ДНЕВНИК НАЧИНАЮЩЕГО ПЕДАГОГА. 6 "А" 4

4.09. 2018

День пронёсся лёгкой быстроходной бригантиной, подгоняемой попутным ветром. Никто не напакостил, никто не смотал нервишки мои в плотный клубок, никому из администрации я не понадобилась – не счастье ли?!

К трём часам Гришка прислал за нами с Васькой Дениса Константиновича на «бентли» – одного из водителей папы. Вот и зачем? Мы бы прекрасно добрались на метро. Но разве Лиса переубедишь? Если мужчина решил, что нам угрожает неведомая опасность, то это серьёзно! Ладно, поедем на машинке. Только бы в пробке не застрять!

Денис Константинович не только доставил по адресу, но и проводил до квартиры, убедился, что мы заперлись на все замки и щеколды, и удалился, отчитавшись Лису о проделанной работе. Фига се какие серьёзности!

Васька, весь день просидевший за партой в одиночестве, снова спрятался в комнате. Так у меня ребёнок ноги с голоду протянет! Я тихонько постучала в дверь.

- Вась… Идём пообедаем, ты не ел ничего со вчерашнего дня.

Тишина.

- Вася-а! Ва-ась! - постучала ещё раз и вошла.

Мальчик лежал на диване и плакал. Ну вот!

Села рядом и стала гладить его по вихрастой макушке. Слёзы потекли ещё быстрее, крупнее и обильнее. И шмыгая разбухшим носом, запинаясь, Васька забормотал:

- Она одна меня любила… Всегда защищала… Родители вечно прессовали … Это не так, то… Я для них вечный хулиган. Только я не специально хулиганю, просто так получается … А она меня одна понимала и защищала… Она классная… Весёлая всегда и добрая… Когда в гости приходила, приносила мне вкусняшки… Я маленький любил киндеры, вот она мне их всегда носила… Кучами… Мы потом их вместе ели и играли в те фигурки… И лего она со мной собирала… Знаете, такие большие наборы бывают? Вот ей бабушка с дедушкой давали деньги, а она откладывала понемногу и накопила мне на такой набор. Родители не покупали, мамка говорила, что нечего дом захламлять, а папа говорил, что это перевод денег на ветер, и лего у меня уже есть. А я мечтал о таком большом наборе: там столько всего можно построить! И Алёнка купила… Мы с ней тогда так классно играли!

Васька замолчал. Только горькие слёзы вереницей бежали на подушку.

Не знаю, зачем, может быть это неправильно, но я рассказала ему о гибели своих родителей, о собственном горе и о том, что до сих пор не могу понять и принять их уход…

И мы молчали… Долго молчали. Я гладила его по макушке, а Васька плакал. Наконец он успокоился и заснул. А я вспоминала…

Они были очень молоды, когда родилась я: маме только-только, за две недели до моего появления, исполнилось восемнадцать, а папе до восемнадцати оставалось ещё четыре месяца. Возможно, поэтому я для них была больше маленькой подружкой, чем дочкой, и это было классно! Я обожала папу, а он души не чаял во мне: играл, баловал, рассказывал сказки… Но и строгим бывал, если этого требовала ситуация.

Правда, родителей я видела не так часто, как мне хотелось: они учились и работали одновременно. Папа закончил военное училище, мама медицинский, потом строили каждый своё дело… Но я не помню ни одного случая, чтобы они, придя домой усталые, отмахнулись от меня. Даже если без сил падали на кровать, всегда тащили меня с собой. Я болтала, сидя между ними, рассказывая о том, как прошёл день, а они улыбались, внимательно слушая. И засыпали под мою болтовню. Тогда я тихонечко уходила, прикрыв дверь.

Когда мне исполнилось три, папа впервые посадил меня на байк. Он пристегнул меня к себе ремнями, нацепил на голову детский шлем и погнал! Помню то состояние восторга, что испытала в тот момент. Мы мчали – мне тогда казалось, что мчали, на самом деле скорость была не так уж велика – по вечернему городу в компании папиных друзей-байкеров. Мелькали по сторонам машины и автобусы, трамваи, дома, светофоры, мосты и тоннели, пешеходы, а я ликовала, чувствуя всем крохотным тельцем пьянящую свободу, скорость и ощущая сильное папино тело, оберегающее меня ото всего страшного на свете…

Мама… Мама была мама…

Они любили друг друга даже спустя двадцать лет после свадьбы. Любили и хранили наш крохотный мир, центром которого был каждый из нас. И однажды мир этот исчез… Теперь мир мой – Лис и тот, кто живёт во мне… Дай мне, Господи, мудрости и силы сохранить его…

Гришка приехал поздно вечером: последняя пара закончилась двадцать минут девятого. Проснулся Васька и вышел к нам. Ну и славненько, надо мальчиков накормить.

