Из неопубликованного - о Филиппе Орлеанском

Глава 27. Дайте мне роль, мэтр!

31 марта, 1661. Фонтенбло. Парк

Какая лёгкость в ногах! Бежать бы, лететь с простёртыми, как крылья руками! Но, пока они шли по Большой лужайке, легко просматриваемой из дворцовых окон, приходилось сдерживать свои порывы. Приближаясь к стихийному лагерю актёров из нескольких шатров, разбитых полукругом вперемежку с телегами, Филипп чувствовал в своей душе растущее желание смеяться и декламировать пафосный монолог из героической драмы, воспевающий свободу от оков долга и угодничества перед ложными кумирами.

- Что же это, Ваше высочество? У вас как будто ноги выросли вдвое? - пошутил Данжюс, едва поспевая за принцем, который, не разбирая дороги стремительно шагал к дальнему краю лужайки.

- Не городите чепуху, Леон! Монсеньор таков, как и всегда. Это вам после контузии всё на свете кажется гигантским, - осадил шутника де Гиш, который в угоду дворцовому этикету старался сохранять дистанцию между собой и принцем в два шага.

- Сейчас вы увидите, что это! Не отставайте, господа!

Обернувшись к друзьям, Филипп многообещающе улыбнулся и пробежал последние несколько шагов до условной границы актёрского табора, который скрывался за непроницаемой стеной из парусины, натянутой между двух высоких шестов.

- Кто? Зачем? За что? - раздалось сверху, и, задрав головы, друзья увидели сидящего на нижней ветке двухсотлетнего дуба мужчину в ярких лоскутных панталонах и расхристанной рубахе.

Из-под телеги с выскочила мелкая псина, метнулась под ноги незваных гостей, повертелась вокруг них, подобно рыжему вихрю и скрылась под сценой, принявшись лаять на них с безопасного расстояния.

- К кому? - спросил актёр, спрыгивая с ветки, но тут же сгрёб в охапку цветастый колпак и поклонился: - Монсеньор? За что?

- Не «за что?», милейший, а «зачем?», - от души посмеявшись над разыгравшейся сценкой «не ждали сбиров в таборе», Филипп смотрел по сторонам, пытаясь отыскать кого-то среди вышедшей к ним навстречу актёрской братии. - Господин Дюкруази, если я не ошибаюсь?

- Он самый, - польщённый тем, что сам Месье помнит его по имени, актёр отвесил ещё один, отнюдь не шутовской поклон, и взмахнул своим колпаком, приветствуя покровителя их труппы.

- Мне бы с господином Мольером переговорить…

Неуверенно и как-то по-воровски Филипп неловко повёл плечом и в поисках поддержки обернулся к стоящему рядом с ним Данжюсу.

- Здесь я!

Со сцены из-за парусиновой стены раздался поставленный, драматичный бас, который тут же сменился кашлем. Через некоторое время он зазвучал вновь, но без властных ноток, хоть и с примесью драматичного пафоса:

- Мольер здесь, Ваше высочество! Чему обязан?

Перед великосветской троицей, которая выделялась на фоне кричащей, по-театральному яркой роскоши подлинным изяществом и пышностью придворного лоска, возникла фигура директора труппы. Одетый в белую рубаху и наспех накинутую на плечи потёртую на спине и плечах весту, Мольер взмахнул руками и, очертя ими полукруг, почтительно склонился в пояс.

- Мне хочется, - под вопросительным взглядами собравшихся в кружок верных служителей Мельпомены Филипп вдруг сник, растеряв половину запала, которым он горел с той самой минуты, когда их свадебный кортеж покинул Париж, чтобы отправиться в Фонтенбло.

- Мы готовы исполнить всё, что угодно нашему дорогому принцу! - воскликнул Дюкруази и, повернувшись к товарищам по цеху, взмахнул и ударил о землю воображаемым жезлом - этот властный жест он подсмотрел у королевского композитора и дирижёра оркестра сорока скрипок Жана-Батиста Люлли.

- Всё да не всё, - вдруг осипшим голосом проговорил Филипп и жестом пригласил Мольера на тет-а-тет.

Видя по настроению принца переживаемую в душе борьбу между вдохновенным порывом и страхом перед последствиями, комедиант молча кивнул ему и властно простёр руку, будто бы рассекая надвое плотные ряды собравшейся в кружок актёрской братии.

- Что угодно Вашему высочеству?

