Гейша пранкера

Митя Фуга    

ГЕЙША ПРАНКЕРА

Синдром незаполненного пространства – это когда ты не знаешь, как расставить

мебель, чтоб пришедшие к тебе гости могли сказать: «Чувак, здесь классно, я останусь!».

Синдром незаполненного пространства – это когда ты не хочешь выкидывать

окурки из трехлитровой банки, стоящей на балконе. Тот, кто курил, освободил

пространство.

Теснота и пустота очень похожи.

Теснота и пустота это одно и тоже.

Много странных объявлений я находил на Авито. Например: «Сдам газель в аренду.

Контактный зоопарк. Спрашивать Салима. ГАЗЕЛЬ – НЕ МАШИНА!». Что ж, понятно

газель – животное. Или: «Танцевальному клубу срочно требуется сурдопереводчик».

Зачем? Разве танец - не язык? Или, вот, тоже «танцевальное»: «Молодая, не лишенная

привлекательности особа двадцати семи лет окажет услуги ПЛАТНОЙ танцовщицы

мужчине, разбирающемуся в парных танцах». Телефон? Хм… «Алло, это молодая, не

лишенная привлекательности особа, которая оказывает услуги мужчине,

разбирающемуся в бальных танцах?» - и едва не заржал, как конь беременный.

- В парных, - поправила особа.

- Значит, будем спариваться. Я Петр. Петя. И так, и так четыре буквы.

- А у меня три.

- Бывает…Ну, а как к вам лучше обращаться, девушка на три буквы?

- Тая. Тая я, имя такое, «Тая».

- Ну Тая, так Тая. Где живет девушка Тая?

- Где Пушкина убили.

Он говорил быстро, как спортивный комментатор. Я подумала, деловой, наверное,

этот Петя. Спросил, где я живу, я ответила, что живу там, где Пушкина убили, а он

говорит: «Не убили, а застрелили в честном поединке!».

«Умную из себя строишь, начитанную, - подумал я. – Сейчас проверим». И сказал

ей, что живу там, где раньше хоронили рыцарей мальтийского ордена. Наверное, в

этот момент она открыла рот, чтоб что-то сказать, мышцы лица напряглись и

окаменели. Возникла пауза, которую я вскоре прервал:

- Да за Ушаковским мостом я живу! Вы, как я понимаю, по одну сторону моста, я

по другую. Почти соседи. Где стрелку забьем? Может быть, у Гармошки? Ну

недалеко от Предтеченской церкви, прямо у Невки, аккордеонист такой, пожилой и

странный.

- А, да, знаю! – раздалось ее восклицание.

Ага, живет он на Каменном острове, если не врет. Сперва подумала, в особняке.

Честно говоря, не знала, что там остались дома с квартирами. Я чаще вижу этот

остров издалека, когда шурую по Приморскому шоссе к дацану. Постою у храма

и…обратно. Дура какая-то. А он такой говорит, этот Петя: «У меня дом в стиле

конструктивизм!» После нашего разговора я начала гуглить этот «визм». Видела я

этот конструктивизм, была в таком доме. На Тракторной улице, где живет Лидка,

бывшая коллега по работе. Только теперь она не Лидия, а Лилит, работает в службе

«Секс по телефону». Петя спросил, какая я, блондинка, брюнетка, и я ответила,

глядя на кончики волос: «Свекольная!». Еще добавила, что буду в желтой юбке и

зеленой куртке. Чтоб уж наверняка узнал.

Свекольный цвет волос! Он был в почете у подружек моей покойной мамы Веры.

Волосы отвратительного свекольного цвета с разными оттенками, от свекольно-

коричневого, как у старой или кормовой свеклы, до яркого, марганцовочного, как у

молодой свеклы в салате. Я невзлюбил этот цвет. В конце прошлого века таких женщин в

толпе было много, как и девушек с волосами пчелиных расцветок.

Аккордеонист играл не ради заработка, для души, которую рвали холодные ветры и

осаждали туманы. Никто не знал, и я в том числе, ни его имени, ни социального

положения, носил он стильные, возможно, дорогие, ботинки, но старую, неоднократно

штопанную куртку, шляпу, которую никогда не снимал. Я не знал, зачем он приходит к

Невке, зачем он играет. Что у него произошло? Должно быть, он высвобождал свою

энергию. От денег он отказывался, от сигарет и сигар никогда. Однажды я оставил возле

него непочатую бутылку коньяка. Взял. Он говорил, что среди музыкальных пьес,

которые он исполняет, есть его, авторские, но никому не нужные, но ему приятно, что

кто-то их слушает. Впрочем, смотрел он в никуда, это наводило на мысль, что ему

безразлично мнение окружающих, он не смотрел в их лица. А мое лицо хорошо запомнил.

Оделся я по- осеннему, но легко: черная куртка, джинсы, черная футболка с

белым крокодилом. Меня иногда спрашивают, что означает белый крокодил на черном

фоне, и я отвечаю, он просветленный. Кающейся он, крокодил. Ему стыдно, что он много

жрет и не летает, как лебедь. Вообще я любил этих животных. Издалека. По другому их

любить опасно. Они не испытывают ненависти, в них нет такой агрессии, как у воспетых

лебедей, они не абьюзеры, как селезни, которые способны вшестером отыметь одну утку,

причем иногда так, что самка теряет зрение. А без зрения птица как без крыльев.

Крокодил мог быть птицей, как любая звероящерица. Он это понимает своими птичьими

мозгами. Впрочем, мы же ничего не знаем об интеллекте птиц и рептилий. Крокодил

изящнее, чем фламинго. Эти розовые птеродактили - просто какое-то уродство. А какой

грацией надо обладать бескрылой и зубастой звероящерице, чтоб тяжелым туловищем с

короткими лапами выполнять на воде телодвижения, до странности похожие на тройной

аксель, чтоб ухватить добычу, птицу или стоящую неподалеку зазевавшуюся девушку.

Крокодилы, как и многие рептилии, воспитывают своих детей в спартанском духе. При

этом они не лезут в их личное пространство. Они говорят на своем крокодильем языке:

«Хочешь жить – так живи. Но и другим не мешай, маме, папе, и их новому потомству».

Они как птахи охраняют свое потомство, пока оно еще в эмбриональном состоянии.

Многие млекопитающие рождаются слепыми, приматы до месяца видят перевернутый

мир и не фокусируют внимание. Чем это лучше, чем родиться незрячим? У птиц же и

рептилий уникальная система восприятия мира. Они рождаются зрячими, и по большому

счету они визуалы, но с достаточно сильной аудиализацией. У нас, людей, и приматов в

общем, такая репрезентативная система (система мировосприятия) встречается

крайне редко, только у психопатов или у гениев. Получается пародокс, иные животные

не умнее нас, но гениальнее. Еще один парадокс заключался в том, что крокодил

находится на самом верху пищевой цепи, хищников, представляющих для него опасность,

нет, кроме человека с ружьем. А рождается животное, находясь внизу этой самой

цепочки. И, разумеется, может стать добычей для дивизии муравьев, рыбки или одного

взрослого аиста. И опять же спасти детеныша сможет только человек с ружьем, если

сжалится над «птенчиком». Мой бывший одноклассник занимается психологией

животных, и однажды меня так просветил, что я, образно говоря, получил второе высшее

образование по методу экспресс-обучения. Да, я очень люблю крокодилов, причем так,

что иногда жалею, что я примат, а не рептилия. Даже в сказке про Крокодила Гену и

Чебурашку никого не любил, кроме Гены. Он тоже был аккордеонистом. Гармошка,

баян, аккордеон, какая, к черту, разница! С детства люблю звуки гармошки. Мне, почему-

то, кажется, кто играет на гармошке, тот добрый и веселый. А вот скрипачи надменные и

нервные.

А вот и она, «особа не лишенная». Перед встречей я долго размышлял над тем, что на

самом деле скрывается за ее предложением услуги платного танца. Жиголетта, и, правда,

умела танцевать. Девушка пренебрегла макияжем, наверное, не знала, как его наносить на

лицо с крупными чертами, у нее был объемный нос, длинные губы, над большими

темными глазами выпирали надбровные дуги. Было в этом лице что-то древнейшее,

палеонтологическое. Я уже давно не придаю значения привлекательности или ее

отсутствию в женских лицах. Черт с ним, с лицом, но тело всегда волнует мое

воображение. Заметил, что девушка высокая, стройная, с округлыми бедрами, с наличием

бюста, а кожа у нее смуглая, и тело сразу нарисовалось вполне привлекательным.

«Да уж, танцует он странно, - подумала я, - не ведет, а будто заставляет вести себя.

Или он прикалывается, или вообще никогда не танцевал в паре с женщиной».

Свои длинные руки положил мне не на пояс, а на плечи. Он сказал, что ему так

удобнее. Извинился, что плохо танцует. Я объяснила ему, что в танце главное уметь

импровизировать. Танец –это пантомима, где партнеры или любят, или ненавидят, и

объясняются друг другу в любви и ненависти. «А я ненавижу ненависть и не люблю

любовь», - сказал он. Я сперва подумала, он шутит или оригинальничает.

И еще одно важное правило парного танца я объяснила ему, что мужчина всегда

ведущий, а женщина ведомая. Он оказался ростом чуть выше меня, дылды, поэтому

мои глаза оказались почти на уровне его глаз, серых и холодных. А взгляд иногда ну

просто как пистолет! В лоб! Да-да, не в глаза, а в лоб, в глаза он тоже смотрел, но

реже. Честно говоря, мне было даже не по себе от этого взгляда. Но руки оказались

теплыми, и это чувствовалось, когда ребро его ладони прикасалось к моей шее.

Я никогда не любил делать то, что не умею. До скандала. Я не умел петь, и в школе

учительнице музыки однажды так и сказал: «Мне пьяный медведь наступил в лесу на

ухо!» Весь класс захихикал, и учительница музыки Любовь Абрамовна тоже. Из

жалости она ставила мне четверки. Как физрук и руссичка. Но если русский язык не

отражал моей тупости, и все эти правила и исключения из правил давались легко, на

пятерку, то на уроке литературы я мог рассчитывать на слабую четверку. Не тогда, а

сейчас, я придумал название своей компетентности: «латентный троечник». Я всегда был

физически развит, бывало, дрался до крови, обладал какой-то женской выносливостью,

но я терпеть не мог вонючие раздевалки, метание мяча и прогулки на лыжах. Не

столько сами спуски и подъемы на лыжах, сколько сам факт доставки их в школу,

которая находилась в двадцати пяти минутах ходьбы от дома. Идешь, тащишь

портфель, сменку, форму и еще эти лыжи. Как вьючное животное. С лыжами мама Вера

иногда помогала, но мне приходилось ловить косые взгляды других мальчишек, ага, мол,

опять этот маменькин сынок, слабак, пюреобразное вещество…Я научился брать

освобождение, то по причине гастрита, которого не было. То из-за кашля, который не так

трудно изобразить. В медкабинете работала молодая врачиха, которой надоело видеть

меня в вестибюле школы, жующего домашние бутерброды, от которых у подростков и

случается этот самый гастрит. Когда мама Вера узнала, ей стало очень стыдно, и она

меня записала сразу в две секции: настольного тенниса и баскетбола.

Потом власть в стране сменилась, и в школе, как и везде, начались проблемы с

выплатой зарплаты. Многие секции и кружки закрылись, что называется, в один клик.

Вскоре и я окончил школу, которую по сей день считаю зоопарком. Танцевать я не умел,

а, значит, не любил, но мне очень хотелось понять, что на самом деле хочет девушка со

свекольными волосами. Поэтому я предложил:

- А давайте отойдем в сторонку, поговорим без танца.

- Давайте...- растерялась она.

- Видите ли, Тая, я плохой партнер в танце, поэтому предлагаю преобразить его во что

то более страстное.

Надо же, как построил фразу, как будто в прошлом я не «латентный троечник», а

отличник по литературе, чемпион районных олимпиад.

- Ну, то есть вы намекаете на то, чтобы я, просто так взяла и с вами переспала…

- А почему бы нет? Что нам мешает? И не просто так. За деньги, девушка, за деньги.

- Ну… то есть я ваша проститутка что ли?

- Зачем так грубо, девушка, «проститутка» - это образ мышления, а не действие. Вы

мне оказываете физиологическую услугу, а я вам финансовую.

Вот так экспромт! Я стал горд за самого себя.

«Вы мне оказываете физиологическую, а я вам финансовую» - сказал он. О, как!

И с такой деловой интонацией! Финансовая –физиологическая!

Просто фи-фи какое-то, честное слово! Где бы записать слова!

Но что же это такое, на помойке меня что ли нашли?! И я не растерялась:

- А у меня встречное предложение, Петя. Петей можно вас называть?

- Да можно и на «ты», к чему вся эта церемонность. Какое встречное? – спросил он.

Я вспомнила одно красивое и короткое слово из пяти букв, обозначающее

принадлежность к женщинам легкого поведения.

- А давайте, я стану вашей гейшей, - сказала я, - А что? Гейша и проститутка

отличаются, как шоколатье и простая работница с кондитерской фабрики.

Я вспомнила недавнюю передачу о производстве элитного шоколада.

Что она говорит? Вот эта желтая куртка стиля унисекс, как у курьера и

пожарного, и есть ее кимоно? А эти бывалые кроссовки и есть та самая обувь - окобо с

колокольчиками?

- Труженица, - добавил я.

- Да ну вас, то есть тебя.

- Не отвлекайся, продолжай!

- Ну, вы, поняли, то есть ты. Гейша она же кто, она тебе и психолог, и собеседник,

и художница, иногда даже стендап-комик, то есть она не только спит за деньги, ты ж

понимаешь.

- Еще как понимаю… - ответил я, а сам не мог понять, где она всё это вычитала?!

- И снять ее на одну ночь - это в даже не солидно. Не солидно, значит, стыдно! –

продолжала она. - Японцы – очень гордые, и, если японцу стыдно, он готов умереть.

Поэтому клиент снимает гейшу на год, а то и на полтора. Они официально

заключают договор, и она определенное время встречается только с одним своим

клиентом. С одним! Ну, как тебе?

В общем, я не обиделась, но и не согласилась. Что я, дешевка какая-нибудь?

Очевидно, девушка путала понятия «гейша» и «юдзё», последнее - это обобщенное

название продавщиц любви, ученые куртизанки назывались «таю», что было созвучно с

именем жиголетты, таю обучались вместе с гейшами. И не сексу, а различным видам

искусств. Они даже кимоно подвязывают по-разному, гейши – сзади, а все куртизанки, в

том числе и ученые – спереди. Еще один из моих одноклассников стал востоковедом. Мы

о японских жрицах любви знаем ровно столько, сколько о настоящей японской

кухне. Представляю, с каким выражением лица японец читал бы меню нашего суши-бара

со всеми его «филадельфиями» и «калифорниями». Но таю по имени Тая так хотела

блеснуть знаниями перед зрелым мужчиной, и этим произвести впечатление, что я,

представив, как развенчиваю миф, а она гаснет, уже заранее ее пожалел. И себя тоже,

потому что унылая жрица любви мне не нужна. В меня проникло, что девушка старалась,

что называется, шла на «твердую четверку», и особенно понравилось сравнение с

шоколатье.

Кажется, я его удивила и порадовала одновременно. Я подумала, какая я умная!

Наверное, он редко встречал таких, как я. Но есть такой сорт мужчин, им

обязательно надо покакать на тортик. Говорят же, «вишенка на торт», типа

последний штрих, отличный штрих. А здесь говенный штрих:

- Что ж, Таю! Меня всё устраивает, Таю, но кроме одного параграфа.

Полтора года - это уж слишком. Полтора года видеть одно тело, слышать

один голос – с ума можно сойти. Давай уж смотреть по ситуации. О кей?

Обиделась…Похожа на менеджера, которому хотелось продать автомобиль, а он

продал только колесо.

- Да, конечно, - согласилась она, - а ты почему так говоришь, мое имя как бы

нормально склоняется, знаешь. ТА-Я, ТА-Е, ТА-Ю.

- Правда? Слушай, а я иногда не замечаю, как я говорю. Я лого-пофигист.

Мы договорились, что я наберу его завтра утром. Напоследок он спросил, почему я

не боюсь встречаться с незнакомым мужчиной. Я гордо ответила:

- Знаешь, Петя, в этой жизни я вообще мало чего боюсь.

И это правда! Кроме одного – привязанности и любви. Я ждала и любила человека,

прекрасного парня по имени Дамир Хатыджаев, ждала, когда он сообщит, что он

улетел из Ашхабада в Стамбул, и дождалась, ждала, когда он прилетит из Стамбула

в Санкт-Петербург, но так и не дождалась.

***

Договорился с таю по имени Тая, что встретимся днем. Иногда возвращался к мысли,

что она ничего не боится, ни в чем не видит опасности. Довольно часто такие люди сами

становятся опасными.

Мне не давала покоя мысль, как он не боится приглашать к себе в дом совсем

незнакомого человека? А вдруг я клофелинщица? Неужели поэтому, он, встречая

меня, не предлагает нам выпить шампанского? Он не обнимает. У меня талия –

песочные часы! Не целует в щечку. У меня бархатная кожа, без прыщей и угреватой

сыпи. Не проводит рукой по волосам. Вчера вечером я помыла голову вкусным

ромашковым шампунем. Сколько раз я представляла себе, что Дамир прилетит в

Петербург, мы будем бродить по паркам, будем останавливаться и целоваться, и он

проведет рукой по волосам и скажет: «Любовь и море не имеют дна, в безмерной

страсти мне гореть пришлось, играет сердцем, как щепой волна, безумство волн мне

одолеть пришлось».* Все почти так, как было в Туркмении три года назад, всего три

года назад! Да не целовались мы, а пили чай в его доме, разговаривали, читали друг

другу стихи великого поэта Фраги. И в русском переводе, и на туркменском языке,

а для меня этот язык был таким же родным, как и русский, хоть я и не титульная. **

Дамир казался мне самым красивым, сильным, самым мудрым, самым нежным и

добрым. И, наверное, мог бы казаться еще лучше. Разве могла я подумать, что

пройдет каких-то три года, он позвонит из Стамбула и своим приятным высоким

голосом скажет: «Я так тебя люблю, как брат сестру любит, как сын мать, а отец

дочь родную!» То есть о плотской любви, о замужестве со мной, Тая, ты и не мечтай,

рожей не вышла или социальным статусом! Но насчет дочери и матери это ты

перегнул, Дамирчик. Тогда бы ты прилетел в Россию, как и обещал, забрал меня с

собой, остался бы здесь, со мной, но ничего такого не случилось и уже не случится!

Мне казалось, в тот день я постарела, так и оставшись девушкой. Я стояла на

балконе, где осталась банка с окурками умершей бабки, вытирала сопли, я пыталась

скрыть плачь, я очень не хотела, чтоб ты начал меня жалеть, иначе разревусь или

реально сдохну. От любви? Конечно, от чего же еще! Дамир, сын жемчуга и орла,

слезы глаз моих и слезы моего лона, кровь губ моих, я в каждом сне слышу твоё

«сестра», и мне хочется ругаться русским матом. Русский мат - это классный

антидепрессант. Выругался – отпустило! Сейчас, вот, тоже, хочется выругаться, я

как дура перекрасила волосы в черный цвет, опрыскала их недорогим, но

качественным парфюмом с запахом шафрана, напудрила щеки белой пудрой,

сделала себе реально крутой макияж, не откровенно японский, чтоб не привлекать

внимание, но крутой. Вместо розовых гейшенских теней использовала помаду, губы

подвела темным карандашом, чтоб они казались тоньше. Пухлые губы сейчас

не в тренде, и гейши никогда так губы не красят. Конечно, вместо кимоно (что я

дура что ли, ходить по Питеру в кимоно, да и нет его у меня) я надела зеленое

туркменское платье, которое укоротила до мини, а вместо гейшенских босоножек

обулась в бабушкины туфли на платформе. Покойница баб -Лен никогда не

отставала от моды, особенно, когда была молодой и носила платформу. В общем, я

как дура последняя, можно сказать, почти на последние деньги купила краску для

волос и парфюм такой классный, а он только заметил новый цвет волос и спросил:

- А свой цвет у тебя какой?

- Темно-коричневый.

- Так в него бы и покрасилась. Ладно, этот тоже сгодится. Это лучше, чем свекла.

- Ты так не любишь свеклу?

- Я так не люблю свекольный цвет. Ладно, проходи, ванная там, направо по

коридору. Раздевайся, я пошел стелить постель. Видишь ли, я думал-думал и решил,

давай ограничимся пока только сексом. Искусство рисования и игры на лютне

оставим на потом. Стендап-комедию тем более. Что ты так удивилась, это ты сама

вчера мне все это говорила про гейшу. То есть, я предлагаю начать стажировку гейши с

самого несложного.

Действительно, черный цвет ее преобразил. Только белая пудра ей все портила.

Было заметно, что кожа у нее смуглая, и создавалось впечатление, что девушка

просто неаккуратно задула свечи на праздничном торте. И платье на ней какое-то

дурацкое, похожее на костюм новогодней елки. А еще меня со вчерашнего

дня не покидала мысль, что она совсем не похожа на юдзё. Даже на начинающую.

Что-то с ней случилось, из дома выгнали, поссорилась с бойфрендом, что-то с ней не

так. Спросить не решился, а, вот, проверить, смог:

- В ванной найдешь, что тебе нужно. Правда, лубриканта у меня нет. Есть

сметана, правда, она в холодильнике.

Похоже, она залипла на слове «лубрикант». Она говорит:

- Лубрикант – это то, чем петли дверные смазывают?

В другой ситуации я б заржал, как конь беременный. Нет, определенно, с ней что-

то не так. И вдруг она говорит:

- Петя, у тебя случайно нет обезболивающего? Ну анальгин, нурофен, типа того.

- У тебя что-то болит?

- Пока нет.

Я должен был это предвидеть.

- Ты что, девочка?!

- Ну да, типа того, - виновато отвечает таю по имени Тая, таю уровня «белый пояс – пояс

целомудрия». Я вдруг подумал, а что, если жрицам любви присваивать даны, как в каратэ.

Япона мать ептыть. Должен был я это предвидеть! У меня с губ непроизвольно слетает:

- Девочка в двадцать семь? Ты не больна?

Ответ ее предсказуем:

- Ты не поймешь.

Это злит. Злит не высокомерие, а предсказуемость. И опять мои губы опережают мозг:

- Что ты здесь делаешь? Иди домой. Девочка мне не нужна.

И опять ее ответ предсказуем:

- Между прочим, невинная девушка имеет большую ценность. Что не так-то, Петь?!

Не знаю кого мне больше жаль, себя или таю. Я смотрю на ее лицо, губы у нее

поджаты, а еще они накрашены помадой очень темного цвета, ее длинный рот похож на

ртуть в горизонтальном термометре. Заметил, как у нее руки сжимаются в кулачки и

разжимаются. Как будто в руках эспандеры. Кого-то, может быть, это и заводит, но

только не меня. Меня не возбуждает женская злость, как и женская нежность и

слезящиеся от радости глаза. Эрекция не то что нулевая, она ушла в минус.

- Тая, ты себя в зеркало видела?! – спрашиваю, указывая на круглый стеклянный

предмет, висящий в прихожей.

- Прикалываешься! – обижается она, - Считаешь меня страшной, да? Ну, я не Моника

Беллуччи, но и не образина последняя, между прочим!

- Да причем тут внешность? Ты выражение лица видела? Одна злость, а я не могу, когда

это делают со злостью. Гейша… Ты поссорилась со своим парнем, у тебя истерика! А я не

могу, когда секс – истерика. Для меня секс - это праздник, это Первое Мая. Не

демонстрация и крики «Ура», а сахарная вата, лимонад «Буратино» и крем-брюле!

- Сахарная вата??

- Да, розовая, потому что клубничная.

- Ага, свекольная.

- Дура. Уходи.

Моя покойная бабушка любила повторять: «Идиотов не орут, не серут, сами

прибегают». Даже у начинающей гейши есть чувство собственного достоинства.

Она рванула в прихожую, с шумом открыла дверь и стала быстро спускаться по

лестнице. И тут меня ошарашило, двадцать семь, и она девочка, а что с ней будет дальше?

А в сорок пять, будучи девственницей, она вдруг захочет ребенка, уже поздно будет

думать о родном, начнет думать об усыновлении. Два несчастных человека замаячили на

горизонте, она и ее приемный ребенок. Я выскочил на лестницу и крикнул:

- Тая, подожди! Да подожди же, не беги, иди сюда, Тая!

- Лечись, придурок! – ответила она с первого этажа.

Пришла я домой, чувствую – злая, главное, до этого злой не была, с чего он взял,

что у меня такое выражение лица, мудило-грешник, как сказала бы моя бабушка.

Даже аппетит пропал, и ничего не хотелось делать, а дел невпроворот, например,

работу искать на Авито или Хедхантере. Почти три года отработала в ресторане

официанткой, на повышение шла, в администраторы, и на тебе, какие-то комиссии,

сэска, разве что не менты с гвардейцами кардинала. Говорили, нашего шефа

конкуренты грамотно выдавливают с рынка. «Хорекеры - это суки» - услышала я от

бывшей коллеги Лидки Шаповаловой, которая знает ВСЁ и ПРО ВСЕХ. Честно

говоря, я не знала, кто такие хорекеры, я думала, это маленькие животные

наподобие хорьков и хонориков. И почему суки, они что, все однополые?! Просто

сейчас не принято говорить «ресторатор», «общепит», это разделяет, а принято

говорить «хорекер» от английской «абки» «Ho Re Ca», «отели, рестораны

кейтеринг» - это объединяет. Я уже привыкла жить по графику два-два, три-три,

как со сменой договоришься, отдыхать в будние дни, работать по десять-

двенадцать часов, кушать за счет заведения. Конечно же, мы, персонал, кушали не

то, чем кормят посетителей, не судака с грибами, а путассу по-польски, не

гетманский борщ, а овощной суп без мяса. Не было лишней мудопляски насчет

жрачки, как сказала бы баб-Лен. В рестухе я могла и послушать музыку, и один раз

в день нахаляву выпить чашку кофе, и просто тупо отдохнуть, ведь не весь же

день я бегала с подносами! И штрафовали нас редко, и зарплату никогда не

задерживали, а по праздникам и днюхам руководство делало подарки. Я пришла

туда уборщицей и ученицей, а через месяц меня повысили до официантки. Все

накрылось алюминиевой передницей, как сказала бы баб Лен, и я уже почти месяц

сижу без работы, а то что мне предлагают, это жопа в степени жопа. То крошечный

заработок, то дурные отзывы о работодателе, то далеко, то отказ без объяснения

причин: «Работодатель не готов пригласить вас на дальнейшее интервью». Какого

рожна тебе надо? Молодая, с опытом работы, с дипломом биохимика, будешь

открывать молекулярную кухню – вспомнишь обо мне, не готов он, понимаешь ли,

как импотент в первую брачную ночку!

Молекулярная кухня - это такой прикол, где борщ выглядит как суфле, овощи как

красная икра, бифштекс в форме кекса, а кекс как бифштекс и все в таком духе. Но

на такой кухне должны работать не только повара, но и профессиональные химики.

Я – биохимик. Но почему-то мой диплом Ашхабадского университета имени

Махтумкули в России не котируется! Лидка ушла в службу «Секс по телефону», а я

разместила, где только можно, своё скромное резюме:

«Образование высшее, биохимическое, опыт работы: продавщицей овощей около

трех лет (подработка), секретарь-лаборант - два года, официанткой – около двух

лет, владение иностранными языками – туркменский, высокий уровень, без словаря,

владение гаджетами, прописка СПб, гражданство РФ, дополнительно о себе: не

конфликтная, обучаемая, креативно-позитивная, вредных привычек не имею,

физически вынослива, также умею выразительно читать и танцевать, отличный

музыкальный слух».

Заварила дошик, сижу, жду, когда лапша впитает воду, смотрю приколы в сети.

Не прошло и часа, как он позвонил на сотовый, этот каменноостровский дон

Педро, идальго ПеДроградский. Извинился! А что мне его извинения, как кроту

лупа, а стерильной курице залупа. Все-таки, какой сочный и яркий язык у баб Лен!

***

Когда я ей позвонил, она ответила не сразу. Поломалась, женщина, все-таки, актриса

неумело играющая равнодушие. Потом я услышал ее растянутое, выражающее

вселенскую усталость: «Дааа, ну что еще…».

- Извини, погорячился.

- Что? Да ты был холодный как рептилия.

- А я и есть рептилия, и родился я, если не ошибаюсь, в год змеи. Послушай, Тая, у меня

к тебе просьба, я тут решил стрём один сделать, мне нужна помощь. Попросить некого,

может, поможешь, а?

- Что за стрим?

- Ты, кстати, где живешь?

- Я ж тебе говорила, там, где Пушкина убили.

- Я не про это, Тая, - я засмеялся. – Ты в квартире или в общаге?

«В гости ко мне напрашивается, - подумала я, - а вот тебе хрен, и ответила таким тоном,

как будто все события мира и все люди, и особенно он, Петр, всё стало тупо «параллельно»:

- Я похожа на девушку из общаги? Дед мне квартиру оставил. И не в трущобах. Я хоть и

приехала из Средней Азии, но имею и гражданство, и прописку!

Дед ей квартиру оставил. Ответила с такой наигранной спесью, не надо быть Станиславским,

чтоб это понять. Едва не сказал: «Вижу, ты рада моему звонку, иначе бы давно закруглила

разговор». Скажешь так – она снова включит бесславного скомороха.

- Тая, мне на завтра помощник нужен. В квартире – хорошо, отлично, никто не будет тебе

мешать. Поищи какую-нибудь книжку, которую вряд ли кому-то подаришь, самое главное – это

даже не книжка, а суперобложка. Знаешь, бывают такие книги, они в твердом переплете, а сверху,

как пиджак у них глянцевая обложка. Что, никогда таких не видела?

- Извини, у меня книг мало. Всего две полки и то классика. Дед мне не оставил шикарную

библиотеку. Нет, вообще-то он был интеллигентным, педагог, всё-таки, учитель труда!

А что он ей оставил кроме жилплощади, штопанные носки, стопку застиранного белья и

пепельницу в язвах от окурков? Знаю я, каков быт многих «учителей труда», бывший наш сосед,

Горываныч, тринадцать лет проработал трудовиком в коррекционной школе. Ушел не из

краснодеревщиков или слесарей, а из конструкторского бюро, окончив какие-то курсы и вникнув в

суть преподавания сей науки. Наверное, многие думают, что для учителя труда главное это

моторика, умение что-то делать руками, строгать, пилить, вбивать в стену гвозди. Ничего

подобного, главное, это умение находить общий язык с людьми: с коллегами, знакомыми коллег,

и, само собой разумеется, с учениками. У Горываныча не было технической профессии, у него не

было и специальности, он даже не умел чертить, когда пришел в КБ, его там научили. И с

пространственным мышлением у Горываныча было туго, зато всё замечательно с абстрактным.

Познакомившись с ним, и узнав его поближе, я сделал страшный и печальный вывод: абстрактно

говоря, нам надо было поменяться с ним местами. Это я должен был чертить в КБ, а потом

доучиваться на архитектора, это я должен был расписывать доски под хохлому, а потом

завешивать ими заплаты на обоях. И моя хохлома была бы самой хохломской, а не напоминала бы

фон векторного шаблона, выданный за произведение искусства на выставке постмодернистов. Это

мне нужно было купить фрезерный станок, который бы я использовал для вырезания игрушек и

точно никогда не сломал, как Горываныч. А он, засадив стакан «Агдама», доказывал бы своим

ученикам, что с позиции когнитивного оптимизма, человек человеку Бог, серафим и архидемон.

- Ладно, тогда поищу у себя, - сказал я про книгу, - Ну, что-нибудь придумается. Так

поможешь мне завтра или нет?

- А какой еще стрим, Петь, ты блоггер что ли?

- Хуже, я пранкер.

- Ты пранкер?! Да лан… Охренеть. Ну помогу, в чем проблема-то?

«Тьфу ты, - подумал я, - раскинула пальцы штурвалом», и спросил:

- Да без проблем, видосы снимать умеешь, знаешь, что такое панорамная съемка?

- Ну, да, в чем проблема-то…

- Да без проблем, без проблем! Завтра утром меня набери, гейша пранкера.

Запал он на меня что ли? Ага, так я взяла и поверила, что ему не найти помощника!

Детский сад какой-то… Это ж надо, вырезать текст как по трафарету из обложки одной

книги, чтоб потом натянуть ее на другую толстую книгу в черном твердом переплете. И

прям пиджак! И текст еще такой: «СИЛА СЕКСА. УПРАЖНЕНИЯ». Сижу у него дома в

библиотеке, с утра нежрамши, дохлой мухи во рту не держамши, как сказала бы баб-Лен,

потому что иногда у меня аж до часу дня отсутствует аппетит. «Налей хоть чаю что ли своей

ассистентке…» - попросила я Петра.

- Я не фокусник, у меня нет ассистенток. Просто помощница. Раз из тебя не получилось

гейши, придется сделать из тебя помощницу пранкера.

И опять ему надо на торт покакать! Как бы не вдаваясь в услышанное, я спросила:

- Ну и как тебя найти, ты тиктокер или ютубер?

- Да я везде. Пранк Кафка Два Топора. Лицо попроще, Тая. Два топора, потому что две

семерки. Обложка готова? Чай на кухне, плита газовая, чай зеленый. Так по-спартански.

Извини.

Ой, попкины блошки-етишкины матрешки, оригинальничает! Да и чая уже расхотелось.

Вырезала я аккуратно, как операционная сестра.

- Ну, как, а? – спросила я

- Молодец, пять.

- Слушай, Петь, а ты это… случайно не учитель?

- Бывший, - ответил он, - препод в универе, и не случайно, а нарочно.

- Ааахренеть! Выгнали за хулиганку?

- Тебя саму-то ни откуда не выгоняли, гейша пранкера?

- Не-а, нас с таким шумом задернули. Был один из самых модных ресторанов на районе

Прикинь!

Меня раздражает, когда говорят: «на районе» вместо «в районе», особенно, когда так говорят

девушки с претензией на интеллектуальность.

- А ты повар? – спросил я.

- Ага, шеф-повар. Ну и чего дальше? «Научный коммунизм» превратился в какой-то «Секс,

упражнения», чего с этим делать-то будем?

Раскрыл книгу, полистал, и, в самом деле, «Научный коммунизм, Политиздат, 1977». Книжка,

ты моя ровесница! Да, в библиотеке деда остались и такие раритетные во всех смыслах этого

эпитета, книги.

- Раз коммунизм построить не удалось, - сказал я, - будем строить секс. Сейчас пойдем в метро,

по дороге я всё объясню. Да, самое главное, это будет работа, за которую ты получишь

вознаграждение, проценты с моего гонорара от рекламодателей. Все вопросы на улице.

Когда я кого-то жалею, у меня повышается самооценка. Я начинаю себя любить.

В дороге он объяснил, что будет демонстративно читать книгу и делать какие-то

движения руками, а я должна буду следить ним и за реакцией других пассажиров и снимать

это всё на камеру, но, разумеется, так, чтоб не привлекать к себе внимания.

- Петь, а я танец придумала. Причем недавно. Все очень просто, - я выбросила вперед

руки с сжатыми кулачками, - Итак, выбрасываем кулачки вперед, ударяемся о ладони

партнера. Встань, пожалуйста, ко мне лицом и вытяни руки.

Похоже на то, что она снова доказывает мне, что она гейша. Только лютни не хватает.

- Тая, я как пойду, задом?! – спрашиваю я.

Похоже, что кроме себя, танцующей на Ушаковском мосту, она никого не замечает. И не

слышит тоже.

- Ой, ну, да…Ну в общем, кулачки-ладони-кулачки, и все время поворот на сто восемьдесят

Понятно? – спрашивает она.

- Пока не совсем.

Я развернулась к воображаемому партнеру. Попросила, что бы Петя включил

музыкальное приложение. Он попросил не мешать. Не мешать что, гулять по джунглям

ютуба? Вся жизнь в сети, ведь это даже скучно.

- Да, вот, еще какой вопрос. Ухо есть? – спросил он.

Я ответила, что у меня их целых два и оба с изумрудными сережками. Не сразу до меня

дошло, что он говорит о мобильных аксессуарах.

Она добавила, что сережки подарил ей какой-то дядя Саид, многие считают, что вместо

изумрудов там стекляшки.

- Значит так, смотри, я могу позвонить, ты должна быть на связи, - сказал я ей, - всё ясно?

- Да ясно, ясно, что я маленькая что ли?

Перед входом в вестибюль метро он достал из внутреннего кармана куртки муляж

смешных усов защитно-зеленого цвета с седыми кончиками, закрученными вверх,

солнцезащитные очки с круглыми желтыми стеклами и какую-то дедушкину серую шляпу.

Достал какой-то тюбик, намазал щеки и переносицу и присобачил себе эти идиотские усы,

затем надел очки и кепку.

- Тебя в дурдом не заберут? – испугалась я.

Вместо ответа он деловым тоном произнес:

- Запомни: внимания к себе не привлекаешь, и делаешь вид, что мы не вместе.

Я кивнула. Конечно, здесь есть кому привлекать к себе внимание. Две девушки, которые

ждали с нами поезд, осторожно засмеялись, не сводя с него глаз.

Мы такие катаемся, катаемся, туда-сюда, туда-сюда, по одной линии, по другой линии, и

ничего интересного в объективе! А Петя всё читает и читает, и руку сгибает-выгибает,

выбрасывает вперед, то ладонью, то кулачком, наверное, позаимствовал эти движения из

моего танца. И вдруг какой-то дед, да-да, дед, стал за ним повторять. Кулачок-ладонь,

кулачок-ладонь, сгибает, выгибает, я начинаю снимать, раздается звонок Петра, я

сбрасываю звонок, мне ж надо снимать! Потом Петя подает мне знак движением глаз,

направляя их на двери. Съемка закончена, мы направляемся к выходу. Он отклеил усы,

снял шляпу и очки, и злобно хмыкнул.

Честное слово, была бы крапива, засунул бы ей в трусы и за шиворот. Она еще улыбается

победоносной улыбкой, дура с «Комендана».

Чувствую, он чем-то тупо недоволен.

- Ну что? – спрашиваю я.

- Ничего. По домам! – резко отвечает он.

Я даже чесаться начал, когда она возмущенно спросила:

- Чего?! Как по домам?!

- Так, по домам. Не знал, что ты такая тупая. На полтора года, говоришь, снимают

гейшу. Вот мУка так мУка! Все, иди, и сделай так, чтоб нам было не по пути! –

бырбырбыр…вот, козлина. Сколько в нем яду, у нас в Туркмении змеи не так ядовиты.

- Ну ты хотя бы посмотри, что я там наснимала! – говорит это млекопитающее из пустыни, как

будто мне интересно, что она наснимала, – Что думала, что думала! - продолжает она, -Ты тоже

думал о своём, когда я тебе рассказывала про свой танец!

Он такой:

- Да мне по шарабанам твой танец! Я для чего тебе сказал про ухо?

Я такая говорю:

- Ну забыла я, звонок чувствовала, у меня вибро!

- Знаешь, куда вставь себе своё вибро, ассистентка пранкера, такая же как гейша, как

ассистентка пранкера! – ой, хамло трамвайное.

«Между прочим, я к тебе в ассистентки не напрашивалась» - сказала я, развернулась и

пошла прочь. Иду и думаю, танец мой ему по шарабанам, а сам оттуда позаимствовал

движенья рук. Неблагодарное козлище!

Вернулся домой, вдох-выдох, красота. И вдруг мне стало жалко эту туповатую палеонтропную

красотку. Впрочем, красотка ли? Я не оценивал.

Я не помню того момента, когда я перестал разглядывать женские лица. Но в какой-то момент я

четко осознал, что лицо это не главное в женщине. Главное – тело. Почему так произошло? Не

помню. Но помню, был последний год уходящего сумбурного века. Мне было двадцать два… И

был у меня новгородский друг Пашка, который жил то в Москве, то в Петербурге, определенно,

Питер он любил. а первопрестольную ненавидел.

Пашка был небрежно усат, глаза его полны отвратной серой голубизны, он был нагло широк в

плечах и в щербатой улыбке, ему было тридцать шесть, он любил девственниц, поэтому его и

звали Пашкой-Открывашкой. Да, он не любил москвичей, потому что Москва лишила Новгород

демократического суверенитета. Поэтому Пашка с гордостью лишал невинности неопытных и

простодушных девочек-москвичек, в Москве он учился и жил у своего бывшего отчима, которому

за проживание платил не в рублях, и не в зеленых, а в литрах. Но любил он Питер, и любил его

бескорыстно и трогательно.

«Из чресел своей души я рву последние волосы, - рычит Пашка, - Берегись, Москва,

новгородская рать идет!»

В то время на московском вокзале еще не было турникетов. Их не было и на других вокзалах.

Всё было размагничено в той эпохе. Девственная, нетронутая педантичными фискалами

черная экономика. Недобросовестные налогоплательщики добродушно улыбались со всех страниц

"Рекламы Шанс": «ПРИГЛАШАЕМ К СОТРУДНИЧЕСТВУ. ОБЕЗНАЛИЧИМ. ОБНАЛИЧИМ".

Еще кое-где ларьки со смешанным ассортиментом: печенье, водка и трусы. И мы молодые,

перьями вверх, как луковки.

- Ей, ты, чувак, откуда приехал? - маринуя дряблость чьих-то лиц орет Пашка.

- Я из Вишеры.

- Знаю! Наш, новгородский! Земляк, бл.. А ты откуда?

- Я из Свиблово.

- Тоже наш, бл..

По географии у Пашки были тройки. Я насилу оттащил его от жителя московского района

Свиблово, лицо которого окаменело в недоумении, злобно плюнул и сказал:

- Паш, заткнись.

И вот, мы уже в старом шестиэтажном доме в центре города, где Пашка снимает квартиру, по

лестнице подняться нет сил, заходим в лифт. У Пашки за спиной рюкзак, в котором канистра с

пивом, в лифте кроме нас еще два подростка, которые выясняют, у кого толще пенис. Сразу после

нас в лифт входит, вернее пытается втиснуться девушка такой красоты, что без восклицательных

знаков не опишешь. Как будто это красота восстала, чтоб спасти мир, восстала и взяла в руки

факел, как леди Свобода. Ее полуобнаженные груди, как две голубки , готовые выпорхнуть на

встречу любви и ласке, как раз касались моей футболки, под которой струился приятный холодок,

но я смотрел на ее лицо, которое трудно себе вообразить в толпе других лиц, его можно лишь

нарисовать в приподнятом настроении. Ресницы ее как набегающие черные волны, а рот как

раковина, холодный, глянцевый, манящий. Пашке пришлось разглядывать ее божественный

профиль, от которого он переставал быть Пашкой, и похоже вообще забывал, кто он такой.

«Девушка, - говорит он ей, - не соблаговолите ли вы присоединиться к нашей скромной

компании, у нас есть отличное пиво и сказочная вяленая рыбка!» А она поворачивается к нему в

анфас, отчего он пьянеет как от водки с газом, и безо всякого смущения отвечает: «Да говно

вопрос, моча проблема! Пряники есть?» Меня просветили, что «пряниками» дешевые путаны

называют презервативы. Вот с того, наверное, дня, я и перестал разглядывать женские лица. Что

было потом, помню смутно. Помню, сидел в ободранном и прожженном кресле и состригал

иголки у кактуса садовыми ножницами, а Пашка никак не мог снять рюкзак с плеч. Его словно

парализовало. Тогда я подошел к нему и срезал ножницами лямки рюкзака. «Сука!» - крикнул

мне Пашка. Канистра, к счастью, оказалась пластиковой.