Мы ужинали, когда раздался телефонный звонок: кто-то хотел услышать Лиса.

- Скворцов. Да, - отозвался парень. Он внимательно выслушал лейтенанта и отключился.

- Что хотел? – поинтересовалась я. – Снова какая-то лажа на наши головы?

- Просит разрешить задать Василию несколько вопросов. Завтра в школу придёт вместе со следователем. В десять утра.

- Понятно! Нужно предупредить начальство.

Я набрала номер Юлии Винеровны и рассказала о том, что произошло.

- Эля! Удивляюсь твоей беспечности! – отчитывала меня директриса. – О трагедии ты должна была немедленно - немедленно, понимаешь?! - доложить мне! Не играть в сыщиков-любителей, а поставить в известность администрацию! Первым делом! Где сейчас ребёнок?

- Мы и не играем в сыщиков. А Вася у меня. Я его одного никуда не отпускаю – везде со мной. В школу и из школы.

- Родителей почему не известили?

- Извещали. И полиция и мы. Они вне зоны доступа. Отдыхают, отключив телефоны. Васька говорит, что они всегда на отдыхе отключают их, чтобы никто не донимал. Вчера утром только Васе сами позвонили и всё.

- Приехать не собираются? Удивительно! У них родственницу убили, а они продолжают прохлаждаться! До чего циничны современные родители! Деньги, потраченные на курорт дороже человеческой жизни! Умерла и бог с ней, у нас ещё дни не отгуляны оплаченные!

- Они не знают о трагедии.

- Как это не знают? Почему вы не сообщили?

- С ними Вася без меня разговаривал, а он и сам не знал тогда об Алёнке. Я позже рассказала.

- Кстати, где был мальчик, когда расправились с его тёткой? Его почему не тронули? Спрятался?

- Нет. Он в полиции был. За то, что расписал подъезд Лены Фомкиной стихами. Я его из отделения забирала. Мне позвонили, потому что телефоны родственников не отвечали.

- Полиция должна была об этом сообщить в школу, но не сообщила. Вы не сочиняете ничего, не утаиваете, Микаэла Александровна?

- Нет, ничего не утаиваю.

Почти ничего. Утаила только то, что Гришка пытался всучить Скворцову «ервы», чтобы тот замял дело. Скворцов денег не взял, но обещал пока не раздувать кадило. Как вижу, обещание выполнил. Кстати, надо смотаться к активистке, Гришка предложить хотел прислать рабочих для ремонта всего подъезда. Авось прокатит!

5. 09. 2018

На второй перемене в класс внедрилась моя наставница Ираида Аполлоновна:

- Микаэла Александровна, вас с Дудукиным ожидает Юлия Винеровна, поторопитесь! Следующий урок проведу я. Шестой «В»?

- Да, шестой «В».

Я передала завучу бразды правления питомцами, взяла за руку Василия и поспешила на директорский зов.

В уютном кабинете (после летнего ремонта он стал светлее и визуально просторнее) на кожаном диване рядом со знакомым уже Скворцовым скукожился человек в штатском, но при чёрной папочке, из которой так и норовили выпасть листы, листики и листочки, исписанные от руки и от компьютера. Хех, сказала!

- Проходите, Микаэла Александровна, усаживайтесь, - Юлия Винеровна показала рукой на второй диванчик. – Вася, устраивайся, где тебе будет удобно. Это господа из полиции, хотят задать тебе несколько вопросов. Сейчас подойдёт психолог и начнём.

Васька сидел, усыпанный вопросами, словно томат тлёй, и нехотя отвечал. Впрочем, отвечать ему было нечего – ничего особого мальчик не знал. Враги и недоброжелатели? Не знаю. Наркотики? Не видел, не знаю. Сомнительные друзья Алёны? Не встречал, не знаю. Кто бывал дома из её друзей? Никого, не водила она компании. К себе домой - может быть, но не к Дудукиным.

Полицай шустро записывал Васькины пустые откровения и разочарованно покрякивал. Ну а что вы хотели, г-н полицай? Чтобы Васька выдал все пароли и явки? Вряд ли кто из родственников посвящал ребёнка в свои тёмные делишки. Так что не обессудьте, больше потчевать нечем!