Теперь Мольер был серьёзен и не разыгрывал и трагическую роль. Он спросил напрямик, не тратя драгоценного времени Брата короля и своего, не менее дорогостоящего, коль скоро постой и еда актёров его труппы, репетиции и, само собой разумеется, игра на сцене оплачивались из бюджета королевского двора.

- Я... Мы тут явились... Я загорелся идеей... И мои друзья со мной…

С трудом выдавливая слова, Филипп задавал самому себе вопрос, а была ли у него хоть малая толика таланта, способностей к лицедейству, необходимые для воплощения задуманного?

- О какой идее вы говорите, Монсеньор? - за терпеливым почтением Мольер скрывал охвативший его страх перед ещё непроизнесённым, но прозвучавшем в намёке решением, которое могло в одночасье погубить и оплаченный вдесятеро ангажемент, и самое будущее его труппы на сотни миль от столицы. Ведь если Месье потребует от них сыграть что-то из попавших под запрет вещиц, вроде того же «Шалого» или невымаранный цензурой вариант «Жеманниц» опять же, то неминуемо и сам Мольер, и его труппа попадут под карающий молот. Церковные служители и их приспешники при королевском дворе бдительно следили за всем, что ставилось не только в парижских театрах, но особенно же на сцене так называемой труппы Месье.

- Идея, собственно, в том, чтобы мы... - Филипп сглотнул, прочистил горло и выдал как на духу:

- Я желаю играть на сцене вместе с вашими актёрами нынче же вечером.

Отпрянув от принца с лицом, словно его застрелили в упор, Мольер не сдержал удивленное восклицание:

- Как?

- Ну как? Как все - в гриме и в костюме!

Испуг, смешанный с благоговением перед сумасбродством их высокого покровителя, написанный на лице комедианта, как это ни странно, придал смелости, и Филипп заговорил, чётко и без запинки излагая свой план:

- Я появлюсь на сцене, как актёр вместе со всеми, кто занят в пьесе. Я буду исполнять роль, которую вы готовы мне доверить. Мэтр, я могу выучить слова любой роли! Поверьте, я способен запомнить даже скучные тексты на древнегреческом, а тем паче на родной французской речи.

- Да-да, в этом я нисколько не сомневаюсь, Ваше высочество, - бормоча полагающиеся во всякое время комплименты блестящим способностям принца, Мольер с сомнением смотрел в его чистое с юношескими гладкими ещё щеками лицо, чуть тронутое слоем белил для защиты от апрельского солнца.

- Если вы только дадите мне урок, как держать себя в нужной роли, мэтр! Я научусь, поверьте! Дайте мне роль, какую вы сами выберете. Я готов на всё!

Сочтя, что Мольера терзали сомнения в его способностях к игре на сцене, Филипп оглянулся в сторону своих приятелей.

- Да вот же и граф Данжюс подтвердит, что я могу! А с ним и де Гиш. Уж он-то никогда не польстит мне, даже, если я верёвку ему на шею накину, - с блестящими от энтузиазма глазами Филипп заговорил на стихотворный лад:

- Гордец, но честный и упрямый!

- Ага, видать издалека - он тот, кого неблагородным именем зовут, упрямец из поэмы Буридана, - усмехнулся Мольер и тут же осёкся на сорвавшейся с языка непочтительной реплике в адрес дворянина, к тому же шталмейстера двора Его высочества.

- Вот точно так, он самый! - расхохотался принц и махнул рукой, подзывая своих приятелей:

- Сюда, господа!

Не смея произнести вопрос, ответ на который отрезал бы все пути к отступлению, Жан-Батист дожидался, пока юные господа подошли к ним, стоя с побледневшим лицом и широко разинув рот, будто это была маска актёра из древнегреческого театра.

- Вы звали нас, Монсеньор? - жизнерадостный голос Данжюса вернул мысли Жана-Батиста к действительности, а вместе с тем, и краски на его лице.

- Да, Леон. У меня есть предложение к мэтру. Да и к вам тоже, ежели вы захотите поучаствовать со мной в одном дельце.

- Я завсегда готов к любой затее, но предпочту участвовать в безделии, - ответил каламбуром Данжюс, подхватив настроение фарса, которое занимало практически всю сознательную жизнь актёрского мира.

- А вы, граф? - Филипп вопросительно посмотрел на де Гиша.

Выдержав этот взгляд без единой эмоции на лице, граф чётко и уверенно ответил:

- Моя шпага и моя жизнь - ваши, Монсеньор!

