слухи всякие пойдут. Вот, как сейчас, про оперблок, такое говорят… – она отодвинулась от Соратника.

- А мы аккуратненько. Без шума. Так, что никто и не догадается. А про «оперный»? Не слушай всякие сплетни. Люди звистливые.

- Поживем, увидим. Вы, для начала, заходите. Просто так, заходите. Вам, я всегда рада. Правда, рада… Даже если и в «оперный» ходите – и Марина «чмокнула» Соратника в щеку.

* * *

Марина, еще минут пять, стояла около окна, после того, как за Соратником закрылась дверь. Она боялась спугнуть облако табачного дыма с вкраплениями аромата кофе и молекулами андрогенов. Она наслаждалась этим запахом. Его запахом. Он давно будоражил ее.

Когда-то, фармакологические магнаты проводили тренинг на кораблике, сочетая лекции с путешествием по реке. Публику на тренинг собрали со всей страны, так что знакомых вокруг практически не было. Три дня безделья в ограниченном пространстве с избытком алкоголя сыграли свою роль. Во второй вечер Марина оказалась в каюте, где обитали Соратник и его друг, профессор из приморского города. То ли шум волн подействовал, то ли алкоголь оказался слишком «забористым», но проснулась Марина в койке Соратника в обьятиях южанина.

Ее голова, заполненная впечатлениями от нескончаемых ночных оргазмов, покоилась на подушке, пропитанной неповторимым запахом… Соратника.

После завтрака Марина и Соратник вышли на открытую палубу. Они пили кофе, курили и вспоминали вчерашний вечер

- Ты любишь мужа? – спросил ее Соратник.

- Нет, совсем не люблю… - ровным тоном, ответила она, как о давно принятом решении.

Она отвечала так, словно этот ответ давно уже лежал на дне ее сознания, причем, словом – «совсем», не оставляло никаких сомнений.

- Я так и думал. Муж, для такой женщины – ненужный балласт.

Марина, глядя в глаза Соратника, прошептала

- Я люблю тебя…. И, только тебя.

- Я, так, почему-то и думал…

И она не стала спорить и возмущаеться…

- А как же профессор? – после минутной паузы спросила она.

- Ты уверена, что был какой-то профессор?

- Должно быть мне что-то приснилось.

Так и запомнился ей тогда этот запах, как предвестник блаженства.

И вот теперь, стоя у окна, она ловила каждую его молекулу.

В животе, около и ниже пупка, разлилась упоительная истома. Ее дыхание участилось, во рту пересохло, а перед глазами поплыло ослепительно белое облако. Внезапно, стала тесной блузка. Пуговицы, едва сдерживали рвущееся из груди, трепещущее сердце…

И когда, презрев стыд, оставалось только зайтись в горловом крике – она задушила его в себе, проглотив его, но оргазм, которому не удалось вырваться с криком, вызвал волну дрожи, прокатившуюся по всему телу.

Она, без сил, упала в кресло и закрыла глаза.

Постепенно, она пришла в себя, и только тогда осознала, какую власть он имеет над ней. И – не огорчилась, а обрадовалась. Как радуются зрелые, самодостаточные женщины, когда, внезапно, «потеряв голову», пускаются «во все тяжкие».

Свои «семейные обязательства» она выполнила. Дочь, которую она родила в 18 лет, выросла, и уже заканчивает институт. Отношения с мужем давно переросли в совместное проживание на одной жилплощади. Да и не надеялась она никогда на мужа. Замуж за него, она вышла «назло», в отместку ее «первой любви», который женился на ее лучшей подруге. С тех пор она уничтожила всех подруг, и пошла под венец с соседом, скрипачем филармонии.

Он был, в общем-то, неплохим человеком, заботливым отцом, хорошим семьянином. Не пьющим, не курящим, не гулящим. Вот эти три «не» - ее больше всего и раздражали. Ее натура искала бунт и экстрим, и нашла их, в… хирургии.

Она вся отдалась работе, не считаясь со временем и личными потребностями. Начальство заметило ее, оценило служебное рвение, подкрепленное недюжинными способностями, и назначило «старшей сестрой» отделения плановой хирургии. И, не ошиблось. Марина была специалистом «от Бога».

Совместная работа – сближает, и отношения коллег разных полов просто не могут бесконечно оставаться сугубо официальным. Природа берет свое. Недаром существует даже термин специальный – «дружественный секс». Так и получилось у Марины с предыдущим заведующим.

Все было хорошо, но недолго. Зава отправили на пенсию, а пришедший на его место Барсук, поначалу был образцом пуританина. Старшей пришлось применить все свои чары, чтобы чаепитие в ее кабинетике превратилось в романтическое общение двух «несвободных» взрослых людей, уставших от «семейной нудотины».

Их отношения на время затормозились после инцидента с женой Барсука, но, после его развода наметилась тенденция к их возобновлению. Но, тут, появился он.

Доцент. Зрелый хирург, состоявшийся ученый, энциклопедически образованный собеседник. И – Марина потеряла голову.

Она, рядом с ним, мгновенно терялась и превращалась в наивного подростка, ловившего каждый жест и каждое слово «Гуру».

А потом… Потом она с огромным трудом попала на ту конференция, на кораблике, где голову должны были потерять оба, но провидение сохранило верность Соратником семейным узам, а Марину отправило в обьятия малознакомого человека.

Но, как бы то ни получилось, этот «кораблик» навсегда запал в ее сознние. Как и запах Соратника, с которым ассоциировалось блаженство.

Она поставила себе цель, во что бы то ни стало завоевать доцента.

Когда, после конференции она появилась в отделении, все отметили разительную перемену. Такой красивой и уверенной в себе она еще никогда не была. Она летала по хирургии «рыжей бестией», распространяя флюиды счастья.

Глядя на нее, невольно казалось, что вся ее предшествующая жизнь была лишь маскировкой того совершенства, что задумал и сотворил Бог. Ежедневная рутина, скука, грусть и бедность делали ее жизнь серой и мешали ее самореализации. Мешали, до судьбоносного путешествия по реке.

А потом появилась она. Лорик. Операционная медсестра. По определению Барсука - «С оголенными проводами до самой розетки».

Яркая, рослая, платиновая блондинка, с «вызывающим» бюстом, голливудской улыбкой. И Соратник зачастил в оперблок. И, хотя он продолжал навещать Марину, что-то в его поведении насторожило ее. А тут, как будто случайно, в руки к Марине попал телефон Соратника.

Как она не старалась удержаться от соблазна, как она не уговаривала себя, что это «низко, подло и недостойно для приличного человека» - она, все-таки, «уподобилась рогулихе» и открыла архив сообщений. Нет, не весь архив, а только переписку Соратника и Лорика.

То, что она там прочитала, подтвердило ее подозрения.

Она не стала устраивать бурных сцен, не стала выяснять отношения… Она просто замкнулась. Да и как иначе. Жажда секса не дает права на отношения.

Их встречи продолжались, но теперь они ограничивались лишь чашкой кофе и сигаретой, с ничего не значившим обменом новостями. Доверие исчезло.

Соратник несколько раз пытался «сократить дистанцию», но тщетно. Марина была холодна и неприступна.

Она перестала уделять внимание внешнему виду. Роскошная копна рыжих волос спряталась под медицинской шапочкой, подогнанные по фигуре халаты сменились серийными «танковыми чехлами», элегантные «лодочки» превратились во «вседорожную» унисекс-обувь – практичные «кроксы». С губ исчезла улыбка, а с лица «макияж».

- Уж не заболела ли наша «старшенькая», наша «богиня»? Все ли в порядке? – проявляя участие, интересовались коллеги, а «за глаза», «перемывали ей каждую косточку»

- Нашу-то, «Пистимею», хахаль бросил. «Поматросил и… тю-тю». А, то, «распушила хвост». Ни стыда, ни совести. Бабе, уже за 40, «климакс» в дверь скоро постучит, а она туда же…

Так продолжалось уже более трех месяцев.

Так продолжалось до сегодняшней встречи…

* * *

Марина подошла к настенному зеркалу, взглянула на отражение и… расстроилась. На нее, усталым, равнодушным взглядом, смотрела совсем не она, а какая-то тетка, лет пятидесяти. То ли торговка овощами с оптового рынка, то ли – диспетчер таксопарка после ночной смены. Темные корни рыжих волос были, конечно, не очень заметны. Но, все же. Они выдавали, что их обладатель посещала салон красоты, с их разнообразными процедурами, нерегулярно, а только, по случаю. При подготовке к празднику или «выходу в свет». Но, длина этих темных корней позволяла предположить, что праздники были редкостью. И дело не только в дороговизне.

Она не то что не любила, она - просто не терпела прикосновения чужих рук к ее голове. Ещё она ненавидела, когда беззастенчиво впаривают дорогостоящие и бессмысленные, на её взгляд, процедуры. Конечно, иногда, приходится терпеть парикмахеров, тут уж ничего не поделаешь, но, когда без них можно было обойтись – Марина обходилась. Отросшие корни волос она подкрашивала самостоятельно.

Сеть морщинок возле уголков глаз, поперечные складки на лбу, нездоровая бледность шек, дряблость кожи на шее с началом формирования второго подбородка, забывшие «прополку» брови, какая-то «тяжесть» во взгляде нагло выдавали возраст.

Единственным украшением лица являлись сочные, ярко красные, «по детски» припухлые губы, обнажающие при улыбке, ровные белые зубы.

Марина повернула голову вбок, ладонью, сверху вниз подтянула кожу на шее

- Так, если подколоть «гиалуронку», то все разгладится. Потом – постричься, подкраситься. Брови выщипать. И будет вполне «ничего»… Кожа, в целом, гладкая, носогубные складки – присутствуют, но и у молодых такое бывает

Так она думала, разглядывая себя в зеркало.

Отступив, повернулась к нему одним боком, другим… Натянула избыток халата.

- Фигурка еще совсем неплохая. Живот не висит. Груди, благодаря «косточкам» - тоже, как у «секс бомбы». Высокие и торчат вперед. Но «без излишеств», в меру.

Изловчилась и посмотрела на себя, почти, что со спины. Бедра и «нижнее образование» - не обвисли, хотя, не плохо бы «подкачать» ягодицы. Сейчас, стала модной «выдающаяся жопа», как у той армянки. Как там ее? Кардашан, или Кардашьян? Сам черт не разберет их фамилии. Но умеют устраиваться. Отрастила жопу, и… миллионерша. И муж у нее, негр, этот, как его – репер. Негритянские песни воет. Хотя песнями это и не назовешь. Так, речитатив, что-то типа воплей дикарей. Кому-то нравится. Тут, в грязи, крови, среди горя вкалываешь, и… каждую копейку считаешь. А кто-то «жопой» потряс, и, весь в «шоколаде». Да, ну их…

Подтянув юбку, почти до «ай яй яй», она осмотрела ноги. Длинные, стройные, без дырки между бедрами и с тонкими, не «крестьянскими» лодыжками. Еще в детстве, ей объяснила тетка, все искавшая «голубую кровь» в их роду, как по ногам вычислить происхождение. Дело, оказывается, в том, что фигура женщины «затачивалась» природой, под род занятий. Крестьянкам, для работы в поле, в «позе буряковода» нужна была опора, отсюда широкие лодыжки. Затем, нужен был «противовес», наклоненному вперед туловищу. Роль его играла толстая, низко расположенная «задница» - «ящичком». И, наконец, высокому человеку наклоняться сложно, поэтому ноги у крестьянок – короткие.

Были, конечно, и исключения, но в них надо было еще разбираться. «Полюбляли» баре своих подданных, и в прямом смысле тоже. Вот и разбавлялось крестьянское население «байстрюками», с нетипичной внешностью. Так и получалось, по теории тетки, что «нашкодил», когда-то в роду Полтавских крестьян, предков Марины, какой-то барин, а длинноногими были только Марина, ее мама, тетка и бабушка. По \тому поводу отец Марины шутил, обращаясь к тетке.

- Ну, ты даешь. Бабку нашу, гулящей, сделала.

Но, как бы то ни было, Марина любила свои ноги, и, рано стала понимать, что они нравятся не только ей. И умело этим пользовалась.

Она застала те времена, когда в школу ходили в форме, а учителя следили за длиной платья. Но и тогда, Марина ухитрялась, путем сложных перекроев, создавать складывающийся пояс. На уроках – подол почти прикрывал колени, зато после них, обнажал, волнующие окружающих мальчиков, упругие бедра. И летом, и зимой, она щеголяла в «капрончике», несмотря на контроль мамы. Стоило только выйти из дома, как шерстяные рейтузы, даже в лютый мороз, прятались за батареей в подъезде, и, юная «звезда» дефилировала с красными от холода коленками. В результате, уже в 16 лет она узнала, что такое всякие воспаления «по - женски». А потом – раннее замужество, дочка, и… закончился период «мини».

- А, что? Может рискнуть сейчас. Поднять юбчонку? Не совсем, конечно, как в «ламбадной» юбочке, но все же… - подумала Марина, и спохватилась

- Обувь. Нужно, что-то менять с обувью. В «сабо» или «кроксах», конечно удобно.

Ходишь, как босиком. Устойчиво.

Зимой, некоторые, в «сабо» еще теплый носок надевают, но это уже слишком. Совсем, как продавщица в гастрике. Еще – безрукавку стеганую, и… в сельпо. Носок, Марина себе еще не позволяла.

- Да, обувь нужно менять. И, срочно. Так, рядом – обувной магазин. Нужно в него забежать. Прямо сейчас. Скажу в отделении, что пошла в администрацию, а сама туда. Никто и не заметит отлучки.

* * *

Обувной салон «Elite» располагался, как раз, напротив больницы. Это был достаточно дорогой магазин. Не всем по карману.

- Если решила «стать на каблук», то отступать некуда. – подумала Марина, В сумочке у нее была банковская карточка, с деньгами, накопленными ценой жесткой экономии, на путевки в Черногорию. Уже несколько лет, всей семьей, мечтали об этом. И, вот, собрали почти достаточную сумму. И повод обозначили – окончание дочкой института. Не беда, что средств было маловато. В, конце концов, можно будет одолжить.

Где-то, в «глубине души», Марина понимала, что, предавая семью - делает ошибку. Возможно – непоправимую, но… Всепоглощающая страсть овладела ею. Она была готова на все… Все, что угодно. Лишь бы он перестал ходить к «этой твари» в оперблок. Она не желала его с кем-то делить.

«Отпускным деньгам» был вынесен приговор.

Войдя в магазин, Марина, на миг растерялась. Она привыкла одеваться на «оптовых рынках», в тесных торговых «клетках», где товары были навалены прямо на прилавок. А здесь… Просторные залы, обилие света, и… стеллажи, стеллажи… Наверное, километры стеллажей с сотнями образцов самой разнообразной обуви.

Покупателей было немного. Они, не толпились, мешая друг другу. Они чинно, как на «вернисаже» прогуливались вдоль стеллажей с образцами обуви, которые, современная мода «раскрасила» яркими красками, отменив унылые черно-белые и бежево-серые стандарты.

Желание сэкономить – неистребимо у любой женщины. Вот и Марина, увидев табличку, информирующую об акции, проводимой фирмой в честь 10-летия пребывания на рынке Украины, направилась к сектору этой фирмы.

Немного поколебавшись, она взяла в руки ярко-голубую «лодочку», с узким, «курносым» носком и каблучком - «гвоздиком», средней высоты.

- Вам помочь? – спросила, подошедшая сзади продавщица.

- Спасибо, я еще не выбрала… - ответила Марина.

Она рассмотрела туфлю со всех сторон. Сделано неплохо, но вот носок длинноват… И, как-то изогнут чересчур. Каблук, желательно повыше. Да и запах, какой-то подозрительный. На ярлыке, производителем была указана какая-то неизвестная фирма.

- Скажите, а кто изготовитель – спросила Марина у продавщицы.

- «Китай», но по лицензии Италии. Это – хороший Китай, фабричный. Если возьмете – не пожалеете. И цена вас обрадует, всем доступно, даже пенсионерам.

- А что, пенсионеры «лодочки» покупают, - съязвила Марина, обидевшись на то, что продавщица, уравняла ее с пенсионеркой.

- Вот пусть они и покупают это «дерьмо». А где у вас прилавки с нормальной обувью?

- Брендовые вещи дальше, во втором зале. Но они значительно дороже…

Теперь Марина разозлилась не на шутку.

- Что эта «лахудра» себе позволяет? То, с пенсионерами сравнивает, то, с «нищими».

Смерив продавщицу уничижительным взглядом, Марина направилась в следующий зал.

Проходя мимо огромного зеркала, она взглянула на себя со стороны, и… ужаснулась. В зеркале отразилась, средних лет тетка, без макияжа, с волосами, стянутыми в «старушечий узел». Серый жакет, поверх белой блузки с отложным воротником, черная, до колен юбка. А ниже? Ниже было вообще ужасно. Ноги, в, не держащих форму и «блестящих» от старости, застиранных чулках, и, белые, кожаные «сабо».

Как она была одета на работе, так и выскочила, сняв халат, на минутку, через дорогу, в магазин.

- Не так уж продавщица была неправа, - подумала Марина, - Как еще в магазин такую «лохушку» пустили…Докатилась…

Пересилив себя, она подошла к стенду известной фирмы. Взяла туфельку, «классической формы», светло-бежевого цвета.

- Нет, не то. Брать, так самое броское. Один раз живу. – и, взяла туфли с металлическими пряжками.

– Ты же их не наденешь! – прошипел «внутренний голос»

- Нет, надену!"

– Будете мерить? – спросила продавщица.

– Да...

– Пройдите вон туда. К топчанчику. Там вам будет удобно.

Марина прошла. Начала снимать свои «сабо».

О, Господи! Она совсем забыла о грубой штопке на тыле стопы и дырке над большим пальцем в чулке на правой ноге. Чулок порвался уже на работе, штопать было некогда, да и не видна была дырка в «сабо», закрытых спереди. Думала – доходить до дома. Дома был «запасной» чулок из другой пары. Марина всегда покупала две пары чулков. Два чулка одновременно – не рвутся никогда. Рвется один. Заменяешь его, и… еще один чулок остается в запасе. Вот и получалось, что имеешь не две, а, как бы, три пары. Какая никакая экономия.

У стоящей радом продавщицы поднялись брови, а губы сложились в ехидной улыбке.

- Заметила, «зараза». Ну, и «хрен с ней», пусть смотрит. Мне с ней детей не крестить.

Марина надела туфли, встала, прошла перед зеркалом.

- Нет. Не то. Каблук низковат. И эта металлическая пряжка. Это «девочкам из Прованса», для бара, или для «танцулек на столе» в бане, при ловле «папика».

- А мне туфли, для какой ловли? – мелькнуло в голове у Марины. Но она мгновенно отогнала эту мысль прочь.

Марина вспомнила, как, в прошлом году, на приеме в мэрии, по поводу «Дня медика», солидные мужики, чуть шеи не посворачивали, пожирая глазами ножки певицы Оли Поляковой, обутой в красные туфли. Именно – красные.

- Принесите мне вон те, красные. Со второй полки сверху, - отыгралась Марина на продавщице.

Эта мелкая месть принесла ей удовлетворение

- Будет знать свое место, и, «кто кому Рабинович». А, то раскудахталась. Рамсы попутала.

Продавщица, с каменным выражением лица, принесла, указанную пару. Каблуки у туфель были самые высокие, а цвет – «самый красный».

Марина надела туфли, покрутилась у зеркала. Это были «ее туфли».

Они понравились ей, наверняка будут нравиться мужчинам. Тем, что яркие и эротичные.

Продавщица спросила

- Будете брать? Можно выписывать?

И, прищурившись, добавила

- Если денег нет, то можно отложить, пока сбегаете за деньгами. Но, только на два часа… И, паспорт в залог.

* * *

По пути в кабинет Барсука, Соратник, не удержался и заглянул к себе. Просто взял, и без стука, открыл двери. В кабинете хозяйничали два КРУшника. Нахально хозяйничали. Один, что постарше, сидел за его столом, заваленным историями болезни и какими-то бумагами, а второй - работал на его, Соратника, компьютере! Перед обоими «квартирантами» стояли его кружки, и его пепельница, полная окурков.

- Ну, ни фига, себе! Это, все равно, что рыться в чужом чемодане – вырвалось у Соратника, когда он переступил порог кабинета.

Сидящий за столом, смерил Соратника презрительным взглядом, и, не повышая голоса, нарочито членораздельно произнес

- Тебя что, стучаться не учили? А, ну-ка, вон отсюда. И если хочешь зайти – постучись и дождись разрешения.

После небольшой паузы, он добавил

- Что стоишь? Я что-то непонятно сказал?

Соратник выскочил из кабинета. Он просто опешил от такой наглости. В висках запульсировал раскаленный шар. Стало ощущаться удушье. Соратник пытался глубоко вдохнуть, но ничего не получалось. Закружилась голова.

Пошатываясь, он подошел к окну.

- Успокойся. Обопрись обеими руками о подоконник. Попытайся подышать. Часто и глубоко. И, «нитроглицерин» под язык. Обязательно. Туба с таблетками в нагрудном кармане пиджака. Успокойся. Все будет хорошо. Вот. Уже лучше. Вдохнул «на полную». Молодец. Теперь присядь на топчанчик.

Когда случается что-то экстремальное – время не контролируется. Кажется, что прошел только миг, а на самом деле, счет идет на десятки минут. Вот и сейчас. Соратнику казалось, что он только что вышел в отделение, а пролетела почти четверть часа.

Дверь кабинета открылась, и оттуда выглянула наглая рыжая морда.

- Заходишь или передумал? Или вспоминаешь, как мамка учила культуре. Как с людями (так и сказал – людЯми) себя вести?

Соратник решил не нарываться. Себе дороже обойдется.

- Да, да. Иду. Сердечко, что-то прихватило. Последние дни, все на нервах… - и, зашел в кабинет

- Бери стул. Вон там ставь и садись. – скомандовал рыжий, указывая на середину кабинета.

- Зачем пришел? Может, рассказать что-то хочешь. Инициативу проявить?

- Да я так, в общем-то, без особой нужды. Мне диссертацию нужно было взять. Там шеф оппонент, вот мне и надо отзыв подготовить

- Диссертацию говоришь… Ну, бери свою диссертацию.

Соратник открыл книжный шкаф и вытащил из него увесистый том. Про компьютер и чашки он решил молчать. Хрен с ними. Уйти бы поскорее.

Но тут, в разговор вмешался второй, сидевший за столом с историями. Это был слегка располневший крепыш, средних лет, в дорогом костюме, в очках в золоченой оправе и часами «Audemars Piguet» на руке. Очевидно, что он был старшим.

- Вот смотрю я на тебя и думаю. Как же ты, по жизни, запуган, если, какой-то дядька, выселивший тебя из кабинета, нахально, влезший в твой компьютер, только гавкнул на тебя, и ты уже поплыл. Это же твой комп! Твоя информация! Твои, в конце концов, секреты. Мы же влезли на твою территорию. Получается, что если мы к тебе домой придем, в постель к тебе залезем, ты тоже «проглотишь»? Или как? Объясни. Мы то, все про тебя знаем. Знаем, что ты очень хороший хирург. Человек приличный. Труженик. Что можешь и постоять за себя и принципиальность проявить. Ну, а сейчас то, что случилось? Неувязочка. По всему, вроде бы, крепкий мужик, а оказалось – фуфло.

Направленность разговора не понравилась Соратнику. КРУшник явно пытается вывести собеседника из себя – топчется по нему, унижает, и одновременно хочет убедить в своем искреннем участии и желании помочь.

- Ну, уж, дудки – подумал Соратник, - А продолжим - ка мы, «включать дурака».

- Знаете, я много лет в хирургии работаю, но с КРУ, первый раз встречаюсь. Вот и растерялся. А тут, понаслушался всякого, разного.

- И что же говорят?

- Разное.

- А поточнее?

- Говорю же – разное. Все разве упомнишь.

- Да, юлит он, Виктор Максимович, виляет. Вы что, не видите, строит из себя «целку». А вспомните, что начмед говорил… - вмешался в разговор рыжий.

- О. Вот и «злой полицейский» - подумал Соратник, - Классика. Давайте ребята, продолжайте…

- Ну, ладно. Не хочешь говорить – не надо. Не «закладывать» коллег – хорошая черта, уважаю. Но они то, совсем не такие. Много нам интересного про тебя рассказали, и про твои расценки, и про взятки, и про «левые» госпитализации, и про фальсификацию записей в историях. – вкрадчивым, обволакивающим голосом сказал старший.

- Не гони, - подумал Соратник, - ничего у вас нет. Если бы, что-то было, то читал бы я сейчас или протокол чьего-нибудь допроса, с показаниями на меня, или заключение эксперта. А так – это только слова.

Но вслух, осторожно произнес

- Я тут человек, относительно новый, не со всеми еще сработался, так что друзей у меня здесь, практически, нет. Но и явных врагов, тоже нет. Бывают, конечно, рабочие моменты. Как без них. Может, кто-то и мстит, за что-то. Но я за собой вины не чувствую.

- А нам и не нужно, чтобы ты что-то чувствовал. Надо будет доказать твою вину – элементарно докажем. – снова вмешался рыжий.

- Найдем, например, пациента, который по твоему диагнозу инвалидность и пенсию получил. Да еще и в молодом возрасте. Сделаем ему «предложение». А «предлагать», поверь, мы делать умеем. И, под протокол, даст он показания, за сколько и как он инвалидом стал, хотя, может со своим здоровьем «турбины на Днепрогэсе крутить». Или еще проще. Маякнем коллегам из полиции, так, мол, и так, подрабатывает доцент, распространяя наркоту. Вот, смотри сюда. – рыжий отодвинул нижний ящик стола Соратника и, якобы покопавшись там, извлек маленький, прозрачный пакетик с каким-то порошком.

- Ой, что это у доцента в столе лежит? Не знаешь? А я знаю. «Герыч». «Героин» значит.

- А зачем вы это все мне показываете? Зачем этот трюк?– спросил Соратник.

- Вы же знаете, что я не занимаюсь этим. Вы же сами в стол пакетик положили.

К диалогу подключился старший, Виктор Максимович

- А затем, чтобы ты правильно оценил «ситуевину», и, осознал, кто тебе друг, а кто враг. И с кем тебе «по жизни» дальше двигаться, раз уже «попал». С коллегами, которые тебя же и продадут при первом удобном случае. Или с нами. Не «даром», конечно, но все обговаривается. Ты помогаешь нам, а мы «курируем» тебя, твой рост, как профессионала – хирурга, закрывая глаза, на некоторые, так сказать, «финансовые шалости». Понимаем, что ты к этому еще не готов. Многое для тебя – неожидано. Но раз этот разговор произошел, то ты должен сделать свой выбор. В сторонке – не отсидишься.

- Я могу идти?

- Можешь…- и после пауз

- Пока… И подумай над нашим предложением. Но, недолго.

* * *

Соратник, с облегчением, покинул свой кабинет. В происходившем было, что-то противоестественное. Личный кабинет – убежище, крепость, место уединения и расслабления, вмиг превратился в территорию, оккупированную врагом. Не просто – недружественную – опасную.

- И дернул же черт меня зайти. Нашел приключения на свою ж…- подумал он.

- А вообще-то, дело дрянь. Эти не отцепятся. Не соглашусь «стучать» - точно что-нибудь подкинут, а соглашусь – заставят бумагу «о сотрудничестве» подписать, и будут потом ею всю жизнь шантажировать. Что же делать? С кем посоветоваться?

Соратник подошел к ординаторской. Из приоткрытой двери слышались возбужденные голоса.

- Не мешает зайти, сориентироваться в том, что творится вокруг.

Ординаторская была гордостью заведующего отделением. Большая, светлая, с новенькой мебелью и компьютерами. Был даже уголок с холодильником, микроволновкой, шкафом с посудой, небольшим столиком и мягкими креслами. Барсук, еще недавно ургентировал по ночам и прекрасно понимал потребности ординаторов. Поэтому, во время недавнего ремонта в отделении зав «пожертвовал» столовой, разумно сообразив, что в хирургии, лежачим больным, столовая ни к чему, а ходячим – в отделении делать нечего. Их надо своевременно выписывать домой. Пусть там едят.

В споре «сцепились» торакальщик Игорь Михайлович Максимов и «патриарх» отделения – Егор Мусиевич Артеменко, бывший, когда-то начмедом, а ныне, после выхода на пенсию, занимающий скромную должность дежуранта.

- Что за шум, а драки нету? – пошутил Соратник, войдя в ординаторскую. – Смотрите, не подеритесь.

- Да, так, не сошлись взглядами на «платные палаты», и больных, что там лежат.

- Ну, и о чем же спор. Заплатили люди, чтобы лежать с комфортом и индивидуальный сортир иметь, так пусть себе и лежат, и имеют. Что тут плохого?

- Плохого? А то, что они и их родичи, заплатив за палату из врача всю душу готовы вынуть. Все им не так. И сестра не по первому зову прибегает, и санитарка не тем полы моет, и врач не по десять раз в день в палату заходит.- ответил Максимов.

- Ну, правильно. Раз заплатили – могут требовать? – не понял сути спора Соратник.

- Что правильно? Что? Заплатили за палату, за «гостиницу», а не за работу. Мне, сестрам, санитаркам – ничего с этого. Все в «черную дыру». Куда-то «на спецсчет больницы». Вот в чем дело. Я что – бесплатное приложение к палате?

- Получается так.

- И что же делать? Смириться с тем, как тебя «имеют»? – не унимался торакальщик.

Здесь нужно отметить, что в «Архипелаге» Игорь Михайлович работал недавно, всего несколько лет. До того, он десять лет «тянул лямку» в Западной части страны, где отношения пациентов и врачей были несколько иными, чем в столице. С самого начала он был удивлен, когда после выписки, прооперированного им пациента он занес Барсуку часть гонорара, как было принято на прежнем месте работы. Зав денег не взял.

- Не жал, не сеял, а деньги получил? – усмехнулся он. – Я так не привык.

Природная осторожность и опыт научили его не участвовать в «круговой поруке». Всегда найдется «слабое звено», которое сдаст всех при первом же «шухере»!

С завом у Максимова случился облом.

Вообще-то, он был опытным человеком, жизнь побросала его немало. Коренной житель столицы, он после окончания института был призван, в советскую, тогда еще армию, и попал на БАМ. Там он оказался единственным хирургом на 200 километров таежного района. И военным, и гражданским. Был он тогда молодым, красивым, амбициозным и… авантюрным. К тому же – неженатым. Ему любое море было «по колено». Два года службы пролетели быстро, и встал вопрос – А что дальше?

Съездив в отпуск на родину, он, уважаемый доктор, привыкший к самостоятельности, хорошим заработкам, и выполнявший по триста с лишним операций в год, увидел, что его однокурсники «надежно полируют крючки» или сидят на приеме в поликлинике. За копейки, без всякой надежды на доступ к столу в ближайшие лет десять-пятнадцать. Такая перспектива его не прельщала, и он остался на БАМе.

Поначалу все складывалось, как надо. И зарплата, с ежегодными надбавками «за отдаленность», и стаж – «полтора за календарный год», и льготы разные, в виде талонов на покупку дефицита – телевизора, холодильника, машины и главное, строго фондируемых тогда стройматериалов. Закончившие тогда работу на БАМе увозили с собой вагоны леса. Часть – на продажу, часть на постройку дома.

Вот и запланировал он, поработать там лет пятнадцать, заработать денег, и перебраться на «большую землю». Построить дом и пожить в свое удовольствие.

Но, не тут то было. Началась перестройка, империя – развалилась, деньги – пропали. Все мечты накрылись «медным тазом». Ему еще повезло, что у жены, а к тому времени он уже обзавелся семьей, корни оказались из западной части страны, ставшей вдруг самостоятельной. И вот, благодаря напористости жены, распродав все, «до последней нитки», они перебрались «на материк». Остатка средств хватило на покупку небольшой халупки, и на взятку за должность ординатора торакального отделения.

Все было бы неплохо, но он там, на западе, не прижился. Он, несмотря ни на что, оставался «забродой», т.е. человеком, который, не местный, а «забрел» в те места. И, как только появилась возможность переехать в столицу, он уехал. Без жены. А дети? Дети – давно выросли и разъехались. Старшая дочь в Канаду, а сын – в Польшу. И, такое же положение было у всех вокруг. На месте оставались старики с внуками, а все, кто мог, уезжали из страны.

Жена его – нянчила внуков от сына, который еще не обзавелся жильем на чужбине, а он – раз в два-три месяца навещал их. И хотя жить ему в столице пришлось в съемной квартире, возвращаться на запад он не хотел. Он там был чужим.

Понятно, что взгляды «на жизнь» доктора Максимова отличались от взглядов «зубра» административно-командной системы – Егора Мусиевича, который считал, что все, кроме коньяка и домашних солений, является взяткой, решения администрации – закон, а если тебе, что-то не нравится, то – «Вот тебе Бог, а вот – порог».

- Вопрос, конечно, интересный – произнес Соратник, который, как-то, мимо воли, заинтересовался предметом спора.

- А действительно, что делать?

- Все просто – оживился Игорь – расскажу из жизненного опыта. Как это было поставлено у нас, на западе.

Во-первых с больными нужно работать. Но нужно чувствовать больного. Принципиально возможны – доверительный разговор и игнорирование, т.е.- молчание.

Если ты видишь перед собой нормального человека, то без обиняков говоришь ему – так, мол, и так. Любой каприз, но за ваши деньги. А если перед тобой, какой-то «лимпопо», то лучше выражаться намеками в неопределенной форме - «в принципе можно сделать, надо подумать…». Или вообще с ним на эти темы не заморачиваться. Если больной, никак не реагирует, не поддерживает диалог и явно хочет проскочить на «халяву», надо его «слегонца побойкотировать». Пока не сообразит, что к чему.