Промучив нас весь урок, представители закона ушли несолоно хлебавши, а я повела «сына» в столовую, где уже собрались все «бесы», предводительствуемые Ираидой. Её новая причёска - крутые букли, делавшие хозяйку похожей на стареющую куклу, мелко тряслась, как тряслась и сама тьюторша, отчитывая бедолагу, так неосторожно попавшего ей под горячую руку. И кто же у нас этот страдалец? Кукова-алин! За что его на этот раз?

- … это хлеб! Хлеб, понимаешь ты или нет?! В суровые годы войны моя бабушка в блокадном Ленинграде будучи подростком получала всего сто двадцать пять граммов! Сто! Двадцать! Пять! И работала на тракторном заводе, вытачивала на станках детали для танков. Завод обстреливали фашисты! Рабочие погибали у станков от осколков, умирали от голода! А ты превратил хлеб в массу для лепки!!! Это кощунство!

Куковалин сидел за столом, на котором остывала полная тарелка борща, украшенная по бортику скульптурами, дивно сляпанными из мякиша. Высокие стены крепости, башенки с бойницами, крохотные пушечки, такие же мелкие человечки рядом с ними… Сомневаюсь, что вдохновенный ваятель – Лёша. У мальчика руки не тем концом к телу приставлены. А вот сидящий рядышком и пламенеющий щеками Потап! Нет, ну стены возвести мог и сам Куковалин. Остальное точно не его рук делишки.

- Микаэла Александровна! – увидела меня тьюторша. – Настоятельно рекомендую провести беседу на тему «Хлеб всему - голова». Настоятельно! Ваши подопечные не имеют никаких морально-нравственных устоев! Для них что хлеб, что лебеда – всё едино! А вот поели бы лебеды в голодные годы, по-другому запели бы!

Я клятвенно заверила Ираиду в том, что проведу беседу и не один раз, и дама величественно удалилась.

Не успела начать четвёртый урок у своих гавриков, как затренькал сотовый. Меня возжелал услышать кто-то. Я вышла из кабинета и алёкнула в трубу.

- Простите за то, что отвлекаю, у вас, наверное, урок. Но не могли бы вы подъехать в отделение вместе с мальчиком к часам… У вас рабочий день до скольки?

- До трёх.

- Часам к четырём удобно?

- Смотря куда ехать.

Полицай выдал подробный адрес.

- Хорошо, я постараюсь успеть.

- Отлично. У нас возникли некоторые вопросы, хотелось бы получить на них ответы.

- Я приеду.

- Жду, - полиционер отключился, а я набрала номер Гришки. Ну не восторгает меня одной по ментовкам шариться, тем более, дело криминалом смердит.

Лис подорвался с пар и примчал в половине третьего. Так что ровно в шестнадцать ноль-ноль мы кучковались у врат храма правосудия (или чего он там, храм этот). Благополучно просочившись сквозь турникет, нашли кабинет номер двадцать шесть и ввалились, постучав.

Следователь Абсалямов Ильяс Аббясович, угрюмый как и утром, словно усталый волк, молча показал нам рукой на облезлые стулья и воззрился на Гришку:

- Вы к кому, молодой человек?

- К вам.

- Вызывал? Фамилия?

- Долматов. Я с ними, - Гришка кивнул в нашу с Васькой сторону.

- Посторонних прошу покинуть кабинет.

- Я не посторонний, я от гимназии. Сопровождающий.

- Сопровождающий здесь гражданка учитель, вы лицо постороннее. В интересах следствия прошу покинуть кабинет. Не заставляйте применять силу.

Лис нехотя вышел, столкнувшись в дверях с молодой женщиной, на плечах коей топырились три лейтенантские звёздочки.

- Это Алла Владиславовна, инспектор ПДН, - представил женщину Абсалямов. - Начнём!

Ильяс Аббясович мрачно выплёвывал фразу за фразой – вполне себе бестолковые вопросики. Стоило нас по этому поводу вызывать? Я уже расслабилась, Васька тоже – и тут…

- Скажи, Василий, видел ли ты когда-нибудь дома оружие? Настоящее боевое оружие.

Васька насторожился, и следователь запеленговал эту настороженность.

Опаньки! Помнится, Сергей Николаевич коллекционирует древние стрелялки. По-моему, в России за это светит статья.

- Вася, не бойся, скажи, видел ли ты у папы оружие? – вклинилась Алла Владиславовна.

Васенька мигом поглупел процентов на восемьдесят, шмыгнул носом, почесал ухо и брякнул:

- Да.

Вась, ну и нафига отца родного сдаёшь?! Павлик Морозов, блин!