***

Спасибо тебе, Лидка Шаповалова, просто за то, что ты есть, такая раскомплексованная и

непосредственная, ты и утешишь, и рассмешишь, и поможешь мне скоротать время.

Бывает, сплин меня фигачит и вдоль, и поперек. Реально как в песне группы с таким

названием «Выхода нет!». А она пришла, и хандру как рукой сняло. Маленькая, шустрая

веселая щебетунья! Когда только познакомились в подсобке нашей рестухи, я подумала, что

она – моя полная противоположность. Я- дылда, она - миниатюрная, у меня крупные черты

лица, у нее – тонкие, у меня тембр голоса низкий, у нее - высокий, иногда средний. У нее все

получается с первого раза, мне приходится тренироваться, она оперативна, я- медлительна.

Я – темная шатенка, она - яркая натуральная блондинка, и, наконец, я девственница, а она –

женщина, хоть и моложе меня на два года. Но, конечно, оказалось, что общего у нас немало.

Я всегда считала, что Интуиция – мое второе имя. Когда мы познакомились, и я еще ничего

не успела про себя рассказать, она спросила: «Приезжая? Ой, да я сама не питерская».

«Мигрантка, - ответила я. – Нет, вы не подумайте, у меня всё есть, и гражданство, и

прописка, и квартира. А работы нормальной нет. Ну то есть чтоб по диплому работать, я же

по образованию биохимик. Понимаете, мой туркменский диплом здесь не котируется». Ей,

наверное, показалось, что я прилетела с другой Галактики: «Тая, здесь не офис, можно на

«ты». Даже администратора. Приехать из Туркмении - это круто, у вас, говорят, как в

Северной Корее. У меня все проще, Подпорожье, Ленинградская область. У нас как-то так,

город Петербург, а область Ленинградская. Да это одно лишь название «ленинградская», до

Новгорода быстрее». Вот так мы и познакомились, и я сразу заметила, что голос у нее

красивый, переливающейся, ей бы на дубляж, на озвучание японских аниме! Поэтому, когда

она мне сообщила, что ей предложили работать в службе секс по телефону, я ни капельки не

удивилась. Первую неделю она стажировалась, и это были дни ее просветительской

деятельности. Что я до встречи с ней знала о сексе? Да почти ничего! Знала, что аист не при

делах. «Кисон, дуй ко мне, пока не началась моя трудовая смена, - говорила она, - Чего тебе

киснуть в одиночестве?» Она ушла из рестухи еще до того, как нас прикрыли, как в воду

глянула, еще мне такая говорит: «Беги отсюда, Тайка, иди на биржу, тебя на курсы

пошлют». Разумеется, я никуда не ушла, никуда не пошла, и меня никуда не послали, а через

две недели «меня ушли». В день увольнения приехала к Лидке в ее съемную квартирку на

Тракторной, она распечатала бутылку ликера, и мы стали смотреть порнуху. Я, конечно, со

своими комментариями была как ребенок: «Ой, мамочки…Блин, чего делают, а, блииин».

Лидка все воспринимала иначе: «Орет неплохо, и в принципе, вполне натурально. Потому

что порево, а была бы эротика – все было бы на камеру, на показ». В одном из кадров

девушка занималась сексом с китайцем, он осторожно снимал с нее трусики, и в кадр

крупным планом попадала, как сказала бы моя баб_Лена, «передница-кормилица». Потом в

кадре оказывались пальцы мужчины, тонкие и длинные. Он долго гладил темный

прямоугольник ее волос на лобке, а потом энергично массировал вульву. «И долго он будет

так?» - спросила я. «Пока она не кончит, - ответила Лидка, - такой оргазм может быть и у

девственницы. Ты не мастурбируешь, а жаль, это для здоровья полезно. Все очень просто,

назови свою руку именем любимого и погнали! Так, вот, прикинь, они все делают это по

телефону, только сообщаю им об этом я. Дорогой, твоя рука уже у меня в трусиках, ты

теребишь мое девственное лоно, ааа, как хорошо, ааа, еще, еще. Они иногда заказывают

девственниц. Редко, но бывает. Им высылают фотку, ну, конечно же не мою, а какой-нибудь

молоденькой девочки в гольфиках, и я описываю себя такой, а иногда не описываю,

говорить о том, во что ты одета, надо только если у тебя спросят. Да в принципе фотка

есть». Последнее время работы у нее прибавилось, и мы стали общаться дистанционно. Мне

казалось, что она просто спешит рассказать об очередном приколе, который она называла

«такой рабочий момент»:

- Тайчонок! Если не сидишь, то сядь. Вчера вечерком такого клиента подогнали, я до сих

пор ржу как упоротая. Нет, к извращенцам и моральным уродам мне не привыкать. У меня

уже были лесби, БДСМ, любитель девственниц.

- А вчера кто был? Давай, колись…

- А вчера, прикинь, был любитель писателя Толстого!

- Который «Буратино»? – спросила я.

- Который «Анна Каренина», «Война и мир»! – ответила Лидка, - Что, не читала? Я тоже

не читала, но фильмы смотрела.

- Лев Толстой! –уточнила я.

- Да-да, Лев Толстой. «Анну Каренину» помнишь? Она бросилась под поезд из-за мужа-

задрота и из-за несчастной любви.

- Да вроде бы помню… Так, а в чем прикол-то?

- Мой клиент вчера такой говорит: «Поиграем? Я буду паровозом, а ты Анной Карениной.

Короче, отложенный звонок на три часа. Готовься». Ну ладно б Бродский, ее любовник.

Нет, сука, паровоз! Я позвонила куратору, Донат, говорю, что делать, что делать, Донат, а

он, сука, говорит: «Что делать» - это роман Чернышевского, а тебе нужен Лев Толстой.

Листаешь последние страницы романа, находишь предсмертный монолог Анны, и погнали!

Когда он тебя будет давить – кричи». Я начитываю этот ее последний монолог, начитываю,

начитываю, а клиент пыхтит, и реально, сука, как паровоз! Пых-пых-пых, чух-чух-чух! Ту-

туууууууу! Я ору, представив себе, что бросаюсь под поезд, он опять свое: «ту-ту», я

представляю, что подыхаю, издаю предсмертный стон, а он мне потом говорит: «Спасибо,

кончил!»

- Н-да…Везет тебе на клиентов.

А сама думаю о недавнем пранке с книгой. По сравнению с лидкиной «Анной Карениной»

это не смешно. После разговора с подругой я скорей звонить Пете. У меня уже и план в

голове: он будет вешать лапшу, что звонит в службу секс по телефону, а на самом деле будет

звонить мне и говорить тоже самое, что Лидке говорил ее сложный клиент: «Ты будешь

Анна Каренина, я - паровоз, готовься», а я такая возьми и скажи: «А я уже готова!» И

погнали!

Кажется, эта не состоявшаяся гейша вошла во вкус. Жаль, что перед тем, как мне позвонить со

своей идеей на «миллион просмотров», она не потрудилась узнать о моих литературных

предпочтениях. В школе мы все не любили Льва Толстого, потому что нас заставляли учить

монолог князя Андрея о дубе, за то, что эффектная красотка Наташа, одаренная талантом замечать

мужскую привлекательность, вышла замуж за жирного очкарика Пьера, который вскоре перестал

следить за своими зубами, зато стал счастливым отцом семейства. Тот, кто роман читал от корки

до корки, как я, дабы не огорчать маменьку, вспомнит и поймёт. Я, живущий в самой читающей

стране, дабы не прослыть серым валенком, прочёл много книг из дедушкиной библиотеки. Дед

преподавал историю философии, и в девятом классе я уже определился, что пойду по его стопам.

Во-первых, из-за самой библиотеки деда, в которой я стал жить через год после его смерти. Во-

вторых, из-за того, что других планов у меня не было. Я боялся, что на юрфак или в Финэк я не

пройду по конкурсу. Книги отвлекали от гнетущих мыслей о кружке пива и игре в бутылочку, о

безденежьи и взметнувшихся ввысь ценах на еду, об импортных штанах, которых полно, но их

мне некому и не на что купить. Раньше я не осознавал того, что мама Вера покупает мне фрукты,

отказывая себе в новых колготках. Я не приглядывался к ее стоптанным сапогам и старомодному

пальтишке фирмы «Большевичка», не спрашивал, чем она питается на работе. Как-то раз я

заметил, что она ест рис, который сварила для котлет-ежиков. К самим ежикам она не

притронулась. Когда я спросил почему, она ответила, что в ее возрасте вредно есть мясо. Потом я

узнал, что моя мама Вера продает у метро смородину и зелень, мама Вера, которая еще года три

назад покупала мне алычу на Торжковском рынке! Ее ведь там могут обидеть, и не только наше

официальное мытарилово, которое тоже хочет жрать, а сборщики неофициальные, я умолял маму

Веру больше никогда не торговать, тем более на бойком месте. «У Натальи Ивановны Женя, ну ты

не знаешь, он спортсмен, он нас в обиду не даст, - успокоила меня мама Вера. – А смороду-то в

таком количестве куда девать? Сам же помогал собирать!» Я понял, знакомую мамы крышует

собственный сын. У деда было подписное собрание сочинений Льва Толстого. И я, недавно

мечтавший о том, чтоб руссичка заболела, и урок литературы заменили другим предметом,

зачитывался его романами, потому что в них было то, о чем никогда не говорила мама Вера. И всё

это было в таких красках и деталях, словно автор вначале все нарисовал, а потом стал описывать

словами. Итог: выпускник одиннадцатого «А» класса Горнов Петр Львович получает твердую

пятерку по литературе, к своим семнадцати годам он уже осилил не только «Войну и мир», а

«Крейцерову сонату», «Смерть Ивана Ильича», и, конечно, «Анну Каренину». Помню, как

спросил у мамы Веры, почему Анна покончила с собой, и она посмотрела на меня, опустив очки,

как на идиота, посмотрела и сказала: «Ну как почему? Поняла, что дура, каких свет не видел.

Бросить семью ради паскудства! Муж ее, конечно, не подарок, чиновник-бюрократ, но ради сына

можно было его потерпеть, он же не деспот». О несчастной любви не сказала ни слова.

Слышу голос из соседнего района:

- Знаешь, чего звоню? Есть идея на миллион!

- На миллион чего? – уточняю, - Рублей, долларов?

- Просмотров, чего же еще! – отвечает голос.

- Давай в письменном виде. И на вотсап мне кинь. Извини, совсем не склонен к разговору.

Сделала, как он просил. На следующий день перезваниваю, спрашиваю, заценил ли он

идею. Он ответил, после чего я подумала, что у Медного Всадника конь пёрнул:

- Я заценил. Глупо, пошло, не смешно. Будут идеи получше – звони. Будут у меня –

позвоню сам.

***   

Я позвонил не для того, чтоб услышать: «Слушай, ну что ты за человек такой! Тебе так нравится

людям делать гадости! Что за дурацкий пранк с надувной куклой! И, между прочим. Совсем не

смешно!» Я хотел отключиться, но что-то меня остановило, и я грубо ответил: «Мне по

шарабанам, что тебе не смешно!»

Весенний пранк с надувной куклой у него собрал полтора миллиона просмотров. Короче,

идея была такой. В вестибюле бизнес-центра курьер с коробкой ждёт получателя. Курьер,

разумеется, Пранк Кафка Два Топора. На нем нет униформы типа «Деливери клаб» или

«Яндекс», но есть какая-то жилетка с множеством карманов, он без своих уродских усиков,

но с темной бородкой, в очках, в темном густом парике, который делает его визуально

моложе. Я сразу поняла, что в этом видосике на нем парик, не могли же у него за полгода

поредеть и поседеть волосы. К ресепшену бизнес-центра подходит киношно красивая

девушка в светлой блузке, деловом костюмчике и на каблуках. Петя, представившись

курьером, говорит ей: «Добрый день, девушка, это я звонил в Алкор-Трейд. Вы, из Алкор-

Трейда?» Она отвечает, что она из Алкор-Трейда. «Понимаете, - он объясняет ей, - но дело в

том, что мне надо передать это из рук в руки генеральному директору группы компаний

«Алкор-Трейд Кор-ча-гину А.П. Да, Корчагин А-Пэ, все верно. Таковы пожелания

отправителя. Сейчас, сейчас, - Два Топора начинает читать по слогам, - ЗА-О Ин-Кор-Пор-

Ей-Тед, мне надо, чтоб он расписался. Девушка, у нас с этим строго, меня могут

депремировать». «Не волнуйтесь, -говорит она, - я могу принести печать и написать вам

расписку, что посылка принята». Он такой: «Так, а вы точно из этой фирмы Ал-кор

Трейд?». Она такая: «Точно, точно, зачем мне врать». Он такой: «Ну, посылка может быть

ценная, вы извините. А вы кто по должности, девушка?» Она с чистой совестью: «Я

секретарь-референт». «А зовут вас?»- уточняет он. «Марьяна Павловна, - отвечает она. –

Давайте, знаете, как поступим, я поднимусь за печатью. Директора все равно нет на месте».

Наш артист очень натурально переживает: «Ой, что ж делать, это ж сколько его ждать, весь

день пополам!» Она не понимает, в чем проблема: «Так поэтому я и предлагаю поставить

печать. Не волнуйтесь, я и подпись его вам нарисую. А вы не знаете, что там такое, вещи

или документы?» Он так деловито поглаживает фейковую бородку и говорит: «Похоже на

морепродукты, и запах какой-то мерзкий». «Да, - соглашается она, - запашок какой-то есть.

Не испортилось?» Дальше вообще театр «Решала», худрук Влад Чижов: «Ой, девушка, ну

всё, теперь меня уволят! Может, распечатаете здесь, я хочу убедиться, что ничего не

испорчено». «Странно, - говорит эта Марьяна Павловна, - продукты и из рук в руки, это ж

не документы, все-таки! Давайте откроем, я распишусь, потом позвоню в вашу курьерскую

службу и скажу, что вы доставили всё точно по назначению». Он достает пластиковый

ножичек, снимает скотч, открывает коробку, в которой, наверное, что-то сдохло. С кислой

рожей и «Фу!» она вынимает пакетик, в котором лежит пара креветок, Два Топора забирает

у нее этот пакетик и траурным тоном говорит: «Испортились, что теперь делать, меня

штрафанут, а там еще резина какая-то, не понимаю, причем здесь резина?» Марьяна эта в

шоке, ее можно понять. «Это точно нам? – спрашивает». «Написано Корчагину А.Пэ. –

отвечает Два Топора, ну с таким растерянным видом, с таким виноватым, что секретарша

тоже сделала губки трубочкой и осторожно так заглядывает в коробку, так осторожно-

осторожно запускает туда руку и дрожащим голосом говорит: «Что это? Что это такое?».

Короче, она вынула из коробки надувную резиновую бабу! Такие продаются в секс-шопах, а

не в магазинах морепродуктов. Ради этого стрима наш Пранк Кафка Два Топора купил

недешевую куклу, да и парочку больших креветок, которых можно было бы запечь по

китайскому рецепту, но которые быстро стухли. Я представляю этот мерзкий запашок,

испорченные морепродукты воняют как немытые сортиры. И что здесь смешного? Реально

же подстава этого несчастного Корчагина А.Пэ.

Тае не подходит определение «Девушка с низкой социальной ответственностью», она не такая

уж легкомысленная, не такая уж алчная. В ней есть какая-то незавершенность, в ней что-то не

дорисовано.

- Ну, если тебя интересует мое мнение, то я могу объяснить, - продолжала она.

- Меня не интересует твое мнение. Я звоню совсем по другому поводу… - выдохнул, расслабил

мышцы лица. – Видишь ли, я тут подумал и решил, а что, если ты и вправду станешь моей гейшей.

- Ничо се…И долго ты шел к этому решению? – с издевкой спросила она.

- Недолго! Не так давно общались.

- К нотариусу пойдем? – спрашивает она, и что характерно – без издевки.

- К кому нотариусу, с ума сошла? Смотри, если ты мне не доверяешь. давай закруглим этот

разговор. Хочешь – приходи прямо сейчас, все обсудим. Не хочешь – не приходи, тут разговор

короткий. В общем, я делаю тебе такое предложение, будь моей гейшей. Разумеется, это не только

секс, может, даже вообще без секса, мы будем только сидеть, разговаривать, чаи попивать с

вареньем. Что решила?

- Лаан, приду, - услышал я в ответ.

Я подумала, может быть, ему нужно, чтобы именно сейчас кто-то был рядом, может, у него

случилось что-то, не стала одеваться как в позапрошлую встречу – в укороченное

туркменское платье, прыгнула в джинсы, надела футболку с курткой и пошла к нему.

Прямо с порога он сообщил, что сегодня годовщина смерти его матери. Мамы Веры, как он

ее называл.

- Земля пухом, - пособолезновала я. – И когда она умерла, давно?

- Ну не сейчас же, конечно, давно, восемь лет назад. Проходи. Проходи в эту комнату, - он

указал на дверь слева.

Он открыл дверь, и я обалдела: в комнате ничего не было, кроме двух больших валиков,

которые были упакованы в красивые чехлы. Мебель, книги, посуда, все куда-то убежало,

как в сказке про «Федорино горе», которую когда-то читал мне Дамир, скорей всего, желая

похвастаться тем, как хорошо он знает русскую литературу. Окна вместо штор закрывали

мягкие вертикальные жалюзи.

- Что это, Петя? – спросила я.

- Библиотека, - ответил он.

- В смысле, библиотека?

- Видишь ли, раньше здесь стоял стол-книжка, диван-книжка, еще один диван-книжка и

раскладное кресло. Ну есть диваны, которые раскладываются вперед, а есть книжки…

- Да знаю, я же работала в мебельном моделью для рекламы дивана! Тупо недолго,

работенка проектная. – с пониманием дела сказала я.

На самом деле я там работала два месяца уборщицей, (это было еще до работы в кафе).

Ну что, он проверять пойдет? Думала, моя врака про мебельный заставит его получше

изучить мою внешность, говорят, у меня шикарные ноги и бюст. Нет, он продолжал

смотреть в лоб, реально не хватало только пистолета.

- С тех пор так и называю эту комнату библиотекой, - сказал он. - Что тут не понятно?

- Да это все понятно, но это-то что такое? – я вошла в комнату и села на один из валиков.

- А, это…Это постель, - объяснил Петя, - В одном одеяло с подушками, в другом простынь

с матрацем. А что, экономично, эргономично, и вон сколько свободной территории.

Он устроился на другом валике, напротив меня. И вздохнул:

- Вот, как-то так…

Я сел напротив Таи на расстоянии письменного стола. Вспомнил, как была заставлена эта

комната, в которой мы жили с мамой Верой, пока не умер ее отец, оставивший мне в наследство

библиотеку, которую я называл книгохранилищем. Там тоже было тесно, из-за книг и длинного

стола. Легче было перелезать, чем обходить все эти предметы советской роскоши. Ведь комнаты

были вовсе не большими, узкими, вытянутыми, с невысокими окнами, и светлее в них было даже

зимними днями, нежели летними, потому что деревья зимой голые.

Удивительно, на Каменном острове, который принято считать петербургской Рублевкой,

есть такие дома в стиле «изм». Кухонки там куколки, малышечки, как в хрущёбах,

коридоры вроде не маленькие, длинные, но темные и узкие, короче, депрессивные. У

Пети была вполне ухоженная квартира, в ней не скопился хлам, вместо люстр у него везде

светили круглые и полукруглые маленькие трендовые светильники, на кухне стояла

сладкая парочка бренда «Аристон»: навороченная плита и высокий эргономичный

холодильник, но эти узкие и темные пространства, окна, закрытые офисными жалюзи,

отсутствие всяких приятных сердцу мелочей – вазочек, статуеток, оберегов, все это не

создавало уютной и теплой обстановки.

Вот у меня, кухня как танцкласс, а в ней полным -полно всяких безделушек, которые

остались от дедушки. Мой деда Коля, которого я знала чуть больше месяца, оставил

расписные баночки (это было его хобби), дощечки, он сам подшивал занавески, сам сделал

стол и табуретки, на кухне висело великое множество прихваток, которые, с его слов, ему

надарили ученики. Выйдя на пенсию, он работал в школе учителем труда, вел кружок

росписи по стеклу. «Ничего не изменилось, Тайка, - говорила баб-Лен, - всё тот же романик-

херомандик. Раньше хоть красивый был, бабам нравился, а одевался как пугало огородное,

считал и мне не надо. Сама себе добывала шмотки. Вот и расстались, Герман Давыдыч меня

увез в Астрахань, а этот даже не пикнул. Ну хоть бы разобрался, все-таки, мужик, пошел бы,

заехал Германдавыдычу в бубен, не-е, сидит, размалевывает свои банки, хобби у него. У

других хоть футбол, рыбалка, а у этого всё банки и краски!»

Расставшись с дедом, баб-Лен стала жить с женатым человеком, который снимал

«конспиративную хату» в прибрежном районе Астрахани. Там же она познакомилась с

туркменским чиновником Саидом, вдовцом, ребенка которого воспитывали родители

покойной жены. Моя же мать какое-то время жила у деда Николая и его родителей.

Жили они тогда в частном доме в районе железнодорожной станции Озерки, в деревянном

доме, который недавно выкупила инвестиционно-строительная компания, предоставив мне,

единственной наследнице, двухкомнатную квартиру в новостройке. Новый дом, в котором

я живу, похож на современный замок, он имеет форму башни, выходит, что я живу в замке,

как графиня. В общем, я и есть графиня, а все жильцы - это слуги, свита и приживалы

только они об этом еще не знают.

Так вот, баб-Лен приехала в Ленинград, отсудила ребенка и уехала в Туркменскую ССР с

моей матерью и Саидом, который пообещал, что обеспечит баб-Лене и ее дочке Аллочке

безбедную жизнь. Только, вот, женитьба на прекрасной наложнице не входила в его планы.

У дяди Саида тоже было хобби, но другое – он коллекционировал кинжалы. Об этом баб-

Лен говорила с восхищением: «Вот это я понимаю, настоящий мужик!» В память о Саиде у

баб-Лен остались золотые серьги, увесистый перстень с дымчатым топазом, кольцо, часы,

цепочки, и все это мне пришлось продать, чтоб как-то покрыть расходы на ее скромные

похороны и коммунальную задолженность. Я оставила только куклу, которую она подарила

мне на мой седьмой день рождения, куклу, которую уже здесь, в Петербурге, она хотела

выкинуть: «Хлам ведь, Тая, а не игрушка!» Помню случайно подслушанный разговор баб-

Лен с умирающим дедом: «Коля, как Тайка будет жить, наша Тайка! Чую жопой, Коля, с

этим Дамиром у нее ничего не получится. Он такой красивый, из такой приличной семьи!

Коля, мы-то с тобой тоже были красивой парой. И Алка у нас видная получилась. А чего-

то Тайке не везет, фигура на месте, а лицо не нашенской исаченковской породы, нос

большой, рот до ушей, краситься не умеет. Ну хоть бы манка какая-то в ней была, ведь

бывает девчонка не красавица, а мужики летят как пчелы на мед! Ничего такого». «Так она

и не бл.дь» - смеялся дед, чередуя смех и кашель. «А я что ли, Коля? Я, скорее эта…как их в

Японии называют, гейша, мадам Батерфляй! Если живу с мужчиной, так долго и с одним!»

«Как?! Батерфляй?!» - переспросил дед, и оба заржали. «Как пчелы на мед, вот, дура старая,

- смеялся дед. – Как мухи на говно, Лен!» Потом он уже без смеха произнес: «Баночки мои

выкинете, я с того света вернусь и всем навешаю дюлюлей. Ясно?»

Мне и не представить, что раньше было в этой пустой петиной комнате с двумя

валиками. Хоть бы кровать оставил или новую купил. Петя скрестил руки на затылке,

откинувшись назад, как на воображаемом кресле, и сказал:

- Вот, значит, когда она еще была жива, моя мама Вера, я уговаривал ее избавиться от лишнего

хлама. Все уже скрипело, сыпалось, рвалось. Она ни в какую, вот, умру, говорит, тогда давай,

выноси. И ты не представляешь, с каким удовольствием я все это вынес на помойку! А потом

прошла неделя, вошел в эту пустую комнату, и так захотелось хоть что-нибудь вернуть обратно,

хотя бы стол лакированный, он был крепким и компактным. Пошел выносить мусор – а мебели

нашей уже нет. Потом мне сосед сказал, что мою мебель собрали и увезли на двух «Газелях». Да,

«Газель» - это машина, а не вид антилопы.

Я вспомнил как это было. Я три дня выносил мебель на помойку. А две газельки подъехали и за

полчаса все собрали и увезли. Тая блуждала взглядом по комнате. Наверное, представляя себе, как

здесь всё было расставлено.

- Слушай, ну я как-то сообразила, что это машина! – сказала она, - Вот так и у меня было с

бабушкой, она все курила, курила, дымила как паровоз. А ей говорила: «Когда ты бросишь, а? У

тебя же уже возраст, сердце не очень здоровое», а она мне: «Тая, у меня, может, в жизни больше

нету удовольствий!» И главное, знаешь, как, покурит, не докурит, захабарит и бычок положит в

банку. Эта банка стояла на балконе, трехлитровая из-под огурцов, она и сейчас там стоит вместе с

бабушкиными бычками. Я не выкинула, не смогла! Я подхожу, нюхаю, и мне кажется, что баб-

Лен рядом. Я даже иногда, знаешь, как будто бы с ней разговариваю. Будто бы она рядом, да!

Вот, например, недавно, как будто бы она меня спрашивала: «Тая, ну что ты все носишь эти

драные брючки, ну, когда ты купишь себе костюм?!»

- Хочешь, я побуду твоей бабушкой, буду тебя спрашивать, когда ты купишь себе новый

костюм? И буду курить. Но курить я буду сигарку. Извини.

Я принес пепельницу, распечатал пачку сигарок «Блэк кэптан» и закурил.

Мне понравилась его идея с ролью баб-Лен:

- Бабушка, ты что, дура что ли?! Начала сигары курить, а завтра что будет, ба?

- А завтра, доченька, то есть внученька, - ответил он сдавленным голосом,- я буду курить

гашиш. Если не отвяжешься с идиотскими вопросами.

- Я выкину это всё, нет…Нет, я горящим концом тебе в жопу это вставлю!

- Только попробуй, внученька. Выпишу из квартиры к чертовой матери!

- Во-первых, мать в Канаде, а во-вторых, это моя квартира, мне дед оставил, не тебе, ты для него

вообще чужая! Ты здесь никто, поняла, никто!

- Ах ты, зараза, ах ты стерва! Проститутка и наркоманка!

Ничего, ему простительно, он же почти ничего не знает о моей баб-Лен! Ну, раз вошел в

образ, тогда получи:

- С себя начни, кем ты была, содержанка дяди Саида! Почти всю жизнь не работала, пару

лет вообще была в запое, спасибо, родственникам Дамира и тому же дяде Саиду, возились с

тобой, как с маленькой, чтоб ты бросила бухать. На кой хрен ты сдалась мужику, когда

старой стала?! Старая содержанка – это пистец! И она мне говорит, что я проститутка и

наркоманка! Не пью, не курю, девственница, а она, дура старая…Ба, чья б корова мычала,

ба-а… И вот теперь корми тебя! И еще на сигарки твои деньги трать! Ба, ну я тебя прошу,

бросай курить!!!

- Я не прошу меня кормить, внученька, я с голоду не умру. Ну а теперь твоя очередь, Тая.

- Что моя очередь, ба?   

- Да не ба. Теперь твоя очередь, побудь моей мамой Верой.

Что мы делаем? Ведь этих людей больше нет, ни моей баб-Лен, ни его мамы Веры. О

мертвых не принято плохо…

- А какая она, твоя мама Вера? –спросила я.

- Застегнутая на все пуговицы девственница.

Я чуть не поперхнулась:

- Подожди, Петь. Как – девственница, если она тебя родила?!

- Она меня не рожала. Она меня взяла из детского дома, когда мне шел седьмой год. Я не

знаю, кто мои родители, говорили, я подкидыш. Я у нее спрашивал, почему она выбрала

именно меня. Она сказала, потому что был очень худой. Она всё хотела меня откормить, но,

видимо, я не в коня корм.

Тут я вспомнил ее пироги с селедкой, булочки с маком, конфеты «Шоколадная смесь» и

мороженое, которое мы с мамой Верой любили есть в кафе, потому что там его красиво подавали

шариками, обсыпанными шоколадной крошкой, и политыми сиропом. Вспомнил про балет

«Щелкунчик» и бутерброды с икрой во время антракта. Икорки на них было как колибри

насрала, но я ждал этого антракта с нетерпением. Я ел много, как хотелось моей маме Вере, но

похоже, моя пищеварительная система работала как ядерный реактор.

- Метаболизм такой, - уточнила Тая.

- Ей было за уже сорок, - продолжал я, - боялась, что детей не будет. Да и от кого, когда она

девственница? Рассказывала, была у нее когда-то комсомольская любовь в восемнадцать лет,

мороженое, музеи, стихи молодого Евтушенко. Почему вся эта поэзия не трансформировалась в

физику - это понятно, такое у них было воспитание. Почему водил в кафе, а до ЗАГСа не довел –

сей факт истории не известен. Потом боялась, что ограничат в правах на усыновление. Мужа нет,

семья неполная, возраст. Дед, разумеется, не в счет. Стала собирать справки, характеристики. Из

парткома, профкома, из областной больницы, где она работала медсестрой. Ее в детдоме

отговаривали, подкидыш, неизвестно, какая наследственность, предлагали посмотреть других

детей, тогда она стала еще тверже в своем решении меня усыновить. И усыновила! Она если

что решила, то сделает обязательно. Она была дамой партийной. Вот, какой ты ее представляешь,

такой и будь!

И всё равно мне было сложно прочувствовать его мать, что ей двигало, может, обидел ее

тот парень, который водил в кафе и читал стихи? А что такого ужасного в том, что читал

стихи, и почему этот Петя говорит об этом с такой насмешкой в голосе? Точняг, у него в

школе были тройки по литературе. Да нет, у него были четверки, но по доброте учителей.

Ведь такая партийная мама заставила бы его исправлять плохие оценки. Я не очень хорошо

знакома с русской поэзией, зато знаю наизусть несколько строк туркменских Фраги и

Молланепесса. А что смешного в том, что парень с девушкой ходили в музей? Не знаю я

какая она, его мама. Догадываюсь, что кто-то ее обидел, взял и женился на другой. «Не

трансформировалось в физику» - это он о чем? Ее никто не изнасиловал и не избил?

Мама Вера однажды призналась, что мечтала о приемной дочери. Она поехала в загородный

приют и остановила взгляд на девочке по имени Лиза, у которой были рыжие косички и веснушки

на лице и на руках, и воспитательницы называли ее «солнечной девочкой». Похоже на то, что в

нашем приюте, эта девочка Лиза была всеобщей любимицей. Я ее тоже помню, но очень смутно.

Когда мама Вера сказала «рыжая Лизонька, у которой не было двух пальчиков на ножке», я

вспомнил эту конопатую девчонку во фланелевом платье. Она показывала всем свою ногу и,

хвастаясь своим увечьем, говорила, что она инопланетянка. Я говорил, что инопланетян не

бывает, она с криком отвечала: «Бывает!» и лупила меня книжкой или игрушкой, тем, что

подвернется под руку. Она ненавидела рыбную котлету, а я с удовольствием менялся на свой

компот, чтоб потом, ближе к ночи, положить котлетку на припасенный кусок белого хлеба,

благо, что хлеба можно было брать в столовке без ограничений, а из графинчика можно было

напиться воды. И к черту эти кисели и компоты, за лишнюю порцию которых, дети готовы родину

продать, с бутербродом слаще спится. Вспомнил, как нянька заметила этот чейндж, и сообщила

«воспидриле» сиречь воспитательнице. И меня зачем-то повели в процедурную ставить клизму.

Как связь между котлетой и запором, я так и не понял. Клизма к тому же оказалась не брызгалкой,

а маленьким кусочком хозяйственного мыла, меня заставили оголить попу, я сопротивлялся, у

медсестры были очень длинные пальцы и ногти. Думаю, она надела перчатки. Это я сейчас так

думаю, когда вспоминаю эту экзекуцию в процедурной. Худая медсестра позвала толстую, та

держала меня и ругала, а другая засовывала мне кусок мыла в задний проход. Конечно, я орал,

обзывался, за что еще получил по уху и очень захотел нагадить прямо на кушетку. Но меня вскоре

силой посадили на горшок и приказали срать под страхом какого-то наказания. Так и не понял,

причем тут рыбные котлеты. Но меняться с Лизой перестал. Наказывали меня за пари. Я еще не

знал, что есть такое слово, но знал, что такое его значение, то есть поспорить на что-то было в

детдоме моим вторым хобби (первым – рисование красками). Например, я знал, что клейстер,

которым мы пользуемся на занятиях, совершенно безопасен. Однажды я его попробовал и не

испытал никакого отвращения. Я решил спорить на пять «волейболинок», что поем клейстера,

Дело в том, что после тихого часа нам выдавали пайку сладостей, дай бог памяти, туда

входили плитка соевого шоколада, яблоко и карамельные круглые конфеты «Волейбол» .

Карамелек было немного, и мне они нравились больше всего. Еще я любил спорить, что приклею

няне на халат фантик из-под конфеты. Однажды засунул себе в задний проход несколько

макаронин, а потом позвал в «тубзик» ребят, и, сообщил, что у меня глисты, и я скоро умру.

Подтверждая все это художественно, так сказать. Ребята сразу побежали к медсестре, а я,

кажется, успел выкинуть эти бутафорские глисты в унитаз, но вредная тощая медсестра и

воспидрила все равно меня потащили к врачу. Меня ожидал позорный столб в красном

уголке. Вся группа дико смеялась, и все говорили, какой я придурок. Если я что-то и забывал из

своего приютского младенчества, то умирающая мама Вера напоминала. Ведь ей рассказали, о

том, какой я трудный и странный ребенок, не агрессивный, но совершенно непредсказуемый. Ей

так и сказали: «Мальчик ест клейстер, чтоб ему за это другие дети платили сладостями,

хулиганит, не слушается, и у него каждый раз что-то новое. Вот недавно с более старшими

ребятами где-то раздобыл спички, ребята снимали штаны, испускали газы, а он подносил спичку,

обжег себе пальцы, и ведь врал потом, что бенгальскими огнями! А так ведь мог обгореть, газы,

все-таки, пожар устроить! За это даже в самой тихой нормальной семье бы выпороли! Но в целом

мальчик хороший, добрый и неглупый». Веснушчатая Лиза была круглой сиротой, родители ее

погибли в автокатастрофе, в которой она повредила ногу, так, что пришлось ампутировать два

пальца. А ведь ей было тогда четыре года, когда это все произошло! И почти два года она прожила

в детдоме, пока ее не взяли в «молодую и полную» семью. «Из благополучной семьи мне

взять ребенка не судьба, - вспоминала умирающая мама Вера. – Как будто я не просто старая, а

очень старая, как теперь, как будто прокаженная. Нежная умненькая девочка, судьба сжалилась

над ней, пострадало всего два пальчика. Никогда не скандалила, первое время просилась к маме,

девочка из очень приличной семьи, у нее, по- моему, мать и отец были инженерами. Рыжее

солнышко, вежливая, воспитанная, хотя еще совсем кроха. А кто-то засовывает себе в задницу

макароны, забывая, что макароны – это тот же хлеб! Хлеб! Хлеб, который для ленинградца как

святыня! Рыженька Лизонька мне приснилась, она уже ведь взрослая, а мне приснилась

маленькой, ее здесь ждал мишка из ДЛТ, мишка такой лимонного цвета, почему я купила желтого

мишку, а не белого, сама не помню. Она в детдоме всегда аккуратно складывала свои вещи,

игрушки. А кто-то клейстер жрет, не потому что умирает от голода, а ради забавы, ради

посмешища! Я стою в очередь за ребенком, как за банкой растворимого кофе! И мне не хватило!

А напиток из ячменя, на, бери без очереди! Ты мой ячменный кофейный напиток, Петечка! И он

самый любимый!» Кажется, после этих слов она заплакала, и она вскоре отправилась в небытие.

Помню я этого медведя жуткой желтой расцветки. Покрасил его в черные пятна и сказал, что

теперь это будет леопард. Рыжая девочка, с которой я играл в Айболита, и перепачкал ее лицо и

ногу зеленой краской, должно быть замужем, обзавелась детьми и сделала карьеру. А еще я

запомнил, как у нее из носа торчали скакалки, на самом деле это была процедура в кабинете

физиотерапии, и это были не ручки от скакалки, а ингаляционные трубки. «Рыженькая

Лизонька…- вздыхает мама Вера, «А-а, Лизка со скакалками в носу!» - говорю я, и мама Вера

прячет лицо в подушку. Действительно, забавно услышать такое от новоиспеченного кандидата

философских наук, преподавателя универа. Мама Вера собрала все документы, приехала в детдом,

и заведующая ее огорошила, оказывается есть еще две семьи, которые желают удочерить Лизу, и к

несчастью мамы Веры, эти семьи молодые и полные, там есть мама и папа не старше тридцати

пяти лет. Мама Вера обиделась, еще раз напомнила о своих преимуществах: партийная, дочка

ветераны войны, дитя блокады, медицинский работник, имеющий исключительно положительные

характеристики, показала заведующей нарисованный план комнаты, где они будут жить с Лизой, в

плане были и письменный стол, и диван-книжка. «Через два года ей в школу, для школы почти все

есть, кроме формы. Диван, посмотрите, чтоб не падала. Ведь ночью дети ворочаются!» - мам Вера

заплакала в кабинете у заведующей, а потом пригрозила, что через партком она дойдет до самого

Андропова. Заведующая успокоила маму Веру, попросила понять, что детдом – не магазин ковров,

и «я первая здесь стояла» - здесь не сработает. Расстроенная мама Вера шла по коридору и вдруг

на ее глазах, воспитательница группы начала грозить пальчиком мальчишке, испачканному

темными акварельными красками и клеем: «Опять брал без разрешения?!» «Я как сейчас помню,

Петя, лицо воспитательницы, почему-то недоброе, злое и эту фразу, «Ну что ты стоишь, весь по

локоть жирный, вся морда в чернилах!». Мама Вера сперва замедлила шаг, потом обернулась.

Полминуты мы смотрели друг на друга, а потом я как закричу: «Мамочка моя пришла, мамочка

голубушка!» и прыгаю прямо на нее, ей в объятия. Вот так я и стал сыном мамы Веры, которая

мечтала о дочери.

- Какой я ее представляю…Не знаю, Петь…Даже не знаю…

- Ну, представь себе, что она меня увидела с женщиной.

- Та-ак-с, ну и где ты это чучело нашел, в какой канаве, почему она так одета, что у нее жопа

вылезает из брюк? Это просто бомбическая безнравственность, это просто офигенское распутство!

Как, Петь, похожа?

- Очень, Только без слов «бомбическая» и «офигенская». А так один в один!

- Слушай, мы с тобой как два придурка, Петь. Сегодня день памяти твоей мамы, пусть

приемной, но мамы! Как два придурка! Лучше бы сексом занялись.

- Да, только без таблеток. И не сегодня.

И мы оба замолчали. Каждый, наверное, думал о своем. Он отвернулся и смотрел в жалюзи

Я не знала, как поступить, уйти или остаться. Обиделся он что ли?

Я прервал наше молчание:

- Слушай, а давай просто поспим вместе. Без акта. Как походный вариант. Как ты на это

смотришь?

- Да нормально смотрю.

- Тогда стели постель, там сбоку молния на чехле, а я за снотворным, - сказал он. – Да не

пугайся, коньяк это, всего лишь коньяк.

Я поднялась, расстегнула чехол, вытряхнула матрац с простыней. Из другого чехла

достала одеяло и подушки. А что, классно придумано, только спать на полу непривычно.

Он вернулся с бутылкой коньяка и двумя чашками, поставил их на пол и спросил:

- А есть не хочешь? Есть отличная колбаса, могу сделать тебе бутерброды.

- Нет, что ты, я не ем перед сном!

- А я ем. Сейчас, - он снова ушел и вскоре вернулся с большим бутербродом.

- В мамином словаре не было слова секс, - произнес он, закусив бутербродом. – О чем это

я…Ах, да, люблю я на ночь бутерброд. Еще знаешь, люблю проснувшись, перекусить и

снова поваляться.

Оставив на тарелке половину бутерброда, он разделся до трусов и футболки и залез под

одеяло. Я только расстегнула джинсы, тело должно отдыхать от молний и пуговиц.

В детстве я часто просил маму Веру принести мне на ночь хлеба с маслом и солью, она с

радостью шла на кухню и возвращалась с блюдцем, на котором лежал кусок черного хлеба с

толстым слоем сливочного масла, а иногда приносила еще и колбаску. Вспомнил, как она

раскрывала этот чертов диван-книжку. Книжка никак не хотела превращаться в двуспальный

диван. Ей на нем было удобно спать и дотягиваться до моей руки, которую она могла гладить,

пока я не усну. Когда диван раскладывался, она облегченно вздыхала. Я предлагал помощь,

аргументируя тем, что я большой и сильный. «Маленький, - возражала мама Вера, - маленький

мой, хороший мой, сладкий ребенок!» Часто на ночь учили стихи. У меня было любимое «Когда

был Ленин маленьким». Я никак не мог выучить его наизусть, но любил компенсировать

незавидный пробел прозой: «Он был самым человечным человеком, и отдал детям последний

мешочек риса, а сам чуть не умер от голода!» После этого я съедал бутерброд, запивая молоком

или чаем, и желал маме спокойной ночи, называя ее мамочкой-голубушкой. Она никогда не

отправляла меня в пионерлагерь, я не ходил даже в подготовительную группу детского сада. Со

мной сидел ее ученый папа, которого я называл «Дедушка ученый Лев». Когда я спросил, почему

меня не отправляют в лагерь, как некоторых, на всё лето, ведь там всё пристойно и идейно,

мама Вера ответила: «Там болеют, после детдома ты был такой болезненный, подрастешь –

обязательно поедешь в лагерь. В Комсомол вступишь и поедешь в подростковый комсомольский

лагерь». В Комсомол мне вступить не довелось. Мне исполнилось четырнадцать как раз в тот год,

когда в один клик сменились и базис, и надстройка. Из пионерского галстука я сделал браслет-

для часов. Мама Вера и не замечала, что у меня вместо ремешка. А выглядело весьма

эффектно. Это нравилось девочкам-одноклассницам, потом женщинам, с которыми я встречался

где угодно, только не дома. Меня, уже, к счастью, совершеннолетнего, испортила молодая

учительница физкультуры какого-то ПТУ. «Отличные габариты, - умозаключила она, рассмотрев

мой эрегированный член. От нее приятно пахло польскими духами и портвейном «777» в

простонародье - «Три топора». Я не выпил ни глотка, боялся, что не выветрится до утра.