Вообще удивительно – и в газетах, и по телеку проведена такая рекламная кампания против врачей -взяточников, что сомнений ни у кого быть уже не должно быть. Нужно давать! А, «накось, выкуси». Народ еще надеется, что его будут лечить хорошо, быстро, вежливо и бесплатно. Вот и появляются «дурбелыки», которые платят за отдельную палату, но не считают нужным простимулировать доктора. Таким следует объявлять бойкот. Относиться к ним - чисто формально. Один обход в день, и – «досвидос»! Никаких душеспасительных бесед с родственниками. И пусть сидят себе в отдельных палатах до посинения.

– Ну, знаешь, это как-то не по-людски… - возразил Артеменко.

– Если человек готов платить за комфорт, значит, деньги у него есть, – отрезал Игорь. – Свои обязанности по трудовому договору я выполняю, а с какой радости я должен расстараться? Я его вижу первый раз в жизни и ничем ему не обязан.

Ты посмотри, на тех, кто палаты оплачивает. Кто там? Врачи, ученые, учителя, работяги? Нет. Там – современные «хозяева жизни» - бизнесмены. А у них на «морде написано» - главная цель их жизни – «продинамить лоха». Они что, производят что-то? Фиг, вам. Они все «барыги». Купил подешевле, или «скоммуниздил», и толкнул втридорога. И, все «в черную», без налогов, значит без твоей зарплаты из бюджета. Вот и весь его бизнес. И в тебе он видит классического лоха. Рефлекс его срабатывает безотказно. Доктора нужно обвести вокруг пальца, заплатив только за палату.

А я, лохом быть не желаю. Поэтому и платные палаты не веду, и не буду вести. А с больными? Отблагодарит – возьму, вымогать не приучен, но и не откажусь. А если у бедолаги за душой «ни шиша», так и просто так, положенное, сделаю. Но «хитрожопых» - учил и буду учить.

Что-то ответить ему Соратник не успел. В ординаторскую ввалились сразу трое врачей. Самый крупный из них, доктор Данилюк, возбужденно кому-то угрожал

- Я этого так не оставлю… Эта белобрысая скотина-начмед у меня доиграется.

Соратник, Максимов и Артеменко вопросительно уставились на него.

- Нет, вы понимаете, три степлера подряд не сработали. Эти сраные китайские погремущки пусть себе в ж… засунут. Так, пацаны, не разбегаться. Сейчас докладную напишу, и вы подпишете, - прорычал он, обращаясь к вошедшим с ним хирургам.

- Петро, какая муха тебя укусила – спросил Егор Мусиевич.

- Муха? Если бы муха. Понимаешь, на гастропластике… Мобилизовали часть желудка, отсекли, а – степлер не прошил. Берем следующий – то же самое. Третий – опять не сработал. Больше не рисковали. Пришлось вручную штопать. Посмотрел я в счет за операцию, а там указана цена фирменных, штатовских. Получается, что администрация и нас, и клиентов – «нае…ет». Бабки берут за качественные аппараты, а на самом деле заставляют нас впаривать дерьмо? – разъяснил суть своего раздражения Данилюк.

- Вонючая история – согласились все присутствовавшие.

- А ты, Петр Павлович, главному свой депутатский запрос пошли. На докладную от хирургов он просто «положит», а вот от обращения депутата – хрен отвертится. Тем более, если ты запрос еще у Любани, как официальную «входящую бумагу» зарегистрируешь. А еще лучше, запрос по почте, заказным письмом послать, с уведомлением о вручении – посоветовал опытный Артеменко.

Соратник, прислушавшись к разговору, но хранил молчание. Он скептически относился и к подобным операциям, и к квалификации группы хирургов, их монополизировавших.

Для правильного понимания сути происходящего имеет смысл вернуться на несколько лет назад.

Работал в отделении, такой себе хирург – Петр Павлович Данилюк. Пришел сюда он восемнадцать лет назад. Как и большинство «юных дарований», он надеялся устроить свою жизнь честным трудом. Но, отдав хирургии десять лет, он с удивлением обнаружил, что ощутимого успеха он не добился. Дело в том, что заведовал тогда отделением, этакий хирургический «феодал». Он целеустремленно тормозил развитие врачей, работавших у него, заставляя жить и работать по его правилам. Ему казалось, что если он передаст свой опыт младшим, то завтра его съедят и сместят с занимаемой позиции. Где-то, он был, конечно, прав в своих подозрениях, но только отчасти. Если бы этот зав был ассом и настоящим знатоком своего дела – это была бы одна ситуация… Но, как оказалось, своими запретами он скрывал свои комплексы, незнания и неумения. Уровень хирургии в отделении был «никакой», а врачи десятилетиями стригли аппендюхи да вскрывали гнойники.

Открытого противостояния с ним не выдерживал никто. Зав, как умелый интриган, всех, приходящих на работу, оплетал паутиной компромата, который умело использовал при общении с главным врачем.

Тогда, пересмотрев свои жизненные принципы, доктор Данилюк решил идти не совсем честным путем. Он решил вооружиться «админресурсом».

Сначала он попытался стать начмедом, но поучаствовав в нескольких «дружеских вечЕрях», вовремя сообразил, что печень у человека одна, а путь к искомой должности – неблизок. А, тут, и страна скатилась в «перестройку».

Резко возросла активность разного рода горлопанов и бездельников. По всем заводам, колхозам, больницам и даже яслям прокатилась волна митингов с выборами руководителей всех уровней. Те же, кому не досталось кресла начальника – ринулись в политику. Так, побузив на митингах и пикетах ординатор хирургического отделения - Петр Павлович Данилюк, стал депутатом городского уровня. Не Бог весть какое, но все-таки, положение. И заву, с этим положением, пришлось считаться. Путь в операционную для «депутата» был открыт.

Данилюк постепенно освоил диапазон наиболее востребованных операций в общей и брюшной хирургии – от геморроидэктомии до резекции желудка, и, какое-то время чувствовал себя очень неплохо. Приносило доход и депутатство. Он изучил искусство составления «депутатских запросов» и стал штамповать их десятками. Кроме того, он умело отдавал свой голос для «правильного голосования» на сессии горсовета, по вопросам, представляющим интерес для «нуворишей». Естественно, что не за просто так. А тут еще и банкиры знакомые подсуетились, и, чтобы не носить ему «кэш», который могли запротоколировать соответствующие службы, научили его «игре с депозитами», когда деньги, положенные в банк на «срочный вклад», успевали изъять из банка, после снятия процентов, но до момента банкротства банка.

Но, как известно, все хорошее, когда-нибудь заканчивается.

Старого зава – поперли, и на его место пришел молодой и активный хирург – Барсук, быстро внедривший лапароскопические технологии наиболее прибыльных операций – холецистэктомии и грыжи. А лапароскопия у Данилюка не пошла. Не было у него к ней способностей.

Кроме того, терапевты научились лечить язвенную болезнь консервативно, устраняя «злого микроба», и плановые операции у язвенников – напрочь исчезли из практики отделения. А на непроходимостях и панкреонекрозах много не заработаешь.

И в политике ситуация, более – менее, стабилизировалась. Бизнес становился все более цивилизованным, банки перестали лопаться, а за «запросы» просто перестали платить. Вновь замаячила нищета. Но, приобретенный опыт, позволил найти выход из положения.

Как всегда, сработала аксиома – «Если такой болезни нет, то ее нужно выдумать». Социум охватил психоз борьбы с лишним весом, и тогда, не желая долго и упорно заниматься коррекцией извращенного метаболизма, длительными курсами консервативного лечения, а точнее – воздержания от обжорства путем нормализации образа жизни, хирурги «родили» «бариатрическую» хирургию. А что? Заманчиво, не прилагая особых усилий, похудеть, после, сравнительно небольшой операции. В итоге, и врачи, и пациенты увлеклись удалением части абсолютно здорового желудка – гастропластикой.

Было только одно но. Поскольку «гастропластика» не является «жизнеспасающим» вмешательством, а, представляет собой, по сути, почти что, элемент косметологии, то их разрешили делать за деньги. Не только соотечественникам, но и иностранным гражданам, которые табунами ринулись в Украину, на относительно дешевые, по сравнению с ценами Западной Европы, операции.

Вот, эти самые, гастропластики, Данилюк и монополизировал. И не прогадал. Неучитываемые операции, госпитализация иностранных клиентов под видом граждан Украины вне листа-ожидания, манипулирование расходными материалами, обеспечивали, наряду с законными гонорарами, просто фантастические доходы. Он поначалу даже растерялся, не зная куда девать «бешенные» деньги, несравнимые с теми «копейками» от больницы, что официально получали за ежедневную «каторжную» работу обычные хирурги. Но, время шло, и он постепенно привык, ни в чем себе не отказывать.

И все было «тип топ», до сегодняшнего скандала со степлерами. Самым печальным в этой ситуации было то, что кто-то стал обворовывать его. И этим – «кто-то», был, скорее всего, начмед, курирующий тендеры по закупкам. Замаячила перспектива разборок. Вот и решил тогда Данилюк «перевести стрелки» на администрацию больницы. Дескать

– Я не я. Я – оперирую, деньги для больницы зарабатываю, а в закупках расходников – не участвую и больницу не обворовываю. А виноват во всем – начмед.

Вот такая «подноготная» была у возмущений Данилюка.

Соратнику не хотелось даже присутствовать при таких разборках, поэтому он, сухо поздоровавшись, так и не приняв участия в разговоре, поспешил покинуть ординаторскую. Выйдя в отделение, он, нос к носу, столкнулся с заведующим хирургией из дружественной ведомственной больницы, Игорем Деркачем. Ту больницу хирурги, между собой, называли «Железка». Такое название казалось странным только на первый взгляд. Дело в том, что рядом с больницей располагался железнодорожный узел левобережной половины города, и про больницу сначала говорили

- Та, что у железной дороги.

Потом сократили – «железной дороги» до «железка», а потом, и вовсе, перестали говорить – Та, что…. Вот и стала больница «Железкой».

- Какие люди! Этож, надо… до нас снизошли.

- Не надо оваций, не завидуйте, не стоит. Мы к вам – доцент, и вот по какому поводу.

- Ну, ты, прямо Швондера цитируешь. Классикой блистаешь.

- Растем, дорогой учитель. Все по вашим наставлениям.

- Ну, ладно. Кончай выделываться. Какими судьбами?

- Нам бы с вами поговорить. С «глазу на глаз». Не хочется на профессора нарваться.

- Поговорить то можно. Только где? Меня из кабинета выселили. КРУ. А больше «политического убежища» у меня нет. Хотя… Пошли, к Барсуку. У меня же ключ есть от кабинета.

Когда они подошли к кабинету зава, Соратник увидел всех тех, кого уже видел утром. «Кинозвездно», не глядя на окружающих, Соратник с Деркачем прошли в кабинет. Никто из посетителей даже не пикнул. Обладание ключем оказалось той магической силой, что парализовала их волю к протесту.

- Давай по-порядку – начал разговор Соратник.

- Дело вот в чем. Прооперировал я две недели назад женщину с кистой поджелудочной железы. Киста, как киста. Исходила из тела и хвоста. Уже «зрелая».

- А что сделал?

- Все – обычное. Панкреатоцистоеюностомия на петле по Шалимову. Легло, как в атласе. И анастомоз широченный, сантиметров 12. И все было неплохо. Уже и выписывать собирался, как она затемпературила. Каждый вечер под 39,5. Сначала думали – пневмония. Исключили. В животе – абсцесса нет. На холангит – не тянет, да и откуда ему взяться, желчные протоки интактны. Поменяли антибиотики, дали «тиенам» - все без толку. Температурит. И кровь – септическая.

- Историю привез?

- Да. Вот она – Деркач достал из портфеля историю болезни и протянул ее Соратнику.

Вынул конверт

- А это – снимки. Обзорная живота, легкие.

Соратник полистал историю, изучил снимки и резюмировал

- Действительно, непонятно.

Немного подумал и спросил

- Анастомоз, говоришь, по Шалимову?

- Да.

- А на приводящую петлю заглушку сделал.

- Обижаете. Конечно, сделал.

- Ты не обижайся, не девочка. А спрашиваю подробно, потому что всякое бывает. Может ты ушел, а ассистенты, что операцию заканчивали – забыли.

- Исключено. Я операции с начала до конца сам делаю.

- Молодец.

Соратник, еще раз, подробно изучил обзорный снимок.

- А не кажется тебе, что вот здесь, в эпигастрии, есть нечеткий «уровень»?

- Есть. Но то, похоже, в желудке. Вот и «газ» над уровнем. Четко в проекции газового пузыря в желудке. – Деркач ткнул в снимок пальцем.

Соратник, закурил, пару минут подумал и спросил

- А у тебя есть возможность прямо сейчас напоить ее водорастворимым контрастом и проследить его пассаж?

- Не вопрос. Надо сделаем.

- Ну, давай, связывайся со своими. И скажи, чтобы не только в прямой, но и в косой проекции смотрели. А мы с тобой пока они будут «зверствовать» чайку попьем да «за жизнь» перетрем.

Деркач связался со своим отделением, объяснил задачу и вновь «нырнул» в портфель. На столе появилась бутылка коньяка и лоток с сосисками в тесте.

- Микроволновки нет? Жалко. Горяченькие, они вкуснее.

- Пузырь убери – тоном, не терпящим возражений, сказал Соратник. – Тут такая атмосфера, что ни- ни. Стукач на стукаче. Ничего, крепче чая или кофе. Лучше чаек завари из запасов заведующего. Барсук не обеднеет.

Разлив чай и порезав сосиски, Соратник с Деркачем, приступили к трапезе.

- Ну, рассказывай, как там у тебя…

Игорь подробнейшим образом рассказал о работе отделения, отношениях с администрацией, охарактеризовал свою команду. Не забыл вспомнить и о двух старцах-доцентах с кафедры Тарана, которые на базе его отделения занимались со студентами.

- Толку от них – никакого. Что есть они, что нет их. Только студенты грязь по отделению разносят, и бычки на лестницу набрасывают.

- А закрывать вас не собираются? А то, ходили такие слухи? – спросил Соратник.

- Разное говорят, но мы, пока, работаем. И расширяемся. Вот новую стойку купили, «Шторцевскую». И, наркозный аппарат. Ремонт на чистой половине закончил. Теперь у меня только двухместные палаты, и, на две палаты – душ и туалет.

- Жируете…

- Не завидуйте. Зависть – плохое чувство.

- Да, ладно тебе. Я не завидую, я – смакую. – парировал Соратник, и спросил

- А реанимацией у тебя так Остапчук и заведует? Коля, кажется?

- Он самый. Бессменный наш. Незаменимый.

- Говорили, что инфаркт у него?

- Да, полтора года назад. Но Тодуров, в институте сердца, ему три шунта влепил, Так он сейчас бегает так, куда молодым до него. Кофе пьет, и, даже покуривает. Прячется, но покуривает. «Редиска»…

- Ты смотри… Дает, значит, операция эффект.

- Конечно, дает. Коля – живой пример.

За разговорами, время летит быстро. Вот и Соратник с Деркачем не заметили, что пошел третий час их встречи.

Внезапно раздался сигнал Деркачевского смартфона. Звонили из его отделения. Он нажал символ соединения и включил «громкую связь».

- Контраст из желудка эвакуировался своевременно, пассаж по ДПК не нарушен. Через 2 часа после его приема – движение контраста и по приводящей и по отводящей петлям кишки, заброс в полость кисты и депонирование его в ней. Полного опорожнения «полости» - нет.

- Что и требовалось доказать – сказал Соратник. – «заглушка» реканализировалась.

- Попроси коллег снимки сфоткать и по мессенджеру прислать. Смогут они?

- Любой Ваш каприз. Сейчас сделаем.

Соратник рассмотрел пришедшие снимки.

- Видишь, содержимое кишки попадает в полость кисты и вызывает там воспаление. Фактически, там гнойник.

- Ну, и что же делать? – спросил Деркач.

- Выходов я вижу два. Первый – удалить одним блоком тело, хвост железы вместе с кистой, петлей кишки с анастомозом, но это – жестоко. А второй – перевести петлю по Шалимову, в петлю по Ру. Тогда не будет заброса, и можно надеяться, что «полость» постепенно спадется и облитерируется.

- А без этого, консервативно, как-нибудь?

- Игорь. Не превращайся в собаковода, который «так любил свою Жучку, что хвост отрезал ей по частям». Нужно оперировать. Другого выхода нет. Тебе, да и ей, пока везет, что нет аррозии какого - ни будь сосуда. А там «трубочки» толстенькие. Запросто может «хлюпнуть». И – не остановишь…

- Насчет того, что нужно оперировать – понятно. Теперь вопрос – где? Кому доверить? В институт направить, или, может, к вам?

- А сам?

- Сам? Знаете, меня учили, и Вы, кстати, что браться можно только за то, в чем уверен. Это же хирургия. Это жизнь человеческая. Если бы эта ситуация возникла там, где я один, и более опытных специалистов просто нет, то я бы пошел на операцию. И, думаю, что справился бы. Но я не в лесу. Вокруг куча крутых клиник. Так, какое я имею право рисковать чужой жизнью? Вот, как-то так.

Соратник, с уважением, посмотрел на Деркача. Он хорошо помнил его, сначала, студентом, субординатором и интерном в Центре на кафедре «Дяди». Потом он, как-то, выпал из поля зрения. И, немудрено. Он, после интернатуры получил направление на работу врачем-хирургом в «Архипелаг», где и проработал, в аккурат, до прихода туда Соратника. Вот тогда они и разминулись. Тогда, освободилась вакансия заведующего в «Железке» и Игорь ушел туда, но полностью связь с «Архипелагом» не терял.

Дело в том, что он был «внешним соискателем» при кафедре Тарана. Диссертацию он начал писать давно, как только пришел в «Архипелаг» и выяснил, что в отделении есть кафедра. Таран тогда, как молодой завкафедрой, которому для получения профессора нужны были ученики сооблазнил его диссертацией. Деркач утвердил тему, начал набирать материал, но, то ли первый «запал» у профессора потух, то ли изменилось его отношение к соискателю, но написание диссертации застряло, где-то на середине. Да и профессора он получил за должность, а не за учеников. К тому же, он не нес никакой ответственности за выполнение работы внешнего соискателя, поэтому и не контролировал нерадивого ученика. Так и пылился «талмуд», где-то на полке, среди нужных и ненужных бумаг. А тут, должность зава. Грехом бы было упустить ее.

Таран, вопреки ожиданиям, поддержал его назначение, однако выторговал для себя договор, о том, что хирургия в «Железке» становится его второй базой. А, так как это не ущемляло ничьих интересов, то договор заключили и имплантировали туда двух доцентов, глубоко пенсионного возраста. Они занимались со студентами, никуда не лезли, и безропотно ставили свои подписи, со всеми регалиями, под «приговорами» разных консилиумов. В основном у «уходящих» больных. Наверное, поэтому такие коллективные заключения, в «Железке» называли не консилиумами, а «конвульсиумами». От слова – конвульсии…

Поначалу, Деркач направлял сложных больных к Тарану. Но, недолго. Заручившись поддержкой администрации, он собрал у себя в отделении опытных и «рукастых» хирургов. «Правдорубов, которые не прижились в других больницах. Он, еще с времен интернатуры хорошо запомнил фразу «Дяди»

- «Опираться можно только на то, что сопротивляется».

Потом, он реорганизовал смежные отделения и укрепил вспомогательные службы. И, хирургия заработала. Очень быстро его отделение стало лучшим среди подобных отделений других больниц, «ведомства», к которому они относились. Потребность в переводе больных к Тарану – отпала.

Так и работали «Архипелаг» и «Железка». Не как «патрон» и «вассал», а как равноправные коллеги. Профессор, правда, как-то попытался «захомутать» Игоря поплотнее и «поставить в стойло». Он предложил ему стать на 0,25 ставки совместителем – ассистентом кафедры, мотивируя это тем, что будет легче работать над докторской, но, Деркач, наученный опытом написания кандидатской, от этого отказался.

Но, правильно говорят опытные хирурги

- Не думай, что ты Бог. Подзалетают все, причем, как правило, тогда, когда не ожидаешь…

Так и с этой больной. Вроде бы, обычная операция. Как в атласе. И…»получи фашист гранату».

- Не грусти, дружище. Разрулим твою ситуацию. «И замуж выдадим, и… дочку Васей назовем» - пошутил Соратник.

Деркач, ничего не понял…. Причем тут «замуж», какая «дочка Вася»

- Не парься, это у меня «шутка юмора» такая – продолжил Соратник.

- Я приеду к вам и вместе прооперируем. У тебя же есть договор с Тараном? Вот. А я – доцент его кафелры. Имею право у вас оперировать. Так что – не ссы.

- А когда? – спросил Деркач.

- Давай подумаем. Сегодня у нас пятница. Тянуть до понедельника? Долго получается. Надо бы побыстрее. Сможешь организовать.

- Запросто. Когда скажете – тогда и обеспечим. Да хотя бы и сейчас.

- Ну, сейчас не стоит, а вот если бы завтра, часиков на десять…

- Уже записал. На десять будет уже на столе. А за вами во сколько заехать?

- Ну, за мной не обязательно. Не избалован. Могу и сам добраться. Так что не стоит…

- А это уже позвольте мне решать, стоит или нет – перебил Соратника Игорь, - Вы со своей природной скромностью совсем себя уважать перестали. Самооценка у Вас страдает. Очень занижена. В наше время так нельзя. Сам себя не уважаешь, никто уважать не будет.

- Ну, ладно. Уговорил. Давай у меня, где-то в 8 – 8. 15. Помнишь, где живу?

- А то… Конечно помню.

На этом они и распрощались. Деркач поехал в «Железку», готовиться к завтрашней операции, а Соратник, убрал следы чаепития, закрыл кабинет заведующего.

- Кому оставить ключ? – подумал он. По логике, ключ нужно было оставить у представителя администрации. У старшей сестры. У Марины.

Но встречаться сейчас с Мариной Соратнику совсем не хотелось. Он, как охотник, нашедший четкий след богатой добычи, полностью переключился на волну с позывным «Железка». Он, почему-то уверовал в то, что от завтрашней операции будет зависеть очень многое. Он еще не понимал, что именно, но мозг сверлила доминанта

- Завтра – твой шанс. Не упусти его.

* * *

Утром Соратник стоял у своего подъезда и вдумчиво курил утреннюю сигарету. Дым, смешиваясь с кофейным «послевкусием» создавал любимые ощущения.

В 8.10 во двор дома заехал «Педжерик» со столичными номерами…

- Это восьмой дом? – спросил водила, приоткрыв окно.

Соратник утвердительно кивнул головой.

- А я за вами

- Сейчас. Докурю и поедем. Минутку…

- Да Вы не волнуйтесь. Курите, сколько хотите.

И из машины вылез белобрысый молодой парень в джинсовом костюме,

- Еще раз, здрасьте.

- Ну, будь здоров, коль не шутишь. А ты не ошибся? Ты точно за мной приехал? – спросил Соратник.

- Исключено. Я вас хорошо знаю.

- Откуда?

- Когда я в «медике» учился, у нас на вашей кафедре «общая хирургия» была, на втором курсе. Вы, тогда параллельную группу вели. Вот я и запомнил. А у нас была – Зацепина, Вера Павловна. Редкая зануда. Мы тогда вам, параллельным, завидовали.

- Вот оно что. А сейчас, ты что, у Деркача работаешь?

- И да, и нет. Вообще-то я в аспирантуре в институте онкологии, но на полставочки в «Железке». Хирургом по ургентной помощи.

- У вас и такие есть?

- У нас все есть. Игорь Анатольевич из отделения «лялечку» сделал. На нас горздравовские нормативы по штатам не распространяются, так он главную убедил набрать людей, сколько нужно, а не сколько разрешено. И кафедры у нас нет. Те, доценты, что есть, так они никуда не лезут. Шеф у нас, и царь и Бог. Вот и старается. Для себя же делает. Ну, и нам хорошо.

- А звать то тебя, как?

- Гена. Зовите меня просто, Гена.

- Гена, так Гена. Куда садиться в твоем «пепелаце»?

- Простите.. . не понял. Куда, вы сказали?

- Ну, ты Гена даешь. «Пепелац». Это же из фильма «Кин дза дза». Не смотрел, что ли?

- Смотрел, конечно. Но, это я так, протормозил. Вы садитесь, где удобно, и поедем. Время идет. Не дай Бог еще в пробку попасть, хотя, не должны. Суббота, все-таки.

До больницы доехали быстро. Гребенщиков в динамиках распевал, что

- «… подмоги не прислали», и, делал вывод – «… нас с тобою нае…ли».

- Оптимистичный у тебя, Гена, музон. Так, на удачу, и настраивает.

- Могу поменять.

- Да, ладно. Уже доехали.

Деркач встретил Соратника у входа в больничный корпус.

- Вы у нас первый раз?

Соратник кивнул головой

- Первый.

- Так, смотрите. Это – хирургический корпус, там – терапия и неврология, а за углом – поликлиника. Вот и вся больничка. Территория, правда, шикарная. Большая. С парком. Коммуняки, когда-то, планировали здесь построить мощный медгородок. Не успели. И это, то, что есть, уже несколько раз, пытались отобрать, но пока «ведомство» отбивается.

- Дай то вам Бог…

- План, предлагаю, такой. Сейчас 8.45. Мы с Вами идем к главной, она специально приехала в субботу, чтобы с Вами познакомиться, а больную подают в операционную.

- Херовый план – перебил его Соратник.

- Я, без осмотра больного и беседы с ним и родственниками, оперировать не привык. Так что, давай, сначала к больной, а потом, к главной. К тому же, сам посуди, спросит она меня о чем-то по больной… Мне что, ушами хлопать?

- Как хотите…

- Не как хотите, а «как надо». – сказал Соратник, и, добавил

– «Не все в порядке, в Датском королевстве».

Улыбка слетела с лица заведующего.

- Надо же, такой «косяк» упороть. С этим доцентом нужно держать «ухо востро». Интересно, что он про меня главной напоет? Может зря я его пригласил? Отправил бы больную в институт хирургии, да и «делу конец». – задумался Деркач.

- Но… что сделано, то сделано. Раньше думать нужно было. Поздно, что-то менять…

Соратник, тоже, анализировал происходящее

- А куда это он торопится? И почему не хочет, чтобы я с больной до операции познакомился?

Но, вслух, спросил

- А как ты объяснил больной необходимость повторной операции?

- Сказал, что в теле и хвосте поджелудочной железы развился панкреонекроз и сформировался абсцесс.

- Годится. Главное, что теперь, и я знаю, как «брехать». Важно, чтобы мы с тобой одинаково говорили. Пошли к больной.

Разговор занял не более 10 минут. И больная, и ее родственники, три женщины в возрасте – «за» и два, сурового вида мужика, с ясным взглядом и негражданской выправкой, оказались абсолютно адекватными людьми, безгранично доверяющими Деркачу. Они, даже, пытались подбодрить Соратника, выражая уверенность в благоприятном исходе повторной операции.

- Мы же видели и видим отношение Игоря Анатольевича к работе, и к больным. И не только к нашей Людочке. Любого здесь спросите, все скажут, что он «хирург от Бога». И, человек, замечательный. И, персонал у него прекрасный. Поверьте, нам есть с чем сравнивать. Повидали мы и больниц и врачей…

- Тогда, в «добрый путь». Рад, что вы все правильно понимаете и воспринимаете. Поверьте, мы искренне хотим помочь больной. – сказал Соратник, выходя из палаты.

- Теперь веди к главной. Только по пути покажи, где у вас «комната для мальчиков». Кофеек отфильтровался.

- Правильно. Отлейте, перед тем, как идти к «шефине». Увидите ее – уссытесь. Женщина – богиня. Если в этой больничке и хочется переспать с кем-то, так это с ней. Но, это так, теоретически, из области фантастики. У нее муж – полковник СБУ. И не просто – СБУ, а из «Альфы».

Кабинет главного врача находился в поликлинике. Чтобы попасть в него, Соратнику с Деркачем было нужно спуститься с третьего этажа хирургического корпуса и пройти через диагностический блок. То там, то здесь, участки помещений были отграничены временными перегородками. Сквозь щели в них были видны штабеля стройматериалов.

- Извините за неудобства. У нас здесь идет реконструкция. Вот в этом кабинете будет КТ, а в том «блочке» - «Инвазивная ультрасонография».

- Жируете? «Откуда деньги, Зин?» - съязвил Соратник.

- «Из тумбочки» - парировал Деркач.

Вот и кабинет главного врача. Скромная табличка «Приемная» на стандартной полуторной двери. Дальше, типовой админблок – небольшая приемная с отгороженным невысокой стойкой рабочим местом секретаря и две двери, напротив друг друга. На одной, табличка с надписью «Главный врач. Истомина Тамара Игнатьевна», на другой - «Начмед. Пилипенко Анатолий Демьянович». Десяток стульев, вдоль стен, два шкафа, платяной и книжный, и фикус в кадке, в углу возле окна.

- Вот такой админблок. Лаконичный и скромный – отметил, про себя, Соратник.

Дверь в кабинет главврача была приоткрыта, и через щель в дверном проеме была видна, сидящая за рабочим столом женщина.

- Разрешите? – спросил Деркач.

- Да, да. Конечно. Заходите, пожалуйста. Я уже вас совсем заждалась? Время – к десяти, а вас все нет и нет. Случилось что-то? – спросила она, поднявшись с кресла и направившись навстречу гостям.

- Тамара Игнатьевна, сказала она и протянула Соратнику руку.

- Местная главврач, или, как сейчас принято говорить – «головна врачиха».

Ее губы расплылись в улыбке, обнажив ровные белые зубы.

Соратник представился в ответ, и добавил

- Вот, такие мы «редиски». Мало того, что заставили главного врача в субботу на работу ехать, так еще и здесь непунктуальны. Но, Вы уж нас извините, великодушно. У больной задержались.

- Вот это – правильно. Все должно «крутиться» вокруг больного. Тем более, когда есть брак с нашей стороны. – ответила главная и, произнося последнюю фразу, выразительно посмотрела на Деркача.

Закончив «официоз» она села, не в свое кресло, а на стул около приставного столика «для совещаний», и пригласила Деркача и Соратника последовать за ней.

- А тетя весьма недурна, хотя ей где-то, в районе полтинника – подумал Соратник.

И, на самом деле, благодаря великолепной фигуре, без намека на жировые отложения, выглядела она моложаво и очень сексуально, как образец женщины, которая счастлива в личной жизни, и не скрывает этого. Все в ней гармонировало - прическа, одежда, макияж.

Округлость контура лица, с минимумом косметики, была виртуозно откоррегирована стрижкой в стиле «боб», с косым пробором и асимметричной косой челкой, что выгодно подчеркивало изящность тонкой, длинной шеи. Кашемировый свитер с у-образным вырезом ворота, облегал некрупные «холмики», призванные привлекать и сооблазнять.

Ее длинные стройные ноги не были скрыты юбкой, соответствующей чиновничьим представлениям об этикете, длины. Парадоксально, но предмет мужской одежды, именно, обтягивающие «стрейчевые» джинсы, явно не индийские, и не турецкие, подчеркивали безупречность форм ее стройных ножек, давая мужчинам возможность, восхититься ими.

Соратник молча «пожирал» главврача глазами.

Она, взглянув на него, сразу все поняла, и, повинуясь бессознательному и тонкому инстинкту кокетства, подалась к нему, оторвала спину от спинки кресла, и улыбнулась, на миг показав кончик языка, облизывающего верхнюю губу.

Соратником овладело чувство, близкое к религиозному экстазу

- Блин, да как же они с такой «феминой» работают. Это же просто невозможно, работать, под руководством человека, на которого у тебя эрекция.

Он, даже не подозревал, что существуют такие главные врачи. За всю его профессиональную карьеру ему приходилось общаться только с откормленными, оббуханными и погрязшими в интриги и воровство, самодурами-недоучками, неспособными к клинической работе. Их очевидное ничтожество было заточено на защиту системы, построенной на ненависти, презрении и попрании интеллекта, подчиненного им медицинскому персонала, на головых которого они восседают и за счет которых они кормятся. Единственной движущей силой их существования является патологическая зависть и ненависть к тем, кто занял в этом мире более высокое имущественное положение. Их карьерный рост долог, он подобен «лизанию карамели». Для того, чтобы добраться до «сладкой начинки» им приходится долго лизать твердую оболочку. И в этот момент очень важна маскировка, чтобы окружающие не раскусили амбиции и не уничтожили конкурента «до того». Вот и ходят они, до определенной поры, в соответствии с номенклатурным дрескодом. Серые, зачуханные, бесполые с каменными чиновничьими лицами, цедя сквозь зубы особым жаргоном

- «Я тебя услышал» или «есть мнение…».

И все это с иерархической дифференцировкой – упаси Боже, чтобы презренный «пацак» с нечистым рылом позволил себе выглядеть, как «достойный чатланин».

Только такая система серости, лишенной всего человеческого, позволяет создать, замкнутый от всего талантливого, мирок, где они будут востребованы и будут считаться «выдающимися организаторами медицины».

В такой системе нет места неординарным личностям, с яркими проявлениями своей индивидуальности. Не говоря уже о сексуальности.

Но, сегодняшний визит в «Железку» изменил представления Соратника. Тамара Игнатьевна разрушала устоявшиеся стереотипы. В голове у Соратника мелькнули слова, кого-то из великих

- Умная женщина всегда сексуальна… Она привлекает женской тайной, которую хочется разгадать.

- Ну, что ж, - подумал Соратник.

- Как, там, в детском киножурнале – «Орешек… тверд, но все же, мы не привыкли отступать…».