Ильяс Аббясович оживился:

- Перечисли, пожалуйста, всё, что видел.

- Много чего, - Василий заскрёб бок.

- Ты не торопись, вспомни обстоятельно и расскажи. Я запишу, - ёрзал на деревянном стуле Абсалямов.

Интересно, почему тут все стулья деревянные, даже для сотрудников? Чтобы жизнь мёдом не казалась и злее были? Ревностнее исполняли служебный долг? Может, в классе тоже мебель поменять? На деревянные. С шипами в сиденьях, чтобы не засыпали некоторые куковалины посреди урока.

- Ну я же говорю, что много всего! Рогатка есть. Он её ещё в детстве смастерил. Сам, между прочим! Прочная вещица! Бьёт метров на десять! Если в глаз попадёт – хана ему! Он мне её на хранение торжественно передал. А я своему сыну передам. Вот, - Василий не переставал чесаться. Блох, что ли, тут нахватал?

- Рогатка – это хорошо, а посерьёзнее что-либо видел? - не унимался следователь.

- Видел, что я – без глаз, что ли? Ножик видел. Много ножей. Классные такие ножищи! Тесаки! Он их на кухне хранит, точит регулярно, как маньяк. Мамка иногда берёт их – мясо порезать, сыр, ещё всякую хрень… ерунду, то есть.

Абсалямов занервничал:

- Василий, ты взрослый парень, понимаешь, какое оружие я имею в виду.

- Вилки? Ими пырнуть можно. Не убьёшь, конечно, но травмы, совместимые с жизнью нанесёшь.

Ильяс Аббясович застучал пальцами по столу:

- Василий, ты что-то скрываешь от правосудия? Заметь, это чревато неприятными последствиями. Были ли у отца автоматы или винтовки?

- Ружьё было. Охотничье. Он в обществе охотничьем состоит, даже удостоверение есть. А ружьё я не видел, он его в сейфе держит. Мне никогда не давал.

Следователь накалялся, как высокопробная сталь в доменной печи.

- В одной из комнат вашей квартиры были обнаружены следы оружейной смазки. Не знаешь, откуда она там?

- Знаю, - Васька нахально зевнул во весь рот. - Папка в той комнате охотничье ружьё чистил всегда и смазывал. Это чтобы не пристрелить мамку случайно он туда уходил. А то ведь вы знаете этих женщин! Их хлебом не корми, дай что-нибудь помыть и почистить. Начнёт под горячую руку с советами лезть, ружьё глядь – и выстрелит ненароком! Как у Гоголя, да, Микаэла Александровна? Вот так же висело, висело на стене, а в последнем акте - хренась! И выстрелило!

- Это по Чехову, Васенька, - поправила я питомца.

- Ну по Чехову, какая разница?! Мамку-то не спасёшь, если вот так под горячую руку…

Следователь снова оживился:

- Родители часто ссорились? Дрались?

Васька помолчал.

- Часто, - и тяжко вздохнул. – Папа всегда любит у неё морковь с луком пожаренные из сковородки воровать. Когда мама готовит. Она ему раз ложкой по лбу хряснула. Он потом смеялся долго. И она тоже смеялась. А ещё я к ним в комнату раз заглянул, а папа маму подушкой… того…

- Душит? – подсказала Алла Владиславовна.

- Ага, - кивнул Василий. – По голове бьёт подушкой, а мама смеётся так, что аж задыхается от смеха.

Стражи порядка и закона заметно нервничали.

А Васька нёс ахинею со всем пылом души настоящего артиста:

- Ещё папан мамке угрожает часто.

- Так-так-так, об этом подробнее! – страж порядка наклонил голову, наверное, чтобы не пропустить ни единого слова.

- Каждый вечер только и слышу: «Жабка моя, сегодня я задушу тебя в своих объятиях!»

Я всхрюкнула от неожиданности, а полицаи переглянулись.

- А в деревне он мамку в погребе раз запер и ушёл на огород, картошку мотыжить. Он у нас как ослик-огородник – всё его к земле тянет да к земле. Возраст, наверное, сказывается, привыкает к ней, к землице-то!

Василий, тебя куда несёт?!

- Вот… Только потом мы узнали, что это не батя её запер в погребе, а бабушка. Она думала, в нём нет никого, и закрыла. Мамка орала-орала дурниной, но бабка глухая же, как пробка… или тетеря… Не слышала. Пока я с речки не пришёл и не спас, мама так и сидела в подземелье. Как я в лагере. Мне понравилось! Я там даже клад нашёл – семь килограммов золота и драгоценных камней. В фантазиях моих. А больше ничего там не было. Бумаги старые. Я из них сигнальный костёр запалил, по нему меня и нашли. Из космоса запеленговали и сообщили в лагерь. А так бы сгинул я во цвете лет.