- Нас трое, - подытожил принц.

Мольер, видя суровое выражение лица молодого полковника, мягко, но убедительным тоном высказался на этот счёт:

- У меня есть предположение, что я могу выделить две роли, но для третьей... - он обречённо развёл руками, - не говоря уже о том, что после этого представления вам понадобится кто-то, на кого не падёт гнев Его величества, чтобы заявить, что всё это было подстроено всего лишь как шутка и не более того.

 Высказав это, Мольер замолчал, глядя на троицу молодых людей. Вот тот, с огненной рыжинкой в волосах, на вид чувствовал себя вполне спокойно под изучающими взглядами актёрской братии. А второй, темноволосый, с лицом утомлённого ратными подвигами и тяжкими думами героя, казалось не нашёл ещё, какой выход был бы ему более к лицу - застыть ли каменным изваянием, или же ретироваться прочь, прихватив с собой обоих приятелей? Но принц-то, принц каков! Он что же, и впрямь не шутил о роли в пьесе?

На лице Жана-Батиста, не скрытом под густыми белилами актёрского грима, в эти минуты нашли отражение все гаммы чувств из классической трагедии - от страданий и ужаса под ударами судьбы до отчаяния и обречённости перед лицом неотвратимого рока.

Нет, катастрофу сулило не само по себе участие принца в их представлении, а то, что неминуемо последовало бы после - гнев короля обрушится и на голову неразумного брата, и на головы актёров. «Как смели вы!...» Впрочем, на этой фразе воображение драматурга застопорилось, далее перед его глазами возникла немая сцена с участием гвардейцев и церковных служек.

Хотя, постойте, какие же гвардейцы? По душу мэтра Поклена по прозвищу Мольер явятся комиссары полиции, а скорее всего вызовут солдат, чтобы те сгрузили и актёров, и весь нехитрый театральный скарб на телеги и вывезли в Консьержери.

Церковь преследовала актёров во все времена, и то, что несколько театральных трупп получили королевское разрешение ставить свои пьесы в Париже, не освобождало их от вечного проклятия. Все актёры оставались отлучёнными от церкви, и, случись кому-то из них умереть, не успев отказаться от своего ремесла и не получив отпущения грехов, несчастных хоронили за пределами кладбищ на неосвященной земле, как обречённых на вечные муки грешников. В этом их положение было хуже, чем у тех же гугенотов и еретиков, которые хотя бы могли найти место среди своих единоверцев. Религиозные догмы в те времена имели неоспоримый вес, и моральные нормы, которые диктовала церковь, не мог оспаривать даже король. Что же будет, когда на сцене вместе с актёрами появится и сам брат короля? Уж лучше не представлять себе степень возможного скандала и обрушившейся на их головы кары как со стороны церкви, так и со стороны двора.  

- Мэтр?

Почтительное обращение вернуло его к действительности, и Мольер улыбнулся, отгоняя от себя мрачные мысли. Нет, пока ещё судьба ему благоволит. Покровитель их труппы - Месье, а его желания не закон ли для облагодетельствованных им актёров? А значит - будь что будет! Что случится опосля, случится уже с комедиантом, чья труппа войдёт в историю, сыграв самое нашумевшее представление, какое только ставили во Франции и тем более при королевском дворе. Кто дерзнёт на большее? Будет ли у них такой же смелый, отрешившийся от всех естественных страхов и условностей, могущественный покровитель?

- Монсеньор?

Мольер отбросил назад упавшие на взмокший от волнения лоб волосы и подобно старому боевому коню вскинул голову: он готов, и он не подведёт - и врага копытами затопчет, и всадника из сражения вынесет на себе.

- Вы сказали, что у вас есть две роли? - Филипп метнул быстрый взгляд на де Гиша, а тот даже не потрудился изобразить сожаление. - Только две роли?

- Ваше высочество, - проследив за взглядом принца, Мольер отметил полное отсутствие энтузиазма в выражении лица его спутника, и со всей твёрдостью ответил, как отрезал:

- Только две роли, Монсеньор!

- Ну что же, придётся нам сойтись на этом, - с видимым сожалением кивнул Филипп. - Данжюс, вы-то хоть согласны?

Он посмотрел в глаза друга, будто не спрашивая того, а прося поддержки.