Пауза в разговоре непозволительно затянулась. И все это время Соратник и Тамара не отводили глаз друг от друга. Первой, не выдержала она

- Чай, кофе, пока не предлагаю. Времени в обрез. Больная, наверное, уже не столе? - она повернулась к Деркачу.

- Так точно. Остапчук позвонит, когда нам идти. – ответил он.

- Чего ждать? Пойдем сейчас. А то, еще немного посидим, и… совсем в операционную не захочется – вмешался в диалог Соратник.

- С Богом, ребята. Я вас дождусь – глядя в глаза Соратнику, пообещала главная.

Когда они покинули кабинет она подошла к окну и посмотрела во двор больницы.

Толстый старик-дворник, по прозвищу «Кузькина мать», одетый, несмотря на тепло, в ватник, поверх «больничного» синего халата, гонял длинной метлой голубей, стаей набросившихся на куски хлеба, выброшенные больными в окно.

- От, бисова тварь. Срет и срет. Срет и срет… И, ци, тварюки… Кидают им йисти… Повбывав бы.

Разжиревшие голуби, нехотя отлетали, испугавшись метлы, но недалеко. Стоило «Кузькиной матери» отойти на пяток метров – они возвращались назад, переругиваясь громким воркованием, клевали хлеб и… гадили.

- Ну, что за люди, эти больные? Им – все условия, а они… Слов не хватает. Может окна «наглухо» замуровать? Нельзя. Задохнутся. Что же придумать?

Она раскрыла ежедневник и в план работы будущего понедельника внесла запись – «Голуби». Дважды подчеркнула и поставила восклицательный знак.

Села в кресло и задумалась.

- А кто доценту так гладит рубашки и завязывает галстуки? Безукоризненно. Без единой морщинки. Подобраны по цвету и фактуре ткани безукоризненно. И в усах – длина каждого волоска продумана, не говоря уже о форме, открывающей чувственную верхнюю губу. Интересно, сколько ему лет?

- Стоп, стоп… Не много ли мыслей о консультанте? - Тамара попыталась остановиться. Но поздно. Ей уже захотелось в туалет.

- Девочка, а тебе не кажется, что ты «запала»? Ты, которая 7 лет назад, прервала, длившийся десятилетие, «левый» роман с женатым политиком и бизнесменом. «Роман с семьей», как его называли ехидные шептуны, подразумевая, что его жена и дети, с самого начала, прекрасно знали о твоем существовании. Знали, но не только мирились с этим, напротив, всячески оберегали вашу связь. Эти десять лет ты была фактически «ангелом хранителем» «VIP»-персоны. «Официальным» же местом работы была эта ведомственная больничка, откуда, раз в месяц, тебе приносили конвертик с зарплатой, которую ты называла - пособие по безработице». Все семь лет.

Но, «ничто не вечно под луной».

Политик, после очередного инфаркта резко сдал и перестал нуждаться в женщинах, да и финансовое его положение ухудшилось.

Так уж паскудно устроена жизнь, что только ты привыкнешь к стабильному благополучию – она непременно разрушит все твои планы. Сотрет в порошок, все, к чему ты стремилась, чего ты достигла, нагнет так, что станет неизвестным, поднимешься ли ты с колен, если поднимешься вообще. Чаще всего, своими «сюрпризами», жизнь ломает человека полностью, неожиданно шмякая о землю, да так, что от того, что еще вчера, было преуспевающим любимчиком Бога, остается только «мокрое место».

Итак, политик подошел к финишу и личный «семейный врач» стал ему не по карману. Тогда на помощь пришла его… семья. На горизонте появился его племянник. Недавно овдовевший полковник спецслужбы. Жена политика – поблагодарила Тамару за многолетнюю преданность семье, передала ей небольшой пакетик акций перспективного предприятия, и, познакомив ее с племянником, пожелала – «Мир да любовь».

Поначалу, Тамара растерялась, но, вспомнив свой жизненный путь, осознала, что повторно вытянула счастливый билет. А вспомнить было что.

Единственная дочь, гордость родителей, мамы – педагога консерватории и папы – микробиолога, профессора университета, с отличием окончила медицинский институт.

В те годы, мир еще не был заполнен пустышками и погремушками, попсой и наркотиками, тупостью и тщеславием, карьеризмом и беспринципностью. Тогда еще встречались личности, блиставшие истинным интеллектом и высоконравственным воспитанием. Такой была и она.

Она отвергла предложения отца стать микробиологом, чтобы под его надзором сделать карьеру и со временем занять достойное место в научном мире. Она пошла работать обычным терапевтом в поликлинику, на участок. Ей, видите ли, было стыдно трудоустраиваться "по блату", когда другие ехали в «тьмутаракань» по назначению.

Потом – брак, против родительской воли, по «большой любви». И опять, ей было стыдно отвергнуть ухаживания коллеги из «Мухосранска». А он оказался проходимцем, и, когда почувствовал, что наследства – квартиры, дачи и машины ему не видать, то быстро бросил ее с маленьким сыном на руках. Ей пришлось возвращаться в родительский дом. Впереди замаячила незавидная судьба матери-одиночки, нищего участкового терапевта поликлиники. С перелицованным пальто, вязаной шапочкой и всесезонными сапогами пятого года носки.

И тут судьба свела ее с «политиком». Свела – случайно, когда у «зависшего у девочек» импозантного мужчины, на третьи сутки «загула» разыгрался острый панкреатит. Что заставило ее поддаться на уговоры хозяина «гнезда разврата», работавшего под прикрытием "Спа салона" для бизнесменов, полечить заболевшего «на дому», без лишней огласки – она уже и не помнила.

Она – рискнула, и, у нее получилось. Приступ панкреатита удалось «оборвать». Ей это стоило пяти бессонных суток у постели больного. А на шестые – «политик» заявил, что никуда он ее от себя не отпустит, и, сделал ей предложение, от которого она не смогла отказаться. Спустя годы, она много раз задавала себе один и тот же вопрос – «Почему она тогда согласилась?», - и, не находила ответа.

Через два месяца от начала романа она переехала от родителей на съемную квартиру в центре города, которая спустя несколько лет стала ее собственной. Сын был зачислен в частный пансион и приходил домой только в выходные, а после окончания 8-го класса, вообще, уехал учиться в Англию.

«Политик» - остепенился и прочно «завязал» с выпивкой и кутежами с женщинами с «низкой социальной оценкой». Его семья была счастлива и достойно оценивала вклад Тамары в создание атмосферы благополучия. А то, что «политик» спит с доктором, его жену только радовало. Дело в том, что она страдала редкой формой психопатии, когда выполнение «супружеского долга» становилось чем-то сродни пыткам на «дыбе». Появление конкурентки освободило ее от мучений, поэтому Тамару она воспринимала, как посланную Всевышним благодать. Но, судьба вновь сыграла злую шутку. Политик, «повесил бутсы на гвоздь и ушел из большого секса».

И тогда, судьбой Тамары занялась жена «Политика». Она познакомила ее с племянником.

Отношения с ним складывались непросто. Он, оказался, в общем-то, неплохим человеком, но «служакой», и редким «занудой». Все у него было расписано «до минуты», разложено «по полочкам» и учтено «до винтика». Он ухитрился составить даже график занятий любовью, дважды в неделю, с 21.00 до 22.30. Не позже. Чтобы успеть принять душ до новостей в 23.00. Да и сама любовь напоминала хорошо закрепленный условный рефлекс «собачки Павлова», когда именно на 52-й фрикции, возникала эякуляция. На 52-й. Не раньше и не позже.

Она не бунтовала. Не пыталась разнообразить, устоявшийся сценарий. Изредка, она даже постанывала. Муж не должен был иметь повод усомниться в ее скромности и целомудрии.

Тамару это бесило, но, что-то менять она не хотела. Она смирилась с судьбой. Тем более, что ей было, что терять. Квартира, быт, достаток, учеба сына.

Она слишком хорошо помнила юность, с ребенком на руках, годы достатка, болезнь «политика» и то, что пришлось потерять, поэтому она научилась ценить каждую секунду жизни, покуда, эта жизнь, не внесла коррективы.

Еще одним достоинством нынешнего мужа было то, что он курировал «ведомство», которому принадлежала «Железка», по линии спецслужбы, поэтому, ему не стоило никаких усилий, трудоустроить Тамару на «хлебную» должность, сначала – начмедом, а через полтора года – главным врачем. И, вот эта самая, работа и стала «отдушиной» в монотонной жизни Тамары.

Она провела реконструкцию лечебных отделений, закупила новое оборудование, «выжила» тех врачей, которые отказались идти в ногу со временем, и укомплектовала штаты честолюбивыми и амбициозными профессионалами. Одним из критериев при отборе она обозначила клеймо неуживчивости с предыдущего места работы. При положительном результате собеседования она подводила черту

- Я столько слышала о вас негатива, что уверена в том, что мы сработаемся.

В ежедневную работу отделений она не вмешивалась, всецело доверяя заведующим отделениями, но за «косяки» спрашивала строго, хотя и «не выносила сор из избы». К тому же, общение со спецслужбистом не пропало даром, и, благодаря ежедневной работе с агентурой, она была в курсе всех событий, происходящих в больнице. Без ее ведома «муха не могла пролететь».

- Информирован – значит, вооружен – любила говорить она.

Так и жила она до сегодняшнего дня. Работа, дом, достаток, сын в Англии, муж, 52 фрикции дважды в неделю… Все – стабильное, устоявшееся, устойчивое к соблазнам.

Но этот доцент… Его глаза, походка, снисходительно-доброжелательная манера разговора, обволакивающий тембр голоса.

И, хотя сегодняшняя их встреча была первой, что-то внутри вспыхнуло и ее неудержимо потянуло к нему. Она понимала, что это может плохо закончиться, но сделать с собой ничего не могла. Да и не хотела. А опасность? Опасность только распаляла ее. Как в японском ресторане, при дегустации смертельно опасной рыбы фугу, которую ценят не столько за изысканный вкус, сколько за чувство опасности смерти, при ее неправильном приготовлении.

А уж она, с ее то жизненным опытом, сумеет приготовить великолепное «блюдо» и наверняка избежит неприятностей.

* * *

- Ну, да поможет нам прокурор. С Богом. – сказал Соратник и принялся иссекать послеоперационный рубец.

После операции прошло немного времени, ткани были еще отечны, инфильтрированы.

- Осторожно, входим в живот. Острые крючки – убрать. Еще не хватало в кишках дырок наделать.

- Игорь, вот тут захвати апоневроз Микуличами, приподними. Счас я кишку отделю. Ты смотри, как успело прирасти.

- Определились, что делать будете? – спросил анестезиолог.

- Не торопись, Коля… Тут еще добраться нужно. Спайки, …твою мать…

- Ага. Дошли. Ну..ссс! И что мы имеем.

- Вот, смотрите. Вот – приводящая петля, анастомоз, отводящая. А вот Браун между ними. – прокомментировал Деркач.

- Это-то я вижу. А где твоя заглушка? – сказал Соратник, взяв в руки петлю тонкой кишки. И сам себе ответил

- Нет заглушки. Реканализировалась. Ты, кстати, как ее делал?

- Как в атласе. Дважды прошил УКЛ-ом и погрузил в одиночные швы.

- Правильно, но видишь сам, технология – порочна. Проходимость кишки – восстановилась, и химус стал забрасываться в полость кисты. Вот тебе и септический очаг.

Давай дальше посмотрим. Открой мне левое подреберье. Да не сам крючок тяни. Отдай его второму ассистенту. Кстати, как звать тебя?

- Да это же я, Гена. Тот, что вез Вас. Не узнали?

- Не узнал. Богатым будешь. Давай, тяни. Да, не так. Аккуратнее, а то, не дай Бог, порвешь селезенку. Видишь, какая она большая.

Соратник замолчал, работая ножницами в глубине раны.

- И, что же мы имеем, братья по разуму? А имеем мы вот что. Вот твоя киста. За время с твоей операции она не спалась. Да и не могла она спасться. Стенка ее видишь какая? Как камень, плотная. Сплошной фиброз. Теперь смотрим саму железу. Тела и хвоста – практически нет. Тот же фиброз. Поэтому, братик Игореша, ты классно сделал херовую операцию. Тут, железа такая, что бороться не за что. Тут один выход. Убирать тело и хвост железы с кистой. Ну, и с селезенкой. Understand?

- А по-другому, никак? – робко спросил Деркач.

- Никак, Игорек, никак…

- Блин. А я родственникам объяснял, что удалось максимально сохранить поджелудочную железу.

- Теперь будем объяснять, что возник панкреонекроз и ткани железы – погибли.

А, вообще, меньше ля-ля… Мало ли кто, наши разговоры услышит.

- Николай Степанович, как она себя ведет? Мы сейчас начнем на железе зверствовать, так что давайте, вводите вашу алхимию против панкреатита. Пора. И, наверное, флакон крови совмещайте. Кровить точно будет.

Собрались, ребята. Прогулка – окончилась. Начинаем работать.

Не буду утомлять Читателя описанием всего того, что происходило в операционной в последующий час. Скажу одно, операция прошла успешно. Кровопотеря не превысила допустимую, инструменты не подвели, ассистенты – старались, а оператор, в очередной раз подтвердил свой «звездный» статус.

* * *

Деркач вышел из операционной со смешанным чувством. С одной стороны – разобрались в достаточно сложной неординарной ситуации и выполнили патогенетически обоснованную операцию, но с другой – это же надо было так «обосраться». Так хорошо развивалась хирургия в «Железке» и на тебе, «шайба в зоне…». Тамара «пиз…лей» точно выпишет. Предупреждала же недавно, что опять в верхах начались «балачки» о закрытии больнички. Начальство заладило - дескать, не тянет «ведомство» социальную сферу, поэтому мы не можем оплачивать медицину. Как будто, начальники платят из своего кармана. Они же только распределяют, то, что заработали работяги «ведомства», отстегивая и себе «долю немалую». А сейчас, вообще до маразма дошли. Главным начальником поставили иностранца, так тот, сидит у себя в стране, на гитаре играет, и здесь бывает только наездами, а «ведомство» ему «до фени». Так откуда деньгам взяться?

Хотя, до выборов, вряд ли кто рискнет у работяг-избирателей отобрать те крохи, что еще остались в «европейской». Проголосуют «против», и, прощай кресло уютное.

А тут еще то, что больная не из «прикрепленного контингента». Хорошо, что не стали фальсифицировать документацию, а сразу же запустили ее через страховую кампанию с оплатой в кассу. Вспомнив об оплате, он даже вздрогнул.

Повторная операция. Еще неизвестно, как пойдет послеоперационный период и сколько ей придется лежать в отделении. А это – гостиничные услуги, лекарства, «расходники», зарплата персонала, и за все родичам платить. Дай Бог, чтобы не нашелся какой-нибудь умник и не надоумил их подать иск к больнице за возникшие осложнения. А то придется еще самому платить. Говорила мне мама – Иди в дерматологи, - так нет, «хирургия – путь настоящих мужчин». Вот и радуйся… Если сможешь.

А доцент – молодец. Правильно сделали, что его пригласили. И – «ответственность со старшим коллегой разделили, и, реально больной помогли. Красиво оперирует. Чисто, анатомично, без суеты и позерства. Боженька его явно в макушку поцеловал. Поработать бы с ним бок о бок. А как? Хотя, есть вариант. Отдать Тарану двух его доцентов, в обмен на него. Нужно главную накрутить. Обрисовать ей перспективы развития хирургии и необходимость усиления кадрового состава.

Деркач подошел к лестнице, ведущей из оперблока в отделение

- А вот и заведующий. – услышал он и увидел Соратника с Геной, куривших в приоткрытое окно, на площадке между пролетами лестницы.

- Мы уже заждались. Вроде бы – отработали честно, бублик с чашкой кофе – заработали, а зав – зажал. Вот и стоим, как сиротинушки. Может, кто пожалеет, приютит.

- Да, да… Извините, задержался. Пока направление на гистологию написал, пока согласовал со старшей операционной сестрой расклад на понедельник. Вот время и набежало. Еще раз извините. – начал оправдываться Деркач.

- Игорь, не комплексуй. Лучше веди в закрома.

* * *

Кабинет у заведующего был, то, что надо. Двухкомнатный, с душем и туалетом. Офисная мебель, кожаное кресло.

- Вот, сразу видно – кабинет шефа. Без «входного взноса» - не входить.

- Нам так не жить… - съязвил Соратник.

- Не завидуйте, не надо. Просто я еще не научился так «шифроваться, как вы». А иметь такой кабинет – просто. Надо работать в приличной больничке, и не все, что «зарабатываешь», домой относить. И воздаст вам Всевышний. – парировал Деркач.

- Вы, как настроены, чай-кофе, или что-то посущественнее? День уже на вечер повернул.

- Смотри сам. Можно и посерьезнее, главное – недолго. Суббота, хочется еще и дома что-нибудь успеть. А пока ко мне доберешься…

- Обижаете. Мы же не так воспитаны, чтобы коллегу городским транспортом отправить. Гена привез, он и отвезет.

- Так, что, ему ни ни – и Соратник щелкнул пальцем по горлу.

- Мы ему «сухим», точнее «жидким» пайком завернем. А пока, прошу перейти в комнату отдыха. Там Зоя уже должна была накрыть полянку. Вы – садитесь, а я пока распоряжусь насчет горячего. Удобства, если кому надо, вон за той дверью. А там и Остапчук подтянется.

Комната отдыха соответствовала рабочей части кабинета. Угловой диван огромных размеров, пара мягких кресел, небольшая стенка, плазма на стене, торшер с фонтанчиком.

- Интересно, сколько сестричек и «прихожанок» было распято и «пристрелено» на этом «сексодроме»? - подумал Соратник, и тут же отогнал эту мысль от себя.

– Старец, что-то ты после знакомства с главврачем сильно озаботился? Ну, ка успокоиться! Суббота, дома ждут. Казанова. Из дома престарелых.

Перечислять то, какими блюдами была выполнена «стартовая» сервировка стола мы не будем. Скажем одно – Все очень достойно.

Соратник подошел к окну и приоткрыл его. Пока Деркач будет отсутствовать – можно и перекурить.

- Разрешите, и я с вами – спросил Гена.

- Валяй, не мой же кабинет.

- Я про операцию хочу спросить, можно?

Соратник кивнул головой.

- Мы, перед тем, как ее первый раз оперировать, перечитали все, что доступно, за последние 5 лет. Игорь Анатольевич в этом строгий. И на операцию приглашали вашего доцента Пилипенко, а у него стаж работы, ого-го, 35 лет. К тому же диссер у него по кистам панкреас. Так и статьях, на основе больших статистик, и Пилипенко подтвердил, что лучшим выбором является внутреннее дренирование в кишку. А оказалось вон как.

- Гена, Гена… сделать много операций – это еще не опыт. И многие «опытные» хирурги никакие не опытные, а – тупые, просто ежедневно делающие одни и те же глупости. И если воспринимать их выводы без критики, есть риск попасть в заблуждение. Не учитесь у них. Еще раз внимательно перечитай те статьи, хотя бы в одной из них рассмотрен вопрос о влиянии на способ операции состояния самой железы и морфологии стенок кисты? Нет. Читать нужно вдумчиво, чтобы не повторять систематические ошибки.

И еще. Сколько у вас в отделении оперируют за год больных с кистами панкреас? Одну, две? А, то и ни одной. Так зачем вы лезете на такую патологию. Ручонки чешутся? Так, позовите того, кто умеет, или к нему переведите и договоритесь поучаствовать в операции. А так, что-то прочитали, кто-то сказал, и, заделали молодой женщине модель «гнойного панкреатита».

В этот момент в кабинет зашли Деркач, Остапчук и… главврач.

- Хочу, во-первых, поблагодарить Вас за помощь, за то, что откликнулись на нашу просьбу и, подставили, так сказать, плечо, а во-вторых, услышать от Вас о впечатлениях от нашей больницы, - сказала Тамара Игнатьевна, усаживаясь на диван.

- Присаживайтесь, - и она указала рукой место рядом с собой, - думаю, здесь Вам будет уютно.

Бум, бум, бум… застучало в висках у Соратника. Во рту – пересохло. Стало попахивать адюльтером. «Тетя» проявляла слишком уж откровенные знаки внимания. И у себя в кабинете, и здесь. А учитывая ее возраст, запросто можно предположить, что осознавая непродолжительность «бабьего века», она, на его излете, решила пуститься «во все тяжкие», лишь бы еще раз пресытиться до отвала.

Хотя, что ни говори, женщина она необычная, - продолжал размышлять Соратник.

- Более того, она очевидно, склонна к авантюрам и привыкла добиваться, того чего она захотела. Тем более, что она в своей жизни, какой-то период и была связана отношениями, но эксклюзивно никому не принадлежала. И сейчас, статус жены ее явно тяготит. Тем более, жены такого зануды.

- Благодарю Вас, Тамара Игнатьевна, но позвольте я устроюсь в кресле, вот здесь, напротив Вас. Я же человек курящий, так мне отсюда будет ближе к окну. И не надо лазить через весь стол.

- Как хотите, неволить не будем, - ответила она и надула губки.

В воздухе повисла пауза, и, чтобы разрядить обстановку Деркач поторопил всех присутствующих

- Рассаживайтесь побыстрее. Скоро Зайчик горячее принесет. Уже поставила в автоклав разогревать.

Зайчиком, он называл свою старшую сестру – Зою. Преданную ему безгранично.

- Ну, Коля, наливай, у тебя рука легкая. Ты, мимо щели, никогда не мажешь… - скомандовал он Остапчуку.

- Вам, Тамара Игнатьевна, что налить? Коньяк, вино?

- Игорь, а у тебя осталось то вино, красное, что ты из Испании привез?

- Вы имеете ввиду «Cerro Anon Reserva»?

- Да. О котором мы еще спорили, чисто виноградное оно или с примесью вишни.

- К сожалению нет. Последнюю бутылку Зойка главной медсестре на день рождения унесла. Но есть «Chardonnay Yarden», тоже испанское.

- Игоречек, оно к рыбе идет. А где ты здесь на столе рыбу видишь?

- Другого, к сожалению, нет. Что же делать?

- Это мне надо подумать, что делать. Что это за заведующий, у которого старшая выносит вино, которое припасено для главврача? Вискарик у тебя хотя бы есть?

- Вискарик есть, «Chivas Regal», «двадцать пятый». Оригинальный, из самой, что ни на есть Шотландии. Не какая-нибудь Польша или Подол.

- Ну, давай, виски. Лед не надо. Не люблю. – согласилась главная, и добавила

- А то, смотри. При таком отношении к своим обязанностям можно и отдохнуть от заведования. Тогда можно будет больше времени изучению хирургии уделить. Как вы считаете, Игорю Анатольевичу не сложно быть заведующим отделением – внезапно она обратилась к Соратнику.

- Ну, ты и сука! – подумал Соратник. – Что же ты своего зава, своего «полевого командира» перед чужим человеком топчешь, с дерьмом смешиваешь?

Но, Тамаре ответил очень сдержано

- Радоваться нужно, что у него с алкоголем «напряженка» Значит, не алкоголирует, а работой занимается. Такого заведующего ценить нужно, лелеять, а то переманят. С кем тогда останетесь? И вообще, у меня скоро прободная язва от голода будет. Может приступим?

Тамара пристально посмотрела на Соратника, но… промолчала.

Потом, выпили , по-второй, «для подкрепления» первой, по-третьей, стоя, за «присутствующих дам».

Соратник, вместо «дам», чуть не произнес «дам-с», но вовремя осекся.

Зоя принесла противень зажаренных цыплячьих половинок.

- Это от Ашота. Он спрашивает, может еще чего приготовить. У него долма свежая.

- Ашот, это хозяин кафешки в парке около больницы. «Жпит» называется, «Улыбка» по-нашему. Мужик – золотой, кстати, из Карабаха беженец. Мы с ним, как соседи, сдружились. Он, все пациентов-армян, приводит, а мы, так к нему привыкли, что все мероприятия, дни рождения, юбилеи, поминки – у него проводим. И, вкусно, и цены – демократичные. А, то бывает, деньги вообще не берет. Особенно с девчонок-сестричек. Жалеет их, говорит

– «Откуда у них при их зарплатах деньги».

По слухам у него в Карабахе семья погибла, дочки-близняшки.

- Да, натворил «Мишка-меченный». Жили в Союзе, все границы только на бумаге и существовали. Я, например, родился в Белоруссии, медицинский институт, военный факультет, закончил в Куйбышеве. Потом уехал служить в Нагорный Бадахшан в Таджикистане, в госпитале в городе Хорог. Место – обалденное. Между Китаем, Афганистаном и Киргизией.

До 92-го года это была обычная область, но в апреле 1992, местная верхушка, в основном «наркобароны», взяли и объявили, что теперь это – автономная республика. И началось. Гражданская война. Все против всех. Мы, «русские», а для местных, мы, «не таджики», все «русские», и украинцы, и белорусы, и грузины… убегали, побросав все имущество. А, что было делать. СССР уже не было, а Россия нас предала. Госпиталь, просто «сократила», со всем персоналом.

Поехал в Москву, «в кадры» - а меня, майора медслужбы, в списках армии нет вовсе. Спасибо моему командиру, он на Украине осел, большим начальником в «ведомстве», вот и пристроил меня. Сначала просто анестезиологом, а потом помог и завом стать. – поделился воспоминаниями Остапчук.

- Вот и настала время поднять рюмочку за нашу страну, принимающую всех и отовсюду. Главное, чтобы приезжали с миром – предложил Деркач.

- Дай Бог, чтобы войны не было. За «неньку»… - подняла рюмку Тамара.

Соратник, поднялся со стула и направился к окну. Перекурить… Тут же, рядом с ним, оказалась и главврач.

- Угостите «даму» сигареткой, а то я свои в кабинете у себя оставила.

- Сочту за честь, но подойдут ли мои вам – ответил Соратник и протянул пачку «West».

- Снние? Синие подойдут. Красные – термоядерная бомба, а эти – ничего – Тамара прикурила от зажигалки, поднесенной Соратником.

- Продолжим разговор?

- ???

- Я, еще раз предлагаю Вам перейти на нашу базу. Я, тут, посидела, подумала…Для того, чтобы не возникало вопросов с аккредитацией и прочими разрешениями на право оперировать у нас – оформим Вас на 0.25 хирургом и на 0.25 – замом главврача по координации работы с научными учреждениями. У меня есть такая вакансия т.к. мы – «клиническая больница». Ну, и, больничным приказом проведем Вас научным руководителем хирургической службы. А, чтобы ваш Таран не обижался, мы может даже его доцентов не трогать. Занимаются со студентами, ну и, «черт с ними». В конце концов» одной учебной комнатой больше, одной – меньше. А Вам – место найдем. Хотя бы и у меня, в администрации. Я уже придумала. Выселим профсоюз, у них целый блок, а толку от них, никакого. И будет у Вас 2-х комнатный кабинет, с аудиторией для занятий и санблоком. Ну, как? Годится?

- Мне – подходит, но как посмотрит Таран?

- Таран – это мое дело. Я же, как женщина, т.е. – априори – «истеричка», могу «фортель» выкинуть? Вот и поставлю я ему условие, или кафедра укрепляет свое присутствие на этой база еще одним доцентом, или – «Allora... arrivederci, Mr. Taran»… Вы же помните, как поется у Земфиры? – глядя Соратнику прямо в глаза сказала главная.

- Я помню, не только это… Я помню и второй куплет… - ответил Соратник.

- Да-а-а… А я, что- то запамятовала… Напомните, плизззззз.

- «С тобой мне так интересно, А с ними не очень»…. И еще – «…Видишь, я горю». – напел Соратник.

- Горю… - удивилась Тамара.

- Я горю? – она затушила сигарету, и взяв Соратника за локоть сказала

- Раз горю, будем тушить. «Виски в студию»!!!

* * *

Разошлись, еще засветло. Только разлили по чашкам чай, как сговорившись, зазвучали разными рингтонами мобильники. Как-то одномоментно всех стали разыскивать из дома. И тут вышла незадача. Оказалось, что ехать Соратнику домой, не на чем. Гена, ухитрился «пропустить» пару рюмок, за чем и был пойман. Он пытался всем доказать, что ничего страшного не произошло, что, слегка «приняв на грудь», он ездит гораздо осторожнее, да и вообще, сколько тут до «этого села» ехать, но успеха его аргументы не имели. Он был безапелляционно «снят с пробега».

- Игорь Анатольевич, в понедельник проведешь воспитательную работу, - сказала главврач, - А пока, придется мне принять удар на себя. Впрочем, как всегда.

- Поедете со мной. Сначала меня домой завезете, на дачу мне уже ни к чему, там «супружник» и без меня справится, а потом Вася завезет Вас домой.

Перспектива, оказаться наедине с «поддавшей» женщиной, проявляющей к тебе интерес, не очень радовала Соратника. Но, отступать было некуда.

- Вот мы и приехали. Вон в том подъезде я живу – сказала Тамара, повернувшись к заднему сиденью, к Соратнику.

Выходить из машины она не торопилась.

Соратник напрягся.

- Что сейчас? Фактически – первое общение и сразу поездка «к дому»… Муж – на даче.

- «К дому» или «домой»? – свербила назойливая мысль.

- А вот сейчас станет понятно. Пригласит на чай или нет…».

Пауза – затягивалась.

- Эх, была, ни была – подумал Соратник, и, взглянув ей в глаза, попытался открыть рот…

- Даже не думай. Семейный очаг – дело святое. Вполне достаточно других мест для блуда. К тому же, я сегодня не в форме. Не забывай, что я еще совсем не старуха. – перешла на «ты» она.

- Ну, посмотрите, пожалуйста, - подумал Соратник, опешив от таких слов.

- Весь вечер провоцировала, на «грани фола», а тут – высокоморальная «декабристка»… Эталон нравственности…

Но «внутренний голос» уже успокаивал его

- Не торопись с выводами. Тебе же ясно сказано

– Не старуха… и, Не в форме… Ты что, маленький, туго соображаешь?

- К тому же, водила – свидетель. Сегодня он предан, как собака, а завтра – сдаст с потрохами. Не все так просто. Остынь.

- Да, конечно, время позднее. Спасибо, Вам Тамара Игнатьевна за прием и предложение. Я, подумаю, и в понедельник, Вам позвоню, а скорее – приеду. Все равно нужно было бы больную посмотреть. Еще раз спасибо. До, встречи.

* * *

Опять почтовый ящик «забит» под завязку. В основном рекламой и местными одноразовыми газетенками всяких кандидатов в депутаты.

Что на сегодня? «Металлопластиковые окна», «Сборка и перевозка мебели», «Беспроводный интернет», опять «Окна». Дальше можно не смотреть. Сразу все в урну. А что в этом конверте? Ага, из Рязани, приглашение на конференцию по гепатологии. Нужно подумать, как поехать. Дорого, да и границы с Россией сейчас пересечь непросто. А в Рязань поехать стоило бы. Два года назад побывал там, в Центре гепатологии у профессора Копейкина. Впечатлило. У нас, ничего даже подобного, нет.

Что тут еще? Счета. Свет, газ, коммуналка… И цифры… Все больше трехзначные. Еще – журнальчик. «Клиническая хирургия». Покойный Учитель, когда-то, называл его «Мурзилка». Тогда в 90-е годы, действительно, публиковали всякий мусор, но сейчас, с новым главным редактором, журнал изменился. Посолиднел. Ахинею уже не печатает.

Посмотрим оглавление

- Йесссс!!! Вот она, долгожданная статья по морфологии желчных протоков при холангите. И картинки не сократили. Нужно будет заехать в редколлегию «уважение завезти».

Вот и квартира. Позвонить или открыть ключом? С некоторых пор этот вопрос стал актуальным. Не так давно открыл дверь ключом, а там… Гость. Без штанов из ванной выходит. Неудобно получилось. В тот момент отчетливо осознал, что дочка выросла.

Лучше позвоню.

Соратник нажал на кнопку звонка. Два длинных и три коротких. Тишина. Еще раз, два длинных, три коротких… Опять тишина. Непонятно. Суббота, вечер, и никого нет дома.

Войдя в прихожую Соратник увидел записку, надетую на гвоздик возле зеркала. «Обед в холодильнике. Мы в городе. Коган дает «Джаз на крышах». Будем поздно. Не скучай. Целуем».

- Вот так, - подумал Соратник, - работа, работа, будь она неладна… Когда-нибудь придешь домой и вообще не поймешь, к себе попал или нет.

Есть не хотелось. Ашотовские цыплята создали приятное чувство сытости и благодушия. На часах – начало девятого.

Соратник поставил «Notre-Dame de Paris», любимую версию с Гару.Лавуа, плеснул в бокал виски и «утонул» в мягком кресле. Чарующие звуки музыки заполнили полумрак комнаты. «Glencairn» удобно устроился в ладони. Завораживающе мерцали огоньки музыкального центра.

- Все-таки французская версия мюзикла самая удачная. Идеальный унисон музыки и языка. А, этот хрипловатый голос Гару. Спокойный, открытый, без напряга. А «Belle» - вообще бесподобна. Где-то в каталоге есть версия, когда ему подпевают Дэниэль и Патрик. Надо будет найти и обязательно послушать. Поразительно, как эти люди не разучились быть искренними и не стесняются своих эмоций. Наверное, эта, не поддающаяся опошлению, искренность и держит до сих пор, «на плаву», погрязший в лени и пороках, заблудший Мир. И среди потоков грязи незыблемо высятся истинные шедевры человеческого Гения, созданные не только талантом, но и напряженным трудом Духа, Души и Тела.

Так было, так есть и так будет…

* * *

- Ээээ-й… Просыпайся. Давай, перебирайся на кровать. Только разденься… - услышал Соратник сквозь сон голос жены.