Помню, как она заботливо натянула презерватив на мои отличные габариты, как учила

меня страстно целоваться в губы. И всё было бы прекрасно, но одной бутылки «топориков» ей

показалось мало. Я знал, что мама Вера «на сутках», домой вернется только утром. Тогда я

решил остаться в постели своей учительницы секса, но ночью проснулся от жуткого запаха, она

облевала и свою, и мою подушку, и мои волосы, и край одеяла, а под ее попой каким-то образом

возникло мокрое, и не фиалками пахнущее, пятно. Я сразу убежал домой. Шел по

Каменноостровскому проспекту, облеванный и слегка обоссанный, а дома долго мылся под

душем и стирал футболку с джинсами. После этого свидания я не встречался с особями женского

почти год. Однажды, случайно встретившись со мной на Василевском, физручка снова

предложила «приятно провести время». Я вежливо отказался, но тогда она начала рассказывать

про своих друзей, людей обеспеченных и лишенных комплексов. Она оставила мне телефон

супружеской пары, которая любила снимать «третью» или «третьего», нет, не для

алкоголя, а для «секса без границ и без правил». Они заплатили мне за участие в оргии, как и было

условлено в начале знакомства. Оба выглядели изможденными, а одеты были, что называется, с

иголочки. И не испытал я после этого ни угрызения совести, ни стыда, а удовольствие и

физическое, и моральное я испытал большое. Но скажу по совести, которая не позволяет врать, всё

оказалось весьма банальным, женщина не могла насытиться одним партнером, а мужу доставляло

удовольствие видеть ее под другими мужчинами. Я человек щедрый, не алчный, но почему-то сам

факт продажной любви доставил мне необъяснимое удовольствие. Не деньги, а именно осознание

разложения, падения, грязи. Я хотел продавать себя, независимо оттого, нуждаюсь я в деньгах

или нет, и покупать секс при малейшей финансовой возможности. У меня к тому времени уже

четко проявились все признаки аллергии на любовь. Аллергия, как известно, это отравление, и

чаще всего оно связано с избытком продукта. Потом в моей жизни появился друг Пашка-

открывашка, который редко снимал проституток, в моей компании он иногда менял свои вкусы.

Проблема заключалась в том, что, далеко не все представительницы этой опасной профессии

получают удовольствие от своей работы. Стоит признаться, что и мне не нравилось притворство

партнерш. Первая проститутка в моей постели появилась при нем, Пашке-Открывашке. Нашли

телефон в «Рекламе Шанс», с предложением провести досуг с фруктами, и вызвали двух жриц

любви на пашкины деньги. Я - в долг, который он мне простил, добрейшая душа, земля ему

пухом. Пашка умер от рака поджелудочной железы в том же году, что и моя мама Вера. В

универе мне нравилась филологиня Светочка, мы часто встречались в кофейной забегаловке на

Биржевой. Она любила демонстрировать свои красивые длинные ноги, поэтому юбка всегда была

выше колен, при этом ее длина не была короткой экстремально. Светочка также не любила

застегиваться до верхней пуговицы и не избегала отдельных косметических средств. У Светочки

были маленькие, но очень выпуклые и похожие на бильярдные шарики, груди, длинная шея

и мягкие волосы цвета молочного шоколада «Аленка», которые она зачесывала назад, открывая

лоб. Прихожу однажды домой, мама лежит в постели с тонометром у изголовья, рядом ее

толстозадая подруга, как всегда пахнущая польскими пуазонами и крашенная в неизменный

свекольный цвет.

Подруга меня журит, называя безжалостным и равнодушным, соглашаясь с гипотезой мамы

Веры, что девушки в коротких юбках могут болеть сифилисом и быть иногородними хищницами.

Можно подумать, коренные ленинградки застегнуты на все пуговицы и у всех антитела к

венерическим заболеваниям. Должен заметить, меня игнорировали все эти бактерии любви,

гонококки и трепонемы, у меня не было даже заражения банальными генитальными вшами.

Возможно, потому, что я брезглив, и мои «отличные габариты» часто носят «дождевик». Кстати,

однажды мама Вера нашла презервативы в кармане моего пальто. Искала сигареты, а нашла

противозачаточные средства. Не поверила, когда я сказал, что хотел пошутить над товарищем,

надув их, как воздушные шарики. «Петя, я скорей поверю, что ты воздушные шарики купишь для

этой цели, а не наоборот. Очень хочется верить, что до свадьбы дело не дойдет, хотя прекрасно

понимаю, как трудно найти девочку с высокой социальной ответственностью». То есть, как я

понял, мама Вера не против, чтоб я занимался сексом, но я не должен превращать близкие

отношения в серьезные. Тем не менее, я стал обдумывать, как спрятать от мамы Веры

презервативы, и думал о них, как контрабандист об оружии. Предположив, что когда-нибудь она

исследует содержимое моей сумки, я придумал прятать их в пачке с леденцами, что символично.

Самое печальное, я ведь даже не успел переспать с зеленоглазой Светочкой. Мама Вера не умела

притворяться. Я померил ей давление – сто восемьдесят на сто двадцать пять. Полночи сидел на

кухне, пил кофе. Уснул за столом. Утром она отчитывала меня за то, что я пью кофе «ведрами» и

не сплю в постели. «Хочешь, - сказала она, перебирайся в нашу комнату, телевизор на ночь будем

вместе смотреть!». Я чуть не добавил: «И снова повесим на стену портрет голубя мира Кати

Лычевой». С каким удовольствием я в начале девяностых содрал с обоев ее улыбающееся лицо. В

это улыбке не доставало одного зуба, и я пытался понять, что это означает, когда у

одиннадцатилетнего ребенка есть такая проблема. Я помню свои первые выпавшие зубы, мама

Вера хранила их в выглаженном носовом платочке. Но мне было семь. Дед умер, когда мне было

тринадцать, и я до боли хотел перебраться в его отнюдь не просторную, но пахнувшую книгами

комнату. Мама Вера нащла несколько причин, по которым я не должен был этого делать: «Ты

ночью раскрываешься, а мы спим с открытым окном, сынок. Кто там тебе поправит одеялышко?

Заболеть – три секунды! А телевизор? Ведь там его нет! И узкая у дедушки кроватка!», Я бы

сказал, как спальное место в поездах дальнего следования. Когда я снова поставил вопрос о

переселении в книжную комнату «ученого деда Левы», она расплакалась: «Раздражаю что ли? А

как телик смотреть – так вместе!» Я ее успокоил, но через год снова заскулил. Через боль

и нежелание, она, все-таки, согласилась. Теперь я мог спокойно дрочить под одеялом, этого чуда

я ждал целый год! Я блаженствовал на узкой дедовской кушетке, как будто переселился из общаги

в гостиничный номер люкс.

«Шлюхи любят спать в своей постели» - где-то я слышала это высказывание, вспомнить

никак не могу. И, наверное, я шлюха, хоть еще и девственница, и я люблю спать в своей

постели, у меня пуховые подушки, прохладная атласная простыня, огромное стеганое

одеяло, в которое я заворачиваюсь эклером, когда мне становится холодно. На

атласной простыне я впервые спала, когда мне было лет восемь. И это было в доме соседей

Хатыджаевых. Они привели меня с рынка, где я пыталась украсть помидоры. Очень жрать

хотелось, понимаете ли! Старик Саид дал баб_Лене «волную», он был уже преклонных лет,

это ей только исполнилось пятьдесят, и она завела роман с каким-то русским газовиком,

который был моложе ее лет на пятнадцать. Конечно, маленькая Тайка ничего такого не

знала. Баб-Лен рассказала мне об этом незадолго до своей смерти, в предчувствии что ли…

Еще попросила прощения за то, что бухала из-за своей несчастной любви. «Как мать твоя, -

вспоминала баб-Лен, прям как она, та путалась с русским, парень приехал на заработки на

буровую. Зов крови, ничегошеньки не поделаешь, русскую бабу к русскому мужику тянет,

как ее не услаждай. С ним и беленькой выпьешь, и по душам под водочку поговоришь, к

такой –то матери пошлёшь, если что. У нее был роман, с кем, наверное, с папкой твоим, я

вначале-то и подумала, она к нему едет, а Коля, это так, отговорки, а она, прорва, вот, что

отчебучила, всех побросала, жопа с ручкой, и меня, и Колю, и тебя, и того парня с буровой».

Каялась моя баб-Лен по- своему, по «баб-ленски», в Бога она не верила и перед смертью:

«Тайка, прости меня, сучку в шубке, я тогда тебе все врала, что должна помереть, а сама

бухала, это даже не тоска, это дыра, дырища это, Тайка, а что прикажешь делать,

ты бабку дурой называешь, воды не подашь, сама себя не пожалеешь, никто не пожалеет,

кому ты нужна на шестом десятке!». Нет, конечно, она меня любила, по- своему, по баб

Ленски. Ведь если б не любила, отдала бы в приют. Я помню всё, как она напивается и спит,

ничего не готовит и не покупает, а в доме срач. Пару раз баб –Лен приложилась к

моей заднице ремешком от своей сумочки. Первый раз, когда я мешала ей спать, прося

жрать, и стуча ее туфлей по тумбочке, второй – когда назвала ее дурой, и попросила

отправить к дедушке и маме. Я их совсем не знала, мать родила меня и вскоре уехала к

деду, пообещав вернуться, и через год позвонила и сообщила, что вышла замуж за русского

иностранца. Всё это я и узнала тогда от баб-Лен, которая долго врала, что мать умерла, а

однажды взяла и проболталась. У нее голос дрожал, то ли от выпивки, то ли от ненависти:

«Твоя мать умотала в Америку, подбросила тебя мне, даже не спросила, нужно

ли мне такое счастье! Я вырастила эту кобылу, которая меня здесь так опозорила! Думала,

поживу спокойненько на старости лет, так нет, эта кобыла безмозглая подбросила мне свой

приплод!» И как даст с размаху по ляшкам, а я как заору. Орала на нее, плакала, убегала из

дома, хотела, чтоб ее посадили в тюрьму, где она перестанет пить, а меня заберет семья

Хатыджаевых, и я буду каждый день лопать абрикосовые конфеты, смотреть мультики и

собирать бусы, как мать Дамира Хатыджаева, Дюрли. Красивая женщина, у которой были

теплые руки и холодная простыня. Ее имя переводится как «жемчуг». С Дамиром

Хатыджаевым мы иногда вместе обедали, вместе разучивали песни, заучивали

цитаты из «Рухнамы», главной книги всех туркмен, сочиненной самым главным

туркменом. После смерти туркменбаши Сапармурата Ниязова ее запретили, как «Майн

Кампф». Мы тогда с Дамиром разучивали «Рухнаму», чтоб сдать экзамен, чтоб

поступить в лучшую школу Ашгабада. Дюрли часто угощала меня конфетами из кураги и

заплетала мне косы. Она же помогала мне учить туркменский язык. Хатыджаевы

исповедовали зороастризм, с их же слов очень гуманную и древнейшую религию, и никто

при этом не называл их неверными и не угрожал расправой. Они поклонялись огню и

священному быку, при этом ели говядину. Свинину они тоже могли есть, но она была

дороже, чем другое мясо. Нередко они, удивительные добрейшие люди, приносили хлеб и

молоко голодающей баб-Лен. Мне самой становилось ее жалко, я плакала и просила помощи

у Саида. Он отвечал: «Не буду давать деньги пьющей женщине! Так и знай! А тебе, девочка,

дам». Он давал мне деньги, на них я покупала на рынке хлеб и помидоры, и если деньги у

меня останутся, баб-Лен их обязательно отберет, после чего исчезнет дня на три.

Продолжалось так года два, она и подорвала сердце на этих запоях. Ее даже не

остановили угрозы со стороны директора школы, в которой я училась: «Прекращайте вести

такой образ жизни, иначе ребенка заберут в другую семью!» «И пусть!» - ответила она

однажды. И я повторила: «И пусть!» Я ведь знала, что если меня заберут, то в семью

Хатыджаевых. Потом оказалось, что забрать меня могут, только если баб-Лен умрет, или ее

посадят. И я помню, как по жалобам соседей (не Хатыджаевых, других) в нашу квартиру

пришли полицейские, они были в форме, а с ними был молодой мужчина в строгом черном

костюме и с галстуком. Он спросил меня: «Тебя бабушка бьет и морит голодом?» Я стою

перед ними босая в одном платьице, рот раскрыла, а сказать ничего не могу. Меня снова

спрашивают. Я головой кивнула, а потом вдруг говорю: «Нет, ну что вы! Мы не деремся!

Мы просто ругаемся!». Думаю, если б я сказала, что она меня лупит ремнем и не кормит, ее

бы отправили в тюрьму. И что же? Опять она бухает и грозит мне ремнем: «Тайка, жопа

приблудная, ты чего творишь? Я же нищая, Тайка! Меня ж угощали». Так я и не узнала, в

какой компании она напивалась. Да и теперь это зачем? Уже здесь, уже взрослая, смотрю,

по ящику показывают арабскую женскую тюрьму, потом в чьем-то блоге читаю про

турецкую. В Аду комфортней. И я подумала, а что если туркменская не лучше, и так вдруг

стало тепло, приятно, так стало хорошо, что не сдала тогда бабушку. И ничего, что после

этого она заставляла меня просить милостыню, что мой благородный поступок ее не

остановил. А остановил баб-Лен гипертонический криз. Полмесяца она пролежала в

больнице, а когда выписалась, устроилась туда санитаркой. Саид снова стал помогать. Я

помню, как в одних трусиках, лежала на прохладной атласной простыне, на улице была

теплая ночь, мать Дамира читала мне русскую сказку. Я тогда никак не могла наестся, мне

было стыдно, а все ела и ела, а потом пошла спать в комнату матери Дамира. Саид же,

благодетель наш, он был мне и дядей Саидом, и папкой, и дедушкой, умер

за пять лет до нашего отъезда в Россию. Все эти пять лет мы жили небогато, но

счастливо. Саид оставил баб_Лен машину, кое-какие сбережения, все остальное отошло его

законному сыну от покойной жены. Что удивительно, его сына Мурада я никогда не

видела. Нет, что не говори, была я счастлива. Я училась в одной из лучших школ, потом в

университете имени Махтумкули, подрабатывала в магазине, баб Лен иногда мыла полы, но

работа ей быстро надоедала. На деньги, вырученные от продажи машины она купила мне

туфли, остальное мы тратили на еду. Тогда я поняла, баб Лен, меня, все-таки, немножко, но

любит. И тогда я ей сказала: «Ба, давай купим атласную простыню?» «Жопе будет скользко,

Тайка!» - ответила баб-Лен. И, все-таки, я ее купила. «У Дамира такая же!» - сказала я баб-

Лене. «Так и на кой брала, все равно поженитесь, если, конечно, ему приспичит жениться.

Хороший парень, но уж какой-то правильный весь, как твой ленинградский дедушка,

Мудила грешный». Почему грешный, так и поняла.

Мы выпили еще по глотку «Бержерака» и я уснула.

Она спала, свернувшись калачиком, в позе эмбриона. Было время, когда я, вожделея знаний,

поверхностным образом изучал психологию. Так обычно спят люди, которые нуждаются в

заботе и защите. Я заботливо прикрыл ее ноги покрывалом, хоть она и была в джинсах.

Утром просыпаюсь, а он принес мне кофе и бутерброды с колбасой и говорит: «Вот тебе

бутерброд с колбаской, вот тебе кофеек!» Поблагодарив его, я побежала в ванну, что б

умыть лицо холодной водой. Когда выдавливала на палец зубную пасту, обратила внимание,

что в стакане две зубные щетки, одна из рекламного ролика типа «мои зубы еще никогда не

были такими чистыми», а другая старая с недостающими ворсинками. Вернувшись,

заметила, что он уже оделся и пьет кофе. «Извини, это была утренняя процедура, - сказала я,

- а ты помнишь, что мы вчера вытворяли?»

- А что мы вчера вытворяли? – спрашивает он.

- Я была твоей мамой, а ты моей бабушкой, - смеюсь я.

- Тайка, как там дальше…

- Тайка, жопа с ручкой, где спички?! – подсказала я.

- Тайка, жопа ты с ручкой, где спички?! Где спички, зараза? Бабушка хочет устроить

мировой пожар! «Белая армия, черный барон, вновь нам готовят царский трон» - запел он.

Всё ходишь, жопа с ручкой, в этих драных портках. Придется бабушке раскошелиться и

купить тебе чулки.

- На какие шиши, баб-Лен? Почку свою продашь что ли?

- Знаешь, а я однажды спутал слова «Санта Клаус» и «ку-клус-клан».

- Сынок прекращай курить.

- Мам, пей кофе.

- А у тебя что, никого нет? – спросил он совсем без жалости, что мне понравилось.

- Мать в Канаде, - ответила я, - Я одна.

- Понятно. Все понятно. А парень?

- Дамир? Он в Турции. Он должен был сюда приехать, но остался. Многие титульные

туркмены едут на заработки в Турцию. Если хотят попасть сюда, в Россию, тоже едут

транзитом через Турцию. Но он не мусульманин, а зороастриец. Ну, знаешь, огню

поклоняется.

Как им удалось оттуда уехать? Страна закрытая со странными, если верить блогеру Варламову,

законами.

- Знаю, этот ваш крылатый фаравахар очень напоминает орлиную символику

нацистской Германии. Не зря же Ницше восхищался Заратустрой, - и, перефразируя барона

Мюнхаузена, я добавил: - Поэтому мне всегда нравился Гуссерль.

- Телеведущий? – уточнила она.

- Философ, коллега мой. Как-то не восхищают меня все эти сверхчеловеки, огнепоклонники и

идолопоклонники.

Она скривила рот в пренебрежительной ухмылке.

- Ну ты скажешь, хоть стой, хоть падай! И я не зороастрийка. Короче…Мы с бабушкой

просто сели в самолет и прилетели. Нам, не титульным, проще. Ну, конечно, дом пришлось

оставить там.

- Ну, конечно, он бы не поместился ни в один багажник.

Заерничал! Но, между прочим, совсем безобидно! Да, я болтунья, но при этом вместо

красноречия у меня косноязычие. И что? Многие великие писатели и художники не

отличались, мягко говоря, блестящими ораторскими способностями.

- Я не про это, - объяснила я, - я говорю, что дом не удалось продать. Ну…когда

следующий раз встретимся?

- Не знаю, надо подумать. Ты тоже подумай. Деньги там, на подоконнике.

- Какие деньги? За что?

- За работу.

- За какую работу? Не надо, ты что, я просто…

- Не надо мне просто! Не хочу я этого «просто».

Н-да…Как говорится, назвалась гейшей – полезай в кимоно. Интересно, что он

следующий раз придумает?!

Ну, короче, следующий раз наступил в пятницу, через три дня. Он позвонил и предложил

посетить террариум. «Ладно, - подумала я, хоть какое-то разнообразие».

«Видишь, - сказал он, без актов приятно проводим время». «Без каких актов?» - спросила

я. «Половых» - ответил Петя. Я перестала его понимать: «Так, а в чем проблема, можем

попробовать. Я не подобающе одета или что?» «Или что. Я что тебе, член на ножках,

которого всегда прет? Это я не понимаю, в чем проблема, ты хочешь секса? А как ты

можешь хотеть того, о чем не имеешь представления?»

Любопытство - сильнейшее из переживаний. И уж, конечно, оно сильнее любви.

Я стареющий закомплексованный нарцисс? Вы, господа, читали не тех психологов!

Задротка я что ли? Ой, а сам-то, а сам-то кто!

- Тая, не смотри на это однобоко! Попробуй посмотреть с моей стороны. Я вижу, Тая, что ты

пока не готова.

- Петя, я тебя услышала!

Как мне не нравится этот перл двадцать первого века: «я вас услышал», из той же серии

устаревающее «это не обсуждается»!

***

Не было в моей жизни ни одного человека, с которым бы я мог поговорить о крокодилах,

описать свой восторг, поделиться отнюдь не затасканной по блогам информацией. Я не

представлял подобной беседы с зоопсихологом из числа бывших одноклассников. Он ведь не

пытался оспаривать несовершенство философии Декарта, в которой мышление это и есть начало

познания. Интересно, знал ли зоопсихолог о взаимной преданности и поклонении крокодилу

жителей Буркина-Фасо из племени мосси? О том, что крокодилы деревни Базуль были опасны

меньше, чем бродячие дворняжки.

- В следующем году весной планирую поездку в Базуль, в ту самую деревню, где находится

крокодилий пруд, - озвучил я свои планы моей гейше, - они к приезжим тоже лояльны. А, вот, к

пришельцам вряд ли.

- В смысле к «пришельцам»?

- К тем, кто несет разрушение и зло. Я вижу, террариум не произвел на тебя сильного

впечатления. Что-то давно не пранковали, ты не находишь?

- В смысле, давно не было новых пранков? Ну да. А что, есть идеи?

- Да они всегда есть.

Я предложил заехать ко мне на чашку кофе, а потом все обсудить. По дороге я продолжал

делиться с гейшей тем, что мне еще было известно о крокодильей деревне. О том, что крокодилы

не только не пожирают местных жителей и их еду, а порой сами приносят людям добычу, рыбу

или курицу. Но гейша, похоже, не верила ни одному факту:

- А ты мастерски врешь, мне б так научиться, - сказала она.

- А зачем мне врать в данной ситуации? Хреновая ты гейша, раз ты подвергаешь сомнению

слова собеседника.

- Ну, ладно, ладно, ну верю я, верю, - извинительно произнесла она, - Почему же в других

странах они ведут себя по- другому?

- Вот видишь, ты сама ответила на свой вопрос. Потому что это другие страны. И опять же всё

зависит от ситуации.

Впервые в жизни встречаю человека, который обожает этих хладнокровных и опасных

рептилий. В Туркмении знала девушку, которая восхищалась змеями. Но при этом она их

боялась. Знала двух смельчаков-змееловов, но они отлавливали змей не из-за любви к ним, а

ради прибыли. Это были не безбашенные адреналиноманы, а вполне такие практичные

ребята с трезвым взглядом на жизнь. Одному надо было кормить мать, другому свою жену и

ребенка. Одного кусала гремучка, к счастью в аптечке у парня нашлось противоядие, иначе

пришлось бы мгновенно отрубать укушенную руку, чтоб яд не достиг жизненно важных

органов. Другой покусан не был, но дважды получал тепловой удар, ржал сам над собой

«Алика пи.дят змеи, а меня е.ашит солнышко!» Оба змеелова были русскими, вернее, Алик

был татарином, но в понимании титульных туркмен всё равно русским. Он кормил

безработную мать и встречался с туркменкой, очень красивой девушкой. Туркменки вообще

офигенски красивые, у них тонкие черты лица, идеальные брови сделанные дизайнером-

бровистом по имени Природа, у многих глаза совсем не раскосые, а огромные, как у

индианок и таджичек, но индианки чаще полноваты, а туркменки худощавы. Такую красоту

в самом деле надо прятать под паранджу, чтоб люди не завидовали и не делали пакостей.

Интересно, какую девушку нашел Дамир в Турции? Я ведь поняла, что туркменская семья

бахаи, с которой он познакомился в Стамбуле, и есть семья его невесты. Иначе бы

он приехал ко мне. Нет, нас разлучила не религия, эти огнепоклонники веротерпимы и

очень демократичны, как и бахаи, которых в Туркмении было больше, чем

огнепоклонников, но во всем мире - меньше. Кстати, о рептилиях, он ведь, Дамирчик мой

драгоценный, однажды мне сказал, что я в танце как змея, любая восточная девушка

позавидует. Я помню, что тогда спросила: «А ты любишь змей?», он ответил: «Я люблю

всех, и животных, и людей, и стихию». Короче, любил он огонь, а во мне огня было

мало. Я вела себя настолько сдержанно, боялась лишний раз засмеяться и показаться

глупой, всплакнуть, и показаться слабой. Может быть, я казалась ему хладнокровной, как

рептилия?

Петя не заваривал кофе в турке, а запаривал в обычной фаянсовой кружке. От одного

триметилксантинозависимого, я узнала, что этот способ называется «запаривание».

Триметилксантин – это второе имя кофеина. Забавно, да, что кофе - дальний родственник

метилового спирта. По ходу у Пети и турки не было, не говоря уже о кофезаварочной

машине. Он достал из холодильника упаковку крабовых палочек, сделал пару надрезов и

пододвинул ко мне:

- Хватай.

Я как-то нерешительно вытащила одну палочку, надкусила, поняла, что палочка с сыром

внутри, отхлебнула кофе и, съев одну, потянулась за другой. Возможно, я съела бы всё, но он

остановил это желание фразой, имеющей отношение к процессу метаболизма:

- Ладно, есть пранк, иди, попу мой.

- Так это…- я была как ошпаренная, - я вроде утром того… А ты уверен, что нам сейчас

это нужно?

- Надо же, девственница, а какие у тебя развратные мысли. Нет, это не то, о чем ты

подумала. Я же сказал, пранк придуман. Честно говоря, еще вчера. Помню, кто-то не так

давно хотел мне в жопу вставить сигарету, ну, пусть не мне, а своей бабушке. Итак, я тебе

вставлю сигарету огнем наружу, а потом закурю. Больно не будет, если я, конечно, случайно

не перепутаю концы сигареты. Сейчас я быстро набросаю текст, а ты снимай трусы, и на

голую задницу надевай колготки в сеточку. Я специально взял с крупной сеткой.

- Ты дебил? Нет, Петь, послушай, у тебя реально высшее образование?!

- Расслабься, я кандидат философских наук.

- Ага, и народный артист театра дегенератов.

- Тая, ты пойми, чем дегенеративнее, тем лучше. Ты оглянись вокруг. Какая живопись,

какие инсталляции, какие песни поет вроде широко-аудиторная попса. Как ты говорила,

гейша она и стендап-комик? Съемки в машине на ходу, не беспокойся, в кадр попадет

только попа. Как обычно, пойдут проценты плюс твои основные за работу гейшей.

- А если я отказываюсь?

- Тогда увольнение за несоответствие занимаемой должности.

Баалиииин, лучше б я прогуливала!

Она поломалась и в итоге согласилась. Трусы положила в сумку, а, надев колготки на голую

задницу, приподняла край юбки и спросила:

- Так нормально?

- Выше подними! – проворчал я. - Нормально. Объясняю диспозицию. Твоя попа смотрит в моё

лобовое стекло, ты сидишь, уткнувшись лицом в правый край сидухи. Ты должна как-то сесть

под тупым углом, то есть не совсем перпендикулярно. Я раскуриваю сигариллу, это такая длинная

сигарка с фильтром, вставляю тебе в зад, только после этого снимаю, несколько секунд, даю

текстовой контент, вынимаю сигарку, закуриваю, вставляю обратно. Съемка закончена.

Пожалуйста, не делай резких движений и, главное, не ржи, как кобыла беременная. Что, погнали?

Когда я скажу «родные», это будет означать, что камера работает.

Я думал, либо она совсем скиснет, либо начнет ржать, еще до того, как я скажу: «Родные». Но ее

лицо выражало волнительную гордость, такое выражение лица я помню у фигуристов перед их

выступлением в произвольной программе. С таким лицом отличник нашего класса Егоров

выходил к доске, рассказывать об Евгении Онегине, как о «эгоисте поневоле», помню, как

полкласса заржало над его сравнением Онегина с собой. Психологи не любят литературных

критиков, они их жалеют в позе презрения. Если филологи их еще забавляют, то литературоведов

им хочется привить вакциной от глупости. Как-то спросил у знакомого психолога, что имел ввиду

Белинский, назвав Онегина невольным эгоистом. Психолог не стал прибегать к сложной

специфической терминологии, а, используя просторечную лексику изрек: «А ты знал о своих

ценностях в восемнадцать лет? Ценности всегда одни и те же: раздолбанная тачка, вино и трах на

дачке. О, стихи! А эгоисты мы все, и это здОрово!» Отличник Егоров не стал профессором, не

стал бизнесменом, зато стал отцом в девятнадцать лет. Спрашивается, зачем оно нужно, такое

выражение лица, с волнением и гордостью? Гордиться еще не чем, волноваться не о чем. Здесь

есть, над чем поразмыслить.

- Родные, все говорят, что курить вредно, что теперь даже зэки бросают курить. Я подумал,

покурю последний раз, - с этими словами я взял слегка дымящую сигарку, которую моя гейша

зажала ягодицами, и с выражением бесконечного отвращения сделал две затяжки, - раз-два, и я

подумал, да ну ее в жопу, эту привычку! – и вернул сигарету на прежнее место и выключил

камеру, а еще через три секунды вынул погасший окурок из задницы Таи и выкинул в окно.

- Ты забыл сказать: «Подписывайтесь на канал и ставьте лайки!» - спокойно сказала Тая, садясь

на сидение.

- Я вообще редко это говорю, - объяснил я, -Это шаблон фудболистов и дзенитчиков. Ты каким

кремом жопу мазала?

- Интимный крем с ароматом вишни, я его давно купила, так, на всякий случай.

- Ха! Не люблю вишню.

Этот день был для меня насыщен информацией. Я узнала, что крокодилы могут быть

добрыми и умными, а также, о том, что дебильные пранки могут быть топовыми. Думаете,

дзенитчик – это тот, кто обслуживает зенитную установку? Нет, это автор ленты

публикаций Дзен. Как думаете, кто такие фудболисты? Спортсмены? Дудки! Это фуд-

блогеры, те, кто делают кулинарный контент. Когда я приехала в Петербург, я реально

попала в другой мир. В национальных костюмах по улицам не ходили. Когда я не увидела

тарелок на домах (антенн), я подумала, ну все, прилетели в цивилизованную Европу, но,

когда мой умирающий дедушка показал, как быстро работает интернет на его смартфоне, я

поняла, что мне многое предстоит узнать и многому научиться, чтоб меня не считали

дремучей дурындой. Я быстро освоила эту жизнь с прикольным слэнгом, дорогим газом,

скоростным интернетом и дорожными пробками.

- У тебя классная попа, - сказал я. – Она даже возбуждает. Ладно, поехали по домам. На

этой неделе.

- Что на этой неделе?!

- Сексом займемся, если ты будешь готова. - сказал я, ожидая ее презрительной ухмылки.

Вместо этого она помотала головой.

- У меня вот-вот должны прийти критические дни, - призналась она и сама стала цвета

женской неожиданности. – Ну, ты понимаешь, о чем я.

- Стесняться-то не надо. В этом нет ничего плохого. Чистая физиология. Это надолго?

- Три –четыре дня.

Спокойствие и безропотность ее меня по- прежнему удивляли.

Все-таки, немного обидно. Про паровоз и Анну Каренину это не смешно, а про сигарету в

жопе и надувную бабу дебильно, но «монетно». Ну, «финики» мне, в общем, никогда не

помешают, и жопа моя цела. Но честное слово, лучше б я не читала комментарии к этому

пранку:

«Жопу вижу, рожа где? Она чего страшная?

Это твой русский язык страшный

Нет, это твое зеркало врет

Два топора, А песота у девахи такая же зачотная как пердаг, или она такого же цвета как твои блевотные усы?

)))))»Хэй, бабища, блевони» (с)

Аффтар атведь

Он никогда не отвечает

А если это мальчеГ? Что спереди не видно

Ololo)) Но судя по колготам шлюшка недорогая. А потом он с ней что делал, в жопу драл или вставил сигарету другим концом?

Аффтар атведь

Ответь на вопрос.

Лицо прячет. Значит, не шлюшка

Ага, может это ты была?

А за рулем ты

Показать еще 21 комментарий

На вопрос атведь.

Ответишь на вопрос или к тебе подъехать? #x4A;

Дебилы одноклеточные, рубят бабло за такое говно

100 процентов #x4A; #x4A; #x4A;

Ты других пранкеров не бачив

Следи за собой в своей незалежной

Есть нормальные пранки, а у Два Топора все такого банно-сортирного типа

Блиат, откуда стока дибилов в культурной столице

Придурки, РПН на вас нету

РПН – Роспотребнадзор?

Показать еще 6 комментариев

Лиц не видно, Два Топора всегда в гриме, телка ваще спряталась

Очкуют, боятся рожи показать

И только один комментарий приличный и по теме пранка: «А что, хорошая мотивация!

Ребята, бросайте курить». Я позвонила «аффтару»:

- Петя, привет, слушай, ты читал комменты?

- Какие комменты? – спросил он.

- К пранку о курении.

- Я их вообще не читаю. Плевать мне на них. И ты не читай. А если читаешь, представь

себе, что это все на бумаге, и ты эту бумагу сжигаешь в унитазе. Это единственное, что тебя

беспокоит? Зри в корень: кто пишет, тому мы так или иначе интересны. И хватит строить

из себя трепетную лань. Хочешь стать частицей блогосферы, знай, что это не шарики с

бумажными цветочками, шутками как в старой советской передаче «С добрым утром!» и

брызги шампанского. Это грязь, дерьмо и брызги спермы.

Он сказал: «МЫ». Получается, теперь мы дуэт? Пусть моего лица нигде не видно, но все

же я его ассистентка! Честное слово, обрадовалась так, как будто я стала ассистенткой

известного иллюзиониста!

Видимо, я мудак. Наверное, блоггер должен защищать свой контент от хамов. И если не себя, то

своих помощников. А рыцарь должен защищать даму, неважно, кто она, дама сердца, невеста,

сестра или куртизанка. Я уже давно не читавший комментариев к своим контентам, все-таки,

зашел в свой аккаунт и что называется окинул оком. Вспомнил, как в первом классе побежал в

буфет, который был предназначен только для учащихся средней школы, и стырил две ватрушки с

повидлом, раньше такие выпекали в каждой школе, и стоили они семь копеек за штуку. Дежурный

пионер это заметил, и меня отвели к Глюкозе (к завучу младших классов Гликерии Юрьевне),

которая была ровесницей моей мамы и придерживалась такого же стиля в одежде и прическе:

скромный деловой костюм, туфли-ботинки, кичка жидких волос на затылке. Вызвали мою маму

Веру. Я ревел, клялся, что больше так не буду, я искренне думал, что в буфете можно брать

выпечку и хлеб. В детдоме добрые нянечки иногда разрешали брать не только хлеб, но и выпечку,

очевидно, уже подлежащую списанию. Было обидно за маму Веру, которую, как и меня,

отчитывала завуч: «Вера Львовна, такое впечатление, что вы не кормите ребенка хлебом,

поэтому он у вас такой тощий. А я один раз видела вас на Торжковском рынке! Как же так?

Вроде живете не бедно, раз по рынкам за фруктами ходите, а ребенку денег жалко на пирожок?».

Я уже открыл рот, чтоб сказать пару слов в защиту мамы Веры, ведь никакая другая мать не

закармливала так свое чадо булочками, и фрукты эти приносила она мне, но слезы встали в горле

таким тяжелым комом, что я только и мог выдавливать из себя: «ыыыыы я не знал, ыыыыы». А

еще я тогда подумал, что моей маме Вере просто-напросто завидуют, ведь она везде на хорошем

счету, сама говорила, и в профкоме, и в парткоме, и в садоводческом товариществе. Мама Вера

объяснила, что в детском доме разрешали брать хлеб в столовой. И тут сама едва не заплакала. А

через неделю я увидел, как завуч и мама одаривают друг друга улыбочками. Глюкоза стала

бывать у нас в гостях, на моем дне рождении, и я, сам того не желая, стал ее фаворитом. Даже

когда уже учился в пятом классе, видя в журнале натянутые четверки по литературе, музыке и

физ-ре, понимал, что тут не обошлось без Гликерии Юрьевны. А потом наш директор ушла на

пенсию, а Глюкоза уехала в Москву к дочери, и стало быть, тоже уволилась. Я тогда наивно

полагал, что мой подвиг с ватрушками – единственная выходка, за которую мне будет

невообразимо стыдно, и больше будет стыдно даже не за себя. Вслед за уходом топ-менеджеров

иногда уходят менеджеры среднего звена. Так после ухода директриссы и Глюкозы уволилась

пара старых педагогов, и школа, что называется «освежилась». Вернее, начала перестраиваться.

Туалеты запахли табачищем, старшеклассники уже не заедали пивные и табачные запахи

карамелью и жевачками «Ну, погоди!» В коридорах школы все обсуждали телефонный эфир.

Даже новые учителя-практиканты. Стали со спокойным видом травить анекдоты про Брежнева и

Ленина. У меня, пятиклассника, восьмиклассник отобрал пионерский галстук, нарисовал на нем

половой член и засунул в мой карман со словами: «Не забудь утюжком погладить». На меня стали

показывать пальцем и говорить, что я детдомовский, что я воришка, которого отмазали, потому

что моя приемная мать дружила с завучем, что такие как я становятся стукачами, откуда они всё

узнали, как не от взрослых? В те времена стали постепенно открываться школы каратэ, которые

до той поры находились в подполье. Во многих занятия были платными, и школы оставались на

нелегальном положении. Но на соседнем Аптекарском острове жил призывник Магометов,

сын некогда опального тренера, а затем инвалида по зрению. Я узнал, что он готов обучать таких

соплевонов, как я, но исключительно на платной основе. Мне было тринадцать, и я вовсе не хотел,

чтоб меня все боялись, но терпеть разного рода унижения от своих сверстников и тем более

старшеклассников мне, мягко говоря, поднадоело. Но где взять денег? У деда попросить? У него

хорошая пенсия, он ветеран Великой Отечественной. Все обдумав и взвесив, я понял, что денег он

мне не даст, а если и даст, то непременно сообщит маме Вере. И тогда вспомнил, что когда-то он

показывал мне его фамильные ценности – часы в золотой оправе и подставку для чернил. Я тогда

был младше, а идеология была крепче, и я, засмеявшись, назвал его ценности белогвардейскими.

Я ведь знал, что его отец был унтер-офицером и принимал участие в «империалистической». Он

всё это рассказывал. Еще раз все обдумав, я решился на отчаянный шаг, успокаивая себя тем, что

потом всё объясню. Еще меня пугала мысль, что Магометов заберет деньги, вырученные за часы,

и исчезнет. Но к моей подлой радости, он не исчез. Зато деда моего чуть не разбил паралич. И

подумать было не на кого, кроме участкового врача. А я что? А я, что называется, стиснул зубы и

продолжал заниматься. Но однажды Магометова самого отдубасили на моих глазах какие-то

взрослые ребята в спортивных костюмах. Потом мне, и подростку с обожженным лицом, с

которым мы вместе занимались, они приказали расходиться, а еще добавили, что Маг позорит

своего отца, действительно каратиста, тем, что преподает нам смесь самбо и дзюдо, а и то, и

другое существовало легально и без жестких возрастных ограничений. Но, придя в школу на

следующий день, я почувствовал прилив сил и непоколебимую уверенность в себе. Подошел с

деловым видом к восьмикласснику, который когда-то сказал, что моя мать жаба, и потом бил

меня на лестнице, и говорю: «Иди в туалет, корыто сраное, будешь сейчас пить из толчка», как

только тот присел, скорей всего от удивления, я снял ботинок и заехал ему пяткой в лицо. Все, кто

это видел, замерли, как жители спящего города в сказке о царе Салтане. Должен сказать, что ко

мне с большой симпатией относился наш классный руководитель, физик. На педсовете он

убеждал других педагогов и инспектора по делам несовершеннолетних, что настоящий мужчина

должен защищать своих близких, просто защищая, надо соизмерять силы. А парня, которому я

сломал нос, самого нужно поставить на учет, поскольку он спекулирует винилом и

магнитофонными кассетами. И, вот, когда школьный инцидент оказался исчерпанным, и у меня

неожиданно оказалось много друзей (видимо из числа жертв того восьмиклассника), нарисовалась

мрачная картина похожая на полотно Николая Ге «Петр Первый и допрашивает царевича

Алексея», «Мама Вера допрашивает Петра». Маму Веру больше всего огорчала моя перспектива

стать заурядным гопником. Это она еще ничего не знала об украденных часах, но, когда она

спросила, кто меня научил махать ногами, я уверенно ответил, что этого человека уже нет в

городе, тогда она сказала, что не стоит делать из нее идиотку, поинтересовалась, у кого я деньги

взял. Деваться некуда… Я во всем сознался, даже встал на колени и чуть не заплакал: «Мам, я же

из-за тебя! И из-за себя тоже!» Она меня даже не ударила, а только произнесла голосом зомби:

«Дед очень болен, как ты мог…Не говори ему пока». Дед так и не узнал, кто на самом деле спёр

фамильные часы. А я тешил свою совесть тем, что часы ветерану подарены не в окопе под

Курском, а переданы в дар от отца, белогвардейца, врага Советской власти. Стоит признаться, что

еще год-два я ненавидел эти перемены. А кто их любил, только наивные романтики. Да и те,

только делали вид, что любят, а сами пыхтели, что мясо опять подорожало.

***

Утром выхожу из ванной, иду на кухню кофе пить. Я в кружку не завариваю, я хоть и

бедная девушка, а имею кофе-машину. Все-таки, в Европе живу! Взяла смартфон, глядь –

два непринятых звонка с одного номера, и номер незнакомый. ЗдОрово, наверное, по поводу

работы. В последнее время предчувствие меня не обманывает, уже завтра меня ждут на

собеседовании в двенадцать тридцать в БЦ «Декабрист», в офисе триста пять, предлагают

работу официанткой с графиком два через два и «белой» зарплатой в мороженице «Моя

мечта». У них классное мороженое, правда, дорогое. Конечно, я очень обрадовалась, ведь

заведение детское, там не будет токсичных людей и напитков, чрезмерное употребление

которых вызывает токсичный гепатит. Человека, который со мной разговаривали звали

Дерябин Павел Евгеньевич, у него был приятный, располагающий к себе басок. Бывают

токсичные люди, а бывают наоборот, сорбентные. Я решила сразу ознакомиться с

географией «Моей мечты». Сам бизнес-центр находился на Васильевском острове, а точек

было немного, и все за километр от метро, одна на юге, в Новом Купчино, другая на севере,

на Проспекте Культуры, третья на юго-востоке, на Дыбенко, четвертая на Васильевском

острове, который я считала центром города, недалеко от самого «Декабриста». Но этот

микрорайон оказался такими же многоэтажными джунглями, как мой Комендантский

аэродром. С той лишь разницей, что здесь чувствовалась близость моря. Год назад была

точка на Богатырском проспекте, но ее потом закрыли. А жаль, ведь она была самой

ближней!

Как права ты была, баб-Лен! Ни одного приличного костюма, только спортивный, но не

в нем же идти на собеседование. Две пары джинс с дырочками, и футболки, футболки,

футболки! Зеленая юбка, под которую ничего не подходит, зеленое укороченное платье. Нет,

никакой зелени, нужен новый элегантный и деловой костюм. А потом посидела, подумала и

пришла к решению, что в кафе по любому спецодежда, так что, обойдемся без дресс-кода, на

собеседование можно и в джинсах.

Вошла я в бизнес-центр и поняла, что в сравнении со всей этой роскошью, я Золушка на

тыкве. То есть без кареты и без платья с хрустальными туфельками. Стою такая в

невзрачной курточке и джинсах с дырочками, купленными на секонд-хенде, а вокруг

журчат фонтанчики и катаются прозрачные лифты, туда-сюда, туда-сюда, вверх-вниз,

вверх-вниз. Поднялась на третий этаж, и как раз напротив лифта увидела полупрозрачную

дверь, а рядом с ней табличку «Пом.305». Дернула ручку, дверь не поддалась. Дернула еще,

снова не открывается, я ее толкала от себя, крутила ручку, а она всё не открывалась! Меня

окликнула девушка: «Простите, вы к кому?» «Мне нужен Дерябин Павел Евгеньевич,

кадровик!» - ответила я. «Пойдемте, - сказала девушка, - Павел Евгеньевич на обеде, вы,

пожалуйста, подождите в приемной». Она открыла передо мной следующую дверь, и я

прошла вперед. Девушку окружало облако сногсшибательного парфюма. Такое легкое

легкое, но такого дорогого-дорогого! И только я вошла в приемную, где смогла получше

рассмотреть девушку, как увидела знакомое-знакомое лицо. Это была секретарь Марьяна из

петиного видосика про курьера и резиновую бабу. Я на нее пристально смотрела, а она на

меня. Она вошла за ресепшен, продолжая мерить меня взглядом.

- А вы на какую вакансию? – спросила она со своей секретарской дежурной улыбочкой.

- Так это, официантка.

- Странно, почему здесь. Почему не в полях, - пожимая плечиками, сказала она.

«В каких полях, я что, комбайнер? Наверное, офисом ошиблась, и здесь какой-то

агрохолдинг, а не сеть морожениц «Моя Мечта». На всякий случай, я, все-таки, уточнила:

- В каких полях?