- Понятно, - кивнул Ильяс Аббясович и хотел было задать новый вопрос, но Васька перебил.

- А недавно батя мамке руки хотел отрубить. Она его чашку любимую уронила и разбила. Он как раз дрова рубил для бани. Ка-а-ак размахнётся!!! И ка-а-ак - хрясь! Со всей дури!По полену! Щепки в разные стороны, одной курице бошку оторвало. Он ей, мамке, и говорит: «Руки тебе отрубить бы за это, только жалко! Они у тебя такие ласковые!» И смеялись потом весь вечер, как придурки.

- Микаэла Александровна, ваш подопечный…

Следователь тщательно подбирал слова, но видно было по лицу его , что спросить он хотел одно: «Ваш подопечный в своём уме?» Я бы тоже самое спросила, наслушавшись Васькиных откровений.

Но Абсалямов, собравшись с мыслями, выдал иное:

- Мальчик хорошо учится?

Хм…

- Как вам сказать…

- Честно! – следователь впиявился в меня глазами.

- Если честно, то, - понесло меня по кривой, - ученик слабенький. Я бы даже сказала, очень слабенький. Программу не тянет. Мы, конечно, идём навстречу его родителям – папа, Сергей Николаевич, спонсор нашей гимназии – и ставим Васе четвёрки, пятёрки, но… Дутые это оценочки. На самом деле там и тройки не всегда уместны, к сожалению. Он даже не может среди членов предложения найти обстоятельство!

Ильяс Аббясович с сомнением посмотрел на меня, но лик мой был светел и безмятежен.

- Чего это я не могу! - возмутился Васька. – Очень даже могу! Вот я вам щас сразу найду обстоятельства.

Василий схватил со стола следователя исписанный печатными буквами лист и, пока Аббясов не опомнился, принялся читать.

- «Фонограмма в полном объеме приобщена к материалам уголовного дела на основании постановления как вещественное доказательство». Вот тут обстоятельства просто офигенные! Для вас. А бандиту ахтунг! Целая фонограмма есть! Это с ней бандюган фиг отвертится! Голос его?! Его! Что и требовалось доказать! Добро пожаловать на нары!

Ильяс Аббясович пришёл в себя и выцепил из рук Васьки документ, взглянул на меня. Я пожала плечами, мол, сами видите, что за типчик этот Вася. С головой не дружит.

И тут запел Васькин телефон.

- Аллёу-у! Да, мам, это я! Я в ментовке- замели за оружие батино, с которым он на охоту ездиет, и за ножи твои, какими ты мясо крошишь, - шустро выпалил мальчик.

Следователь было обрадовался этому звонку, протянул руку за гаджетом, но Василий разочарованно посмотрел на экран:

- Разрядился.

Телефон на самом деле сдох. А в коридоре пару минут спустя заголосил мой – оставила его в сумке, а сумку вручила Лису. Слышно было, как Гришка ответил на звонок. Наверняка, Васькины родители. Надеюсь, Гришка расскажет им о всех происшествиях.

Ильяс Аббясович помурыжил нас ещё минут десять, выковыривая всю подноготную, но подноготная не выковыривалась, и следователь отпустил нас с миром, напутствуя.

- Микаэла Александровна, советую вам сразу поставить в известность органы, как только родители Дудукина появятся.

- Чьи органы и какие именно?

- Органы правосудия.

- Извините, в мои должностные обязанности слежка за членами семей подопечных не входит. Вы уж как-нибудь сами. Всё-таки органы!

Ильяс Аббясович кивнул и распахнул дверь, пропуская нас с Василием. И когда дверь приняла исходное положение, из-за неё предательски выполз голос Аллы Владиславовны:

- А училка та ещё стерва!

Правда? Не замечала.

Гришка усадил нас в машину и порулил к дому. Минут десять мы молчали, раздумывая каждый о своём.

Наконец Лис вымолвил:

- Эль, тебе звонил Дудукин-старший. Я рассказал ему обо всём. О том, что интересовались оружием, тоже. Я невзначай подслушал, сотрудница дверь неплотно прикрыла. Супруги возьмут билеты на ближайший рейс. Отлично! Одной головной болью станет меньше!

А дело Дудукина набирало обороты. Только мы об этом ещё не догадывались.