- А сколько времени?

- Уже пол-второго…

- А как же вы домой добрались?

- Запросто. Заказали «Uber», и за сорок минут доехали.

- Как концерт?

- Утром… Все утром… А теперь – спать. Встать нужно пораньше. Ты же помнишь, Виталик обещал свозить нас к участкам «под застройку». Завтра нужно обязательно колышки по границам участка забить.

* * *

ЧАСТЬ 5 «БЫТ»

Если верить классику, мало что изменилось в этом мире – «Люди, как люди. …любят деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или из золота. Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их…». В этом, Соратник и его семья, убедились сполна.

Когда-то, Соратник и его верная спутница жизни, были счастливы от двухкомнатной «хрущовки». Намотавшись за время учебы по общагам они сполна оценили обобществленный быт. А тут… Как там в песне – «…самолетик маленький, но свой». И, действительно, на первых порах им этой квартиры вполне хватало. И не только для себя. У них регулярно останавливались, приезжавшие в столицу, родственники из глубинки, отлеживались после возлияний и домашних скандалов друзья. Двери квартирки были всегда открыты для друзей, которых хозяева были рады. Тем более, что зачастую самих хозяев дома-то и не было. Суровые будни ЦРБ, расположенной на оживленной трассе, неподалеку от международного аэропорта, сводили на нет все выходные и праздники. Доходило до того, что дома они встречались один – два раза в неделю, а «общались» записками, пришпиленными к зеркалу в прихожей.

Но, молодые эскулапы, воспитанные коммунистической пропагандой в духе «постоянной готовности к подвигу», эти подвиги и совершали, совершенно не задумываясь над тем, что если, кто-то призывает тебя к самопожертвованию, то этот, кто-то, лицемерно прикрывает этими призывами свою организационную тупость и стремление «попасть в рай за чужой счет».

Работа, работой, но жизнь брала свое. Появились дети. Две дочки, с интервалом в 7 лет. Родственникам и друзьям пришлось в проживании отказать, но все равно, жилплощади было катастрофически мало. Все попытки встать на очередь «на расширение» были безуспешны. Льготы им положены не были, а на врачей чинуши смотрели, как на «мелочь», не заслуживающую внимания.

Соратник даже подумывал о контракте с армией и поездкой в Афганистан, чтобы потом, стать на очередь внеочередников (только подумайте о таком определении!!!) для расширения жилплощади, но тогда, непреодолимой стеной стала жена Надежда. Поездка на войну не состоялась.

Потом были – перестройка, период ее «углубления и расширения», «павловское» обворовывание народа, крах империи, дефолт, когда в один момент «сгорели» все средства, накопленные за счет жесткой экономии и ограничения себя во всем, для покупки кооперативной квартиры. Повсюду воцарился «беспредел».

Вот этот, «беспредельный» этап жизни был очень опасен. Такая жизнь была в состоянии разрушить твои планы, стереть в порошок всё, к чему ты стремишься, лишить веры во все доброе и человечное. «Беспредел» нагибал так, что человек с трудом поднимался с колен, если поднимался вообще. Бывало, что своими «сюрпризами» жизнь ломала человека полностью. И, не обязательно нужно было быть слабым, чтобы уже не встать. Очень много талантливых людей тогда не смогли. Их «шмякнуло» так, что размазало по земле всё, что было человеком.

Вот так и жили в те годы, не зная, что принесёт следующий день, час, минута, а то и секунда…

У Соратника тогда опустились руки. Государство зарплату не платило. Больные «обнищали» так, что, не то что на «благодарность» врачу, на лекарства денег не было. Инфляция. Десять тысяч процентов в год. Деньги были, ох как, нужны. Подрастающие дочери, парализованная мать и брат-алкоголик на «малой родине». А он, молодой, полный сил, квалифицированный хирург с «золотыми руками», не мог обеспечить семью. Дошло до того, что мелькнула мысль о бессмысленности такой жизни. Но, только на миг.

Вновь, проявился бойцовский характер Надежды, в прошлом спортсменки, выполнившей нормативы «Мастера спорта» по легкой атлетике. Она проложила дорогу в Польшу. Туда – водку, икру, дрели, бинокли… Все, что можно было «толкнуть» полякам на стихийных рынках, а назад – доллары. Ритм жизни был «сумасшедший». «Сжатый» график дежурств, когда из больницы не выходишь по несколько суток подряд, чтобы «подкопить» отгулы для поездки на автобусе, в нечеловеческих условиях, в компании таких же «бедолаг-челноков»..

Тогда, глядя на жену, Соратник понял, почему спортсмены и военные устойчивее остальных к превратностям жизни. Дело в том, что в процессе изнурительных тренировок, у них, в известной мере, подавлен рефлекс «самосохранения», их приучили идти к результату и смотреть только вперед, а не «копаться в себе».

Они пережили «лихие девяностые». Постепенно в дом пришел достаток. Не Бог весть какой, но все же… А тут еще и горе «подсобило». Ушли в мир иной ближайшие родственники, оставив наследство. Короче, накопленных денег, которые, наученные горьким опытом общения с банками, хранили в 3-х литровой стеклянной банке, уже вполне хватало на покупку жилья. Посоветовавшись, решили строить дом, такой себе «родовой маеток», где могла бы поселиться вся семья с перспективой ее роста.

Сегодня нужно было поехать на участок и «застолбить» его границы.

* * *

Виталий приехал без опоздания. К его приезду Соратник, Надежда и младшая дочь Тамила уже вышли на улицу. Старшая наследница – Наташа, студентка четвертого курса мединститута, часа за два до этого, уехала в город. У нее развивался роман. Соратник, пару месяцев назад, после того, как застал ее дома с «ухажером», попытался было «вразумить» «дитя несмышленое» о преждевременности мыслей о свадьбе, но на защиту дочери стала Надежда

- Тебе что, нужно чтобы она по ночным клубам болталась неизвестно с кем?

- Упаси Боже, - ночных клубов Соратник боялся, как огня. В хирургических кругах хорошо знали о трагедии в семье одного уважаемого профессора, потерявшего из-за проклятых наркотиков сына и дочь. А начиналось все с невинных походов в клубы и предложений «ширнуться для кайфа».

Время сейчас такое. Античеловеческое.

Время, когда все понятия смешались. Когда доброту и милосердие стали воспринимать, как слабость, духовные ценности – как слабоумие, а понятия любви и верности вообще исчезли. Престижными стали пороки – алкоголизм, наркомания, лицедейство, предательство и переступание «через трупы» ради достижения единственной цели – обогащения. Героями эпохи стали пустые, серые «одноклеточные», с доминирующим «пожирательным рефлексом» и непомерными амбициями, за которыми, кроме пустоты, ничего нет.

Самое страшное, что подмена ценностей уже произошла. Старшее поколение, занятое во время распада государства, в основном, выживанием, проглядело момент переориентации мировоззрения своих детей. Да и не было готово оно, это старшее поколение, воспитанное на «Моральном кодексе строительства коммунизма» к агрессивному вторжению на территорию православной духовности адептов сатанизма. Старшее поколение было «ошарашено», когда из уст вчерашнего коммунистического лидера прозвучало

– Обогащайтесь.

Не ведали тогда люди, сатанинской сути этого призыва, ибо, и сами коммунистические вожди, в силу своей необразованности, не знали, хорошо известных всем христианам слов Иисуса Христа из «Нагорной проповеди» - «Никто не может служить двум господам. Нельзя одинаково ревностно служить Богу и Мамоне».

И пока общество не спохватилось - выросло целое поколение морально нищих уродов, поправших элементарные духовные и человеческие истины и продавших свои души ради служения Мамоне, ради стремления к богатству любым путем.

Соратнику повезло. Во-первых, потому что у него родились девочки, а не рвущиеся к свободе и приключением мальчишки, а, во-вторых, что, жена-Надежда, сама выросшая в дружной трудовой семье, свято оберегала патриархальные традиции. Она сумела так организовать быт дочерей, что свободного времени для «праздного шатания» у них, практически не было. Занятия танцами, музыкой, спортом, ненавязчивое использование принципов «Team building» и привлечение их к решению семейных проблем, позволили, воспитать их устойчивыми к разного рода «чернухе». Вот и сегодня, проблема строительства дома не могла быть решена без участия всех членов семьи. Даже, убежавшая на свидание, старшая дочь, высказала свое мнение и делегировала свой голос сестре.

До места застройки доехали быстро. Каких-то 30 – 35 минут. Дорога – хорошая. Асфальт прямо до участков.

- Приехали. Вот она, ваша земля – посмотрев на «выкопировку» плана застройки, сказал Виталий, и указал на бугор, покрытый зарослями осины.

Участок, доставшийся им, был последним во втором ряду. Он, в отличие от других, был неровный и, какой-то, непрямоугольный. Сразу за ним располагался густо заросший овраг. Подойдя к краю оврага, Соратник увидел, что дно его заполнено водой и, все той же, осиной..

- А это что за болото – спросил он Виталия.

- А это, ручеек. Когда-то здесь речка протекала, но когда Днепр плотинами зарегулировали, она ушла под землю. Только этот ручеек и остался.

Соратник нахмурился и вопросительно посмотрел на Надежду.

- И это «г..но» нам подсовывают? Себе – нарезали ровненькие, на возвышении, а нам – бугор, овраг, «чагарлык» и болото? Куда же ты смотрела? А еще депутат…

- Хозяин, ты не прав – вмешался Виталий.

- Да, участок с виду неказистый, что правда, то, правда. Но он, если приложить руки, остальным 100 очков форы даст.

- Ну, и чем же он хорош?

- А вот чем. Смотри. Вон – ряды «ровненьких» участков. Как нарезаны они по 10 12 соток, так они такими навсегда и останутся. Расшириться можно будет, только если сосед свой участок продаст. А у тебя, положение намного лучше.

Вот – твой участок, вот – граница с соседом. У него, тоже пол участка в овраге. А дальше? За оврагом. Дальше – подлесок. Чахленький и никому не нужный. Пока не нужный. Значит, его запросто можно будет арендовать на 99 лет. – Виталий закурил и предложил перейти на другую сторону оврага.

- Объединяетесь с соседом. Загоняете сюда технику. Я помогу. И – к «е… матери» всю осину, освобождаете ручеек. Если еще укрепить склоны оврага – получается озеро с проточной водой. Рыбу запустите, раков разведете.

- Ты, насчет раков серьезно? Подумал, что сказал?

- Что сказал… Вода, будет, проточная, чистая. Раки в грязной воде не живут…

- И жрут – падаль. Ты что, советуешь мне в моем озере трупы топить?

- Ну, Вы и скажете. Вовсе я так не думал – попытался оправдаться Виталий.

- Да не бери ты близко к сердцу. Это я меня шутки юмора такие – успокоил его Соратник,

- Айда, к машине за колышками.

* * *

Обратный путь оказался длиннее. Не по расстоянию, по времени. На основную дорогу, с множества проселков съезжались машины.

- Воскресенье. Вечером дачники в город возвращаются. Завтра на работу.

- А что же они прямо отсюда на работу не ездят. Город то рядом. – спросил Соратник.

- Рядом то, рядом. Но есть и проблемы. Дорога то, видите, однорядка. Тянучки бывают серьезные. Да и дома тут далеко не у всех капитальные. Много садовых кооперативов, еще советских. А там, сами знаете, вагончик или щитовой домик 5 на 4 и душ – бочка на столбе. Так, заехать, чтобы в огороде поковыряться или в саду – можно, а жить – некомфортно. Серьезные дома здесь строить начали лет пятнадцать назад – пояснил Виталий.

- А вот и моя «кормилица» - Виталий указал на какой-то комплекс за высоченным бетонным забором, расположенный метрах в 800 от дороги.

- Что это – заинтересовалась Надежда.

- «Зона». «ИТК» - по научному. «Исправительно-трудовая колония общего режима». Я здесь 7 лет оттрубил надзирателем. «Вертухаем» по-ихнему.

- Ого, и как же тебя сюда занесло?

- Очень просто и занесло. В армии, еще при Союзе, я попал во внутренние войска, ну это те, что, в основном, зеков охраняют. Сначала был в Мордовских лагерях. Упаси Боже туда попасть. Климат – отвратительный. Зимой – холод собачий, летом – жара. Комары, гнус. И контингент соответствующий. «Зечары» такие, что «пробы негде ставить». По 2 – 3 – 4 ходки, и все по «тяжким» статьям. Там, человека убить – раз плюнуть. Покантовался я там постовым на вышке и говорю себе

- Валить отсюда Виталик нужно. И чем быстрее, тем лучше.

А как свалишь? Кому, ты, солдатик, нужен. Но, повезло мне. Земляка встретил, из соседнего села. Он прапорщиком служил, командиром конвоя. Зеков при перевозке по железной дороге конвоировал. Вот он меня к себе и забрал. Стоило это, правда, по тем временам, немало. Мать моя его родителям корову переписала. Но, для того, чтобы с Мордовии свалить – не жалко. Так и прокатался я полтора года конвойным. Основное место дислокации всего нашего конвойного батальона было в Саратове, а ездили мы 5 – 10 человек по всему Союзу. Бывало, как загрузимся в Саратове и покатились. Москва, Архангельск, Чимкент, Свердловск и, еще, черт знает куда. Всюду, где тюрьмы или зоны. Бывало, и по месяцу, и по два, в дороге. Везде, считай, побывал. Правда, в Сибири и на Дальнем востоке не был. Дальше южного Урала не пришлось заезжать. Под закат Союза зеков уже особо далеко не этапировали. Все стремились поближе к дому «срок тянуть». Вот и крутились мы по европейской части Союза.

- И не тяжело было, жизнь на колесах.

- А что там тяжелого. Молодой. Компания хорошая, надежная. Прапор подобрал в команду ребят с Украины, так что у нас почти, что семья была. Питание отличное. В вагоне кухня была, а продукты всегда самые лучшие. Выпивки, хоть залейся. Да и интересно. Разные города, разные люди. Прямо – туризм на колесах. К тому же и зарабатывали мы не слабо. Я, например, со службы, считай, денег на машину домой привез.

- Как это, в «вагоне-заке» заработок?

- Вот там то, самое и есть «золотое дно».

- ???

- Ну, к примеру. Грузим мы этап. Можно «пассажиров» разместить, как положено по 6 человек на купе. А можно не 6, а 10 -12 в купе натрамбовать, и какому-нибудь «уважаемому» арестанту – индивидуальное купе организовать. Не бесплатно, конечно. А туда, и обед из ресторана доставят, и девочек на весь перегон подгонят, и «герыча» или «кокса». Короче, плати и все будет. А можно и «свиданку» на перегоне устроить. Да мало ли, что еще можно. Кому – сигареты, кому – выпить, кому – просто поесть. По телефону поговорить.

- Если бы я тебя не знал, как серьезного человека, ни за что бы, не поверил – прервал его Соратник.

Виталик продолжил

- Но, два года прошло, лафа закончилась, пора на дембель. Приехал я домой и не узнал села. Колхоз стали растаскивать, консервный завод иностранцы, венгры, выкупили и закрыли. Туда, сюда и… половины денег моих нет, как «корова языком слизала». А заработать негде. И пошел я… в тюрьму. Вот в эту самую зону. Представился «куму», начальнику, по-вашему, и, с его помощью, пошел на «контракт». Служить надзирателем. В аккурат, остававшихся денег, мне на трудоустройство и хватило. И, семь лет здесь оттарабанил. День в день. И еще бы служил, может быть, но пришел к нам тогда начальником оперчасти «правдолюб», майор Спесивцев.

- Спесивцев, это что, кличка такая – удивился Соратник

- Да нет, в «натуре», это была его настоящая фамилия, Боженька так пошутил. Чтобы все знали, с кем дело имеют. – усмехнулся Виталий, и продолжил

- Так этот Спесивцев, первым делом стал искоренять «незаконные» доходы сотрудников. И действовал, по-подлому, через «зэков». Выбирал самого безобидного и беззащитного «бытовика», который к половинке срока подбирался, и начинал его «прессовать». Чуть что – наказание и в ШИЗО – «штрафной изолятор». Помещение 3 х 3,5. А там – голые стены, койка откидная от стенки, без матраса и подушки. В 6 00 к стене койку сложили, и, до 23.00. Целый день или стой, или на корточках сиди. Кормежка – раз в день, баланда из кислой капусты и 300 граммов хлеба на день. Туалет – ведро в углу. Умывальник – 1,0 литровая пластиковая бутылка мутной воды. Летом – духота, зимой – стены инеем покрываются. Сырость. А для особо «упрямых», перед из заселением в изолятор, там «дезинфекцию» проводили. Ведро воды выливали на пол и рассыпали пачку негашенной извести. Легкие у постояльца очень быстро «сгорали».

Только несчастный отсидит свои 14 суток, больше не положено, выйдет, и… не успеет до «отряда» дойти – новое взыскание, и новые 14 суток в ШИЗО. А что такое помещение в ШИЗО? Это значит, что ты злостный нарушитель, и, несмотря, что ты уже половинку срока отмотал, на УДО – «условно-досрочное освобождение» тебя подавать нельзя. Люди, почти с ума сходили от таких подлянок. Вены резали, вешались. А этот «аспид» во время беседы профилактической, брал и вкрадчиво так, предлагал

- Я тебе и взыскания отменю, и ШИЗО нигде в бумагах не всплывет, только ты «маякни», кто из надзирателей и когда, телефончик на «зону» переправит, или «дурь» занесет. Только «маякни», остальное наше дело. Никто и не узнает. Видишь, даже не предлагаю тебе бумагу о сотрудничестве подписать. Это будет только нашей тайной.

И «стукачек» - готов. Через полгодика Спесивцев знал все обо всех.

- Да разве ж так можно. Так над людьми издеваться. Хочу накажу, хочу помилую. И известь. Средневековье какое-то – возмутилась Надежда.

– И что, управы на него никакой не было. Заключенные тоже ведь люди, хотя и нехорошие.

- А кому нужна управа. «Куму» - важнее всего, чтобы дисциплина была и предприятие «зоновское» план давало. Служащим, чтобы их не трогали. А судьба «зэка»? Сам свой путь выбрал, сам на зону себе билет купил. Помрет – спишут, а на его место – новые подрастут. Так что тюремщики без работы не останутся.

- Ну, а со Спесивцевыми, то как?

- С такими сложно. Счастье, что их мало, но если уж такой завелся то всем «вилы». И зекам и администрации. «Наверху» это тоже понимают, поэтому служат такие на одном месте год, максимум – два. Потом его переводят в следующую «зону». Вообще, когда таких присылают, это намек «куму», что нужно больше «наверх» засылать. А в обоснование «претензий» идут сведения от Спесивцева. При достижении консенсуса – «сумма взноса» коррегируется, парочку надзирателей сдают СВБ – «службе внутренней безопасности» для показательной порки и суда с обязательной посадкой «выявленного коррупционера», а еще, 5 – 6 сотрудников – увольняют за «служебное несоответствие» и «потеря доверия». «Спесивцев» получает следующую звездочку на погоны, «побрякушку» на грудь и переводится в следующее учреждение.

Так вот, когда к нам пришел Спесивцев, я сразу же написал рапорт об увольнении. Да и надоело, честно говоря. Вся жизнь в зоне. Как «зек».

- Если бы я тебя не знал столько лет – ни за что бы, не поверил. В такой системе и такое творится… Получается, что наказания существенны только для бедных людей? А тем, кто богатый и «зона - мать родная» - спросил Соратник.

- Именно так. Я еще не рассказал о том, как после приговора. Обычно это бывает по таким «резонансным» делам, когда «отмазаться» невозможно. Так вот, уже после приговора, нанимается человек, который за осужденного сидит. Администрации что важно, чтобы количество «голов» совпадало со списком, а кто там на самом деле? Все решается адекватным количеством «зелени».

- Ну, а если общественность о подмене узнала, подняла «волну» и, например, комиссия проверит, тот сидит или не тот?

- Они же не мгновенно проверять начнут. Пока согласуют, пока разрешение получат… «Настоящего» всегда можно успеть доставить и заменить «сидельца».

- А если, все-таки, не удается подменить – не унимался Соратник.

- Это из области фантастики, но и тут возможен выход. Например, несчастный случай. Вдруг попадет бедняга, тот, что сидит, под машину, или под упавшую плиту бетонную, да так, что от головы останется «мокрое место», негодное для опознания.

- А отпечатки пальцев – не унимался Соратник.

- С этим проще. Дактилограмму подменить – раз плюнуть.

- . Тебя послушаешь и понимаешь, что если ты не в «системе» и не богатый, хоть лоб об стенку расшиби, а из говна никогда не выберешься. «Сколько ты не жни ни куй, все равно получишь ….».

- Абсолютно верно, в «системе» каждый в меру своего понимания работает на себя, а в меру своего непонимания - на цели того, кто знает и понимает больше. У каждого в «системе» свое место.

В машине повисла тишина. Все «переваривали» услышанное.

- Вот и приехали. Можно я во двор заезжать не буду? Там эти чертовы баки мусорные, развернуться негде, а моим «сараем» сдавать назад, одна морока.

- Конечно… Конечно. Здесь вот останови, около гастронома. Мы еще в него зайдем.

- Спасибо, тебе, Виталик. Выручил. Весь выходной день на нас потратил. – поблагодарила Надежда.

– И, «хозяина» успокоил, что не все так плохо с участком.

- Да, полно вам, пустяки. Всегда рад вам помочь. Если бы не вы, я бы жену давно похоронил. Никто заниматься ей не хотел, а Вы – Надежда Владимировна, тогда всех «на уши» поставила, машину носилочную организовала и повезла в институт нейрохирургии. В выходной, без согласования. Там переполох устроила и в итоге – запломбировали сосуд. Мы, вся наша семья, никогда этого не забудем.

- Кстати, как вы собираетесь строиться, а потом жить в доме. Без машины – никак. Если хотите, могу помочь. Мой кум – Петро, да вы его знаете, здоровый такой, ментом был когда-то, машины из Германии «под заказ» гоняет. Подберем вам, что-то приличное и недорогое.

- Спасибо. Подумаем. Пока… - Соратник вышел из машины и затворил дверцу.

- Ну что, девчонки, кто хочет шампанское с ананасом? Угощаю… Отметим «колышки»?

- И мне шампанского дадите? – спросила Наташа.

- А как же без тебя. Ты же в «команде».

- А Тамилке шампанского оставим? – не унималась дочка, - она же тоже в «команде»?

- Тамилку сейчас другой «командир» шампанским поит… И, «ананасом»… Как там, мать, в анекдоте

– Приходит грузин в гастрик и говорит - Дайте мнэ канфэты, только название забыл. Сейчас, вспомню… Ми ее – нэт… она – ее… нэ так. Вспомнил – «ана нас».

- Побойся Бога, такое ребенку говорить – перебила его Надежда.

* * *

Целый день на ногах, на свежем воздухе, с впечатлениями и эмоциями, располагал к покою. Надежда и Наташка устроились прямо на полу, на ковре. Соратник поставил в центр диск с любимым Morricone и ловко откупорил шампанское

- «Артемовское». Это, конечно, не «Veuve Clicquot Ponsardin», но и не одесский денатурат. Давайте фужеры. Ну, что, за успех нашего «безнадежного мероприятия»?

Глухо звякнули соприкоснувшиеся бокалы

- Мать, а ты что, хрустальные, звонкие «зажала»?

- Нечего… И со стеклянными хорошо. А тот набор, Тамиле на приданое. Вам дай, вы все разобьете. А где сейчас чешский хрусталь купишь? Нигде. – парировала Надежда.

- Хочешь, подводную лодку сделаем? – обратился он к Наташе

- Вот, берем шоколадку, отламываем одно деление и бросаем в бокал. Как только шоколадка облепилась пузырьками газа – она всплывает, а после того, как пузырьки улетят – тонет.

- Папа, знаю я этот прикол. Ты уже сто раз его показывал.

- Ты думаешь, папа помнит, что он делал и что говорил? Он так часто бывает дома, что скоро забудет в каком ты классе…

- Началось. Ты хотя бы сегодня можешь думать позитивно? Не заводись.

Наташа, попыталась разрядить накалившуюся обстановку

- Родители, брэк. Такой классный был день. Колышки забили. – и обратилась к Соратнику, - ты помнишь, рассказывал, как-то, о проволочке для пробки? А я забыла, как она правильно называется. Что-то, вроде «мюсли»?

- Проволочка эта называется «мюзле». Она всегда длиной 52 см. Именно такой была длина проволочки, которую Жозефина Клико вытащила из своего корсажа, чтобы прикрутить пробку. А в «закрутке» должно быть шесть полуоборотов. Смотри, что можно из «мюзле» сделать.

Соратник раскрутил проволочку и сформировал из нее, что-то похожее на клюшку.

- Вот, берешь, мешаешь шампанское в бокале и газ уходит.

- Здорово. Буду так делать, а то, «бульки» из носа «шибают».

- Кстати, уже девять, а где Тамила? – спросил Соратник.

- Там, где и была. Она сегодня с Толиком встречается. Его родители уехали на дачу до понедельника.

- А кто ей разрешил?

- Я и разрешила. Где им встречаться? В нашей «хрущобе»?

- А занятия в институте?»

- Прямо от Толика и поедет. От него намного ближе. Хоть выспится ребенок.

- Ну, да… Так я и поверил, что они спать будут. Ой, Надежда, принесет она нам в «подоле».

- Ну, а если и принесет. Оно же тоже наше.

- Да, что ты говоришь такое – повысил голос Соратник.

- Успокойся, и не повышай на меня голос. Пора бы уже понять, что дочь – выросла. Уже четвертый курс. Себя вспомни. А, забыл? А к четвертому курсу мы с тобой уже полгода встречались.

- Встречаться, то встречались, но, что-то не помню, чтобы ты со мной «ночевала». Больше года меня «динамила», пока заявление не отнесли.

- Время тогда другое было. Нам, вон в школе длину платьев линейкой меряли, не дай бог колени видны. А про чулки капроновые или туфли на каблуке – вообше и думать было нельзя, как и о косметике. Не дай Бог, «стилягой» прослыть. На комсомольском собрании, так пропесочат… И ты что, своим детям такое желаешь?

- Такое, предположим, не хочу. Но, все-таки…

- Ох, родители, и скучные вы люди. День такой хороший. Мы все вместе, а вы заладили. Впрочем, как всегда. Пойду я спать. Завтра в школу.

Только Наташа ушла, закончился диск. В комнате повисла тишина.

- Действительно, чего мы зацепились. Все ведь хорошо. Все здоровы, вон, участок получили, дом решили строить – первым нарушил молчание Соратник.

- Да, все хорошо… - отозвалась Надежда.

- Поставь саксофон.

Кэнди Далфер и Дейв Стюарт сообщили, что в комнату вошла Лили…

- А помнишь, как мы с тобой, когда прилично заработали летом в стройотряде и переехали жить на квартиру. На Подоле, комнатушка в коммуналке на четыре семьи. И тетя Муза, которой в «обед 100 лет». Она все обвиняла нас, что мы у нее бульончик из «нетоптаной курочки» крадем и водой доливаем. И Георгий Павлович, бывший капитан дальнего плавания. Он еще учил нас коньяк с шампанским смешивать. На 150 граммов шампанского пятьдесят коньячка…

- Помню. Такое не забывается. А ты помнишь, как я тебе сказала, что «попалась»?

- Ну конечно. Как такое забудешь.

- И, появилась Тамилка. Ох, и крикливая была…

- Давай за нее…

- Погоди. У меня в загашнике есть коньяк. Вспомним?

- А, давай…

Соратник залез за книги на верхней полке и достал початую плоскую бутылку коньяка.

- «Двин». Армения. Такой сам Черчилль пил…

- И муж мой, втихаря…

- Да не пью я, ты же знаешь. Просто ребята заходили, по рюмочке выпили, а это я «заначил».

- Оставил бы в баре.

- Оставь там, так ты со Светкой и Марьяной, подружками своими и приговорила бы. А так, вспомним молодость и коктейль от Георгия Павловича.

- Ну, ты, батенька и жлоб – рассмеялась Надежда.

- Давай уже коньяк, а то «хочун» пройдет. Раздразнил «старушку» воспоминаниями…

Они подняли фужеры, посмотрели друг другу в глаза и… в очередной раз поняли, что не случайно встретились они в той коммуналке, где их эмоциональное влечение переросло в физический союз переплетенных тел, словно подчеркивая, что сама судьба обозначила им идти по жизни вместе.

Коктейль ударил в голову. Ее руки обвили его за плечи, а паутина сладострастия оплетала их тела. Соратник, в неистовом поцелуе, приник к ее губам и «погрузился» с ритмичностью и мощью прибоя, разбивающегося о прибрежные скалы. Он был стихией, ураганом, которому она доверила свою жизнь. Всю, без остатка и страха.

И огненный шар разлился внутри ее, вырвался гортанным криком, увлекая ее ввысь, к экстазу… Она непроизвольно дернулась. Раз, другой… и открыла глаза.

Первое, что она увидела – седину ее любимого мужчины, пригвоздившего ее намертво к супружескому ложу. Все ее подозрения и предрассудки рассыпались в «пух и прах», и она, в очередной раз, поняла, насколько, все-таки, она его любит.

В полном изнеможении они уснули, слившись в единое целое, в полумраке, под «полуночный саксофон» несравненной Кэнди Далфер…

* * *

За окном – «посерело». Ночь, на утренней пятиминутке, сдавала смену наступающему дню. На левой руке Соратника лежала голова Надежды. Пуговка ее носа, смешно подергивалась в унисон с движением губ. Ей явно снилось, что-то очень приятное, и она «причмокивала» от удовольствия. Осторожно, в несколько приемов, чтобы не разбудить, Соратник освободил руку, выбрался из-под одеяла и подошел к окну. Улица была пустой, и только жирные, наглые голуби ковырялись в мусорном баке – украшении двора. Стрелка часов приближалась к шести. Внезапно зазвонил телефон.

- Какому ….. в такую рань не спится? Еще не хватает, Надежду разбудить…

Взяв с базы трубку радиотелефона он пошел на кухню

- Слушаю…

- Доброе утро. Это я, Виталий. Извините, что так рано, но дело не терпит… Если за сегодня-завтра успеем крутануться, то сделаем здоровенный кусок работы и еще и заработаем.

- Какое дело? Ты о чем. Говори толком.

- Я и говорю… - продолжил Виталий.

- Через неделю на Северной начнут готовить площадку под строительство торгово-развлекательного центра. Такого, как в Броварах построили. Под снос идут хрущовка, два частных дома и котельная. Сносить будет фирма моего друга еще со школьных времен. Если мы успеем дней за пять выкорчевать деревья на вашем участке и в овраге, то можно с ними заключить договор о приемке строительного мусора для его утилизации.

- Погоди. Ничего не пойму. Какой мусор? Какая утилизация? – опешил Соратник.

- Да и не надо вам ничего понимать. Вам нужно сегодня, край – завтра заехать ко мне и заключить договор на аренду грейдера, трактора и экскаватора. Дальше – мои проблемы. Я загоню их к вам на участок – пусть работают. Дня за три, я думаю, они справятся. А мы, тем временем, займемся мусором.

- Да зачем мне этот мусор?

- Ну, вы, извините, конечно, совсем «тормоз». А чем вы ямы и неровности заполните? Землей, песком? Так на этом ваша стройка и окончится. Поинтересуйтесь нынешними ценами. Плюс – доставка. А тут, обломки снесенных домов с землей, сами поставщики отгрузят, сами привезут, засыплют, куда надо и еще и денег дадут. С них, правда, им «откатить» придется, но не очень много.

- Каких денег, за что?

- Я же вам русским языком говорил – строительный мусор подлежит вывозу и утилизации. На это все предусмотрены деньги. Теперь понятно?

- Ну, в общем-то, да – неуверенно сказал Соратник.

- Загвоздка в том, что у меня сейчас нет никого, кого можно было бы «под этот договор подставить».

- А кто нужен-то?

- Да любой «ЧП», или хозяин любой фирмочки, в Уставе у которых есть строительные работы.

- У меня точно, таких, нет – с грустью заметил Соратник.

- Ну, на нет и суда нет. После обеда мотанусь по стройкам и, думаю, найду кого-нибудь.

- А не опасно, кого-нибудь?

- А у вас что, есть другой выход?

- Что-то я, Виталик, совсем запутался. Куда мне сегодня идти. – взмолился Соратник.

- Повторяю для дилетантов. Вам, сегодня, идти на работу, а после обеда с паспортом, кодом, актом на владение участком и копией плана застройки – ко мне, в офис. Знаете где?

- Откуда…

- Пишите адрес, или запоминайте. Центральная 13, Райгосадминистрация, второй этаж, кабинет, тоже 13. Работаем до 16.00

- Вопрос можно? Даже два?

- Валяйте…по порядку.

- Это неважно, что в актах владельцем указана Надежда?

- На одну бумагу больше будет. Придется у нотариуса заверить доверенность от хозяйки, вам, на ведение дел. Кстати, она потом еще не раз пригодится.

- И второй вопрос, может мне в отпуск уйти?

- А смысл? Вы что, в стройке соображаете что-нибудь? Нет. Так что – работайте, «бабки» зарабатывайте. Их много пойдет.

- Спасибо, Виталий. Даже не знаю, что бы я без вас делал. Это, просто, Провидение вас послало… Даже не знаю, как вас благодарить.

- Как? Традиционно. – сказал Виталий, и после паузы продолжил

- Шучу. Свои люди… сочтемся.

- Ясно. Постараюсь успеть. Вот только как разорваться? Концы то – ого го.

- Вот. Я же говорил вам. Без машины – никак. Ну да ладно. Отключаюсь. Пока, пока…

Соратник пошел в ванную и приступил к бритью.