- Ну на местах, девушка. В кафе. На такие вакансии у нас, как правило, собеседования с

администраторами точек.

Блииин, по ходу не ошиблась я офисом. «Поле» - это из корпоративного сленга, как я

понимаю, надо запомнить, чтоб потом не показаться девкой из поля в прямом смысле.

- А Павел Евгеньевич скоро будет? – спросила я.

- Минутку, - любезно попросила девушка и стала кому-то звонить, - Алло? Алло, пап? Да,

хорошо слышно? Пап к тебе какая-то девушка, говорит, на собеседование, девушка вас как

зовут?

- Исаченкова Тая, - ответила я.

- Исаченкова Тая, папа. Ага. Хорошо. Возьми мне булочку с корицей. Девушка, минут

тридцать, не меньше, в столовой очередь.

В этот момент открылась дверь, не та, которая ведет в коридор, а та, которая находилась

с другой стороны ресепшена, и в приемную вошел мужчина лет пятидесяти на вид, очень

худой и странно загорелый, как будто загорал одной половиной лица. И загар у него был

бронзовый, не естественный, болезненный загар. Он с насмешкой произнес:

- Это кто же у нас так долго обедает, а? – переведя взгляд на меня, добавил: - Вы Тая

Исаченкова? Проходите!

Я задала тупой вопрос:

- А как же Павел Евгеньевич?

А сама пошла за ним. В его кабинете стоял длинный стол, сервированный стаканами и

бутылками с минералкой под конференцию.

- Нужен именно он, я не подойду?

- А вы его зам?

- Корчагин Александр Петрович, генеральный директор компании «Алкор Трейд», -

представился он.

Нихрена себе…За что же его так невзлюбил Пранк Кафка Два Топора. И почему он

допускает к себе и своим близким людям такое отношение? Или он не знает об этом пранке?

Слова у меня как будто свалялись в клубок:

- А мороженое «Моя Мечта» это тоже вы?

- Это не я, это бренд нашей компании. «Алкор Трейд» - юридическое название. «ММ» -

это брендовое название. Итак, Исаченкова Тая, я ознакомился с вашим резюме, и готов

сделать предложение о работе. Но пару вопросов я вам, все-таки, задам. Может, чайку-

кофейку?

- Ой нет, спасибо, - застеснялась я.

- Чего ж так? Совсем ничего не желаете?

Надо же, какие почести мне здесь оказывают! Лидка как-то говорила, осторожнее с теми

работодателями, где настойчиво предлагают кофе.

- Тая Николаевна, ваше резюме я нашел в открытом доступе, и обратил внимание, что у

вас высшее химическое образование. На то, что вы имеете опыт работы официанткой я тоже

обратил внимание. Значит, у нас есть вакансия официантки на Дыбенко. Но есть так же

работа для вас на хладокомбинате в качестве младшего технолога. Пойдете?

Кофе, какой там кофе! У меня сердце от волнения и радости запрыгало, как лягушка.

Работа по диплому! И это не сон!

- А меня точно туда возьмут? – спросила я.

- Да точно возьмут, Сезар Шаликоевич в курсе. Он у нас возвращается из отпуска…во

вторник. Если решили, что ваше место там, будьте любезны в следующий вторник к десяти

утра по адресу, - он вытащил из органайзера визитку и щелчком подтолкнул ее ко мне. – Это

район метро Рыбацкое, вам удобно будет?

- Еще спрашиваете! Конечно, села на метро и поехала!

- Там еще от метро минут пятнадцать-двадцать.

- Какая ерунда, пятнадцать-двадцать! Буду раньше вставать, я вообще-то жаворонок. Но

когда не работаю, то сова! – я чуть не подпрыгнула от радости.

Он тихо рассмеялся, наверное, я веду себя, как дурочка. Нет, это не может быть

разводилово, бренд реальный, вопросы, которые он задает, очевидные, конечно, Рыбацкое

не самое удобное место работы, да еще и двадцать минут шлепать от метро до комбината.

Мне было очень неудобно задавать этот вопрос, но, все-таки, я его задала:

- А если не секрет, сколько я там буду получать?

- Тая Николаевна, получают розгами по заднице, а у нас за-ра-ба-ты-вают. Да не

волнуйтесь вы так, Сезар вас не обидит. У него красавица жена, так что приставать он к

вам не будет. Вас подучат, вы адаптируетесь, но если что-то конкретно пугает, то пока

предложение работать официанткой тоже в силе, но ответ мне нужен сегодня.

- Ну, конечно, я согласна, в смысле, технологом на комбинат.

- Тогда всё. У вас вопросы есть?

- Нет, - ответила я, - Спасибо вам большое!

Я лихо направилась к приемной, но он указал мне на стул:

- Сядьте, пожалуйста. У вас нет, у меня есть.

О, боже! Сердце сейчас провалится в задницу! Так и хотелось спросить, ну что такое, у

меня же всё расписано в резюме! Корчагин снял пробку с бутылки минералки и налил в

стакан. Но пить не стал, посмотрел на меня.

- Как мать? – спросил он.

Я прям опешила:

- Какая мать, чья мать?

- Ну не моя же. Ваша. Она жива хоть?

Он очень предусмотрительно налил в стакан воды. Я выпила, тогда он налил еще.

- Вы пейте, я вижу, вы волнуетесь.

Пить я уже не хотела, но два глотка сделала.

- Так это, - ответила я, - Она ж в Торонто. У нее сейчас с финансами не очень, поэтому

она даже на похороны не приезжала. Ни на похороны отца, ни на похороны матери.

- Тетя Лена тоже умерла?

- Да, от инсульта. А дед от рака легких. А вы что, маму хорошо знали?

- Да я бы сказал, слишком хорошо.

На этот раз не нужно было уговаривать меня выпить воды. Я выдохнула, и он тут

переставил мой стакан себе на стол. Все-таки, он странный. Вопрос, который вертелся у

меня в голове, выскочил наружу вместе с нервным смехом:

- А вы что, мой папа что ли?

Этот Корчагин А-Пэ был поразительно спокоен.

- Фифти-фифти, - ответил он. – Правда, не уверен на все сто, у нее тогда было много

поклонников.

Ага, думает, что моя мать проститутка! А, вот, дудки! И я, всегда безразличная к своей

матери-кукушке, вдруг соврала на месте:

- Что вы, она любила только вас, у меня где-то есть фотография, парень ну, вылитый вы,

а на обороте «Саша.К».

- Ладно, ладно, много ты понимаешь, - произнес он. – Тая, надеюсь, болтать об этом на

каждом углу ты не будешь?

- Что вы, Александр Петрович, я же всё понимаю.

- Тогда иди, визитку не забудь. В понедельник Сезар тебе сам позвонит, ну, мало ли что,

мало ли вылет задерживается, они с женой в Тайланде. В общем в понедельник ждешь его

звонка. Ты знаешь, обращайся, если вдруг понадобиться помощь. Не стесняйся.

- Хорошо. Спасибо!

- А если мне понадобится помощь, ты мне поможешь? – спросил он, и улыбнулся

загорелой половиной лица.

- Конечно, помогу! – ответила я.

Ну, раз перешел на «ты», тогда он точно мой папа! Мы попрощались, и я выплыла из

офиса компании «Алкор Трейд» с дурацким смехом, а уже выйдя внизу из лифта, замахала

сумкой и запела: «А это, Кара-кара-кара, кара-кара-кара-кум!».

***

Куда пропала моя гейша, почему не звонит? Что же это за гейша, если она не интересуется

здоровьем и настроением своего клиента? Наверное, начиталась комментариев в Ютубе и загасла.

Она подстреленная, она подранок. А я ее с головой в темные воды блогосферы, и эти воды не

пахнут кувшинками. Они имеют запах дерьма.

Ну, в общем-то, мне не с кем было поделиться своей двойной радостью, кроме Пети.

Подруга вся в работе со своими телефонными извращенцами. Маме что ли позвонить? Да

какая она мне мама, она мадам Гуревич. Я иногда думаю, как она так скоропостижно

вышла замуж? И постигла нас всех дерьмовая участь, деда, бабку, мелкую меня и того парня

с буровой, возможно, Корчагина. Дед остался совсем один, хотя тоже не понимаю, кто ему

мешал жениться повторно. Бабке снова достались ссаные пеленки и прочие заботы,

которые, наверное, не входили в ее планы стареющей содержанки. Про отца я никогда не

спрашивала, потому что бабка все время говорила о парне с буровой, а имени его она

помнила. Когда они друг за другом умерли, дед мой и бабка, она не смогла приехать и

попрощаться. Это меня бесило гораздо больше, чем то, что она меня подбросила баб-Лен, а

та устроила мне веселенькое детство. Алла Гуревич бросила своего Гуревича, как когда-то

бросила всех нас. Может, у нее хобби такое – бросать? Разговаривала с ней по скайпу, лицо у

нее не глупое, она все еще красива, и я, почему-то, совсем на нее не похожа. А самое

смешное, что я возмущаюсь, когда она называет меня «доченькой», а сама называю ее

мамой: «Мам, перестань, какая я тебе дочь!» Я, все-таки, связалась с ней по скайпу,

спросила ее, насколько она хорошо помнит Корчагина, она ответила, что помнит

хорошо, и, если бы не ее тупая ревность, мы жили бы одной семьей. «Так это он, значит, мой

папа?» - спросила я. Меня иногда бесит, когда отвечают вопросом: «А кто тебе о нем

рассказал, баба Лена или деда Коля?» «Извини, мама, что мне нужно, я узнала! Конец связи

и ничего личного!» Я оставила телефон на кухне, и пошла в ванную, чтоб смыть лак

остатками дешевого ромашкового шампуня. Я стояла под душем, как та красотка в рекламе

шампуня, ей кажется, что по ее телу и волосам течет сама радость в материальном жидком

состоянии. Просушив волосы феном, оделась и собралась в магазин. Наскребла триста

пятьдесят рублей, чтоб купить две бутылки шампанского. На него иногда бывает хорошая

скидка. Одна пусть останется здесь (вдруг Лидка приедет), а другую разыграем на двоих на

Каменноостровском, семьдесят девять. Денег, конечно, кот наплакал, петин гонорар я уже

извела, закупив кое-какие продукты, но это всё быстро поправимо. Ожидаются поступления

от петиного рекламодателя, мне тоже что-нибудь перепадет, а соседка может одолжить

тысяч пять до первой зарплаты. В морозилке пельмени, антрекот, в буфете чай пуэр и

целая стопка разных дошираков.

Набрала номер Пети, думала, сейчас скажет, что у него нет времени, не звони – пиши, а он

говорит:

- А, привет, голос у тебя сегодня радостный. Подруга из борделя повеселила?

- Ой, ну слушай, чего ты, в самом деле! Радостью хочу поделиться, а не с кем!

- Ну что ж, приходи.

- А у меня шампанское.

- Ну так приходи, я дома, приходи, приходи, в чем проблема?

Она пришла и сразу с порога крикнула:

- Ну ты прикинь, у меня такая радость, я нашла работу по специальности!

И жестом фокусника, достающего из мешка розу, достала бутылку шампанского.

- Не понимаю, что тут такого, ну, подумаешь, по специальности.

- Это ты не понимаешь, а я понимаю, потому что мой диплом университета имени Махтумкули

у вас в России нигде не котируется! Диплом биохимика, прикинь, и никому не нужен!

- А ты много мест пробовала, и потом, почему у НАС, ты же теперь тоже россиянка.

- Пееетяаа, не будь занудой, лучше принеси бокалы и открой. Две радости, прикинь, сразу две!

– воскликнула она, и пальцы «викторией» растопырила в воздухе.

- Победа, над чем? – спросил я, направляясь на кухню.

- Над всем! – ответила она, войдя на кухню следом за мной.

- Ты не волнуйся, - сказал я, - мой диплом тоже нигде не котируется. Философ он как эндемик.

- Как кто?!

- Ептыть, кто из нас биолог…

- Биохимик, - поправила она.

- Ну, биохимик. Эндемики – это те, кто живет только там, где родился. Иначе говоря, кто

учился на философском , там и остается, а куда еще идти?

Я выдвинул стул, аккуратно принял из ее рук бутылку шампанского, боясь, что от радости она

ее случайно уронит.

- Петя, пожалуйста, открой с залпом! Ну открой с залпом! – кокетливо заскулила она.

- Да конечно, чтоб все было на полу, - проворчал я, и ювелирно вытащил пробку. – Все, мина

обезврежена.

Он сел по другую сторону стола, на котором стояли две чистые кружки, и стал разливать

шампанское.

- Извини, бокалы в шкафчике пылятся, их еще мыть надо. Да из кружек удобнее. Видишь

ли, я в детстве пил лимонад из бокала и откусил край. Потом подруги мамы Веры вызывали

неотложку. Ни мне, а ей. Я-то отделался легким испугом. Но с того дня на всех праздниках

пили из кружек. Итак, радость первая, за нее пьем?

- Да! За работу по диплому! Я ж биохимик, буду работать технологом на хладокомбинате.

- Снегом торговать? – спросил он как дурак последний.

- Мороженым, не торговать, и разрабатывать новые рецепты! Прикинь! Я вааще!

На седьмом небе от счастья!

Она – разрабатывать новые рецепты мороженого? Тогда почему меня не берут в ВДВ?

В армии я не служил благодаря немалым стараниям мамы Веры. Двойственность ее

натуры я обнаружил еще в ранней в юности, когда она запретила мне пионерлагерь, боясь

того, что там в меня проникнут кишечные бактерии, палочки Коха и вирусы банального

ОРВИ. Но я замечал, как она нервничает, когда ее подруги спрашивали, почему я летом не в

лагере, сразу придумывалось несколько причин, и то, что некому помогать на огороде, и про

случаи заражения гепатитом, и про безответственность вожатых. Над первой причиной

подругам надо было смеяться в голос, но они из последних сил себя сдерживали. Если я чем-

то и занимался на даче, так это легким вспахиванием клумбы, натягиванием веревки для

сушки белья и активным поеданием урожая, клубники – до поноса, картошки до запора. Я

даже на рыбалку не ходил, ведь надо было вставать в пять утра, а мама Вера уверяла, что

такой режим вреден для растущего организма. Так же было и с Армией, вдруг появилась

справка о моем сколиозе и смещении позвонков. Ну, вот, тебе бабушка и Юрьев День,

подумалось мне тогда. А ведь каких-то пять-семь лет назад отчитала бы за прогулы физ-ры

по причине гастрита. В то же самое время она восхищалась чьим-то подвигом, чьим-то

геройством, и гордилась тем, что она дочь ветерана Великой Отечественной.

Итак, Тая теперь технолог на хладокомбинате, человек, который решает, сколько пальмы, и

сколько сливок. Наше постмиллениумное мороженое меня откровенно огорчает чудовищно

малыми размерами одной порции, а еще непричастностью коровы к созданию этого прекрасного

десерта. Возможно, я не прав, и то мороженое, рецепт которого будет разрабатывать Тая, вернет

воспоминания о трех шариках в пиале, политых сиропом и обсыпанных тертым шоколадом.

Мы соприкоснулись краями кружек, и мне показалось, что он совершенно не удивлен.

Прошел бы он мои мытарства в поисках работы по диплому, тогда бы удивился.

- Ну а вторая радость какая? – спросил он, снова разливая вино по кружкам.

- А вторая еще лучше! Работа она что? Сегодня нет, завтра есть. Угадай, кого я

встретила!

- Принца на белом коне.

- Да какого принца, отца своего я встретила, прикинь! Ну, правда, на сто процентов он

не уверен, что он мой отец, но мать говорит, вроде он.

Нашла работу по диплому, которую до сей поры найти не представлялось возможным. Нашла

отца. Или он ее нашел. Сопоставив одно с другим, я пришел к выводу, которым тут же поделился:

- Я не ошибусь, если предположу, что твой работодатель и твой предполагаемый отец это

один и тот же человек?

Она застенчиво опустила ресницы.

- В общем-то да, - ответила она. - Наливай, давай допьем. Между прочим, это еще не всё, что

я хотела сказать. Сейчас вообще упадешь под стол.

- Не хотелось бы, - пробормотал я. – Так что там? Папа оказался личным другом губернатора?

- Папа оказался Корчагиным А-Пэ.

- Ничего себе.

- А ты-то его откуда знаешь? - спросила она, скривив губы.

Ну всё, понеслось, я жалкий скоморох, она – боярыня.

- Я сына его знаю, Игоря. Хочу тебя поздравить, у тебя есть брат. Живет в Англии вместе с

матерью, бывшей женой «А-Пэ». Один из моих подписчиков и друзей на Фейсбуке.

- Петя, а ты лично к Корчагину претензий не имеешь?

- Лично к Корчагину претензий не имею. Просто меня достало нытье его наследника, вечно

выкладывает на своей страничке фотографии отца, его молодой жены, Марьяны, ноет, хищница,

устроилась сама, пристроила папашку, на них посмотришь, действительно, не пара, он сморчок,

она – красавица, я написал ему в меську: «Не надо ныть. Надо прикалываться. Надо ко всему

относиться с юмором.». Он написал: «Как?» Я ответил, сделал этот стрим. Тая, возьми деньги, это

проценты за пранки и за сегодняшний день.

- А что у нас сегодня по плану, слушай, предлагаю три варианта, первый: пить шампанское и о

чем-то болтать, второй: начать заниматься сексом, ты вроде планировал на этой неделе, и третий:

пить шампанское и заниматься сексом одновременно.

Да. С головой у нее беда. Всё это от перезревших яйцеклеток, несчастной любви и отсутствия

контроля близких.

- Первый, - ответил я. – И не спорь, тебе пора становиться хорошей девочкой, а мне серьезным

дяденькой. Я тут подумал, видос с твоей голой задницей, наверное, мой последний пранк. Давай

еще по бокалу, и я пас. Ты извини, я не очень люблю шампанское. А ты пей, а я за компанию

попью сока.

Раздался звонок в дверь. Тая вопросительно посмотрела на меня и раздраженно сказала:

- А сразу было не сказать, да, что кого-то ждешь.

- Да это в дверь звонят, а не в домофон. Сосед пришел за стремянкой.

Я пошел открывать, открыл – вместо соседа девушка Маша. Она приходила две недели назад

снимать показания счетчика. Я приятно удивился, а она начала объяснять, что у нее сегодня

выходной, что она визуально запомнила мой адрес, а еще напомнила, как я сожалел, что счетчики

не проверяют каждый день. Вспомнил, как мы поговорили, я задержал ее беседой, которая

оказалась весьма доверительной. Девушка Маша рассказала о том, что работала в модельном

агентстве, а потом ее сбила лихая маршрутка, к счастью, пострадала только нога, кости криво

срослись, и теперь девушка Маша ходит прихрамывая, но она счастлива, что попала в дружный

коллектив и избавилась от «тупой порочной тусовки». Мне показалось, что мы понравились друг

другу.

- Петя, к вам нельзя, вы заняты? Кто-то вышел, и я вошла, я совсем не вовремя?

- Ой, что вы, что вы, Маша, вы извините, что я держу вас на пороге. А что, может быть,

сходим…в ЦПКиО, может сходим?

- А, ну, я поняла, вы, наверное, не один.

- Да вы проходите, Маша, проходите.

Что делать, ну, ладно, выкручусь. Скажу, что приехала родственница из Нижнего Тагила, и я

обещал ее познакомить с одним из своих друзей. Надеюсь, очень надеюсь, что таю по имени Тая

мне подыграет.

И тут эта лахудра выходит и говорит:

- Сынок, это кто, ты в какой помойке ее нашел?!

- Тая, всё. Пошутили и хватит, - сквозь зубы проговорил я.

А сам сгораю со стыда перед тургеневской девушкой Машей. А млекопитающее отряда

юдзёобразных продолжает в том же духе:

- Сыночка, может ты, все-таки, представишь нас друг другу?

- Тая, заткнись! – шепотом кричу я, а потом, повысив голос, добавляю: - Тая, познакомься, это

Маша.

Но это чудище не унимается:

- У твоей очередной подружки есть высшее образование и прописка в эСПэБэ?!

Эта девушка Маша как будто жила и работала в прачечной, все у нее такое чистенькое,

без единого пятнышка, светлых- светлых оттенков, и сумочка под цвет туфель, и шарфик в

тон. А погодка на улице типично осенняя. Вот проедет мотоцикл с ветерком по темной

луже… Что ж она так всё всерьез воспринимает, эта Мисс Внезапность?

У меня таилась надежда на то, что, Маша все спишет на неадекватность Таи, и поспешит уйти,

подав мне знак, чтоб я следовал за ней. Но трепетная Маша вздрогнула всем телом, вспыхнула и

ушла, не подавая знаков. Я тут же побежал вслед за ней, и, преградив ей путь, виновато произнес:

- Это совсем не то, о чем вы подумали, она пассия моего друга, они поссорились, она

спряталась у меня и теперь дуркует.

- Петя, дайте мне, пожалуйста, пройти, - так же виновато произнесла Маша. – Я вспомнила, что

мне срочно надо на почту.

Достойный ответ враньем на вранье, и у обоих оно шаблонное и тупое. Я отошел в сторону,

Маша стала стремительно спускаться вниз, опираясь на перилла.

- Машенька, пожалуйста, только вы способны изменить мою жизнь! – крикнул я с надеждой.

Ответа уже не последовало. Вернулся в квартиру, а это ЧМО (человек морально обесцененный

) еще и смеется, и сквозь смех мне говорит:

- У нее что, извилины только снаружи, она что, шуток не понимает?!

- До свидания.

- Чего?!

Округлила глаза, словно ей предъявили счет в миллион долларов за обед в ресторане. Во мне

закипела злость:

- До свидания, гейша пранкера! И пойло своё дешевое не забудь забрать. Ты такая же гейша,

как я Нострадамус.

- Эээ, хорош. Хорош хамить, говорю. Приперлась, как будто ее ждали. Культурные и

воспитанные люди нежданно не приходят.

Как меня раздражает ее оттопыренная нижняя губа, это ее «эээ», я не злобный, но хочу

взять ее за волосы и выволочь на лестницу. Но я что называется беру себя в руки, как

любительница абсента Пикассо, и спокойным уравновешенным голосом ей говорю:

- Тая, у тебя теперь новые друзья, новая жизнь, ЗДЕСЬ ты что позабыла? Так, давай, и

шампанское не забудь.

Теперь бесится она, поджимая свои длинные губы. Бесится и цедит сквозь зубы:

- Извращенец. Импотент!

Черт меня подери, наверное, с ней так нельзя, но у меня не санаторий.

Она неторопливо направилась к выходу. Я вложил в ее свободную руку конверт и на прощание

сказал:

- Надеюсь, мы в расчете.

Похоже, этот мой добропорядочный поступок ее взбесил окончательно. Она подбросила

конверт в воздух, и купюры посыпались на пол, как осенние листья. Она развернулась и вышла.

Закрывая дверь, я услышал звонкий шум, это початая бутылка шампанского разбилась о ступени

Выйдя на лестничную площадку, я заметил, что недопитым пойлом обгажены пол и стена на

междуэтажной площадке. Скорей всего, Тая всандалила бутылку в стену со всего размаха. Это

сколько же злости, сколько говна в ней кипело в эту секунду! Перед ней открываются новые

безоблачные горизонты, офисная жизнь, апартаменты, открывание бутылки чешского пива

омаровой клешней, а она приносит бутылку дешевого винца похабнику Ю-туба, хамит и

закатывает истерику гопницы. Шум разбудил соседа, я не успел закрыть дверь, как он вышел и

спросил: «Что это было? Что разбилось?» «Моё сердце разбилось, - ответил я. – А стремянка вас

ждет».

Заплату поставь на голову, полудурок безбилетный! Чтоб те срать не вприсядку и ссать в

сапог! Нет, язык баб-Лен русее русского языка!

О чем это я? Да в корзину всё это, в корзину! Не в смысле купить, а в смысле удалить. У

меня теперь будут отличная работа, родной, хоть и не близкий человек. Ах, блузку же надо

купить и юбку, дура Тайка, дура, вернись, и забери свой гонорар! Не, ба, не пойду! Возьму в

долг у соседки.

***

Недавно, короче, я где-то вычитала, что есть определенные упражнения по

раскрепощению женщины.

Упражнение номер один. Попробуйте пройтись по городу (кол-во км не имеет

значения) в прозрачной блузе и без бюстгальтера.

Однако! Сейчас не лето. По городу не получится. Если только по торговому

центру.

Упражнение номер два. Почаще кокетничайте с продавцами-мужчинами.

А если совместить одно с другим? Блузка у меня легкая, гипюровая. Бюстгальтер

«фри», классно, у меня такие рельефные соски. Как я такая приду в магазин?

Ничего, я должна выдержать этот экзамен. Я пошла в тот магазин, где я обычно

покупала помаду. Моя помада уже заканчивалась, а у меня оставалось около тысячи

рублей, и мне вполне бы хватило на новую помаду, и еще осталось бы дотянуть до

конца недели, а потом я попрошу выдать мне небольшой аванс. Скоро у меня

начнется другая жизнь, где я не буду сидеть на лапшично-рисовой «диете», как

китайский нищий, и покупать дешевую косметику и духи.

Продавцом на мое счастье оказался молодой человек. Я набрала воздуха в легкие

и выдохнула:

- Молодой человек, а это правда, что сейчас в тренде помада не под цвет лака, а

под цвет сосков?

И тут же я густо покраснела. Я чувствовала, что лицо раскалено.

- А какого они у вас цвета? – говорит он, спокойный как змея на солнышке.

- Они коричневые, все говорят, это очень сексуально. Сексуальнее, чем розовые.

- Тогда вам подойдет цвет «зимняя вишня» или «слива», хотите посмотреть что-

нибудь из последней коллекции Кристиан Диор или Шанель.

И ничего в нем не шевелится! Я такая, говорю:

- А других нет, в другом ценовом сегменте, а то, я слышала, Диор сейчас паленый.

- Есть отечественные бренды, и у нас сейчас скидка на масло для губ. Одну

минуточку, сказал он, - извините, пожалуйста, сейчас я к вам подойду.

И направился к другой покупательнице, виляя бедрами. Мне показалось, что и

голос у него далеко не брутальный. Всё ясно, парень - гей. Поэкспериментировала!

Бывает так, возвращаешься туда, где тебя не ждут. И не только в то место, но и в то

время тоже. Предлагали вернуться на кафедру, на что я дал обещание подумать, но я не

только ни торопился с решением, я даже не спешил об этом думать. А возвращение во

времена молодости – идея вполне заманчивая, и ее мне предложил реализовать мой

старый приятель, пообещав привести с собой двух девушек приятной наружности, не

энсовок, как он сказал, и не девиц на выданьи. Когда я спросил, что означает слово

«энсовка», он ответил, что это аббревиатура НСО. Не побоявшись продемонстрировать

свою отстойность, я попросил расшифровать эту аббревиатуру. «Ну, ну, Петр Львович, -

пристыдил меня старый приятель, - ты же обожаешь придумывать «абки», я тебя иногда

цитирую! НСО –низкая социальная ответственность. Так вот, не из этих дам».

Мы живем в век аббревиатур. Энэлперы, зожевцы, эносовки…

Ну, ничего, половину экзамена я всё равно выдержала! Лицо было настолько

раскалено, что у меня даже голова заболела. И тут я неожиданно вспомнила, что

вчера был понедельник, мне должен был позвонить Сезар Шаликоевич по поводу

моего трудоустройства. И если б он позвонил вчера, то сегодня я не шлялась бы по

торговому центру в расстегнутом плаще с выпирающими вперед сосками. Но не мог

же он передумать! Я нашла в контактах телефон, по которому звонила, когда

записывалась на собеседование, кликнула, и в ответ долго раздавались длинные

гудки. Тогда я набрала городской телефон приемной. Трубку снял какой-то

мужчина, но это был не Корчагин. Корчагин говорил немного в нос, как будто он у

него был заложен, говорил холодно, неприветливо, хоть и предлагал мне тогда кофе,

чай и минералку. И не Павел Евгеньевич, кадровик и по совместительству тесть

Корчагина. У того голос был басовитый и строгий. У этого голос был очень

любезный и высокий.

- Александра Петровича нет на месте, - услышала я.

- В полях? – спросила я с гордо поднятой головой. Вот вам, вот вам!

- В больнице.

- В какой больнице?!

Но голос умолк, и раздались короткие гудки. Я забыла, зачем я пришла в

торговый центр. Застегнув плащ, я выбежала на улицу и быстрым шагом

направилась к метро.

В приемной оказалось пусто, дверь в кабинет Корчагина была не заперта.

Вхожу, а там сидит эта красотуля Марьяна Павловна и с кем-то треплется по

телефону. Увидела меня, тут же сразу: «Мамулечка, ладно, ко мне тут пришли, я

тебе потом перезвоню!» и вся такая любезная-любезная. Выдрессированная что ли?

- Вы к кому? – спрашивает. – А, так это вы приезжали на собеседование!

- Да, я технолог, мне буквально сегодня, вот, должны были позвонить, но почему-

то не звонят.

Она вышла в приемную, а я уверенно села на один из стульев. От нее шлейфило

дорогими духами, но это был уже другой аромат, не тот, что я слышала раньше.

Когда она вернулась с пачкой документов, я у нее спросила:

- А что у вас за духи, это ниша?

- У меня только классика. Карон «Беллоджия».

- Ой, я, когда получу у вас первую зарплату обязательно куплю себе такие же.

- Зарплату? – переспросила Марьяна Павловна, бросив на стол пачку с

документами. – Они очень дорогие и у нас почти не продаются. Может быть, и

правда, ниша.

Нервничает, это понятно, муж-то в больнице. Но она заговорила со мной на

другую тему:

- Вы сказали, технолог, но ведь у нас нет такой вакансии.

- Да нет, есть же. Сезар Шаламович должен мне позвонить, - возразила я.

- Шаликоевич, - поправила она. – Даже не знаю, чем вам помочь. Идите, ждите,

когда вам позвонят, я-то что для вас могу сделать?.

- Позвоните Сезару…Шаликоевичу, - подсказала я.

Чувствую, да, раздражаю я ее, пришла некстати, а что мне делать? Марьяна

Павловна нервничает, пытается собраться с мыслями, и, наверное, ей очень хочется

выругаться отборным русским матом. И вдруг как ляпнет:

- Человек только вернулся из отпуска, имеет он право отдохнуть!

Нет, я всё понимаю, сама иногда такое ляпну, что, хоть стой, хоть падай, но она же

секретарь-референт, лицо компании! Когда я приходила на собеседование,

откликнувшись на вакансию «офис-менеджер» или «секретарь», со мной чаще

разговаривали менеджеры, а не сами руководители компаний, и каждому надо было

внимательно изучить мой диплом, зачем-то рисовать маркером какие-то линии и

кружочки на распечатанном резюме, и каждой сволочи надо было спросить: «Тая

Николаевна, скажите, а что вы считаете своим достижением?» И я им отвечала с

чистой совестью: «Я приехала из Туркмении, но уже полностью адаптировалась».

Марьяна объяснила смысл своей шедевральной фразы:

- Выспится после самолета и перезвонит, - сказала она, - Он только сегодня утром

прилетел, вылет задержали из-за погоды.

Я кивнула головой, но уходить не собиралась.

- Девушка, у вас всё, я надеюсь, да?! – очень раздраженно спросила Марьяна.

- Нет, не всё. Мне сказали, шеф в больнице, я хочу узнать где он и что с ним

случилось?

- Шеф, - повторила Марьяна и усмехнулась, - девушка, Александр Петрович в

прекрасном самочувствии. Идите домой, мне надо работать.

Понимая, что я так просто не уйду, она вышла в приемную и открыла дверь в

коридор.

Я только встала, но не сделала ни шагу, скрестив руки на уровне сердца и легких.

Она сделала тоже самое, стоя у двери и крича:

- Девушка, пожалуйста, побыстрее, иначе я охрану позову!

Ах, вот как, мадам Корчагина! Ты уже перешла на крик и угрозы! Ну, всё,

держись, не хотела я выдавать наши с папкой секреты, но по -другому, кажется, не

объяснить:

- Послушай, не надо орать! И охрану звать не надо, только всех насмешишь! Я

дочь Александра Петровича!

- А, дочь, - говорит она, вся такая на сарказме, - ну, это меняет дело, тогда охрану

звать не надо…тогда надо сразу в полицию! – и давай копаться в своем смартфоне.

Такая дичь, чтоб ей ссать в потолок вместе с ее дикой самоуверенностью! Я

подбежала к ней и указала на ресепшен. Мой голос тоже повысился до крика:

- Так, положила телефон и села работать. Не говоришь, в какой он больнице, я

звоню его сыну, он прилетает, берет с собой нотариуса, и всех строит в шеренгу. Дура

делает два шага вперед.

Принять такое непросто. Мало ей наследника, так теперь еще и наследница,

только одного она не может понять, мне-то от Корчагина ничего не нужно кроме его

самого, понимания того, что он есть в моей жизни. Пока я все это говорила, два

человека заглянули в приемную с коридора, но это не заставило меня замолчать.

Зато эту хищницу затрясло как холодильник «Бирюса»:

- Господи, господи, да уйдешь ты, наконец!

Она вся, съежившись, прижала к себе смартфон, думаю, чтоб я не смогла его

отобрать, выбежала и крикнула:

- Кто-нибудь, охрану позовите!

- Сука! Ты убийца! – крикнула я в ответ. – Очкуешь, мразь?!

Люди стали выходить из кабинетов и перешептываться. Ко мне подошел человек с

бейджиком, и спросил, что здесь происходит. В такой момент трудно вернуться в

спокойное состояние, но нужно. «Не знаю, чего она орет» - спокойно ответила я,

развернулась и пошла к лестнице. Лифт, все-таки, нужно ждать! Мне пришлось

ускорить шаг, я шла, не оборачиваясь, и мне казалось, что за мной идут. Со второго

этажа на первый я уже бежала, потому что мне казалось, что те, кто идут за мной,

тоже ускорили шаг. На первом этаже я осмотрелась по сторонам - вроде бы всё

спокойно. Я выдохнула, забежала в туалет, чтоб помыть лицо холодной водой, потом

позвонила Пете:

- Алло, у меня проблема, ты должен мне помочь!

- Я тебе ничего не должен, от гонорара ты отказалась, хамишь, обзываешься,

звонишь, и даже не здороваешься!

Ну, ничего другого я и не ожидала, ему же надо сначала подпустить говнеца в

разговор!

Вначале голос у нее был как с перепоя, потом вдруг нарисовалась трезвая деловитость:

- Петя, давай забудем и простим! Мне очень сейчас нужна твоя помощь!

- Да что случилось-то?

- Свяжись, пожалуйста, с Игорем!

- С каким Игорем, что стряслось?!

- С Корчагиным, он же твой подписчик, ты говорил, он у тебя в друзьях, слушай, его

отец в больнице, а мне не говорят, в какой, прикинь, какие сволочи!

- А ты сама-то где?

- В бизнес-центре, где его офис, я тут попыталась всех построить, главное эту,

Марьяну, секретаршу, но по ходу она дура полная, то ментами грозит, то охраной! Не

понимает, что если Игорь приедет, то ей писец!

Ха! Кто из них дура полная, вопрос, конечно, спорный.

- Оооооспади, Тая, по ходу ты вляпалась в полное дерьмо, давай, приезжай ко мне,

эвакуируйся, только давай быстрей, ко мне родственник приехал из Нижнего Тагила.

Обещал сводить его на Диво-остров, а я людей подводить не люблю. Ты где сейчас?

Ой, врёт, так уверенно он всё это произнес, наверное, не родственник ждёт, а

красавица Маша, которая всегда некстати. Да ладно, главное, чтоб до Игоря

достучался!

- Ну я же тебе сказала, где, в УгандЕ, из бизнес-центра я сейчас выхожу! Ты ж там

был!

- Думаешь, я помню, где он находится, это ж было не вчера, Где, «Васька»,

Петроградка?

- Кот? Васька – это кот?

- Теряешь время! Вспомнил, это недалеко от «засады», в смысле, от ЗСД, значит,

от метро далеко, дуй на маршрутке, всё, жду, япона мать ептыть, жду.

Как будто все против меня сговорились, и Петя еще издевается своими «васьками-

засадами», а я такая вышла из этого сарая с фонтанчиками, и чувствую, вот,

подкожно-жировой клетчаткой чувствую, что на меня все глазеют, как на аварию.

Еще ветром плащ распахнуло, и пуговица на блузке третья сверху оторвалась.

Оторвалась-то пуговица, а оторва-то – я!

Я бегу, и мне кажется, что за мной бежит весь бизнес-центр. Бегу, не

оглядываясь, не вхожу, а вбегаю в маршрутку, и потом также выбегаю, я даже не

помню, расплатилась я или нет. Вот я уже на Каменном острове, возле петиного

дома. Кажется, что сердце вывалится через жопу на асфальт, я поскользнусь,

разобью себе рожу. Буду без сердца, и без рожи.

К счастью никакой Маши, никакого соседа и этого родственника из Тагила в его

квартире не оказалось. Он даже испугался, когда увидел меня растрепанную,

услышал, как я тяжело дышу:

- За тобой что, гнались? – спросил он.

- Не знаю, Петя, не знаю.

- Ну, давай, рассказывай, во что ты там вляпалась.

Она так тяжело дышала, словно бежала ко мне домой от самого бизнес-центра. На лбу у

нее проступал пот. Я предложил пройти в «библиотеку».

- Иди, хоть приляг. Мне надо уходить, поэтому рассказывай быстро.

- Пожалуйста, пожалуйста, свяжись с Игорем! Скажи, что его отец в больнице, но мне

не говорят, в какой.

- Ну, ты молодец! В какой больнице! Ты поставь себя на их место, почему все должны

верить, что ты чья-то дочка?

- Петя, ну я сюда пришла не для того, чтоб ты меня воспитывал.

- Да тебя не то что воспитывать, тебя пороть надо, крапивой по жопе. Ладно, сиди тихо,

что-нибудь придумается, сообщение Игорю я пошлю, но про тебя ни слова, я не знаю, что

он за человек, но вряд ли он обрадуется, когда узнает о существовании сестренки.

Напишу, что из компетентных источников, стало известно, что твой отец в больнице. Всё,

я побежал, на кухне еда, вода, в холодильнике есть коньяк.

- Петя, кто ж коньяк в холодильник ставит!

- Я.

Меня ждал старый приятель, которого мы в универе называли «Никель», он был

уроженцем Норильска, и имя его было Николай. Я познакомился с ним, когда учился на

третьем курсе, в общаге, где отмечали свадьбу студента нашей группы и девочки с

филологического. Никель был ее однокурсником и удостоился ленты свидетеля. По

телефону он обещал, что приведет двух подружек, и мы отправимся к Никелю домой, как

в старые добрые времена, только тогда это была съемная комната. Никель, как и многие из

обывателей мегаполиса, жил в кредит, выплачивал ипотеку за квартиру и машину.

Работал он коммерческим директором, и у него как у среднестатистического мещанина,

была жена и взрослеющий ребенок. Он отправил их к теплому морю, и в этот раз ему

пришлось остаться дома, из-за строительства дачи, которое кто-то должен

контролировать. Женился Никель, потому что был исключительно порядочным

человеком. Он соблазнил дочку рецензента, коренного ленинградца с пятикомнатной

квартирой, и когда узнал, что не зря пренебрег контрацептивами, тут же сделал ей

предложение. Само собой, все это произошло с ним уже в относительно зрелом возрасте,

в тридцать лет, а случись это в студенческие годы, не известно, как бы поступил Никель, и

как бы поступил отец девушки. Ведь именно он ускорял мое грехопадение, находя

женщин, что называется, отборных, с кошельками толстыми, а талиями тонкими.

Попадались и очень пышные дамы, к ним у Никеля тоже был интерес. Я таких просто

боялся, вдруг неудачно повернется и раздавит, а еще хуже, если захочет, чтоб ее несли на

руках. Нас обоих Никель представлял бедными, остронуждающимися в сексе и деньгах.

Однажды поступило пожелание, не расходиться по комнатам и кроватям. Стыдно

признаться, но присутствие приятеля меня смутило. С тех пор представлял меня как

молодого человека, с нескромными размерами, но скромным по характеру. Одной из

таких пышных клиенток оказалась мамка проституток. «Ну, с тобой всё ясно, - сказала

она Никелю, будешь трахать теток, пока не женишься, или стручок не засохнет, если ты

на гормонах, готовься к проблемам с почками и писькой. А тебе, Петя, это всё зачем? Я ж

вижу, ты любищь секс, ты от него прёшься». «Так совмещаю приятное с полезным, -

ответил я». И тогда от нее поступило предложение: «Вот ты мне такой и нужен, будешь

работать моим помощником, девчонок подучишь, заодно и потрахаешь в процессе

обучения». У Никеля, слышавшего наш разговор, челюсть долго не закрывалась.

«Сутенер-интеллектуал – это что-то новое!» - сказал он. «Сутенеры – это тупоголовые

отморозки в спортивных костюмах, они работают на себя, - возразила она, - Мне нужен

администратор. У меня эскорт, люкс, апартаменты, а не сраные кабаки. И крышуют не

менты, а ребята посерьезней. Без базара, Петя, годик пройдет, пересядешь со своей

помойки на бумера. Думай быстрее». У нас с Никелем тогда была одна тачка на двоих,

«зубило» или ВАЗ2108, в конце восьмидесятых она была таким же предметом роскоши,

как сейчас джип «Чероки», но к концу девяностых она уже не попадала в категорию

солидных машин. Никель оформил ее на себя, а я водил ее по доверенности. Курсы

вождения я окончил втайне от мамы Веры. Тачка на двоих, иногда телки на двоих, я

называл наш тандем «коммуной». Пока я думал, мамка фешенебельного борделя исчезла.

Испарилась. На телефонные звонки не отвечала. «И слава Богу, - сказал тогда Никель. – У

нее работа небезопасная. И ты бы еще подставился». Я не мог с ним не согласиться.

Наконец, отдышавшись, я поплелась на кухню. Переместила коньяк в более

теплое место, чем холодильник. На столе стояла кружка с недопитым

пакетированным чаем, уже давно остывшим. Я вылила остаток чая в раковину,

отмыла коричневый ободок и налила себе коньяку. После трех глотков мне

захотелось что-нибудь закинуть в желудок, но в холодильнике кроме трех кусочков

салями на тарелке с маслом, и нескольких яиц, я ничего съестного не обнаружила. В

хлебнице лежала половинка бублика и черствеющий хлеб. Пила коньяк, не

закусывая, как алкоголичка с опытом и стажем. Для меня, человека, в общем-то

непьющего, это мягко говоря, дурной тон, а не мягко - днище.

Сколько помню Никеля, он никогда не опаздывал. Его пунктуальность порой даже

раздражала. Договорились встретиться в половине седьмого вечера у входа в парк

аттракционов «Диво-Остров». Уже восемнадцать сорок пять, а Никеля всё нет, как того

картежника-психопата из оперы Чайковского. Я начинаю листать принятые вызовы,

подбирать слова, и вдруг, о, чудо, я вижу знакомые черты лица, этот высокий лоб,

который стал еще выше из-за намечающейся лысины, эти полные, так нравившиеся

тетенькам, губы, которые он облизывает, потому что в руке у него мороженое.

- Коля, это свинство, не виделись лет десять, а ты опаздываешь, как девочка! –

возмущаюсь я.

- Ладно, Педро, с кем не бывает, пробочки, - оправдывается он, обнимая меня

свободной рукой.

- На тачке? – спрашиваю я, тоже его приобняв, - Я-то сегодня решил отдохнуть от

машины.

- Да. Припаркована там…Слушай, как насчет того, чтоб прокачать свой адреналин и

проверить вестибулярку? Бустер или американские горочки?

