Я памятник себе воздвиг нерукотворный…
Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.
Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит —
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгус, и друг степей калмык.
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я Свободу
И милость к падшим призывал.
Веленью божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
И не оспоривай глупца.
1836 г.
Почему-то это стихотворение дано без эпиграфа, который приводил сам автор. А ведь эпиграф очень важен! Эпиграфом является цитата из первоисточника.
Вот он:
“Exegi monumentum”
А первоисточником является Гораций, ода к Мельпомене, музе трагедии. По-латыни этот эпиграф означает «[Я] воздвиг монумент».
То есть Гораций говорит о себе в том ключе, что создание трагедий дало ему право претендовать на вечную память благодарного человечества, и что такой литературный памятник крепче памятников из камня и металла.
Так оно и оказалось!
В русской литературе возникла традиция. Каждый автор, считающий свой вклад в литературу важным, переводил это стихотворения, примеривая на себя лавровый венок классика, прошедшего через две тысячи лет.
Отсюда целая вереница переводов. Своеобразное соревнование.
Кто лучше переведёт.
Вот и сравните.
Перевод В.В. Капниста
«ПАМЯТНИК» ГОРАЦИЯ
КН. III, ОДА XXX
Я памятник себе воздвигнул долговечный,
Превыше пирамид и крепче меди он.
Ни едкие дожди, ни бурный Аквилон,
Ни цепь несметных лет, ни время быстротечно
Не сокрушат его. Не весь умру я, нет:
Больша́я часть меня от строгих парк уйдет;
В потомстве возрасту я славой справедливой;
И в гордый Капитол с весталкой молчаливой
Доколе будет жрец торжественно всходить,
Не перестанет всем молва о мне твердить,
Что тамо, где Авфид стремит ревущи воды,
И в дебрях, где простым народом Давн владел,
Я первый, вознесясь от низкия породы,
В латинские стихи эольску меру ввел.
Гордись блистательным отличьем, Мельпомена!
Гордись: права тебе достоинство дало,
Из лавра дельфского, в честь Фебу посвященна,
Венок бессмертный свив, укрась мое чело.
<1806>
В этом переводе явным образом Капнист никак не отождествляет себя с Горацием. На это указывает то, что заслуги связаны именно с греческой литературой, а не с русской!
А вот вам перевод Афанасия Фета
* * *
Воздвиг я памятник вечнее меди прочной
И зданий царственных превыше пирамид;
Его ни едкий дождь, ни Аквилон полночный,
Ни ряд бесчисленных годов не истребит.
Нет, весь я не умру, и жизни лучшей долей
Избегну похорон, и славный мой венец
Все будет зеленеть, доколе в Капитолий
С безмолвной девою верховный ходит жрец.
И скажут, что рожден, где Ауфид говорливый
Стремительно бежит, где средь безводных стран
С престола Давн судил народ трудолюбивый,
Что из ничтожества был славой я избран
За то, что первый я на голос эолийский
Свел песнь Италии. О, Мельпомена, свей
Заслуге гордой в честь сама венец дельфийский
И лавром увенчай руно моих кудрей.
1854
А вот пример перевода того же стихотворения Гавриилом Державиным
Памятник
Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,
Металлов тверже он и выше пирамид;
Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,
И времени полет его не сокрушит.
Так! — весь я не умру, но часть меня большая,
От тлена убежав, по смерти станет жить,
И слава возрастет моя, не увядая,
Доколь славянов род вселенна будет чтить.
Слух пройдет обо мне от Белых вод до Черных,
Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал;
Всяк будет помнить то в народах неисчетных,
Как из безвестности я тем известен стал,
Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
О добродетелях Фелицы возгласить,
В сердечной простоте беседовать о Боге
И истину царям с улыбкой говорить.
О муза! возгордись заслугой справедливой,
И презрит кто тебя, сама тех презирай;
Непринужденною рукой неторопливой
Чело твое зарей бессмертия венчай.
1795 г.
Мне кажется, вы уже обратили внимание на несколько важных моментов.
Во-первых, в каждом «переводе» присутствуют фразы: «Я памятник себе воздвиг» в той или иной вариации, и почти дословно повторяется фраза: «Весь я не умру».
Таким образом, можно проследить преемственность этих переводов.
Во-вторых, только Державин и Пушкин переносят перевод в своё время и в своё отечество!
В-третьих, только у Пушкина присутствует окончание, которое, превращает всё стихотворение в эпиграмму. Но у Державина тоже присутствует окончание в четыре строки, в котором он обращается к музе, и велит ей гордиться. А Пушкин упрашивает музу не оспоривать глупца. Так что пародия Пушкина именно на произведение Державина очевидна, прописана с особенной ясностью, отчётливостью. А перенос действия в современную автору Россию, что встречается лишь у Пушкина и у Державина делает это стихотворение Пушкина пародией именно на Державина!
Получается, что Пушкин назвал Державина глупцом?
Да, господа, получается. В этом стихе можно узреть три варианта трактовки – либо это пародия и эпиграмма на Державина, либо это такая форма самокритики, самоиронии. Третий вариант – это тот, что Пушкин говорит о себе самом всё это вполне серьёзно, но в угоду цензуре обращает всё это в шутку.
Эта шутейная концовка, как бы перечёркивающая серьёзность всего происходящего, является довольно частым приёмом в литературе и в киноискусстве тоже.
Вспомним, например, фильм «Иван Васильевич меняет профессию» по пьесе Михаила Булгакова «Иван Васильевич». В конце выясняется, что мы смотрели только лишь сон главного героя, который потерял сознание от взрыва его машины, а потеря сознания плавно перешла в сон. Ну мы-то знаем из медицины, что когда человек теряет сознание сны ему не видятся, а если бы и виделись, то он их не помнит. Но такой приём не редок и в других произведениях искусства.
Пушкин отшутился, чтобы никто уже не мог смеяться над ним, пародировать его, говорить, что он зазнался. Но и при этом он не решился отдать стихотворение в печать. А когда оно, наконец, было опубликовано, вся страна уже горевала о его безвременной гибели на дуэли, так что последние четыре строки воспринимались уже несерьёзно, а все предшествующие – как оправдавшееся предвидение.
И ведь, действительно, предвидение сбылось! Пушкина помнят и любят.
Можно ли сказать то же самое о Державине? Что ж, его имя знают, так как изучали в школе, но только в связи с биографией Пушкина!
А кто из вас, мои читатели, сможет прочитать хотя бы две строки из Державина по памяти? А вообще-то вы что-нибудь его читали?
А кто из вас не сможет прочитать хотя бы четыре строки хотя бы чего-то из Пушкина? Есть такие? Если есть, то у них серьёзные проблемы с образованием, огромные пробелы, либо этот человек слишком уж стар (деменция), или чрезвычайно молод (детский сад).
После стихотворения Пушкина я бы не рекомендовал никому делать попытки ещё лучше сказать это же самое, предложить лучший перевод или лучшую трактовку этого стихотворения. Пушкин поставил жирнейшую точку на этой теме. Все предшественники - неудачники в сравнении с ним, все последователи обречены быть расцененными жалкими подражателями. Теперь это стихотворение стало единственным, все остальные варианты отшелушились, отошли, стали достоянием литературоведов, но никак не золотым фондом отечественной культуры.
ЛитСовет
Только что