Откуда взялось это дурацкое – Пока, пока? – подумал Соратник. Само по себе слово «пока» возражений не вызывало. Но почему его стали повторять два раза?

Или, еще. Совершенно идиотское – Я тебя услышал… И произносят это с таким видом, словно снизошли с пьедестала на самое «дно». «Я тебя услышал»… И посмотреть, загадочно и глядя собеседнику прямо в лоб, словно прицеливаясь.

Но, сейчас нужно думать не об этом. Как там говорил картавый лысый карлик

– Габоче кгестьянская геволюция о неизбежности которой говогили большевики – свегшилась…

Вот и строительство дома. Недавно бумаги на землю получили, вчера колышки забили, а сегодня… Куча дел и срок у всех – «на вчера». И все дела в разных местах. Нужна машина. А какая? Хрен ее знает. В семье Соратника машины ни у кого не было. У Надежды – то же. Хорошо, что права есть. Еще студентом получил. Тогда, на 4 курсе, перед поездкой в стройотряд, почти вся группа пошла на курсы. И Соратник пошел. С тех пор права на категорию «В» так и хранятся в папке с документами.

Да, нашел себе на «ж..у» приключений. Дожил до седин и… дом захотел. «Нитроглицерин» в кармане, а туда же.

С другой стороны, когда же строить, как не сейчас. Дети – замуж повыходят, внуков нарожают. Куда их? В эти задрипанные две комнаты? Опять же, мелким нужен воздух, «хрюктики» без ГМО. Да что там рассуждать, и самому еще пожить по-человечески хочется. С отдельным кабинетом, для творчества, с банькой, с беседочкой под вишней. Так что, с домом решение правильное. А то, что раньше об этом не думали, так мало, кто и думал. При коммуняках – не разрешали, а если дачку и строили, то – «курятник» на трех четырех сотках, среди «сотен» таких же «курятников» в каком-нибудь садовом кооперативе. А строили как. Материалов – не достать, строителей не найдешь, а если найдешь, то партбилета лишиться можно было за «эксплуатацию человека». Активисты всякие с линейками ходили, все измеряли, и, не дай Бог, размер «халупы» был на 20 см больше. Могли заставить снести.

Потом, правда, попустило. Строй, что хочешь и как хочешь. И материалов – завались. Ассортимент удовлетворит вкус любого шизофреника, но… нищета. Откуда у двух врачей деньги? А тут – «подвалило». Нельзя так говорить, но как-то «вовремя» поумирали родственники и оставили наследство. Прожрать его? Это, конечно, можно было бы. Но «семейный совет» распорядился иначе – строим дом. Значит, будем строить.

Выйдя из ванной, он увидел на кухне Надежду, разливающую кофе.

- Шалом – поприветствовал он жену.

- Шалом – акбар – отшутилась она,

- Есть будешь, или, как всегда, кофе с сигаретой?

- Устой традиций менять не будем. – ответил Соратник,

- Кстати, как у нас с деньгами?

- Терпимо. А почему ты спросил?

- Мне сегодня нужно пару сотен в загашнике иметь. На такси и прочие непредвиденные расходы. Остальное – потом расскажу.

- Возьми, там, в коробочке, в шкафу, где пододеяльники.

- Ты, что, опять туда деньги прячешь? Я же вам сто раз говорил, что грабители, в первую очередь лезут в шкаф, холодильник и бачок для унитаза…

- Грабители. Да к нам грабитель может залезть только с одной целью – оказать гуманитарную помощь.

Уже уходя, Соратник, чмокнув Надежду, спросил-

- А, все-таки, как Виталий у нас появился и в такое доверие вошел? Как-то странно, чужой человек, а готов к бескорыстной, да что там бескорыстной, затратной для него, помощи. Не находишь?

- Ой. Не ищи черную кошку в темной….

- Знаю. Знаю я твоего ЛаоЦи – перебил ее Соратник, - но, давай вместе подумаем о Виталике. И, может, людей поспрашивать?

- Иди уже. На автобус опоздаешь.

* * *

ЧАСТЬ 6 «НАКАНУНЕ»

Понедельник. Стоя возле лифта, Соратник планировал свой день. Первым делом затащить в кабинет санитарку, чтобы она, за наличный расчет, быстренько навела марафет в кабинете.

- «Твою мать» - выругался он про себя, вспомнив, что его кабинет оккупирован КРУ-шниками.

- Меняем курс….

Соратник направился к «логову» заведующего хирургией.

Только он зашел в хирургию, как столкнулся с Мариной.

- В засаде она сидит, что ли? Не иначе. – подумал он, но вслух, как можно доброжелательнее произнес

- Здравствуйте – несравненная… Вы, наверное, поселились в отделении. Уходишь – вы ЕЩЕ на месте, приходишь – вы УЖЕ на посту. Дома то, хоть, бываете?

- А что мне, девушке одинокой, дома делать? Скучать или книжки читать? А здесь… Здесь доценты симпатичные водятся. Пообщаешься с ними, и – растешь над собой. А если зайдут на «кофеек», так совсем праздник. Но избегают доценты старшую. Стороной обходят.

- Не паясничай, не надо. Тебя обойдешь.

- Так что же вы в пятницу ключик от зава кабинета на посту оставили. Я, как дура, сижу у себя, жду ключа, домой не ухожу, думаю, занят доцент, заработался. Смотрю, уже почти семь, подхожу к кабинету, думаю, может помочь чем, а доцента и след простыл. Разве ж так поступают?

Соратник просто опешил от такой «предъявы». Он ожидал чего угодно, только не такого.

- Ну, ты и стерва – подумал он, но в слух сказал - Виноват, виноват, Мариночка. Заработался. Не вели казнить «нэгидныка». Отработаю… с шампанским и тортиком.

- Ловлю на слове. Но – шампанское «Новый свет», а тортик «Пражский».

- Лады.

- Вроде бы пронесло – мелькнуло в голове Соратника, - Теперь нужно «заболтать» тему, мозги «запудрить».

Взгляд Соратника непроизвольно скользнул вниз, к привычному разрезу халата, но… задержавшись на выглядывающем бедре только на миг, переместился ниже.

- Ого, какая красота… С обновкой вас.

Марина была обута в красные туфли на высоченной шпильке.

- Да, обновка, мы такие. – и покрутила ступней туда-сюда.

- Нравится?

- Марина, обалдеть, и не встать. Тем более, на такой ноге…

- Так что, ставить чайник?

- Ну не с утра же. Давай поработаем, а потом я подтянусь.

- Годится.

И уже, совсем игриво, добавила

- А у меня обновка - не только туфли. Еще обновки есть.

- Посмотреть можно?

- В зависимости от поведения… И не в коридоре.

- Договорились. А ключик от Барсука?

- У него. Он уже с полчаса, как на работе.

* * *

Барсук, с красной физиономией и выпученными глазами, с кем-то, «выяснял отношения», на «повышенных тонах»

- Нет у меня возможности разместить на базе моего отделения этих аферистов. Я вам уже пятый раз русским языком говорю, что никакого отношения к ортопедии, нейрохирургии и сосудистой хирургии мы не имеем.

Увидев вошедшего в кабинет Соратника, кивнул ему головой, жестом свободной руки пригласил сесть и вновь разразился гневной тирадой

- Да жалуйтесь куда хотите. Напугали «ежа голой жопой». У меня есть статус отделения, утвержденный, кстати, вами же… Еще раз говорю – нет. Все. Мне работать нужно. Конец связи.

Соратник вопросительно посмотрел на заведующего.

- Понимаешь, тут кому-то моча в голову стукнула сделать полукоммерческую структуру по хирургическому лечению сосудистой недостаточности головы и верхних конечностей. Всякие там извитости ветвей сонной и позвоночных артерий и тому подобное. Так они решили, там, в «городе» сократить мою хирургию до 40 коек, а 20 коек отдать под эту херню. – объяснил ситуацию Барсук.

- Что херня, то это точно. А часом это не тот аферист, как там его? А… вспомнил – Зорян Шпут. Так, кажется его зовут. Ну, тот, что лет пять назад бегал с венгерским дипломом, и по телеку всем уши прожужжал о перевороте в лечении сосудистых заболеваний мозга?

- Вот, вот… Именно он. Нашел себе покровителей в администрации президента, «запудрил мозги» нескольким депутатам, и пытается «пробить» себе «центрик». Да еще и с бюджетным финансированием.

- Блин. Везет же проходимцам. Как они ухитряются всегда наверху быть – этого я понять не могу?

- Очень просто. Все по принципу - «Говно – не тонет. Оно всегда вверх поднимается». Но у меня им «х..р», что обломится.

- У тебя все в порядке? – Барсук вопросительно посмотрел на Соратника.

- А почему ты спрашиваешь?

- Да так, «чуйка» у меня… С утра уже и начмед о тебе спрашивал, и Любаня звонила. А минут пять назад – Деркач, из «железки». Кстати, как там операция?

- Все путем. Потом расскажу. А чего все эти «начхальники» хотели?

- А «хрен их знает». Спросили тебя, и все.

Соратник задумался. Эти звонки не предвещали ничего хорошего.

- Ты, давай, не кисни, а я пойду к главному. Нужно его в известность поставить об этом звонке из «города. А то, еще в сепаратизме обвинит». – И, собрав какие-то бумаги в папку, Барсук покинул кабинет.

Соратник позвонил в «железку», к Деркачу.

- Алло. Приветствую. Как там наша пациентка?

- Неплохо. Гемодинамику держит стабильно, 120 – 130 на 60 – 70. Температура выше 37.8 не поднималась. Стаз в желудке до 500 за сутки. Мочи – достаточно. Единственное, что беспокоит – сахара «пляшут» и амилазка повышена. Немного, но повышена. – доложил Деркач.

- То, что сахара «пляшут» - объяснимо. Мы же процентов 80 железы убрали, а вот то, что амилаза повышена – радует. Значит – головка железы живая.

- Мы на сегодня запланировали эр-массы перелить и белков. Эритроцитов всего 2.8. А остальные назначения оставлять прежними? Какие-нибудь дополнения будут?

- Ты назначения лучше с Остапчуком согласовывай. Он в интенсивной терапии дока.

- За что и ценим. Кстати, гистология по цитовке на «заморозке» - читаю – «… стенка кисты с элементами малигнизации». Во как!

Соратник откинулся на спинку кресла и свободной рукой, согнутой в локте издал звук победы – Yesssssss!

А в трубку сказал

- Тем более правильно сделали, что удалили весь конгломерат. Вот была бы «хохмочка», если бы через пару месяцев развился «карциноматоз».

- Вы к нам сегодня заедете?

- Я бы рад заехать, но «цейтнот» страшенный. Не представляю, как везде успеть. И везде, «кровь из носу» - надо быть. Не успею - «вилы» мне…

- Так давайте, Гена к вам приедет. Покатает где надо. Мне он тут сегодня не нужен. Тем более – реабилитируется за свое поведение в субботу. Хотя, он по секрету, признался, о том, что это «главная» его напоила. Дескать, пей. Она ему сказала, что вы с ней поедете, а он – без надобности. А меня предупредила, чтобы в воскресенье – я вас не искал, и, особенно, чтобы я не вздумал домой к вам звонить.

- Ох, тетя… Ну, и тетя. Всем тетям, тетя – подумал Соратник.

- А что же тогда она меня так отшила. «Ложе»… «не место»… «блуд»…

И тут он понял. Главная, использовала его «вслепую». Она, с утонченным лицемерным садизмом, с его помощью, низвергла своего предыдущего фаворита – Деркача… От Соратника не ускользнуло, как Тамара «зыркала» глазами в сторону Деркача, каждый раз, когда произносила очередную «шпильку» в его адрес. Подчиненных так не подкалывают. Так ведут себя только с «близким» человеком. Но, как там в песне

- У фаворита век недолог…

Да, ничего не скажешь. Ловко… Ловко, она своими чарами «завела» Соратника, нейтрализовала транспорт и задвинула Деркача.

Нельзя, категорически нельзя заселяться в кабинет около ее апартаментов. От такой «мадам» нужно держаться подальше. Да и муж из «конторы» - это не шутка.

Хотя, если самому себе честно признаться – тетя весьма… Камасутра – партитура, явно для дуэта с ней.

- Так присылать Гену или нет? – этот вопрос Деркача вывел Соратника из раздумий.

- Присылайте. Вы меня здорово выручите. Да и к вам тогда успею заскочить.

- Ок. Куда ему ехать и во сколько?

- Давайте к 12. – 12.30 к хирургии «Архипелага».

Теперь, скорее, к Тарану. Только бы он был на месте…

* * *

Заведующий кафедрой был в прекрасном расположении духа. Утром, ему, наконец-то, пригнали машину, после ремонта, затянувшегося на 3 недели, вместо обещанных «пары дней». Сегодня он не ждал, пока за ним заедет кто-то из сотрудников. В обычное время, все они были совсем не прочь «прогнуться» перед шефом. Но - эпизодически. И совсем другое дело, когда Таран остался «безлошадным». Никто не пожелал взвалить на себя функцию шофера на три недели. Каждый вечер, завкафу приходилось обзванивать подчиненных с просьбой «захватить» его утром по пути на работу. И с каждым последующим вечером дозвониться становилось все труднее. Как то все больше абонентов оказывались «по за зоной досяжности». И…о счастье, его «ласточка» - готова.

Таран утром гордо въехал на территорию больницы и припарковал машину прямо на газоне под окнами своего кабинета.

Сейчас, он стоял у окна и наблюдал, как совершал «момент прогиба» юный интерн, который протирал специальным очистителем стекла.

- Нужно будет пацаненка прикрепить к толковому ординатору. – подумал профессор. Тем более, что «обратить на ребенка внимание», Таран обещал его маме, своей однокурснице. И не просто однокурснице.

Он отчетливо вспомнил осенний «колхоз» на 4-м курсе института, и… быстротечный студенческий роман. Даже, не роман, а так, «пересып, по дружбе». Так что, ты-интерник, запросто мог бы быть и «родственником», а не только сыном однокурсницы.

Воистину. Пути Господни и деяния Его, неисповедимы…

* * *

В кабинет к заведующему кафедрой вошел Соратник.

- Здравствуйте. Я к вам, и вот по какому поводу…

- Ну, ты прямо, как Швондер – ответил Таран.

- Первое. Давайте я перейду на базу «Железки». Там, Деркачу нужно помочь в развитии.

- Так там два наших доцента…

- Доценты есть, толку нет. Они уже в «возрасте», многого не знают.

- А ты что, уже все познал?

- Ну, не все… Но, кое-что умею.

- А какой второй у тебя вопрос? – Таран попытался перевести тему беседы.

- А второй… Второй – чисто «шкурный». Мне, позарез, нужно, где-то с месяц, поработать по «индивидуальному графику».

- Разъясни.

- Надо - когда-то – опоздать, когда-то – пораньше уйти. Я, понимаете, строительством решил заняться. Дом решили строить. А это – сами понимаете. Сразу в десяти местах нужно быть одновременно.

Таран задумался. Без Соратника, конечно, будет труднее. Второго хирурга с таким уровнем подготовки в клинике просто нет. Но, с другой стороны, из - за этого доцента страдает и собственная репутация. Дошло до того, что сотрудники своих родственников ведут не к нему – профессору, заведущему кафедрой, а к этому…. И Таран, про себя грязно выругался.

Для многих врачей, сестер и даже санитарок Соратник очень быстро стал, чуть ли не «истиной в последней инстанции». И не только в вопросах хирургии. Студенты ходят на его лекции, клинические ординаторы изыскивают любой способ давления на зав кафедрой, чтобы попасть в группу именно к нему. Дошло до полного абсурда, профессорские диссертанты проблемы по своим диссертациям обсуждали с ним, а не с «научным руководителем». И это, несмотря на то, что еще перед приходом Соратника сюда, был запущен слушок о его невыносимом характере, неравнодушии к «зеленому змею» и склонности к грубости, дебошам и нарушениям дисциплины. Слушок то был запущен, но не подействовал. «Конспирологи», искушенные а интригологии, недоучли, что хирургия – жесткая профессия маргинальных крайностей. Труднообъяснимых, а зачастую и просто алогичных. Имярек может быть интеллигентнейшим, милейшим, культурным человеком, но если при этом он плохой хирург, то его не будет уважать даже самый младший ординатор. И, наоборот, блестящий хирург станет объектом обожания, даже если он пьяница, грубиян и нахал.

А хирургом Соратник был блестящим.

Таран и сам понимал, что такой виртуозной техникой, как у Соратника, он не овладеет никогда. Руки не те. Да и в плане диагностики Соратник был недостижим. Сказался опыт многолетней работы общим хирургом в районе, чего не было у Тарана, сразу же после института пришедшего в НИИ, и не хирургом, и не анестезиологом, а каким-то «машинистом» при роликовых насосах.

- Может это и к лучшему, если он уйдет в «Железку»? Формально – власть заведующего кафедрой распространяется на обе базы и достижения Соратника, все равно пойдут в копилку кафедры. Это – если они будут – достижения. Если же он там «обос…ся» – тоже неплохо. Можно будет перед всеми «покаяться» - вот, проявил демократизм, выпустил человека на самостоятельную работу, а он не оправдал надежд.

Пожурят, конечно, за «близорукость» и неумение разбираться в людях, да и забудут.

- Хрен с ним, пусть идет в «Железку». К тому же главный и начмед им недовольны. Жалуются постоянно.- подвел черту размышлениям Таран, но вслух сказал

- Ты меня без ножа режешь. Все мои паны – к «чертям собачьим». Я, понимаешь ли, собрался на полгодика в творческий отпуск уйти, монографию по обширным резекциям печени дописать…

У Соратника от удивления поднялись брови – Он и дописать – как-то не укладывалось в голове. Подписать – это он может. А написать? Таран уже лет десять ни в одной статье не поставил даже единственной запятой. А тут – написать.

Но, вошедший в раж Таран продолжал

- Да и тебя я планировал «подтянуть» по торакальной хирургии. Максименко уже старый, да и обленился.

Соратник не верил своим ушам – Что он несет? В том, о чем рассуждал профессор, он был полный ноль. Все резекции печени при опухолях сделал Соратник, а на торакальных операциях, Таран, как правило, только на несколько минут подходил к столу, и, заглядывая из за плеча Максименко, обычно произносил «коронную» фразу

- Ну, здесь тебе Игорь Михайлович, надеюсь все понятно? Еще вон тот узелок заберешь, и… заканчивай без меня.

Но, сейчас, глядя на разлагольствующего Тарана, Соратник с ужасом осознал, что тот говорил на полном серьезе. Таран действительно верил в то, о чем говорил. И его ничуть не смущало, что все это он говорил человеку, который знал истинное положение дел. Зазеркалье, какое-то.

- Блин… Да это же потеря критики и ситуационного контроля, и, одновременно, какой-то бред величия. Уж не ушиб ли кто-то профессору лобные доли? Для старческого слабоумия еще, вроде бы, рановато? А может – шизофрения? А вдруг, это заразное? – Соратник все больше убеждался в правильности решения о переходе в «железку».

- Бежать из «Архипелага». И как можно скорее. Подальше от всех этих главных, начмедов, профессора, депутата…и их «прихлебателей».

Потом поговорили о стройке, о том, как сложно в «это время», что-либо построить.

- Как будто бы раньше было проще? – подумал Соратник.

- А откуда средства? – поинтересовался Таран.

Соратнику вовсе не хотелось рассказывать о наследстве, тем более, что пару недель назад он отказал дать «взаймы» профессору, когда дочке того приспичило приобрести навороченную «Toyota RAV», удлиненную американку. Он бы может и дал бы тогда денег, но мудрая Надежда резонно заметила

- Будешь потом на напоминания о возврате «завтраками» кормиться, пару лет ждать, пока инфляция твои денежки не съест.

И, вот теперь, о наследстве говорить было нельзя. Пришлось «на ходу» выдумывать правдоподобную версию

- Наде, как депутату, банк льготный кредит дает. С отсрочкой платежа и на 15 лет. Вот мы и решили в «кабалу» пойти. К тому же, как только в доме можно будет жить, даже без отделки, переедем туда, а квартиру продадим и кредит досрочно погасим. Этот банк штраф за досрочное погашение кредита не берет. Мы узнавали.

У Тарана запищал мобильник. Пришла SMS-ка. Воспользовавшись тем, что внимание шефа переключилось на пришедшее сообщение, Соратник попытался «закруглить» разговор, и, как только тот оторвал взгляд от экрана, произнес

- Ну, так как? Договорились? Позволяете мне на ту базу перейти?

- Черт с тобой. Иди. Только с начала следующего месяца, чтобы планы не ломать.

Соратник загрустил, сегодня только седьмое. Придется потерпеть.

- А как с кабинетом быть? Учитывая, что я и здесь буду появляться. Лекции, мероприятия кафедральные. Да, мало ли, что еще. Может, за мной его сохраните?

- А, вот это – дудки. Людей негде размещать, а ты хочешь, чтобы кабинет простаивал. Запускай в него аспирантов и парочку «клинков». На твой выбор. Ну, и себе стол оставь. Все понял?

- Да, шеф. Разрешите выполнять?

- Валяй.

Соратник попрощался и направился к выходу, но тут Таран окликнул его.

- А, как там Тамара Игнатьевна?

Соратник удивленно посмотрел на профессора. А тот – продолжал

- Хороша? Или уже сдала, старушка? Лапшу про «Ложе» и «не место для блуда» на уши вешала? Ну, ладно. Не хочешь говорить, не говори.

Соратник, еще раз попрощался и вышел из кабинета.

- Что это? Кто-то «стуканул» Тарану о том, что было позавчера, или «на понт» берет? – подумал Соратник.

– Ну и тетя…

* * *

Так, на часах только 11.23. Гена будет в 12.30. Есть еще время заскочить к Любане, поинтересоваться, что и как…

В «Приемной» главного врача бунтовал Фурсенко. Он, загнал Любаню в угол и, размахивая руками, орал

- Что значит, Кравец в горздраве? Если руководитель в отлучке, должен быть кто-то «за него». Нет главного – начмед должен командовать. А тут, Кравца – нет, Круторогова – нет. На всю больницу одна ты – Любаня, начальник. Так, ты, всего лишь секретарь. Твое дело – входящие, исходящие и «чай подано»…

Любаня вяло отбивалась, боязливо повизгивая

- Платон Лукич, миленький, не надо… Успокойтесь. Скоро все будут.

- Да мне не скоро, мне сейчас они нужны. У меня ЧП, вопрос государственный…

- У нас все вопросы государственные – робко вставила Любаня.

- Молчи, несчастная. Я вот сейчас прикачу к тебе пару «жмуров» разлагающихся с амбрэ специфическим, никакие дезики не помогут. Где эти сволочи шляются?

Увидев Соратника, Фурсенко на миг ослабил натиск, чем мгновенно воспользовалась Любаня. В два прыжка она проникла в кабинет главного и захлопнула дверь прямо перед носом обидчика.

- Ах ты………….

Последовал длиннющий монолог из нецензурных слов.

- Платон Лукич, я восхищен! Такого я даже в порту от докеров не слышал! Позволите слова переписать…

Фурсенко замолчал и уставился на Соратника удивленным взглядом. Такого оборота он явно не ожидал.

Не давая оппоненту прийти в себя, Соратник продолжил

- Во-первых – здравствуйте, дорогой Платон Лукич. Очень рад вас видеть. И, во –вторых – чем вызван столь бурный гнев? Могу ли я вам чем-то помочь?

Правильно говорят, что ласковое слово и кошке приятно. Фурсенко, как –то обмяк, и, уже совсем другим тоном начал рассказывать о своей проблеме.

- Понимаешь, уже две недели я каждый день докладывал, что «холодильники» у меня в морге еле дышат. И, в пятницу они встали. Все шесть камер. А в каждой по трупу. В одной, даже два. Уже два месяца «неизвестных» на утилизацию не забирают. А на улице плюс 28.

- Пойдемте на запасную лестницу выйдем, там курить можно – перебил его Соратник, - а то, чувствую я, спокойно выслушать все это не получится.

Выйдя на лестницу, закурили, и Фурсенко продолжил

- Так вот, в пятницу, около 10.00 камеры гавкнулись, а в 13.00 мы с главным уже в «город» докладную отправили. Там, на удивление, на какого-то приличного человека попали, из старых кадров. Он всех «на уши поставил» и вечером в воскресенье привезли автономные армейские холодильники. Выпуска, правда, 70-х годов ХХ века, из госрезерва гражданской обороны, но, якобы рабочие.

Тут же начали их монтировать, но оказалось, что они для открытого воздуха, в помещении – нельзя. Ты такой «прикол» представляешь, когда со всех сторон можно будет наблюдать, как в камеру труп заталкивают? А ночью, что делать, пост охраны выставлять? Я это городским «чинушам» объясняю, а они мне советуют палатки над камерами натянуть. Ну не «долбо…ы».

Кроме того, для того, чтобы эти камеры работали, к ним нужна еще и автономная электростанция. Тоже армейская. А их, этих станций, нигде нет. Их давно уже разворовали. А механикам что? Они вояки, приказ выполнили, камеры перед моргом поставили, ну и свалили. А мне, что делать. Тем более в выходные.

За субботу-воскресенье ко мне еще 5 покойников из больницы доставили, так что у меня сейчас «перебор». Семеро в поломанных камерах уже потекли и завонялись, в зале -на обоих секционных столах по клиенту, на каталке один, и, еще двое прямо на полу. К моргу, ближе, чем на метров семьдесят подойти невозможно. Попытался я переправить «клиентов» на судебку, но там не берут.. Хотя судебка для левого берега и больница расположены на олной территории, но ведомства разные. А «высоких» начальников никого на месте нет.

А сегодня уже и родственники умерших за справками о смерти подтянулись. Возмущаются, грозят телевидение привезти. Ты бы на моем месте как себя вел?

Соратник ничего не успел ответить, так как пришла Любаня и пригласила Фурсенко

- Евгений Сергеевич пришел. Ждет вас.

После этого она, как-то с сожалением посмотрела на Соратника

- А Вы ко мне зайдите, пожалуйста. Нужно с приказом ознакомиться и расписаться на нем.

Приказ, с литерой «К» - кадры, гласил, что главный врач приказывает создать комиссию по изучению и оценке деятельности Соратника, как доцента кафедры, расположенной на базе хирургических отделений руководимой им больницы. Дальше шел поименный список членов комиссии, где от кафедры был указан только ее заведующий. Первое заседание комиссии провести восьмого числа, т.е. завтра, в 11.00, с приглашением виновника организации комиссии.

- Ну, ни «хе..а себе». Любаня, что это?

- А это означает только одно, что кто-то к вам «неровно дышит». – ответила Любаня, и добавила

- Хотят вас уничтожить, но «открыто»… боятся. Или сил не хватает, или – не за что. Поэтому и идут, по давно отработанному, «длинному» пути. Накапливают или фальсифицируют компромат и создают комиссии для имитации объективности.

- Здесь, в списке Ткаченко? Кто это? – спросил Соратник.

- Вера Дмитриевна, редкая сука. Из профсоюзов городских. Она, когда-то, здесь диетологом работала. Точнее – числилась. При союзе она в парткоме больничном заседала, а потом, как партию разогнали – в профсоюзы переметнулась.

- А Голембиевский?

- Зам головы района по медицине. Из молодых. Юрист. Сначала автостоянками занимался, а потом гуманитаркой. Шустрый парень. Говорят с ним за «кэш» можно любой вопрос решить. Может и врут, но наш Кравец, без согласования с ним и личного собеседования даже медсестру на работу взять не может, не говоря уже о врачах. А там, опять же говорят, «свечку не держала», или – деньги, или – койка.

Все это Любана говорила полушепотом, поглядывая в правую сторону приемной, где висел портрет Тараса Шевченко. Соратник догадался, что там была замаскирована видео и аудиоаппаратура.

- Любовь Александровна, вы можете мне ксерокс приказа сделать?

- Отчего нет, сделаю. Вы мне только не забудьте вот здесь расписаться.

- А как бы мне к Кравцу попасть?

- Никак. Велено вас до завтра не пускать – ответила Любаня, протягивая Соратнику копию, которую «выплюнул» «Xerox».

- И вообще. Шли бы Вы. Итак, здесь уже минут 40 находитесь. Кравец же все, что в приемной происходит у себя на мониторах и видит и слышит... И, начмед, кстати, тоже…

* * *

Распрощавшись с Любаней, Соратник покинул «Приемную».

- Барсука, срочно найти Барсука. Он – член комиссии, должен что-то знать. Хотя? Стоп. Мы же утром с ним общались, и он ни слова не сказал об этой комиссии? Не знал о ней, или не захотел говорить? – пронеслось в голове у Соратника.

- Как бы то ни было, а с Барсуком необходимо разобраться.

В кармане «запиликал мобильник»

- Это я, Гена. Приехал, как и договаривались.

- А который час?

- Уже 12.20

- Гена, подожди минут 20.

- Не вопрос. Я стою около приемного. Машину Вы знаете, а я отойду отлить. Так приперло…

Соратник уже пришел в себя после неожиданного удара и восстановил способность к трезвому размышлению.

- К Тарану идти сейчас – смысла нет. Это – не его игра. Скорее, даже, эта игра против него. Если у него в мозгах кроме «бреда величия» сохранились, хотя бы остатки, способности мыслить критически, то он сам обязательно выйдет на связь. Вот тут то и будет интересно узнать его версию, того что происходит. Всегда интересно слушать ложь, когда знаешь правду.

Барсука тоже искать бесполезно. Он – парень честный, и, кажется действительно, дружелюбно настроенный, но именно поэтому авторы интриги и будут использовать его «втемную».

Теперь о том, что они могут предъявить? Да что угодно… В их воспаленном мозгу может родиться любая подлость. Тут нужно хорошо подумать. Нужно попробовать поставить себя на их место и заставить себя думать, как они. Но это – не сейчас. Сейчас нужно ехать на встречу с Виталием, а по пути – заскочить в «железку».

В конце концов, нельзя ни в коем случае показывать свою растерянность. Наоборот. Все замечательно, дела идут отменно, а перспектива – триумфальная. Пусть теперь они поволнуются.

Соратник вышел из хирургии. Стараясь не крутить головой, осмотрел двор. Не заметив ничего подозрительного, направился к машине Геннадия.

- Блин. Если всего опасаться, то недолго и шизофреником стать. А с другой стороны, все все, про всех, знают. Значит «большой брат» следит за тобой. – подумал Соратник, усаживаясь в машину.

- Значит, придется жить в предлагаемых обстоятельствах.

- Привет Гена. Будь другом, отодвинь мою сидушку кзади. Живот не помещается.

- Как скажете. Куда едем?

- Как и договаривались, сначала в «Железку», а потом в райадминистрацию. Единственное, по пути нужно будет у нотариуса одну бумажку забрать. Она уже должна быть готова, Надежда еще вчера с подружкой-нотариусом договорилась.

Как только Гена и Соратник выехали из больницы, вахтер, на воротах, снял трубку внутренней связи и, кому-то доложил об их отъезде…

* * *

Деркач в очередной раз поразил Соратника сообразительностью. Чтобы не терять время, он взял пациентку в перевязочную, хорошенько обезболил, снял повязки и приготовил все, что могло бы пригодиться. Даже анестезиолога и операционную сестру.

- Будет толк из этого «юноши» - подумал Соратник.

- Хотя, какой «юноша»? Уже под сорок… Кандидатская «на выходе». Больше двух лет заведует отделением. Уже не мальчик.

- А как вообще она себя ведет? Что Остапчук говорит? – спросил Соратник.

- Анемийка пока не совсем компенсирована, лейкоцитоз, да и сахара ниже 10-11 без коррекции не снижаются. А так, неплохо. Пьет, газы пробиваются.

- Мы с тобой до одной штуки не додумались. Надо было на операции зонд за Трейтц завести для энтеральной терапии…

- Для питания? – переспросил Деркач.

- Нет, Игорек, именно для терапии. Ну, и для питания.

- Я не так давно был на защите кандидатской, из кафедры последипломного образования, по острому панкреатиту. Защищался их хирург – Николаев, Игнат Игоревич. Ты его должен знать. Тощий такой. Так вот они там надыбали интересные вещи. Оказывается, многое зависит от синдрома «энтеральной недостаточности». Слышал о такой? И, вот если эту недостачность правильно корригировать, то можно предотвратить развитие инфицирования зон некроза поджелудочной железы при некротическом панкреатите. Профессор, руководитель диссертанта, так и сказал

– «Энтеральная недостаточность – «мотор» панкреатогенного сепсиса».

Напомни мне, чтобы я тебе автореферат диссертации принес. А вообще, взял бы да съездил к ним. Может, что-то полезное и увидел бы.

- А Вы не могли бы позвонить туда, договориться о встрече?

- Не понял? Ты что, маленький? Ты – целый зав отделением, такие вопросы должен сам решать. Или ты думаешь, что я тебя за руку везде водить буду?

- Везде – я сам, а здесь – позвоните. С их профессором, когда-то конфликт был. Мы статью опубликовали с новыми технологиями операций на дуоденальном сосочке, а ссылку на патенты не дали. Его патенты.

Он шум не поднимал, но при встрече «предъявил»

- Ну и чем закончилась «предъява» спросил Соратник.

- Да ничем. Коньяка бутылку распили, да и все. Хотя, нет. Он тогда еще, в шутку, пообещал наш материал опубликовать, без ссылки на нас. На том и разошлись.

- Вот видишь, все уладилось. Так что езжай безбоязненно.

Соратник закончил перевязку

- Запишешь протокол расширенной перевязки в историю. И давай, начинай кормить. А я поеду к «чинушам».

Выйдя на улицу, они закурили.

- Знаешь, Игорек, это хорошо, что ты помнишь о том, что случилось со статьей. Когда-то вопросами научной чистоплотности и порядочности очень дорожили. Потеря репутации для ученого означала конец всего. Крах.