В сорок три года, как я полагал, следует прокачивать другие гормоны, вернее, другие

способности. Покататься на экстремальном аттракционе и не блевануть – это не

показатель выносливости, а на кой хрен мне проверять свой вестибулярный аппарат?

- А девчонки тоже будут прокачивать, кстати, где хоть одна из них, моя или твоя? –

спрашиваю я.

А этот гад дожевывает вафельный стаканчик и с невинной улыбкой ребенка мне

заявляет:

- Петя, какие девки, пора о жизни задуматься. Инга подъедет минут через двадцать, она

любительница американских горочек. Покатаетесь, потом в ресторан, ну, на следующий

день в кино, она не из таких, чтоб сразу спариваться. Даже не все животные сразу

спариваются. Ей тридцать пять, была замужем, детей нет. У нее нет, у тебя нет. Время

разбрасывать сперму закончилось, настало время ее копить.

- Что ты несешь, - с горькой обидой произнес я, едва не возведя к небу руки, - боже, что

это, что с тобой, друг Колька!

Этому гаду меня совершенно не жалко, ко всему прочему, он не понимает, что, когда

выступаешь в роли непрошенного советчика, очень легко оказаться посланным на хер:

- У нас с женой долго не получалось, потому что сперма не накапливалась, а чтоб она

накопилась, нужно недели две хотя бы жить в воздержании. И чтоб женщина морально

созрела, так вот, Инга… она созрела. Она хочет и детей, и нормального секса, и прочных

отношений. Петя, я думаю, ты этого тоже давно хочешь. Мать когда умерла, а ты всё

холостой, и, главное, бездетный! Холостой – это ладно, а продолжение нужно.

Как время меняет людей. Ну женился, черт с тобой, но откуда это говенное резонерство,

это желание мыслить и решать за других? По телефону наврал, что подгонит девочек, я

купился, подумав, что Никель решил отдохнуть от семейной жизни, просушить порох в

пороховнице, а он, похоже, давно его извёл. Почему слово др.чун в отношении меня

пишется через «о», но не через «а» в первом слоге?! Сейчас бы дал ему в дыню, так, чтоб

из него вытекло растаявшее мороженое.

- Никель, Никель, - застонал я, - десять лет не виделись, а ты мне подлянки строишь,

продолжение, говоришь, продолжение следует. Но не в этой жизни, Коля! Вот сдернул

меня, я все бросил и лечу сюда, а у меня дома родственник из Нижнего Тагила!

Это ЧМО даже не извиняется, а только ёрничает:

- Из Нижнего, из Нижнего, откуда у тебя родственники, ты ж детдомовский?!

- Так не у меня, у мамы Веры родственники. Ее двоюродной сестры племенники, -

здесь я не соврал, у мамы Веры таковые имелись.

Никель и не собирался извиняться, наоборот, он меня обвинял в том, что я его

подставляю, от этого у меня нижние зубы едва ли не до крови впивались в слизистую

губы:

- Нет, нормальный ход, а, я договорился с женщиной, она приличная и образованная,

как мы с тобой, педагог, не лимита, как я в прошлом. Вот она сейчас приедет, и что я ей,

скажу, что Петя поехал домой к двоюродному племяннику из Тагила? Ну ты вообще так,

соображаешь, что творишь?

- Коля, но вообще-то это ты творишь, мы ж с тобой так не договаривались. Впрочем,

если ты сейчас позвонишь даме и договоришься насчет экстремального секса на

американских горках, я все прощу и все забуду. Если даме стрёмно, тогда можно в

стандартном режиме, на ее территории, на моей, завтра-послезавтра, когда уедут

родственники, как вариант три, на твоей территории. Коля, я давно не трахался, а дрочить

мне скучно.

- Нет, это ты своим бл.дям предлагай, трах на горках, минет на бустере, и куню на

чертовом колесе! – прокричал разгневанный Коля. – Ну и гандон же ты в елочку!

Эссенциалист, мать твою перетак!

С этими словами он развернулся и пошел восвояси. Как истинный филолог, он не

разучился ругаться матом. Впрочем, я понял, что ушел он с плохо прикрытой завистью,

иначе откуда такой всплеск темперамента? Был бы спокоен, не произнес бы этих

затасканных слов, а сказал бы «Амур круазе». Назвав меня эссенциалистом, даже не

уточнил, из какой науки выдернул термин. С точки зрения философии это разбавленный

новомодными течениями прошлого века идеализм, о котором еще со школьной скамьи мы

все знаем, что суть его - предшествие нематериального материальному. Психологи

называют эссенциалистами людей, отказывающихся от всего лишнего, и если окинуть

оком мою спальную «библиотеку», то можно с полной уверенностью утверждать, что я

крайний эссенциалист. С точки зрения медицины - это нарк, торчащий от эссенций или

суицидник, отравившийся уксусом. Но Никель был филологом по образованию и работал

в издательстве. Он позавидовал, что я все ещё свободен не в том смысле, что не женат, а в

том, что выбираю я, а не меня. Вернее, я ВЫБИРАЮ, а не меня ПОДБИРАЮТ. Но ругань

его сочная произвела на меня впечатление. Я, возможно, во многом неправ, не видел друга

юности столько лет, и даже не предложил посидеть за рюмкой бренди или чашкой кофе.

Выразил свое желание высвобождения энергии генитальной зоны в резкой и насмешливой

форме.

Но раз уж я здесь, на Диво-острове, не прокачать ли мне свой адреналин?

Какой он из себя, этот Игорь Корчагин? А что если Петя забудет о моей просьбе,

увлекшись там своими родственниками? Поисковый запрос «Игорь Корчагин»

выдал в Фейсбуке около пятидесяти результатов поиска. Пранка Кафки Два Топора

нет в соцсетях. А фамилия у Пети какая, как его искать? Остается только надеется,

что Петя свяжется с этим Игорем. А это даже здОрово, что у меня есть брат! И его

также, как и меня, бесит это существо по имени Марьяна Павловна. Но что это за

фигня такая, люди!!! Коньяк вдохнул не жизнь в мои сосуды, а крепкий сон.

Я уже собирался возвращаться домой, как вдруг вспомнил о просьбе Таи.

Снова я засыпаю, вижу баб-Лен, которая ходит босиком по белому пушистому

покрывалу. Всё вокруг нее белое, и она тоже в белом. Я сквозь сон вспоминаю, как

она рассказывала о своем разводе с дедом. «Пришла я в суд во всем белом, как

невеста. Коля в своем страшненьком свитерке, в курилке дымил «Примой», а я

«Данхиллом». Смотрел на меня искоса и про себя, наверное, говорил: сука-сука,

сука! Я белая, и волосы белые как у Светланы Светличной. Разучилась я, Тайка,

пускать дым колечками, а раньше умела, и это так его злило, Колю моего!» При

Саиде она старалась не курить. Она на несколько лет вообще забыла об этой отраве,

«Прима» или «Данхилл» мне все было едино, я ненавидела табачный дым, запах

бычков, и то, как пахло у нее изо рта, не дорогой сигарой, а какой-то кислой

какашкой. Запах пёр из легких, ведь свои зубы она чистила два раза в день. И это

были не протезы, а свои зубы, оставшиеся впереди, покрытые когда-то

металлокерамикой, по ходу у нее выпали самые рабочие – семерки и шестерки, а и

где-то пятерки, поэтому щеки и провисли. В молодости эта женщина была

фантастически красива, она не щадила свои волосы, выжигая их пероксидом

водорода до платинового блонда. Глаза у нее были как фары дорогой иномарки и

светло-голубого цвета, удивительные глаза, только насмотревшись в них, можно

было раствориться и стать никем. Так, наверное, и происходило с ее мужчинами.

Они превращались в страдальцев (как мой дед), в прирученных зверьков, в зомби.

Руки у нее были как у графини, пальцы не длинные, но изящные с овальными

ноготками. И что совсем поражало, так это кожа на ощупь нежная как у ребенка.

Ведь и вредные привычки, и годы, всё это должно было порушить ее кожу, а у нее

пяточки были розовые и гладкие, что говорить о руках! Большой лоб до самой

старости оставался гладким, у нее была глубокая морщина на переносице и глубокие

носогубные складки, но лоб был как у мадонны. Единственный музей, где я успела

побывать, был Эрмитаж. Так вот там я останавливалась около мадонн Возрождения,

и стояла завороженная. Во сне я увидела баб-Лен молодой и прекрасной, как на

фотографии, которая сохранилась в ее потрепанном альбоме. «Тайка, уйди отсюда,

наследишь ведь! А здесь все белое! – сказала она мне с испугом, - Здесь не положено

находиться тому…кому не положено!» Наконец, я понимаю, что белое пушистое

покрывало под ее босыми ногами, ее розовыми пяточками, это хлопья снега. И я уже

собираюсь уходить, но она вдруг останавливает меня: «Тая, подожди, ты посмотри,

посмотри, я на белом песке! И сама вся белая! Помнишь анекдот про говно и белый

рояль?» «Ба, какой же это песок, - возражаю я, - это снег!» Она вертит пальцем у

виска и говорит: «Тая, ты дура что ли, откуда здесь снег?!» И я просыпаюсь.

Просыпаюсь я, а он стоит рядом, Петя. Протягивает мне стакан с водой и говорит:

«Очухалась? Будешь?»

- Это вода? – спросила я, потирая глаза.

- Но не водка же. А что, не сухо в горле?

- Ты извини, я там столько коньяка выпила, прям как алкашка последняя.

Он вздохнул и покачал головой.

- Короче, дело обстоит так. Папаша твой – гандон в елочку. Связался я с Игорем.

Она выпрямилась и резким недовольным жестом убрала волосы с лица.

- Эээ, ты что, не надо так про моего отца! – возмущенно воскликнула Тая.

Опять это «ээээ» и выпяченная нижняя губа. Но сегодня меня это не так раздражает,

как в тот день, когда мы поругались из-за ее затянувшейся игры в «маму Веру».

Я объяснил:

- Ни в какую больницу его не увозили, ничем он не болен, всё это развод.

- Какой развод, зачем это нужно?

- Ты Мольера «Мнимый больной» читала? Читай!

- Какой Мольер, причем тут это?

Всё понятно, у них в стране белого мрамора достаточно знать пару национальных

поэтов и на всякий случай Пушкина, все-таки, как она говорит, «нетитульные мы».

Сиречь не туркмены.

- Да притворился он! – ответил я. – Игорь отписался в меське, что он позвонил отцу, а

тот заржал, как конь беременный и сказал: «Не дождетесь». Я смотрю, а он мне смайлики

шлет, смеющееся и блюющие. А потом текст пошел такой веселенький, с прекрасной

просторечной лексикой. И снова смайлики. Показать?

- Да нет, я тебе верю.

- А ты за него встраивалась, копья метала, вот, дометалась. Ладно, главное, живой.

- Да, - согласилась она.

«Слава Богу, всё позади, - подумала я, - И менты, наверное, не дежурят у моего

подъезда. Если он так поступает, значит, есть в этом смысл! Ведь он же взрослый

человек, не ребенок!»

Надо бы почитать этого Мольера.

- Ладно, Петя, - сказала я, - спасибо тебе большое!

- На здоровье, - недовольным голосом ответил он.

Я взяла сумку, направилась к зеркалу, которое висело в прихожей, достала помаду

и накрасила губы. Облизнула их, вытянула сердечком, как бы любуясь своими

губами. Петя подошел ко мне, развернул меня к себе и жадно поцеловал в губы.

Накрасив губы, она стала невыразимо желанной. Цвет помады ее преобразил.

Мне тоже хотелось секса, о котором я знала только по порнофильмам и рассказам

Лидки.

Только сейчас я заметил, что под блузкой рельефно выступают ее соски. Странно,

почему сегодня она без бюстгальтера?

Я не стеснялась, я знаю, что у меня шикарный бюст, прикольные коричневые

соски, и он уже видел мою голую задницу. Интересно, чего женщины стесняются

больше, показать свою обнаженную грудь или место, откуда ноги растут? С одной

стороны, попы у всех одинаковые, у кого-то просто больше, у кого-то меньше, а с

другой стороны, голую задницу даже дети стесняются показывать, в то же время

десятилетние девочки могут купаться без лифчиков и не стесняются своих двух

кнопочек. Я хотела, чтоб он целовал мою грудь, но он терся об соски ладонями, как

будто хотел выжечь искру. Я поняла, что он уже оголил свое тело, когда уронила

взгляд вниз, сумев разглядеть только волосы, темные и вьющиеся, волосы росли у

него на груди, внизу живота, я как дурочка, не стесняясь показать себя, стеснялась

смотреть на него, голого.

Наша одежда пролегла дорожкой от прихожей до «библиотеки». Я не делаю женщинам

комплименты. Я говорю правду или молчу. Если замечаю изъян, будь то «спасательный

круг» или смешная грудь, я вежливо молчу. Мое молчание и есть комплимент. У меня

когда-то был секс с женщиной, у которой была внушительная жировая складка и грудь с

сосками, смотрящими вниз. Это была латиноамериканка, которой хотелось только

трахаться. Она делала это прекрасно, превращая акт в красивый танец обмена энергиями.

Я даже не замечал складок внизу живота и плакучих грудей. Она не стеснялась своего

тела, она его обожала и подавала, как дорогое блюдо. А я это блюдо смаковал. На лобке у

латиноамериканки была густая поросль, как маленькая шубка из черной норки, многие

считают, что это не эстетично и не сексуально. Меня же завела эта норковость,

соболиность ее лобка. Может быть потому, что мне было очень кайфово? Тае я сказал

правду:

- Хорошее тело, отличное.

Она легла задницей вверх, положила голову на руки, словно решила не сексом

заниматься, а загорать.

   

***

У нас всё получилось. Вначале дурью маялись, разрисовывали друг друга

фломастерами. Петя рассказал мне о мечте своей юности - сделать себе несколько

татуировок.

Я принес из книгохранилища фломастеры и перенесся в свою юность, где были

Пашка-открывашка, мама Вера и фломастеры. В семнадцать лет я сделал первую

татуировку на таком месте, которое, как я думал, вряд ли будет рассматривать кто-то из

моих близких.

Он повернулся ко мне и показал свою татушку. Даже почесал ее. Ласточка на

жопе – а чего, прикольно!

Стою голый, переодеваюсь, никого не трогаю. И совсем забыл, что мама Вера обычно

входит без стука. Однажды она безо всякого смущения объяснила свою бесцеремонность

тем, что купала меня маленького, ставила уколы, когда я болел воспалением легких. И

вообще она медицинский работник, которого не стесняются априори. Я обернулся на ее

возглас «Ой!», и мой фасад ее тоже совершенно не смутил. «На кухне поговорим!» -

сквозь зубы произнесла мама. В тот день я узнал о себе много интересного, что я человек

примитивный, с низменными страстями и низкими моральными принципами, что татушки

носят зэки, моряки и наркоманы. Я не моряк и, слава Богу, в тюрьме не сидел, кстати, что

не моряк, тоже слава Богу, на наркомана с ее слов, тоже не похож, остается ЧМО –

человек морально обесцененный, лакса гомо. Я клятвенно пообещал, что больше

не буду «разукрашивать тело иголкой». Но сдержать клятву я не смог. Когда учился на

четвертом курсе, познакомился с Пашкой-открывашкой, у которого было «изуродовано

иголкой» процентов тридцать кожного покрова. На этот раз я выбрал более открытое

место – запястье, а вместо рисунка текст на латыни, который покрывал почти все

предплечье. О том, что эта часть руки от запястья до локтя называется предплечьем, я

узнал от мамы. На русский язык текст переводился так: «что было пороками – теперь

нравы». На упрек мамы Веры, что я сделал это нарочно, чтоб ее позлить, ведь, наверняка,

текст – сплошное паскудство, я возразил: «Мама, текст совершенно непаскудный, даже

марксистко-ленинский, кто был никем – тот стал всем». Мама тогда нехорошо засмеялась,

а через сутки вообще перестала со мной разговаривать. Бойкот длился тоже сутки, а

потом она сквозь слезы сказала: «Ты меня совсем за дуру держишь, думал, не найду

словарь латинских крылатых выражений?» И еще неделю я пытался ее успокоить, купил

букет гвоздик и даже вступил в КПРФ, откуда исключился через год, принес партбилет,

показал, поругал безжалостных буржуев и театрально горевал над тем, что марксистко-

ленинскую философию изучают теперь как часть истории. А мама все продолжала тяжело

вздыхать и сквозь вздох резюмировала все происходящее вокруг: «Подумаешь, буржуи,

не так они страшны. Кто-то руками, кто -то мозгами, всегда так было, раньше купцы и

церкви строили, и школы. Нравственности нет, законопослушания – вот это страшно. Я

умру – ты деградируешь, Петр Львович». Отчество носил я по дедушкиному имени. Как и

моя гейша – Тая Николаевна. Мама Вера часто любила пророчествовать на тему моей

жизни после ее смерти. «Я умру – ты покатишься по наклонной», «Меня не станет – не

знаю, как будешь жить», «После моей смерти все прохохочешь, в первую очередь

квартиру, баба тебя охомутает, ты и не заметишь, как все ей отдашь», «Мать умрет – ты

начнешь пить, курить ты уже начал», «Работы у тебя нормальной не будет, ты уже бросил

кафедру, мать и не знает, чем ты зарабатываешь на жизнь». Три года она медленно

угасала, вставала, когда ей нужно было в туалет. И три года хоронила меня заживо.

«Долго не проживешь без матери. Вляпаешься в дерьмо, убьют, посадят, баба разорит».

Часто спрашивала: «Кем ты работаешь. Петюня? Может, скажешь матери?» Однажды я не

выдержал и ответил: «Альфонсом! Таких как ты чпокаю по пятницам!» Она долго и тихо

плакала, а я долго извинялся. Потом я накапал ей валерьянки, и она уснула. Я думал, утро

начнется с бойкота. Но мама Вера встретила меня, смеясь. «Что смеешься, мам?» -

спросил я. И вдруг она мне выдала такое, что я сам надолго замолчал, вырубившись от

удивления, уйдя в болевой шок от порванного шаблона: «Сынок, а почему по пятницам,

а? Я думала, четверг – женский день. Потому что он рыбный день. А женщина, которая

халатно относится к личной гигиене, пахнет рыбой». Через минуту она спросила: «Ну что

ты молчишь-то, сынок! Я тебя чем-то удивила?» «Да, мама. Четверг рыбный день у

верующих людей, во время поста по четвергам можно есть рыбу. Ты стала верующей,

мама?»

Рассказал он о маме Вере, о ее отношении к татушкам, а потом говорит: «Ну что,

порисуем?»

Я рисовать не умела, ни по памяти, ни с натуры, если только карикатуры,

смешные рожицы и цветы. А Петя прямо мастерски выводил на моем теле птичек,

сидящих на веточке, какие-то иероглифы. Мне даже стало стыдно за свое неумение

рисовать, гейша я, ядрён хурма, или кто?

Потом пошли в ванную смывать свои художества. Вот там, в ванной, вернее в

ванне, наполненной водой, все и произошло. Он еще сказал: «В воде не так больно,

вода лечит».

До этого у меня не было секса с девственницей. И даже не представлял, как это

происходит. Но раз люди вскрывают вены под водой, многие утверждают, что в воде

легче рожать, значит, вода седативна, она и стресс тоже лечит. Лобок ее был выбрит

полностью. Вот тебе раз, тоже мне гейша, юдзё…А я знаю, что японские жрицы любви не

бреют даже подмышки. Она словно прочитала мои мысли и сказала: «А азиатские женщины

полностью бреют между ног, это гигиена!»

- Не в обиду сказано. Гигиенично, но не эротично, лысый лобок, как у куклы или как у

ребенка. Но я же не педофил. Сейчас даже куклы для взрослых с волосами на этом месте.

Ну что, ты готова?

- Ага, давай…

- Сейчас, его прогреть надо.

«Его прогреть надо, - сказал он, и я зажмурила глаза, а он засмеялся. – Вот так и

сиди, не смотри».

Я открыла глаза, когда боль уже отступила. Боль оказалось притупленной, больше

было страху. Я думала, вода окрасится в бордовый цвет, нет, что- то где- то

промелькнуло похожее на красный червячок и уплыло. Неужели это была моя

девственность, такая маленькая, похожая на червячка? Наверное, ей стало страшно,

и она свернулась в трубочку. Моя девственность гуляет по трубам…Петя помог мне

вылезти из ванны, накинул на меня махровое полотенце, и мы вернулись в комнату

без мебели, которую он называл библиотекой. Зарделась, увидев его пенис в

состоянии эрекции. Что его взгляд, что его эрегированный пенис, наставлен, как

пистолет. И размера внушительного. Я видела пенисы только в порнофильмах, и

какими должны быть их габариты, я не знаю. Но моя просвещенная Лидка

Шаповалова говорила, что в порнофильмах чаще снимаются мужчины с большими

размерами гениталий, а упрямая статистика показывает, что самые маленькие

размеры у азиатов и европейцев, ну, а самые внушительные размеры у

представителей негроидной расы, поэтому их чаще всего и снимают. «А есть такие,

про которых говорят, что он пошел в корень, член не вполне соответствует росту и

расовой принадлежности, например, метр восемьдесят, а у него около двадцати», -

говорила Лидка. «Какой у тебя размер пениса? – спросила я Петю. «Восемнадцать и

семь десятых сантиметров, - весело произнес он, - считай, что девятнадцать. Не

бойся, длина - не ширина». «Пошёл в корень!» - воскликнула я. «Это что,

ругательство новое?» - спросил он. Пришлось объяснять, что не мной придумано. А

так хотелось в очередной раз блеснуть интеллектом!

Первый раз мы сделали это в миссионерской позе. Прежде чем это сделать, я проник в

нее двумя пальцами, по которым потекла узкая красная струйка, в этот момент ее лицо на

три секунды исказилось гримасой боли, я погладил ее живот и спину, помог ей выбраться

из ванной со словами: «Сейчас уже больно не будет». Пока она разглядывала ноги и

простыню, очевидно проверяя, прекратилось ли кровотечение, я надел презерватив и,

согнув колени, встал над ней аркой. Неожиданно для себя я понял, что меня очень

возбуждают капли воды на теле женщины и ее мокрые волосы. Если бы еще песчинки,

словно мы оба выплыли на берег морской и греемся под вечерним солнцем. Вот оно,

лучшее украшение женского тела – вода и песок. От этой мысли у меня застучало в

висках, и я весь закипел, как загнанный «Москвич 412». Сделали быстро, она не успела

кончить, для меня секс - это праздник, а на празднике должно хорошо быть обоим.

«Сейчас, - сказал я. - буду зализывать твои раны в прямом и переносном смысле. Не

бойся, это очень сладкая штука». «Догадываюсь, какая…» - произнесла она. Ее вульва

была похожа на колокольчик над незаживающей раной. Она стыдлива закрывала рану

ладонью. Я убираю, она снова закрывает. «Свет выключишь?» - спросила она. «Не-а, -

ответил я, убрав, мешающую мне руку. Тая закрыла глаза, наверное, воображая, что

отдалась Бреду Питу, Наконец-то, совсем расслабилась, положив мне руку на голову.

Мне хотелось растянуть ее кайф и заодно помучить жданками. Прогрею ее до

исступления – поднимаю голову, смотрю в лицо ее сладкой муке. Все ее тело говорит

давай, давай, она начинает меня царапать, а я выжидаю момент, когда она начнет

змеиться и холодеть, и потом снова ее прогреваю. И так несколько раз. Ничего, чем

сильнее жданки, тем круче прогрев. «Сволочь, - сказала она, - сволочь, я сейчас сдохну,

хорошо, так кайфово, что просто пипец!» Крика и стонов не было, но лицо выражало

искренний оргазм. Она прокомментировала это: «Слушай, а я, когда больно, тоже не ору,

стесняюсь как-то. Даже когда меня мелкую бабка порола ремнем, крикнула один раз, а

потом зубы стиснула и молчала. Здесь руку себе сломала, поскользнулась зимой, эта ваша

зима просто жопа! То все растает, то опять снегу нанесет, под снегом лёд. Прикинь,

официантка ко сломанной рукой, а я научилась носить поднос на одной руке, и это мне

реально помогло. А то неизвестно, оплатили б мне больняк или нет. А я, знаешь, гипс

прикрыла палантином, и многие думали, это типа ноу-хау, ага, палантином, все были в

афиге, и посетители, и коллеги! Так я в травмпункте даже не стонала. Между прочим,

меня Дамир научил, если больно, песни пой! Я сижу такая в травмпункте и пою,

Шабудабудабудабуда! Шабудадабуда Шабудабу-будабу, будабу-будабу!! А, может,

просто тупо хочу доказать всем, какая я типа смелая». «Зачем?» - удивился я, а сам

шепотом произнес: «Шабудабудабуда!»

Честно говоря, я по-другому представляла себе первую близость. Стыдно сказать

- как в порнофильмах, которые мы смотрели с Лидкой по МP3 – плееру у нее дома.

Она говорила, что ей это нужно для работы, чтобы правильно имитировать оргазм.

Лидка не была девственницей, но жаловалась, что ей тупо не везет с партнерами, и

она редко испытывает оргазм. Порногерой целовал свою партнершу с головы до

ног, не минуя бедер, задницы и паховой зоны. При этом он повторял слова любви. И

тогда я подумала, вот, классно, если у меня будет такая первая ночь с мужчиной!

Поцелуи, поглаживания по волосам, и слова, слова, слова… Петя целовал меня в

губы только во время акта, и всё это было похоже на какой-то животный ритуал без

слов и нежного прикосновения к волосам. Первый раз это произошло быстро, совсем

не так, как в порнушке, где акт происходит в разных позах, и оба партнера кричат от

удовольствия. Но зато потом я испытала конкретный кайф, от которого реально

может снести крышу. Это когда он делал мне куниллингус. Лида называла этот вид

секса «детской балалайкой». Когда я спросила, почему она это так называет, она

ответила: «Детский в смысле девственный. Можно заниматься оральным сексом и

при этом не терять невинность, вот потом хрен докажешь, что тебя кто-то совратил.

И мужики, кстати, это понимают. Мне в шестнадцать делал парень из нашего

колледжа. Совершеннолетний. Ну не тот, с которым я сейчас. Ну а «балалайка» - это

я сама придумала. Мой первый партнер, чтоб меня завести, водил рукой по лобку,

как по балалайке». «У тебя такое было с твоим новым парнем?» - спросила я у

Лидки. «Да ну его, он вечно куда-то торопится! Женщину надо завести, потом

отпустить, потом опять завести, потом опять отпустить, довести до полного

изнеможения, потом уже доводить до оргазма. Понимаешь, если любит, то

чувствует, что хочет женщина. Это всегда так, Тая. А он меня просто не любит, хоть

и говорит, что любит и даже зовет меня в ЗАГС».

Лидка не права. Вот, например, Петя. Он же меня не любит, а чувствует, что я хочу.

- Тебе было очень хорошо? – спросил он.

- Еще спрашиваешь! Нестерпимо, как боль! Вообще жесть!

- Так это и есть оргазм. Мужчина испытывает такие же ощущения, но вам,

тетенькам, повезло, у вас оргазм может повториться через пятнадцать секунд.

- А во время акта у женщин ведь тоже бывает? Ну в кино же показывают…

- Не знаю, я не смотрю такие фильмы. Их смотрят женщины и дрочеры.

Здесь я наврал, раньше я смотрел такие фильмы. Нет, что реально меня в ней заводило,

это ее грудь. Просто геометрия совершенства, золотое сечение! Не узкая и не широкая

дорожка между грудями, сами груди средние, с крупными шоколадными сосками,

которые, как мне показалось, застыли и никогда не растают. Я терся об них ладонями,

щеками, и это был какой-то новый для меня кайф. Я захотел, чтоб моя юдзё осталась до

утра. Но страшная мысль, что в семье бизнесмена все наладится, и завтра я буду послан на

хрен, засела у меня в голове. И вдруг раздался звонок ее смартфона.

Я уже даже начала забывать весь сегодняшний день, кроме секса. И вдруг позвонил

Корчагин:

- Тая? Ты? Алло, кто это? Ты идиотка или как? Ты что натворила, психопатка?! Иди,

лечись!

- Ой, Александр Петрович, - взмолилась я, - ну подождите, ну нельзя же так, я, все-таки,

дочка ваша! Помните, вы сказали, что если мне понадобится помощь, вы мне поможете, а

потом вы спросили, а если вам надобится помощь, вы спросили: «Ты мне поможешь?»

- Да, спасибо, ты помогла! Обосрала на весь бизнес-центр!

И раздались короткие гудки. Я едва не заплакала. Петя как-то по-дружески похлопал

меня по плечу:

- Тая, все нормально. Все будет хорошо. Хочешь пари? Через час он позвонит и извинится.

Останешься до утра?

Вспомнил, первый день в мороженице после того, как мама Вера забрала меня навсегда из

приюта. Как наемся от пуза, налопаюсь этих шариков в пиале. Вопреки моим ожиданиям Тая

ответила: «Нет».

- Слушай, я пойду, - сказала она, - Извини, все супер, просто надо.

- Проводить?

- Не надо, Петя. Понимаешь, мне сейчас нужно побыть одной.

Я не понимал, а лишь делал вид, что понимаю. Она оделась, и прежде чем уйти, наклонилась,

чтоб меня поцеловать. Я сказал, что не люблю эти телячьи нежности.

Странно, то аж к нёбу моему протягивает свой язык, то, на тебе, пожалуйста! Телячьи

нежности он не любит! Кстати, почему «телячьи», а не кошачьи?

***

Встречались через день. Погода еще позволяла оголять части тела на улице. Там,

где нет ни души. В глубине запущенного парка на севере города, где мусор вываливается

из урны, где летом созревает дикая мелкая малина, где отправляют естественную нужду,

жарят шашлыки, кормят уток, бухают и трахаются. Она перестала брить лобок, и я был

тронут. В машине она делала фелляцию. Я ее этому даже не учил. Сказала, что

помнит по порнофильму, который они смотрели с жрицей бесконтактного секса, но там

почему-то это называли минетом. И снова я рисовал на ней фломастерами. Она склонит

голову над моей расстегнутой ширинкой, а я в это время рисую у нее на затылке. Чем

слаще она сосала и гладила, тем лучше я рисовал. Так же любил делать это во время акта.

Однажды нарисовал на лице ветку сакуры. Точнее, просто красивую на мой взгляд

веточку, которая пересекала ее бровь и упиралась в переносицу. Я нарисовал ее черным и

темно-красным фломастерами.

Она была как Первое Мая, как сахарная вата и лимонад «Буратино». И было у нас

два самых остро-сладких экстремума в нашем космическом, хулиганском, просто

инфернальном сексе. Один из них, это когда я трусь лицом об ее соски, прогревая ее

вульву, и, не давая ей опомниться от одного оргастического шока, снова довожу ее до

нестерпимой сладкой муки. В этот момент я сам улетаю, без извержения семени, но с

непередаваемым ощущением отрыва, наверное, как у алкоголика, который в жару с

бодуна хватает одной рукой стакан, а другой банку с холодным пивом. Другой

экстремум, это когда она снимает то, что у нее под юбкой, забирается мне, голому, на

колени и медленно двигается животом к моему животу. Потом она пытается обнять меня

своими гуттаперчивыми ногами, она и прыгает, и извивается, откидывается назад и я

смотрю на то, как мои девятнадцать сантиметров уходят внутрь плоти, едва утратившей

целомудрие. Мне важно, чтоб две плоти слились, и между ними не было резиновой

перегородки, пусть тонкой и эластичной, но не позволяющий чувствовать флору. Лучше я

прерву акт, чем потеряю это ощущение. Редко женщине я доверялся. С большинством

вагин мой девятнадцатисантиметровый вел себя как ликвидатор ядерной аварии с

дымящимися реакторами. Мне уже страшно, что завтра мне до судорог захочется не

просто слияния с флорой, а смешения с семенем. И гейша моя меня провоцирует: «Не

бойся, сегодня день незалетный, сделай в меня, ты же хочешь!» «Откуда ты знаешь, что я

хочу, - бормочу я себе под нос, но она слышит: «Да я чувствую», «Тая, - говорю я ей, -

размножение не входит в наши планы», а она знай твердит свое: «Да можно же, день

незалетный!» Я женщин не бью, но ее хочется шлепнуть. «За-мол-чи, - прошу я, - у меня

уже падает, заткнись. Заткнись, заткнись, заткнись!»

Он просто панически боится моего залета, наверное, думает, что я хочу его

подловить на этом, а потом женить на себе. Я что, дура что ли? Мне оно надо?! Так,

наверное, дети боятся зубного врача. Объясняешь, что будет не больно, а они всё

равно боятся. А понты кидал, только успевай ловить! Я думала, он и вправду,

порногерой! А он даже в задницу не трахается! А я как дура с утра наемся, потом

ставлю клизму и сижу «нежрамши». Есть мнения людей, этот вид секса очень

улетный. Я теперь просвещенная. Загуляла по клубничным форумам и чатам. Сама

я посты не писала, только читала. На этих форумах, как мне сказала, Лидка,

не все с нормальной потенцией: «Те, кто выставляет фотофки своих пенисов, те

вообще идиоты полные или импошки. И вообще там делать нечего». Все эти

разговоры на деликатную тему остались в моем девственном прошлом. Мы

общаемся с «Лилит» не меньше, чем раз в неделю, в последнее время больше пишем

чем говорим. Думаю, она наговаривается на работе. Однажды так и сказала:

«Таечка, киса, я дико извиняюсь, сегодня болтать – пас. Язык уже посинел, скоро

отвалится. Сегодня два сложных клиента, одна лесбуха и бэдээсэмщик, туалетный

раб в ожидании очень строгой госпожи». Недавно она сама мне позвонила, не

общались дней десять, спросила, что в моей жизни хорошего, не нашла ли я работу.

Поначалу мне хотелось похвастаться тем, что встречаюсь со зрелым мужиком,

который сделал меня женщиной, что сижу без работы, потому что нашла папашу, а

он оказался «гандоном в елочку». Но когда она деликатно спросила: «Ну что,

растяжку в постели еще не делаешь?» я ответила: «Да нет, пока все по-детски». Я

ничего ей так и не рассказала. Какая-то мистическая сила заткнула мне рот. А ведь

уже даже репетировала разговор с единственной подругой, и то, как

проконсультируюсь на тему анального секса, спросив, был ли у нее такой опыт в

реале, как деликатнее поинтересоваться у партнера, хочет он этого или нет.

Спросить его что ли? Как только собираюсь спросить, рожа горит аж до ушей. С

фелляцией было гораздо проще, хотя совсем не романтично, скорее ржачно. В

машине он расстегнул ширинку, вытащил свою девятнадцатисантиметровую

«зенитку» и спросил», понимаю ли я, чего он хочет. Я повертела пальцем у виска:

«Здесь, прямо сейчас что ли? А люди мимо пойдут, ты чего, дурак что ли? Думаешь,

раз стекла дымчатые, никто не увидит?» «Нет, - говорит, - я намекаю на оральный

секс, я тебе делаю, сделай и ты мне, пожалуйста. Если не умеешь, я научу. Да не

бойся, гейша, фрукт мытый, пастеризованный». Вроде бы образованный человек, а

такое лепит, даже школьник знает значение слова «пастеризованный». «Петя, -

говорю, - ты хоть знаешь, что такое пастеризованный? Это кипяченный в воде при

температуре восемьдесят градусов!» Мы оба заржали, а когда мне смешно, у меня

как у смартфона, побывавшего в ручонках у ребенка, сбиваются все настройки!

Посадила этот «фрукт мытый, пастеризованный» в лодочку своих рук, вспоминаю,

что делала девка из порнофильма, крашенная блондинка с сиськами, как

астраханские арбузы. Больше всего мне понравилась реакция Пети – он начал

убирать волосы с моего затылка, это было очень приятно, ощущать кончики его

пальцев на своей шее. Он несколько раз поцеловал мой затылок, мне же поскорей

хотелось довести его до оргазма, ничего неприятного в фелляции нет, но и приятного

тоже. Как будто делаешь упражнения для укрепления мышц лица. Потом он начал

рисовать на моем затылке, фломастер упал, когда он вскрикнул, а у меня на руках и

подбородке возник этот кисель. Я облизнула губы. И по вкусу как кисель из одного

крахмала. Когда он спросил: «Ты попробовала? Ну и как?» Я так и ответила, кисель

без ягод. Потом смущенно спросила: «А я какая на вкус?» «Как морская вода» -

ответил он.

Она спросила, люблю ли я анальный секс, опять сославшись на порнофильм и бывшую

коллегу. Она была вся красная, как Чингачкук, даже мне стало неловко. Стеснительность

может быть заразительной. «Ты знаешь, что такое страпон? – спросил я и заметил, что это

новое для нее слово, - ну как так, ты же смотрела порно. Страпон - это прибор для

имитации акта. Им часто пользуются женщины, играющие в сексе роль мужчин. Лет

десять назад я это попробовал со своей подружкой, и мне не понравилось. Напомнило

клизму, которую мне делали в детдоме. Так, вот, не желая себе подобных ощущений, я не

желаю их и другим. Хотя многие говорят, это эти ощущения приятны».

И тут она говорит: «А почему ты мне желаешь ощущений в оральном сексе?» «А тебе

это разве не приятно?» - спрашиваю я. Она отвечает: «Да мне-то нормально, правда,

правда, все хорошо, все просто супер-зашибись». «Сейчас, - думаю, спросит, делал ли я

сам кому-нибудь фелляцию, вопрос, похоже, так и вертится у нее на языке, и я,

предрекая ее бестактность, говорю: «Тая, дело такое. Видишь ли, я сам не пробовал,

просто я всегда придерживался традиционной сексуальной ориентации, но представляю,

что этот процесс похож на выдавливание клейстера из большого тюбика. А клейстера я в

детстве сожрал немало, и все для того, чтоб получить конфеты, поэтому клейстер у меня

ассоциируется с конфетами. Вот как-то так». Она как заржала: «Петя-аа! Откуда клейстер

в тюбике? Это же клейстер, а не клей «Момент». У меня давно не было такой веселой

подружки.

Для меня Петя стал каким-то новым хобби. Я даже сделала несколько

фотоснимков, разумеется, пристойных. В фотостудии распечатала и повесила у себя

в комнате. Вот, думаю, придет когда-нибудь он ко мне в гости, увидит и поймет, что

он - мое увлеченье, а не только клиент. Пару раз я осталась у него, и утром он снова

накормил бутербродами с колбасой, принес горячий кофе. Призналась, что когда я

засыпаю одна, без его «прогрева», я мастурбирую. Он попросил показать, как я это

делаю. И тут я застеснялась, как школьница в кабинете хирурга. «Бунт на корабле?

– сказал он и улыбнулся. Ему шла улыбка, хотя в эти секунды морщины собирались

у глаз. Я закрыла глаза и раздвинула колени.

Я захотел посмотреть на то, как она дрочит, когда в ее постели нет меня. Она

пощекотала свой лобок, засмеялась и виновато сказала: «Нет, что-то не могу». Тогда я

принес фломастеры и начал рисовать на внутренней стороне ее бедер. Рисовал

железную дорогу, которая устремлялась к ее лобку. Там, где едва стали пробиваться

волосы, нарисовал арку. Когда она спросила, что я нарисовал на лобке, я ответил, что

триумфальную арку. «Что?! – возмутилась Тая, -дурак что ли?! А зачем тогда железная

дорога?» После этих слов юдзё размазала мой замечательный рисунок своими пальцами,

а через две минуты кончила. Мне же хватило минуты, чтоб удовлетворить себя так же –

рукою. «Забавный у нас с тобой сегодня секс» - сказал я. «Ага, - согласилась Тая, -

прикольно». «Нескромный вопрос, - спросил я, - а как давно ты дрочишь, Тая? Это было

до меня?» Думал, она застесняется. Но как всегда после оргазма, она была лениво-

спокойна, «Да, знаешь, было, - ответила она, - еще когда была девочкой. Я любила

Дамира. Естественно, мне хотелось выйти за него замуж, и я ждала этой первой ночи,

берегла себя для него. Я думала, что легко пройду через боль, потому что люблю его.

Представляла, как он меня целует, расстегивает пуговицы и целует, везде-везде, и там

тоже. Короче, захотела получше узнать, что такое секс, посмотрела фильм, не совсем

порнушка, скорее эротика. Там девушка массирует себя струей воды. Однажды мне   

приснилось, что Дамир трогает меня ниже пояса. Проснулась, пошла в ванную, села, ноги

расставила, а у меня душ такой массажный, я и направила струю прямо туда. Мне

понравилось. Было очень стыдно, но так приятно! Я закрыла глаза и шепчу: «Дамир,

любимый мой, Дамир, я хочу тебя!». И знаешь, я стала часто так делать перед сном. До

тебя дрочила в ванной, после первого секса с тобой – под одеялом». Вот, бедолажка!

Насмотрится красивой порнушки, разогреется, а рядом только торшер. Ему, конечно,

можно сказать: «Свет ты мой!», поцеловать в абажур, коснуться голой ступней его

выключателя, и пожелать спокойной ночи. Но, видимо, у нее богатое воображение, и

торшер превращается в смазливого мальчика, который не только светит, но и греет. Греет

ее задницу, гладит ее девственное лоно, а потом ублажает ее пальцем. Мною даже

овладело чувство ревности. Словно Дамир этот был не в ее воображении и снах, а наяву, и

не в прошлом, а в настоящем. Словно выпрыгнув из моей постели, она бежит в ванную,

где ее возлюбленный дает ее догнаться. «Знаешь, какая у меня к тебе просьба, - сказал я.

Ты ж моя гейша? Я ж тебя снял?» «Ну, в общем, да… - согласилась она, - Что ты

хочешь?» Я откашлялся и спросил: «А ты в моей ванной поиграешься со струей воды?»

«Ну ты чего, дурак что ли?» - сквозь смех произнесла она. Тогда я тоже засмеялся:

«А я тебе за это и премию дам, и тринадцатую зарплату. Ты же знаешь, я человек слова».

«Хорошо, согласилась Тая, - но только не сегодня». «Хорошо, -согласился я, - но

обязательно!»

Ну всё, теперь он не отвяжется от меня с этой ванной! Язык мой – враг мой.

Думаю, это будет ржачно. Он же пранкер. У него каждый день первое апреля! Кроме

тех дней, когда мы трахаемся. Эти дни у него – Первое Мая.

Честно слово, этой ее гидродрочки я ждал как пятницы. Хотя произошло это в

понедельник. Пришлось купить новую насадку для душа. Как только она оказалась в

ванне, ее вдруг разобрал смех. Когда села, смех стал сильнее. И снова это «Нет, не

могу!» Я и тут не растерялся, взял душ и направил струю на ее тело. Вода массировала ее

голову, грудь, живот, и то, что ниже, ее смех вскоре прекратился. Она закрыла глаза и

запела: «Шабудабудабудабуда!» Вода – это жизнь. А еще вода - это секс. Только поверни

насадку для душа, она станет и пальцами, и языком, и членом. Смешно сказать, но мною

снова овладело чувство ревности. На этот раз к стихии. Неужели с водой так же хорошо,

как со мной?! Я не стал дожидаться ее оргазма. Вытащил ее из ванны, накинул полотенце

и буквально вынес из ванной. В «библиотеке» я даже не успев снять брюки, спаривался с

ней сзади, по животному, словно доказывая, что биологическое существо сильнее стихии.