- А что будет нужно сыграть, мэтр? - вместо ответа выпалил Данжюс и весело подмигнул де Гишу, обратившему к нему взгляд, в котором читалось уничижительное: - «Болван, не та реплика!»

- Есть у меня на примете две роли для Вашего высочества и для вашей милости.

Мольер внимательно следил за мимикой второго спутника принца, спрашивая про себя всех богов, покровительствующих театру, правильно ли определил роль для этого живчика с лицом древнеримского пастушка из тех, кто, по преданиям, носили за пазухой и длинный нож, чтобы отбивать стадо от медведя, и звонкую дудочку, чтобы играть весёлые песенки, соревнуясь с пересмешниками?

- Две - так две!

Приняв долгий взгляд мэтра за старания подыскать самые незначительные роли для новичков, Филипп был согласен даже на немую роль или ту, в которой реплика всего одна - «Обед уж на столе, извольте же откушать, господа!»

- Но постойте, Ваше высочество! Пока ещё это только подбор роли... Обычно всё происходит наоборот - не актёру подбирают роль, но на эту роль ищут лучшего актёра, - слетело с языка директора труппы, о чём он пожалел, увидев изменившееся лицо молодого принца.

- То есть, мы... Я могу не подойти? - покраснев, спросил Филипп и обратил печальный взгляд на толпящихся в отдалении актёров - ждут небось, когда по одному их станут вызывать на состязание за самую маленькую роль в самой великой пьесе, написанной их мэтром.

- Это не то, что я хотел сказать, Монсеньор, - поспешил исправиться Мольер.

Он уже жалел, что упустит актёра - а ведь этот рыжеволосый приятель принца с такими фактурными чертами лица известен не только своими шутками да выкрутасами. Ох ты ж, пень-колода старая! Как же он мог не разглядеть вблизи лицо младшего из семейства Салюстов? Это же племянник маркиза де Сент-Амана и любимчик одной из самых известных салоньерок Парижа, мадам Дианы! Да кто же лучше этого сорванца-балагура знает всё о великосветских жеманницах, об их повадках и речах?!

Неожиданно для всех именно Данжюс и пришёл на помощь оконфузившемуся Мольеру, взявшись объяснить высокородному новичку премудрости начальных шагов в участии в постановке.

- Мэтр хотел сказать, что мало определиться с ролью, вам надобно ещё всю пьесу изучить, чтобы знать, как вжиться в свои роли, да и в атмосферу всего действа.

- Так, - по лицу Филиппа пронеслось облачко нетерпения, но он подавил в себе желание высказаться о том, что его готовность на всё и подразумевает то, что он ждал, когда их наконец-то познакомят с пьесой.

- Базиль! - рявкнул Мольер, срывая накатившее напряжение и страх перед неизбежной теперь уже грозой на актёре, всегда готовом подставить свою плешивую голову под хлесткие удары бутафорских палок или яростных речей в амплуа «отвергнутого любовника», по совместительству исполняющего обязанности его секретаря и сметчика труппы.

- Здесь я, мэтр! - выросший словно из-под земли коротышка оказался аккурат между принцем и мэтром, готовый, если что, принять удар, хоть артистичный от комедианта, хоть самый что ни на есть болючий от Брата короля.

- Текст неси, чего стоишь?! Тот, что с пометками... Да нет, не этот жеваный и драный, - Мольер брезгливо хлопнул по руке, доставшей из-за пазухи пропахшую потом, засаленную бумаженцию с прогонными репликами самого Базиля.

- А! Так что ли ту, которую для вычитки перед их милостью обер-камергером королевского двора приготовили? Первую?

Эта догадка заслужила одобрительный кивок, и сметчик стрелой метнулся к одной из кибиток, где хранился тяжёлый кованный сундук с сокровищницей труппы, ключи от которого носил только он и сам Мольер.

Уже через минуту Базиль вернулся с тонкой брошюрой и с поклоном передал её мэтру.

Волнуясь из-за неожиданной заминки, Филипп переглянулся с Леоном, а тот ободряюще улыбнулся ему, дескать, это же театр, каков он есть на самом деле!