Если, кого-то уличали в плагиате – лишали степеней, званий мгновенно. Это сейчас, всем на все плевать. Статьи в журналах – не рецензируются, дискуссий – нет, монографии и диссертации сдувают друг у друга безбоязненно. Защитных Советов – как грязи. В каждом ПТУ – Совет. А ВАК? В ВАКе все зависит от «заноса». На все своя такса

Вот и стали защищать диссертации те, кто их не писал. Дощло до того, что, некоторые «соискатели» «своих трудов» даже не читали. И, особенно, это касается «чинуш», разных главврачей и начальников всякий рай -, гор -, облздравов. Недаром говорят – «Главврач – это не должность, это – счастье». Они считают, что одновременно с должностью им «положены» научная степень, звание и какое-нибудь лауреатство.

Диссертацию пишут «рабы» - «кафедралы», научное звание и должность, по совместительству в университете или академии обеспечивают ректора, а лауреатство покупается в «финансовом проекте» учредителей - «Академия медицинских наук». В итоге – все довольны. Только «за Державу обидно».

Ты знаешь, как больно смотреть на «спектакли» на защитах диссертаций, когда обнаглевшее циничное быдло, заплетающимся языком читает доклад, коверкая слова и не понимая сути прочитанного. Как «оно» по бумажке «отвечает» на вопросы, заранее розданные членам Совета, которые, потупив глаза, «отрабатывают» свои роли. А потом, вновьиспеченный «ученый», пропустив на постзащитном банкете пару рюмок, рассказывает, кто из этих профессоров, и за сколько продался. И смеется над ними.

Ты можешь спросить – Куда смотрит научная общественность?

Так вот, запомни, принципиальная общественность умерла вместе с наукой. Остались, конечно, отдельные «очаги сопротивления», но и они скоро будут подавлены. .Почему? Да потому что сейчас – власть необразованного, наглого, интригана и хама. Их, даже им очевидное, ничтожество, построило систему основанную на принципах попрания интеллекта и совести. Их рабское происхождение единственной целью в жизни ставит возможность «запанувати» и иметь своих рабов. Только такой системой они сами будут востребованы, поэтому изо всех сил они будут защищать свой замкнутый в клановой серости, изолированный от всего талантливого, мирок, где они могут считаться «учеными», «талантливыми руководителями», «политиками» и «культурной элитой».

Время сейчас такое. Сволочное. Время - Швондеров и Шариковых.

- Так что, об инциденте со статьей – забудь и собирайся в гости к коллегам.

* * *

К Виталику Соратник попал вовремя. Тот, только что вернулся с обеда в ресторанчике «У кума», примостившемся, как раз напротив райгосадминистрации. От такого соседства все были довольны. И хозяин ресторана и чиновники.

Хозяин ресторана, сам когда-то работавший районным начальником среднего звена, позаботился о том, чтобы к нему ходили не только на обед. Кроме двух общих залов имелись три небольших «кабинета», с выходами, как из зала, так и прямо с улицы, для конфиденциальных переговоров и, что греха таить, для передачи «благодарности». Особенностью было то, что берущий мог взять конверт или сверток сам, а мог и забрать его из тайничка в помещении ресторана. Благо, мест для тайничков было много. И не обязательно было забирать «кэш» сразу. Он мог находиться в тайничке и несколько дней, а то и недель. Сохранность, хозяин ресторана гарантировал. За свой небольшой процент. Гарантировал хозяин и отсутствие прослушки и видеофиксации. В этом все сомневались, но делали вид, что верят.

Не обходилось и без курьезов. У посетителей, имевших опыт проживания на «курортах» «не столь отдаленных», название «У кума» вызывало воспоминание о лагерной администрации. Они даже просили сменить название. Но, постепенно, все к нему привыкли. «У кума» так «У кума».

Тем более, что кормили «У кума» - отменно.

- Документы все принесли? А доверенность? – поинтересовался Виталий.

- Вот, все что есть – в папочке.

- Хорошо. И я уже, кое-что успел сделать.

Виталий нажал клавишу селектора

- Антон Иваныч, зайди ко мне.

- Сейчас я познакомлю Вас с бригадиром. Он будет непосредственно на участке руководить. Так что, советую подружиться. Он, немного, со странностями, но в целом – человек нормальный. Проверенный. И, не алкаш.

В дверь постучали.

- Да, заходите.

Вошел сухопарый мужчина, никак не моложе лет 70. Весь он был, какой-то мятый, неухоженный и пахнул нафталином. По облысевшему черепу была старательно уложена пряди жидких пегих волос, причем не слева – направо, а наоборот, справа – налево.

- Левша он, что ли – подумал Соратник.

И прямо опешил от слов Виталия

- Знакомьтесь, наш самый заслуженный мастер - Шульга Антон Иванович. А это – наш «ВИП – клиент», «почетный», так сказать – и показал на Соратника. – а по "нечетным", не клиент, а просто хороший товарищ.

И захихикал от своего каламбура. Противно так захихикал, визгливо.

- Надеюсь, вы найдете общий язык.

Пригласив всех сесть, Виталий разъяснил задачи каждому присутствующему.

- Ты, Антон Иванович, бери времянку на колесах и ставь ее вот здесь, где ручей через овраг протекает. Там колышками участок № 23 отмечен. Формируешь «вахту». Сторожа, что там будет постоянно жить и работяг. Они будут приезжать. Если завтра поставишь вагончик, то послезавтра привезем на трейлере экскаватор и трактор. Им там работы дня на два – три, поэтому приготовь им в вагончике нары. Что делать – я на месте покажу.

Пока все. Вопросы есть?

- Есть. Мне бы авансик, да и ребятам бы не помешало командировочных?

- Иди Иваныч. Привезу я вам и авансик, и к авансику. Иди, работай.

Когда бригадир ушел, Виталий обратился к Соратнику.

- А вы, что такой грустный? Объект начинаем, радоваться нужно.

- Радоваться то, радоваться.… Но как подумаю, что предстоит сделать, и сколько это будет стоить – дурно становится. Смогу ли я это потянуть.

- Сможете. Я, когда-то в Индии и Непале был. Так, вот, там говорят - «Главное – верить, что сможешь». У них там вообще, все на вере построено. Веришь, что сможешь – и как йог полетишь, и в мороз в ледяной воде голым не замерзнешь. А тут, всего-то, дом.

Да в былые времена, когда я «вертухаем» служил, мы бы его за полгода построили. Взяли бы пяток зеков-бытовиков, который за мешок пшена или колеса от телеги по «пятерику» получили, или тех, кто жене по «балде» по пьянке дал, она участковому «заяву» кинула, а тот мужу срок, чтобы поостыл. Так вот, взяли бы таких «бытовиков», которым по годику сидеть осталось, и предложили бы им

- Или остаток срока в «зоне» мотаете, с режимом, баландой, администрацией и прочими благами жизни в заключении, или забираем вас отсюда. Жить будете в вагончике, но на воле, сами себе командиры, харчами будете обеспечены и не без 100 граммов. Но придется строить дом. И побежали бы зеки сюда вприпрыжку.

- Да неужели возможно такое?

- Еще и не такое возможно. Если проверить, кто офицерам пенитенциарной системы и сотрудникам минюста дома строил, то – «выходи и стройся парами». И если им всем сразу давать «пятнашку» (пятнадцать лет) – то и не спросят «за что».

- А если они убегут? Они же без конвоя?

- Да куда они убегут. Повторяю, они, в принципе – нормальные, мастеровые мужики. Забитые жизнью, но нормальные. Ну, оступились. Сперли, что-то – так все в те годы воровали. Морду кому-то набили… Их бы «выпороть», как в старину, так нет, таких сажали. И знаете почему? В каждой «зоне» было производство, там кому-то работать нужно было. И работали, причем за «пайку», а фактически бесплатно. Те копейки, что им начисляли на личные счета – не в счет. А были еще «стройки века». Братская ГЭС, БАМ, каналы для поворота сибирских рек. Там работали «расконвоированные». Они жили не лагере, а вроде как на свободе, но все равно, те же «зеки». И им тоже не платили. Поэтому государство и было заинтересовано посадить, как можно больше невиновных, по сути, людей.

Так что, если бы мы в те годы дом вам строили, то обошелся бы он вам только в стоимость материалов до харчей для работяг. Правда, материалы бы мы тогда, хрен где достали. Но… и для этого были варианты.

Виталий открыл стол, достал оттуда картонную папочку-скоросшиватель с тесемками и протянул ее Соратнику. На папке бала надпись. «Строительство дома» участок №23 Начато - Окончено - .

- Ставите сегодняшнюю дату и подшиваете первый договор, о планировке участка.

Виталий передал Соратнику бумаги.

- Дальше, я буду Вам говорить, что еще подщивать.

- И храните эту папочку в сейфе, как «зеницу ока». Это Ваша защита от «проверяющих» и «карающих». Они сегодня работают, конечно, не так, как раньше, но нервы смогут попортить.

- А как насчет оплаты? Вагончик, техника, рабочие. Это же чего-то стоит. – спросил Соратник.

- Не волнуйтесь. Всему свое время. Антон Иваныч завтра прикинет на месте объем работ по планировке, и мы рассчитаем смету. Сразу могу сказать сколько Вам завтра нужно иметь денег, чтобы внести авансовый платеж.

- Да, пожалуйста, насчет денег говорите мне немного заранее, чтобы я успел их собрать. Сами понимаете, я не Рокфеллер и даже не Тимошенко. Коробок с «баксами» не имею.

- Не будет «баксов», возьмем «евриками». Все по желанию клиента. – попытался пошутить Виталий.

– Вам все понятно?

- Пока – да.

- Ну и славненько.

- Так я могу идти?

Виталий посмотрел на часы. Заглянул в органайзер и произнес

- Без четверти четыре. Всего-то. Можем еще к куму проскочить, насчет колес посоветоваться. Как Вы?

Соратник тут же согласился. Он уже понял, что без машины связываться со стройкой бесполезно.

- А далеко ехать? – спросил он у Виталия.

- Рядом. В промзоне за жд вокзалом. Кстати, Вы свою машину – отпускайте. Поедем на моей. А потом я Вас до дома подброшу.

* * *

Кум Виталия – Петро, оказался двухметровым гигантом. Правильно говорят, что работа заставляет человека мимикрировать. И Петр был тому ярчайшим примером. Работа в милиции и общение с нелучшими членами социума привели к тому, что он стал неотличимым от «обслуживаемого» контингента. Стрижка «под ноль», трехдневная щетина, колючий, настороженный взгляд и специфическая речь с тщательным «отфильтровыванием» каждого слова, не вызывали симпатии. Скорее – наоборот. Хотелось, как можно быстрее завершить разговор и убраться по добру, по здорову.

Но, как бывает, внешность оказалась обманчивой.

Выслушав Виталика о цели визита, он завел гостей в подсобку и засуетился с чайником.

- Чай, кофе? Или покрепче?

- Петро, мы только из- за стола – соврал Виталий,

- Если есть, то нам бы по стаканчику минералочки.

- Как хотите. Минералки, так минералки. «Боржомчик» полойдет?

- В пластике или стекле?

- Обижаешь, куме. Когда это я помои пил… Конечно, в стекле. – Петро достал из холодильника две бутылки.

- Теперь о деле. Виталий мне в двух словах сказал о Вашей ситуации, но, хотелось бы услышать от Вас, на что Вы претендуете?

- Ну, что-то типа «Пассата» или «Форда Скорпио»…

- Ясно, можете не продолжать. – Петр оборвал Соратника.

- Вы, я так понял, машины раньше не имели?

- Не имел. Но права у меня есть.

- Права стоят 20 кило сала. А если еще сотку баксов кинуть – то домой принесут. – рассмеялся Петро.

- Дело не в правах, а в том, что если нет опыта, то начинать нужно с «корчика», который, если разобьешь, то не жалко. Но, с другой стороны, «корчик» должен быть живой. Идем дальше, вы неизбежно начнете, что-то возить. Цемент, кирпичи, краску. И еще, черти что. Поэтому машина должна быть недорогая в обслуживании. И, наконец, если она прослужит Вам всю стройку, то избавиться от нее Вы просто не сможете. Разве что на металлолом за копейки сдадите. А то еще и заплатите, за утилизацию.

Идеально в Вашей ситуации – грузопассажирский бусик, типа «Фольксваген – транспортер», но Вам бусик водить еще рано. Поэтому, я бы посоветовал взять «Жигуль» - классику или «Ниву», и, обязательно прицеп. Покатаетесь, а там видно будет.

Идея Петра и его логичные доводы понравились всем участникам встречи. Договорились, что Петро занимается поиском машины, а Соратник – ищет возможность «обновить» навыки вождения. Посидев немного, для приличия, Виталий и Соратник распрощались с гостеприимным хозяином.

Только они вышли из «каптерки» Петра, у Соратника зазвонил телефон.

- О, Барсук. Что это ему приспичило – подумал он.

- Слушаю.

- Доброго дня Вам.

- И тебе не хворать. Случилось что-то?

- Да. Нужно бы переговорить.

- А по телефону можно?

- Не стоит… Дело «вонючее». Касается завтрашнего Совета. Я только от главного.

- А я у себя, в «селе»… - Так, в шутку, именовал Соратник свой райцентр.

- Повиси немного на «трубе». Сейчас решим, где встретимся.

Соратник обратился к Виталию

- Слушай, тут такое дело…

- Да слышал я все, до города могу подбросить, а дальше? Извини – дела.

- И на том, спасибо.

И уже в трубку

- Давай встретимся в «генделыке», на выезде, около ГАИ. «Околица». Кажется, так он называется?

- Ок.

* * *

Когда Соратник подъехал к месту встречи – Барсук уже был там. Он сидел за столиком в дальнем углу зала, лицом к входу и спиной в глухой угол, и… пил водку.

- Место занял правильно. Видит весь зал, контролирует входящих и выходящих, и, вместе с тем, не виден с улицы и не рядом с окном. Значит – соображает, что могут следить. Но, то, что пьет водку, говорит о панике. Чем-то Барсучок, не на шутку, напуган. – мгновенно проанализировал ситуацию Соратник.

- Но… Стоп! А как он так быстро успел от «железки» сюда? И доехал, и, заказ сделал, и, успел один «дринк» уже выпить – Из трех порционных стаканчиков, стоящих на столе, только два были полные.

- «Разлагаешься»? – вместо приветствия произнес Соратник.

- С вами не то что «разлагаться» начнешь. Скоро мозги отлетят. Напрочь.

Барсук опрокинул в рот следующий «дринк».

- Ээээ, парень. Не части. А то мне разговаривать будет не с кем.

- Все в порядке. Я в форме. – буркнул Барсук, и продолжил

- Значит так. Собрал Кравец меня, зава второй хирургии, начмеда, вашего Тарана, зава реанимации – Захарова, «депутата» нашего Данилюка и Соколовского из первой хирургии. А пока мы в приемной собирались, видели, как от него вышли старшая оперблока с профсоюзом – Верой Дмитриевной.

- Ни фига себе. Это же сколько «народа» задействовано в мероприятиях, посвященных моей скромной фигуре – подумал Соратник.

- Где же я им в «борщ насрал»?.

Барсук, тем временем, продолжал.

- Всего, я, конечно, не знаю, но завтра тебе предъявят обвинения в смерти, по крайней мере, трех больных, невыполнении распоряжений администрации, алкоголизме, систематическом нарушении дисциплины с драками и попаданием в милицию и харасменте с устройством «оргий» в оперблоке.

- А Кеннеди, тоже я убил?

- Не паясничай. Все очень серьезно. Данилюк, тот вообще, предлагал собрать подписи «трудового коллектива» под ходатайством о твоем увольнении по статье. Но, Кравец остановил его. Дескать, - «ты что, расколоть врачебный коллектив хочешь и «гражданскую войну» спровоцировать?

Соратник задумался. Дело принимало совсем не шуточный оборот. Противник готовился тщательно, продумывая каждый шаг, каждое действие. Все их обвинения были, конечно, абсурдны. Это было чудовищным нагромождением лжи с подтасовкой фактов, среди которых были вкрапления… правды.

Ну, поучаствовал в «междусобойчике» по какому-то поводу – так там все были, остановил дебошира с применением силы, прозвучал в протоколе – так, не хулиганил же, наоборот – порядок защищал. Ну, «трах..л» подвернувшуюся сестричку, а вы что, ортодоксальные праведники монахи с обетом целибата и на работе с женским полом ни, ни?

По сути, все эти правдивые эпизоды были столь ничтожны, что, в обычных условиях, не привлекли бы никакого внимания, но под умелой рукой интриголога, в лучших традициях учения Геббельса, они складывались в пазл, отражающий степень моральной и профессиональной деградации пустившегося во «все тяжкие» и потерявшего человеческий облик врача-хирурга.

- Блииииин! Да, что ж это за публика вокруг. Сами пьют, жрут, воруют, жиреют, деградируют и извращаются, как хотят, абсолютно тупые и безграмотные профессионально, и, они!!! Именно ОНИ!!! Присвоили себе право вершить чьи-то судьбы!

Мозг Соратника отказывался воспринимать происходящее.

Не понимая как, его рука протянулась к Барсуковскому стаканчику, взяла его и опрокинула его в рот.

Обернувшись и встретившись глазами с официантом, Соратник глухо, но убедительно произнес

- Водки. 0,7. И, зажевать, чем - ни будь. Мухой!

Барсук с удивлением посмотрел на Соратника. Таким он его еще не видел.

- А, может, не стоит? Завтра же к 11.00 к главному?

- Я сам знаю, что мне стоит, а что не стоит…

Официант принес заказанное

- Тебя только за смертью посылать. Наливай! Да не в эту «мензурку»… В стакан лей. По «Марусин поясок». Может, последний день гуляем.

Залпом выпил, и, придвинувшись к Барсуку спросил

- А степь порубана шашками? – и, не дожидаясь ответа продолжил-

- Не ссы Коля! Знаешь, как «Дядя» говорил - «Броня крепка и танки наши быстры…», и… как там, а вот – «и хрен они увидят нас, прикованными к мачтам на галерах». Прорвемся, Коля. Наливай…

- «Еще не вечер».

Когда закончилась 0,7, были, по 100 на «коня», потом, еще по 100.

Насилу усадив засыпающего Соратника в такси, Барсук повез его домой.

К счастью, Надежда была дома.

- Постарайтесь понять правильно. Сегодня, действительно неординарный, черный день. Поймите правильно. Извините. Это – не то, что вы думаете.

- А это, вот, возьмите. Проснется, плохо будет. Так чтобы у вас под рукой было. – и протянул Надежде початую бутылку водки.

* * *

ЧАСТЬ 7 «КРИЗИС»

Как развивались события дома, мне неизвестно, но ночью на мой Е-мейл пришло то ужасное послание.

«Пусть покинет меня все,

только бы не покинуло мужество»

И.Фихте.

Добрый день!

Мне грустно, что в трудную для меня жизненную полосу я оказался один перед стаей кровожадных врагов и шакалов, которые не знают того, что они давно трансформировались в жалких орангутангов и не так уже страшны какими себя представляют.

Три трупа, которые вешают на меня а «Архипелаге» – это конечно фора, но не так просто меня съесть. Ни комиссии, которые быстренько дружбаны составлять начали, ни требования уволить меня по-кумовски,), ни попытка унизить меня, навесив клеймо алкоголика (на более изысканную форму компромата не хватает ума, надо больше читать классиков, включая живых, меня не сломали и не сломают.

Обиженный и раненый кит возвращается через годы к тому судну, с которого его самого или его стаю гарпунировали и топит эту паскудную посудину со всем вонючим содержимым. И не обязательно ставить печать Гетьмана на затылок, это уже совсем грубо, да и Бога гневить не стоит. Главное выстоять, как Вы меня учили, за что огромная Вам благодарность.

С другой стороны, я окончательно почувствовал, что дружба только тогда является дружбой, когда это - взаимовыгодное сотрудничество. В любом ином случае – это костыль, который иногда нужен, а при необходимости, в любой момент его можно убрать. Необходимо ходить без костылей и не превращаться самому в костыли другим. Самый надежный способ двигаться вперед – это самому надувать свои паруса. Благодарю Вас за уроки жизни, они, несомненно, будут учтены и использованы с максимальной возможностью в оставшийся отрезок лабиринта жизни.

Извините за возможный дискомфорт в минуты общения с Вами.

Желаю Вам процветания и успехов!

* * *

Я слишком долго работал врачом и неплохо разбирался в людях, чтобы оставить это мейл без внимания. Люди, как деревья. Одни, гнутся под порывами ветра, опускают, почти до земли покрытые снегом ветви, но… распрямляются после отступления стихии. Другие, наоборот, стойко, не склоняясь, гордо, во весь рост, противостоят всем катаклизмам. Так вот, именно эта несгибаемость, чаще всего и является причиной их слома.

Соратник принадлежал к категории истинных бойцов, противостоявших врагам в полный рост. Он общался с врагами, используя приемы порядочного человека, забывая о том, что тем чуждо само понятие «порядочность», а вся их жизнь и деятельность построены на лжи и предательстве.

Они сумели заманить его на «свою территорию» и навязали ему «свои правила игры». Он был обречен на поражение.

Надо было что-то срочно предпринимать.

Вновь и вновь я набирал его номер, но механический голос неизменно отвечал, что – «абонент находится вне зоны досягаемости».

А время шло.

Наконец, наплевав на все принципы конспирологии, я позвонил его жене.

- Да… Дома… Никакой. Какая работа, он «лыка не вяжет» и давление под 200. Уже две скорых были. Накололи всего, что есть под рукой. Слава Богу, хотя бы уснул.

- Я сейчас приеду.

- А стоит ли? Деркач уже выехал.

- Тем более, еду. Ждите.

* * *

- Привет, хозяйка. Давно я у вас не был. Пару лет точно.

- Если не больше. Заходи, не разувайся. Уже натоптали. Тем более – «скорая» ампулу разбила. Еще, не дай Бог, на осколок наступите.

Соратник, с «землистым лицом» спал с полуоткрытым ртом. Он, достаточно крупный взрослый мужчина, как-то уменьшился в размерах, скукожился, и теперь, его маленькое тельце, укутанное в одеяло, диссонировало с широченным супружеским «сексодромом».

Мы прошли на кухню, уселись за столом. Я и Деркач достали по сигарете и посмотрели на Надежду.

- Курите. Что уж теперь. Окно пошире откроем – выветрится. Слава Богу – дочек дома нет. Поехали к куме на «народини», ждали нас, но не дождались. Тут «хозяин» домой пожаловали, так ума их ночевать у себя оставила.

Надежда всплакнула, смахнула слезу тыльной стороной ладони и продолжила.

- Ума не приложу, что случилось. Я его в таком состоянии и не припомню. Было, конечно, пару раз, по молодости. Но это, когда было? А тут, как с «цепи сорвался». Никого не слушает, все ему – «… броня крепка»…

- Так вот и мне, непонятно, что произошло. Столько лет длилась пауза в общении. Так, иногда, где-то пересекались, на конференции или на обществе. И тут, среди ночи, это письмо. Как прощание, какое-то. – вмешался я в разговор.

- Какое письмо?

- Да вот оно – и я протянул листочек с напечатанным текстом.

- Все ясно – сказал Деркач, прочитав текст.

Мы с Надеждой уставились на него.

- Я, конечно, всего не знаю, но последние 2 – 3 месяца у него на работе был настоящий моббинг.

- А на завтра, уже на сегодня – поправился Деркач, - был запланирован «сходняк», вроде бы с разбором его работы.

- ??? Какой «сходняк»? Что там, на работе случилось? Надежда, ты не курсе?

- Да откуда я знаю. Он же «тихушник». Все в себе носит. – Из него слова не вытянешь. Тем более, когда плохо – ответила Надежда.

Немного помолчав, она добавила

- А «записка» - опасная. Это я, как невропатолог скажу. К тому же наследственность у него паршивая, то ли двоюродный брат, то ли дядька повеситься пытался. Я точно не знаю. В семье об этом вспоминать было не принято.

- Значит так – я взял инициативу в свои руки

- Появляться в таком виде нигде нельзя. Кстати, откуда «скорые»?

- Местные, с нашей подстанции. Ребята – надежные, не трепливые. Даже в «Карте вызова» про алкоголь – ни слова. Написали - ИБС, гипертоническая болезнь, кризовое течение. ХНК, экстрасистолия.

- Больничный сможете оформить?

- Я могу его к себе положить, в неврологию…

- Нет. Не годится. Если к тебе – то сразу же «пиз…шь» пойдет. А в кардиологию можно?

- Там такой говнистый зав. Тогда уже проще в терапию…

- А «Железка» подойдет? Я с Тамарой любой вопрос решу. – предложил Деркач.

- О. Это идея. А как он к тебе попал?

- Да очень просто. Я его на консультацию якобы вызвал, а ему плохо стало. Криз, он, где угодно развиться может. Вплоть до того, что в машине, пока ехал ко мне – сознание потерял. Мы его сразу к Остапчуку, в реанимацию. В боксе заизолируем, доступа туда ни для кого нет. А дальше – посмотрим.

- Решено, так и делаем. Сколько там времени? Полседьмого. Нормалек. Давай, Игорь, как-то его возьмем, прямо с одеялом и ко мне в машину. Благо – внедорожник, сарай здоровый. Хотя, постойте.

- Надежда, у тебя дома есть «релашка», или «Сибазон»? Набери в дорогу пару шприцев. Если начнет буянить – придушим. А то он парень здоровый, и не соображает. Можем и не справиться.

До «железки» доехали без приключений. Реаниматологи, получившие ЦУ от Остапчука, встречали с каталкой около приемного покоя. Перегрузили Соратника. Двери, коридор, снова двери, лифт, коридор и… боксированная палата, где, как только пациент был уложен в постель, сестричка виртуозно «наколола» его на внутривенный катетер и подключила «лекарство».

Без четверти девять Деркач набрал Тарана.

- Василий Владимирович? Здравствуйте. Тут у нас такое случилось… Прямо неизвестно, чем еще окончится. Доцент ваш к нам с утра приехал, больную, ту, что он оперировал перевязать. Накануне, просил, чтобы пораньше. Спешил к вам, на собрание какое-то, и вот, на входе в больничку – потерял сознание, упал. Хорошо, что наши врачи, как раз на работу шли.

Короче, он у нас в реанимации. Пока без сознания. Реаниматоры занимаются.

- Ну, ни х… себе – грязно выругался Таран.

Деркач, воспользовавшись паузой, отключил телефон и поставил Тарана на перевод на «голосовые сообщения».

Теперь – к Тамаре. Главное, чтобы она не испугалась испортить отношения с «Архипелагом».

* * *

ЧАСТЬ 8 «КОНТРУДАР»

Сицилийская пословица утверждает - «Тяжелые испытания ждут того, кто осмелится пойти своей дорогой». Особенно в хирургии. Здесь правят «кланы». Одиночка в хирургии выжить не сможет. Даже если он «семи пядей во лбу». Поэтому, он должен найти внутри коллектива свою профессиональную «семью» и стать ее членом, помня, что «кто не с нами, тот против нас».

Хирургия – консервативна и ортодоксальна. И этому есть весомое обоснование. Если технология вмешательства отработана до мелочей на тысячах, а то и миллионах больных, то вряд ли стоит ее изменять. «Лучшее – враг хорошего». Слишком уж высока цена ошибки или заблуждения. И расплачивается за твою ошибку – «твоя хирургическая семья».

Артисты – не играют, а «служат», моряки – не плавают, а «ходят», художники - не рисуют, а «пишут», а хирурги – не «оперируют», а «сгорают».

* * *

-

Остапчук свое дело знал. Стоило Соратнику только сфокусировать взгляд, т.е. прийти в себя, на него «набрасывалась» дежурная бригада. Тесты, анализы. Манипуляции, кормление, и, в сон, целебное значение которого было трудно переоценить.

- И долго ты собираешься его так вести? – спросил я у зава.

- Дней 5 – 7. Для него сейчас важно элиминировать все токсины, после алкоголизации и успокоиться психически. Кроме того, дело не только в интоксикации. Как оказалось, друг ваш, только с виду «огурец». У него – сердце, ни к черту. С ритмом херня полная. Такие «пробежки» экстрасистол, что ого. А про ИБС я вообще молчу. У него прямые показания к коронарографии. И дышит он плохо. Вы в курсе, что он уже пару лет ингаляторами пользуется? Так что дайте времени, хотя бы стабилизировать его.

К тому же за это время страсти в администрации «Архипелага» возможно улягутся. Или – НЕ улягутся. Как бы там дело не закончилось, первая агрессия у них пропадет. Блицкрига – не получилось, а там, может, даст то Бог, они переругаются.

Не верю я в то, что, хотя бы у кого-то из них, не осталось толики совести. А если бы в это время «давануть на них снаружи» - то их коалиция мигом развалится.

* * *

Прошло четыре дня с той злополучной ночи. Соратник уже совсем «оклемался», но обойтись без дневных седативных пока не мог. Не беда. Всему свое время.

Мы еще раз убедились в справедливости истины, что «друг познается в беде». Так и у нас. В команду по реабилитации Соратника вошли – я, Деркач, Остапчук, Гена и Надежда. Максимальное внимание уделяла и Тамара Игнатьевна. Остальных, желающих «поучаствовать» мы просто «слили в биде»…

Как-то, заехав в «Железку», я не нашел Соратника в привычной палате.

- На лавочке он, за корпусом – подсказала сестричка.

Соратник сидел на скамейке, обложившись какими-то бумагами.

- Никак «завещание» составляешь? – неудачно пошутил я, и тут же спохватился, и попытался исправить бестактность

- Или приговоры ГКЧПистам «Архипелага» выносишь?

- Не угадал. – ответил Соратник,

- Я тут решил перечитать и «поправить» одну «Мурзилку». Написал ее где-то полгода назад, но все руки не доходили тебе показать. Может, прочтешь? Посоветуешь, стоит ее публиковать или нет?

- Отчего же не прочитать? С удовольствием… Тем более, что мы с тобой когда-то планировали «ринг» в журнале устроить, чтобы дискуссию вызвать. Но, ты тогда уходил из одной больницы в другую, потом я был занят строительством своей кафедры, а потом и вовсе идея заглохла.

Я очень обрадовался тому, что Соратник засел за работу. Это означало, что его мозг уже не нуждается в алкоголе. На этом этапе – мы победили.

- Вот, статья, распечатанная и флешка. – Соратник протянул мне папочку.

И спросил

- У тебя время есть? Обещал Деркач Надежду привести. Говорят, что нужно посоветоваться.

- Ок, подождем.

Я закурил и спросил – А что там в «Архипелаге»? Кто-то интересуется тобой, и какая позиция Тарана?

- Таран – выжидает. Там его «запрессовали». Он, профессор, должен согласовывать все свои действия с начмедом, госпитализации на клинические койки ему запретили, а от «толстых» - вообще отстранили. Теперь гастропластики и отвисшие животы оперирует только «Депутат».

- О, вот и подкрепление прибыло. Садитесь, я сейчас бумаги уберу.

Надежда и Деркач – осунулись и побледнели. Красные белки глаз и «поволока» во взоре, убедительно свидетельствовали, что этот период им дался нелегко.

- Покушаешь? Ухи, свежайшей? – спросила Надежда, доставая термос.

- Нет, нет… Потом. Давайте, сначала о деле.

- Ты, когда утром позвонил, говорил, что нашел, какую-то визитку? – обратился Соратник к Деркачу.

Да, нашел.

И Деркач начал свой рассказ

- Помните, при одном из первых президентов мы, все втроем, влезли в одну авантюру. Нас тогда «втемную» поимели?

- ??? Не томи. Давай, по сути.

- Я имею в виду тот случай, когда мы помогли человечку в изменении меры пресечения с ареста и заключения, на «подписку о невыезде». Помните, чьим мужем этот человечек был?

Еще бы, мы не помнили. Мы тогда получили не один пучок седых волос на «ж..у». Грустные люди с взглядом, как прицелом, в середину лба, обещали нам увлекательную экскурсию по учреждениям пенитенциарной системы. И, если бы тогда, их политсила победила на выборах – шили бы мы рукавицы или сколачивали ящички. Но они – проиграли. «Грустных» сменили иные «грустные». Пациент – уехал руководить семейным бизнесом за границу, его жена – взлетела до заоблачных вершин. «Работавший» с нами координатор Влад, вручил нам по ящику «Артемовского шампанского» и по визитке.

- Что-то будет надо – звоните.

В те годы мы были наивны и неопытны. Вместо того, чтобы «поторговаться» мы были счастливы от того, что остались на свободе. Конечно, мы никуда не звонили. Визитки Влада, где-то затерялись, но, как оказалось не у всех.

Деркач нашел этот скромный кусочек бумаги и… набрал номер.

- Слушаю.

- Вы меня извините, но Вы сами дали мне визитку.

- А кто это?

- Это – Деркач, Игорь… Из «железки». Может, помните, тогда… с мужем…

- Помню, конечно, помню. Молодцы ребята. Здорово помогли.

- Тут у нас такое дело… Нужна помощь…

- Надеюсь, вы никого на «органы» не расчленили?

- Упаси Боже. Здесь с администрацией конфликт. Соратника «запрессовали», хотят с работы выгнать, и вообще…

- Они что, «ох…ли». Значит, давай так. Сейчас я занят. А вот завтра, часиков в 11.00 можно и встретиться. Годится?

- Конечно, годится, а где?

- Давай на Подоле. У нас там офис партии, на Туровской. А рядом, речной вокзал и ресторан «Одесса». Место – людное. Не засветимся. Годится?

- Спасибо огромное. До завтра.