Когда она снова запела свое «Шабуда», я едва ли не крикнул: «Не пой, ори! Ори, жопа с

ручкой! Представь, что тебя трахает твой Тимур, что это у вас первый раз, и он хочет

всего и сразу, боли, нежности, соплей, пота и крови, стона и крика! Давай, вдох-выдох,

красота, закипела, зашипела!» Я протянул руку к ее вульве, мне казалось, я прикасаюсь к

сердцевине нарцисса, залитого дождем, жаль, невозможно было увидеть. «Иди ты в

жопу, - простонала она, - Не Тимур, а Дамир, ой, я всё…Все хорошо, Петя, все улетно». Я

развернул ее к себе, и почувствовал, как пульс уходит за допустимый предел. Вдохнул, а

выдохнул уже с криком. Жопа с ручкой блаженно растянулась, и размазывая по животу

мой клейстер, произнесла: «Слушай, а, может, сходим куда-нибудь?» «Давай, -

согласился я, - В ванную. Смой, а то прилипнет». «Да ну тебя, я про другое, - мурлыкала

она, - Давай, сходим куда-нибудь. В кино, в театр, в Эрмитаж». «Да ну, времени нет!» -

ответил я. Потом предложил сходить ей одной, а я оплачу ее билет.

Каждый раз я оставлял ей деньги в конверте, как черную зарплату. Иногда ловил себя

на мысли, что мы маленькие дети, которые играют в попки-письки. Однажды она сделала

мне настоящий сюрприз, пришла в платье и в колготках, в тех самых, из пранка про

курение, в крупную сетку. А я как последний идиот созрел для театра. Выезжаем на

Троицкий мост, движемся по направлению к Невскому, я провел глазами по ее колготкам,

и вдруг желание посмотреть Шекспира в новых модных формах резко сменилось

безудержным желанием секса. Я не люблю возвращаться назад, и дома находится не

хотелось, был довольно теплый октябрьский день, все располагало к прогулке. Пришлось,

собирая пробки, пилить в район двух мельниц на почти безлюдную улицу Профессора

Качалова. Вдох-выдох-красота, я припарковался возле серого безлюдного здания, Вышел,

чтоб достать из багажника сумку, возвращаюсь в салон машины, а она сидит в той позе, в

который сидела, когда мы делали пранк о курении. И платье задрала до поясницы. Я

обратил внимание, что на сидухе лежат ее черные трусы, видимо, она надела их поверх

колготок, а потом сняла. Я просунул под нитку указательные пальцы обеих рук, и рванул

за обе нити. Так, впервые в жизни, я поцеловал задницу. «Сейчас. Постой пока так. Если

не устала», - сказал я, доставая из сумки лубрикант. Казалось, что молния на брюках

раскалилась, что пальцы получили удар током. Я не стал прикасаться к молнии, а просто

потянул с обеих сторон, и она расползлась. «Так хорошо, лучше, чем спереди?» - спросил

я, после того, как смазал палец лубрикантом и добрался до ее вульвы. «Аааааафигенно»,

- ответила она. «Садись на меня, только руль не сломай» - сказал я, перелезая на заднее

сидение. Кончили одновременно и бурно. И снова я, очканутый, сделал это не в нее, а на

этот раз свою ладонь, срезая абсолютный кайф. «Наконец-то кричишь. Умница, пятерка, -

похвалил я, - вот теперь скажи, на кой нам этот театр?»

Это был лучший день нашей половой жизни. Прогрев был просто бомбический,

всё, как я хотела. А я предугадала его желание. Кажется, оно у нас появилось еще

тогда, во время съемки. Мне стало страшно, а вдруг завтра всё кончится? Распирало

от желания похвастаться Лидке Шаповаловой, но опять меня останавливала какая

то мистическая сила. Я решила пригласить его к себе. Ведь должен же он когда-то

побывать у меня дома!

Она пригласила меня к себе, в свой дом-башню: «Настанет день, когда мы встретимся не

у тебя, не в машине и не в лесу, а в моих апартаментах?» «Интересно, что в твоем

понимании апартаменты, - рассмеялся я. – Ну, может, конечно, у тебя и получше жилье, я

не спорю. Думаешь, там нам будет слаще?». «А что, нам только сексом заниматься?» - с

обидой произнесла таю по имени Тая. «Ну а чем же еще?» - удивился я. «Давай просто

погуляем хотя бы, я люблю просто гулять». Впервые мы переплели пальцы рук, обычно

мы прикасались друг к другу в ласках, предшествующих акту. Встречаясь на улице, не

обнимались и не целовались. Однако я заметил, что, когда она обращала внимание на

целующуюся пару, ее лицо выражало зависть. Пока мы просто гуляли от моего дома до ее

дома, она рассказывала о своих планах, о том, что хочет стать мастером тату или

устроиться в салон администратором, я поделился своими планами. Что мне пора

завязывать с ютубом, возвращаться на кафедру. Я обратил внимание, что у подъезда

стоит смуглый высокий мужчина средних лет на вид и смотрит прямо на нее. В его

взгляде не было ни капли вожделения. Так смотрит художник на свое полотно. Так

смотрит повар на свое фирменное блюдо.

Возле моего подъезда стоял какой-то мужик, от которого шлейфило в разные

стороны. Еще моя покойная бабушка говорила, что мужчины не умеют пользоваться

парфюмом. Льют на себя как воду с ковша. «Дорогой парфюм, наверное, из

нишевых ароматов унисекс», - подумала я.

Петя шепнул мне на ухо: «Дядя смотрит прямо на тебя. Обрати внимание! Что

характерно- без похоти!» «Да ну его…» - подумала я вслух.

«Да ну его, - буркнула она, - черт с ним». «Нехорошо так, поговори с человеком» -

сказал я. И что-то хрустнуло внутри меня. Сломалось. Он перевел взгляд на меня, смотрел

оценивающе.

Я поздоровалась, мужчина протянул мне руку для пожатия. «Здравствуйте, Тая,

очень поговорить надо, - сказал он, - Я Сезар Кипиани. Не итальянец, как думают

многие, те, кто не знают, что я грузин! Это ко мне вы должны были прийти на

работу.

- Ну, я ж говорил, ладно. Я пошел, потом созвонимся, – шепнул мне Петя.

Он чмокнул меня в щеку и стал уходить. Впервые за всё время он поцеловал меня не

во время акта.

- Петя, подожди! – попросила я.

- Я позвоню! – пообещал он.

- Никуда не денется ваш Петя, - начал разговор Сезар Кипиани. – Ну надо нам

поговорить, Таисия Николаевна. И не только о работе.

- Я Тая, это моё полное имя. Вообще-то я Тея, что значит «Богиня», но при

регистрации ошиблись. И написали «Тая».

- А мое имя тоже не скромное. Сезар - это Цезарь. То есть Царь! – засмеялся он.

- Надо поговорить не только о работе? – переспросила я, - А о чём?

Я оглянулась в надежде, что Петя тоже повернет голову. Но он уходил, как будто

прибавляя шаг.

Сезар Кипиани продолжал:

- Как о чем? Как о чем?! О жизни, конечно. Тая, много лет назад мы с другом

Сашкой поехали на заработки в Туркмению. Тогда было проще туда приехать.

Проще оттуда выехать. Еще не остыл костер, понимаешь.

- Какой костер? – спросила я.

Я напряглась.

- Как какой? Как какой?! На котором сожгли большую страну. Советский Союз,

понимаешь. Ну, это образно. У Сашки были отношения с одной совсем юной

девушкой. У них была такая любовь, что об этом можно целый роман написать. И

вдруг они поссорились. И так они поругались, понимаешь, что она решила ему

отомстить. А самая страшная месть – отдаться другу, лучшему другу любимого

человека. Вот так получилось, она виновата, что мне отдалась, а я еще больше

виноват, я в этот момент, можно сказать, предал друга. Ну, бес тогда меня попутал,

Тая! Потом мы оба вернулись в Россию. Отец у меня грузин, мать грузинка, а

бабушка русская, мальчиком я часто приезжал к ней в Ленинград. Там я с Сашкой

и познакомился. Учиться оба не хотели, денег хотели заработать, были трудные

времена. Безработица, бандиты, у кого-то все, а у кого-то одни макароны. Саша

простил меня. Он еще тогда меня простил. Прошло почти два года, и она приехала в

Питер к папе своему, так она сама сказала. У нас с Сашкой в то время был свой

небольшой бизнес, мы держали пару ларьков. Чем только не торговали, и водкой, и

нижнем бельем. Короче, она приходит к Сашке, эта Аллочка, и говорит: «У меня в

Туркмении остался ребенок. Твоя дочь!» Сашка назвал ее тогда нехорошим словом,

а я это все слышал, и я задумался. Но вдруг ребенок не сашкин, вдруг это моя дочка?

Ребенок же не виноват, что мама так поступила с любимым мужчиной. А потом они

помирились, но ненадолго. Аллочка нашла себе жениха, русского иностранца. И

опять мой Сандро страдал, так страдал, что чуть не умер, напивался, а ему нельзя.

Ему поставили диагноз – болезнь лимфагрануло…не выговорить, сложное такое

слово, длинное, медицинское. Пить – нет, нельзя не в коем случаи! Это дало

осложнение на надпочечники, почему он и болеет этой аддисоновой болезнью.

Мой друг Сандро потом опять был женат, и я женился, но знаешь, какая насмешка

судьбы? Я женился на женщине, которую очень люблю, больше жизни, Тая, и это не

слова, так и есть. Но она не может иметь детей. Она родилась такой. Но я не просто

ее жалею, я ее люблю! Мы вот так и жили, без детей, у сверстников уже внуки,

понимаешь, Тая, внуки уже у сверстников! Ты понимаешь, о чем я говорю? Извини,

я перешел на «ты». А ты знаешь, на Кавказе чаще говорят: «ты», а «вы» говорят

священнику, учителю или старому человеку.

Я догадалась, к чему он клонит:

- Да уж…Как не понять…Вы, значит, папа мой, да? Не Корчагин, а вы?

- Я, Тая. Чистая правда, - выдохнул он.

- Неправда. Мама мне сама сказала, что Корчагин мой отец! Про вас вообще ни

слова!

Вообще-то мы с ним похожи, у него большой рот, крупный нос, темно-карие глаза,

он высок, и, несмотря на солидный возраст, он не обзавелся животиком. Мне

повезло, что уши мне достались мамины, у этого Кипиани они оттопыренные,

большие, да еще и волосатые. А вот глаза у него большие и немного навыкат, нет

этих выпирающих надбровий и покатого лба, как у моего деда, которого это не

портило, потому что всё остальное было чудесным, прямой греческий нос,

выразительные губы. Удивительно, но расставшись с баб-Лен, и нехорошо

расставшись, он сохранил память о ней в фотографиях, где они казались парочкой

счастливых влюбленных, он даже написал ее портрет на огромной бутыли, которую

я нашла в кладовке, когда готовилась к переезду в многоэтажный дом. Среди

фотографий деда были и мамины фотки, где она маленькая, но фотографий взрослой

Аллы Гуревич с поклонниками не было. К счастью кисти рук мне достались

бабушкины, боярские, с овальными ноготками, у Кипиани руки массивные, а

пальцы короткие и ногти лопатками. Словом, человек рабочий-класс, не

княжеского роду. И некрасивый. Хотя, как сказала бы Лидка, мужчина брутальный,

самый сок.

- Тая, девяносто девять и восемь десятых процента! – с непонятной мне гордостью

говорит Кипиани, и я понимаю, что его отцовство неотвратимо, - Ты знаешь, что

такое анализ ДНК? Ты химик или кто?

Я выпала в осадок:

- Я-то химик, биохимик. Но откуда он взялся, этот анализ? Вот, скажите на

милость, откуда, а?!

- Саша узнал, что ты приехала, чисто случайно нашел твое резюме, и понял, что

надо с тобой встретиться. Тая, можешь мне тоже говорить «ты», и называть меня

папой.

Тут я вспомнила, как пила воду в кабинете у Корчагина, наверное, напустила туда

слюней. То-то он так уговаривал меня чем-то угоститься! Я вздыхаю, но, вот, что

интересно. Я вздыхаю и не облегченно, а отречённо.

Я проводил ее взглядом, и сразу сложилось мнение, что я попрощался навсегда. Она не

звонила день, другой, потом я увидел ее номер, появление которого на моем экране

сопровождала китайская мелодия, трудно запоминаемая даже для человека с абсолютным

слухом. Я сбросил звонок. Уверен, что сейчас она сказала бы мне, что отец сам ее нашел,

что отцом является не Корчагин, а тот, кто назвал себя Сезаром, и она бесконечно рада

этому событию. Но этого мне хотелось бы меньше всего на свете. Впервые за много лет я

стал сам себе неприятен, как же так, я не готов разделить радость одинокого человека,

который мне доверился. Она берегла себя для кого-то другого, но в итоге отдалась мне.

Она впустила меня в свое тело, похожее на теплый пластилин. Да, я оставлял ей деньги,

но она на этом не настаивала, ведь, все-таки, она не шлюха, не юдзё, не куртизанка. Она и

не гейша, до гейши ей как мне до Шопенгауэра, она просто Тая. Тая безо всяких «таю» Я

должен пожелать ей счастья. Прошел день. Она снова позвонила, я растерялся и не стал

отвечать. Я ведь еще не придумал, что я ей скажу. Наврать, почему я не ответил сразу. Я

перезвонил сам только на следующее утро:

- Делись, - сказал я Тае, - слушай, ты извини, только сейчас увидел, что у меня твои

пропущенные звонки.

- Делюсь! – радостно воскликнула она, - Этот грузин Сезар Кипиани и есть мой папа.

Главное, не Корчагин, а он, прикинь!

Интуиция работает!

- А что я тебе говорил, вдруг Корчагин тебе не отец, а ты за него встраивалась. И была

уверена на все сто.

Вспомнил позорный столб в красном уголке детского дома, хрипловатый, должно быть,

прокуренный, голос заведующей: «Дорогие ребята, завтра у нас ДОДик. Мы знаем, что

многие готовились к этому дню, учили стихи, делали поделки и открытки. Завтра вы

наденете белые парадные рубашки, у каждого из вас будет воздушный шарик или

бумажный цветок из поделок старшей группы. А вот этот мальчик проведет завтрашний

день в медпункте. И это не только наказание, но и профилактика. Петя, у всех твоих

друзей завтра праздник, но не у тебя!» Я знал, что такое ДОДик, День открытых дверей,

это дверь в другую жизнь, в семью, в широкую постель с личными мишками-игрушками,

дверь на кухню, где пекут твои любимые пироги и жарят любимые котлеты, в комнату с

телевизором, по которому показывают не только «Спокойной ночи, малыши», а много

фильмов про войну. Мне б тогда попросить у тетеньки прощения, и заодно покаяться

перед ребятами, хотя я перед ними не в чем не виноват, да и перед заведующей и

воспитательницей тоже. Но видимо я такой уж по натуре, если не виноват, то и каяться не

в чем. Когда все разошлись, воспитательница дернула мое ухо: «Почему не извинился?

Позоришь группу!» «Дура сраная фашистка!» - закричал я и заплакал, за что меня

наградили сильным шлепком по жопе. С тех пор я не люблю слово «Профилактика».

- А я еще думаю, - продолжала Тая, - что за отец у меня, обидки такой строит, как баба.

Я такая прихожу на производство, а там все «здрасти, Тая Сезаровна». И пофигу, что по

паспорту я Николаевна, и Сезар такой важный, сам собой довольный, как будто он

спаситель человечества. Короче, теперь я младший технолог, прикинь?

- Да прикинул я, прикинул, - вздохнул я. - Ладно, Тая, я рад за тебя, всё теперь у тебя

будет хорошо, все будет listum magna*** Как говорится, чего ждешь годами, происходит в

один миг.

- Так ты не пропадай, а то я звоню, а ты не отвечаешь! – заскулила она.

- Тая, я позвонил узнать, все ли у тебя в порядке, жива ли, здорова, а сейчас мне надо

идти, заниматься своими делами.

- Ла-адн, пока.

- Да, пока, Тая. Всего хорошего.

Не тут-то было, расставание не входило в ее планы:

- Подожди, как «всего хорошего»? Мы расстаемся, да? Мы больше не встретимся

никогда?!

- Что ты нервничаешь, Тая? И ты уже не гейша, да и я уже не пранкер.

- Господи, да при чем тут это? Можем просто так.

- Не можем просто так. Удачи. Чтоб у тебя всё было хорошо.

Почему не можем, ведь я же не вешаюсь на него, не спрашиваю, любит ли он меня,

как многие, которым мало этого, сказанного один раз. Знаю, не любит, и я не люблю.

А сейчас и себя перестану любить, свое тело, свой темперамент, и свою

сексуальность. Что такое вообще сексуальность? Биохимия дает такой ответ на этот

вопрос: нормальный уровень прогестерона, гормона, которые вырабатывается

яичниками. Если он высок, появляются «депра», сплин, «хотимчики» (прыщи

неудовлетворенности), желание постоянно дрыхнуть, а волосы начинают расти там,

где бы им никогда не произрастать. Если прогестерон низок, откладывается жирок,

а вероятность «залета» мала. Многие считают, что он имеет запах, который можно

уловить только на подсознательном уровне, почти как таинственный парфюм

«Молекула», который стОит дорого, но ничем не пахнет. Короче, хочешь быть

сексуальной – контролируй свой прогестерон. Так говорит биохимия.

Наверное, надо иногда самому себе устраивать ПРОФИЛАКТИКУ и закрывать все

двери.

Связь прервалась.

Связь прервалась.

Не стану думать, кем я для него была, шлюхой, гейшей, любовницей. Уйду в

работу. Буду бегать за технологом, задолбаю вопросами, буду приезжать к семи утра,

к началу дневной смены, а уезжать по окончанию вечерней. По выходным буду

догрызать гранит науки, я поняла, что химик я только теоретический, да и то

подзабывший половину теории. Но не тут-то было! Сезар и его жена Тамара стали

активно доказывать, что мое место в их семье, в их загородном двухэтажном доме

под Шлиссельбургом, куда я непременно должна перебраться со всеми своими

пожитками, потому что дом у них большой, у меня аж целых две отдельных

комнаты, а еще в доме есть бассейн, сауна и Форс, собачка дизайнерской породы

помски, гибрид померанского шпица и хаски, выведенный, разумеется, с помощью

искусственного оплодотворения. Не понимаю цели дизайнера, внешне собачка мало

чем отличается от финнского лаппхунда, которого выгуливает мой сосед по

лестничной площадке. Я спросила у Тамары, сколько, если не секрет, стоит щенок

такой породы. У соседа собачка крупнее, а стоит в пять раз дешевле. Помимо

игрушечной собачки в доме жила кошка с уродливо короткими, как у таксы,

лапами, по ходу тоже дизайнерской породы.

- Шельму нам подарили друзья, сколько она стоит, я не знаю, - сказала Тамара, -

она немного недотрога, но она нежнее, чем британочка Бетти. Бетюня у нас умерла

год назад, ей было почти двадцать лет, кошечка-долгожитель.

- Наверное, потому что с Кавказа? – съязвила я.

- Да что ты, мы сами-то там редко бываем. – вздохнула Тамара. - А ты не любишь

животных?

- Я? Почему нет, люблю. Крокодилов. Нет, я серьезно. Вы не планируете

приобрести?

- Что ты, от них веет смертью.

- Почему же?

- Они свирепые и хладнокровные. Ты сравни: наши Шельмочка с Форсиком и

крокодил.

- Сравнила. Крокодил лучше.

Как я и ожидала, Сезара озадачил этот разговор о домашних питомцах.

- Понимаю, тебе тоже хочется своего любимца. Хочешь, мы купим тебе кролика?

Смешной такой, как барашек.

- Пап, ну я не умею его готовить.

- Перестань, чего ты, не умею готовить, не умею готовить. Мы не едим таких. И

барашков тоже, между прочим. Я ем только птицу и рыбу. И морепродукты. Даже не

потому, что мне коровку жалко, барашка жалко, хрюшку жалко. Мне себя жалко,

свое здоровье. А животных мы любим, конечно, как их не любить, ну как не любить

такое чудо, - он взял на руки кошку Шельму, - а ты говоришь, крокодил. Сейчас

только придурки дома заводят такую мерзость, как эти змеи, удавы, крокодилы.

Хочешь полюбоваться – сходи в террариум, чего ты, а?

Я чуть не поперхнулась: грузин, который не ест мясо – это что-то новое. Так и

подмывало спросить, может, он тоже дизайнерской породы, помесь грузина с

тамилом, жителем Цейлона? Кожа у него смуглая, темнее моей. Его русская жена

Тамара оказалась и вовсе вегетарианкой, к счастью, не радикальной, а то начала бы

навязывать мне свое мировоззрение, к тому же она ела рыбу и пила молоко.

Ночью, оставаясь наедине с собой, скрипела зубами и кусала подушку, так мне

хотелось секса, на который меня подсадил Два Топора. Однажды не выдержала,

кликнула на его номер в вотсапе и послала сообщение: «Хочу секса. Обещаю,

никаких просьб типа «не бросай», «женись», «люби», только секс. На любой

территории. Денег не надо, но если тебя реально прёт, от понимания, что я грязная

шлюха, тогда О.К. Буду не гейшей, а просто шлюшкой, лишь бы было кайфово, как

раньше! У меня отросли волосы на лобке, намечаются густые заросли, как ты

любишь». Ответа не пришло. Позвоню, решила я тогда, буду говорить спокойно, не

скуля. Несколько раз я звонила и слышала: «Абонент недоступен или находится вне

зоны действия сети». Надев солнцезащитные очки, я отправилась в интим-бутик.

Прикольно, поздняя осень, вечер, а я в темных очках выбираю фаллоимитатор.

Продавщица тактично поинтересовалась, какие параметры для меня актуальны, я

уверенно сказала: «Семнадцать - девятнадцать сантиметров». Я не знала, как

ответить на вопрос «Какую рассматриваете толщину и обхват?» , сказала, что

средние, когда последовал тупо дурацкий вопрос, есть ли предпочтения по цвету, я

подумала и ответила, едва не начав ржать: «Зеленый». Продавщица тоже

улыбнулась и сказала, что есть только цвета нюд, то есть телесные, от бежевого до

темно-коричневого, а в указанном мной диапазоне длин, есть только темно-

коричневые. Игрушка прям под цвет моих сосков. Лежу, трахаю себя этой

игрушкой для взрослых и думаю: «Если вдруг Пранк Кафка Два Топора мне

позвонит, обязательно расскажу, чем я занимаюсь по ночам. Ему станет стыдно, вот,

до чего довел девушку! А еще ему станет любопытно, и он захочет посмотреть, как я

это делаю».

Жила я по-прежнему дома, но Сезар сократил мой рабочий день до четырех часов.

Мне надлежало являться к половине десятого утра, а в тринадцать тридцать мой

рабочий день заканчивался, и меня ждала его жена, домохозяйка. Да, именно

домохозяйка, а не домработница, та приходила два раза в неделю. Тамара поливала

цветы, ухаживала за Шельмой и Форсом и готовила завтрак и ужин. Ее благоверный

обедал в нашей очень неплохой производственной столовой, а на выходные они

выбирались к друзьям или ходили в ресторан. Мне надлежало смотреть и обсуждать

с ней очередной сериал, потом наблюдать, как она готовит, учиться лепить

капустные котлеты, рыбные тефтели и куриные фрикадельки, при этом развлекать

ее болтовней. Когда я подолгу молчала, она говорила: «Таечка, тебе разве плохо с

нами? Ну хочешь – погуляй с Форсом! Таечка, может, ты устала? Так иди, приляг!»

«Пап Сезар, верни мне, пожалуйста, полный рабочий день, а то я у вас совсем

обленюсь, ну, пап!» - взмолилась я однажды. «Тая, как тебе не стыдно, я же,

сократив тебе рабочий день, сохранил тебе прежнюю зарплату! Понимаешь, я хочу,

чтоб ты не только училась работать на хладокомбинате, я хочу, чтоб ты училась

быть хорошей хозяйкой, женой, ты у нас девица на выдании, а одеваешься, как

вульгарная школота!» И теперь они с Тамарой стали контролировать мой гардероб.

Я надеялась это пережить спокойно. Ведь пережила же я неприветливость

Корчагина, который приехал в гости к Кипиани в конце новогодних каникул.

Причем приехал без предупреждения, а я на тот момент тоже находилась в гостях у

своего биологического отца. Одна была радость – Корчагин приехал без Марьяны

Павловны. Он рассказывал, что когда-то работал сварщиком у никому неизвестного

дяди Толи, который за год выучил Корчагина тому, чему за три года в ПТУ не

обучат. Я спросила, что такое ПТУ, Корчагин махнул рукой и не ответил. «У тебя,

Тая профессии нет, вот, и у Марьяшки ее тоже нет, секретарь – это не профессия, а

должность. А диплом у тебя сыроват, раз никуда не берут, ведь не просто так тебя

не берут. Надо, надо иметь профессию. Не спе-циальность, а про-фессию!» Эта его

манера говорить, разбивая слова на слоги, немного раздражала. Диплом, говоришь,

сыроват? Что-то на собеседовании мне этого сказано не было. Несмотря на то, что

ему нельзя было пить, он не просто выпил, а надрался, правда сразу подобрел.

«Девчонки, мальчишки! – пыхтел Корчагин, - а вы знаете, кто такой сварщик?! Это

хирург по металлу, он и режет, он и шьёт!» А потом проболтался, что у нас в

компании был новогодний корпоратив. Сезар и Тамара мне об этом не сказали ни

слова. Скорей всего, меня не пригласили из-за Марьяны, чтоб её вспучило, сучку!

А еще, со слов Сезара, меня не пригласили из-за моей нелепой татушки на лице,

моего вульгарного прикида и упорного нежелания менять гардероб. Ну не идиот ли?

Мне надлежало носить деловой костюм или платье без глубокого выреза, в коротком

платье или юбке я выглядела вульгарно, а в джинсах с дырочками – инфантильно.

Тамара также предложила сменить парфюм на более дорогой и элегантный, и

озадачилась поисками мастера по выведению несмываемых тату. На самом деле

никакой несмываемой татушки на моем лице не было. Был петин рисунок, который

я каждое утро аккуратно подводила темным фломастером.

- Тая, давно хотела тебе сказать, да всё не решалась, - в своей интеллигентной

манере прогнусавила Тамара, - мне кажется, эта татушка на лице делает тебя скорее

смешной, нежели привлекательной. Ты пойми, я не консервативна в отношении всех

этих прибамбасиков, татушек, пирсинга, экстремального цвета волос, которого к

счастью у тебя нет, к счастью, потому что тебе очень подходит тот, который у тебя

сейчас. Понимаешь, Таечка, у тебя такой тип лица, что тебе идет классика, я прямо

вижу тебя с бабеттой, у твоих волос шикарная густота, с тяжелыми серьгами, с

легким мейкапом и в легком облачке «Шанель девятнадцать пудр». Загадочная,

поражающая шармом, Тая, девушка, не принадлежащая эпохе. Мы купим тебе

вещи, которые сделают из тебя графиню. Потом учеба, английский, французский, в

жизни это пригодится, потому что неизвестно, как все сложится. А перед женщиной с

шармом и со знанием иностранных языков будут открыты все двери.

- Красиво, тетя Тома. Наверное, всю ночь репетировали, подбирали нужные

слова.

В наш разговор вмешался Сезар:

- Крокодил ей нужен…Сама змея, ядом так и брызжет! Зачем сразу обижать Тому,

доброго человека, сказала бы, что подумаешь! Как твой молодой человек тебя

терпит? Хотя тот, кого я видел с тобой не совсем молодой. Сколько ему лет?

- Сорок два, а что?

- Тома, ты слышишь, ему сорок два, он всего на пять лет меня моложе.

Тамара взяла его за руку, типа, успокойся, девочка не маленькая, сама разберется.

- Если ты его любишь, что ж, это хорошо, любви все возрасты покорны. Тогда

познакомь его с нами, я тебе обещаю, мы его не обидим. Если серьезные намерения –

это уже не просто хорошо, это уже очень хорошо, мы сыграем свадьбу, я, конечно,

материально помогу, что я жлоб какой-то, - предложил папа Сезар.

- А если будет ребенок, то это, пап, уже не просто очень хорошо, это просто

звездато, звездато-зашибато, - засмеялась я. – Главное, что б тебе зашло, тебе и тете

Тамаре.

- Чего несешь, куда зашло, к кому зашло, почему среднего рода?! И не матюгайся,

«звездато, звездато» я знаю, какое слово ты хотела сказать на самом деле. В моем

доме женщины не матюгаются!

- Зарик, наша Таечка беременна? – спросила она, вытаращив глаза, как будто

Таечка это мальчик.

- Тая, не бойся, скажи правду, - попросил Сезар, - Видишь, Томик, я как в воду

глядел, сократив ей рабочий день.

- Нет, пап, я не беременна. Я не настолько легкомысленна, как моя мама.

Сезар дернул своим массивным подбородком и что-то произнес на грузинском.

- Тая, причем тут твоя мама, перестань, - произнес он нервно уже на русском.

- Не хочешь о ней говорить? При ней не хочешь? – я кивнула на Тамару, и та

оставила нас, подозвав Шельму и уйдя с ней на руках.

Сезар сел в кресло и смотрел на меня в упор, совсем как начальник на

подчиненную.

- Так, - сказал он, - Такое хамское поведение недопустимо. Ты не воспитана, ты

что, маленькая, не понимаешь? Что мама, причем тут твоя мама?!

- Ну ты же, наверное, считаешь ее шлюхой, встречалась с Корчагиным, спала с

тобой… Ты просто сказать не можешь при своей интеллигентной жене. Теперь

скажешь?

Думаю, мать ему нравилась. И он подкатывал к ней со всех сторон, но ему

постоянно мешал Корчагин, которого любила мать. Говорят, где тонко, там и

рвется.

- Послушай, Тая! - рявкнул он, потом откашлялся и продолжал спокойным

голосом, спокойствие было, разумеется, липовым. Лицо у него при этом покрылось

каплями пота, - Не надо приписывать мне ход чужих мыслей. И истерить здесь

тоже не надо. У тебя плохое настроение – поезжай домой, звони своему хахелю и

вымещай это все на нем, а не на мне и моей жене, понимаешь, да? Мы все делаем для

нашей Таечки, хотим, чтоб она училась, стильно одевалась, мы оплачиваем ей такси

туда-обратно, потому что ей хочется жить у себя на северо-западе, а на работу ездить

на юго-восток! Мы только ходим и спрашиваем, что хочешь, что желаешь, Бела

Ивановна показала ей технологический процесс, наша Таечка даже не знала, что

такое гуаровая камедь, что такое лактогель, а еще химик! Учиться больше не

хочешь, это понятно, мне тоже было не просто учиться на вечорке в двадцать шесть,

двадцать семь, в тридцать лет, когда жизнь бурлит, уже не мальчик, еще не дед.

Тебе ж не говорят, иди снова в институт, садись за парту! Запишись на курсы, на

хорошие курсы, о деньгах не думай, я оплачу! Тамара хочет, чтоб у тебя был

стильный гардероб, это честное слово, ее идея, она же женщина, понимаешь? Скажу

по секрету, она купила тебе серьги, такие классные, что я посмотрел и даже пожалел,

что я мужчина, а не женщина!

Я убрала волосы назад, чтоб Сезар мог видеть мои уши.

- Смотри, пап, вот чем не серьги, а?

- Да видел я, они старомодные, такие носили женщины из Средней Азии в

советские времена и в начале девяностых. От бабушки достались что ли?

- От дедушки, это дядя Саид подарил лично мне, и они реально дорогие и с

изумрудами.

Он презрительно хихикнул.

- Хорошие серьги, кто говорит «не носи»? Но сейчас много таких креативных,

модных, у тебя и зуб золотой, четверка верхняя, это что, тоже дядя Саид подарил?

- Это я сдуру поставила коронку на здоровый зуб, а деньги, да, он мне дал. У бабки

три таких было. Ты меня прям под микроскопом будешь рассматривать? Да,

золотая коронка - это отстой, я согласна.

Вспомнила, как баб-Лен мне перед смертью призналась, что пробухала три

золотых коронки, которые туркменские дантисты напялили на ее здоровые зубы,

когда золото сняли, она попросила заменить благородный металл наивысшей пробы

на металлокерамику. Хоть и бухала, а понимала, что ходить с испорченными

передними зубами бывшей дорогой куртизанке неприлично. С тех денег она мне

купила куклу, остальное ушло на металлокерамику и бухло. «Дуры мы с тобой, что

порушили здоровые зубы, ладно, ты хоть один» - вздыхала баб-Лен.

- Так сходи в хорошую клинику, золото снимут, фарфор поставят, - вдруг

предложил Сезар, - У тебя хорошие зубы, и могла быть классная улыбка. Но это всё

ничто по сравнению с твоей татуировкой на лице. Или ты выведи, или носи челку до

ресниц, чтоб не позориться. Так, я закончил, ты свободна, завтра в десять часов

приезжаешь с челкой и хорошим настроением.

Мне хотелось провалиться сквозь землю, папочка рассматривает меня, как

лошадь, заглядывая в рот. Еще никто не высмеивал мой золотой зуб. Его вообще

никто не обсуждал, кроме баб-Лен, и то, это было один раз, когда она жалела о том,

что мы с ней стали жертвами азиатской моды.

Я приехала без челки, с волосами, покрашенными в цвет сумерек (цвет серо-

фиолетового неба). Парикмахеру пришлось немало повозиться с вытравливанием

бордового пигмента из моих волос, в итоге получился не серо-голубой, который я

хотела, а серо-фиолетовый. И, как обычно, подвела рисунок над бровью

фломастером. Вчерашним вечером забегала в «Сефору», где обильно опрыскала

шарф и свитер весьма неоднозначной «Орхидеей» Тома Форда. У этих нишевых

парфюмов очень стойкий запах. Сезар приехал раньше меня. «Зайди к Сезару» -

сказал мне начальник смены. Прежде чем зайти, я накрасила губы помадой,

которая раньше служила мне тенями, потому что имела зеленый цвет. Купила я ее в

магазине дешевой фейковой парфюмерии и косметики.

- А, здравствуй, Тая! – спокойно сказал Сезар. – Все эпатируешь, да? Хочу тебя

огорчить, волосы как у старушек из советской эпохи, тогда многие бабушки

красились в такие цвета. Губы как зеленка с вазелином, но это еще ничего по

сравнению с запахом тройного одеколона.

- Хочу тебя огорчить, это нишевые духи от Тома Форда.

- Это который машины делает?

- Нет, он режиссер.

- Форд должен снимать кино! – произнес Сезар, подражая голосу Владимира

Высоцкого в сериале «Место встречи изменить нельзя».

Рассмешил, правда, смеялась я недолго.

- Тая, твой папа Сезар не дурак, он прекрасно понимает, что ты все это делаешь

ему назло. Ему, Тамаре, коллективу, который принял Таю Исаченкову в свою

корпоративную семью. Ни он, ни его жена, ни коллектив не сделали Тае ничего

такого, за что она могла бы их так не любить. Как я должен поступить? Я, человек, у

которого за сорок семь лет жизни сложилась определенная система ценностей. И в

первую очередь, это его семья и работа. Семья - это его жена, он с ней пятнадцать

лет, а с работой, этим производством, этими людьми он почти десять лет. И только

всего четыре месяца он с дочерью, о существовании которой он не знал двадцать

семь лет! А теперь скажи, как я должен поступить?

Как меня бесила вся эта его арифметика!

- Не знаю, папочка, уволить меня, наверное, - ответила я, произнеся слово

«папочка» с жутким сарказмом.

Он продолжал, любуясь собой, своей речистостью:

- Не будь ты моей дочкой, я бы давно тебя уволил. На производстве от тебя пока

никакого толку, тебе еще учиться и учиться, слушать и смотреть, а тыкать пальцем

в клавиатуру сейчас любой дурак может. Мы пока в тебя только вкладываем, с

тобой делятся опытом, на тебя тратят время, деньги- это так, для того, чтоб ты не

клянчила каждый день, чтоб чувствовала себя человеком, а не куклой. А ты похожа

на куклу, которую изуродовал ребенок. У меня сестра Софико, когда была

маленькой, испортила куклу чернилами. Она думала, отмоется – так не отмылось!

Вот как у тебя над бровью! – он провел пальцем по моей «несмываемой» татуировке,

я отошла, но поздно, предательски маркер перешел на его пальцы. – Что это? Это

что, чернила? Это фломастер что ли? Это мы с Тамарой переживаем по поводу ее

татушки, а это, оказывается, обычный рисунок фломастером! Двадцать семь лет,

высшее образование! Правильно, что тебя кроме кафе никуда не брали! И Марьяна

правильно сказала, что ты ненормальная! А я еще как дурак ее защищаю, говорю,

что она эксцентричная особа!

Было обидно не слова его слушать, а понимать, что защитить меня некому, морду

моему папаше никто не набьёт.

- Папулечка, дорогой, - воскликнула я с тем же жутким сарказмом, - а кто ж тебя

просил, ты в эту тему сам вписался! Тебе с Тамарочкой захотелось поиграть в дочки-

матери. Главное, дочка-то уже большая, ночью сисю не попросит и в кроватку не

нассыт. Только знаешь, папочка, это ж как бы не я виновата, что твоя Томочка не

способна к воспроизводству потомства. Недостаток эстрадиола? Бедный папочка,

его окружают люди с явным гормонным дефицитом. У жены нехватка эстрогенов, у

друга недостаток кортизола.

- Рот закрой, химичка сраная. Пошла вон отсюда! – рявкнул он на меня.

Я сняла сапоги, которые он мне подарил, его другой подарок, пуховичок от

Лагерфельда. Все это бросила ему на стол и выбежала из кабинета. Но этот козлина

догнал меня, накинулся с этим пуховиком, сапогами и словами, которые вылетали с

каплями слюны:

- Завтра приедет человек и заберет у тебя это, а сейчас не позорься, уйди достойно.

Мне очень тебя жаль, мало того, что ты страшная, ты глупая и злая! И от тебя

воняет, как из дешевой парикмахерской!

Переборщила я, видать, с этой черной орхидеей.

***

«А я своей маме рассказала, что ты меня искал и нашел, не знал ни номера телефона, ни

адреса, нашел меня через Петросбыт. С моим-то жутко распространенным ФИО –

Смирнова Мария Александровна!» - говорила молодая женщина по имени Маша, та самая

Маша, которая приходила снимать показания со счетчика. Я давно не разглядываю

женских лиц, но Машино лицо рассмотрел хорошо. У нее была фарфоровая нежно-

розовая кожа, ее высокий лоб прикрывали льняные кудряшки, ее серо-зеленые большие

глаза имели какую-то овальную форму, и это делало ее лицо моложе. Маши было

тридцать два года, и она к тому же обладала изумительной фигурой. Также Маша

обладала прекрасным вкусом. В межсезонье она носила светлое пальто, сапоги на

высоком каблуке, вязаную шапочку пастельно-морковного цвета, и сумочку под цвет

шапки. Или наоборот, шапку под цвет сумки. И вся она была какая-то пастельно-нежная,

как белевская пастила. Улыбалась она неэстественно белыми, как принтерная бумага

«Ким Люкс», видимо, хорошо отбеленными, зубками. Их ахроматическую белизну

подчеркивали губы, коралловый цвет которых не оставлял следов помады. Сразу я и не

сообразил, что это перманентный макияж. С детства зарубил себе на носу,

белый – цвет роскоши, красный – красоты. Что поделаешь, видимо, это вошло

в привычку еще со старой работы – контролировать свою внешность, С карьерой

фотомодели она покончила шесть лет назад.   

Я вдруг понял, что мне не хватает большого города с его сквозными дворами и

тупиками, узким Банковским и коротким Лебяжьим мостами, уличными художниками,

литературными кафе, кофейнями и кафешантанами. Как говорил один из моих знакомых,

хочу утонуть в красках города. Вот и я хотел не тонуть, а левитировать в его красках и

огнях. Вместе с ней, с молодой женщиной пастельных оттенков. Она слегка

прихрамывала, и каждый раз, когда я подавал ей руку, она краснела, а однажды и вовсе

сказала мне: «Петр, я не собираюсь падать!» «Машенька, а хотите я покажу вам дом Ирен

Адлер, единственной возлюбленной Шерлока Холмса?» - предложил однажды я. Мы шли

пешком к особняку Гаусвальд, она смахивала с лица первые снежинки, так смешно. Как

будто отбивалась от комаров. «А я люблю снег, - сказал я, - люблю, когда он тает на

лице. Мы как полинезийцы, Маша». «Почему же, – сквозь сдержанный приятный смех,

произнесла Маша, - это как дикари?» «Живем на островах!» - ответил я.

Рядом с Машей хотелось быть мужчиной в галстуке в прямом и переносном смыслах.

Встречаясь почти две недели, мы еще ни разу не поцеловались. Я провожал ее, целуя в

ладошку, встречал, обнимая одной рукой и целуя в щеку. Сам поражался, какой я с ней

нежный и деликатный! Понимал, что с каждым свиданием я нравлюсь ей все больше и

больше. «Почему не пьешь мускат? Он великолепен!» - воскликнула Маша, поднеся край

бокала к губам. «Машенька, я ж сегодня за рулём!» - сказал я, и она засмеялась: «Прости,

совсем забыла!» «Я хочу, чтобы сегодня моя спутница пожалела свои уставшие ножки» -

сказал я. Потом я преподнес ей огромный букет лилий, и мы поехали ко мне. В дороге

она хвалила и букет, и меня. «Тебя не смутило моё предложение. Машенька?» - спросил

я. «Петя, мы же взрослые люди» - обнадеживающе ответила Маша. «Конечно, взрослые,

просто я подумал, ты сочтешь меня самонадеянным». На ее кроваво-глянцевых губах

появилась успокаивающая улыбка, улыбка с жалостью. Она ей очень шла, но меня всегда

гнобили такие улыбки, губы сложились алым значком вай-фая и прошептали:

«Петя, мы встречаемся не первый день, достаточно хорошо узнали друг друга, и мы друг

другу нравимся. Ведь так?» «Да, очень» - ответил я. Прозвучало: «Петенька, дорогой мой,

послушай…А вдруг это любовь?», и я изменил маршрут и поехал в сторону Крестовского

острова. Я остановился, почти доехав до дома, в котором жила Маша. Она смотрела то на

меня, то на дорогу, и все это время молчала. А потом сказала: «Петя, я живу с мамой, она

сейчас дома. Ты считаешь, вам надо познакомиться?» «Маша. Я не знаю, что тебе

сказать» - я растерялся, растерялся и решил поцеловаться с ней в губы. Она сама ко мне

потянулась, оставив букет на бардачке. Стала нежно водить пальцами по моему лицу с

какой-то мучительной, просящей улыбкой, и лепеча: «Многие думают, раз модель, значит,

точно шлюха. Или дурочка с переулочка. Наверное, дурочка, но зато не шлюха. Да правда,

я не такая, и не была такой. Белая ворона! Но с тобой, Петенька, у меня серьезно, и я не

против постели, Петенька!» Она не против постели! И я не против пастели в постели,

только пусть эта пастель замолчит, а то у меня холод в штанах. Сразу представил, какие у

нее соски – бело-розовые, и их почти не видно, они сливаются с цветом кожи. Я даже

представил ее нижнее белье, бюстгальтер с розочками и светлые хлопковые трусики.