- Вот, Ваше высочество, - Мольер стёр несуществующую пыль с брошюры и подал её принцу. - Это изначальный текст пьесы. Вам и его милости графу предстоит прежде познакомиться с ней, чтобы восстановить в памяти, в чём там сыр бор. Играли мы её однажды, но всего один раз, в декабре прошлом. Хм, - он пожевал губами, с запоздалым сомнением подумав о том, что первый вариант пьесы был запрещён к показу. - От меня потребовали изменить текст в некоторых местах, да ещё парочку персонажей подправить... Дворянские звания на мещанские переделать, да из слуг проходимцев сделать. В общем, правок множество, надо бы по всем пройтись после…

- А, так это те самые "Жеманницы"? - лицо принца просияло в счастливой улыбке. - Так что ж вы сразу не сказали, мэтр? Да я же помню ту пьесу! Ох, как мы тогда похохотали! Данжюс, вы же помните? Весь зал сотрясался от хохота, как будто по Лувру из всей королевской артиллерии ударили.

- Да, точно! - подхватил Данжюс. - Мне сразу захотелось выучить парочку реплик того персонажа… Как там его звали? Отвергнутого любовника? Того, что плавать умеет? - и он весело хлопнул по плечу де Гиша, который не подавал признаков осознанного участия в разговоре.

- Я не знаю, о чём речь, - лениво растягивая слова, нехотя отозвался тот, нарушая весёлый ритм общего разговора.

- Зато я помню всю пьесу, почти наизусть! - заявил Данжюс, не обращая внимания на мрачный пессимизм приятеля.

- Вот только мне пришлось слегка переделать её, - счастье от того, что его любимое детище пришлось по сердцу принцу и его другу быстро стёрлось с лица Мольера, стоило ему вспомнить тот громоподобный разнос, устроенный ему и актёрам его труппы распорядителем королевского двора, ни лица, ни имени которого он вспомнить не смог - был и нет палач искусства, а резолюция, которую он наложил на всё представление, осталась подобно клейму на имени и репутации труппы, тогда ещё не имевшей официального статуса "актёров Месье".

- Так мы со всем разберёмся! - пообещал Данжюс и со знанием дела заговорил, обращаясь и к толпе актёров, будто по команде шагнувших в их сторону, и к принцу:

- Господа, мы присоединимся к репетиции, как только вы будете готовы начать. Кстати, нам понадобится кто-нибудь для подсказки реплик, - он посмотрел в удивлённое лицо Филиппа, - тут новый текст, а значит его нужно выучить наново, мой принц. Мы можем не успеть, даже если у нас будут всего по две реплики.

- Кстати, о ваших ролях, - Мольер выжидательно посмотрел на новичков, - а вы сможете сыграть роли отвергнутых женихов, господа?

- Отчего же нет! - быстро ответил Филипп, опередив друга в готовности примерить на себя маску неудачника, сорвавшего все удары судьбы в виду отвергнутой любви.

- Что же, тогда дело за малым, совсем пустячное дело-то, - пожевав губами, произнёс Мольер, побледнев от мысли, что он прославится как величайший комедиант и вместе с тем директор погорелого театра.

- Репетиция будет перед игрой, - счёл необходимым пояснить Базиль, - я, кстати, первого отвергнутого жениха роль исполнял, а вот Дюкруази, тот долговязый в лоскутных панталонах, он играл роль второго отвергнутого жениха, - тут он подмигнул Леону, - роль того, что плавать умеет, вот он и исполнял. Мы вам реплики подскажем на репетиции. А во время спектакля я из-за кулис буду начитывать вам текст.

- Как? - Мольер сдвинул тонкие, уже седеющие брови, не тронутые ещё бутафорской краской. - А где Зидан? Он что же, снова не проспался, выпивоха старый?

- Нет, мэтр! - вступился за собрата долговязый актёр, смешно жестикулируя, подобно известному персонажу Иль Капитано, которого он исполнял в фарсовых интермедиях. - Нет, Зидан не успел ещё приложится к бутылке, хоть время-то как раз к тому располагает. Простыл он, когда вечером мы под дождём сцену сооружали и парусину треклятую на шестах натягивали.

- Ай! - в сердцах махнул рукой директор. - Увольте меня от подробностей! Мадлена, будь ангелом, подай страдальцу твоего отвара на настойке, спаси нас всех! А вы, господа, в таком случае, извольте быть на репетиции.

«А ежели спасуют, не явятся, так не лучше ли будет для всех нас?» - мелькнуло в его голове.

Словно прочитав эти сомнения во взгляде Мольера, Филипп гордо вздёрнул подбородок, высоко поднял шляпу и, отсалютовав ею, уверенно заявил:

- Мы будем здесь, через два часа! Дождитесь нас, мэтр!

(с) "В тени Солнца" Робин Каэри