Решили, что на встречу поеду я и Деркач. Соратнику покидать стены больницы нельзя. Архипелаговская банда вряд ли успокоится. Они сейчас ищут любую возможность, чтобы продолжить начатое. Так что, «стуканет» кто-нибудь, что пациента на месте нет, а они, тут, как тут. Приедет комиссия, составит акт. Еще и «Железка» пострадает. Нет, Соратник – невыездной. А чтобы скучно не было, назначили его верховным координатором.

Пора и по домам.

- Надежда, могу довезти до дома – предложил я.

- Спасибо, Виталик приедет. Ему нужно, какие-то бумаги у «хозяина» подписать, ну, а потом, он меня подбросит.

- Ну, бывайте.

Мы с Деркачем оставили их на аллейке больничного парка. Если не знать, кто это, то, сидящая на скамейке пара немолодых людей, ничем не отличалась от многих тысяч таких же пар. Скромно и немодно одетых, с отметинами жизненного опыта, морщинами застывшего на усталых лицах. Термос, баночки с домашней снедью, укупоренные полиэтиленовыми крышками, смена белья… Он – вступивший в возрастную группу риска, и она – трогательно ухаживающая за ним. И она – по-своему счастлива. Счастлива от того, что может посещать мужа, пусть в больнице, но живого, в отличии от «товарок» ее же возраста, изучивших дорогу на погост. Что делать? Украина постепенно превращается в страну вдов.

* * *

Ровно без пяти минут одиннадцать к ресторану подъехал «кубик» с наглухо затонированными стеклами и из него вышел Влад. За прошедшие годы он совсем не изменился. Все тот же пронизывающий взгляд, ну никак не сочетавшийся с широкой улыбкой.

- Здравствуйте, давно ждете?

- Минут пять.

- Ну, пошли. Чайку попьем, а то я сегодня еще не звтракал. С вами вчера поговорил и пришлось ехать в Полтаву. Только к 9 назад вернулся.

Двери ресторана были закрыты, а табличка извещала, что с 11.00 до 12.00 – «санитарный час».

Влад постучал. Двери приоткрылись и наружу высунулась голова мужика в швейцарской фуражке.

- Открывай, Матвеевич, принимай гостей..

Тот расплылся в подобострастной гримасе

- Заходите, гости дорогие, не стесняйтесь… Всегда рады вам.

Влад, довольно резко, оборвал его

- Не тарахти, не баба. Пашу ко мне «мухой». Торопимся.

Мы не успели разместиться за столиком, как подлетел официант.

- Здравствуйте Владислав Всеволодович. Вам как, «взрослый завтрак», или «перекусить». Кстати, есть налистнички с сыром. Ваши любимые.

Ни, фига себе, а Влад то, оказывается еще и Всеволодович. Пока его полным именем назовешь – язык сломаешь, не выговоришь – подумал я.

- Ну, что , доктора. Пожелания есть? – спросил Влад, окинув нас взглядом.

- Да мы, в общем - то, не голодны, мы же из дома. Разве что по чашке кофе…

Но Влад не дал Деркачу закончить.

- Значит так, Паша, три порции налистничков, с медом, чайничек зеленого чая и ребятам по кофе.

- А можно и мне чай? – спросил я.

- Зеленый, черный, с бергамотом или нет – начал Паша.

- Просто, зеленый чай. В чайничке и покрепче. Надеюсь чай не в пакетиках?

Нам не терпелось изложить Владу подробности «беспредела», затеянного администрацией «Архипелага» по отношению к Соратнику, но Влад, деловито ел и говорил о чем угодно, но только не об этом. Пока мы слушали его и ели налистники, оказавшиеся действительно на редкость вкусными, пока мы выкурили по сигарете перед тем, как приступить к «чайной церемонии», он поинтересовался здоровьем наших домочадцев, успехами в карьере, посетовал, что из-за этой проклятой вечной «гонки» мы разучились ценить общение и растеряли приличных людей.

Наконец, наступила очередь Соратника

- Ну, что там у вас произошло. Только, по сути, без воды.

Деркач, достаточно сжато, и вместе с тем подробно охарактеризовал происходящее безобразие.

Над столиком повисла тишина.

Влад, уставившись в одну точку, ковырял в зубах зубочисткой, всем своим видом показывая, презрение к потревожившим его докторам. Весь его вид говорил

- Уж если вы не в состоянии сами разрулить такую ситуацию, то «грош вам цена в базарный день».

Но, правильно говорят – «Внешность, она обманчива».

Наконец он прервал паузу

- Ситуация не простая. Кравец и его банда обложили Соратника грамотно, по всем правилам. Это и немудрено. У главного такой опыт «закулисной возни», что «палец ему в рот не клади, откусит». Мы с ним имели дело еще тогда, когда премьером был Паша. Тогда он все стремился поближе познакомиться с шефиней, но ребята из службы «внутренней безопасности» нарыли на него немало компромата. В итоге, знакомства не состоялось, но файлик то был заведен. Его просто переместили в архив. Но он все время пополнялся. Вплоть до сегодняшнего дня. Я, пока ездил в Полтаву, ознакомился с ним. Там компромата на пять Кравцов.

Мы с Деркачем переглянулись – Неужели какой-то главврач может представлять интерес для человека, которая на «ты» с мировыми лидерами. Кто она и кто он?

- Ошибаетесь, «люби друзи». Недооцениваете возможности чиновника такого уровня. – Влад, как бы угадал наши мысли.

- ???

- Поясняю. В самой больничке – 1000 больных. Да работает в ней, где-то 2 – 2,2 тысячи сотрудников. Прибавьте сюда родственников и знакомых, и, получаем, что такая больничка может повлиять на результаты выборов по целому территориальному округу. А это уже не мелочь.

Отсюда и ключик к «разруливанию» ситуации с Соратником. Никто не забыл, что Кравец на предпоследних и последних выборах поддерживал партии конкурентов мадам. Вот и все. Женщины не прощают мужчинам недружественных поступков. Она, сколько угодно будет демонстрировать миролюбие, ради одного момента, когда становится возможным, мертвой хваткой вцепится в морду обидчика, вырывая глаза, расцарапывая нос и перегрызая сонную артерию. Такова «селявуха».

Ребята поработают в архивах, и проследят, где Кравец поучаствовал в кидках фирм мадам, при закупках лекарств и оборудования за бюджетные средства. Это раз.

Если мне не изменяет память он поактивничал в «дорадчих советах» минздрава, когда, и минздрав и комитет, контролировали наши политические оппоненты. Это два.

И, наконец, его «карманная» страховая компания. Если я не ошибаюсь в «Архипелаге» сейчас КРУ работает?

- Да. Для работы заняли кабинет Соратника. Пытались его запугать и завербовать.

- Полноте. Не преувеличивайте своей значимости. Если бы захотели завербовать – то завербовали бы. И, никуда бы он не делся. – рассмеялся Влад, - и продолжил

- Успокойтесь сами и успокойте Соратника. Никто его не тронет, а виновные в дезориентации комиссии будут строго наказаны. Кстати, а он сам главным врачем « Архипелага» стать не хочет?

Все это Влад говорил неторопливо, ровным, негромким голосом с интонациями, исключающими всякие возражения.

За столом воцарилась тишина.

Потом, минут десять, поговорили дежурными фразами, «обо всем и не о чем», и начали прощаться. Выйдя из ресторана, участники встречи, еще раз пообещали друг-другу не теряться, потому что, «нормальных людей не так уж много», а посему они должны выступать единой командой, всячески поддерживая друг-друга.

* * *

Соратник провел в больнице еще две недели. За это время был перезаключен договор о клинической базе кафедры в «Железке», а руководителем базы был назначен Соратник. Деркач, сохранивший свой статус заведующего отделением, стал «кафедралом-совместителем», что открыло ему прямой путь к написанию докторской. Тамара Игнатьевна, сначала обиделась на отказ Соратника «поселиться» рядом с ее апартаментами, но быстро сменила гнев на милость и «потеснила» Деркача, перепрофилировав одну из палат под кабинет нового сотрудника.

Таран, на очередном Ученом Совете преподнес эти изменения, как свою заслугу в расширении коечного фонда институтских клиник и «внедрение, разработанных кафедрой» новых методик диагностики и лечения в работу учреждений практического здравоохранения.

К Кравцу, через дней десять, после встречи Влада с представителями Соратника, утром в кабинет зашли двое мужчин. Это были… КРУшники, оккупировавшие кабинет Соратника. Вышли они от главного поздним вечером. На следующий день Кравец не вышел на работу, сославшись на гипертонический криз. Пробыл он на «больничном», почти четыре месяца, и в день «окончания болезни» и выхода на работу он был… уволен, в «связи с утратой доверия».

Начмед, стал бояться собственной тени. Он полностью сконцентрировался на «бумажной работе» и редко покидал свой кабинет.

Любаня, как была, так и осталась полновластной хозяйкой приемной, обучая молоденьких интернов искусству потребления шампанского с шоколадом.

Полицейские из райуправления, на общебольничном Медсовете наградили Соратника грамотой, «За помощи полиции в охране правопорядка», отметив его героическое участие в задержании, чуть ли не террористов.

Воспользовавшись «затворничеством» начмеда Барсук добился «единовластия» в своем отделении, на время, подавив «сепаратистские» поползновения отдельных группировок, и в первую очередь, разрушив монополию «Депутата» на «платные операции».

Лорик, после бурного выяснения отношений с «профсоюзом», отозвала свое заявление о харасменте, гордо покинув помещение комитета с бумагой, в одной руке, и клоком волос – в другой.

Марина, погрустив примерно с месяц, подкрасила отросшие корни, навела «боевой макияж» и вновь стала ходить на работе в красных туфлях. Злые языки, мгновенно связали эти перемены с совместным с Барсуком увлечением японской поэзией, на «вечерних посиделках» в ее кабинете с диванчиком.

«Архипелаг» продолжал жить своей многосторонней, насыщенной жизнью.

ЧАСТЬ 9 «ЖЕЛЕЗКА»

Когда за дело берутся несколько человек, его успех, во многом, зависит не только от общности их взглядов на выбор пути реализации идеи и настойчивости в достижении цели, но и от того, сумеет ли каждый из них избежать впадения в греховную страсть – «гордыни». Всегда наступает момент, когда червячок «внутреннего эго», пытается убедить человека в его исключительности и бог избранности по отношению к остальным. Тем более, если эти убеждения ежеминутно подогреваются лестью «доброжелателей», окружающих его. Отсюда, лишь один шаг к тому, чтобы, поддаться искушению и отнести все достижения на свой счет.

Многие, талантливые, удачные, «Богом поцелованные» хирурги», испытав оргазм триумфа и потеряв от успехов трезвый разум, неизбежно становились слабыми, теряли друзей и единомышленников, и, в конце концов, неизбежно теряли и клинику. Ничему не научил их путь любимейшего ангела Люцифера, «возгордившегося» непомерно до сравнения себя с самим Творцом, что и привело его к падению, сделав из него сатану.

Друзьям – единомышленникам, Соратнику и Деркачу, и их «берегине» Тамаре, удалось не только собрать, сплотить и заразить своими идеями коллектив незаурядных специалистов, но и избежать смертного греха – они сумели не «впасть в гордыню».

Уроки, которые им преподала жизнь, они усвоили твердо, поэтому научились ценить друг друга, уверовав в наставления Оптинских старцев – преподобных Варсонофия, Макария и Анатолия, понимая, что их сила в смиреном единстве.

С самого начала они четко обозначили свои функциональные обязанности. Деркач занимался администрированием, а Соратник руководил лечебной работой и осуществлял внедрение в работу отделения новых методик и технологий.

Первыми шагами энтузиастов были поиск и привлечение новых сотрудников, как умудренных опытом, так и совсем юных. При этом никто не настаивал на их увольнении с предыдущего места работы и срочном переходе в «Железку». Чаще, претендентов на вакансии оформляли совместителями или консультантами на 0.25 – 0.5 ставки. Обычно, хватало 3 - 4 месяцев, чобы понять сможет здесь человек работать или нет.

При приеме нового члена «команды», в основном, учитывали рекомендации друзей и мало учитывали характеристики официальной администрации, поэтому, собеседование в кабинете Деркача, у принятых на работу, часто оканчивалось необычной фразой

- Мы справились о Вас по местам вашей предыдущей работы и услышали столько негатива, что убедились в вашей порядочности и грамотности. Надеюсь, мы сработаемся.

Очень быстро, устроители выставок новой медицинской техники привыкли к компании, состоящей из элегантной женщины и двух мужчин, не пропускавших ни одного мероприятия и обязательно приобретавших что-либо. То - анализатор, то - дыхательный аппарат, то - «стойку», то - функциональные кровати, а то, просто, какую-то, нужную «мелочь».

Незаметно пролетело два года. Хирургия в «Железке» из отделения «средней паршивости» постепенно превратилось в современный, хорошо оснащенный хирургический центр, укомплектованный высококвалифицированными сотрудниками, асами в своей специализации.

Известно, что если собрать воедино виртуозных музыкантов, симфонию они не сыграют. Для игры оркестра необходимы дирижер, руководящий оркестром и импресарио – создающий условия для их работы. И только тогда можно насладиться музыкой, а не какофонией.

Сколько труда положили Соратник и Деркач, пока создавали из асов-индивидуалистов слаженный коллектив единомышленников, работающий, как механизм швейцарских часов – одному Богу известно. Богу, и генеральному продюсеру проекта – Тамаре Игнатьевне. Ей, досталось немало, когда она в вышестоящих инстанциях «выбивала» средства на ремонты, реконструкции и новое оборудование, когда открывала лицензии на новые специальности, и это, при повсеместном сокращении и закрытии, отдельных подразделений, а то и целых больниц. Сколько ей пришлось пережить, прикрывая «косяки», неизбежно случающиеся, как осложнения «болезней роста».

Хирургия «Железки» стала уважаемой в городе. Хорошие отзывы передавались из уст в уста, что явилось лучшей рекламой. В «Железку» потянулись больные. Много больных. Операционная не простаивала.

А в полушепоте Соратника или Деркача, готовящихся к операции можно было услышать слова молитвы Оптинских старцев.

- Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить всё, что принесёт мне наступающий день. – Соратник надевает фартук и бахилы

- Дай мне всецело предаться воле Твоей Святой. – тщательно моет руки

- На всякий час сего дня во всём наставь и поддержи меня. – надевает стерильный халат

- Какие бы я ни получал известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душою и твёрдым убеждением, что на всё Святая воля Твоя – сестра натягивает на его руки перчаткки. Левая – непременно первая…

- Во всех словах и делах моих руководи моими мыслями и чувствами. – операционное поле обильно обрабатыватся антисептиком

- Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что всё ниспослано Тобой.

Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей, никого не смущая и не огорчая. – зону операции изолируют стерильными простынями и пеленками

- Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события в течение дня. – последняя проверка инструментов и оборудования

- Руководи моею волею и научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить – и, после слов анестезиолога «Можно начинать», скальпель, вонзается в беззащитную плоть, дабы свершилось великое таинство исцеления.

Аминь.

* * *

Я был очень рад переменам в жизни Соратника. С восхищением я наблюдал за слаженной работой тандема. Со стороны казалось, что все им дается легко, играючи. Очень быстро сложные операции на печени, поджелудочной железе, желудке и сосудах стали «рутинными» вмешательствами.

Они старались помочь всем, что к ним обращался. И это сыграло свою роль в росте популярности отделения среди больных. Так, успешное удаление «тазовых» метастазов после экстирпации прямой кишки при раке – привело к тому, что онкобольные с 3 – 4 стадиями рака стали просто «осаждать» отделение. Не всем они могли помочь, но тем, кому могли – помогали.

При такой загруженности лечебной работой, они ухитрялись принимать участие в работе съездов и конференций, причем не тех, которые заведомо представляют собой «встречу друзей за товарищеским ужином» с трехсуточным возлиянием «вдали от жен», а там, где собирались истинные профессионалы. И отрадно было встречать на солидном форуме неизменную делегацию «железки» - Соратник, Деркач и примкнувший к ним Орест Шамо, хирург-напарник Деркача по дайвингу.

В итоге – на одном из форумов по гепатобилиарной хирургии в столице бывшего Союза, в работе которого участвовало 27 стран, меня, заведующего кафедрой академии, с президентом ассоциации хирургов Европы, познакомил Соратник. Воистину прав был профессор Игнат Михайлович Матяшин, девизом которого было – «Дорогу осилит идущий».

«Железочники» уверенно шли к намеченной цели.

Как-то, после очередных «посиделок» на обществе хирургов города, мы «присели» в кафешке «поговорить за жизнь».

- Ну и как тебе сегодняшние доклады? – поинтересовался я.

- Времени жалко. Почти четыре часа жевали одно и то же. «Лапароскопическая холецистэктомия – это хорошо. Давайте все будем оперировать лапароскопически».

Бред какой-то, а молодежь слушает и верит.

- Да. Запудрили подрастающему поколению мозги, эти «мелкодырчатые хирурги». Скоро не найдешь того, кто «открыто» прооперировать сможет. – согласился я, и продолжил

- Знаешь, когда я читаю статьи, или слушаю доклад на конференции, мне кажется, что докладчик способен говорить только по «мотивам» какого-то вопроса. Глубины знаний – нет. Как нет и четкой, одинаково толкуемой терминологии. Вот пишут «Лапароскопическая холецистэктомия при остром холецистите». И – ничего непонятно.

- А что тебе не понятно. Острый он и есть острый?

- И ты, туда же. Смотри сюда. Вот человек заболел. Предположим даже, что четко отметили время заболевания. И что дальше? Сколько времени считать этот холецистит острым. Час, два, десять? А может – сутки, трое, неделю? Мы, когда-то, проанализировали, как разные хирурги трактуют этот термин – острый. Ужас. Все по разному. Вот и получается, что длительность заболевания у них у всех разная, а они, не обращают на это внимания. В результате и «ежику понятно», что результаты таких операций сравнивать нельзя.

То же положение и с «ограниченным самым пузырем» процессом, или с распространением его на связку, печень и т.д.

Вот тогда мы и разработали концепцию клинических форм острого холецистита и показали целесообразность дифференцированного выбора технологии операции. Даже дискуссия получилась в «Вестнике хирургии».

Соратник отхлебнул кофе, на секунду задумался, и произнес

- Я в последнее время на Никонова подсел. Умный мужик. Интеллектуал. Так вот, все наши беды сегодня, от того, что люди не читают. Отупели. Помнишь, в «Апгрейте обезьяны» - «Время нынче стало другое, нормальное такое капиталистическое время – люди зарабатывают деньги, покупают бытовую технику, ездят за границу. А книги читают на пляже, в самолете, иногда в метро. Служащие читают детективы… Компьютерщики читают фэнтези с яркими обложками. Женщины – женские романы. Дети иногда читают классику. Интеллектуалы читают Фоменко. И никого не заставишь читать научную литературу – потому что это труд. И труд неоплачиваемый».

- Ну и что делать? Выход же должен быть какой-то?

- Должен. Давай напишем книгу по острому холециститу?

У меня из кафедры, как раз только вышли две диссертации по острому холециститу, кандидатская и докторская, так что, материала хватало. Особую ценность, планируемой нами с Соратником работы, представляло то, что дифференцировка выбора технологии вмешательства на протоках базировалась на разработанным им в его кандидатской работе морфологическим критериям. Следовательно, в отличие от всех исследований, опубликованным по проблеме острого холецистита, где анализировались разнородные, а зачастую просто несравнимые показатели, наши исследования были проведены на сравнимых группах однотипных больных.

Забегая вперед скажу. Монографию мы написали и издали. Книга быстро завоевала популярность, индексы цитируемости превзошли все, самые смелые ожидания, но… в полной мере проявилось «враждебное» отношение интернета к авторам.

Как-то, блуждая по просторам «паутины» мы наткнулись на сайт, который предлагал за сумму, эквивалентную 2 долларам, скачать нашу книжку. Нас это, понятное дело возмутило, но еще большее негодование вызвало то, что по счетчику этого сайта, книгу скачали более 10 000 посетителей. Да, более десяти тысяч. А где наша «доля»?

Мы написали гневное письмо админам сайта, и…. сайт исчез. А вместе с ним и наша надежда на роялти.

Обидно, конечно ощущать себя «лохом», но червячок тщеславия успокоил нас. Нашу книгу читали. Мы стали популярными. Почти что «живыми классиками».

Так что, не прав Никонов с его апгрейдом. Читают, еще как читают научную литературу. И платят за книги, представляющие ценность. Но авторам разбогатеть на издании книг – нельзя. Для того чтобы разбогатеть, нужно делать, что-то другое.

* * *

В этот период нашего общения мы стали настоящими друзьями. То, что мы работали в разных учреждениях, не мешало нам, наоборот помогало. Мы не уставали друг от друга. Для ежедневного контакта нам было достаточно телефонного разговора или обмена мейлами, а для очного общения у нас были рыбалки.

И было любимое место на Каневском море. Несуществующее ныне село Гусинцы, что напротив Ржищева. Село, где в угоду покорителям природы, при строительстве плотины Каневской ГЭС, были затоплены дома, сады, поля, погосты… Села, старики в котором белили свои хаты перед тем, как уезжать на новые места. И это, несмотря на то, что переселенцами на новые места выдавали большую денежную компенсацию, если они собственноручно разрушали свою «садыбу». Но дома – белили, а не разрушали. А на вопрос – Зачем эта побелка? Все равно все уйдет под воду? Старики отвечали

- Покойника в гроб укладывают в чистом одеянии… Вот и дома наши умрут чистыми.

Все село скрыла вода. Все, да не все. Выстояла древняя школа на холмистом берегу, да Преображенский храм, который в начале Х1Х века был построен крестьянами на деньги помещика Гусинского, на возвышенности, посредине села. Постепенно храм оброс родовым погостом, воскресной школой, скитом с моныхами и больницей для крестьян и первое столетие своего существования был настоящим центром духовности и милосердия. Все это враз было уничтожено бандитствующими большевиками в ходе гражданской войны в 1919 году. Но храм тогда выстоял.

Он выстоял и в индустриализацию, и в Великую войну, но оказался «бессильным» покорителями великой реки. И, отдавая последнюю дань «приговоренной» святыне председатель сельсовета, перед затоплением земель – поступил с храмом так, как крестьяне поступали со своими домами - капитально его отремонтировал. Председатель лишился партбилета, но не предал веры.

После затопления вандалы и природные катаклизмы сделали свое черное дело. Храм подвергся разрушению. Теперь его руины «украшают» остров, напротив школы.

Говорят, что сразу, после затопления, храм оставался целым, но тогдашние чинуши, искоренявшие все духовное, испугались, что станет это место символом своеволия властей. Испугались и…разрушили храм. После этого «дух» села навсегда покинул эти места. Приплывавшие на остров разномастные компании, большей частью – безбожники, разукрасили стены мерзкими граффити и, искоренив духовность, осквернили настенные росписи, вырезав лица святых из их изображений.

На смену «святости» здесь поселилась нечисть. Так это, или не так, но в промозглые осенние дни с обложными дождями звонит колокол, хотя его здесь нет, и мерцают вокруг развалин огни. Говорят, что это «души» погребенных на затопленных кладбищах, ходят и ищут свои дома. Ищут и не находят. И тогда они заманивают заблудившихся в сумерках рыбаков к гиблому месту, где из под земли бьют мощные подводные ручьи, образующие «отбойную струю», уносящие утлые «Казанки» и «Прогрессы» в «открытое море, на глубины в десятки метров, под удары коварных вертикальных волн, спасения от которых – нет.

Мы любили ездить в Гусинцы. Не столько за рыбой, сколько для общения в месте удивительной энергетики. Да и рыбы там мало. Там – мелководье, превращающееся летом в зловонное болото. Наши «ихтиандры» – Деркач и Орест ныряли там с аквалангом и ничего, кроме многометровых отложений ила на дне, не нашли.

Когда-то, до зарегулирования могучей быстрой реки плотинами, рыбу здесь ловили неводами и тракторами, которые эти самые неводы вытаскивали на берег. Десятикилограммовых сомов отпускали «подрасти». Мы же были счастливы десятку плотвичек и паре окуней. И очередному напоминанию о том, что человек – всего лишь человек, а не всесильный покоритель природы. И никогда не быть ему Богом.

* * *

Получилось так, что мы отдали много сил для разруливани ситуации в «Архипелаге», и я, как-то, ослабил контроль за происходящим рядом. Да и что могло произойти, в казалось бы, отлаженном механизме работы клиники? Операции, консультации, курсанты, интерны, статьи, монографии, патенты, диссертации – все, вроде бы было в норме, но какая-то, едва уловимая напряженность, поселилась в моей клинике. Теперь уже я, все чаще советовался с Соратником. Все чаще я стал заезжать в «Железку».

Однажды, заехав к ним в гости, я увидел трех возбужденных, сияющих людей.

- Получилось. Представляешь, с первого раза получилось. – вместо приветствия произнес Соратник, увидя меня.

- Что получилось? Ты толком расскажи…

- Да что рассказыать. Мы тебе сейчас кино покажем. Орест, заводи свою «шарманку».

Шарманкой оказалась видеокамера с маленьким откидным экранчиком.

- Мы потом, на большой экран перегоним, а пока и тут видно. Смотри.

То, что я увидел – я не видел никогда. В руке у Соратника была, какая-то «сигара». Вот он подводит ее к печени, пораженной раком, причем «опухоль» занимает практически всю левую долю, и… из «сигары» бьет тончайшая струя жидкости, которая «размывает» паренхиму печени оставляя целыми элементы портальной триады. Всего несколько минут и, подлежащая удалению часть печени остается соединенной с оставляемой частью только «трубочками» желчных протоков и кровеносных сосудов. Кровотечения, практичеки, нет. Остается только перевязать или прошить «трубочки» со стороны остающейся части печени.

- Фантастика – не удержался я.

- Это что за «чудо» такое.

- А это – «Гидропульт», он же – «Жидкостный диссектор». Игорь откуда-то приволок. Экспериментальная разработка, кстати, наша, отечественная. – пояснил Соратник, и продолжил

- Представляешь, какие возможности» атравматичной, бескровной мобилизации при резекции паренхиматозных органов? А если этот аппарат «подпереть» «Гармоником» или «Электросваркой»? Это же переворот в хирургии.

- Вот она минута счастья хирурга – подумал я,

- Минута, к которой можно идти всю жизнь. Раз, за разом отбрасывая неудачные «тупиковые» решения, и, в конце концов – добиться своего. Победить.

Мало таких минут в жизни хирургов, но они есть.

А Соратник не унимался

- Ты читал, как японцы делают обширные резекции печени?

- Что ты имеешь в виду?

- Аутотрансплантацию печени…

- Читал, конечно. Очень класная идея. Удаляешь печень, как при трансплантации, укладываешь ее на препарационный столик и… на «сухой печени» удаляешь все, что нужно, а потом «вшиваешь» остатки печени на место. Ты это имел в виду?

- Это, самое.

- А ты помнишь, что для таких операций нужен АИК?

- Дай срок, купим. Пока Тамара на нашей стороне – можно планировать.

- Ну, что ребята. Поздравляю. Это, действительно, здорово.

Потом мы долго сидели с Соратником в его кабинетике, пили чай и «говорили разговоры».

В чем же, все - таки, привлекательность этой харизматичной дамы-хирургии, которая, несмотря ни на что, завораживала и завораживает новых поклонников? Почему, трезво мыслящие люди, сознательно обрекают себя на жизнь в постоянном «напряге», среди страдания и горя?

* * *

Кто не знает китайской пословицы, приписываемой Конфуцию – «Не дай вам Бог жить в эпоху перемен»?

Как ни странно, не знают ее в Китае.

К нам же, она пришла из английского, где опять же, со ссылкой на ее китайское происхождение, она используется с 30-х годов прошлого века журналистами, писателями и политиками, и выглядит это, как – «May you live in a time of change или May you live in interesting times».

А в китайском, к этому наиболее близки поговорки #20081;#19990;#20986;#33521;#38596; (меняющийся мир рождает героев) и #23425;#28858;#22826;#24179;#29356;#65292;#33707;#20570;#20098;#31163;#20154; (n#236;ng w#233;i t#224;ip#237;ng qu#462;n, m#242; zu#242; lu#224;n l#237; r#233;n - лучше быть собакой в спокойные годы, чем человеком в период хаоса).

Так можно совсем запутаться.

Можно, если забыть, что Конфуций произносил эти слова, как проклятие.

Вот и нам, с Соратником, пришлось жить и работать в эпоху перемен.

Проклятую эпоху.

Как-то, раз, нас пригласил на «королевскую» рыбалку наш добрый друг – матерый районный мент. Мы долго готовились к этой поездке, и наконец, после неоднократных переносов, прибыли на совершенно уникальные места, когда-то принадлежавшие огромному рыбсовхозу. Клева не было. От слова – совсем. Но, благодаря запасливости «хозяина», на уху – хватило.

Потрескивали поленья в костре, в ведерном котелке булькала уха, прорываясь ароматом из под крышки, а мы, в этот промозглый серый вечер, сидели в шалаше за столом с нехитрой рыбацкой снедью. И шел «мужской базар». Сначала о женщинах, потом о работе, а потом, мы, как-то незаметно, от обсуждения «дел наших грешных», перешли к дискуссии о том, благодаря чему мы все оказались в дерьме. А точнее, почему основная масса народа влачит жалкое существование, а процветает только незначительный «правлячий прошарок», именующий себя «элитой».

Все, ведь, складывалось, как никогда, удачно. Пока, где-то там, на среднерусской возвышенности устроили многолетние «гонки на лафетах» с шоу-погребениями очередного «кремлевского старца» - нам выпал уникальный шанс обрести свою государственность. Очень ценный шанс. Наций и народностей в мире, насчитывают от 2 до 4 тысяч, а государств, независимых и непризнанных территорий – всего 256. И мы стали одними из этих 256.

Сначала мы радовались. Еще бы. По территории в Европе уступаем только Франции, развитая промышленность, лучшие в мире черноземы, выход к морю, наука и образование. И 52 милллиона «працювитих» и толерантных. Ну чем не великая держава.

А сейчас? Война, будь она неладна, Народ, разбегаюшийся по заграницам, государство, существующее «не, благодаря, а вопреки». И выросшее поколение 90-х, чье детство прошло с целофановым пакетом на голове. Клей «Момент» бесследно не проходит. Вот и «владеют улицей» гарантированные психопаты. Они глупы и возбудимы. Ими удобно управлять. Они востребованы. Мало того, они – под охраной закона.

А куда делись нормальные люди? Что светит тем, кто живет и работает честно?

Вот к таким невеселым мыслям мы пришли в тот вечер.

Отхлебнув два глоточка крепчайшего чая, заваренного в алюминиевой кружке, в пропорции – пачка чая на кружку воды, я передал ее Соратнику

- Вот ты, прошел серьезный путь. И район и клиники. Начинал ты еще при совке, так что сравнивать есть с чем. Почему же, если и там и там работают, в принципе, одинаковые люди, делают одно и то же дело, одни – развиваются, а другие становятся «Архипелагом»?.

Соратник, задумался, прикурил сигарету и посмотрел на меня своим знаменитым «оценивающим» взглядом

- А то ты не знаешь, что и почем… Все зависит то того, кто правит, кто захватил власть. Помнишь, Дядя любил говорить – «Какой поп, таков и приход». И не важно, что называть «приходом» - больничку или целое государство.

А вот идеология этого «прихода» зависит от морали, тех, кто сверху.

Вот смотри, работал я в ЦРБ. Еще при союзе. Плохая медицина тогда была или хорошая – дело не в этом. Управленцев, тогда, начиная с завотделением и выше – растили. Ты был, как под микроскопом. И, хотел ты этого, или не хотел, но вынужден был исполнять то, что обозначила «руководящая и направляющая». И ты знал, что ты живешь здесь, в этой стране, с этими людьми. И завтра будет то же самое. Тебе было глубоко наплевать, что творится там, за «бугром». Ты работал и развивал то, что тебе доступно. Ну и руководили тобой люди достойные, не выскочки и временщики. И за ними был «недетский» контроль. Сверху – начальство, а снизу – всякие профсоюзы и… рядовые члены партии. И еще нужно взвесить, чье руководство было серьезнее. И только попробуй нарушить «Моральный принцип строителя коммунизма».

- Ну ладно, это совок, отбросим его. А дальше?

- Не торопись. Я еще с ЦРБухой не закончил. – сказал Соратник, и продолжил

- Повторяю, больничка это только маленькая копия государства. Поэтому законы существования государства – по сути, такие же.

Так вот, даже правительству нужно было развивать свое государство. Они жили в нем. Их дети должны были жить в нем. И они – как могли, заботились о нем. Пока, стоящие у власти партократы» не впали в старческое слабоумие и не «просрали» страну.

Союз – развалили на куски, и к власти, на всех уровнях, устремились все кому не лень. А вот ленью оказались поражены наиболее образованные слои общества. Они и при совке жили неплохо. Их все устраивало, в итоге, они потеряли способность к борьбе.

- Это точно подмечено – сказал наш мент Василий Михайлович, или, попросту – Михалыч.

- Это точно подмечено. Бездельники и алкаши сразу же стали бузить. Стали всех поголовно люстрировать, снимать с работы, разваливать добротные предприятия. Ох, что тут у нас в районе творилось. Нормальные люди по полгода, а то и году, зарплаты не получали, а эти политиканы все рушили. И самое обидное, что выше всех оказались отбросы с самого дна. Хотя немудрено. «Оно» всегда всплывает.

Невольно, к разговору подключился и я

- Вы тут такой мрак нарисовали, аж, страшно. Неужели «незалежнисть» не принесла ничего позитивного? Вспомни, хотя бы Центр. Как там классно работали, какой был «золотой состав».