Лобок, наверное, идеально выбрит, он давно был подвергнут эпиляции. Целовались не

глубоко, она желала, чтоб я обсасывал ее губы, а не щекотал язык. По тому, как женщина

принимает поцелуй, можно судить, как она акт примет, тоже не захочет глубокого

проникновения. Оральный секс, если он будет, ограничится легкими поцелуями

генитальных зон. Нет, падало у меня не от этого. Я однажды понял, что я аллергик, и

аллергия у меня на любовь. Найдя Машу, я пытался победить этот недуг. Не получилось,

видимо, я хроник. «Господи, мне уже тридцать два!» - умоляюще произнесла она. И тут я

понял, что она еще должна сказать, но не говорит, боясь показаться либо назойливой,

либо банальной. «Я хочу любви, зрелой любви, я хочу семью, хочу ребенка. И тебе давно

пора подумать об этом, Петя!» - вот что она должна сказать. Что же я, мудак, наделал,

влюбил ее в себя. И не важно, что это на самом деле, влюбленность или желание выйти

замуж и родить ребенка, важно, что ей нужен не только секс. Но я еще не успел сделать

ничего такого, за что могу получить по роже или выслушать истерику. Мне не хотелось

причинять ей боль, но в данной ситуации избежать этого – себя унизить. Я решился на это

и сказал: «Машенька, милая моя, боюсь, что ничего не получится, и как мужчина я не

состоюсь…» Никому никогда я такого не говорил, что я не состоюсь. Бред. Я ждал от

нее позы презрения, позы восседающей на троне царицы, но вместо этого она ласково

посмотрела на меня, погладила мою руку и сказала: «Петенька, ничего страшного, это

бывает. Ты прекрасный человек, и все наладится! Просто ты робкий и интеллигентный. И

это классно! И все будет хорошо». Потом мы стали обмениваться благодарностями, потом

она забрала букет и ушла домой. Она ушла с надеждой, а я стал надеется, что мы не

встретимся, потому что все повторится. Господи, почему я такой мудак?!

***

Недавно общалась с матерью по скайпу. Она спросила, как я живу, и я ответила,

что зашибато, то есть очень хорошо. Рассказала о Лидке, о том, что та работает

телефонной гейшей, мать это рассмешило, и она тут же спросила: «Ну а ты,

доченька? Ты сейчас работаешь?» «Да, мама, я работаю, ну, главное, работаю, а

какая разница где?!» Про свою встречу с ее бывшим возлюбленным Корчагиным, и

про то, что я сама работала гейшей, и не по телефону, а в реале, разумеется, я ничего

не сказала, как и то, что меня нашел мой биологический папаша, у которого я

четыре месяца работала на производстве. Мне не захотелось ее расстраивать.

Впервые я почувствовала жалость к этой женщине. И чем сильнее меня

отталкивало от Сезара, тем больше притягивало к матери. Я еще могла все

исправить, позвонить Сезару и Тамаре, извиниться, могла тупо перебраться к ним, а

свою хату могла бы сдавать. «Дочка, - спросила Алла Гуревич, - а как у вас с

ковидом, в Европе уже болеют». «Не знаю, но чувствую приближение большой

жопы» - ответила я и добавила: - Ты это, береги себя. Ладно?» Она заплакала:

«Таечка, я обязательно приеду. Скоро всё наладится, и я смогу приехать. Работу я

нашла сиделкой в больнице. Женщина тоже русская, девяносто лет. А маме,

мамочке моей было всего семьдесят два года. Тая, знаешь, ведь я ее когда-то почти

ненавидела, мамочку мою, я молодая, еще девчонка, мне погулять хочется, а она

заставляет меня вышивать, и говорит, что надо думать о грядущем!»

Эх, мама! Лучше б ты сидела дома и вышивала крестиком, как девушка из

старины. А он бы сам к тебе пришёл, мой отец. Не этот, биологический. А тот,

который бы мог им стать.

У меня никак не выходило из памяти ее признание, что мой отец – Корчагин.

Я поняла, что мама в это искренне верила, потому что любила его.

Весь день смазался. Я плохо спала всю неделю. Упала у себя в лифте, хорошо,

никто не видел, и хорошо, что в лифте пол оказался намытым. Я позвонила Лидке и

сказала, что меня очень сплинит, и мне некому поплакаться в жилетку. Я прямо так

и сказала: «Будь моей жилеткой, Лид!» Она согласилась: «Ладушки, приезжай, на

месте определимся. У меня сегодня назначен звонок, хоть я и взяла выходной, но

один, всего один». Я ответила, что очень сожалею, но приехать не смогу, боюсь, меня

вырубит в метро. «Подожди, кисона, чичас перезвоню!» - жалостливо произнесла

Лидка. Я намочила полотенце холодной водой и сидела, прикладывая к вискам и

лбу. Голова тупо ныла в области переносицы и лба. Говорят, такое бывает при

кофеиновой зависимости.

Лидкин театральный голосок меня освежил:

- Вот не поехала с нами встречать Новый Год, теперь, жалеешь, наверное, да?

Тебя папаша вообще теперь никуда и никогда? Да, надо было женщиной раньше

становиться!

- Так я уже…

- Ого!

- Огого.

- Тайчонок, хочу подробностей! – взвизгнула она. - Жаль, у меня все время

цейтнот, не успеваю отоспаться, что-то поделать, как опять надо готовится к пахоте.

Ну ты хотя бы кратенько.

Я столько раз готовила это признание, а тут замялась:

- Лид, ну ничего такого… Он старше меня…дал мне денег, и мы трахнулись. Ну

это было еще до встречи с отцом.

И в этот момент Лидкин голос стал радостным, и, честно говоря, мне непонятно

что ее так радовало:

- Тайка, что ты врешь, никогда не поверю, что ты за деньги.

- Ой, Лидок, я сама от себя не ожидала. Не знаю, что на меня тогда нашло…бес

попутал. Тебе сказать стеснялась, еще думала, что ты не поверишь, что я такая б..дь.

- Да какая б..дь, подумаешь, один раз переспала. Ничего, киса, зато теперь

найдешь нормального парня, и не будешь комплексовать, что ты девушка. Главное

теперь, чтоб папаше твоему пришелся по вкусу, чтобы в пазл!

Мне показалось, что она стала веселее, чем в начале разговора.

- Нет у меня папаши. Лид, у вас в сексе по телефону вакансии есть, я б

попробовала?

- Не знаю, киса, есть вакансии, нет вакансий, - она заговорила быстрее, - Да ладно,

чего ты, помиришься с родаком, он тебя не бросит. Ща сброшу телефон Доната.

- Да пошли они, родаки и пердаки!

- Они?

- Он, его жена, собачки и кошечки дизайнерской породы, его бассейн, в который

когда-нибудь кто-то пьяный упадет и захлебнется!

- Гламурненько у папаши твоего, у меня такой клиент был, давай, говорит, на

нашей постели будут еще красивые котики, так я как сука то вздыхаю, то мяукаю.

Его возбуждает присутствие котов, которых в доме нет, у этого урода жена –

аллергик. Так, всё, Тайчоночок, время!

Я угостила саму себя очень крепким кофе, от которого сердце запрыгало

тушканчиком. «Закажу пиццу? – спросила я саму себя. – Тайка! Дура, всё потому,

что носишь драные портки! - Ба, иди в жопу! - Сама иди в жопу!»

И я опять перестаю чувствовать пол, опять эта долбанная левитация. Но до

прихожей я дошла, а не долетела. Достала две крупные купюры из сумочки, а потом

ушла в левитацию. Я встала на подоконник, ноги сами ушли за пределы комнаты. Я

не разобьюсь, я знаю, что я во сне, я это чувствую. Это сон, здесь можно ходить

голой, приставать к мужикам, и летать, летать, летать! Когда же засыпаешь крепко,

сна не чувствуешь, думаешь, что все на яву. Просыпаюсь от запаха еды. Это аромат

жаренной колбасы и горячего сыра.

- Тая, я всё заказала. И пиццу, и роллы. Ты так не пугай больше. Это надо, уснуть

на полу, не доползти до кровати. – Спасибо ба, спасибо, ба! Спасибо, ба!!!

Через час просыпаюсь на полу, рядом с моей ладонью те самые купюры. Мне

приснился сон во сне. Я поплелась в ванную и долго поливала лицо холодной водой,

потом начались долгие поиски айфона, честное слово, уже тянуло к окну и

подоконнику, хоть и знала, что это уже не сон. Я нашла айфон в кармане летней

куртки. То есть он сам меня нашел, когда заиграла недавно скаченная мелодия

Sodade Сезарии Эворы. Я поставила ее на входящий звонок. Смотрю на экран

айфона. Без имени, просто номер.

- Алло, да!

- Здравствуй Тая Исаченкова, - услышала я голос экс-кандидата на роль папочки.

- Здравствуйте, Александр Петрович.

Первое, о чём я подумала, что сейчас он признается в отцовстве, а потом добавит,

что для друга ничего не жалко, и никого не жалко. Но неожиданно он заговорил о

моей загранпоездке:

- Тая, мы с Зариком много думали, как тебе помочь. В конце концов здесь не

только твоя вина. Тут постарались и обстоятельства, и, конечно, близкие тебе люди.

Поэтому ты стала такой озлобленной на весь мир. Давай-ка для начала оформим

визу в Германию.

Ну что они там, совсем чокнулись в этом «Алкор-Трейде»! А что если Сезар

Шаликоевич проклинает себя, за то, что меня обидел, и не знает, как загладить свою

вину. Так я тоже подумала.

- Работать там что ли? – спросила я с издевкой.

- Нет, - ответил он.

- Отдыхать?!?

- Лечиться. Тая, отнесись к этому по-взрослому, не будь как дурной ребенок.

Зарик мой друг, и поверь мне, он хороший человек. Он очень переживает.

Мама, мамочка, ну да чего ж ты не разборчива в парнях-то. Совсем больного на

голову нашла, чтоб отомстить «тому парню с буровой». Подала блюдо холодным.

Спасибо, мама!

- В смысле мне надо… - не понимала я, - мне надо в немецкий дурдом? Ну типа в

клинику. да?!

- Сезар сказал, у тебя два варианта. Либо ты живешь, как хочешь, ты человек

свободный. Либо ты живешь нормальной жизнью, в семье. Тогда ты должна пройти

курс лечения.

Я сделала выбор без раздумий:

- Вариант первый. И без комментариев. Ясно?

- Хорошо. Это твой выбор. Но запомни, если с твоей стороны последуют какие-то

негативные действия в отношении Сезара и его семьи, меня и моей семьи или

нашего бизнеса, мы найдем способ изолировать тебя от общества, но лечиться ты

уже будешь не в престижной немецкой клинике, а на Пряжке. Теперь по поводу

твоих дружков, общих знакомых твоих и моего сына Игоря. Еще один такой стрим, и

твоим дружком тоже займутся. Но уже в рамках гражданско-процессуального

кодекса. Бабла с него снимут по самое не балуйся. Тая, за всё в этой жизни надо

платить. Он зарабатывает на унижении чести и достоинства. Что-то вы все очень

оборзели, «топорики- ЧиДашники». Тая, мне и сейчас не составит труда узнать о нем

побольше, кто он такой, где живет, где работает. А Зарик говорил, что похож на

твоего кавалера, только твой без бороды и парика. Ну как расклад, Тая? Тая, Зарик

парень горячий, но отходчивый. Я другой.

«Ну вы, зажравшиеся свиньи! – хотела сказать я. – Посмеяться над вами нельзя!»,

но вместо этого сказала:

- Странно, что вы не хотите отмстить ему за маму. Ведь ваш друг предал вас. Это

же он разбил ее жизнь и вашу.

У меня даже появилась идея, как бы Корчагин мог отомстить этому Зарику. Пусть

он со мной переспит на камеру, а потом пошлет это видео Сезару Шаликоевичу. Но я

не успела поделиться этим, он уже всё решил, кто прав, а кто виноват:

- Тая, так рассуждать может только ребенок. Ты, вроде, взрослая. Не Зарик

разбил, она сама разбила. Я его простил, потому что твоя мать не стоила того, что б

из-за нее рвать с другом. Вообще-то, нормальный мужик должен ноги оторвать за

такое видео! И это будет правильным решением!

Выходит, если с Петей что-нибудь случится, виноватым в этом буду я, потому что

не извинилась, не согласилась с тем, что Петя был не прав. Сейчас ситуация вся в

моих руках, я уверена, что Корчагин не просто так позвонил. В конце концов,

почему звонит он, не мой биологический отец? Я просто взмолилась:

- Пожалуйста, я вас очень прошу, не надо, простите нас. Александр Петрович!

Можно мне к вам приехать, я по телефону не могу…

- Ты хочешь извиниться перед Марьяной, так она дома, болеет. Ладно, приезжай.

Я поехала на такси, выпив еще чашку крепкого кофе и съев таблетку цитрамона.

Всю дорогу кололо под лопаткой.

Пустая приемная, моей врагини нет, и это к лучшему. Захожу в его кабинет

медленно, как когда-то выходила, но тогда я плыла в каком-то танце, плыла как

облачко, а сейчас иду как по битому стеклу.

- Стучаться не обучена? – спрашивает он, не вставая со своего кожаного кресла.

Я подошла к нему, он всё же продолжал сидеть.

- Знаешь, - сказал он, - Игоря я еще могу понять, он законный наследник. Ну, так

что ты решила?

- Хотите – возьмите меня. Только не трогайте Петю. Он ведь не со зла, - заплакала

я. – Хотите - трахните меня прямо здесь.

Он как будто меня не слышал.

- Пранк с сигаретой в жопе, как я понимаю, тоже его художество. Боже, мир наш,

прекраснейший из миров, куда ж ты катишься! – улыбаясь на сторону, сказал он. –

А жопа-то, чья, твоя что ли? А?

Я ничего не могла ответить, только мотала головой.

- Ты ведешь себя как шмара, - произнес он с каким-то упоением морального

садиста, - Ни про твою мать, ни про тетю Лену такого не скажешь. Хоть они и были

ветреными, мягко говоря. У тебя же нет цены, понимаешь, ты сексуальный секонд-

хенд! Что за вид у тебя нездоровый, на какой мацанке ты сидишь? На чем сидишь,

спрашиваю, на крэке, на винте или на колесах?

- На триметилксантине, - ответила я, сползая под стол.

Я могла сказать «на кофеине». Но я умнее, чем он думает. Все поехало, я схватилась

за левую руку. Он помог мне подняться и уступил свое кресло. Я боялась, что

отключусь, поэтому бормотала «шабуда-шабуда», как когда-то в детстве, когда баб-

Лен прохаживалась по моей заднице ремешком. «Шабуда» когда кайф, «шабуда»

когда боль, «шабуда», когда не найти нужных слов. Он налил мне в стакан воды,

заставил выпить. Потом достал из ящика тонометр:

- Руку дала! – крикнул он.

- Я не колюсь, я не наркоманка! – простонала я.

- Давление буду мерить, дура, - произнес он очень взволновано.

Я даже не чувствовала, как манжета сжимает мою руку.

- Сто тридцать на сто двадцать, пульс сто тридцать, - сказал Корчагин, - Херовый

пульс.

Вслед за водой, мне пришлось выпить полстакана бренди.

- Сейчас отпустит, - сказал он, ковыряясь в своем смартфоне.

«Если я умру, так и должно быть, - подумала я, - и не страшно». И вдруг он как

вскрикнет:

- Дура! Идиотка! – потом вздохнул и произнес расслабленно, - У меня по химии

тройки были. Ну какая ж ты моя дочь! Иди-ка ты домой, в свое дерьмовое болото,

никто тебе силком в рай не затащит. Живите, е.итесь. плодитесь, только приличных

людей не трогайте. Как ты?

- Нормально, - выдохнула я, поднявшись и собираясь уходить

- С кофейком тебе завязывать надо, – сказал он мне на прощание, - Ну надо ж,

какой идиот придумал такое название, прямо как триппер с куриной слепотой! – и

засмеялся смехом обреченного, нехорошим смехом.

И это всё происходит со мной? Да, я хороший химик. Прилежный химик. Наши

чувства и эмоции - это тоже химия. Эмоциями нашими управляют гормоны,

окситоцин – дружбой и любовью, тестостерон – победой, уверенностью, вазопрессин

– доверием, адреналин – страхом, дофамин –радостью, норадреналин –гневом,

кортизол, которого болезненно не хватает Корчагину – стрессом. Это не значит

что он не испытывает стресса, он к нему просто не устойчив. И сами мы химия. Есть

люди легкие, творящие жизнь, это кислород и водород. Есть тяжелые и токсичные.

Есть изменчивые, как пниктиды. Они удушающе действуют на нас. Они могут

удушить даже своей любовью. Корчагин сказал, что у меня нет цены. Я просто не

знаю, кто я, какой я элемент, газ я или металл, сульфат или алкан. Алкан это тот, с

кем сильна была твоя биологическая углеводородная связь. Они бывают газами,

метанами и пропанами, и при этом смертельно ядовиты. Бывают спиртами,

радикалами этих газов, одни в меру ядовитые, другие смертельные. Улетучиваются,

воспламеняют, травят, но без них невозможно.

Решила попытать удачу в дистанционном борделе. Я даже название этому

придумала, и этим в разговоре поделилась с куратором Донатом:

- Дистанционная вербальная панель.

- Вы программист? – спросил он.

- Нет, биохимик.

Что же он не врубается, с дистанционной все понятно, вербальная, потому что «бла-

бла-бла», панель – без комментариев.

- Попробуйте поимпровизировать, - сказал он, - я ваш клиент. Дайте начало

разговора.

- О, это легко! Минутку.

- Хорошо, я подожду, - сказал он.

Но прошло меньше минуты, и я выдала:

- Дорогой! Дорогой!

Пауза. Лично мне хочется добавить: «Получишь в яица ногой!», но я молчу.

- Дорогой, я готова исполнить все твои три желания.

Пауза. На этот раз длинная.

- Что вы замолчали? – строго спрашивает Донат.

Честное слово, не сутенер дистанционного борделя, а следователь по особо

важным делам!

- Я жду, когда вы что-нибудь скажете, - ответила я.

- Хотабычи нам не требуются. Извините, девушка. Но вы не подходите, вы

слишком кривляетесь, так нельзя.

Как же они нанимают людей на работу? Сразу сходу давай, импровизируй, разве

так можно? И причем тут Хоттабычи, это что, намек на то, что я приехала с

Востока?

Донат - токсичный человек, такой не может работать в индустрии любви. Ну и

черт с ним!

***

Арестованные качели, закрытые парки, пустеющие улицы центра. Такой была весна две

тысячи двадцатого. Масок в аптеках было катастрофически мало. Их скупали как акции

МММ в середине девяностых. Я заказал многоразовую дизайнерскую у одного ИП,

активно продвигающего свою деятельность в соцсетях. Маска была черного цвета и на

ней был принт – белые зубы хищника. Не могу сказать, что она меня очень впечатлила, но

она удивительным образом подходила к моей черной футболке с белым крокодилом.

Видел на улице пожилую даму в вязанной маске из телесного цвета пряжи с рисунком в

виде алых губ. Сколько в пожилом человеке самоиронии! Как в Гармошке смелости.

Гармошка, как ни в чем не бывало, сидел на складной табуретке неподалеку от

Предтеченской церкви. Без маски. Я не смог пройти мимо, тем более, что у меня была

открытая пачка «Блэк кэптан». Правда, на своё удивление, я обнаружил всего две

сигариллы. Остальные, возможно выпали случайно, не мог же я за день столько скурить.

Должен заметить, курил я крепкий табак, но не часто. Пачки этих отнюдь недешевых

сигарилл мне могло хватить дня на три. Гармошка отказался от угощения. «Последнее

курево даже менты не забирают!» - сказал он. «Помяни черта, и он появится» - грустно

засмеялся я. И ведь появился, даже в двойном экземпляре. Подошли двое, молодые, на

редкость вежливые. «Пожалуйста, старайтесь не привлекать к себе внимание», - сказал

нам один из них. «До свидания, будьте здоровы!» - добавил другой. «Какая утопия

пришла к нам вместе с ковидом!» - подумал я. «Даже не интересно, - сказал Гармошка, -

пойду-ка я отсюда». «Домой?» – спросил я. «А что такое дом?» - ответил он вопросом. И я

задумался, что скрывалось за этой фразой, за этим вопросом, который он задал самому

себе. Он не был похож на бомжа, он где-то жил, и, может, с кем-то жил, и этот кто-то

часто вторгался его пространство. Почему силовики с ним так обошлись, может быть, он

был важной персоной на этом острове? Я не захотел об этом думать, как и том, что с улиц

исчез запах еды, пусть дешевой, но манящей, завлекающей. Это запах варенной кукурузы,

выпечки и подгорающей курятины. Вдруг как никогда захотелось бюджетной шавухи из

заведения, некогда отталкивающего своим интерьером и видом ножей. А еще захотелось

выпить разливного пива, пусть трижды разбавленного, пусть в окружении не очень

приятных людей. В этой новой реальности мир для многих перевернулся, как стулья в

ресторане.

На улицах стало появляться много собачников с питомцами. И я вспомнила, как

подрабатывала когда-то дог-тьютором, так теперь называют тех, кто выгуливает

чужих собак. Я стала всерьез думать о такой подработке, но дудки! Все хозяева на

местах, никто не уезжает в командировку! Скорей бы уж кончилась эта собачья

весна! Но мне вдруг посчастливилось взять кота на передержку, поскольку хозяина

увезли в больницу с подозрением на ковид. По телефону соседка спросила, не боюсь

ли я заразиться от кота, который может стать переносчиком болезни, тогда я в ответ

спросила, не побоится ли вообще она открыть мне дверь чужой квартиры, как

законопослушная гражданка, надев и маску, и перчатки, я пошла пешком на адрес

питомца, на улицу Мира. Ближайший путь к ней проходит через Каменный остров.

Услышав знакомую мелодию, не могла поверить своим ушам. Пришлось поверить

глазам. Человек-Гармошка! Он сидит себе возле воды и наигрывает! И всё ему как-

то побоку! И зараза, и погода! Когда я подошла, он не шелохнулся, а только спросил:

- А закурить нету?

- Я не курю, - ответила я, - и вам не советую. Особенно теперь.

- Что ты говоришь, ай-ай-ай. А что у нас теперь?

- Как что, коронавирус!

- Что ты говоришь!

- Ладно, пойду стрельну для тебя сигаретку.

Он меня остановил, повертев головой, поставил аккордеон на землю и сказал:

- Зачем унижаться? Не куришь и ладно, не стреляй!

- Унижение? Ты не знаешь, что такое унижение.

И сразу поняла, что сказала глупость. Он еще нехорошо засмеялся, а потом

говорит:

- Кто тебя унизил тому тамба-матамба.

- Чего?!?

- Чего, чего, колдун я. Хочешь порчу наведу на того, кто тебя унизил, да не боись,

денег не возьму.

- Надо подумать, - сказала я, - на кого и сколько.

- Думай, когда надумаешь – приходи.

С этими словами он поднял инструмент и снова заиграл. Я крикнула ему: «Ээээ,

Гармошкин, товарищ Гармошкин, а ментов-то не боишься?» А он как будто не

слышал, продолжал играть. Что это такое, танго, лезгинка или просто их гремучая

смесь? Какая-то смесь несочетаемого, как перекись с уксусом. Кажется, именно эта

темпераментная мелодия звучала, когда я первый раз пришла на встречу с Петей,

назвав себя платной танцовщицей. Я знаю, такие были популярны в начале

прошлого века. Я в кино видела, и в книжке читала. Были платные танцоры, их

называли «жиголо», значит, платные танцовщицы должны были называться

«жиголеттами», но я подумала, что это мало знакомое слово, на Авито его просто

тупо не поймут. Всё, теперь я вспомнила название этой мелодии – «Шрамы

аккордеона». Я тогда призналась Гармошке, что музыка офигенская, просто огонь,

он без благодарности, как это принято, когда тебя хвалят, сказал: «Шрамы

аккордеона. Моя, сам сочинил». И он сказал мне, что занимался в музыкальной

школе, сочинял какие-то песни и даже хотел стать музыкантом, но родителям его

выбор был не по душе. Я не знала, как его зовут, сколько ему лет на самом деле, где

он живет, и кем он был. В душу лезть не хотела, я как-то сразу просекла, что ему это

очень не нравится. Уж и не знаю, колдун он или врёт. Сперва очень хотелось, чтобы

какое-нибудь обстоятельство подпортило жизнь Корчагину и Кипиани. А потом

подумала, а мне-то что с того? Корчагин уже как мумия, а Кипиани какой-никакой,

но отец. Во мне есть его гены, может, говенные, может, пройдет лет пять, я выйду

замуж за какого-нибудь любителя женщин с нестандартной внешностью, и это будет

лучший друг моей подруги, мы будем сидеть вперевшись в ящик, смотреть сериал,

есть веганскую колбаску и целовать в жопку дитя любви пуделя и стаффордшира.

 

***

В общем, проанализировав свою сексуальную биографию, вспомнив самые яркие ее

эпизоды с полной латиноамериканкой, умеющей одним лишь актом превращать

в безумного богомола (в насекомое, а не религиозного фанатика), с тонкой и звонкой

китаяночкой, умеющей делать расслабляющий массаж, плавно переходящий в половую

близость, с девушкой-метисом, и так далее и так далее, пришел я к неутешительному

выводу. Какую прелесть я пропустил – дистанционную близость! Ведь бесконтактного

секса у меня никогда не было. Слышал о нем много, особенно от своей бывшей гейши. И

комичного, и серьезного. Как только грянула эпидемия и объявили режим самоизоляции,

учеба ушла на удаленку, и мне, едва начавшему новую, вернее хорошую забытую старую

жизнь, пришлось осознать, что вдогонку этой новой жизни мне послана какая-то новая

реальность, и не только мне. ВСЕМ, Мне повезло больше, чем многим другим

преподавателям, с Инстой, соцсетями, ютубом и платформой зум, я был, что называется

на «ты». Вот я и сравнивал это дистанционное обучение с бесконтактным сексом. Но

почему-то вебкам-модели не волновали моё воображение. В конце концов, красивую

раздевающуюся девушку можно увидеть и в кинофильме, а у меня была подписка на

онлайн-кинотеатр. Я оставил заявку в сервисе «Секс по телефону» «Хочу, чтоб ты была

невинной девушкой, возраст, цвет волос и глаз значения не имеют. Форма одежды любая,

только не школьная и не фривольная. Рост средний. Упитанность средняя (не полная, не

худая) грудь среднего размера - не меньше второго и не больше четвертого. Цвет сосков –

темный. Ориентация традиционная, сексуальные фантазии без БДСМ. Все виды секса,

кроме анального. Что важно при выборе оператора: скорость речи средняя, но пусть

говорит, как в жизни, а не как в кино. Псевдоним или реальное имя заказчика. – Реальное.

Петр.

Перечитываю, и чаще других в тексте попадается слово «средняя». У этого слова есть

два значения. Первое – золотая середина. Второе – посредственность.

Мне прислали ссылку на фото девушки из каталога. Если бы я различал только

ахроматические цвета (белый, черный и промежуточные оттенки), то сказал бы, что у

девушки средние или серые волосы, а также средние, серые глаза. С монитора мне

улыбалась загорелая русая шатенка с глазами болотного цвета. Она была одета в розовое

платье с неглубоким вырезом, под цвет платья нежно-розовые лакированные туфли. Что

ж, это соответствовало моей заявке – отсутствовали школьный и фривольный стили. Зато

присутствовал стиль Машеньки: платье и туфли пастельных оттенков. И улыбка как у

нее: ровные зубы цвета дорогой принтерной бумаги. Я не просил присылать мне фото,

тем более я понимал, что оно фейковое. Либо это стырили из какого-нибудь

колумбийского, венесуэльского борделя, либо с нашего родного порносайта,

отфотошопили и выставили в каталог. Зачем присылать мне фотографию той, которую в

реальной жизни я никогда не увижу? Под фото была краткая информация о девушке,

вероятно, придуманная: «Лиана, 20 лет. Гетеросексуалка». В реальности это могла быть

дама шестидесяти лет с хорошими актерскими данными, и, конечно, не Лиана, а какая-

нибудь Валя или Галя Иванова, мать троих детей и бабушка пятерых внуков, полная или,

наоборот, худая и покрытая морщинами. Так подумал бы пессимист. Это могла быть

девушка двадцати двух лет, выпускница театрального института. Так подумал бы

оптимист. А лучше об этом вообще не думать. Разговор начался как с оператором колл-

центра. «Петр, добрый день, это Лиана!»

- Да, девушка, здравствуйте.

- Мы можем перейти на «ты»? - спросила она. Тембр голоса, похоже, тоже средний. Не

высокий и не низкий.

- Да, «ты» и только «ты»! – ответил я.

- Отлично! Я уже в твоей гостиной, на мне все как на фотографии, шелковое розовое

платье, лакированные туфельки.

- Ну а я одет по-домашнему, футболка и пижамные штаны. Да, и маска. А ты в маске?

- В какой маске, Петр?

- В стерильной. Ладно, ты молчишь, я понял, маска на тебе.

- Я очень волнуюсь, ведь я наедине с мужчиной первый раз.

- Ничего, не бойся. Я тебе помогу. Да, Лианочка, у меня вот какая просьба, с этого

момента говорить буду я, ты продолжишь, когда я произнесу кодовое слово «шабуда-

буда-буда». Запомнила? Если не запомнила, запиши. Ничего, я подожду.

- Да, конечно, уже записала. Будет так, как захочешь ты.

- Спасибо, Лиана. Итак…Ты стоишь в гостиной, где нет стульев и столов, а есть только

матрац, покрытый белой батистовой простыней. Я подхожу, встаю перед тобой на

колени…снимаю туфли, сначала одну, затем другую, ты снимаешь чулки, мои пальцы

направлены вверх, к твоим трусикам. Тебе неловко, ты сильно сжимаешь колени. Я их

целую, тепло моих губ проникает через шелк. Не бойся, ничего не бойся. Я поднимаюсь,

медленно расстегиваю платье. В это время мои губы касаются твоих. Ты дрожишь, моя

бедная, дрожишь, будто тебе холодно. Под платьем у тебя хлопковый бюстгальтер. Ты

стоишь, скрестив руки на груди. Платье сползает вниз. На тебе только трусики и

бюстгальтер. Прошу, доверься мне. Все будет хорошо. Будет немного больно. А потом

все будет хорошо. Ты позволяешь мне снять нижнее белье. Я все делаю осторожно, без

резких движений. Я страстно целую тебя в губы, ты не умеешь целоваться, сосешь мою

губу, вместо того, чтоб открыть рот. Ты снова скрестила на груди руки, но я их убрал. Не

резко, а очень нежно. Твои соски словно смотрят на меня карими глазами. У тебя

шоколадные крупные соски, я трусь об них лицом. Я долго трусь об них лицом, и они у

тебя как глазурь, я щекочу их языком. Мы оба медленно опускаемся на колени. Ты что-то

чертишь пальцем на моей спине. Я укладываю тебя на матрац, обнажаю свое тело.

Посмотри на мой мытый, пастеризованный фрукт… девятнадцать сантиметров в длину.

- Прости, пожалуйста, на фрукт или на половой член? Хочешь, я потрогаю…Прости,

что я заговорила…

- Это образно. На половой член. Да, потрогай, конечно, конечно, ты девственница, ты

вся покраснела. Я раздвинул твои колени. На тридцать градусов. Поглаживаю твои бедра

Поглаживаю не только рукой, а тем, что должно в тебя проникнуть. На сорок пять

градусов раздвинул. Глажу волосы на твоем лобке. Очень хорошо, что полностью не

выбрит. Мои указательный и средний палец опускаются на сантиметр ниже. У тебя все

закрыто. Ноги на шестьдесят градусов. Мне надо прогреть твое девственное лоно. Я

знаю, тебе это нравится, ты сейчас потечешь. Ты была застенчивой недотрогой, но иногда,

думая обо мне, дрочила под одеялом. Сейчас в этом нет необходимости, я ласкаю тебя

там. Ты не должна стесняться, пытаться прикрыть рукой. Шабудабуда!

- Ах, как хорошо. У меня там уже тепло и влажно.

- Ноги на девяносто. Не бойся, сейчас я сделаю тебе куннилингус. Я вижу нарцисс в

дождевых каплях, я проникаю к его сердцевине. Начинаю лизать, сначала медленно,

потом все быстрее и быстрее. Цветок распускается, на твоем лице сладкая мука.

Шабудабуда!

В ответ она громко застонала.

- Умница ты моя…У тебя девственный, но сильный оргазм. Нарцисс раскрылся после

сна. Его сердцевина источает аромат. Но это не аромат цветка. Это запах морской воды и

белого багета. Словно купаюсь в море и жру багет. Не бойся, я все сделаю аккуратно. Я

постараюсь быть нежным. Да, будет больно, но это пройдет. Вот я снес эту чертову

перегородку, которая мешала нашему взаимопониманию. Шабудабуда!

- Ай! Ай! Я царапаю твою спину, кусаю твое плечо, мне больно, прости. Ты

закидываешь мне ноги на свои плечи.

- Тебе удобно так? Лиана, тебе удобно? Лиана?

- О, да, да! Шабуда?

- Да, да,да, шабуда!

- Боже мой, я не знала, что это так хорошо, я думала, будет только боль.

- Слушай, я скоро кончу, - говорю я с придыханием.

- Хочешь в меня? Я не боюсь, сегодня ведь наш день, наш и только наш!

- Да, пусть мое семя смешается с твоей флорой.

Она понимает о чём я, это здОрово! Больше чем уверен, что у нее высшее образование.

- Я тоже этого хочу, милый, - страстно и громко шепчет она, - Хочу от тебя ребенка.

Мы оба этого хотим. Да, любимый?

- Да, любимая!

Я имитировал оргазм. Рука устала. Член эрегировал, а потом снова падал. Я трясу его

как градусник, но внимание сосредоточено на собственной речи. Я заставляю себя

говорить медленно. Мои крики и стоны фальшивые.

В ответ она тоже закричала. Очень натурально. Молодец, хорошая актриса, но сегодня

на сцене зритель.

- Спасибо, Лианочка, все было хорошо.

- Тебе спасибо…- томно произнесла она. – Хорошего вечера и доброй ночи!

Я не мог представить ту, которая была на фотографии. Но я четко представил себе

песочные часы. Песок течет как вода… Я называю ее любимой, зная, что это слово не из

моего лексикона. И мы оба хотим ребенка. Мы – я и мистификация. Я говорил это

женщине, которая, возможно, в этот момент вязала пинетки своему внуку, сейчас она

сделает еще пару звонков и пойдет в супружескую спальную, где престарелый муж в

пижаме или спортивном костюме смотрит телевизор, тихо попердывая под одеялом. Я

говорил это девушке, которая должна успеть сдать зачет на этой неделе, и которая

четко наметила план: институт, стажировка, карьера, потом семья, лет эдак в тридцать. Я

говорил это роботу нового поколения, над которым трудилась целая бригада

скриптологов, и вместе они - такая сила, что Мопассан нервно курит во гробике. Сгорит

старик!

***

Весна этого високосного две тысячи двадцатого года не пролетела так быстро,

как прошлогодняя, она тянулась мучительно медленно.

С тех пор, как я ушла с хладокомбината, прошло два месяца. Устроилась

фасовщицей в гипермаркет. На собеседовании мне сказали, что возможен карьерный

рост, но для того чтобы работать менеджером или директором, нужно сменить

имидж.

Удивило и то, что Лидка мне позвонила сама, спросила, как мое самочувствие, нет

ли тревожных симптомов, а то говорю в нос. «Спасибо, Лидуль, всё хорошо. Здорова.

А ты? Наверное, пашешь сутками, что, без балды, бизнес растет как число

зараженных?» «Бизнес растет у хозяев, - ответила она, у меня, да, заработок

получше, чем в прошлом году. Я гулять хочу! И трахаться в реале, и с любимым, а

не со всякими извращенцами по телефону. Хочу любви! Может это армагедец, и

завтра все подохнем. Так Боря сидит на карантине, у него папаша бессимптомно. Ты

как?». «В магазине, - ответила я. - Скоро на салаты перейду, там хоть пожрать

можно нахаляву». По ее голосу я поняла, что ее аж распирает, так хочет поделиться

очередной ржакой. Давно она меня не веселила. Мне очень не хватало лекарства по

имени Лида Шаповалова. Она вздохнула и говорит: «Ой, слушай. Мне тут такого

клиента подогнали. Ты только представь, он мне говорит, девушка, вот с этого

момента буду говорить я, и что тут началось, не я говорю, а он, что он со мной

делает, как он это делает! И «детская балалайка», и трах, и я в роли девственницы…

Тайка, я потекла! Тая, клянусь здоровьем, своим и борькиным, я ведь под его бла-

бла-бла возьми и кончи!» «Да ты что?» - я не поверила своим ушам. «Да, Тайчонок,

да! Обычно же я имитирую оргазм, ну у меня хорошо получаются, потому что

училась по порно, а не по эротике. В эротике они занимаются любовью понарошку».

Я вспомнила свой сексуальный опыт и спросила: «А если расслабиться и

подключить мастурбацию?» «Это можно, - согласилась Лидка, - но это всегда

отвлекает. Но в данном случаи, это просто в пазл. Я как начала сама себя жарить, у

меня, наверное, мозоль на клиторе. Киса, ты представляешь, я и так сижу как на

измене, что там завтра будет, а тут еще этот клиент меня завел, сижу, такая,

представляю, какой он из себя. А самой так стыдно. И страшно. Ведь недаром

говорят, женщины любят ушами». Я с завистью вздохнула: «Здорово…Вам бы

такого в команду, да?». Лидка с интонацией наставника: «В нашей команде психов и

импотентов нет. И инвалидов тоже. Тая, я не знаю, как бы он себя повел при таком

раскладе, но я думаю, в жизни он никакой, он, может, вообще псих, импотент и

инвалид. Так это еще не всё, он потом оставил пожелание, чтоб я ему перезвонила

месяца через два-три». Я заржала: «Почему не через год? Может, в реале хочет

встретиться?» «Не смешно, киса. Жалко человека, - с осуждением в голосе сказала

Лидка, - Нет, что ты. Это исключено. Нет, Борька классный, мне с ним повезло.

Киса, ты не переживай, тебе тоже повезет, изоляцию снимут, не век же мы будем

носить намордники. А представляешь, сейчас бы в кафе пришли, а нам с тобой

говорят, все, девчонки, п.здец! Тайка, мне уже двадцать пять». Во дает, двадцать

пять! «А мне летом двадцать восемь, и чего?» - успокоила ее я. «Да в театральный

берут до двадцати пяти, - вздохнула Лидка, - Ну как думаешь, может сделают для

меня исключение?» «Конечно, - ответила я. - Ты же такая талантливая». Она

поблагодарила меня, сказала «целую, Кисон!» и снова исчезла на месяц.

***

В работе менеджера есть такое понятие как «отложенный» звонок. Пришлось и мне

«манагернуть», продать, очаровать, чтоб внести очередной кредитный платеж. Продавал

я курсачи, реферы и дистанционку. Отложенный звонок это неблагодарное занятие, есть

перспектива быть посланным в вежливой форме: «Не надо так часто звонить». «Странно,

- думаешь ,- звонил недель шесть назад». У самого скопилась тьма тьмущая спамерских

эсэмэсок, от меня тоже кому-то что-то надо. Начал чистить и наткнулся: «Колл- центр

Афродита (секс по телефону). Петр, добрый день! Три месяца назад вы обращались в

нашу службу и оставляли заявку на отложенный звонок нашего оператора Лианы. Если

это актуально, сообщите, пожалуйста, с указанием удобного времени звонка.

Напоминаем, мы работаем в режиме 24/7 и гарантируем полную конфиденциальность.

Хорошего дня и здоровья!».

Интересно, помнит ли она наш разговор. Я, вот, вспомнил, как заказал девственницу, и

мне прислали фотографию девушки в розовом. И как она молчала и слушала, а потом я

услышал натуральный оргастический вопль, я тогда отметил, что она отличная актриса.

Чем черт не шутит. Когда Бог спит. Виртуальный роман? А пусть будет. Мне он не

мешает.

Вместо приветствия она с неподдельной грустью произнесла:

- Я соскучилась по твоему голосу, любимый. Он у тебя такой красивый.

Думаю, она напрашивалась на комплимент. Это она обладала красивым голосом. Для

меня голос женщины всегда был едва ли не на последнем месте в критериях оценки. Но к

сексу по телефону предъявлялись другие требования. Ее тела я все равно не вижу,

фотография фейковая, как не внушай себе, что это на самом деле она. Остается голос,

источающий вожделение. Она, все-таки, умница, не переигрывает, не пародирует

эротический треш. Профессионалка.

- У тебя тоже очень красивый голос, любимая, - сказал я. - Как и ты, как и твое тело. У

тебя нежные розовые губы, которые тянутся к моим, мои руки уже у тебя под платьем.

О, боже, ты надела колготки в сеточку прямо на голое тело. Только представь, эта

крупная сетка, эти квадратики обнаженного тела, очерченные ниткой. Я разрываю эти

нитки…Я стягиваю с себя джинсы. Девятнадцать сантиметров моей плоти хотят в твою.

Я сделал паузу, во время которой она тоже молчала. Ее пауза не могла длиться долго,

она же девушка на телефоне.

Она выдала весьма смелую импровизацию, смелую, потому что другому ее клиенту этот

поворот событий мог не понравиться:

- Сегодня, пожалуйста, будь осторожен. Когда ты в меня войдешь, делай все аккуратно,

я жду ребенка от тебя.

А что, если она в реальной жизни беременна, и магическая сила, которая может стирать

границу между вымыслом и реальностью, заставляет ее так поступать? Я сперва

растерялся:

- Конечно, любимая, я все понимаю.

- Ты не рад? – спросила она с неподдельной грустью.

Я вообразил, что она сейчас плачет, и кончик носа у нее порозовел.

- Рад, почему же, я очень рад! – вздохнул я.

- Но я знаю, как сделать тебе приятное!

- И я знаю, любимая, как сделать тебе приятное. Для меня важнее, что тебе было

хорошо.

И вдруг она спрашивает:

- Ты в меня кончал, и мы оба этого хотели. Шабуда? Шабуда-буда?!

Неприлично спрашивать, записывают они разговоры или нет. Неужели вспомнила? Я

ее помню, потому что она единственная женщина, с которой я занимался сексом в

дистанционном режиме. Но через ее дистанционную постель прошли сотни мужчин.

- Шабуда, - соглашаюсь я.

- Петя, любимый, я знаю, что ты хочешь. Я сама снимаю с тебе трусы, Петя, и эти твои

девятнадцать сантиметров уходят в мою глубокую глотку, мой язык нежно щекочет твою

уздечку.

- Лиана, а я на Сенатской или у Инженерного замка? Проглотишь сначала коня, а потом

и самого медного всадника?

- Что?!

- Ой. Извини, ничего. У тебя, наверное, токсикоз, я же не эгоист, знаю, что такое

бывает. Давай, я просто встану перед тобой на колени и поцелую твой животик. Пуп, эту

тропинку страсти, эти врата жизни. А наш ребенок уже шевелится?

- Что ты, нет, это только после пятого месяца. Ты кого хочешь, Петя, сына или дочь?

- Мне всё равно. И того, и другого.

Едва не сказал: «И побольше».

- Тогда у меня для тебя радостная новость, я сделала УЗИ, и врач сказал, что у меня

двойня. Только пол детишек еще не определить. Представляешь, если родятся близнецы,

мальчик и девочка, это будет так классно!

Мне вдруг захотелось серьезно играть в этом телефонном квесте, и я перестал

прикалываться над отличным работником столь важного сервиса. Может быть, это

хорошо, что я покинул блогосферу, что я завязал с пранками, иначе бы сейчас дал огня и

взорвал Ютуб. А девушку бы после этого уволили.

- Так ты говоришь, на пятом месяце? Шевелится на пятом? – уточняю я.

- Да, дорогой.

- Через два месяца мы обязательно должны созвониться.

На этом мы закончили нашу сентиментальную беседу. Я снова оказался в юности, потому

что тогда еще я не растратил сентиментальности и не перестал быть романтиком. Тогда

были намечены планы, горевшие потом на медленном огне. Я снова оставил заявку на

дополнительный звонок, отложенный на два месяца. Независимо от фотографии, на

которой была девушка в розовом, я стал рисовать в воображении девушку, собранную из

осколков одной и другой мечты. Там были и Светочка, и Машенька. И даже немного Таи.