- Вот именно – был. – ответил Соратник,

-Был да сплыл. Ты что, забыл 89 год, когда всех нас на «выселки» отправили? Якобы на время реконструкции, а оказалось – навсегда. И потом, когда медицинская власть поменялась и пришли проходимцы и недоучки. Сначала, конечно, им медики посопротивлялись, живы еще были «старые кадры» со связями и авторитетом, но постепенно они ушли. Кто умер, кого – выгнали. А власть захватила полуграмотная камарилья, которая держалась за нее зубами, потому что «власть это деньги».

- Тут я с тобой согласен. Но мне кажется, дело не только в этом. Изменилось и само отношение к деньгам. При союзе много денег просто было не нужно. Их было не на что тратить. Квартира, машина, дача. Вот и все. Будешь «вые..ся» – тобой займется ОБХСС. Поэтому и борьба за деньги не была такой жестокой. Жили сами и другим давали жить.

- Подтверждаю, - поддержал меня Михалыч.

- Вы бы видели, что тут творилось, в районе. Те, кто пошустрее и похитрее растащили все имущество колхозов, причем не для дела, а для перепродажи. Всякие головы сельрад стали торговать землей, заводы – порезали на металлолом. Даже трубы мелиорации с полей украли. Но этим занимались «быки». Мы их так называли. У них мозгов хватило только на то, чтобы «украсть – продать – пропить». А те, кто поумнее – подались во власть. А так, как они были с самых низов, создавать они просто не умели, то их единственной целью было «запануваты» и иметь своих рабов. Вот они и «запанувалы», заимели рабов и – огляделись. Глядь, а вокруг то – пустыня.

И скажите мне, пожалуйста – Зачем им здесь богатство, если вокруг тьма тьмой. И они рванули, кто куда. В основном в Европу. Вот и стало целью в жизни – хапануть здесь побольше, купить, где-нибудь в Испании или Греции «маеточок» и свалить. А на смену им пришли экземпляры, еще покруче. Этим – государственного уже не хватило. Эти стали перераспределять украденное.

Кажется, я начинал понимать, о чем говорили мои друзья. О подмене власти истинной элиты на власть провинциалов из низов, в глубине души, понимающих свою «второсортность». Но, с другой стороны, и при союзе немало руководителей, специалистов и ученых выросли именно из провинции, из низов. Что-то здесь не так? Поэтому я позволил себе возразить

- Вот вы рисуете здесь ужасную картину. И у власти не те, и происхождение у них не то, и заняты они не тем. А как же раньше? Посмотрите биографии, ну хотя бы ученых. Большинство из них из сел и маленьких городов. И ничего. Приехали со своей «малой родины» в города, выучились, выросли.

- Не забывай, сколько их было, этих приехавших. Много их было только в послевоенном поколении. Ну, там все понятно. Война уничтожила наименее приспособленных к выживанию в экстремальных условиях. Тех, кто образованнее, изнеженнее. А это – врачи, педагоги, артисты, писатели. Короче все, кто на жизнь зарабатывал не физическим трудом, а головой. После войны они были в тотальном дефиците. Города остро нуждались в жителях. На учебу принимала всех, кто хотя бы чуть чуть соображал.

А потом все стало совсем не так. Первыми окончились престижные вакансии. Осталась потребность в работягах. С каждым годом провинциалов, желающих покорять города, становилось все меньше и меньше. Работать грузчиком или махать метлой на улице – сомнительное удовольствие. Социальный лифт, в конце ХХ века, почти что встал. – ответил на мой вопрос Соратник.

- Ну, давайте по соточке под грибочек маринованный. Уже этого года. Маслючки. Один в один. Сам собирал. Шляпку советским металлическим рубликом измерял. Те, что больше – не брал. – предложил Василий Михайлович.

Опрокинув в рот граненый стаканчик, он крякнул, с шумом втянул воздух, приложив к носу краюху черного хлеба, подцепил вилкой грибочек и отправил его в рот.

- Вообще, тему мы затеяли неблагодарную. И в жизни – безнадега, и на природе – разговор о безнадеге. – чуть прожевав сказал он.

Мы последовали его примеру. Грибочки, действительно, были отменно замаринованы.

Пока мы сосредоточили внимание на столе, сумки с запасами была подвергнута нападению котов. Точнее – котят. Эти, от «горшка два вершка», полосатые бестии, подвижные и неуловимые, как ртутный шарик, прогрызли кулек с куриными ножками и, ухватив одну на двоих, тащили ее к выходу из беседки. Размеры ножки и котенка совпадали.

- Вон, видите, мелюзга, а уже «жизнь знает». Потому что – провинциалы. Полудикие. Это вам не породистые домашние кошки с их «Вискасами» и «Феликсами». Эти знают, не украдешь – от голода сдохнешь. – прокомментировал Михалыч.

Соратник поддержал его

- Съел только тот, кто смел.

- А если не дадут? – я вставил свои 5 копеек.

- Уничтожить того, кто мешает взять. Диалектика. Борьба за жизнь.

Выпили «за победу» в этой борьбе.

И тут, я попытался перевести беседу в несколько иное русло.

- А вы заметили, что практически все, из нынешних «власть имущих», стараются, наворовав, покинуть эту, как они говорят, «помойку». А если у самих не получается, то чтобы, хотя бы дети уехали, потому что, по их мнению, ничего хорошего здесь не предвидится. Все хорошее, только там, в Европе. Поэтому, самая главная цель жизни – из этой помойки выбраться, вырваться, убежать и забыть её, проклятую, как страшный сон.

Мне кажется, что именно в этом – главный комплекс провинциала, рожденного и выросшего в дерьме – ощущение собственной второсортности и озлобленность по отношению к тем, кто родился и вырос в нормальных условиях.

Их второсортность, непреодолима никакими силами и средствами. Существование, родившей их помойки, вечно. Она была, есть, и будет всегда. Значит – бежать из нее, и как можно дальше.

- Точно подмечено – вставил Михалыч. – Но нужно еще, кое о чем вспомнить. За время, прошедшее после октябрьского переворота, у жителей «глубинки» было начисто отбито чувство хозяина своей земли. Все вокруг было враждебным, государственным. А ты, на этой территории был никем. Представляете – ты, на ничейной помойке. Поэтому ни у кого, даже желания не появлялось, эту помойку превратить в пригодное, а потом и желанное для жизни место.

Вот и получилось, что помойка – она всегда помойка, а он – всегда обозленный, жадный, завистливый, убогий и второсортный. Это закреплено «на генетическом уровне», является сутью его «эго». Его слишком часто обижали в детстве, и у него сформировался «комплекс». Хотя в повседневности, он может производить впечатление успешного, довольного жизнью человека, по сути, он озлобленный провинциал.

Он может сорить деньгами, отгрохать виллу в полторы тысячи квадратов, носить пиджак за пять штук баксов. Но чувство второсортности у него от этого не убывает. Поэтому, если не получается «свалить» отсюда самому, то, хотя бы – «спасать детей!». Пускай, хотя бы они станут «не провинциалами».

Для начала – пусть учат английский язык. Потом, по возможности, получают «европейское образование» и… гуд бай «помойка». И их не пугает, что в Европе, они останутся такими же провинциалами, только еще и не местными, а «понаехавшими». Парадокс какой-то. Вместо того, чтобы создать Европу тут, стремятся к черту на куличики, оставляя после себя здесь почти что пустыню.

Помните, еврейский анекдот – Чем отличаются евреи от наших соплеменников? Ответ – Евреи создали рай в пустыне, а наши – стремятся рай превратить в пустыню».

Мы с Соратником молча выслушали эту тираду.

- Ну, и где выход – поинтересовался я.

- Не знаю – ответил Михалыч. – Слишком много вокруг всякой «власть имущей элиты», и слишком мало тех, с кем можно, хотя бы поговорить.

- Все, или практически все, что вы тут наговорили – действительно, «имеет место быть» - подхватил разговор Соратник, - Но не кажется ли вам, «люби друзи», что нынешней сакрализацией этой Эуропы с ее аглицким языком, наши «пропагандоны» и воспитали ненависть к стране, тебя родившей. Сначала им удалось обхаять союз, обозвав его презрительно – «совок», теперь – унижают нашу страну, именуя ее, как окраина, малоросия или хохляндия, с высмеиванием языка, обычаев и истории.

Я мало был за бугром. Не получалось как-то. Но то, что я увидел, убедило меня, что европейцем человека делает не костюм от Гуччи и оксфордский прононс, а любовь к углу, где ты родился и творческая, созидательная работа на славу этого угла.

Человек входит в человечество, как француз или китаец, а не как что-то среднее и невнятно-абстрактное, лопочущее на языке «международного общения».

Бердичевский еврей-портной, шьющий суперкостюмы, итальянский деревенский сапожник из глубинки, который умеет тачать такие башмаки, какие не умеет никто и нигде на свете, или его сосед-гончар, который может делать, и не просто делать (делать-то и китайцы теперь настрополились) - он может выдумывать такую посуду, что хочется её купить и тащить в ручной клади через все границы, самаркандский кузнец, французский сыродел – вот этим деревенским ребятам глубоко плевать, на то, что они родились и живут в провинции. Они живут на той земле, которой они владеют. А до них, не одно поколение их предков тоже владело этой землей.

Скорее всего, они не говорят по-английски, да и на других классических языках,, наверное, не шибко, потому что говорят они на местном диалекте. Но они – не провинциалы. Они – коренные жители той земли. Они – обожают ее.

И, кстати, для них уехать – это трагедия. У них даже слово есть – campanilismo – «привязанность к родной колокольне».

Значит болезнь нашей «элиты» - не просто провинциализм. Это – что-то другое. Это – провинциализм, замешанный на ненависти к родному очагу.

Зазвонил колокольчик донки поставленной на берегу и заброшенной на «живца». Первый звон за все сегодняшнюю рыбалку. Соратник и Михалыч, как собачки Павлова» мгновенно отреагировали на «условнорефлекторный» раздражитель, вскочили из-за стола, опрокинув посуду и побежали к снасти.

- Ты тяни, а я за подсаком – крикнул Соратник.

Михалыч схватил спининг

- Есть! Трепыхается.

После непродолжитеьной борьбы в подсаке оказалась щучка, небольшая, на килограммчик. Худая и голодная. Она заглотила «живца» так, что его не было видно.

Сфотографировавшись с трофеем стали решать, что же с ней делать? Время – позднее, далеко за полночь. Пора бы и вздремнуть минут 120. Утром ловить рыбу под таким моросяшим дождем, ни у кого желания не было. Это и решило судьбу пятнистой разбойницы.

- Плыви к семье. Подрастай.

Скорее, в «рыбачий приют». Вытянуться на «голой» койке, укрыться «с головой» и «провалиться».

Но сон не шел. Как-то неожиданно, тема разговора в беседке «запала» в душу. Как же, все-таки получилось, что лучшая в мире страна попала под оккупацию этим «рехворматорам», рвущих ее «по живому». Захотелось курить.

Я вышел из дома. Дождь никак не унимался. Подойдя к навесу, по которым были складированы доски, я увидел сидящего там Соратника.

- Не спится?

- Как видишь…

- Присяду рядом, не помешаю?

- Когды ты мешал. Садись. Курить есть? А то мои намокли…

- Держи.

- А куда ты дел папочку, зелененькую такую, что я тебе дал, когда в «Железке» лежал?

- Где-то у меня. Честно говоря, я про нее и забыл, но то, что не выбрасывал – это точно – ответил я.

- Ты найди ее, обязательно. Я там попробовал себя в публицистике. Тогда я подумал, что переборщил, но после сегодняшнего разговора я понял, что я не один думаю так, как там написано.

- Так что мне делать с той папкой?

- Если можешь – помоги опубликовать. Только под псевдонимом.

- Не вопрос. Сделаю.

* * *

Вот она, зелененькая картонная папочка. Развязав тесемки, я достал несколько листочков с напечатанным текстом и… погрузился в чтение.

Эссе

Джорджу Оруэллу.

Мистер Джордж Оруэлл! Извините, что пишу Вам, нет, не подумайте, не «Письмо в никуда», а по поводу Вашего - Эссе разных лет. «Как умирают бедняки». Правда, в Ваше время один российский хирург допереписывался с английским послом, как бы жалуясь. Это было как раз в сороковых двадцатого века. Но он то был не только филантропом, но и истинно знаменитым маэстро, поэтому выкрутился, еле жив и остался . Но к нам недавно прикатила демократия. Говори, сколько хочешь, правда, за «базаром» лучше следить, а то тоже можно зубы потерять. Но они и так на полке, так что…

Как мы лечим бедняков?

А мы в марлевой маске, так что наша мина при плохой игре не видна. Воистину героическая профессия медицинского работника, бесконечно служить человечеству. Как много слов да слов и сказано и изложено на разной толщине и разного формата печатного листа. Справедливо, до глубины души. Рыдать охота или лучше охота поплакать. Но жилетки вышли с моды. Так что ж опять случилось на рубеже столетий в „рідній неньці” Україні?

Мистер Оруэлл, Вы пишите, что сбежали, будучи пациентом, с госпиталя Х. В 1929 году это было. Госпиталь располагался, нет, не в Англии, а к Вашему несчастию, (в очередной раз в путешествиях здоровья подвело), находился в пятнадцатом округе города Парижа. Так я Вам спешу сообщить, что если спустя 70 лет, забежите к нам, через дорогу, в госпиталь N, а попросту «Архипелаг», лучше сразу примите рюмку.

Как наши бедняки умирают, лучше не буду кривить душой. Не знаю, так как в большей части они стали умирать дома. Конечно, о некоторых, так десятков пять за эти годы, знаю. Но это в другой раз. А вот как их лечат, вижу каждый день, когда на работу хожу. Лучше на нее не ходить. Я чувствую, что точно, как и Вы, сам слягу, и не поверите, скорее точно же в такую же палату-камеру, как и Вам мистер Оурэлл, когда-то пришлось. Но камера эта у нас имеет номер – четырнадцатый.

Бедняк, он везде бедняк, и в Париже с Лондоном, и в стольном нашем граде или в Москве соседской. Оно и понятно, в Ваше время по Европе бродил призрак коммунизма. В наше время по Европе и по всему миру разбрелись „наші гроші”. Перебежали с сберкнижек наших граждан как тараканы, разбрелись без таможни в оффшоры и бродят себе. Правда у 5% граждан нашей страны или может чуть больше, гроши попали в ловушки и превратились в «лавешки» в кубышке. Пятипроцентники отяжелели нолями. У них даже глаза стали круглыми. Им класно. Если в глаз соринка залетит – их уже ждут с огромным, при том, нетерпением или новые «гос» или частные супербольницы. Правда и там из-за соринки, но за очень большие «лавешки», помните, как в Вашем вопросе социалистам, «почему они не верят в счастье», могут иногда купить главное удовольствие рая – смотреть на муки страждущих в аду.

Да что там говорить, вон американцы скоро Сатурн с Юпитером оккупируют, что им до бедняков. В сентябре 2003 года пробный камешек кинули. Хотели, наверное, по началу в спутник Европу попасть, но она крутится быстро по орбите, попали в Ирак.

А что у нас почти весь народ бедняк, ему самому нипочем? Правда, Господи упаси бедняку заболеть, лучше сразу умереть и не мучиться. Отважные так и делают или те, у которых на проездной билет денежек не осталось. Ведь бедняк бедняком, а без денежек в больничку все равно идти нечего. Если бедняк еще дышит, дешевле в Лавру через Днепр перебраться к мощам пресвятого Агапита Печерского. В пещеру к нему не глубоко, а на входе в Лавру всего 15 гривен возьмут. Ну а если дышать перестал, то и финансовые проблемы отпадут. Может душа бедняка слетать к нему в рай бесплатно. Что бесплатно, то это точно. До сих пор слух идет, что Агапит и прославился в Лавре тем, что когда жил и лечил страждущих удачно и денег, боже упаси и сохрани, никогда не брал. А зачем они были ему нужны. В Лавре кормили хорошо, хлеба тогда в наших краях всегда хватало. Земля то у нас плодородная, хлебом своим аж до Борисфена, а может и далее, известна была.

Ну а если наш бедняк добрался до нашей больнички на приемный покой, то ему тоже спешить не нужно, разве что по нужде. Клерк в регистратуре у нас тоже сидит, но никого никуда не водит, а посылает. Если правильно пошлет, а вернее правильно клерка понять, то бедняк может все-таки на госпитальную коечку и угодить.

Вас мистер Оруэлл, перед этим мыли в бане, то Вам повезло. Вода, небось тепленькая была, ведь Париж же. Нашему бедняку лучше дома в тазике санобработку пройти, но можно и в Днепре. Если до Днепра не дотянет, то ближе от госпиталя N, озеро, окольцованное территорией очистного завода с грозными очертаниями корпусов, похожими на саркофаг четвертого блока Чернобыльской АЭС и окружной трассой. Вода там чистая, никакая живность не водится. Ну а вынырнет или не вынырнет из него, бедняк этого не знает, а ему и знать вредно. В данной ситуации лишние знание - лишние хлопоты и переживания для больного организма. Этот гуманный аспект проблемы входит в комплекс вопросов, составляющих врачебную тайну. За то такая санобработка бесплатная, но немножко рисковая. А небольшой стресс мобилизует адреналин и все защитные силы организма, включая махательные руками, типа «брасс». Вот как! Бедняк и не ведает, что таким образом на халяву первый курс лечения прошел.

У Вас мистер Оруэлл Вашу одежду отобрали и выдали льняную ночную рубашку и короткий синий фланелевый халат, тапочки забыли. Нашему же бедняку такое и после Нового года не приснится. Такую одежку и толкнуть можно было бы, и на шприцы заработать. У нас в каких шароварах пришел, в таких и ложись или могут вручить белье Адама. Такой вид трикотажа для бедняка является плохим прогностическим признаком. В Адамовом одеянии бедняка могут быстро уложить на тележку и накрыть простыней, иногда с головой.

Судя по тому, что палаты в госпитале Х были длинными, правда низкими и плохо освещенными, с тремя рядами коек, то наша палата № 14 не была изуродована новаторской архитектурно-строительной мыслью и удивительно похожая на Парижский образец. Разве только что два ряда коек вмещается, но коечки тоже стоят подозрительно близко друг к другу. Но это не благотворительная Вам ночлежка, не думайте. Хотя и бедняку, но она тоже денежек стоит как за гостиничные услуги. Платить денежки нужно в страховую компанию масштаба уездного прихода с многообещающим названием «Гарантия», которая и располагается в самом госпитале и собственностью его то и является, а в прочем чьей – это коммерческая тайна. Одним словом, если бедняк полис купит, то относительная гарантия есть в том, что дождь на голову не пойдет, сверху еще этаж есть, а в отношении гриппа, СПИДа и других там болячек гарантии и ВОЗ не дает.

Бедняку в Адамовом одеянии, который простыней накрыт с головой, вместо многолюдной камеры № 14, могут предложить два варианта – холодная, то есть ванная комната или отдельно стоящий домик в палисаднике. Этот домик немного мрачноватый. Это как раз для тех бедняков, о которых Вы мистер Оруэлл и писали. Холодная тоже для бедняка не очень удачный вариант. Там можно отдохнуть два часа. Правда, для одного постоялого бедняка, который особо инфицированный, главный и штатный, в госпитале законспирирована саунка с бассейном. Но там строжайший карантин и заглянуть туда можно только с живым пивом. Можно с другом, который в доме беленьком тоже штатный и особо инфицированный.

Что касается запахов, мистер Оруэлл. Да будет Вам известно – они вечные. Витали они в Вашей палате, витают они и поныне, такого же гадкого сладковатого характера. Это не страшно. Мы в масках. Вот плохо профессору. Он без маски ходит. По этому то наверное раз в неделю и его обход проводится. Профессор – натура тонкая, это же Вам не бедняк какой ни будь. Ему неделю нужно для реабилитации нюхательного аппарата. А аппарат этот, должен Вам заметить, всегда в порядке необходимо держать. А как же. Среди бедняков в 14-й камере может, случайно, и середнячек оказаться. А его студенту отдавать на курацию с всякими там инновациями никак нельзя. Зачем же тогда профи. Государство на них сколько потратилось, сколько вложилось в металл орденный. Так это все для того, что бы им бедняков лечить? Помилуйте. Так вся «профи-ссура» перейдет на лысую резину.

Студентов и у нас полно. Это святое. Молодое поколение необходимо растить, оно у нас новым называется. Палата № 14 для нового поколения просто полигон. Правда, бедняк не знает, что он на полигон попал, но ему, мистер Оруэлл, в наше время там уже «банок» не ставят. Одна трехлитровая под койкой стоит и все. Ему ставят все, что попало и куда попало. Как бы там ни было, а за окнами ХХ1 век грянул, новые технологии пошли. А на ком их апробировать? Бедняку же это почти на халяву. Вот и торжествует «синдром Эвереста» - используй все, что можешь во благо вершины. На всякий случай для бедняка есть холодная и домик в палисаднике.

На Вас, мистер Оруэлл, произвело огромное впечатление полного равнодушия к Вашему мнению, когда Вам «банки» ставили. Нет, этот деонтологический грех у нас уже ликвидирован. Нашему бедняку все расскажут, все покажут и по чем, иногда из-под полы от сердца отрывая, предложат. Бедняк же в камеру попал, значит узелок маленький с «лавешками» есть. Пришла пора от него избавиться. А на счет отсутствия даже малейшего намека на стерилизацию «банок», то это Вы мистер Оруэлл, зря переживали. Как показала жизнь, элитные госпитальные микробы интеллигентные и в грязи не живут. А те которые в грязи, они тоже бедные. А что бедный может сделать бедному? Наехать? Так он и бедный потому, что у него силы нет или ума. У нас так и говорят – почему бедный – потому что дурной, а почему дурной – потому, что бедный. Вот как! Логика!

Очень сочувствую Вам мистер Оруэлл, что после «банок» Вас тут же угостили горчичной припаркой. Конечно – это больно. Но не забыли же о Вашей болезни, комплексно беспокоились. С сожалением сообщаю Вам, что в наше прогрессивное время однокомпонентные методы лечения изжили себя, прежде всего, как не рентабельные. Поэтому, для нашего бедняка «горчичная припарка» NEW! далеко не всегда по карману. Она высоко модернизированная, а следовательно, затратная. Получение ее зависит от узелка бедняка. Если он его еще не развязывал, то можно дойти и до припарки, а если анализы сдал, то сдал и узелок.

В палате-камере № 14 у нас бедняки спят по-разному, как на Дарницком железнодорожном вокзале. Далеко в углу можно и мертвым сном уснуть, пока не найдут случайно. Кто ближе к выходу, у того преимущество в кислороде, но потери в уюте тишины. Бродит народ по ночам, мается. На вокзале в большей степени от безделия в грустном ожидании, у нас же люди болящие ведь. Для долгожителей камерных особенно привлекательным вскоре становится костыльный топот. По мере привыкания долгожитель уже не просыпается, но во сне он как бы сразу путешествует в царство зубной боли. Если в палату клиент с гангреной попадает, то ночью есть шанс проснуться от воплей, по сравнению с которыми Ричард Львиное Сердце просто шептал или не уснуть вовсе.

Так запомнившийся Вам, мистер Оруэлл, завтрак типа la soupe, для наших бедняков теперь депутатским называется и по рецептурному составу остается до сих пор удивительно похожим и стабильным, который так популярен был в госпитале Х. Париж всегда был законодателем моды.

Интерны, стайки студентов-медиков – все это как и в прежнем Париже, а вот чернобородых врачей у нас поубавилось, бороды сбрили, а нецензурность выражения их лиц осталась. Как же? Чего улыбаться не платящему или мало платящему пациенту-бедняку? Его только в экспонаты для интернов и стаек студентов-медиков пришпандорить и можно. Попробуйте в любой лавке что-нибудь купить без денег. Какие лица продавцов и охранников Вы увидите? Вот так и у нас.

Конечно, мистер Оруэлл, Вы правы, в общей палате типа № 14 можно увидеть разные ужасы, которые даже для бедняка покажутся в диковинку. Люди, как и прежде, порою умирают, а вот что при их смерти никто не присутствует, с этим согласится нельзя. Весь состав палаты этот процесс наблюдает с интересом, как в стае, и каждый с грустью думает о своем, как бы примеряя роковую рубашку на себя. На лицах бедняков всегда печаль, но в такие минуты она особенно глубокая и осмысленная. Я заметил даже некую философичность такой печали.

А вот медсестры, как и в Вашем наблюдении мистер Оруэлл, в основной массе такие же милосердные и покладистые, и туповатые бывают, но фотографий нашего президента как в Англии Королевы на камин не ставят. Они предпочитают зеленый лик президентов на хрустящих банкнотах в своих кошельках. А где их брать? С их то зарплатой, да и у бедняка что взять? Так что если присмотреться к глазам медсестер, то они тоже порою глубоко опечалены и задумчивы, особенно у холостых. Так и закрадывается подозрение, что между дежурствами у некоторых из них другая профессия имеется, которая среди бедняков не пользуется популярностью.

Да. Выходит грустная наша госпитальная песня. Пели ее в Париже, получается, что поем мы ее и сейчас с одним и тем же мотивом. И мотив этот придуман для бедняка и остается он неизменным. Середняк и 5-процентник – это другое дело, там мотив иной. Это другие социальные пласты общества. О них пишут и показывают, говорят и судачат. Бедняк же никому не нужен. Но бедняк – это тоже пласт, а слово из песни не выкинешь, песни не будет. Печально, что так было во всех реально известных нам исторических эпохах. Выходит, что наличие в обществе бедняка – это закономерность, от слова закон. Какой это закон?

А никто точно не знает. Ведомо одно, что этот не выписанный закон плохой, но тот который реально в действии. Конечно, бедняк большей частью смирился с объективной реальностью сегодняшнего дня. Он только вопрошающе смотрит на громаду и утратив веру в ее поводырей, надеется на всевышнего. Но оказывается, что бедняк же – это не дно общества. На дне его находится пласт нищих и упадших. Среди них особо отличаются бомжи.

Это не бедняки – это в большей своей степени наглые разгильдяи и бездельники, которые разве что потрудились, так это родится. Они как в известной нам басне, летом раздолье, а зимовать где-то нужно. Как только ветер с Севера по левому берегу Днепра подул, наш бедняк теряет шанс прилечь на коечку в палату № 14, ведь она оказывается очень подходящей местным бомжам в виде берлоги. Так что появился конкурент. Они и медведя нашли, который эту берлогу выбивает усиленно и на входе ее билеты раздает, да так, что кажись для себя тоже местечко придерживает. А вдруг его банк рухнет или мандат депутата в троллейбусе вытянут. Советовали банкиру негосударственную берлогу закатать, используя резервный фонд своего банка. Ан нет! Государственная берлога теплее. Свою газифицировать нужно, коммуникации там всякие. Словом, лучше табличку навесить и объявить мораторий. Колхозу колхозное. А колхозное то тю тю в ловушку, ах!, и «лавешками» шлепает в оффшоре до сих пор.

Вот и замкнутый круг. Давайте на новый колхоз соберем, кричит депутат с бронированного джипа и пургу с туманом пускает. А туман почему то «черемухой» пахнет, а она как известно растение лечебное, на психику действует. Поэтому все слушают, как парализованные, а возразить не могут. И бомж торжественно в грязных шароварах уже на коечке.

Поэтому, мистер Оруэлл, мой Вам совет, зимой через нашу дорогу не прыгайте. Одевайтесь теплее, купите у русских валенки и телогрейку. Вместе с малиной, но осторожно, дозировано, классно помогает. Так до весны, пока бомж главный, ведь наш бедняк тоже дома, дотянуть можно. Словом, как только весной бомж свалит, при этом не устроив пожара, появится шанс попасть, в порядке выстроившейся очереди, на курс горчичных припарок NEW! Палата-камера № 14 милостиво двери распахнет и будет ждать тебя бедняк. К клерку не забудь за полисом зайти, шаровары чистые надень, тормозок желательно до la soupe прихватить и особенно узелок не потеряй. Без узелка и «банок» не получишь.

А Вам мистер Оруэлл, огромное спасибо за столь ценные госпитальные записки. Они нам как бальзам на душу. Ведь какое сходство наших госпиталей, просто не верится. Теперь мы уверены, что Европейским стандартам мы соответствуем и место в Европейском Союзе нам гарантировано.

Сентябрь 2003

* * *

Текст поразил меня. Ай, да Соратник. Дискутировать с самим Оруэллом! Ай да «с…н сын». Каюсь, когда папочка впервые попала ко мне в руки, я к ней отнесся несерьезно и, пустив все на «самотек» не добился опубликования этого эссе. Исправляю эту оплошность, поместив его в эту книгу. Пусть текст несовершенен, пусть некоторые формулировки наивны и вызовут несогласие с автором, именно в этом прелесть этих размышлений. Размышлений человека творческого, ищущего и чуждого самоуспокоенности, неравнодушного к тому, что происходит в его стране.

* * *

ЧАСТЬ 10 «БСОД»

Как-то так получилось, что эта рыбалка была последней. И хотя наступили теплые деньки «бабьего лета» мы все, дружно, погрязли в бытовых заботах. Стало не до рыбалок.

Больше всех «повезло» Соратнику. Пословица о сыре, мышах и мышеловке вновь подтвердила свою абсолютную правильность. Все опасения, которые вызывал неожиданный спонсор Виталик – подтвердились.

Вначале все развивалось прекрасно. Бригада землеустроителей, во главе с многоопытным прорабом Антоном Ивановичем привезли строительный вагончик, технику и приступили к работе

- Будемо працювати як на Байконури. Ударно и без праздников. Главное, чтобы не было задержек с материалами и харчами.

И действительно, очень быстро участок преобразился. Заросли ольхи были безжалостно выкорчеваны, ручеек расчищен, выкопан котлован под озерцо, расчищена площадка под строительство дома, а не остальную территорию были привезены, как и обещал Виталик, развалины дома. Их с избытком хватило, чтобы засыпать овраг. А вот этот злополучный «избыток» был просто свален на участок, занимая его солидную часть. Все эти работы Соратник аккуратно оплачивал, по самым высоким тарифам под успокаивающие рассказы Виталия о денежной оплате за приемку строительного мусора.

Время шло. Уже и Антон Иванович со своей командой покинул участок, прихватив вагончик и технику. Уже пора бы начинать стройку дома, но… исчез Виталий. Вернее он был, где-то рядом, но стал недоступным. А тут, как снег на голову пришли бумаги, где черным по белому были указаны суммы, которые Соратник должен был заплатить некому неизвестному ооо «Форвард» за перевозку мусора с места разборки дома до участка Соратника, за сам снос того дома, за технику, за ее охрану, и еще куча всяких счетов.

Визит к строителям, сносившим дом позволил выяснить, что они до копейки рассчитались за приемку мусора с… Виталиком, точнее с какой-то фирмочкой, представлявшей его интересы.

Чтобы не утомлять Читателя излишними подробностями скажу только одно. Кинул Виталик семью спасителей его жены. Кинул жестко, цинично и нагло. И главное, по документам, подкопаться к нему было невозможно.

И тогда, вместо рыбалок, вооружившись лопатой и тачкой Соратник вкалывал на злополучном участке. Каждый день, после работы в «Железке» он заезжал по пути домой на «стройку», чтобы перетащить хотя бы несколько десятков тачек грунта. Про выходные и говорить не о чем. Бегом в «Железку», посмотреть больных и… снова за работу.

* * *

Осень для садовода это не только и не столько пора сбора урожая, сколько это пора подготовительных работ, в том числе и посадка плодовых деревьев. К выращиванию сада нужно подходить серьезно. Мало, просто «натыкать» разных саженцев, полить их, и, как Буратино на поле чудес, ждать урожая. При таком подходе точно останешься с «носом». Нужно правильно подобрать саженцы, желательно, районированные, причем покупать их желательно у «проверенных поставщиков».

Учитывая мой, уже 5-летний опыт садовода и полученные при этом урожаи, мы решили провести закупку деревьев у моих знакомых, которые как раз приехали в мое село и стали на трассе «передвижным садовым центром». Короче, в субботу Соратник должен был приехать ко мне, чтобы совершить закупки, потом попариться в баньке, заночевать и поутру, мы собирались ехать к нему, чтобы за воскресенье посадить деревья.

И вот суббота. Погодка, как на заказ. Ласковое, нежаркое осеннее солнце, легкий ветерок. Около мангала сложены дрова из фруктовых деревьев, в миске – под лучком «томится» ошеек со специями, в ванной с «ключевой» водой плавает полосатый херсонский арбуз. В баньке – замочен дубовый веник, а из погреба извлечена емкость с брусничным соком.

На всякий случай прокатился на противоположный край села, проверил, торгуют ли садоводы.

- Вы ж не подведите. Я так вас своему другу расхвалил, что он тут половину товара скупит.

- Не волнуйтесь, все сделаем, как надо. Будет, ваш друг доволен. Вы же нас не первый день знаете. У нас товар – высших класс. Элитный.

Около девяти зазвонил телефон. Соратник. Уже выезжает из дома. По пути заскочит на пару минут в «Железку», а потом сразу же ко мне.

* * *

Уже десять. Пол одиннадцатого. Двенадцать….

О, зазвонил телефон. Высветился «Соратник». Наконец-то.

- Альо.. Альо.. – в трубке голос какого-то незнакомого мужика с «карпатским акцентом»

- Альо.. Чуе хтось мене чи ни?

- Да, слушаю. Кто вы?

- Це Микола…

- Какой Микола? Что происходит?

- Чуете. Мы тут с кумом до города йидемо.. Дывымося – машина стоить, якось недобре… Мы до ней. А тут дядько… Неживый. У одной руци – цей телехвон з цим номером набраним, а в другий – пузырек, та лики просипаны...