Девушка-франкенштейн могла быть и на фото, а вдруг ее и, правда, смоделировали? Я

чаще стал о ней думать, видеть ее во сне, а утром вспоминать свой сон. Если удавалось

вспомнить, я вставал на колени и дрочил на салфетки, разложенные на простыне.

Салфетки я сжигал в раковине, и это был своеобразный магический ритуал, я сжигал

частицы никчемных жизней, я выжигал свою похоть. Но у нее, Лианы, от меня родится

два чудных человечка, и теперь я хочу не столько ее тела, сколько ее тепла и доброты.

Раз она поняла, что я хочу этой игры, значит, поймет и все остальное, что мне не

хватает ее голоса, им подпитывается мое воображение, рисуя женщину-совершенство.

В этот раз она не сказала ни слова, о том, что она скучала.

- Ты устала, любимая? – спросил я. – Я принесу тебе свежевыжатый сок.

- Спасибо, любимый, - молящим голосом произнесла она, - выслушай меня,

пожалуйста.

- Да, любимая, обнимаю тебя и слушаю. Я хочу, чтоб ты тоже меня выслушала. Никого

я не любил. Никогда я не любил. Я встретил девушку, и в один клик сделал ее и

женщиной и матерью.

Я стал вспоминать всхлипы героев любовных сериалов, которые доносились из

комнаты мамы Веры. Когда она обессилела, телевизор стал ей ближе всех, даже ближе

меня. Фильмы, которые когда-то вызывали у нее высокомерную брезгливость, стали для

нее чем-то необходимым как кардиомагнил, а их персонажи – ее знакомыми, друзьями и

родственниками. Она говорила о них, как о соседях и своих бывших коллегах. Нередко из

комнаты доносился чей-то наигранный плач и признания в любви. А вместе с ними

комментарии мамы Веры, какая стерва Мария Долорес, и какой хороший человек ее муж.

- Я тону в твоих глазах, - вспомнил я вслух. – Ты лучшая беременная года!

- Это была ложная беременность, - неожиданно для меня сказала она.

- А такое бывает? – спросил я.

Я, наверное, был похож на маленького мальчика, которому строгая няня сказала, что

игра закончена, надо идти ужинать, а на ужин опять эта подгоревшая запеканка!

- Ой, чего у нас только не бывает, - весело проговорила Лиана.

Что с ней случилось? Я с надеждой, что мы вернемся к нашей игре, заскулил:

- Так пятый месяц, Лиана.

- Что «пятый месяц»?

- Пятый месяц беременности.

- И что?! Бывает и на шестом.

- Что на шестом?

- А что на пятом?

Я понял, что сейчас заплАчу. Она зависла. Ее можно было понять, хотя в сексе по

телефону случается всякое. Потом Лиана откашлялась и сказала:

- Мне очень жаль. Ты только представь, через полгода он бы родился, еще через год

сказал бы: «Папа, мама». Прости, любимый!

- Мне тоже очень жаль. А, может, это выкидыш, и ты просто не хочешь говорить мне

правду?

Я произнес это, и щеки намокли. Наверное, она даже услышала, что ритм моего дыхания

изменился.

- О, Господи…- произнесла она, - надо выходить из параллельной реальности. Алло

Петр!

Почему она не играет по моим правилам? Поступило внутреннее корпоративное

распоряжение сливать таких сложных клиентов, как я?

- Ты считаешь, надо? - спросил я.

- Все нормально, - ответила Лиана, - это был ваш бесплатный звонок. Дело в том, что я

увольняюсь.

А сразу сказать не судьба? А я даже обрадовался:

- И очень хорошо. Смотрите, Лиана, у нас уже есть чувства, нам осталось только

встретиться, давайте попробуем любовь в реальной жизни. Лиана, назовите мне хоть одну

причину, по которой наша встреча невозможна.

- Господи, Петр, да я вам три причины назову! Муж - раз, внуки-два, и возраст – три.

Не три года, а шестьдесят три! Ну что вам еще сказать, приношу извинения, за то, что

скрывала свой возраст.

Теперь я завис. А ведь такая мысль мелькала у меня в голове, что она отдавалась мне у

плиты, на которой жарила диетические котлеты. Однако это хамство с ее стороны, взять и

столь резким движением окунуть меня в реальность. Она словно за волосы вытащила

меня из той, параллельной. Я ровным голосом сказал:

- А ты хорошо выглядишь, так еще бы, шестьдесят три – и девственница, как тут не

скрывать свой возраст.

- Хорошего дня, - сдержанно произнесла она на прощанье.

Что ж это было со мной, я виртуально влюбился? Всё, что раздражало и бесило в

реальной жизни, стало таким желанным и милым в той, которая в сотах, в байтах и

минутах! И вот бы мы встретились в реале, и пусть, пусть не шестьдесят три, а двадцать

три, пусть даже сорок три! Вот она идет своей антигравитационной походкой, на ней

розовое платье, под ним действительно коричневые соски. Она подходит и говорит, что

именно таким меня и представляла. Совсем как Ассоль в «Алых парусах». А я? Что делаю

я? Куда ее веду, на острова или в номера? Абстрагируюсь от пандемийных ограничений,

черт с ним, с ковидом, нет ковида, как у Гармошки его нет, он все еще в той реальности

или вообще в своей. Поскольку секс у нас был на словах, нам уже не нужны никакие

рамки. Цветы пусть будут, иначе подумает, что я жлоб. Вино тоже будет, мускат или

шабли. Да, шабли, кутить так кутить! А потом моя половая система сыграет со мной в

русскую рулетку. Либо выстрелит, либо промахнется. Промахнется, это значит, у меня

эрекция уйдет в ноль. В этой рулетке всё наоборот, выстрел в цель – победа, холостой – и

я холостой до конца своих дней!

Пустота и теснота очень похожи.

***

Случилось невозможное. Лидка позвонила и предложила забить стрелку. Она

даже согласилась подъехать. «Можем в компромиссе» - предложила она. Вначале я

подумала, «в компромиссе» это в кафе с названием «Компромисс». «Это где такое

кафе?» - спросила я. Она меня отругала: «Тая, кисон, что с тобой, ты у нас девушка с

дипломом, что такое компромисс, не знаешь? Ни у меня, ни у тебя, а где-то

посерединочке, в центре города». «Может тогда на Горьковской где-нибудь?» -

спросила я. «Да, кисон, давай, - согласилась Лидка, - Говори день и время! Только

не завтра, Тайчонок, у Борьки завтра днюха. А так, в любой день после часу дня!»

Ни хрена себе, и, правда, компромисс! Она что же, в отпуске или совсем нигде не

работает? Я с обидой на то, что раньше она редко звонила, ответила: «И не

послезавтра, у нас корпоратив». Хотя никакого корпоратива в нашем гипермаркете

не намечалось. «Ща, посвайпим, чо у нас тут…- услышала я. – Ага, вот, ну это даже

ближе к тебе, кисон». Думаю, она искала в Яндекс-картах, где в районе метро

Горьковская есть приличные кафе. Она меня хоть слышит? «Лидок, давай после

выходных!» - предложила я. Она согласилась.

Я очень давно не была там. По ту сторону Ушаковского моста. Не была на

Петроградке, в центр не выбиралась. Что там «ушаки» (как курьеры называют всё,

что прилегает к Ушаковской развязке)! Что там Каменный остров! На несколько

месяцев город сузился до пределов Приморского района. Там я жила, там я работала.

В первые годы жизни в Питере не могла понять, почему его так назвали. Помню,

спросила у деда: «А море где?». «Ты в Крым что ли приехала, море ей подавай!» -

разворчался дед. Когда я спросила, почему так назвали район, он не знал, что

ответить: «Раньше был Ждановский. Не от слова «ждать», а от фамилии одного

такого деятеля». Я уже не стала спрашивать, почему железнодорожная станция,

недалеко от которой жил мой дед в своем частном доме, называлась «Озерки». Позже

поняла, что озера действительно есть, по другую сторону железной дороги, и уже в

другом районе.

А северное море было там, где остался мой позор, позор моей мамы и моей

бабушки. Такая, вот, мы династия куртизанок.

Во всех гипермаркетах есть кулинарные отделы, и в каждом таком отделе есть

авторские салаты. Меня кухня тоже привлекла к такой работе, типа, будут идеи,

излагай, будем притворять их в жизнь! Я приходила за сорок минут до открытия,

переодевалась в униформу, расставляла контейнера, если нужно, меняла стикеры.

Есть такое мнение, что салаты в гипермаркетах делают из просроченных продуктов.

Честно говоря, не знаю, у кухни свои секреты. Но знаю другое, кулинария – это

химия. А химия любит только интуитивных. Задача непростая, угадать, каким будет

сочетание на первый взгляд несочетаемых продуктов, а вдруг получится шедевр?

Или наоборот, вроде сочетаемые продукты, а добавили что-то лишнее, и получилась

гадость. У парфюмеров те же законы. В меня поверили, как в технолога? Самолюбие

зазвенело во мне колокольчиками. Ради этого можно отстоять половину суток на

ногах, едва успевая на перекус и в туалет. Пусть даже не прибавят зарплату, но если

назовут салат моим именем – это триумф! Тетки из гипермаркета почти все были

прибывшими из стран «ближайшего». Уборщицы, кассиры, моя сменщица. Моя

напарница Люда, которая стояла на «горячем», была питерской пенсионеркой.

Однажды она мне сказала: «Что со склада ушла, там поспокойнее, и девчонки наши,

там хоть присесть можно, и нормально пожрать!» «А ты чего туда не

пошла?» - здесь тоже было принято «тыкать». «Я б не пошла, а полетела, - ответила

она, - но меня туда не приглашали, меня сразу сюда. Здесь один плюс, можно

пожрать нахаляву». «Мне сказали, здесь перспектива, - объяснила я. - У меня, между

прочим, хоть туркменское, но высшее». Она засмеялась, показав прокуренные зубы:

«Деточка, у меня российское высшее, кораблестроительный институт! Три года

здесь пашу, никого повышения нет и не будет! Если тебя сюда пихнули, значит,

поняли, что ты дурочка, которую можно развести. Человек был нужен здесь, тебе и

предложили! Поэтому никакого повышения не жди. Ты только не треплись о нашем

разговоре». Я пыталась ее переубедить: «Так я могу потом поваром, технологом,

девчонки с кухни говорили! Я ж работала технологом на хладокомбинате!» Она

сразу сделалась какой-то суровой и спросила: «А в трудовой что написано?» «По

собственному желанию» - я напряглась. Она вздохнула и говорит: «Деточка, если

человек уходит с такой работы на такую, у них это называется «избыточная

компетентность». Ну идешь вниз, понимаешь, и такие работники вызывают вопрос,

как пить дать, звонили на прежнее место. А люди-то разные, там могли

такого наболтать. Сказали, например, что ты доверчивая и глупая. Ты только не

обижайся, это они сказали, а не я». А ведь она права, могло такое быть, и даже не

хочется представлять разговор с кадровой службой «Алкор Трейд». Спесь как рукой

сняло, и я даже начала думать над активным поиском новой работы.

В общем, отпахав очередную смену, я решила прогуляться по центру города,

заодно посмотреть, поспрашивать, не требуется ли официантка, иногда объявление

вывешивают на дверях заведения. Перешла через Невку и слышу, откуда-то

доносятся звуки аккордеона. Давно их не слышала. Мне даже казалось, что Человек-

Гармошка остался в прошлом году, в прежней реальности.

Он сидел на раскладной табуретке и играл очень знакомую мелодию. В коробке

из-под обуви, которая стояла у его ног, лежало несколько сигарок «Блек кэптан». Я

вспомнила, Петя говорил, что иногда угощает его табачком, сигариллами или

«сигарками» как их называл Человек-Гармошка. Скорей всего, он недавно был

здесь. Я обрадовалась, потому что ничего о нем не знала, жив ли он, не заразился ли

коронавирусом, а известие о его смерти меня бы сильно огорчило. Что из того что

мы расстались, и никогда не испытывали друг к другу пламенных чувств? Ведь

огорчает же известие о смерти известного артиста, который тебе нравился. Когда

умерла баб Лен, мне стало иногда казаться, что мы как прооперированные сиамские

близнецы, один из которых умер после разъединения, вместе было тяжко, иногда

тошно, а потом стало пусто, и часть туловища ныла, ведь это по ней прошлись

скальпелем. Расставание с человеком, с которым у тебя была углеводородная связь,

с твоим алканом, это другое. Да, я не ошиблась, не ПОЛОВАЯ связь, а

УГЛЕВОДОРОДНАЯ. Это и есть твоя новая реальность, и без всякого

короновируса. Можно перестать пить кофе, курить, употреблять алкоголь,

перетерпеть и жить спокойно, но информация о том, что с полок магазинов навсегда

исчезнут эти продукты, и ты нигде не сможешь их купить, введет тебя в реальный

сплин.

- Привет, - сказала я.

- Привет, привет, - внимательно посмотрев на меня, сказал он.

- Помнишь меня? – спросила я.

- А то! Память у меня хорошая. Я даже помню, как ты пришла сюда просто

потанцевать.

Я кивнула на коробку с сигарками:

- Петя с семьдесят девятого дома?

- Да что мне его имя, что мне его дом. Не знаю, не представлялся он.

- Ну такой чуть выше среднего роста, симпатичный, средних лет.

- Симпатичный! – усмехнулся Гармошка. – А я какой?

- Ты? Брутальный.

Он тихо засмеялся.

- Да тот, наверное, тот. Имени его не знаю, но приходит ко мне иногда. Сегодня

пришел, принес сигарки, а дней десять назад приходил без сигарок. Я его не прошу

мне их приносить. Но он в прошлый раз попросил сыграть что-нибудь улетное.

Сказал, что у него должна родиться двойня. Вот так, подруга. И смерть рядом, и

жизнь. Что ты как маринованная?

- Да нет, все нормально, волшебник. Ты говорил, что ты волшебник, да?

- Без трепа, волшебник я, колдун. Ну чего, определилась за столько месяцев, на

кого порчу хочешь навести?

Я не знаю, что ответить, пожимаю плечами. Плечи, и правда, дергаются, то ли

потому, что не знаю, что сказать, то ли становится зябко. Женился, значит, мой

пранкер, наверняка на той девушке, которая приходила проверять счетчик. Из-за

которой в тот день поругались. Она красивая и не ведет себя как шлюха. Ее

невозможно представить в пранке о вреде курения с сигаретой, торчащей из жопы.

Она другая, хрупкая и нежная, она у нас памятник всем слабым женщинам этого

мира. Нет, если она ждет двойню, он уже никуда не денется. Не денется и потому,

что она красива и знает себе цену. Это у меня нет цены, я секонд-хэнд. Тут я

представила его, гуляющего с широкой двойной коляской по аллеям этого острова, и

стало так ржачно, что я чуть не описалась, надо было мне, дуре, выпить чашку

крепкого кофе перед прогулкой. Всё время забываю, что кофеин мощный диуретик.

Гармошка смотрел на меня как на идиотку. Я еще подумала, как эта Маша сможет

родить, у нее фигурка морковкой, плечи есть, а таза нет. Да ей живот придется

возить на коляске, прежде, чем народится эта двойня! Я уже представила, как ее

кесарят, а потом она лежит изможденная, как кета, отметавшая икру. Гармошка

спросил, на кого я хочу навести порчу.

Я решила сменить тему разговора:

- Ты не голоден, колдун?

- Я?! – удивленно спросил он, - Как бы нет. А ты?

- Я?! Нет, я просто гуляю.

- А что у тебя на ужин? – вдруг спросил Гармошка.

- У меня? Паста, - ответила я.

- Зубная что ли?

- Макаронные изделия, паста ля болоньезе. Перевожу на русский, макаронные

изделия с тушенкой и томатами. Вообще, ты знаешь, я еще когда жила в Туркмении,

поняла одну вещь, главное, чтобы были мука, соль и помидоры. Короче, я

отвариваю макарончики в томатном соке, а потом жарю на сковороде, классно

получается. Могу пригласить тебя на ужин. Ты точно не голоден, скажи, не

стесняйся!

- Я же сказал, не голоден. А человеку нужен суп. В нем вся сила. Почему

бездомных в первую очередь кормили супом? Почему суп – блюдо первое, а не

второе? Суп возвращает к жизни. Он на воде, вода - это жизнь. В нем все, что тебе

надо, травки всякие, чья-то плоть, крупы. Значит, порчу наводить не будем. Ну,

тогда говори желание.

- Одно?

- Ну, я ж не джин. Одно. И лучше реалистическое. Или что, опять надо подумать?

- Так это, надо, а то сдуру скажу, а окажется, что это не самое главное.

- Лучше, конечно, что-нибудь материальное.

- Ну! Это не интересно. Ладно, пойду думать.

- И опять придешь через полгода?

- Неет…

Вот привязался ко мне со своими оккультными способностями! Не знаю, какой он

колдун, если желания должны быть материальными. А еще предлагал порчу

навести! «Материальными» это как, если я скажу, хочу «Тойоту Камри», реально

подгонит к моему дому? Псих он, скорей всего, а не колдун, добрый и веселый

дурашка.

И решила, что сегодня я никуда уже не пойду. Скорей бы уж следующая неделя!

Лидка заметно располнела, и по ходу стеснялась даже меня, как будто она

поправилась не на десять килограмм, а на все сто. Когда я сказала, что мы не

виделись почти год, она не поверила:

- Ну прямо год, меньше, месяцев десять, да нет, еще меньше.

- Ну десять точно.

Она стала рассматривать мои распущенные волосы. С того дня, как покрасила их

назло Сезару, я с ними больше не экспериментировала. Только обстригла кончики,

превратившиеся из серо-фиолетовых в тускло-серые.

- Что, Тайчонок, не носишь цвет марсала?

Я повертела головой. Какое красивое название «марсала». Еще не знаю, что оно

обозначает, но уже нравится!

- И правильно, что перекрасилась, - одобрила Лидка, - тебе лучше спокойных

оттенков. Шикарно выглядишь, а я, как сарделька. Какая-то жиртрестина, я на

трусах резинку ослабила, сука, жмут! С моим ростом десять кило - это так заметно!

Но есть и плюсы, мой Борька не любит худеньких. Вот и не знаю, что делать. Самой

себе противна, а похудею, вдруг он бросит? Что делать-то, Тая?

- Радоваться, - ответила я. – Мне б твои проблемы!

- Не прибедняйся, Бога не гневи, была б у меня такая фигура, я б никогда н

работала! Кстати, о работе. Всё, Тайчонок, из этого бл.дского колл-центра я

уволилась. Я из-за этой сучьей работенки и расползлась! Вечно сижу, лежу и в

потолок гляжу!

- Ушла? – обрадовалась я, и для приличия спросила: - Чего так?

- Да ну, Тая! Ну, во-первых Боря. Он живой человек, мужик классный.

Офигенский мужик, правда. В постели – монстр, я кончаю как сирена. Вот тебе бы

такого, Тая. Кстати. Как у тебя с работой, все фасуешь или людей салатами

травишь?

Мне показалось, или она действительно произнесла последние слова с

насмешкой? «Нет, - подумала я. – я просто стала какой-то параноичкой, не видела

человека год, и сразу же начинаю в чем-то подозревать».

- Нормально с работой, - ответила я, - Мой любимый график, три через три, - и

тут же спросила: - А что во-вторых?

- Что во-вторых?!

- Ну, ты говоришь «во-первых, Боря». А что во- вторых?

- А! Тая, клиенты больные на всю голову, ну я же не психолог, и тем более не

психиатр. Ты только не ржи, я морально очень устала, устала просто как папакарла.

Честно говоря, не заметила я в ней усталости. Бока у нее слегка разошлись,

появился животик, личико округлилось, и уже наметился двойной подбородок.

И цвет лица здоровый, румянец на лице, под глазами никаких ободков, где она,

усталость?

И тем не менее я решила изобразить сочувствие:

- Понимаю! Количество неадекватных клиентов тупо зашкаливает, да?

Лидка махнула рукой.

- Да неадекватные это фигня, - объяснила она, - Пьяные, обдолбанные, дебилы

всякие, извращенцы – это просто новый уровень. С ними тоже можно научиться

говорить. Но есть люди в проблеме. Я же тебе рассказывала про мужика, который

сам меня уделал. Не я болтала, а он, я сижу, слушаю, а у меня трусы мокрые. Чего,

не помнишь?

Я действительно помнила ее рассказ об этом необычном клиенте. Так забавно она

о нем говорит «уделал», как и в прошлый раз, кстати! Нет, ну честное слово, как

будто они не сексом по телефону занимались, а бились в шоу «Бои без правил».

- Помню, - ответила я.

- Так ты прикинь, он оставил заявку на дополнительный отложенный звонок.

Через три месяца позвонил, и снова начал меня уделывать. В итоге, я сказала, что

жду от него ребенка. Ты бы слышала, что он наплел в ответ! Что он рад, что он

хочет послушать, как ребенок шевелится, а я еще сказала, что это двойня!

«Двойня! – мелькнуло у меня в голове, и даже показалось, что я слышу звуки

аккордеона и вижу счастливое лицо Пети. – Ну, Лидка, жжёт по полной! Так можно

и под фанфары со своей импровизацией». Я сразу высказала свое мнение об этом:

- Лида, ты дура что ли, тебя ж могли уволить. Он бы пожаловался, и всё.

Лидка махнула рукой.

- Да, о чем ты, Тайчонок, - сказала она, - он же не сука, он просто в проблеме! А

мне оно надо, мне таких жалко просто, вот, по-человечески, он же потом еще

оставлял заявку, буквально недавно разговаривали, я сказала, что увольняюсь и мне

вообще шестьдесят лет.

Она не переставала меня удивлять.

- Зачем?! – спросила я.

- Тая, как зачем, он предложил встретиться, я могла бы его послать. И мне бы

ничего не было, я там не по трудовому работала, а по ГПХ. Но мне людей таких

жалко. Я так уверенно сказала про возраст, что он поверил. С бабкой старой он

встречаться не захотел.

«Благородная девушка, - подумала я. – И прекрасная актриса!»

- Ну ты даешь стране угля за пятилетку, - похвалила я Лиду, - А что ты там про

работу спрашивала?

- Да это Борьке администратор нужен в его тату-салон. Сейчас же сняли

ограничения. А ты чего, хотела?

- Лидок, хочу! Честное слово, хочу!

Я аж засветилась от счастья, заискрилась, запрыгала! И Лидка, наверное, смотрела

на меня, как на идиотку.

Я нисколько не пожалела о своем решении уволиться из гипермаркета и

устроиться администратором в тату-салон. Теперь и подругу видела часто, и не

только видела, но и слышала ее чудесный заразительный смех. Борьку я

представляла качком с множеством татуировок, а он оказался худеньким и длинным

«ботаником» с бородой и выбритой наголо головой. Татушек было не так много, как

я представляла. Два иероглифа на шее, текст на запястье, и еще со слов Лидки в

интимной зоне, она говорила, что себе сделает такую же и там же. Когда я спросила

Борю, почему, если не секрет, у него немного татушек, он ответил, что не каждый,

торгующий спиртным – алкоголик. А чего? Грамотно ответил.

***

Этой осенью он приходил всё чаще и чаще, аккордеонист, которого за глаза называли

гармошкой. Я иногда видел издалека. Он стал подходить ближе к воде и к ограде. А

вчера, как мне сказал сосед, на том месте работала оперативно-следственная группа. Есть

предположение, что в него выстрелили из арбалета. Кто-то уже принес цветы к месту, где

он испустил последний вздох. В вечерних новостях и в Яндексе появилось сообщение, о

трупе с ножевым ранением на Каменном острове. В интересах следствия данные о

личности не разглашается. Я купил две красные гвоздики и свечу с подставкой. Вечернее

небо словно кипело дымной смолой. Я положил гвоздики рядом с другими цветами, зажег

свечу, которую вскоре задуло ветром. Невка дыхнула холодно и кисло. Проходя мимо

церкви заметил двух людей, которые кивали в сторону гибели Гармошки. Нарисовалась

серая пустота с говорящими головами. Она словно расширялась и просвечивала дома,

стирая границы квартир. От нее невозможно спрятаться. Я заметил девушку с крупными

чертами лица, которая приближалась ко мне.

Я пришла поделиться с Гармошкой своей радостью. Как и обещала. А встретила

Петю «Два Топора»! Надо же, ведь прошло чуть больше года. А ощущение, что

не виделись лет пять. И также была осень, когда мы здесь встретились, еще

осень, зеленая.

- Привет, - сказала я. – Давно мы не виделись.

- Ты уже знаешь? – спросил он.

В лице его ни радости, ни удивления, как будто расстались только вчера.

- Что я должна знать?

- Что его убили, я, вот, цветы принес.

- Как убили?!

- Говорят, из арбалета. Хочешь – пойдем, помянем?

Человека-Гармошку убили, а меня как будто контузило.

- Подожди, ну как убили-то, за что, он, что, кому-то помешал? – я почти

закричала.

- Откуда я знаю, Тая.

В этот момент мне не хотелось его отпускать. Мне одной быть не хотелось…в этот

момент, в эти минуты, в этот день. Я вспомнила, как мы спали в одежде «без акта»,

как он говорил о своей приемной матери. Размечталась! Его дома ждёт жена. И они

оба ждут двойню.

- Ладно, пойдем, помянем, а куда? – спросила я.

- Есть тут одно место, на твоем берегу, подвальчик, там очень вкусная уха из

лосося, там же можем и перекусить, - ответил он.

Нашел время, говорить о достоинствах ухи! Да, Гармошка говорил, что человеку

нужен суп, суп возвращает к жизни, но здесь не тот случай. Просто петина жена не

умеет вкусно готовить.

Скорбь прожигала ее глаза, уничтожая следы радости. Словно умер близкий ей

человек.

- Меня реально сплинит, - сказала она, - а когда у меня сплин, у меня вообще нет

аппетита.

- А у меня наоборот.

У меня всегда так, когда сплин –зверский аппетит. Тая, наверное, подумала, что я

бесчувственный урод, которому все по шарабану. По крайней мере такую мысль выражал

ее взгляд.

- Пойдем, -нерешительно произнесла она. – Ты на машине?

- Нет.

Мы молча шли до середины моста. Потом я объяснил, что у меня ухудшилось зрение,

возможно, из-за ковида, которым переболел без симптомов, но не без последствий.

Сейчас ношу контактные линзы, но в ближайшее время сделаю очки на заказ.

- Было меньше полторашки, а теперь два с половиной, представляешь?- сказал я.

- Меня Бог миловал. Не болела, а зрение как у снайпера. Надо налегать на чернику с

морковкой.

- Ха! С детства ненавижу морковь.

- И свеклу, - добавила она.

- Вишню, - поправил я.

- Не могу смеяться. Как ты живешь?

Мне даже стало приятно, хотя, я понимаю, что чаще всего этот вопрос задают из

вежливости.

- Да нормально, собираю материал для диссертации.

- Докторской? – уточнила она.

Оказывается, она знает, что ученая степень кандидата у меня уже есть. Это значит, что

она многое помнит, из того, что я говорил о себе.

- Да, да…- ответил я. – А ты как живешь?

- Ничего, неплохо, работаю администратором тату-салона. Хочешь – приходи, ты же

любишь татуировки.

- Спасибо, подумаю.

Значит, решила стать независимой, как Каталония.

- Вишня, говоришь, в смысле, ты не любишь вишню, - сказала вдруг она. Грустно и

тихо засмеялась.

Не понял, что смешного в моем ответе. Во времена моей молодости был несказанно

популярен ликер «Амаретто», на первый взгляд, точнее вкус, ликер как ликер, даже

приятный. Но как только засадишь лишнюю рюмку, вишенка превращается в комок

редкостного дерьма, еще одна лишняя рюмка, и уже хочется постоять над унитазом.

«Амаретто» были только спирт «Рояль» и дешевые крем-ликеры, которые продавались во

всех ларях.

Я бы пригласил ее в ресторан, где бы мы выпили по рюмке бренди за помин души

Гармошки. Потом она долго рассказывала бы о хладокомбинате, почему она оттуда ушла

о своей новой работе, а я о теме диссертации, о неандертальцах, как о людях с

определенным образом мышления. Потом, она бы вызвала такси бизнес-класса, а я бы

проводил ее воздушным поцелуем. Но разговор неожиданно повернулся в другую

сторону:

- А как твои близкие, жена, не заболела?

- Ты о ком?

- О женщине, которая ждет от тебя двойню.

Я остановился и остолбенел. Слова не подбирались.

- Петя, мы куда-то шли? – спросила она удивленно.

- Возможно.

- Не понимаю, тебе неприятно, что я об этом спрашиваю?

- Спросить стесняюсь, кто тебе такое мог про меня рассказать?

- Так это… он, - она показала рукой в ту сторону, где произошло убийство Гармошки.

– Я спросила, как поживает парень, который принес сигары, он сообразил, о ком вообще

речь, и сказал, типа, радость у него, типа двойню ждет.

Хорошо, что весь этот разговор произошел не в кафе, а то бы я поперхнулся.

- Тая, ты слышала звон, но не знаешь, где он. Не жду я двойню. Я тройню жду.

- А ты такой же мудак, как и год назад. Человека убили, мы с тобой год не виделись, а

ты стоишь и прикалываешься. Да пошел ты, Петя!

- Пока, - отрезал я, развернулся и пошел обратно к дому.

Обернувшись, крикнул ей вслед:

- К тому же она сиамская, сросшаяся жопами и головами!

Так долго не виделись, а она меня посылает, за то, что я прикалываюсь, в то время, как

у нее траур! Придумала себе этот траур, чтоб стать лучше в своих же собственных глазах.

Но видимо до того было придумана ее дружба с этим странным человеком, личность

которого и подробности гибели пока неизвестны, или известны, но в определенных

интересах эти сведения не разглашаются. А что дурного в том, что я вообразил себя

будущим отцом семейства и зашел за полосу, разделяющую воображение и

действительность? Можно подумать, из-за этого убит Гармошка!

Все только и говорят про новую реальность, которая изменит каждого из нас. А

он совсем не изменился.

День был настолько не МОЙ, что хотелось спросить каждого: ЗА ЧТО?!

Ближе к ночи позвонила Лидка, с радостью сообщив, что у Бориса есть реальная

перспектива развернуть свою деятельность в Москве. У меня все опустилось, руки,

сердце и «материнская плата» (так Лидка называла матку).

- А ты? – спросила я обреченно.

- Ну, киса, а куда же денусь.

- А я?

- Таечка, кисон, послушай меня, я как раз говорила с ним о тебе. Хорошая

Девчонка, говорю, очень хотела эту работу, он говорит, месяц-два еще здесь, а пока

он договорится с Жанной Миллер насчет тебя.

- А кто это?

- Хозяйка салона «Соланж», пирсинг, тату и студия загара. Тайчонок, все будет

пучком, и даже лучше, чем у Борьки, там за продажу косметики и сережек хороший

процент. Нафаршируешь клиента всякими защитными кремами, лосьонами, ты же

умеешь. Потом сама раскрутишься нехило.

- Лида. Но я не хочу в «Соланж», я хочу быть с вами. Может, мне тоже в Москву

податься?

- Не вариант. На что ты жить будешь, там комнатуху снять, как здесь хату, Тая!

- Здесь хату сдам или вообще продам, в чем проблема-то? Что для московского

салона подобрали девчонку покрасивше?

- Тайчонок, ну что ты, ты сама подумай. Зачем куда-то ехать, опять привыкать к

месту, к людям, а если завтра опять какая-нибудь херня, пандемия, война,

глобальный кризис? А малый бизнес вообще сейчас в жопе!

- Слушай. Лид, а помнишь, как мы ели путассу по-польски в нашей рестухе, и ты

сказала, что это все равно что фуагра из ливерной колбасы. А я еще думаю, что

такое эта фуагра? Спрашиваю тебя: «Ты пробовала?» А ты говоришь: «Нет» и

ржешь.

- Тая, не истери. Тебе Боря подобрал вариант, съезди ты к Жанне Миллер. Он

рекомендацию даст, тебе кто-нибудь когда-нибудь давал рекомендации, никто тебе

никогда не давал, а он даст! Я уже молчу про папу твоего, у которого дом с бассейном

и котятами, а ты как дура его обхамила и ушла. В итоге ни нормальной работы, ни

семьи! Хорош уже строить из себя сироту казанскую, Тая, не нравится папаша,

давай махнемся, я тебе своего папашу алконавта, а ты мне своего! Или кошелька

себе найди, и спи с ним за деньги, раз опыт уже есть!

Я отключилась. Во всех смыслах этого слова.

Утром проснулась с ощущением того, что действительно, мозг каждого человека -

это Вселенная, то есть она сжимается и расширяется, в ней взрываются Сверхновые,

после которых сплошной туман. Бутылка недопитой рябиновой настойки стояла на

столе не закупоренная. Смартфон лежал яблоком вверх на полу. Подняла,

посмотрела уведомления, десять непринятых звонков с номера Бориса. И не одного

звонка с номера Лидки Шаповаловой! «Съезди к Жанне Миллер» - вдруг вспомнила

я. Неожиданно меня вырвало желтой слизью. Подойдя к раковине, я почувствовала

неприятный запах, который стал еще омерзительней, когда я наклонилась. Ага,

Таечка-Тайка, нажралась вчера в одиночку до рвоты, и даже не убрала за собой,

свинья! Что из того, что живу одна? Раньше ведь такого себе не позволяла.

Нехорошо получилось, Боря звонил, беспокоился, а я дрыхла в пьяном сне. И уже

пять часов вечера! Я кликнула по его номеру, вскоре раздалось его выразительное,

как у диктора: «Алло, слушаю». «Да это я! Тая! – с трудом проговорила я, - Борь, ты

звонил?» «Да, а что случилось, - спросил он, - почему ты не вышла сегодня, Тая? Ты

вообще жива, здорова?!» Я отхлебнула настойки и сказала: «Я не выйду. Извини. И

перед Жанной Миллер тоже извинись, я к ней не поеду». «Перед какой еще Жанной

Миллер, кто это?» - спросил Боря.

Без комментариев.

***

Я пришел на место убийства Гармошки двумя днями позже. Пока о нем ничего не

известно. По крайней мере нигде нет сообщения о фамилии и имени потерпевшего.

Вспомнил, он говорил, что никогда не носит с собой документы и телефон. Зато

появилось сообщение о том, что неизвестный мужчина убит предположительно из

арбалета в первой половине дня, остальное не разглашается, возможно, в интересах

следствия. На нем всегда были дорогие и ухоженные ботинки. От него не воняло мочой и

гнилыми зубами. Он никогда не брал денег, но никогда не отказывался от хорошей

сигареты и качественного спиртного. Я стал вспоминать мелодии его музыкальных пьес.

И вспомнил одну из них. И даже стал напевать, но чтоб не забыть благодаря отсутствию

музыкального слуха, я стал придумывать слова. Бред полнейший, но зато в ритм и даже в

рифму:

Нашептала мне огня, Нашептала мне огня

Мне накаркала меня, Мне накаркала меня,

Нашептала мне огня. Мне накаркала меня

И куда-то я иду, и зову тебя в бреду, и куда-то я иду.

Бери-бери меня скорей, бери-бери меня скорей

Сам к себе давно иду, и зову себя в бреду.

Нашептала мне огня, мне накаркала меня.

Пою и вижу дико удивленные темные неандертальские глаза, во всех смыслах

неандертальские. Неандертальцы в последнее время занимают мой разум настолько, что я

уже думаю, не сделать ли их темой моей будущей диссертации. Неандерталец как

носитель сознания. Исследованием их внешности занимаются палеонтологи, а я пытаюсь

осмыслить их образ жизни. Да и палеонтологи сами запутались в своих гипотезах. Кто-то

считает неандертальцев промежуточным звеном, кто-то отдельной расой, в свете

событий в мире появилась теория, что неандертальцы являются предками европеоидов, а

кроманьонцы – негроидов. Все эти гипотезы – чушь. Да, главное понять, что

неандертальцы и кроманьонцы – это два образа жизни. То, как мы живем, пещерно, по-

неандертальски, работая только левым полушарием, ведь у этих людей оно было сильно

развито, вот это и есть основной стержень. И самое страшное. Что боятся неандертальцы

второго пришествия кроманьонцев. Людей, у которых сильно развито правое полушарие.

Людей, способных на необдуманный поступок, на самобичевание, самовыражение,

поднимающих голову к небу, не боясь ослепить свои жадные глаза.

Неандертальские глаза заметили меня. Она сидела на корточках и смотрела в никуда,

как когда-то он, музыкант. «Привет, - равнодушно произнесла она. – Тебя тоже сюда

потянуло». «Да так, мимо шел, - сказал я, достав спички. – После «короны» бросил

курить. Не знаю, надолго ли. А спички так и ношу. Я почему-то не любил зажигалки, то

они сломаются, то пламя выскочит, чуть нос не обожжет. От спичек вкуснее

прикуривать». Я заметил, что у нее в руке банка джин-тоника. А еще мне показалось, что

у нее озноб.

- Ты что, замерзла? – спросил я.

- Нет, колбасит немного.

- Температура?

- Нет у меня температуры.

- Вчера перебрала что ли?

- Не бери в голову, - она поднялась и подошла еще ближе к воде. – Вот, все хожу по

Питеру, гуляю, я, наверное, уеду, а город толком не посмотрела.

- А куда уедешь, если не секрет?

- В Канаду, к маме, - ответила она. – Хочу, чтоб она мне вызов прислала. Я думала, она

сюда приедет, она не может. У нее там квартира есть, когда работы нет – пособие платят.

- Ты уверена, что она тебя ждет?

Она ничего не ответила, направилась в сторону Ушаковского моста. Я подбежал,

извинился.

- Да все нормально,- сказала она.

- Я что хотел сказать-то! Помнишь у тебя был танец, камень, бумага, бумага, камень

Что-то в этом духе.

Она остановилась и, повернув голову в мою сторону, произнесла:

- Да, чего-то было.

- Может, знаешь, что Петр в переводе с греческого «камень»? Видишь ли, мне могли

дать другое имя, ну, например, «Павел» или «Андрей». Когда меня переводили из дома

малютки в детский дом, то заведующей сказали, что назвали Петром, потому что Петр

- это камень. А я был терпелив, не плакал и почти не улыбался. Уколы делали, кровь

брали на анализы, а я терпел. Как будто я действительно из камня, а не из живой плоти.

Странно. Почему ж я потом в детдоме стал и плакать, и капризничать, и смеяться, почему,

не наоборот? Ну что там, камень-бумага, камень-бумага!

И остров –Каменный. Мне захотелось узнать, почему остров так назвали. На дне

реки лежал огромный камень, он торчал из воды куском скалы и наводил ужас на

рыбаков и моряков. В темноте об него разбивались кораблики, всякие хольки и

фелуки.

«А я живу на Каменном острове, в халтуринском доме», - говорила мама Вера

заведующей. Даже моя партийная мама не называла его островом Трудящихся.

Понимала, какой в этом сарказм.

- Камень, бумага, кулачок-ладонь, кулачок-ладонь! – подхватила она

Я сжал руки в кулаки, вытянув их вперед. Она выкинула банку. Лицо ее наполнилось

румянцем.

Я не допила джин-тоник, выбросила вперед ладони. Тепло разлилось по всему

телу, то ли от джина, то ли от танца.

И надо ж быть такой идиоткой, взять и сказать:

- Ну ты сволочь, Пранк Кафка Два Топора! Когда мы расстались, мне так

хотелось секса, что пришлось пойти в интим-бутик за всем необходимым!

Безо всякого раскаянья он произнес:

- Однако! Как ты меня интригуешь этим «всем необходимым».

На какое-то время я возненавидел себя за это. Но потом даже возгордился тем, что она

не оказалась в постели другого мужчины.

Нет, я, все-таки, урод.

- Интригуешь…- повторил я, - но живая кукла лучше!

Нет, не куклой она была, а обладательницей сильного гравитационного поля, как сказал

бы астрофизик, в чем-то смежник научный, аккреционного диска внутри лона. Она

раздвинула свои гутаперчивые ноги, сделав это грубо, быстро, может быть, некрасиво, с

точки зрения половой эстетики, чтоб скорее вобрать в себя часть моей плоти в то, что

жадно хотело, горячо дышало и почти кипело под черными густыми волосками.

Возникало даже ощущение того, что там внутри все вращается, искажая пространство и

время, а Тая дышит не горлом, и не грудью, а только своим лоном и его дырой. Дыра

сокращалась, стягивая мою плоть манжетой, потом отпускала ее, а руки мои крепко

держали руки Таи, словно весла, которые нельзя отпускать, когда тебя понесло вниз по

течению. Грань между реальной и какой-то параллельной жизнью ускользала, но

набирающее темп сердцебиение отрезвляло, и я, все-таки, срезал абсолютный кайф,

выплеснув на пол то, что должно было стать частью моего продолжения. Когда-нибудь я

сделаю это в нее, в саму сингулярность дыры, которая рождает новые галактики.

Втягивающая дыра начнет работать на выталкивание из себя новой галактики. Да простят

меня астрофизики, наверное, мысли мои чудны и с точки зрения точной науки вульгарны.

Нет, интуиция сука такая, взяла и подвела. Он сказал «интригуешь», и это

осталось словами. И мы пошли к нему, потому что это было ближе. Может, это и

хорошо, потому что дома у меня галерея пустых банок из-под слабоалкогольных

напитков, немытая кастрюля, разложенная постель с носками под подушкой, а на

балконе пылища и бабушкины законсервированные бычки. А у него всё как обычно,

в «библиотеке» все сложено в валики, лишнего ничего нет. Но в этот раз мы не стали

вытряхивать на пол содержимое валиков, матрац, простынь и одеяло с подушками.

Мы даже не разделись полностью, я только стянула с себя джинсы вместе с трусами,

тоже самое сделал он, оказавшись в рубашке и жилетке, да еще и с галстуком.

Наверное, он возвращался с деловой встречи или с кафедры. Да, я не обошла

стороной ванную, но только лишь для того, чтобы пустить в лицо струю холодной

воды, чтоб хмель, пусть даже легкий, вышел из меня вон. Раздеваться полностью и

залезать под душ не стала, Петя без слов крепко взял меня за руку, в которой я

держала душ, закрыл кран, чтоб вода не хлестала фонтаном, и утащил в

«библиотеку», как голодный крокодил свою добычу. Секс часто называют физикой

но я думаю, что в нем больше химии. Может, и потому, что сама химик. Вспомнила,

что покойный Гармошка говорил о супе. В супе – жизнь! Я вдыхала запах супа.

Какого-то мускусного теплого супа с клецками, рассольным сыром и перцем.

В этот раз без глубоких поцелуев, десна от удаленного вчера зуба (нижней левой

шестерки) все еще побаливает. Правую нижнюю потерял еще в подростковом

возрасте, когда неудачно надкусил бутерброд с колбаской, а потом мне неудачно

поставили пломбу. Но зато тогда у меня вырос зуб мудрости, наверное, поэтому и принял

решение стать философом. Молодость ушла давно, а я заметил это совсем недавно. Может

быть, затупившееся зрение, это не проявление постковидного синдрома, а презрительная

гримаса молодости, которая ушла тихо, по-английски?

«Все-таки у вас тут классно, на островах. Есть такие места, где мало людей, но

много птиц. Утки, голуби. И сплошной компромисс, и никто никого не дрючит!» -

сказала я.

«Согласен, - ответил я. – Мне после прогулок хорошо пишется. Черновики для

диссертации. Знаешь, наверное, никому не нужной и не интересной, кроме меня самого».

Я все еще слышу здесь музыку Гармошки.

Я все еще вижу здесь человека в шляпе и с аккордеоном.

19.04.2021

Сноски

Фраги, он же жем Махтумкули

** Титульный – этнический туркмен,

*** - просто замечательно (лат.)